Красное солнце пустыни

Часть 3.5. Канкуро. Июль, 16 лет после рождения Наруто.

Sarah Hester Ross — Nobody To Love

+++

Канкуро практически всю дорогу с каким-то детским восторгом и ехидством смакует картину того, как Акеми заряжает кулаком в уже далеко не самодовольную рожу белого хера на прощанье. Он её просит рассказать ещё раз всё, что тот сказал ей, всё, что она ответила и какие у неё были ощущения, когда она стёрла самодовольство с его поганой бледной морды. В конце концов, Акеми это надоедает и, под тихий смех Ичи, она демонстративно отворачивается от него, ржущего как конь, и садится на колени куда более спокойного ирьёнина. Канкуро знает, что тот тоже весьма доволен её хуком, просто Ичи на всё реагирует куда более сдержанно. Ну, большую часть времени. Про то, как он напугал всё того же Иошихиро в пещере Акеми уже тоже успела рассказать, хотя дождалась, пока сам «герой» отойдёт: то ли чтобы не смущать его, то ли чтобы не слишком уж хвалить. Канкуро не ревнует, и не жалеет, что сам этого не сделал: он успел с Иошихиро и в лагере переговорить, так что считает, что в этом они равны. В любом случае, самое главное, что они наконец-то покинули эту задрипанную страну и больше в ближайшее — он надеется, вообще никогда — время не увидят ни этого белого хера, ни его подружки из отборного ужастика. Если только она не вылезет в поисках Сая из какого-нибудь ледяного подземного озера или колодца в Суне; Канкуро нихера не удивится такому повороту событий. Кажется, её не убедил даже свирепый вид влюблённого не в неё художника. Может, стоит, всё-таки, наведаться к монахам и прикупить всем по амулету? Когда они возвращаются в деревню, то сначала отчитываются все вместе, а потом разделяются. Ичи, Сай и Дейдара остаются излагать подробности, а Канкуро хватает Акеми и предлагает принять душ вместе. Непонятно сколько времени у их капитана займёт рассказ и переговоры с Сасори-сенсеем и Гаарой, а он уже хочет смыть с себя всю грязь и пот, которые накопились за время пути. Он не такой чистюля как Ичи, который, конечно, уже успел протереть и себя и их с Акеми влажными салфетками, но всё-таки это не заменит настоящего прохладного душа, который будет как раз кстати при такой жаре. Ичи и сам там, как освободится, просидит как минимум полчаса, и тоже с Ако. А у Канкуро будет возможность кое о чём переговорить с братом. Акеми он намыливает сам, и ему хочется понежничать с ней, потому что они оба устали, несмотря на то, что в этот раз делали как можно больше привалов. Всем постоянно приходилось оставаться начеку, так что дойти без происшествий до дома теперь знатно расслабляет. Про себя Канкуро не думает: доводит Акеми до оргазма пальцами и губами, обещает, что вечером они затащат Ичи к ним и, если на то будет её желание, дотрахаются до того, чтобы проспать потом сутки. В конце концов, у них как минимум неделя выходных есть после длинной миссии. По крайней мере, Канкуро надеется на это. Тренировки, конечно, никто не отменяет, но и на себя время найдётся. И на то, чтобы подумать о планах на будущее. Они раскладывают вещи, Акеми запускает черепашку по полу, хоть и не зажигает на ней огоньков, потому что днём в этом нет смысла. Она довольна тем, что всё хорошо, что миссия пусть и не завершилась с каким-то оглушительным успехом, но и с треском не провалилась, все живы и здоровы. Про отца Канкуро даже не вспоминает, пока не заходит в кабинет Гаары во второй раз. Он заглядывал и к Сасори-сенсею, но того уже на месте не нашлось, что удивительно. Секретарь Усё сообщил, что у советника дела личного характера. — Можешь не повторяться, меня уже ввели в курс дела. Ты даже вёл себя приличнее, чем я мог представить, — у Гаары по губам скользит призрак улыбки. — Я по личному вопросу, — интересно, конечно, что конкретно рассказал Ичи, а что мог ляпнуть ещё и Сай до кучи или тот же подрывник, но у него куда более важная проблема в голове. — Я думаю, что Акеми могла бы выйти за меня замуж. Или за Ичи. — Чего? — Гаара роняет свиток, который держит в руках и аж привстаёт со своего места. — Это… шутка такая? — Я не хочу, чтобы она уезжала из Суны, — Канкуро облизывает губы. — Я долго думал, это обдуманное решение, и я уверен, что она согласится. — Она, может, и согласится, но не согласится совет. Канкуро, ей шестнадцать! Ну… да. Он помнит. Но ведь и в шестнадцать можно отдать девушку замуж, особенно если правильно договориться или обвенчаться тайно от совета, например. Конечно, должна быть убедительная причина, иначе никто их не примет ни в одном храме страны Ветра. И Огня тоже, что уж тут. — И даже не думайте ей заделывать ребёнка! — тут же добавляет Гаара. — Ты представляешь, что в таком случае будет с нашим союзом? Канкуро, я в курсе, что ты иногда членом думаешь, но не добавляй мне лишних проблем, и так всё сложно! Какие бы у нашего отца ни были проблемы с психикой, а в совете всё ещё есть те, кто его поддерживает в его нелепых идеях. И тоже, кстати, связанных с браками и демографией. Акеми, мало того, что молода, она ещё и из Конохи. И из не последнего клана. Мне, правда, тебе нужно это всё объяснять? — Нет, — огрызается Канкуро. Нет, просто ему нужно найти причину оставить Акеми в Суне. Ему нужно найти аргумент, чтобы её бабка, которая сама заседает в совете Листа, не думала выдернуть внуков обратно. Ладно ещё мелкого — Широ без него тут точно не загнётся, ей, вон, скоро маску Анбу получать, не до любовей. Канкуро кивает, вздыхает и не слушает дальнейших разглагольствований брата по поводу отца. Навещать он его пока не собирается — и так настроение с отметки «хорошо» упало до «дерьмовенько». К Акеми он, впрочем, не возвращается, слоняется какое-то время по улицам Суны, но в итоге его находит чунин из посыльных совета и требует пройти в палату к Йондайме. Да чтоб его, уже прослышал, что старший сын вернулся в деревню, и теперь ему нужно прямо срочно о чём-то с ним переговорить. Конечно, о том, о чём Канкуро говорить желает, но определённо не с этим мудаком. В коридоре он натыкается на Темари, которая сидит на лавке, расставив ноги, упёршись в колени локтями и придерживая голову ладонями. Вид у неё такой, словно она пытается себя сдержать, чтобы не разнести здание к чёрту своим веером. — Опять о том же? — Канкуро присаживается рядом и притягивает сестру к себе. — Он заебал меня уже, серьёзно! — стонет Темари, кладя голову ему на плечо. — Я не могу даже сосредоточиться на других делах; пока тебя не было, он из меня все соки выжал. Гаара обещал вызвать из Конохи Шизуне-сан и кого-то из Яманака, но мне кажется, что там нечему на место вставать. Или, если встанет, будет ещё хуже. А ведь его бред поддерживает половина нашего совета! Почему Гаара и Сасори-сан не могут поменять этих пердунов? — Они здесь с согласия даймё, — напоминает Канкуро. — Потому не могут. У нас относительно много