Красное солнце пустыни

Часть 2.7. Акеми. Июнь, 16 лет после рождения Наруто.

Алёна Швец — Твоя школьница

+++

К Дейдаре Канкуро решает пойти с Акеми как только слышит о поручении Сасори-сан. Ему мало того, что заняться нечем, так еще и отпускать ее одну туда он не хочет почему-то. Переживания его совершенно напрасны, ведь пленник Суны сейчас ничего никому не сможет сделать, следят за ним хорошо, заперт он надежно, но Канкуро так спокойнее. Акеми не спорит, от его занудных напоминаний, что Дейдара опасный нукенин и псих отмахивается. Ее голова занята совершенно другими мыслями: что ей делать с двумя парнями, которых она любит. К Ичи она послушно не подходит, давая ему то пространство на подумать, о котором он ее просил. Это тяжело и сложно, потому что ей нужна конкретика. Ей всегда нужно все знать точно, потому что иначе она начинает загоняться и переживать. Но Акеми честно держит слово и пока переключает все свое внимание на Канкуро, чтобы он вдруг чего себе не придумал. Она же его знает: он может обидеться, найти к чему придраться и снова превратиться в то злое чудовище, каким умеет быть. Когда Акеми возвращается в его апартаменты, Канкуро еще нет. Она заходит в душ еще раз, чтобы точно пахнуть собой, — хотя скрывать от него ничего не собирается; это просто нечестно, — и ждет его в гостиной, пытаясь отвлечься чем угодно, начиная с чтения, заканчивая проверкой записей их с Накику экспериментов с хенка и ее кладками. Все что угодно, только бы не сидеть и не накручивать себя, придумывая, что она может ему сказать. С монологами у Акеми не складывается. Ичи она тоже целый сочинила, как оказалось, зря. Сейчас ей даже не стоит пытаться, и когда дверь открывается, она просто вскидывает голову и смотрит на Канкуро. Он понимает. По закушенной ли губе, по взгляду ли, но понимает. Ей кажется, что сейчас разразится скандал, но вместо этого он просто садится на диван и пересаживает ее к себе на колени, обнимая так крепко, что ей становится почти нечем дышать. — Я не ухожу, — говорит она так искренне и уверенно, как только можно. — Никуда не ухожу, никогда не уйду, — Акеми не нравится, что в ней сомневаются. Ей не нравится, что она сама дает повод для сомнений. Канкуро целует ее в шею и несет в постель. Акеми падает на кровать, отползает ближе к подушкам и стягивает с себя футболку, следом за которой летят шорты. Ей хочется поскорее оказаться под Канкуро, но пока она просто смотрит как он раздевается. Они с Ичи совсем не похожи, ей не хочется их сравнивать, потому что предпочтение кому-то отдать она не может, но разницу подмечает легко. Так странно, что ей нравятся два совершенно разных парня, что хочет она их одинаково сильно, и между ног у нее становится мокро что от ласки одного, что от ласки второго. Если Ичи с ней был груб, — потому что она просила его не жалеть и была виновата, — то у Канкуро просыпается настроение на нежности. Акеми млеет от поцелуев, от его рук на ее теле и в ней. Она вздыхает все громче и громче, выгибается под ним, покачивая бедрами чтобы его пальцы входили глубже. Ей хорошо, не так как с Ичи, по-другому, и все равно хорошо. Как она должна отказаться от одного из них, если даже решить не может что ей нравится больше? Ответ прост: в равной мере и то и другое, просто она умудрилась влюбиться и полюбить двух. Акеми не откажется от Канкуро, никогда не откажется, но и Ичи от себя уже не отпустит. Это эгоистично и неправильно, но иначе она не может. Значит, ей нужно будет просто сделать так, чтобы уже ее любви хватило на них обоих, и ни один не