Красное солнце пустыни

Часть 3.3. Канкуро. Июнь, 16 лет после рождения Наруто.

Hoshi — Pas de cadeaux

+++

Иошихиро Канкуро бесит настолько, что ему хочется засунуть его в Куроари и закрыть, еще и все конечности Карасу воткнув в выемки куклы-ловушки, чтобы из нее полилась теплая алая кровь. Держит он себя в руках лишь потому, что прекрасно понимает: во-первых, Акеми не оценит этого поступка, — без должной провокации, так-то она всегда на его стороне будет, — во-вторых, Ичи его реально убьет за такую выходку, ведь он и так нервничает из-за ответственности за весь отряд, и, в-третьих, конфликты им в самом деле не нужны. Но что ему делать, если кулаки чешутся все сильнее от тех взглядов, которые джонин Мороза кидает на Акеми? А эта дурочка даже не замечает! Канкуро это могло бы совсем уж выбесить, если бы теперь, когда они помирились, он не вспомнил одну удивительно забавную черту девушки: она имеет привычку не обращать внимания на то, что ее совсем не интересует или не касается. Например этот белый хер, сколько бы он ни вился вокруг Акеми. Пока Канкуро и Ичи были с ней в ссоре, она с Иошихиро разговаривала не сказать, что охотно, но вежливо и даже дружелюбно. Теперь же, когда она у них затраханная, залюбленная и счастливая, то на Иошихиро внимание ей сосредоточить сложно, мысли заняты чем угодно, но не им. Канкуро ее все еще страшно ревнует, но свою — то есть их с Ичи — девушку ни в чем не подозревает, а просто злится, что около нее какой-то хер отирается. Канкуро не выдерживает и самодовольно ухмыляется, вспоминая прошлую ночь. Брать Акеми вдвоем оказывается весело и горячо. Канкуро переживал, что будет отвлекаться и, опять же, ревновать, но делить девушку с Ичи оказывается удивительно легко. Может это из-за того, что соперничество себя исчерпало, может из-за того, что Акеми действительно одинаково сильно тянется к ним обоим, — хотя отношение у нее немного разнится, но и они к ней тоже по-разному относятся, каждому требуется что-то определенное, у каждого свои предпочтения, — а может потому что Ичи часть его семьи. Так или иначе, ревности никакой нет ни когда Акеми мокро целует Ичи, ни когда берет его в рот, ни когда Ичи насаживает ее на свой член. Канкуро пытается было во всем этом разобраться, но решает, что это неважно. Главное, что все хорошо, а когда Акеми перестает дуться, то становится еще лучше. Он же сразу смекнул, что если ставить ее перед выбором, чувство вины будет терзать ее всегда, и все ее старания в постели сведутся к тому, чтобы убедить его в своей любви. Канкуро не стал ее зря мучить и получил очень отзывчивую и благодарную девочку, а когда она еще и в хорошем настроении, не обижается, то в ней просыпается любопытное и жадное до удовольствия чудовище. Очень жадное, очень любопытное и очень ласковое чудовище. Все-таки, она выросла в Конохе, пускай и в семье потомственных шиноби, и это делает ее отличной от песчанниц: она внутри вся такая мягкая, словно наполнена какой-то сладкой ватой. Это не так, ее характер Канкуро хорошо изучил, есть в ней стержень, просто с ними Акеми совершенно расслабленная, доверчивая и желающая радоваться и радовать в ответ. Сладкая девочка, хер Коджи, Иошихиро или кому-то еще — Канкуро ее никому не уступит, пусть утрутся. Что там говорит Ичи Канкуро не слушает, вместо этого вспоминая прошедшую ночь. Он смотрит на шею Акеми: утром она была покрыта темными следами засосов, которые Ичи посчитал нужным свести, чтобы никого не смущать. Оставил он их, по ее же требованию, только на тех местах, которые никто кроме них не увидит. Канкуро знает, что они разукрасили ее грудь, лопатки и внутреннюю сторону бедер, да и она в долгу не осталась. Канкуро рассеянно чешет ключицы и ухмыляется, замечая, что Ичи забыл убрать яркое пятно у себя под ухом. Оно, конечно, не бросается в глаза, потому что низкий хвост закрывает шею, но кто-то точно увидит, например его глазастая сестра, если отвлечется от своего утенка. Ей всех нравится дразнить, и родной брат не становится исключением, спасает его только то, что в Суне он считается чуть ли не редким гостем. Старшая из сестер Ритсуми может хорошо повеселиться в попытках смутить Ичи. На Накику он, впрочем, не смотрит ровно до тех пор, пока она не щипает его за бок. Канкуро вспоминает, как выгибалась Акеми под их руками и губами, как всхлипывала и комкала простыни, как вскидывала бедра и умоляла, чтобы ее уже кто-то взял. Стыда у нее никакого нет, а вот желания сделать приятно им — хоть отбавляй. Сосет она, правда, все еще неумело, но так старательно, что Канкуро хочется сразу ей в рот кончить, тем более, что она всегда проглатывает. Судя по выражению лица Ичи, когда она потом в душе и перед ним на колени опустилась, ему тоже нравится. — Хватит думать о ваших развлечениях с таким тупым выражением лица, — ворчит Накику, продолжая его больно щипать. Канкуро вздрагивает, отмирая, и отмахивается от ее рук. — Блять, отстань от меня, пигалица! — шипит он, но Накику мельче и ловчее, и ему не сразу удается ее поймать и скрутить, прижав спиной к своей груди и мстительно ероша распущенные волосы. У нее что-то случилось с заколкой, винтик, что ли, вылез, Сай как раз возится. — Завидуй молча! — А мне зачем завидовать? У меня все в порядке, у моего даже мозги есть, в отличие от вас двоих, козлов и редкостных придурков. В том, что у Сая мозги были, Канкуро не сомневается. Сомневается он в том, что они у него остались, а не атрофировались из-за любви к пигалице. Да он ходит чуть ли не с летающими вокруг него сердечками, глаз от нее отвести не может. Видок ужасно комичный. Лишь бы только у самого Канкуро такой же не был, когда Акеми в поле его зрения. Ичи-то вот нормально себя ведет. — У твоего которого? — невинно уточняет Канкуро, тут же получая такой свирепый взгляд от вывернувшейся из его хватки Накику, что сам же принимается приглаживать ее волосы. — Ладно, ладно, не злись! Иди лучше честь своего кукушонка стереги. — Он утенок. — А че вы утенку-то прокололи, а? А то я смотрю, ты со своей новой подружкой прихорошилась, — начинает гоготать Канкуро, имея в виду пирсинги, которыми уже успела повосторгаться Акеми. Ей вообще нравятся украшения, он, грешным делом, думает не проколоть ли что себе, чтобы вызвать у нее такой же приступ дикого восторга. — Что надо, то и прокололи, — закатывая глаза, отрезает Накику и возвращается к Саю. Ну и ладно, все равно он потом узнает. Канкуро качает головой и ловит взгляд Акеми. Она манит его к себе, коротко клюет в губы, пользуясь тем, что все заняты и у них есть немного времени поговорить. Будь его воля, то он бы сейчас ее куда-то и