свободы, но мы принадлежим этим долбанным феодалам, как и все, кто живут на их землях. А феодалы такие же стервятники, как и их подчинённые. То, что Скорпион угодил в совет — счастливая случайность. Просто даймё решил, что такого лучше иметь в союзниках, а не врагах, вот и всё. С Темари они сидят, обнявшись, ещё пару минут, а потом ему приходится втолкнуть себя в палату к отцу. Чем быстрее он с ним разберётся, тем лучше. — Что ты думаешь о кандидатуре Аими? — с места в карьер спрашивает Раса. Он стоит, по обыкновению, у окна, что-то пытаясь рассмотреть в больничном парке. Парк, конечно, весьма условный: там почти ни одного деревца, только прогулочные дорожки и какие-то низенькие неприхотливые цветочки в качестве бордюров. Канкуро даже издаёт смешок: отлично, Ичи, значит, попытались просватать Сору, а ему решили впихнуть бывшую ирьёнина. — Мог бы поздороваться для начала, мы почти три недели не виделись, — скалится Канкуро. Йондайме даже взгляда на него не переводит. — Это лишняя трата времени. — Наконец, мужчина отлипает от созерцания своих глобальных мечт и проходит по палате, останавливаясь возле двери. Интересно, почему он не пробовал даже отсюда сбежать? Хотя, куда? Ирьёнины притащат его обратно, потому что слушаются действующего Казекаге, а в совете всё равно большинство если не за кандидатуру Гаары, то хотя бы сохраняют нейтралитет. — Мы — шиноби, отец, нам рановато жениться, — напоминает Канкуро, хотя и сам так не думает, но отцу совершенно не обязательно об этом знать. — Ты не женщина, и не будешь сидеть в доме, ожидая ребёнка, — кривится Раса. — Не думай, что мне тут неизвестно о том, что творится в деревне и с моими собственными детьми. Ты и эта рыжая! Которая вертит хвостом и пудрит тебе мозги! И второму. — Она не… — начинает Канкуро и скрипит зубами. Какой смысл что-то доказывать этому человеку, который уверен, что он всегда и во всём прав? Расе никогда не понравятся ни эти их союзники, ни какие либо другие. Он хочет величия для Суны, но не тем мирным путём, который избрал Гаара. Раса видит Суну, возвышающуюся над остальными, но до сих пор не сделал ничего, что ей могло бы помочь. Это при Годайме Казекаге у них начали поступать какие-то финансы в бюджет. Появились лучшие специалисты, которых обучили их коллеги из Листа. Начала развиваться экономика, большей частью благодаря торговле. Раса даже не понимает, что своими действиями он только всё рискует порушить заново. Канкуро, конечно, не разбирается так хорошо в политике, как его брат и старейшины, но он не настолько тупой, чтобы не видеть альтернативу, которую предлагает его больной папаша. — Ты меня хотел увидеть, чтобы это высказать? — Прекрати с ней общаться. Ей давно пора вернуться к своей бабке. И так уже, поди-ка нашпионила для неё. Вы все уши развесили, увидев якобы наивную сучку, которая ноги готова раздвинуть, лишь бы… Драку останавливает главный ирьёнин и один из личных помощников Сасори-сенсея. Этот Анбу приставлен следить за отцом, он же и уводит Канкуро во дворец, хотя держится на почтительном расстоянии: знает, что лучше не соваться, Канкуро и так взбешен до предела. Успокаивается он в кабинете наставника, который всё также пустует. Усё приносит ему чай, и, долго разглядывая своими круглыми жёлтыми глазами, внезапно советует запереться на пару часиков в мастерской. Канкуро недоумённо таращится на него в ответ, а потом хмыкает. Действительно, он даже не подумал о том, что это неплохая идея: когда он в мастерской, практически никто не смеет его беспокоить, и даже посыльные его отца туда предпочитают не соваться. Канкуро сидит там до поздней ночи, пытаясь что-то выстругать, но получается у него не ахти. И всё равно механические движения помогают до определённой степени расслабиться и даже какое-то время ни о чём не думать. Он спрашивает себя, не потеряла ли его Акеми: они не договаривались о каком-то определённом времени встречи, но всё же… она бывает той ещё паникёршей. А, может, она нашла Ичи и пока проводит время с ним. Может, даже, пытается уговорить на то, чтобы они все вместе поужинали у Канкуро в апартаментах и водит по рынку, чтобы купить свежее мясо. Возможно, она решила наведаться в поместье Гокьёдай, чтобы проверить кладки. В любом случае, здесь её нет, но это не так страшно, как если её не будет в Суне. Едва он откладывает стамесок, как слышит тихое царапанье ногтей о деревянную поверхность. — Куро, ты тут? — это Акеми, голос её приглушен, но легко узнаваем. — Куро, открой. Он встаёт, стягивает капюшон и открывает дверь, пропуская её внутрь. — Прости, я… — Тебе не за что просить прощения. Если кто-то и должен, то это я. За мудака-отца и за собственное, порой совершенно поганое, поведение. Но ему кажется, что он исправляется. Что идёт по верному пути и мыслит в правильном направлении. Ему кажется, что если он сможет с него не сбиться, то всё будет хорошо, потому что у него есть поддержка. И не только Акеми, которая здесь, рядом, прижимается к нему и вдыхает запах мастерской так, словно ей нравится это довольно-таки жуткое место с кучей инструментов и деталей марионеток. У него есть семья помимо долбанного папаши, и даже не с родными сиблингами он постепенно начинает становиться ещё ближе, вроде как. Канкуро это нравится. Нравится думать, что воля ветра — это не попытка устроить бурю и уничтожить то хорошее, что есть вокруг. Но ещё и ласковое дуновение, приносящее облегчение в любую жару. — Я хочу, чтобы ты меня сейчас отымел на этом столе, — внезапно капризно говорит Акеми. — Ждать вечера долго, а Ичи тоже где-то потерялся. Ну, и, к тому же, нам обоим станет получше, и мы сможем хотя бы закупиться едой, у тебя в холодильнике шаром покати. — А чем ты занималась всё это время, женщина?! — восклицает Канкуро, получая тычок в бок, достойный пигалицы. — Тебя точно нужно наказать, а то я был с тобой недостаточно суров в душе. Они оба смеются, когда Канкуро сметает остатки пыли и стружки со стола, вытаскивает из ящика салфетки и как следует протирает поверхность, а потом ещё и специальную скатерь стелит, чтобы на нежной попе Акеми не осталось заноз. Кажется, он от Ичи перенял больше, чем ему самому бы хотелось. Берёт он Акеми в самой что бы то ни было классической позе, вместе с ней залезая на рабочее пространство, но им обоим нравится, а Ичи всё ещё можно отловить, чтобы поставить больше экспериментов в кровати. Кровать, кстати, неплохо бы приобрести побольше, всё-таки Канкуро и сам не маленький, и Ритсуми, хоть и худее, но выше, и тоже немало места занимает. Они готовят ужин, всё ждут блудного ирьёнина, но он является уже совсем поздно, и выжат до такой степени, что ни о каком сексе даже не думает. Но засыпают они втроём, прижавшись друг к другу, и ночью Канкуро не мучают никакие кошмары. Он верит, что сможет найти способ, чтобы Акеми вот так всегда была здесь, с ними.