чувствовал себя обделенным. Ладонью Акеми ласкает его член, трет большим пальцем головку, ведет вверх-вниз по стволу и обещает, что утром разбудит его своим ртом. Ей нравится как Канкуро вздрагивает и сбивается, начиная дышать чаще, она этого от него и хочет. Пусть думает только о ней и точно знает, что она его любит и все сделает, чтобы ему тоже было хорошо. — Я люблю тебя, — шепчет ему в губы Акеми на первом толчке. Она не закрывает глаза, смотрит на Канкуро из-под ресниц и обнимает за шею. Сейчас, чтобы кончить, ей нужен только он: горячий, тяжелый, взмокший и целующий ее куда-то в шею. Ей должно быть стыдно за то, что она, по сути, переспала с двумя парнями подряд, но почему-то стыда никакого она не испытывает. Уже позже, когда Акеми лежит рядом с ним уставшая и сонная, он решает то ли начать разговор, то ли его продолжить. — Ичи тебе что-то сказал? — Канкуро не спрашивает чем они занимались, потому что это и так понятно. — Ну, по поводу этого всего. — Что подумает, — еще и ей велел подумать, но Акеми не знает о чем. Она вздыхает, целуя Канкуро в плечо и устраивает голову у него на груди. — Я… я правда вас обоих люблю. Она произносит это вслух и теперь уже никуда не деться от этого признания. Канкуро она любит три года, а Ичи вот, недавно полюбила, сама не заметив, как это произошло. — Это я уже понял, — он гладит ее по шее, лениво водит пальцами вверх-вниз, чуть царапая ее нежную кожу. — Пусть думает. Согласится, так или иначе. — Почему ты так уверен? — Потому что на тебя подсаживаешься. Потом уже неважно, что ты просишь: все дать хочется. Почему-то это заставляет Акеми рассмеяться. Верится в данное заявление слабо, но веселит оно знатно. Пускай Канкуро любит ее и утверждает, что без нее не может и не хочет, — особенно с появлением Расы в Суне, с которым он двух минут рядом не может находиться, чтобы не взвиться, — она не видит в себе ничего настолько необычного. Но ей в самом деле становится легче. Канкуро не злится, не обвиняет ее ни в чем, хотя она и ждет какого-то подвоха. Ее мысли именно этим всем и заняты когда она спускается к Дейдаре и заводит с ним разговор. Выглядит пленник уже не таким кичливым и гордым, спесь с него порядочно сбили, но глаза горят. Наверное, не отвлекайся Акеми на собственные проблемы, то прислушалась бы к Канкуро. Вместо этого, когда Дейдара просит ее передать ему воду она, даже не задумываясь, протягивает бутылку. Парень берет ее в одну руку, а второй тут же ловит Акеми за запястье. — Давно хотел попробовать тебя на вкус, малышка, — весело заявляет он, проходясь высунувшимся из рта на ладони языком по всей длине ее предплечья. Акеми взвизгивает, вырывая руку, и под дикий хохот Дейдары отскакивает на пару метров. Что хуже, Канкуро тоже смеется и смотрит на нее взглядом, который так и вопит «я тебя предупреждал». Это Акеми, дура такая, забыла, что после послабления руки Дейдары больше не связаны. — Что б ты этой водой подавился, извращенец, и ты заодно! — рычит она и не останавливается до тех самых пор, пока не оказывается на улице. Все еще хохочущий Канкуро идет следом, наблюдая за тем, как она брезгливо стирает слюну блондина со своей руки. Весело ему, видите ли, хохочет он! Акеми как никогда сильно хочет его огреть по голове чем-то тяжелым, пускай она же сама потом и будет переживать за эту самую голову и сохранность всего, что внутри нее находится. — Это не худшее, что с тобой случалось, — говорит Канкуро, получая от Акеми свирепый взгляд, который заставляет его смеяться только громче. — Нет бы меня поддержать! — Я тебя очень