утащил, но, увы: миссию никто не отменял, а Ичи его за такую выходку точно убьет. — Я даю тебе гуре и сейсеки, — позвала она его не для того, чтобы помиловаться. Жаль. Канкуро вздыхает, принимая ящериц и убирая их в поясную сумку. — За гуре не переживай, но сейсеки побереги, хорошо? Ну, или хотя бы не опустошай совсем, живыми верни. Мне и так не нравится, что у меня с запасами не очень. — Посади на Дейдару. Канкуро кивает в сторону подрывника. Ну, пожертвует он немного чакры, что такого? Не помрет же. Лучше уж он, чем Акеми. — У него не такой большой запас чакры, чтобы я могла свободно ее брать, Куро, — строго говорит Акеми и кидает взгляд на подрывника, снова пристающего к Накику. Вот же бессмертный. — По-хорошему, мне их своей надо наполнять, потому что мои запасы восстанавливаются быстрее. — Акеми… — начинает было угрожающе Канкуро, но она перебивает его. — Но вы с Ичи меня убьете, я знаю, знаю. Здесь еще не так холодно, как будет зимой, но мне уже сложнее управлять ящерицами, я не могу бездумно тратить чакру. Поэтому постарайся обойтись без использования их. По возможности. Она еще раз коротко целует его и отходит к Накику и Саю, чтобы провести краткий инструктаж им тоже. Дейдара с пигалицы переключается на Акеми и начинает канючить, что тоже хочет ящерицу, лучше взрывающуюся, «ну пожа-а-а-алуйста, малышка-а-а». Акеми ему, конечно же, ничего не даст, но наблюдать за его ужимками как минимум забавно. Дурак-дураком, как только смог так ранить Канкуро, что Сакуре и Ичи пришлось постараться, чтобы его в порядок привести? А, точно! Канкуро же кинулся за Гаарой, хер забив на то, что надо хоть что-то придумать, прежде чем вступать в бой. Он тут даже не себя переоценил или Дейдару недооценил, у него мозг на панике отключился. Странно, что Сасори-сенсей его не кончил сам. Видимо, пожалел усилий, которые потратили на то, чтобы Канкуро вылечить. К чужому труду Скорпион, все-таки, относится достаточно уважительно. Интересно, как он там справляется с Расой? Канкуро не переживает за своего наставника, просто надеется, что ему удастся каким-нибудь образом довести их с Гаарой и Темари горячо нелюбимого папашу до инфаркта, от которого откачать его ирьенинам не удастся. Раса терпеть не может Акасуну, и теперь зубами скрипит от того, что тот заседает в совете, поддерживая не кого-то, а Гаару. Вот за него Канкуро уже правда переживает. Младший брат может не показывать, что ему тяжело, неприятно или даже больно, но это не отменяет того факта, что он тоже человек. Даже если Раса долгие годы и пытался сделать из него чудовище. Канкуро сам не замечает, как хмурится. Взгляд его снова цепляется за рыжую макушку Акеми. Она как раз останавливается напротив Наоми, с которой говорит уже куда живее. Ну да, теперь ее больше ничего не расстраивает и не тяготит, так что и почесать языком можно. Девочка у них общительная, этого у нее не отнять, хотя тянется она далеко не ко всем. Права Накику в том, что Акеми диковатая местами. Иошихиро подходит к нему сбоку, прослеживает за его взглядом и усмехается. Канкуро на него даже не смотрит, потому что иначе точно сомнет его рожу кулаком, похер, что он мастер тайдзюцу. Будет не таким красавчиком, спустится с небес на землю, самое оно для этого хера. Акеми, конечно, на него и так не смотрит, но тут уже скорее дело принципа. — Красивая девочка, — тянет Иошихиро, рассматривая Акеми. Костюм у нее более закрытый, чем обычно, потому что погода к голым ногам тут никак не располагает, но она не в мешок же одета. Хотя, она и в нем будет нравиться Канкуро. А вот то, что она нравится Иошихиро, нагло скользящему по ее фигуре глазами, его бесит. — Ты факты приперся констатировать или что? — мрачно интересуется Канкуро, который и так знает, что его девочка красивая. Самая красивая, самая яркая, самая нежная — этот список можно продолжать до бесконечности. Только вот озвучивать это все Иошихиро он не станет. Пошел нахер, ублюдок. Он о ней и так судит поверхностно, даже не пытаясь толком узнать. Решил, что раз она миловидная, то наверняка нуждается в какой-то опеке и заботе. Канкуро и Ичи вот знают, что она в них нуждается, но скорее в быту, в обычной жизни, потому что как к куноичи к ней вопросов особых нет. Когда она не сажает на себя сейсеки в самый неудачный момент и не взрывает с помощью чаиро пещеры. Но, стоит признать, такое у нее нечасто, обычно Акеми хорошо соображает и каких-то глупостей не делает. — Просто хотел сказать, чтобы ты не переживал. Я о ней позабочусь. — О себе позаботься, — огрызается Канкуро, закипая. — С хера ли ты вообще нарисовался? — Ну, мы же с ней будем в одной команде. Канкуро моргает, понимая, что что-то важное он, все же, прослушал. С Иошихиро он дальше не разговаривает, отлавливает Ичи и отволакивает в сторону. Им вот-вот уходить из лагеря, который они разбили и замаскировали с помощью печатей Сая. Останется тут один из чунинов Мороза, чье имя Канкуро даже не удосужился запомнить, а остальные пойдут проверять отмеченные Дейдарой схроны. Местные ищут контрабандистов, и Каге посчитал, что они как раз могли занять эти укромные места. Канкуро бы предпочел, чтобы со всем они сами разобрались, без посторонних, но спорить было бессмысленно, что Ичи и не стал делать. — С кем там, блять, наша идет? Какого хуя с этим белым хером? — спрашивает Канкуро, на что Ичи тяжело вздыхает. — Я с ней буду, успокойся. Как, по-твоему, мне надо было распределять всех? Тебя с ним отправить — будет драка, махнуть местами его с Кику или Саем, так Дейдара не затыкается. И в каждой группе должен быть ирьёнин. — Да я знаю, знаю, — Канкуро трет шею и морщится. Все он знает, но от этого ничуть не легче. — Заебал просто к ней яйца подкатывать. — Мне это тоже не нравится, — признается Ичи. — Акеми, правда, не замечает его подкатов. — Она не заметит, пока он не предложит ей отлизать, потому что он нахер не сдался. — Это плюс, — на губах Ичи появляется еле заметная улыбка. — Определенно. Лучше, конечно, Иошихиро ей такого не предлагать, потому что Канкуро тогда лично ему его же язык таким узлом завяжет, что развязать будет невозможно, только резать. Уж он-то постарается у этого мудака отбить всякую охоту лезть к чужим девушкам! И ведь знает же, что Акеми не одна, иначе бы не цеплял так целенаправленно именно Канкуро, блин. Акеми с Ичи и этим мудаком отправляются к северному схрону, он с двумя девицами из Мороза — к восточному, а Дейдара отведет Накику и Сая к основному на северо-западе. Связь между отрядами решено поддерживать с помощью гуре Акеми и рисованных насекомых. Одно из них, богомол, садится на рукав Канкуро, почти сливаясь с