Часть 3.5. Ичи. Июль, 16 лет после рождения Наруто.

Wildways — Белым мелом

+++

Ичи привык подолгу отсутствовать на миссиях, но с некоторых пор ему куда больше нравится проводить время в деревне. Он знает, что это ненадолго, потому что как одного из лучших полевых ирьёнинов его всегда будут дёргать, но пока он наслаждается тем, что им всем дают отмашку на неделю, и впервые с удовольствием вдыхает раскалённый воздух Суны. Хотя, конечно, ему очень хочется принять освежающий душ, желательно, как можно скорее. Но как капитану ему приходится отчитываться, ладно хоть сопровождать пленника обратно в камеру не просят, хотя у Сая видок такой, словно он готов подрывника уже и убить. Парень вообще себя ведёт слишком вызывающе, и Ичи может только надеяться, что Скорпион не избавится от него по-тихому, хотя что собирается делать со всей этой ситуацией Накику он не представляет. Вот же накрутила себе проблем. Сасори — не Канкуро, своим делиться он не то, что не любит, скорее всего, даже не рассматривает, что кто-то может на него посягнуть. С другой стороны, ради Накику, может и пожалеет коноховца. В этой ситуации сам Ичи сделать ничего не может, поэтому и не лезет. У него своих проблем накопилось достаточно. Самая главная — это, конечно, ситуация с Акеми. Они вместе, их трое, но переезжать к Канкуро Ичи, понятное дело, не собирается. Его вполне устраивает собственная квартира, а у кукловода такого идеального порядка нет и не будет. Разве что он предоставит Ичи полную свободу действия, в чём Ичи очень сомневается. С другой стороны, они об этом не говорили, и Ритсуми совсем не уверен, что девушка захочет таскаться туда-сюда. Ладно, этот вопрос решаем, в отличие от того факта, что Акеми вообще-то из Конохи и на постоянное место жительство сюда не прописывалась. Каким образом? Канкуро ему намекнул, что женитьба может может быть вариантом, но ей шестнадцать. Они, конечно, уже и позубоскалили вдвоём чью фамилию она могла бы взять, но заткнулись в тот момент, когда сама Ако залезла в палатку, покрутив пальцем у виска на заявление Ичи, что нормальная фамилия у него, а песок он никогда не любил, на что Канкуро фыркнул и заговорил про гордость за родину. Мысли о женитьбе Ичи старательно откладывает. Они вместе всего ничего, и у Акеми есть возможность сто раз передумать, прежде чем связывать хоть с одним из них свою жизнь. Она, может, и любит их, но она ещё молода, и явно не так же помешана на них, как Кику на своём опекуне. С другой стороны, помешанная Накику связалась с Саем, который на ней тоже помешался. Весёлая история, не будь одним из её участников Кровавый Скорпион, а другим — его собственная сестра. За неё Ичи не волнуется — как бы Сасори не был неприятен Ичи в данном раскладе, он знает, что Кику тот бережёт и ей точно ничего не сделает. Да и Ичи ли критиковать взрослого мужика, который хотя бы понимает что делает? Он сам лишил девственности объективно малолетку, запустив целую схему, которую теперь надо грамотно распутать. То, что ему двадцать один, а не тридцать пять ничего особо не меняет. Другая проблема Ичи — которая, как он наивно надеялся, уже исчезла — поджидает его у апартаментов. — Аими, — устало просит Ичи, роясь в кармане в поисках ключей. — Мы уже поговорили, что ещё ты от меня хочешь? — Она же тебе голову морочит! — обиженно говорит девушка, явно не собираясь никуда уходить. Что с ней случилось? Она не была такой, когда они встречались. Не часто виделись, конечно, с его-то бесконечными миссиями, но он помнит, что куноичи была скорее скромной и дружелюбной. Это он виноват в том, что так сильно её задел под конец отношений? Но он ей не изменял. — И тебе, и брату Казекаге-сама! — Никто никому не морочит голову, Аими, — устало говорит Ичи, бросая попытки вспомнить куда он дел ключ. Он же видит, что она ещё и за ним сунется, если он откроет дверь. Ичи отходит, решая зайти в тот ресторанчик, который практически у здания, где расположена его квартира. Невозможность принять душ его бесит, но надо отделаться от бывшей девушки. Она, конечно, следует за ним. Ичи берёт прохладный зелёный чай и устраивается под навесом, щуря бирюзовые глаза. Задумчиво дёргает себя за волосы, решая, что их надо бы уже подравнять, а то похожи на метёлку. — Откуда ты вообще узнала? — А вы из этого прямо такую тайну делаете! — фыркает девушка. — Между прочим, Казекаге-сама считает, что тебе нужно жениться на ком-то из Суны. — Бывший-сама, — поправляет Ичи, подхватывая прозвище, которое Йондайме дала его сестра. — Гаара, насколько я знаю, ни за кого меня сватать не собирается. А его отец мне предложил кандидатуру Соры, если ты не в курсе вдруг. Кажется, не в курсе, потому что глупо хлопает глазами. Себе она заказывает какой-то густой фруктовый сок и вертит трубочку, не притрагиваясь к напитку. Ичи внезапно хочется спросить, нету ли там поганого персика, но он сдерживается. В конце концов, какая ему разница? А она себе ещё что-нибудь напридумывает. — Мы закончили с разговором? — интересуется он. Аими кидает злой взгляд исподлобья и откидывает назад собранные в хвост тёмно-рыжие волосы. Совсем не как у Акеми, хотя длина у них теперь примерно одинаковая. — Почему она? Чем тебя так зацепила эта малолетка? «Чем она лучше меня?» — это подразумевается. — Ты сама меня бросила, — напоминает Ичи. — Потому что ты больше с ней даже времени проводил, чем со мной! — Она часть моей семьи, — пожимает плечами Ичи. — И лучшая подруга моей сестры. — Какие у вас интересные взаимоотношения в семье! — восклицает Аими, и Ичи морщится, потому что с соседнего столика на него начинает с подозрением поглядывать пожилая женщина самого сурового вида. Ичи встречается с ней взглядом: жёлтые глаза ему знакомы и этот хищный крючковатый нос тоже. Кажется, это та самая матушка секретаря Усё, о которой в дворце слагают легенды. Ещё одна родительница, которая мечтает побыстрее женить своё чадо и лично ищет ему кандидаток. Они с Расой бы спелись. Ичи мягко улыбается, и женщина, скривившись, отворачивает голову. — В любом случае, мы же не будем по десятому разу перегонять пустое в порожнее? И, пожалуйста, не вздумай приставать с этим разговором к Акеми. И Соре тоже бы не пытаться ей докучать. — Я ненавижу гадов, и с твоей сестрой связываться не хочу, — с обидой произносит Аими. Точно, Сору же Накику упекла в госпиталь, причём своим смешным катоном, что, наверное, вдвойне неприятно. Попу куноичи восстановили, а волосы — увы, придётся отращивать заново. Всё-таки иногда Накику ведёт себя сумасбродней, чем Канкуро. — Отлично, я верю, что ты разумная