поддерживаю, но я предупреждал, это ты меня не слушала. — Значит, плохо говорил и плохо предупреждал! Пререкаются они громко и с чувством, ни на кого не обращая внимания. Акеми совершенно наплевать, как они сейчас смотрятся со стороны и кто что может о них сказать. У нее пока мурашки по коже бегают от омерзения и желания смыть с себя чужой след. Она так злится, в том числе и на продолжающего потешаться Канкуро, что Ичи замечает только тогда, когда почти врезается в него. — Осторожнее, — говорит ей старший Ритсуми, но она даже не отвечает. Акеми заныривает под его приподнятую руку и дотягивается к сумке у него на поясе, беспардонно в нее залезая и выуживая салфетки и антисептик. — Ненавижу, презираю, фу, какая гадость, — шипит она, щедро опрыскивая руку пахнущим ежевикой и смородиной составом, и потом с силой трет ее салфеткой. — Смейся, смейся, пока я тебе эту склянку в рот не затолкала, скотина! — Что у вас случилось? — пытается понять Ичи, кажется, даже забыв про неловкость, которую должны испытывать они трое. Он переводит полный недоумения взгляд с нее на марионетчика и обратно. — Ее облизал Дейдара, — кое-как выдавливает из себя Канкуро. — Эта сердобольная дала ему бутылку воды, а он лизнул ее. Хотя я предупреждал этого не делать, я говорил, что он что угодно может выкинуть! — Иди знаешь куда?! — Акеми кидает в него скомканной салфеткой и лезет обратно в сумку Ичи, который теперь уже ее руки перехватывает и сам прячет антисептик. — Ой, спасибо, да, но все равно мерзко. — Это все еще не худшее, что с тобой случалось, — противно хихикает Канкуро, напоминая теперь старуху Чиё. — Надеюсь, в следующий раз он оближет тебя, мудак! — Как ты додумалась сунуть к нему руку? — Ичи ловит Акеми за плечи когда она протягивает руки в попытке дотянуться до Канкуро, чтобы придушить. — Мне стало его жалко! — стонет она под вой Канкуро «жалостливая» и поворачивается к Ичи, пряча лицо у него на груди. — Он был такой несчастный, что я забыла, какой он мерзкий. Ичи обнимает ее немного неуверенно, а смех Канкуро наконец-то смолкает. Она слышит шаги марионетчика, чувствует, как он вдруг наклоняется к ней и обжигает дыханием. — А если бы он тебя укусил, то пришлось бы делать уколы от бешенства! — почти ликующе и нараспев тянет он, отскакивая, едва Акеми резко разворачивается и пытается его стукнуть. — Меньше руки куда не надо будешь совать, бестолочь. — Ты ужасен, — выплевывает Акеми, не думая даже отстраняться от Ичи. Она соскучилась по нему. — Ты отвратителен, а я хочу есть. Пойдемте куда-нибудь? — она поднимает голову и смотрит на старшего Ритсуми, надеясь, что он не откажет ей. Разве мало времени она дала ему на раздумья? Тем более, ничего такого она не просит. Акеми кидает на Канкуро косой взгляд, но тот не выглядит ни напряженным, ни рассерженным, а продолжает ехидно посмеиваться. Она снова надувается и скрещивает руки на груди, готовая разразиться новой гневной тирадой, но Ичи кладет руку ей на поясницу и подталкивает вперед, соглашаясь пойти и поесть. Они заходят в уютный ресторанчик в паре улиц от дворца Казекаге и садятся за дальний столик. Помимо них тут еще и компания генинов, не такая шумная, как могла бы быть, но отвлекаться на них не хочется. Акеми еще трет руку, когда им дают меню, и пробегается глазами по строчкам. — О, тут есть острая соба с индейкой и овощами, — она поднимает глаза на Ичи. — Ты же любишь? Одна из моих теток вкусно готовит, одно время это было единственное, что ел Яхико. — Теперь он ест все, к чему прикоснулась Широгику, даже сырое, — хмыкает