темной тканью. Сай поначалу хотел нарисовать своих шпионов для всех, но, поймав пристальный взгляд Саори, передумал и оставил только на своих. Канкуро забавляет, как Сай гасится от девушки, но много внимания он на них не обращает. Разговор в группе почти не поддерживает, что даже Наоми в какой-то момент замечает и наконец-то затыкается. У него все мысли все еще не о Щимо, а о собственных проблемах. Суна, которую он начал по-настоящему любить только после мнимой гибели отца, одна из главных его проблем. Деревня их с братом и сестрой ответственность, и глупо отрицать, что союз с Конохой пошел ей на пользу. Пошел, еще как пошел! С запасами продовольствий и медицинских препаратов стало куда меньше проблем. Если раньше они именно что справлялись, то теперь могут выдохнуть. Взамен они предоставляют редкие минералы, которые добыть можно только в Суне, да и новый торговый путь теперь приносит всем куда больше дохода, потому что песчаники следят за целостностью следующих из Конохи в Суну и дальше. Все выигрывают от этого, но больше всего — Канкуро и Ичи. Еще, конечно, есть Темари с ее оленем, Юката с Мацури, у которых парни из Конохи, и Баки-сенсей с его странными шашнями с наставницей команды Акеми, у Накику вон ее утенок, но это все другое. Канкуро в первую очередь беспокоит он сам и Ичи, раз уж у них одна на двоих девушка. Он сам не хочет отпускать ее обратно в Коноху, он тогда-то, когда она год с лишним не появлялась в Суне, о ней постоянно думал, а теперь что будет? В отличие от остальных, он уже привык к тому, что у него отношения не на расстоянии. Из-за миссий и дел шиноби и так всегда сложно, а уж если речь идет о двух разных деревнях, то как все успеть? Канкуро уверен, что без Акеми он просто двинется, тем более, что теперь в Суне торчит еще и его папаша. Ичи ведь тоже вряд ли захочет ее отпускать? За себя он может сказать, что любит Акеми, за старшего Ритсуми он, конечно, говорить не может, но уверен, что и тот тоже уже как минимум влюблен по уши. Из всех возможных вариантов, которые были у них в деревне, они выбрали девчонку из Конохи, которую в любой момент могут дернуть обратно! Как же оставить ее с ними? Акеми ведь и сама не хочет возвращаться обратно. Она скучает, да, но домом зовет уже Суну, а не Коноху, обставляет его апартаменты, — и ей понравилось спать с ними двумя в одной постели, с этим надо будет тоже что-то решать, — так что она уже их. Вот не принадлежи она большому клану и не будь внучкой Мэйко-сан, договориться с Хокаге было бы куда легче, а так что им делать? В его голову закрадывается мысль о браке, но и тут загвоздка, и даже весьма серьезная. Ему восемнадцать, Ичи — двадцать один, но Акеми пока шестнадцать. Даже несмотря на то, что она шиноби, кто ей даст выскочить замуж? Разве что за Ичи. Канкуро вдруг сбивается с шага, цепляясь за эту мысль и развивая ее: если ее бабушка, как он слышал, уже намекала на такое, то почему бы не воспользоваться ее, так сказать, советом? Другое дело, что она может попытаться Ичи перетащить в Коноху, но это уже сложнее, особенно, если сама Акеми не захочет этого. Опять же, она может быть против того, чтобы ее внучка так торопилась. Беременность бы все облегчила, но… нет. Канкуро хорошо понимает, что ни один из них к такому не готов, хотя представить Акеми с ребенком на руках ему удается очень легко, и неважно даже, его это будет ребенок или Ичи. Если у них все серьезно, то надо заранее и с этой мыслью ужиться, правильно же? — Канкуро-кун? — зовет его Наоми. Они останавливаются у пещеры. Канкуро рассматривает вход и кивает. У них в команде нет настоящих сенсоров, что не очень удобно, но не непривычно: в Суне с ними в принципе не очень хорошо обстоят дела. — Осмотримся, потом зайдем. Идем осторожно, там могут быть ловушки. — Я бы поставила одну, — бормочет себе под нос Саори. Странная, он даже узнавать не хочет для чего она бы ловушку поставила. И для кого. У входа в пещеру пусто и тихо. Над их головами шелестит листва, слышится пение птиц, звуки совершенно обычные для этого времени суток. Наоми, у которой какая-то сенсорная техника земли, ступает в пещеру первой, освещая ее с помощью парящих вокруг нее огненных сфер. Нечто похожее он уже видел у шиноби Травы, но у тех это обычно весьма пугающего вида физиономии, которые еще и могут атаковать. Пещера не уходит вниз, а идет вглубь горы. Они заходят в пару пустых тупиков, пока наконец не оказываются в последнем, представляющем собой широкий карман. Наоми останавливается в центре, освещая все пространство и давая своим спутникам его изучить. Канкуро насчитывает три самодельные койки, несколько ящиков с медицинскими препаратами, судя по дате, нисколько не просроченными. В конце концов, Наоми что-то замечает и подходит к стене с печатями. — Я не сильна в фуиндзюцу, — признается она. Канкуро тоже, его знаний хватает на элементарные техники запечатывания, известные всем шиноби. — Пришлем сюда Сая. Пусть попробует разобраться что тут у них такое. — Я бы попробовала Сая, — томно вздыхает Саори. Канкуро оборачивается к ней и передергивает плечами: из-за игры света и тени вид у нее поистине жутковатый, ему бы точно не хотелось оказаться ее жертвой. — У него есть девушка? — Саори, давай поговорим об этом позже, — просит Наоми таким тоном, который явно говорит, что даже она уже устала от охоты своей подруги на Сая. А лучше вообще об этом не говорить, если честно. Саори ловит Канкуро уже на выходе из пещеры. Он не нашел никаких записей или чего-то интересного в этом схроне. То ли сами Акацки унесли, то ли контрабандисты, которых поручено найти шиноби Мороза, все выгребли, то ли Дейдара напиздел, фиг поймешь. У остальных, может, все получше складывается, а он почти впустую время потратил. — У него есть девушка? — Саори придвигается к нему почти вплотную. Канкуро хочется отойти на шаг, а то и два. — Э-э… да, есть, — потому что Накику девушка. Другое дело, что он не уверен, что она девушка Сая, но это уже детали, которые посторонним знать совсем необязательно. — А мне он не говорил, — с нажимом произносит Саори. — Он просто робкий. Не умеет разговаривать с незнакомыми людьми. Ответ ее явно не устраивает, но от Канкуро она хотя бы отходит. Как же хорошо, что она не на кого-то из них с Ичи запала, а на Сая! Жуткая такая, что аж мурашки по коже, а ведь он и не трус так-то. Вот Ичи чуть что надо продезинфицировать себя и все вокруг, когда ему некомфортно, а Канкуро, ничуть не суеверному, неожиданно хочется срочно найти монаха, чтобы он освятил его — и заодно Акеми с Ичи — и дал какой-нибудь защитный амулет. Вот ведь стремная, ну чисто фильм ужасов!