девушка, Аими, и желаю тебе счастья. Она, наконец-то, занимается своим напитком и за ним больше не идёт. Поняла или нет — не угадать, но он надеется, что они в последний раз разговаривают на эту тему. Всё-таки, велик шанс, что им ещё придётся вместе работать. По привычке, первым делом Ичи меняет постельное бельё, даже если и спал на нём всего раз до их отбытия в Щимо. Закидывает грязные вещи в стирку, наконец-то принимает душ и садится на кровати, разбирая рюкзак и делая ревизию аптечки. Возможно, стоит на всякий случай запастись психотропами? Но панических атак у него после миссии в Тишине не было, и Ичи надеется, что они не вернутся. Было всего два эпизода, это не патология, возможно просто реакция организма на усталость и стресс. Сейчас у него всё хорошо, и даже если проблемы есть, они решаемы, ничего страшного, главное ведь, что все здоровы и дома. Кроме Широ, но с Чиё и Яхико на Косен с ними вряд ли что-то случится, остров давным-давно под протекцией Суны и после того, что случилось в поместье Росоку, там знатно усилили охрану. Помимо самураев даймё Света на острове с некоторых пор всегда присутствует пара Анбу, выделенные лично Казекаге. Виллу им, конечно, не вернули, — как Ичи слышал, у даймё на неё какие-то планы, — но никто из Ритсуми особо не горит желанием возвращаться в дом, где случилась трагедия. Широ, возможно, сунет туда свой нос, но он не может быть в этом уверенным. Ичи хочется отдохнуть, но когда он закрывает глаза, то думает об Акеми. Об Акеми, о Канкуро, о них троих и о том, что их ждёт. Сасори намекнул, что помимо ситуации со старейшинами и Расой есть ещё Акацки, и вести о них приходят неутешительные. Дейдара ничем помочь так и не смог, вернулся в темницу, но что с ним собираются делать — так и остаётся непонятным. Ичи успел с ним поболтать и понимает, что парень не настолько тупой, каким хочет казаться. Неудивительно — он всё-таки один из опаснейших нукенинов, вряд ли устрашающие Акацки взяли бы к себе озабоченного болвана, который большую часть времени болтает про секс. На фоне потенциальной угрозы не решит ли Мэйко-сама вернуть внуков в Коноху? В конце концов, какая конкретно может им грозить опасность дома? Если даже Рира-баа там, а ей, судя по всему, угрожает куда большая. Почему Мэйко решила, что в Суне будет лучше и Акеми, и Яхико? О бабке, честно говоря, Ичи старается не думать. Он не может воспринимать ту женщину, которую увидел, как свою бабушку: она выглядит его ровесницей, чёрт возьми! А ведёт себя и вовсе как Акеми, даже куда легкомысленней, потому что она и в старости не вела себя на свой возраст. Что с ней случилось? Это из-за Орочимару или из-за хенка? Грозит ли что-то Накику, в таком случае? И почему у Широгику нет этого кеккей-генкая? Хотя, у их матери, насколько знает Ичи, тоже не было светящихся когтей и дара манипулировать чакрой. У него слишком много дум в голове. Ичи не умеет как следует расслабляться, всегда что-то тревожит его на подкорке сознания, даже когда всё вроде бы спокойно. Поэтому он решает отвлечься хотя бы тренировкой. На полигонах в основном чунины и генины с сенсеями, найти свободный не так уж и просто. На тренировочную площадку Ичи тоже идти не хочет — там велик шанс наткнуться на кого-то знакомого, а то и вовсе на одну из списка кандидатур в жёны, любезно предоставленного Бывшим-сама. В конце концов, Ичи выходит за пределы деревни: возле поместья Гокьёдай есть частная тренировочная площадка, которую Скорпион обустроил для Канкуро и Накику. Там он, к своему удивлению, находит сестру, которая, впрочем, не физической подготовкой занимается, а, как и ожидается от лентяйки, сидит на одном из редких в данных краях деревьев и хмуро созерцает кривой ствол. Горностай у неё на коленях явно страдает от недостатка внимания, но Кику сейчас не до питомца. Непонятно, правда, зачем призвала. Всё-таки, он совсем не похож на своего кузена Каматари, который настоящий пират. У Окоджори ни повязки пиратской на глазу нет, ни странного корсета, хотя он одет во что-то тёмно-зелёное, подстать хозяйке. Так и не скажешь, что его техника футона с нагинатой может сравниться с той, которой пользуется Тема-чан. — Ты часто не в духе в последнее время, — замечает Ичи. — Так и не расскажешь, что с тобой случилось в пещере? Быть спасённой пленным нукенином — не то, чем может гордиться шиноби. — Думаешь, я сама не знаю? — Накику прищуривает глаза и наконец отрывается от любования деревом. — Мне тебе тоже, может, стоить начать рассказывать очевидные вещи? Про то, как ты мою имото соблазнил, ещё и пьяную, поди. — Мы оба понимали, что делаем. — Давай, свисти больше. Я видела и твою, и её рожу, после того, как она сошлась с Куро. Удивительно, что такой чистоплюй, как ты, в итоге на что-то решился. Да, я про вас троих. — Мы это хотя бы обсудили, — она, всё-таки, как никто умеет выводить его из себя. Младшая сестра, одним словом. Та самая, которая самая ненормальная в семье. — А ты со своими что-то обсуждала? Сасори-сан не шестнадцать лет, и даже не двадцать. — Я собиралась! — как-то отчаянно восклицает Накику, и горностай цапает её за палец, потому что она чуть не умудряется его скинуть с колен. — Прости, Джи, возвращайся, потом поиграем, хорошо? Горностай шевелит усиками и исчезает с негромким «пуф». — Собиралась и сидишь тут, — Ичи подходит и садится рядом. Накику не отодвигается, но и не тянется к нему, как в прошлый раз. Она вся противоречивая; то ласковая, то колючая, и сама не знает из какой крайности в какую ей хочется прыгнуть в следующую минуту. Белый чулок, как есть. Он и Широ похожи куда больше, пусть и не внешне. — Ты тоже не со своими, — огрызается Кику. — Что, успели поругаться? — Нет, у нас всё хорошо. — Поздравляю! — выплёвывает Кику. Ичи протягивает руку и прижимает её к себе так, что её голова оказывается у него подмышкой. — Тебе повезло, что ты не воняешь! — приглушённо фыркает она оттуда. — Чистюля. — Это не плохое качество, чтобы таким тоном его произносить, — усмехается Ичи. — Ты тоже любишь быть чистой, это в комнате у тебя бардак. — Творческий хаос. — Ага, художнику своему это скажи. Накику тяжело вздыхает, и Ичи жалеет, что вообще про него упомянул. Чтобы отвлечь сестру, он всё-таки предлагает ей спарринг, и та, побурчав, даже соглашается. Спустя несколько часов Ичи возвращается к себе, только чтобы принять душ, и решает переночевать у Канкуро. Внезапно, спать один он больше не хочет. И пусть даже не у себя, это уже не кажется ему какой-то странностью. Они втроём, и придумают как же можно будет так и оставаться впредь.