Канкуро, откладывая меню в сторону и скрещивая руки на груди. Он сидит напротив Акеми и смотрит веселыми темными глазами на Ичи. — Не успеешь оглянуться, а ее брат станет и тебе братом. — Вот Раса обрадуется, — вздыхает старший Ритсуми, уже наслышанный о криках Йондайме Казекаге на тему количества коноховцев в Суне в целом и рядом с его семьей в частности. — Он уже завел разговор о том, что Кику-анэ надо в срочном порядке замуж, до тебя тоже доберется, — Акеми недовольно поджимает губы. — Он же Темари тоже высказывал. Высказывал, и Темари оказалась совсем не рада услышать планы своего отца на нее. Другое дело, что в отличие от Накику хамить она не стала, а коротко и четко сказала ему, что, во-первых, никто ею кроме нее самой распоряжаться не может, во-вторых, слушать она будет только действующего Казекаге, и, наконец, в-третьих она не планирует пока обзаводиться семьей и детьми. Сцена, со слов Усе-сан, к которому Акеми и Накику потом прилипли, чтобы все узнать, была эффектная и красивая. Раса от возмущения потерял дар речи, а его дочь молча ушла, даже не хлопнув дверью. Хлопнула она потом дверью «Акасуны», когда свидание с Шикамару закончилось плохо. Об этом Канкуро тоже рассказывает, когда им приносят еду. Акеми грустно вздыхает, подпирая голову рукой. А ведь она даже подсказала ему, что подарить! Как гений может быть таким дураком? — А что он такого сделал? — спрашивает втянутый в разговор Ичи. Акеми не без радости отмечает, что он немного расслабился и спокойно ест. Ей очень не понравилось, что после своей миссии он был осунувшийся и бледный. — Мне она вообще про это не говорила. — Больше времени надо с семьей проводить, — фыркает Канкуро и пожимает плечами. — Не знаю, мне она не сказала что именно и запретила упоминать его при ней. — Он что-то ляпнул про Шихо, — подает голос Акеми, которая Темари все-таки немного разговорила. — Что-то вроде того, что со всеми женщинами сложно. Я, правда, не поняла, к чему он это сказал, но Теме-чан хватило, чтобы разозлиться. Она даже веер сломала, который я посоветовала купить. И это после того, как я его успокоила по поводу Ичи. — А что ты сказала? — он приподнимает брови, а Акеми невинно улыбается. — Что у тебя кто-то есть, и Шикамару не нужно нервничать. Канкуро вдруг роняет палочки и смотрит на Акеми. — Блять, — говорит он медленно. — Так и сказала? — Куро? — щурится Акеми, откладывая свои в сторону. — Что ты сделал? — Я хотел его подразнить и сказал, что у нее есть близкий ей джонин. Видимо он подумал про кого-то еще, раз ты сказала про Ичи, и… как-то мне неспокойно. — Ты придурок! Зачем ты это ляпнул? — Потому что он придурок, — закрывает лицо ладонью Ичи. — Так хотелось поиздеваться над Нара? — Да ему только дай волю, над всеми поиздевается, — ядовито шипит Акеми, искренне расстроенная тем, что Шикамару что-то там себе придумал из-за Канкуро. — Даже надо мной. Я перееду обратно к Чие-сан и буду опять куковать под боком Кику-анэ. Вот она меня точно любит! — Началось! Я тебе говорил не развешивать уши. И ты дергаться начала так, как будто чья-то слюна на тебе оказалась впервые, — закатывает глаза Канкуро. — Одно дело, когда это ваша слюна, а другое — его! — рявкает Акеми, хлопая ладонями по столу. — У него рты на ладонях! Рты. На ладонях. Я даже думать не хочу к чему они могли прикасаться и когда! — Она вдруг замолкает, совершенно не замечая, как оба парня на нее смотрят и морщится, крупно вздрагивая. — Так, нет, мне срочно нужно помыть руки. — Уборная там, — подсказывает Ичи, придерживая стул, который она громко