Часть 3.3. Сай. Июнь, 16 лет после рождения Наруто.

Veil of Maya — Aeris

+++

Сай — обученный Анбу, один из лучших в Корне, и у него очень даже неплохой послужной список успешных миссий. Он даже своим противостоял весьма удачно ровно до того момента, как отвлекся, что, конечно, не очень хорошо о нем говорит, но это деталь. Он прогоняет все, чего добился на поприще шиноби, и не понимает, почему при всем при этом Саори его настолько сильно пугает. Вот вроде бы обычная девушка, ничего в ней нет такого, что должно вызывать страх, а у него от нее мурашки по коже бегут. Сай долго пытается понять что именно его так напрягает и приходит в выводу, что взгляд ее голубых глаз. Вроде как Сай ей нравится, и он уже видел как смотрят на тех, кто нравится, — примеров перед глазами у него, анализирующего все и вся, масса, — но Саори глядит на него так, словно хочет сожрать. Вгрызться ему в руку и жевать-жевать-жевать, продвигаясь все выше и выше. Сая от одной только мысли об этом парализует, хоть умом он и понимает, что утрирует. Ну вот, в самом деле, что может сделать ему эта куноичи? Да и он сам в ней нисколько не заинтересован, так что она должна в какой-то момент от него отстать. Ну, или они вернутся в Суну и тогда их взаимодействие точно подойдет к концу. Если, конечно, Саори что-то не дернет туда отправиться, но вроде как у Мороза в тех краях миссий обычно не бывает. Сай надеется, что так это и будет оставаться впредь. С девушкой ему, правда, не хочется иметь ничего общего, и он выдохнул с облегчением, когда Ичи не закинул ее к нему в группу. То, что Дейдару оставить на кого-то еще нельзя, понятно и так. Он более менее смирно себя ведет с Акеми, но и то только потому что они на какой-то одной волне, — или он просто все еще надеется увидеть взрывающихся ящериц, поэтому готов быть паинькой, — обсуждая больше неожиданно невинные вещи вроде тех же техник или чего-то еще, а вот с остальными он молотит языком как хочет. Сай уже порылся в своих записях, в надежде как-то заткнуть тот рот Дейдары, что у него на лице, но все упирается в непроверенность техники. Что если он вообще никогда не сможет говорить? Сай-то не против такого, а вот Скорпион, который отдал им подрывника на поруки и велел вернуть потом обратно, не оценит. Как бы Сай ни относился к Сасори, к своим миссиям и приказам он привык подходить серьезно и ответственно. Раз сказано было вернуть в том состоянии, в котором его забирали, значит таким его вернуть и нужно. Вступать лишний раз в конфликт со Скорпионом Сай не хочет. Ему еще будет что с ним обсудить. Как вообще вести этот разговор, как убеждать в чем-то Сасори? Ну не говорить же, в самом деле, что он умеет готовить, поэтому будет полезен? Скорпиону все достоинства и недостатки Сая, полагает он, и так прекрасно известны. Все-таки, Акасуна внимательный, умный и видит куда больше, чем можно себе представить. Непонятно лишь, как он еще о них с Накику не догадался. А точно ли не догадался? Может быть, ему уже давным-давно все известно, но по каким-то причинам он молчит и ничего не говорит? Почему он может молчать, если тоже любит Накику и считает ее своей? Сай сглатывает вязкую слюну и заставляет себя успокоиться. У него еще есть время, чтобы все обдумать и решить. Он Накику отпускать не желает, да и она уже сказала, что он — ее, значит и сама не оставит его, правда? Нужно просто подумать как быть, чтобы все были счастливы. Ради нее Сай даже с Сасори готов мириться, лишь бы только набраться смелости на разговор. Возвращение в Суну Сая пугает, потому что там будет Сасори. У них с Накику особая связь, которую никак не разорвать. Да и кто ее будет разрывать? Сам мужчина, которого такие отношения явно устраивают? Или она, которая его любит и для которой он идол? Безусловно, Сай бы хотел, чтобы Накику отказалась от своего опекуна и не смотрела бы больше никогда и ни за что ни на кого, кроме него, Сая, но он знает, что это невозможно. Она слишком к Сасори привязана, слишком многим ему обязана и никогда от него не откажется. Так что же, в таком случае, будет с Саем, когда миссия в Щимо закончится? Его спрячут в шкаф как надоевшую игрушку или выбросят на помойку, потому что никакой ценности он не представляет? Или Накику действительно не собирается его никому уступать и оставит себе? А что Сасори? Как договариваться с ним, что делать с тем, кто имеет влияние не только на саму Накику, но и на всю Суну в целом? Вопросов слишком много, а ответов слишком мало. Саю не нравится это, и он пытается найти варианты, которые могут устроить всех. Он смотрит по сторонам, наблюдает за Ичи, Акеми и Канкуро, раздумывая над тем, возможно ли у них такое? Сай точно знает, что за возможность быть с Накику он отдаст все. Лишь бы только она не отказалась от него, лишь бы только все так же позволяла быть рядом и любила. Никто никогда прежде его не любил кроме Шина, а теперь у него вдруг есть четвертая команда, которая так легко приняла его, и Накику, ставшая его возлюбленной. Аикава-сенсей, Аичиро, Кай и Акеми — его друзья, но не на них держится его мир. Сай не знает, насколько это правильно строить все вокруг одного человека. Так или иначе, Накику заполняет все свободное пространство у него в душе, сердце и голове. Есть только она, может быть только она, и Сай, вначале мучавшийся этими непонятными чувствами, теперь охотно их принимает. Он читал, что любовь делает человека счастливым, и с этим, пожалуй, может согласиться. Улыбки Накику делают его счастливым. Ее смех делает его счастливым. Самые невинные объятия приводят в восторг, а от поцелуев сердце пропускает удар. Для Сая это все в новинку, поэтому, наверное, и реакция у него настолько бурная. Может быть, потом все немного поутихнет, а может быть и нет, он не знает и просто наслаждается тем, что Накику с ним рядом. Ему нравится целовать ее: сонную, нежную и уютную. Ему нравится неторопливо сползать вниз, лаская ее грудь языком до тех пор, пока мокрые соски не набухают и не становятся чувствительными. Ему нравится посасывать нежную кожу ее живота под пупком, влажно дышать куда-то в бедро и, наконец, прижиматься губами к ней внизу. По его мнению, красивая Накику везде, любит он каждую часть ее тела и готов ее боготворить сколько угодно. То, как она стонет его имя, толкается бедрами вверх и зарывается пальцами в его волосы, когда кончает, для него лучшая награда. Ничего больше ему и не нужно, кроме того чистого восторга, который он видит в глаза Накику. Хотя он соврет, если скажет, что ему не нравится, как она