Часть 3.5. Сасори. Июль, 16 лет после рождения Наруто.

Six Dior — Sonne (Best Part)

+++

Если бы Сасори знал, что окажется в совете, то в родную деревню никогда в жизни бы не вернулся. Он же мог увезти детей, раз уж взялся за них, куда угодно, но вернулся зачем-то сюда. Иногда он очень досадует, что поступил именно так, а не как-то иначе, — и создал себе такую головную боль, что врагу не пожелаешь, — например, когда почтенным членам совета в головы приходит очередная, по их мнению, блестящая идея. Одной такой было заключить Шукаку в нерожденного еще ребенка Йондайме Казекаге, тем самым сотворив почти неконтролируемое чудовище и сведя с ума горе-отца и безутешного вдовца. Стоит ли говорить, что после такого он с неким скептицизмом относится к выдумкам этих людей? У них у всех столько ошибок и смертей на счету, что, пожалуй, даже его собственный послужной список меркнет. Он-то осознанно вредил, а вот они во имя какого-то мистического блага, добиться которого им так и не удалось. Сасори хотел бы махнуть рукой, но проснувшаяся любовь к деревне не дает ему этого сделать, как не дает и чувство ответственности. Он привязывается к своим подопечным и не собирается давать старикам играть их жизнями. О собственном фаворитизме Сасори при этом не задумывается, хоть и признает, что он есть. Очередной глупой затеей части совета становится желание переженить всех и вся. Сасори щурится, запоминая всех тех, кто, как оказалось, поддерживает Расу. С ними нужно будет разобраться позже, потому что Гааре такая оппозиция совсем не нужна. Ему не нравится, что старик Джосеки вдруг спелся с Тоджуро и теперь говорит о важности продолжения рода Казекаге и культивации в рядах шиноби Суны сильных ген. Речь идет, конечно же, о кеккай-генкае Гаары и троицы Ритсуми, но и Темари с Канкуро без внимания никто оставлять не собирается. Им уже даже списки кандидатов для ознакомления подали, напрочь игнорируя тот факт, что совершеннолетия достигли лишь трое из шестерых, а у Канкуро есть девушка, с которой он живет. У Ичи, впрочем, тоже, причем та же, что и у старшего сына Расы, но это не такая важная деталь в данной ситуации. Интересно даже, как старейшины думают навязать им свою волю? Чие ведь вернется и такой крик поднимет, что мало не покажется. Неужели им было мало выходки Яхико, который накинулся на Расу так, словно совсем его не боялся? А, впрочем, скорее всего не боялся — есть у Икимоно эта черта полнейшей самоотдачи, Сасори понял это еще по Третьей Войне, сталкиваясь с представителями этого клана. Другое дело, что такой отчаянной смелости у представителей совета он что-то не припомнит. Совсем они страх потеряли из-за отсутствия Чие, раз так себя ведут. Ну, ничего, и на них управа найдется. Все равно никто из детей их слушать не станет, каждый уже вполне четко выразил свою позицию касательно всей этой кутерьмы с браками. Сасори просто считает, что лучше бы со всем справиться так, чтобы его подопечных это касалось как можно меньше. Тот же Канкуро слишком вспыльчивый, хотя присутствие Акеми хорошо на него влияет и сдерживает хотя бы часть его дурных порывов. А у него есть Накику. Сасори чувствует легкий укол раздражения от мысли о том, что ей кого-то сватают. Он знает, что ни за кого она не выйдет, потому что она — его. Кому еще она может принадлежать? С самой их первой встречи, когда ее взгляд зажегся при виде него в той пещере, хотя он тогда и предположить не мог, как все сложится. Просто Накику стала его любимой куколкой, идеальной настолько, насколько возможно. Она, безусловно, похожа на Риру, которой всегда было легко очароваться, но куда нежнее нее, трепетнее даже. И местами злее. Сасори ловит ее взгляд — и замечает новое украшение в крыле носа; красиво, но неожиданно — когда команда под руководством Ичи возвращается в Суну. Ожидалось, что они пробудут в Щимо три недели, еще две потратив на путь туда-обратно, но заканчивают они намного раньше. Им везет, что делегация из Конохи как раз покинула деревню, иначе столкновения было бы не избежать. Шимура Данзо оказался именно таким, каким Сасори себе его и представлял: опасным, умным, но, что хуже всего, готовым ждать. Он не из тех, кто отступает, не из тех, кто может бросить начатое дело. Ему нужны Ритсуми, значит он будет пытаться заполучить их до тех самых пор, пока не умрет. Странно, что Орочимару не думает вернуть себе Риру, — Расу-то ему лично Сасори уже не против отдать, пусть что хочет с ним делает, — но если он сейчас не представляет угрозы как минимум для Суны, то лучше и не трогать змея. Коноха с саннином как-нибудь сама разберется, а у них хватает своих забот. Сасори оглядывает команду Ичи придирчивым взглядом: выглядят уставшими, но не сильно помятыми, это хорошо. Канкуро, Акеми и Накику он отпускает быстро, — что их держать, когда отчитаться может капитан, а разговаривать нужно с пленником и его конвоиром? — собираясь с последней поговорить позже дома, и оставляет Ичи, Дейдару и Сая. Ему нужен куда более детальный отчет, и, желательно, не включающий в себя личные моменты всеобщих взаимоотношений. Сасори доверяет Ичи, даже несмотря на то, что прекрасно знает о его отношении к себе. Старший Ритсуми не одобряет его связи с Накику, — о которой явно знает, потому что он прозорливый и внимательный, даже если подолгу отсутствует в Суне, — пускай и не делает никаких по этому поводу замечаний. При этом он всегда говорит с ним как положено, уважительно, поэтому нареканий к нему нет. И, честно говоря, Сасори даже немного сочувствует парню. Он отправил его на миссию с очень уж проблемным составом. — Ты хорошо справился, — хвалит его Сасори. Не зря же Ичи считается одним из лучших шиноби Суны и, пожалуй, лучшим полевым ирьенином? Конечно бы он справился, иначе и быть не могло. — Но мне нужно услышать все подробности. — Данна, а можно меня не обратно? Я ж вроде это, спаситель, ага, — подает голос Дейдара. Сасори смотрит на подрывника, снова переводит взгляд на Ичи, и тот вздыхает. Видимо, до этой части отчета он дойти еще не успел. — Он выручил Кику. А вот это уже интересно. Сасори внимательно выслушивает Ичи, а потом Сая. Тот говорит отрывисто и четко, но смотрит почти с вызовом. Это что же у него случилось с Накику такого, что он позволяет себе подобное? Что ж, об этом он позже узнает от девушки, пока что нужно разобраться с пленником. Информация, предоставленная Дейдарой оказалась достаточно бесполезной, но теперь они хотя бы имеют примерное представление о том, где искать схроны Акацки и как они защищены. Система-то скорее всего одна и та же, вряд ли они стали бы придумывать каждый раз что-то новое. Дейдару, впрочем, это не спасает. Вернуть его в родную деревню? Тогда придется объяснять, почему они этого сразу не сделали, а Сандайме Тсучикаге противный старик, так просто не отстанет. Нет, пока рано объявлять миру о том, что у них в руках один из опаснейших нукенинов. Сасори ни на мгновение не забывает о том, что представляет из себя этот мальчишка, и его беззащитность лишь мнимая. Дать ему чуть больше свободы, и хлопот не оберешься. — В камеру, — наконец, решает Сасори и, прерывая возглас Дейдары, продолжает, — пока мы не подготовим для тебя что-то еще. — А послабления будут? — нагловато спрашивает