двигает, поднимаясь. Только стоя напротив зеркала Акеми понимает что сморозила и спешно умывается холодной водой. В общем-то она не соврала: к слюне, поту и сперме Канкуро и Ичи у нее никаких вопросов нет. Ей они оба нравятся, она их обоих любит, а секс не что-то чистое и аккуратное, даже если они и занимаются им в душе под горячими струями воды. Что делать с тем, как у нее внизу все скручивается узлом от воспоминаний о том, как Ичи взял ее в последний раз, а Канкуро любит приставать к ней, когда она намыливает свое тело, она не знает. Возвращается Акеми с горящими щеками и молча садится за стол. Канкуро и Ичи хотя бы не молчат, обсуждая, как ни странно, Расу. Она не особо вслушивается в разговор, потому что мысли у нее теперь немного — то есть совсем, если быть откровенной, — о другом. — Мне надо к Гааре, — вздыхает Канкуро когда они выходят из ресторана. Акеми поднимает на него глаза и хмурится, потому что впервые слышит про его какие-то его планы на сегодня с младшим братом. — Не смотри так на меня. — Я буду на тебя так смотреть. Вы к этому собрались? — Гааре нужно с ним что-то обсудить. Не хочу его пускать одного, — Канкуро притягивает к себе Акеми и целует, на секунду сжимая сзади ее шею. Ему нравится, что она отрастила волосы, он любит наматывать их на кулак, когда берет ее сзади или когда толкается в ее рот членом. Отсасывать Акеми еще учится, получается у нее все лучше, хотя грубые и глубокие толчки ей не то что не нравятся, не даются, сколько бы она ни расслабляла горло. — Не устраивай сцену, — говорит она напоследок, на что Канкуро только рукой махает, и поворачивается к Ичи, нервно крутя на запястье браслет. — Мне не нравится, что они ходят к этому уроду. Гаара не подает виду, но его каждое его слово ранит. — Гаара знает, что его не нужно слушать, — Ичи пытается то ли возразить, то ли успокоить ее. — Гаара только-только уверился в том, что его любят, а тут этот козел. Куро тоже знает, что их папаша мудак, но все равно бесится. Особенно когда он про меня говорит. Мы с Кику-анэ усовершенствовали технику, на которую даже Чие-сан забила, и кладки у меня сильные, а с ее хенка еще и необычные, но мне же все равно обидно, что в глазах старейшин клана я безалаберная и дура дурой. Они неторопливо отходят от ресторанчика. У Акеми до вечера никаких дел нет, это потом ей нужно будет найти Сасори-сан, у которого для нее какая-то миссия, а пока она свободна. Акеми сцепляет руки за спиной и вздыхает, поворачивая голову, чтобы видеть Ичи. — Я, кстати, готовлю собу вкуснее своей тетки. — Хочешь меня угостить? — усмехается Ичи, а Акеми широко улыбается и берет его под руку, прижимаясь грудью. — Мою еду давно никто не хвалил. Самый главный поклонник потерян, Широ-чан покорила его, — она начинает хихикать, пересказывая, как ее младший брат бегает за его младшей сестрой. Яхико ей немного жалко, но Широгику вроде бы не против, да и вообще она достаточно благосклонно принимает его внимание. Если Акеми достаточно хорошо знает Яхико, то у бедной девочки нет шансов. Он не отцепится от нее, раз решил, что она его. Или он ее, понять, кто кому принадлежит сложно. Акеми беспокоит, как бы Яхико слишком уж сильно не докучал Широгику, но Накику убеждает ее, что если бы младшая сестра действительно находила компанию мальчика утомительной, то нашла бы способ положить конец этому вниманию. Лучше просто не лезть, хотя Акеми и сложно это делать. Яхико она любит очень сильно, но и знает его лучше всех: ее младшего брата бывает очень много. Эта черта у них с ним общая. Акеми все болтает и