сама ласкает его. Его каждый раз дрожью прошибает, когда ее рука ложится на его член, а мягкие нежные губы смыкаются на чувствительной, подтекающей эякулятом головке и язык щекотно лижет уздечку. Сай бы и сейчас предпочел заниматься чем-то подобным, — смешно, как часто он думает о сексе с Накику, который он только-только приучился не называть «половым актом», — но вместо этого слушает уже которую попытку Дейдары к ней подкатить. — Нет, крошка, я не понимаю, вам че, жалко? — причитает подрывник. — Малышку вон двое ебут, ей в кайф, неужели тебе неинтересно? — Я все еще могу сделать так, что неинтересно станет тебе. Раз и навсегда. Было бы неплохо, думает Сай, не вступая в разговор. Он вообще старается по большей части с Дейдарой не связываться, потому что подрывник каждое слово использует против собеседника, а у Сая не хватает пока ловкости отражать такие атаки. Канкуро вот нравится пререкаться с ним, но он вообще любит зубоскалить, а Накику очень хорошо умеет отбривать. Правда, Дейдару ничего толком не берет, возвращается он быстро, как бумеранг. — Да что ж ты злая такая? Э, чувак, ты что, стараешься плохо? Может, тебе посоветовать что? У меня вон сколько ртов, это полезно, да, — продолжает упорствовать Дейдара и теперь пристает уже к Саю. — От тебя я не узнаю ничего, что еще не читал в Ича-ича. — Глубинный анализ! И че-как, получается у него, крошка? — Подумай о своей потенции, Дейдара, хорошо подумай, — улыбка, которую она демонстрирует, кажется Саю очень кровожадной. Дейдара даже немного проникается, потому что до конца пути он молчит и не выступает. Видимо, очень уж не хочет лишаться радостей половой жизни, положить конец которым ему грозится Накику. Он вообще как-то странно порой реагирует на подобные угрозы, хотя, если его послушать, в сексе он вообще уже ничему не удивится. Сая вначале эта тишина радует, а потом начинает напрягать: вдруг он что задумал? Но печати на нем стоят надежные, сбежать и что-то сделать он не сумеет. Тем не менее, это не повод не следить за ним. Дейдара ведет себя как озабоченный кретин, но репутация нукенина у него такая, что доверять ему точно не стоит. Пещера оказывается ничем непримечательная. Сай посылает в нее несколько крыс, которых почти сразу же теряет. Это ненормально и неправильно, он хмурится, взмахом руки останавливая Накику и Дейдару. — Там были печати? — спрашивает он у подрывника. — Может были, может нет. Я тут хер знает когда в последний раз был. — Неужели не помнишь? — А чего мне врать-то? Ответ исчерпывающий. Дейдара смотрит на него своими круглыми голубыми глазами и хлопает ресницами, изображая невинность. Не нукенин, а нечаянно забредший к ним гражданский из какой-то самой мирной на свете деревни, не иначе. И врать ему, конечно же, незачем. Причин врать у него, по мнению Сая, масса, но вытянуть из него что-то сейчас не получится. Ждать остальных тоже не вариант: гуре Акеми, скорее всего, тоже окажутся совершенно бесполезны и так или иначе придется идти вслепую. Сай видит, что Накику это не нравится, и она зажигает инка, чтобы хотя бы видеть что происходит в пещере. Продвигаются они медленно и осторожно, немного успокаиваясь, когда внутри никого не замечают. Сай ищет печати, уверенный, что именно они мешают работе его техники. Никакого иного варианта и быть не может, поэтому он осматривает все стены, пока не находит наконец-то узор из нечетких символов. Два ряда, один нанесен поверх другого, отмечает он, выуживая свой блокнот из поясной сумки. Тот ряд, что нанесён раньше, сделан намного лучше, но то ли время работы уже вышло, то ли кто-то разрушил печати. А вот второй нанесен уже рукой даже близко не настолько умелой. Это видно по тому, нисколько символы смазанные, местами скачущие: человек явно куда-то торопился, а знаний и мастерства, чтобы вырисовывать все быстро, у него не было. Работа на скорость ведь тоже сложная вещь, нужно рисовать быстрыми мазками, но достаточно четкими и уверенными, чтобы все узнавалось. Сай в ней уже успел добиться мастерства, и из-под его кисти в считанные секунду появляются не только мелкие животные, но и что-то крупное и массивное, способное существенно помочь в бою. В фуиндзюцу этот навык оказывается удивительно полезным. Фуиндзюцу требует внимательности и сноровки, малейшая ошибка может дать совершенно непредсказуемый результат. Сай и сам знает, что бывает если отвлечься во время работы, поэтому себе такого не позволяет, сосредотачиваясь, чтобы все было идеально. Единственное, что у него было на протяжении всей его жизни — это его собственные достижения. Никто ни в чем не помогал им с Шином, всего приходилось добиваться самим через жестокие тренировки. Жалеть они даже друг друга толком не умели, хотя Шин был нормальным. Сейчас, взаимодействуя с другими людьми, Сай понимает, насколько же его брат сумел сохранить свое «я» в тех условиях, в которых они жили. Как он не сошел с ума, как не стал таким же, как Сай? А ведь еще и спас его, по сути, ведь сам Сай не догадался бы солгать. Только благодаря Шину он до сих пор жив. Себя в те годы он помнит смутно, но ему почему-то кажется, что он не так уж и сильно отличался. Вряд ли бы Корень сумел стереть и переделать всю его личность целиком. С другой стороны, он понятия не имеет на что именно способны те, кто манипулирует человеческим разумом, если прикладывают достаточно усилий. — Все в порядке? — Накику касается ладонью его спины, ласково гладит между лопаток и заглядывает ему в лицо. Сай моргает, отвлекаясь от собственных мыслей, и решительно кивает, даже улыбаясь в ответ. Накику о нем беспокоится, это очень приятно. — Да, просто задумался. Печати Акацки не работают, но на них сверху нанесли другие, — он показывает ей рукой на то, о чем говорит. — Я сейчас с ними разберусь. Их делал кто-то не очень знающий. — Хорошо, мы пока осмотримся. Сай кивает и принимается за дело. Ему не очень хочется отпускать Накику от себя, потому что ему в ее присутствии спокойнее, да и за ней, считает он, нужен присмотр, — если она пострадает, он себе этого не простит, лучше уж он, — но все спокойно, а тратить больше времени, чем нужно, никто из них не хочет. До него доносится журчание воды, значит чуть глубже какой-то природный водоем. В Щимо, насколько ему известно, это не редкость, пусть до страны Водопадов и далеко. Он почти заканчивает с печатями, как слышит крик Дейдары. Карандаш с блокнотом падают на каменный пол, а Сай опрометью несется на звук, на ходу доставая танто и молясь, чтобы ничего плохого не успело произойти.