уже не блондин. Воспринимать его с новым цветом волос немного сложно. — То, что ты жив, уже послабление. Печати? — теперь он обращается к Саю. — Обновлены, я слежу, — коротко и, как кажется Сасори, чуть раздраженно отвечает он. Да уж, очень интересная метаморфоза. И весьма неприятная, потому что дерзость он прощает только Накику и, пожалуй, Акеми, но последняя обычно безобидно дразнит. Надо бы отдать ей ту поделку, чтоб у них с Накику действительно были парные чудовища. Накику, верно. Ему хочется поскорее вернуться домой и поговорить с ней, обнять и вдохнуть ставший привычным аромат: трав и имбиря, который девушка так любит. Сасори не скажет, что терзался тоской все то время, что ее не было в Суне, но он действительно соскучился. Соскучился и устал, потому что не устать, когда все кругом мутят воду, просто невозможно. Теперь, к тому же, узнав, что миссия прошла не так гладко, как хотелось бы, ему нужно убедиться в том, что с Накику действительно все в порядке. Ичи, разумеется, никогда бы не оставил сестру без внимания, но ему самому надо посмотреть. А еще он хочет поговорить. О них. О Расе. И, видимо, о Сае, ставшем почти тенью Накику. Дети заигрались, и он не может сказать, что его это устраивает. Сасори понимает, что разбираться со всем придется ему. Как обычно, в этом нет ничего нового. Все сводится так или иначе к нему, нравится ему это или нет. Когда Сасори наконец-то остается в кабинете один, он позволяет себе минуту слабости: опирается локтями на стол и ерошит вьющиеся волосы. Они отросли, пора бы их укоротить, но на это еще нужно найти время, которого у него нет. В этом сейчас во многом виноват Раса, своим присутствием создавший всем массу неожиданных проблем. Пристал ведь с этими браками, как будто других забот в Суне нет! Сасори вздыхает, встает и выходит, плотно закрывая за собой дверь. Никто к нему и так не зайдет, это просто привычка. Еще одна привычка, которая у него в какой-то момент появилась — останавливаться ненадолго у огорода. Он забыл о нем, как забыл и о поливке, но почва на грядках влажная. Кто уже постарался? Или Накику, или заглянувшая проверить свои кладки Акеми. Дом Гокьедай-то пока по понятным причинам пустует, Эбизо тоже ночует у себя через раз из-за количества навалившихся на них всех дел. Может, когда все уляжется, забрать с собой как минимум Накику и куда-то уехать? Она страшная лентяйка, самовлюбленная принцесса, ей должна понравиться мысль провести с ним где-то хотя бы неделю, посвященную исключительно отдыху. Накику он находит в ее комнате. Она сидит на кровати в домашней одежде и смотрит на разворошенный шкаф. Волосы у нее немного влажные, распущены, и Сасори, подойдя к ней ближе, любовно касается тяжелых золотистых прядей. Он садится с ней рядом, обнимает за плечи и утыкается носом ей в висок, делая первый глубокий вдох. Странно, прежде ему казалось, что он ни любить никого не сможет, ни скучать по кому-то, но Накику, — вздорная, наглая, упрямая и красивая девчонка — сумела пробраться в его сердце, лишь чудом не ставшее деревянным. — Соскучилась? — спрашивает он, оставляя невесомые следы на ее скуле и щеке. Накику кусает нижнюю губу и выглядит так, словно впервые в жизни не знает, что же ей делать. Для нее это несколько странно, потому что с ним она обычно упрямая и жадная. — Устала? — Да, — отвечает она то ли на все, то ли ни на что, и не расслабляет плеч. Сасори привык, что Накику при любом удобном случае жмется к нему, устраивается у него на груди и оплетает руками. — Ты тут как? — Устал, — признается Сасори. — Но Темари устала больше. Я пожалел, что не отправил ее куда-то. Кажется, детей нужно защищать не только от Данзо, но и от Расы, будь он неладен. Почему, еще раз, он не согласился потерять его где-то по пути в Суну? Теперь ему это кажется страшным упущением, которое исправить будет очень тяжело. Некоторые члены совета вцепились в Расу и явно не против увидеть его в роли главы деревни. Только вот это не случится никогда, уж Сасори-то точно постарается сделать так, чтобы им о таких смелых планах пришлось забыть раз и навсегда. Старые идиоты, вот они кто. Свои жизни исковеркали, теперь ищут новых жертв, чтобы и им все испортить и испоганить. — Бывший-сама? — легко догадывается Накику. — Он самый. Опять говорил про ваши браки, — Сасори отстраняется, заправляет ей за ухо волосы и рассматривает ее, останавливая взгляд на серьге в носу. — На Акеми насмотрелась? Накику качает головой, значит, сама захотела. Сасори кивает, продолжая неторопливо поглаживать ее по волосам, спускаясь к шее. — Я подумал, что когда тебе исполнится восемнадцать, нам стоит пожениться. Эти слова заставляют Накику вздрогнуть и уставиться на него так, словно она не верит своим ушам. Скорее всего так и есть, потому что вряд ли она могла такое от него ожидать. — Ч-что? — запинаясь, переспрашивает она. — Брак. Так совет оставит тебя в покое, а требовать детей от нас никто не станет. Побоятся. — Одно дело давить на нее, а другое — на него. С Сасори в принципе не очень-то и любят связываться. Накику моргает и отстраняется, складывает руки на коленях и начинает теребить подол футболки. — Сначала Сай, теперь ты. Не хочу, нет, — тихо говорит она, опуская глаза. — Сай, — услышать это имя Сасори сейчас никак не ожидал. Он щурится, не зная, как относиться к тому, что мальчишка предложил Накику брак. — Сай. Он… он меня любит. — Очевидно. — А я… он мой. — Хочешь уйти к нему? — Нет! Сасори смотрит в ее перепуганные глаза, видит, что в них плещется вина. Она хочет признаться ему во всем, но в этом никакой надобности нет. — Я знаю про тебя и Сая. Считал, что ты так развлекаешься. — Может быть, не стоило этого говорить. Может быть, стоило сказать это как-то иначе. Накику судорожно вздыхает и вздергивает подбородок. — Знал и ничего не сказал? — Ты не любишь, когда к тебе лезут с непрошенными советами. — Кто я для тебя? Вопрос глупый. Разве Накику не знает кто она для него? Как важна и дорога? Глупая девочка, но его. — А он для тебя? — Я пообещала ему, что он мой и я его не оставлю. — Ты забыла, что при этом ты моя? — Голос Сасори становится тихим и вкрадчивым, он ловит Накику за подбородок и заглядывает ей в глаза. Ему нужно понимать о чем она думает, дабы решить, что же делать дальше. Накику всегда была его, даже тогда, когда он не хотел, чтобы она принадлежала ему. Она была его девочкой, его куколкой, а теперь она еще и та, кого он любит. Сасори не отпустит ее никогда, все шансы положить их связи конец давно в прошлом. Но Накику больно, видит он. Она сбрасывает с себя его руку и срывается с места. Девчонка еще, хочет нести ответственность за себя и за свои поступки, но как — не имеет представления. Сасори не идет за ней, даже не думает попытаться догнать. Он слишком хорошо знает ее, поэтому дает ей пространство. Вместо тихой и спокойной ночи, кажется, его ждут бесконечные разговоры. Он окидывает комнату девушки взглядом, цепляется за украшенную рисунком заколку на столе и берет в руки. Если Накику хочет питомца, то пускай он у нее будет. Это всяко легче, чем к чему-то их обоих принуждать. Да и будет от этого хоть какой-то прок? Стоит уже поговорить с Саем, раз он влез в их жизнь и не собирается вот так из нее исчезать.