Часть 3.3. Ичи. Июнь, 16 лет после рождения Наруто.

Amir — On dirait

+++

То, что его опять почти никто не слушает, Ичи уже не удивляет даже. Канкуро уплыл в какие-то свои радужные мысли, команда из Щимо занята собственными переговорами, Дейдару он в принципе не берёт в рассчёт. Акеми и Сай, по крайней мере, кивают в такт его словам, а Кику даже решает сжалиться и потыкать Канкуро, хотя сама пропускает при этом половину мимо ушей. Что ж, по крайней мере никто не спорит с его разделением, а чунину, который остаётся в лагере, кажется, вполне по душе сторожить их вещи одному. Ичи отводит сестру в сторону, даже не думая комментировать её новоявленный пирсинг: то ли у неё проснулся дух бунтарства, то ли что, пусть делает что хочет, Ичи в принципе не имеет ничего против украшений, Акеми, вон, её многочисленные серёжки в ушах очень идут. Может, купить ей какую-нибудь поярче и пооригинальней? Или ей практичнее с самыми простыми? — Глаз не спускай с вашего. Вы идёте в основной схрон, поэтому к вам я не стал ставить никого из Щимо. Не надо им знать зачем мы тут конкретно. — Думаешь, в остальных ничего важного? — тянет Накику, оборачиваясь на Сая. Видимо, чтобы увериться, что никакая Саори к нему не пристаёт. — Хотя, ты прав, скорее всего. Вы тоже будьте осторожны, не давай Ако-имото больше подрывать пещеры, ага? — Ты уже сама говоришь, как этот пошляк, — закатывает глаза Ичи, но ухмыляется при виде насупленного выражения её маленького личика. — Вообще-то я капитан, ты помнишь? И явно лучше тебя понимаю что конкретно нужно делать. Он понимает, но всё идёт совсем не так, как задумано. Опять. Сначала Акеми замечает, что её гуре словно бы отрезает, когда они проникают внутрь пещеры. Девушка уже предупреждала, что при местном климате ящерицы ведут себя по-другому, но тут явно дело не в том, что они заторможены из-за мороза. Июнь, всё-таки, да и резко терять связь с шпионками она всё равно не должна. Ичи получает послание и от Сая: чернильный воробей садится на его плечо, какое-то время раздумывает, а потом растекается надписью прямо на внешней стене грота: внутри, скорее всего, стоят скрывающие печати, пусть и явно не профессиональные. Акеми ждёт, вопросительно поглядывая на него, а вот джонин Щимо решает, что капитан чужой команды — не его капитан, поэтому бесстрашно двигается к входу. — Нам стоит подумать над тем, что мы будем делать, если нас захватят врасплох, — сквозь зубы говорит Ичи. Этот «белый хер» ужасно бесит Канкуро, но и Ичи он совершенно не нравится. Парень слишком самоуверенный, и для него какой-то чужак не авторитет, особенно на родной земле. — Не стоит разделяться и сразу идти напролом. — Я — специалист тайдзюцу, — напоминает Иошихиро, откидывая со лба свои белоснежные волосы. Глаза у него голубые, но не такие как у Саори: у той слишком ледяные, светлые и пугающие, у этого потемнее, и светятся они самодовольством и флиртом, когда направлены на Акеми. Конечно, на фоне этой бледной моли она яркая, как пламя, ещё бы он не запал на такую девушку. — И у меня не было ни одной провальной миссии. «Это пока, — мрачно думает Ичи, но не успевает придумать, что ещё сказать, как джонин Щимо исчезает в тёмном провале входа. — А отчитываться перед вашим Каге придётся мне, идиот». — Мне не нравится, что у нас нет никакой информации, — говорит Акеми. Ичи видит, как она вытаскивает из рюкзака и закрепляет на поясе два свитка с мурасаки. Там же у неё уже подготовлены сейсеки и одна чаиро, которую, как надеется Ичи, она не вздумает использовать в этот раз. — И то, что он тебя не слушает. — Спасибо, — искренне благодарит Ичи и, пользуясь возможностью, притягивает Акеми к себе и целует куда-то в ухо, чихая от того, как выбившаяся из хвоста прядь лезет ему в нос. — Теперь у нас нет особого выбора, придётся идти… В этот момент он уже слышит тот звук, который может означать лишь, что в пещере началась битва. Акеми он и не думает останавливать, но кидается вперёд неё, складывая печати. Техника довольно энергозатратная, но она как никогда к месту: против Иошихиро целых пять шиноби, и двоих Ичи удаётся поймать в водяную ловушку. Мастер, чтоб его, тайдзюцу, выплясывает перед, видимо, ещё одним мастером тайдзюцу, только из вражеского стана. Ичи даже команды не даёт: смотрит на Акеми, и та кивает, отталкиваясь от пола и исчезая под сводами. Оттуда она сможет использовать лески, а в крайнем случае и… Крайний случай наступает куда раньше ожидаемого. Контрабандисты — или кто они там, эти шиноби без всяких опознавательных знаков — решают, что проще сразу втроём навалиться на одного, чем раздельно гоняться за каждым противником. Ичи всё ещё пытается контролировать водную тюрьму, Акеми выжидает удобного момента, как ей и было приказано, а Иошихиро, пусть и неплох в ближнем бою, всё равно не может справиться сразу с тремя. С потолка падают две мурасаки, довольно крупные, и если одна приземляется на врага, то вторая — совсем рядом с Ичи. Это не вина Акеми, просто он тоже слишком близко к противникам, и, видимо, фиолетовой ящерице он больше приходится по вкусу. Ичи чертыхается, отпрыгивая в сторону хозяйки своенравного существа, и мурасаки переключается на правильную цель. — Прости! — чуть надрывно произносит Акеми. У неё из носа уже течёт тонкая струйка крови, от которой Ичи на пару мгновений впадает в ступор. Но панической атаки не случается, да и навидался он за свою жизнь в Суне крови ведь, так что Ичи просто мотает головой, одновременно приходя в себя и пытаясь дать понять девушке, что это не её вина. Он ужасно зол. Реакция её организма на призыв ненормальная: он не припомнит, чтобы в прошлый раз так было, но ведь они и не на территории Мороза тогда были. Мурасаки — плотоядные и дикие, в клане Икимоно их в своё время рискнул разводить лишь отец Ако, Амен-сан, и, насколько помнит Ичи, он не хотел, чтобы дочь так рано занималась этими кладками. — Может, призвать… — начинает Акеми, но Ичи отрицательно дёргает головой. Если она призовёт кого-то из разумных ящериц, они потребуют плату, а ведь в прошлый раз Ганко свою и так не получил. Ичи не знает что отражается у него на лице, но Акеми как-то испуганно отшатывается, а он сам с отрешением наблюдает за попыткой Иошихиро справиться со вторым врагом, который загнал его в тупик. Первого тот, к его чести, смог вырубить, не без помощи мурасаки, но третий куда-то исчез: то ли владеет техникой дотона, то ли антисенсор, то ли что. Как же им везёт на стычки в пещерах! С самого детства везёт, вспомнить хотя бы столкновение Ритсуми с нукенинами при побеге с Косен… Если бы в тот момент каким-то чудом не появился бы Скорпион, они были бы мертвы. Их спас бездушный маньяк, перед их же глазами прикончив пятёрку преступников так, словно те даже не куклами, а какими-то сонными мухами были. Ичи эта кровавая картина тоже врезалась в сознание. А вот Накику улыбнулась так, словно её это нисколько не шокировало: её глаза тогда прилипли к Сасори, и больше его не покидали, едва он появлялся в её поле зрения. Как странно и по-разному действует психика человека. От чего это зависит? От возраста? От склада ума? Почему Накику выросла в самоуверенную королевишну, Широ — в хладнокровную закрытую лицедейку, которой ещё только предстоит показать своё жуткое нутро? Почему сам Ичи мучается приступами и всё пытается стереть с себя несуществующую грязь, которая иначе, кажется, похоронит его вместе с потерянной семьёй на глубине шесть футов под землёй? А, но их же не похоронили! Что вообще стало с телами? Сейчас совершенно не время и не место об этом думать. — Да, блять, может, твоим ящерицам лучше сожрать этого дебила?! Акеми, занятая лесками, растерянно оглядывается на Ичи, когда он прыгает вниз, призывая водоворот. Как и чаиро, это очень плохая идея для пещеры, но у Ичи нет выбора: один из врагов точно антисенсор, и по-другому его не вытащить, а Иошихиро, вместо того, чтобы воспользоваться возможностью отступить к группе, кидается на того врага, с которым его тайдзюцу соперничать никак не сможет. Как ни удивительно, в итоге у него даже остаётся чакра. Правда, Акеми приходится призывать ещё одну мурасаки, чтобы застать врасплох последнего двигающегося врага. Ичи обозревает результат: двое, что были в его суитоне, вырублены, ещё трое мертвы, одного даже дожирает фиолетовое пресмыкающееся с громким чавканьем, от которого у него по спине ползут мурашки. Акеми стоит где-то в стороне, пытаясь зажать нос, чтобы кровь не хлынула уже потоком, Иошихиро как-то странно держит одной рукой вторую: то ли сломал, то ли просто поранил, не понять. Ичи должен ими заняться, но он чувствует ужасную злость, даже ярость, которая поднимается из недр его сознания. Из-за этого белого хера же всё! Решил перед девушкой покрасоваться? — Акеми, — голос Ичи низкий, вибрирующий и страшный, он сам это понимает, когда она дёргается, смотря на него круглыми глазами. — Подойди. — Я же… — растерянно начинает Акеми, но Ичи просто пристально смотрит, и она подходит. — Ты же не виновата. Дай посмотрю, — он наспех останавливает кровь, понимает, что она переутомилась, но когда сажает на неё заполненную под завязку сейсеки, которую она ему же и отдала, то понимает, что та слишком медленно отдаёт чакру хозяйке. — Сиди тут, поняла? Не вздумай никуда идти. Мне надо разобраться. Говорит он отрывисто, резко и холодно. Это не из-за неё, но за неё он, слава Ками, даже испугаться не успел, потому что был подле неё всё это время. Бесчувственных контрабандистов, или кто там они, он вырубает без всякого хенка: у него тоже в запасах на поясе есть сильнодействующее снотворное, которое ещё и яд, его делали Накику с Сасори, так что в эффективности он не сомневается. Связывает и оставляет бесчувственных мужчин, выразительно поглядывая на присевшего возле Акеми Иошихиро. Тот пытается завести разговор, и Ичи даже не планирует ему в этом препятствовать: копит злость, копит всё, что должно вырваться, уже давно, просто сейчас он даже не собирается останавливать этот поток чистого и незамутнённого гнева. В конце концов, у него ещё осталась чакра, и убедиться в том, что этот белый хер останется на этом свете, он сможет. Наверное. Ичи уже не сильно уверен. Он тщательно промывает руки антисептиком, медленно проходит мимо пожирающих останки мертвецов мурасаки и, мило улыбаясь, останавливается возле хорохорящегося Иошихиро. — Отойдём? — нейтрально спрашивает Ичи. — Зачем? — недоумённо интересуется Иошихиро. — Осмотрю твои раны, — закатывает глаза Ичи. — Я ирьёнин, если ты не забыл. И капитан, блять. Джонин Мороза поднимается с неохотой, зачем-то проводит пальцами по волосам озадаченной Акеми, и этого достаточно, чтобы Ичи съехал с катушек. Он не ждёт, пока они отойдут далеко: достаточно пары метров, и он хватает Иошихиро за грудки, легко приподнимая над землёй. Тот выдохся, а у Ичи ещё осталась чакра. На лечение, но он хочет её использовать на то, чтобы в очко ему впрыснуть тугую и остро колющую струю воды. Канкуро бы точно оценил. — Теперь слушай сюда, чувырло. Мы, может, и на вашей территории, но у нас договор, и мы гости, для начала. Ваш Каге одобрил мою кандидатуру в качестве капитана для общей группы. Если ты считаешь, что в этом смыслишь больше меня, то берёшь своих и отчаливаешь на отдельную миссию, понял? Иошихиро кивает. У него выбора нет — Ичи блокирует ему поток чакры даже не с помощью техники, а банального знания на какую точку шеи надо надавить, чтобы расслабить мышцы тела. — Ещё раз увижу, что катишь свои бледные отмороженные шары к моей девушке, то отморожу их по-настоящему, это тоже тебе понятно? В этот раз джонин даже не кивает: вид у него растерянный. — Она разве не с размалёванным? — хрипит он, получая небольшую подачу кислорода. — Это совершенно не твоё, блять, дело, усёк? Когда джонин кивает во второй раз, запал Ичи начинает спадать. Он отпускает парня, наспех проверяет и залечивает повреждения: кость действительно треснула, но после меддзюцу восстановится. Тот пробует что-то ещё вякнуть про Акеми, но Ичи выразительно ухмыляется, и джонин что-то бормочет о том, что подождёт их в лагере, а ещё сообщит о двух пленниках. И только тогда Ичи позволяет себе подойти к притихшей Акеми. Он садится рядом, на валун, и его уже даже не смущают чавкающие звуки за их спинами. Он приобнимает девушку за плечи, притягивает к себе и ещё раз вдумчиво сканирует на предмет повреждений. Сначала Акеми просто прижимается к нему, но в какой-то момент её начинает потряхивать. Ничего серьёзного в плане физического здоровья, но Ичи понимает, в чём дело: её связь с ящерицами не такая сильная, как обычно, прошлая атака Корня Анбу Конохи ещё жива в памяти, и он, наверняка, тоже немного шокировал её своим поведением. — Прости, — шепчет Ичи, прижимая к себе куноичи. Потом тянет и усаживает её на колени, зарывается носом в её волосы, сдёргивая резинку, и обвивает руками талию. — Я не должен так себя вести. Ты была права, когда назвала нас свиньями. Мы тоже делаем ошибки. — Дурак, — бормочет Акеми, расслабленно опуская на него свой небольшой вес. — Я думала, ты на меня разозлился. Опять. Это было горячо! Ичи хмыкает и готовится уже поцеловать её, как к ним прилетает очередная птичка от Сая. Они почти добрались до лагеря, и Накику не в порядке. Акеми, как он понимает, тоже не в порядке, потому что когда мурасаки заканчивают свою трапезу, то кидаются уже к ним, а у неё нет сил на то, чтобы запечатать их в свитки.