Часть 3.5. Сай. Июль, 16 лет после рождения Наруто.

XOLIDAYBOY — Твой романс

+++

Сай сам не знает, что им двигает, когда он решает проследить за Скорпионом. Просто ему нужны ответы, ему нужно понять кто он для Накику, имеет ли он для нее хоть какую-то ценность. Он вынуждает ее решиться на разговор с Сасори, пусть и знает, что тот не будет ни легким, ни коротким. Своего опекуна она не оставит никогда, не сможет и не захочет, потому что любит его. Эта ее любовь прожила больше трех лет, она почти целую вечность жива и никак не умрет. Так почему же Накику уверена, что Сай не может так любить? Почему она думает, что он не может делать ее счастливой? Или все дело в Скорпионе, все дело в том, что он никогда не согласится? Сай готов идти на уступки, готов принимать условия и договариваться, лишь бы только он мог быть с Накику. Он не считает, что просит много: всего лишь быть с той, которая его любит. Которую любит он. У Сая перед глазами пример тех же Канкуро, Акеми и Ичи, которые как-то ведь могут быть вместе, еще и Кай с Хошиме ищут себе девушку, согласную на них обоих. Так почему же у них не может быть так же? Разве мироздание не задолжало ему немного счастья? Данзо отобрал у Сая семью, детство и воспоминания, он даже отобрал у него возможность быть нормальным человеком, сделав каким-то калекой. К счастью, это можно исправить, его можно починить, но ему для этого нужна Накику. Он пробовал уже жить без нее, тогда, когда вернулся после года в Суне в Коноху. Не вышло. У него даже смотреть на кого-то еще не выходит, потому что ему никто не нужен. Уже почти три года сердце Сая выстукивает один и тот же ритм, одно и то же имя, забыв о том, что биться можно как-то иначе. Нельзя, невозможно, без нее никак. И без ответа ее тоже никак. Ему хочется двигаться дальше, а он не может, застрял на одном месте, будто бы в зыбучие пески попал и не способен выбраться. Или не хочет, потому что точно знает, что будет счастлив, когда его затянет. Скорпион не замечает слежки. Сай, все-таки, вырос в Корне, было бы странно, если бы его было легко раскусить. Он умеет прятаться в тени, сливаться с ней и быть незаметным и невидимым. Сай бы не дожил до своего возраста, если бы так легко мог попасться; если он в чем-то и хорош, то точно в этом. Он искренне надеется, что не только, что есть еще что-то, за что его можно ценить. За что его можно любить. Накику сказала, что любит, значит есть за что. Не может же быть так, чтобы он был совсем безнадежен. Сай убеждает сам себя, цепляется за надежду и надеется так отчаянно, как может. Раньше он даже не знал, что это такое, быть счастливым, но рядом с Кику наконец-то понял. Понял, что значит просыпаться утром и не думать о том, как он может умереть сегодня. Просыпаться и не думать о том, кто может представлять опасность сегодня. Просыпаться и не размышлять о том, что потребуется от него сегодня. Просыпаясь теперь, Сай думает о Накику. О ее мягких губах, ласковых руках и красивых глазах. О том, как красиво блестят на свету ее волосы. О том, как задорно она смеется, как ему нравится просто быть рядом с ней, держать ее за руку и спать с ней в одной постели. Это делает его живым. Может быть, Сай не прав в том, что цепляется за нее так сильно, может быть, ему нужно отучиться и стать самостоятельным, но она ведь делает его счастливым. Правда, делает, и он видит, что и у нее взгляд становится теплым, когда она смотрит на него, хотя он не Скорпион. Он Сай, и любит его Накику именно как Сая. Вопрос в том, готова ли она действительно оставить его при себе и сказать об этом Сасори? Сай уже знает и ее дом, и дом Гокьедай, изучив их вдоль и поперек. Он прячется у окна, наблюдает за тем, как Скорпион проходит в комнату. Накику напряжена, это видно по тому, как она сидит, по линии плеч, хотя лицо ее в полутьме и с такого угла он рассмотреть никак не может. Пытаться изменить позу или найти другое место нельзя — его заметят. Сай знает, что не должен подслушивать и подсматривать, но вот он здесь, сидит и с замиранием сердца ждет, что будет. В конце концов, это не первый раз, когда он вот так следит за Накику. И, кажется, даже не последний, потому что от старых, въевшихся в кости привычек, очень сложно избавиться. Они никуда не уходят, никуда не деваются и заставляют его действовать так, как он действовал всегда. Скорпион обнимает ее, гладит по волосам и жалуется на Расу. Это Сая нисколько не удивляет, потому что бывший Казекаге, найдя сторонников, стал действительно серьезной проблемой для власти своего младшего сына. Гаара пока что все контролирует и не собирается уступать отцу, но выступать против того, кого всю жизнь боялся, кто был авторитетом и чуть ли не богом, очень сложно. Сай невольно сравнивает троицу Сабаку и их отношения с Расой с собой и Данзо. Сможет ли он, когда придет время, не спасовать перед лидером Корня? Сай надеется, что сможет. Ради Накику, ради своих друзей, ради своего будущего. Только вот будущего у него, кажется, нет. — Я подумал, что когда тебе исполнится восемнадцать, нам стоит пожениться, — голос у Сасори спокойный, деловитый даже. Это никакое не романтичное предложение руки и сердца вроде тех, о которых он читал в книжках. И, тем не менее, Накику вскидывает голову, как кажется Саю, от восторга. Конечно, почему ей не радоваться, если она его любит? Если грезила им столько лет, если он — ее счастье. Это приговор, это конец, это означает, что ему места в их отношениях нет. Что ему места в жизни Накику нет и не будет, сколько бы он ни просил и ни умолял ее, обещая все, что только может придумать. Это конец, но чему он удивляется? Разве не знал, насколько ей дорог Скорпион? Саю становится нечем дышать. Его грудную клетку словно судорогой сводит, мышцы сокращаются и каменеют в лютом спазме, от которого в уголках глаз выступают слезы. Побороть себя и заставить тело слушаться оказывается очень сложно, но ему нужно отсюда исчезнуть, и как можно скорее. Он отшатывается, уходит, пригнувшись и отталкиваясь от земли, несется обратно в Суну, тратя чакру совсем не обдуманно. Плевать, ему хочется сгореть: стать синим всполохом, который поднимется в воздух и, растаяв, оставит после себя едва заметную дымку. Накику делает выбор не в его пользу, отворачивается, бьет метко, в самое сердце. Лучше бы у него вообще этого сердца и в помине не было, лучше бы он и дальше был марионеткой Данзо. Марионеткой! Слово режет слух и злит. Сасори и марионетки, Сасори и куклы, Сасори и те тонкие голубые нити чакры, которые тянутся от кончиков его пальцев в том числе и к Накику. Сай знал, что ему нечего противопоставить ему, но надеялся, так надеялся! Сай не останавливается до тех самых пор, пока не залетает в выделенные команде четыре апартаменты, которые теперь занимает один. Он громко захлопывает дверь и надсадно дышит, прижимаясь к ней спиной и сползая вниз. Пальцами Сай зарывается в свои черные волосы и тянет их так сильно, словно хочет вырвать с корнями, с лоскутами кожи сразу. Он откидывает голову назад, бьется затылком о деревянную поверхность и так и застывает: голова откинута, глаза распахнуты. Брошенная сломанная кукла. Картина «Мое одиночество», арт-объект с какой-нибудь выставки, отчаянный и уникальный. Сай всю жизнь был чьей-то поделкой. Он не мальчиком родился, не ребенком, а каким-то опытом. Даже несмотря на то, что он не помнит своего детства и даже время с Шином не отложилось в его памяти так, как должно было, он уверен, что все всегда так и было. Он должен был стать полезным для Конохи оружием, именно это от него и требовалось. Сай не сомневается, что никакой иной цели в Корне не преследовали. А вдруг измениться невозможно? И любая его попытка перекроить себя в кого-то нового так и будет жалкой имитацией того, что уже существует? С трудом, Сай поднимается на ноги, краем глаза замечая, что печати нарушены. Он свое жилище не охраняет достаточно