Часть 3.3. Накику. Июнь, 16 лет после рождения Наруто.

Calvin Harris ft Elena Goulding — I need your love

+++

— Крошка, раз уж мы остались наедине… Кику на Дейдару внимания не обращает. Не больше, чем обычно, по крайней мере: она идёт следом за ним по узкому туннелю, откуда прекрасно слышно журчание воды. Этот звук её напрягает, но почему — она точно сказать не может. В той пещере, где они останавливались на ночлег по пути в Щимо, ничего не было, там едва хватало места для спальников, а эта куда глубже, сырее и вообще ей не нравится. Не то чтобы это была первая пещера в принципе на её памяти, вспомнить ту же, где они почти не умерли сразу после того, как избежали смерти на Косен. Но за все свои миссии Накику ни разу больше не попадала в те, которые спрятаны так глубоко в толще земли, и где явно есть подземная река. Она не думала, что у неё может развиться клаустрофобия, но теперь уже сомневается, и присутствие нукенина прямо перед ней неожиданно является той самой точкой опоры, за которую держится её сознание. Он поворачивает голову, каштановые пряди приоткрывают ухо, и Накику замечает отблеск плоской металлической серёжки. — Тебе, правда, идёт, — зачем-то говорит она. — У Сая глаз-алмаз. — Опять оды поёшь своему утёнку, крошка? — хмыкает Дей. Голос его куда громче, и эхом разносится под низкими вроде бы сводами. — А ты ведь не знаешь, на что я способен, ммм. — Мне не интересно. — А мне вот очень, у тебя занимательные глазки, особенно когда… Накику тыкает ему между лопаток, не без болезненного импульса с хенка, и Дейдара, сдавленно охая, послушно продолжает переставлять ноги. Инка никого в пещере не находит, по крайней мере, в радиусе километра, и в итоге она отзывает проводник, чтобы тот не качал чакру. Она знает, что ей нужно лучше тренироваться. У неё целых два кеккей-генкая, причём настолько ценных, что многие хотели бы получить их в своё пользование. Не только этот незнакомый Данзо, и не только змеиный саннин. Пусть Накику многого не знает о своей семье, и, особенно, о чудом воскреснувшей из небытия бабушки, кое-что она всё же успела услышать: Шинпи были родом из страны Огня, но всегда прятались и пытались скрыть свои особенности. Даже Рире-баа о них было мало что известно, а ведь она куда талантливее пользуется своим хенка! Ей нужно лучше тренироваться, но Накику не видит смысла становиться в чём-то первой. Она не понимает, почему тот же Дейдара решил украсть секреты своей деревни чтобы добиться чего-то большего. Зачем? Чтобы что-то кому-то доказать? Заполучить мировое господство? Зачем, опять же? Кику совершенно наплевать на то, будет ли она в чём-то лучшей. Она — королева собственного дома, огорода и того маленького пространства, что ей дали; любимая куколка Сасори, ей этого вполне достаточно, так что и смысла она не видит развивать свои способности. Ладно, деньги надо зарабатывать, это правда, причём именно тем, чем умеет. А умеет она работать убийцей под прикрытием, учитывая её кеккей-генкай. Не на самых опасных целей охотится, да и обычно не одна, но лучше, чем ничего. Сай в эту картину её мира никак не вписывается. Накику запинается о какой-то камень, торчащий из-под поверхности земли, и Дейдара тут же к ней оборачивается, протягивая руку и подхватывая под локоть. — Ну что ты, крошка, осторожнее, ммм, иначе меня твой художник отругает, что не уберёг, да. — Мне не нужна твоя помощь, — фыркает Накику, но кривит душой: нукенин действительно не дал ей позорно растянуть посреди туннеля. — И хватит звать меня крошкой. — Тосакин? Мама-уточка? Горячая штучка? Золотце? — тут же, как залпом кунаев, начинает стрелять вариантами Дей. — Что тебя больше возбудит, крошка? Я уже говорил, что ролевые игры… — Заткни свой словарный понос! — стонет Накику, выталкивая его из коридора, потому что они наконец-то подошли к какому-то гроту, где журчание воды уже достаточно громкое, чтобы понять, что это не река, а поток, спадающий по стене в подземное озеро. Что-то слишком знакомое, словно она много раз во сне слышала этот звук. Неприятно. Отвлекает. Заставляет её против воли жаться к Дейдаре, который ухмыляется так, словно они уже переспать успели. Накику глубоко вздыхает, складывает печати, и посылает вверх крошечное солнышко: этой технике катона она научилась не так давно, но нашла её практичной. В конце концов, если её ниндзюцу кроме как подпалить жопу зазнавшейся дуре больше ни на что не годится, можно использовать это в более мирных и полезных целях. Её миниатюрное солнце не обжигает, но ровно светит, предоставляя им возможность рассмотреть пространство. И пусть на него тоже требуется чакра, запасы которой у Накику смехотворно малы, особенно по сравнению с Ако-имото, но в данных условиях это отличный вариант. Дейдара проходит внутрь, почти сразу вспрыгивая на какой-то постамент. Он что-то говорит, что-то о том, как раньше они стояли не на пальцах — каких, блять, пальцах? — а дальше она не слышит, потому что звон в ушах заглушает голос подрывника. Накику видит озеро, видит сталактиты и сталагмиты вокруг, расположенные особым образом. Валун, который по форме совершенно такой же, как за которым они спрятались, когда их с Широ и Ичи атаковали из тьмы. Накику помнит, как они кинулись к этому убежищу, как Ичи подхватил Широгику на руки, как она сама, вцепившись в его куртку, понеслась следом. Как замерла на мгновенье, когда лёгкая ткань выскользнула у неё из пальцев, а левое ухо услышало резкий свистящий звук рассекаемого воздух острого металла. Кунай до неё тогда так и не долетел, остановленный нитями чакры. Ичи вертел головой с ужасом в глазах, а её не видел. Прижимал к себе младшую, и по его щекам катились слёзы. А Накику словно бы стала призраком. Она думала, что уже умерла. Только когда ей удалось сделать десять шагов вперёд и прижаться к боку брата, он вздрогнул, полными ужаса глазами смотря на неё. Накику смотрела на то, как изящно разбирается с теми, кто хотел забрать их жизни молодой невысокий юноша, наполовину спрятанный в тенях. Он управлял куклами, которые походили на людей, и в мгновение ока наказал тех, кто пытался уничтожить последних из Ритсуми. Она влюбилась в него с первого взгляда. За эти серые глаза она бы отдала душу. — Крошка! Кику, ёкай тебя!.. Кто-то дёргает её за рукав тёмно-зелёного костюма как раз в тот момент, когда из тьмы прилетает кунай. Дейдара прижимает её к себе, в кои-то веки даже не с пошлыми намерениями, пусть она и оказывается между его широко разведённых ног, а его ладонь с закрытым ртом надавливает на её макушку, заставляя пригнуться. — Крошка, ты это, о сексе сейчас не время думать, да, — нервно произносит Дейдара, выглядывая из-за валуна. — Если тебе не хватает, я к твоим услугам, но тебе надо быть живой, поняла, ммм? Я некрофобией не увлекаюсь, да! Кику моргает, моргает ещё раз, когда понимает, что носом практически утыкается в живот подрывника и резко отстраняется, хоть и недалеко: он всё ещё держит её за голову так, чтобы она не имела возможности высунуться из их импровизированного убежища. — Какого чёрта… — Мне вот тоже интересно, как ты проглядела, да! — цедит Дейдара, мигом становясь собранным и серьёзным. — У меня нет никакой возможности противостоять из-за печатей! Думай, иначе нас сейчас порешат… Кику мгновенно призывает инка, тянет Дея за талию и передвигается дальше, чтобы их местонахождение оставалось для врагов тайной. Нукенин смотрит прямо в её глаза, в светящиеся болотные огоньки вместо зрачков на тёмной глади радужки, и покорно следует, хотя она чувствует, как его тоже потряхивает от страха: без возможности хоть как-то использовать кеккей-генкай и даже базовые дзюцу Дейдара должен чувствовать себя голым и совершенно уязвимым. И всё же он кинулся спасать её, подставляясь, а не сбежал. Она была лёгкой жертвой, и он мог подумать о себе, а не о ней. — Некрофилией, — тихо произносит Накику. — Что? — Некрофилией, а не некрофобией, болван. Это разные вещи. Их надёжно прячет инка, а в пещере уже появляется Сай. Схватка занимает всего пару минут, потому что враг оказывается один, и в подмётки не годится ни что Саю, ни что самой Накику, если бы она позорно не выпала бы из реальности. Ей стыдно, очень стыдно, но эта пещера словно бы вернула её на годы назад, в тот момент, когда она думала, что умрёт, и, честно говоря, даже не особо была против: она уже понимала, что её мама, папа и любимый дядя ушли в другой мир, и отчаянно хотела к ним присоединиться. Останавливало только то, что её любимая крошка-сестра и старший брат всё ещё на этом свете. Сай выдёргивает её из объятий Дейдары, хотя она не успела отозвать инка. Сначала Накику удивляется: она не разрешала проводнику показывать себя, но потом вспоминает, что Сай посадил на всех своих шпионов, и её личная стрекоза послушно путается в распущенных волосах. Да и печати на Дейдаре вполне могли воздействовать на способности инка. Надо будет это изучить и проверить, но Накику пока просто в ступоре, позволяет Саю себя обнимать и ощупывать на предмет повреждения. — Эй, чувак, тут точно больше нет никого, ммм? — слышит Накику за спиной голос подрывника. — И вообще, это я её спас, да, так что можешь уже поделиться, в качестве благодарности, да… — Заткнись, блять! — голос Сая срывается, и Накику вроде как возвращается в реальность. — Это из-за тебя всё! — Из-за меня что? — недоумевает Дейдара. — Ты охуел, да, чувак? Я… — Хватит. Хватит! — Накику приходится повторять два раза, чтобы они заткнулись. Её солнышко под потолком угасает, но Накику видит, что тот, кто на них напал мёртв. Тело лежит совсем рядом с озером, и оно одно. Не пять, одно. От него не расходятся круги по воде, как от того, который первым почти бесшумно ушёл под воду, задушенный нитями чакры. Он даже остался целым, а не порубленным на кусочки, как тот, которого нити чакры исполосовали как отборную тушку мяса. — Надо предупредить остальных и… — Я уже, — Сай стискивает её талию так, что ей становится больно, но она и не думает жаловаться. Боль приводит её в чувства, хотя бы относительно. — Надо вернуться в лагерь! Надо показать тебя Ичи-сан! — Или трахнуть её как следует, да, — предлагает Дейдара, и тут Сай отпускает её, стремительно подаётся вперёд и заряжает подрывнику в челюсть. — Какого хера?! — Накику и Дейдара произносят это одновременно. Сай выглядит таким свирепым, каким она его никогда не видела. Это совершенно точно не тот утёнок, который ходит за ней хвостиком. Накику не знает к кому кидаться: к нему или к Дейдаре, который вроде как действительно не заслужил такого обращения. В конце концов, он, может, и не умеет контролировать свой поток пошлых глупостей, но ничего нового же? — Сай, отпусти его! — требует Накику, когда художник хватает пленника за шкирку. — Надо осмотреть пещеру! — Что тут осматривать?! Он же специально нас сюда притащил! — Сай не выглядит как обычно, и её это пугает. Слишком взвинчен, слишком нестабилен. Она тянется к нему, но Сай отступает, прямо как тогда, на крыше дворца, не даёт себя коснуться. И это её тоже неожиданно ранит. Почему он так реагирует? — Эти фуиндзюцу — дилетанская работа. Акацки здесь если и были, то не меньше, чем год назад. Он просто хочет…. Сай сам себя обрывает и отворачивается. — Он просто хочет помочь, да, чувак! — вмешивается Дейдара, потирая место ушиба. — Откуда мне было знать, что тут теперь место заняли? Не ревнуй, мы можем просто поделить крошку… — Заткнись, Дей, — устало говорит Накику, когда Сай смотрит на неё так, словно это она его ударила. Что там опять в его голове происходит, она не знает. — Ладно, тут всё равно пусто, а этот хер мёртв, кем бы он ни был. — Он хочет нас запутать! — отчаянно говорит Сай, делая ещё шаг назад. Накику смотрит и не чувствует сил ни подтвердить это, ни возразить. Ей внезапно становится обидно за себя, за то, что какая-то картинка в её мыслях, которой уже десять лет давности вывела её из колеи настолько, что она могла нелепо умереть. А теперь у неё кружится голова, потому что инка она так и не отозвала, а чакры почти не осталось. И солнце под потолком тухнет. Когда её тело внезапно пронзает жар, а сознание уплывает, Накику понимает, что руки, которые её подхватывают первыми — это руки Дейдары, а не Сая. Обидно, потому что ей почему-то казалось, что для художника из Конохи она стала кем-то очень важным, что придавало и её собственной жизни смысл. Дополнительный, а не просто быть куклой Сасори, хотя и этого до сих пор ей было достаточно. Видимо, она тоже ошибалась, и постоянное напоминание о любви для него было не более, чем попыткой убедить в этом себя самого.