тщательно: во-первых, воровать у него ничего, потому что ничего ценного у него нет, а, во-вторых, прелесть таких простых печатей в том, что сразу видно, если кто-то пытался на них воздействовать. Кто же здесь был, кому понадобилось рыться в его вещах? А, впрочем, ему плевать. Плевать настолько, что он даже не думает о том, что это могли быть агенты Данзо, что он банально может взлететь на воздух, щелкнув выключателем света в ванной. Плевать, плевать, плевать, может быть так хотя бы его мучения закончатся! Он бы все отдал, чтобы боль физическая затмила душевную, но, кажется, это невозможно. Что ему нужно сделать, чтобы в груди перестало болеть и кровить? Ему кажется, что кровь пузырится у него в легких, не оставляя места кислороду, и поднимается все выше и выше. Еще немного — и польется через нос и рот, ручейками потечет из ушей и красными разводами слез застынет на щеках. Будет ли это его концом, подарит ли это ему забвение? Нет, потому что даже умирая, Сай будет думать о Накику. Он точно знает, что продолжит ее любить, даже если Накику сама лично вскроет ему когтями хенка живот и выпотрошит. Он продолжит ее любить, даже если она растопчет его сердце и выбросит на помойку. Он ей, пожалуй, простит все; если она поманит его к себе, то он, как дурачок, согласно побежит к ней. Сай слабый, Сай влюбленный и Сай ужасно уставший, катастрофически просто. Он точно знает, что никакой сон не поможет ему почувствовать себя лучше, ничто не спасет и не подарит ему покоя, кроме Накику. Только к ней все и сводится, постоянно все к ней сводится, потому что она — центр его вселенной. В его комнате тихо. Он чувствует запах пыли и чернил. Никаких трав. Никакого имбиря. Ничего, что напоминает ему о ней. Сай опускается на кровать и бездумно пялится в потолок, царапая грудь сквозь тонкую ткань черного костюма. Он даже в душ не идет, просто лежит и скребет себя короткими ногтями, раздражая белую кожу. Белую, бледную, совсем не такую как у Сасори. Сам Сай весь не такой как Сасори. Накику сказала, что любит его как Сая, но дорожит она в первую очередь своим божественным идолом Сасори и больше никем. Сай надеется, что Накику не будет его искать, чтобы объясниться. И надеется, что она придет. Сай точно знает, что этого не случится. Он представляет ее счастливую со Скорпионом: он ее, а она его, они станут семьей! Может быть, у них будут дети, может быть, они просто будут наслаждаться компанией друг друга. Они будут вдвоем, а ему, Саю, рядом не найдется места. Зачем он нужен, когда у Накику есть Сасори? Стук в дверь он слышит, но открывать не хочет. Он никого не ждет, а даже если бы и ждал, то не открыл. Не хочет, не может, устал. Усталость эта въелась в кости и стала частью его самого, словно болезнь какая-то. Только Накику и была его лекарством, а теперь ему надо быть без нее. Жить без нее. Опять. Снова. Гость, видимо, устает ждать, но вместо того, чтобы уйти, распахивает дверь комнаты. Сай, в каком бы раздрае ни был, соскакивает с кровати и сталкивается лицом к лицу с Сасори. У него в руках танто, у Скорпиона даже руки не приподняты. Зато в глазах вежливый интерес. — Если бы ты отреагировал, я бы так не зашел, — отмечает он, и Сай едва не морщится. Танто он опускает, но не прячет. — Скверно выглядишь. Из тебя Дейдара все соки выпил или Накику? — Все в порядке. Сай врет, но Сасори на этой лжи его не ловит. Он обводит комнату взглядом, и Сай вдруг понимает, кто нанес ему визит. Сасори нанес, видимо, решив разузнать что из себя представляет Сай. Зачем только? — Где все рисунки с Накику? Не поверю, что ты не рисовал ее. — Вот оно что. Значит, знает. Неужели, Накику рассказала, признавшись в своей постыдной связи с ним? — Они мои. — На них я и не претендую. Не на них, а на Накику. Не на них, а на то, без чего Сай не может жить. Он молча следит взглядом за Сасори, лениво обходящим его комнату, и представляет себе все способы, которыми может его убить. В теории, потому что хоть Сай и Анбу, хорошо обученный и опытный, по сравнению со Скорпионом он еще ребенок. Это будет неравный бой, и шансов у него нет. Это тяжело и неприятно признавать, но и врать себе Сай не хочет. Хотя желание воткнуть лезвие танто в Сасори как никогда велико. Что будет, если он пойдет на поводу у этого своего желания? — Ты ее любишь? — спрашивает Скорпион совершенно очевидную вещь. Любит, любит настолько, что не знает, как с этой любовью справляться. — Я не могу без нее. — Глупости. Всех можно заменить. — А вот смог бы он заменить Накику? Смог бы оставить, отдав Саю? Ответ лежит на поверхности: нет и никогда, она его и точка. Скорпион лукавит; то ли себе врет, то ли его испытывает, не понять. Сай молчит и приваливается плечом к стене, старается контролировать дыхание, чтобы оно не выдало его. Он не хочет видеть Скорпиона, не хочет быть свидетелем их с Накику счастья, он не настолько благороден, он хочет ее себе, себе, себе! Или чтобы они хотя бы позволили ему быть рядом. — Я не могу без нее, — с нажимом повторяет Сай. — Спать, есть, пить, жить. Я даже чувствовать без нее не могу. — Тяжело, — хмыкает Сасори и поворачивается к нему лицом, смотрит холодными серыми глазами. За что Накику их любит? За что любит его? Он же чудовище, но, с другой стороны, они все чудовища. Они все страшные, все исковерканные, просто кто-то больше, кто-то меньше. Кто-то вроде Сасори даже не пытается этого скрывать. Кто-то вроде Канкуро пытается это исправить. Кто-то вроде Ичи этого стыдится, а кто-то вроде Акеми просто выпускает все наружу в удобные моменты. Сай — он тоже чудовище, но какое-то неправильное, потому что никак не найдет себе место в этом мире. — Ты ее любишь, — слишком спокойно заключает Сасори, и Саю кажется, что он обдумывает, в какую бы марионетку его превратить. — Люблю, — отпираться бессмысленно. Он любит, любит так сильно, что без нее не знает, что делать. — Но страдаешь. — Но страдаю. — Есть техника, с помощью которой ты мог бы забыть ее. Просто вычеркнуть из памяти, словно ничего не было. Взгляд у Сасори не злой и не добрый, не ликующий и не жалостливый. Сай смотрит на него и не представляет, что ответить. Он помнит, что из себя представляет мир без Накику: серо-черный тон, грубые мазки, чужие голоса, доносящиеся до него словно сквозь толщу воды. Он знает, что без нее вся пища — пресный тофу. Он знает, что без нее он уже не Сай, а просто воспитанный Корнем безликий шиноби, о котором все забудут, как только он умрет. Едва ли не единственное хорошее, что есть у Сая — это Накику. — Нет. Ни за что. Лучше сразу умереть, — шепчет Сай, мотая головой. Лучше, чтобы Сасори тут же и прекратил все его мучения, чтобы не было больше его, с его болью, сожалениями и тем будущим, которое ему не светит. Сай закрывает глаза, готовится к тому, что сейчас что-то будет, ждет и ждет, но ничего не происходит. Сасори вдруг оказывается рядом с ним и тяжело вздыхает, леской чакры больно ударяя его по лбу. — Что за наказание, — ворчит Скорпион, глядя в изумленные глаза Сая. — Видимо, легче тебя забрать, и пусть она разбирается с тем, что привязала тебя к себе. — А ваша свадьба? — тупо спрашивает Сай. Сасори выгибает бровь. — Вы залезли ко мне в квартиру. — Ты спал с моей… — он, видимо, не может подобрать нужного слова. Любовница, девушка, возлюбленная? — с Накику. Зная, что мы вместе. — Она была у меня первой, — что-то в лице Сасори как-то странно меняется, но на это он ничего не говорит. — Кто бы сомневался. Приведи себя в порядок и собирайся. Накику будет присматривать за тобой, а ты — за Дейдарой. При чем тут Дейдара Сай пока не спрашивает. Он не полностью отображает что происходит, но растерянно оглядывается, пытаясь понять, что ему делать. — А ваша свадьба… — Нужна, чтобы за нее не сватали никого больше. Или ты думаешь, что без нее Накику — не моя? Его, думает Сай, но он согласен на это, если Накику будет позволено называть своим уже самого Сая.