болтает, стараясь поддерживать легкую атмосферу, пока они не сворачивают на его улицу. Она не заметила как они сюда пришли и останавливается, не зная, что делать дальше. Сколько вообще еще можно ждать? Она вот уже все решила, еще тогда ему сказала, что любит и хочет и его, и Канкуро, а Ичи что? Если он, правда, на нее подсел, как и говорит Канкуро, то не откажет? Но правильно ли это? Акеми не хочется давить, потому что она сама не любит когда на нее наседают. Да кому вообще это может понравиться? Она облизывает губы и смотрит куда-то в сторону: по забору, неторопливо переставляя лапы, идет толстая кошка с лоснящейся шерстью. Явно домашняя, с ошейником даже. Кошка спрыгивает на землю, проходит мимо, мазнув Акеми пушистым хвостом по щиколоткам. — Это чья, интересно? Красивая такая, — она вдруг вспоминает, что у Мэйко-сан несколько лет назад тоже жила кошка. Злющая, склочная, любящая только руки своей хозяйки. К Акеми и Яхико она подходила, позволяла себя милостиво погладить, но не поднять, тут же выпуская когти. — Соседская. Я уже несколько раз снимал ее с дерева. — Поразительно. Ты еще бабушкам помогать успеваешь? — смеется Акеми. Тот же Какаши-сенсей известен своими оправданиями, но в отличие от Ичи, он явно никаким бабушкам не помогает. Опаздывает везде из-за того, что увлекается своими пошлыми книжками так сильно, что совсем забывает о времени. Акеми поднимает глаза на Ичи и, решаясь, тянет его к себе за воротник. Что Канкуро, что он — оба ее выше. Еще повезло, что вытянулась, потому что будь она ростом с Накику, точно было бы неудобно. А так ей и самой достаточно приподняться на носочках, чтобы прижаться к его губам своими. Если Ичи сочтет это за давление, то пускай. Акеми соскучилась и хочет хотя бы поцелуй. — Я не тороплю, — решает она уточнить, когда отстраняется и обнимает его за шею посреди улицы. Скрывать что Канкуро, что Ичи она так или иначе не собирается. Люди будут болтать, но люди и так всегда болтают, так какая разница? — Я просто соскучилась. Ичи как-то странно вздыхает: нечто среднее между смиренным принятием и радостью. Она очень хочет влезть к нему в голову, но все Ритсуми скрытные. Троица Сабаку тоже, но ее Акеми уже успела изучить, да и оказалась она, все же, чуть более открытая, чем Ичи и его сестры. Она их любит, с Накику близка, просто факты остаются фактами. — Ичи? — зовет Акеми, ласково касаясь его щеки. Он моргает, будто бы приходя в себя. — Пойдем, — ловит за руку и ведет за собой, открывает дверь квартиры, пропуская ее внутрь. Акеми тут уже каждый уголок с помощью гуре изучила, о чем ему говорить не собирается. Мало ли, обидится еще. Она щелкает выключателем в коридоре, и охает, когда Ичи прижимается к ней и подхватывает под бедра. У него в углу гостинной стоит кровать, — убранная, аккуратно застеленная, со вкусно пахнущим бельем, — Акеми она еще в самый первый раз показалась удобной. Главное, что они там вдвоем помещаются без проблем, потому что падать на пол что во время секса, что во сне не очень-то и приятно. — Я скучала, — признается Акеми, когда Ичи нависает над ней. Их одежда валяется на полу, а сам он красивый и горячий, ей нравится прикасаться к нему ладонями, нравится очерчивать подушечками пальцев перекатывающиеся под кожей мускулы на плечах и на животе, что становятся совсем каменными. Даже если Ичи ей и не отвечает, она видит, что он тоже соскучился. Его руки и губы везде, и Акеми очень хочет, чтобы он тоже не сомневался в правдивости ее слов. Она сжимает его бока коленками, вскидывает бедра, наслаждаясь тем, как его головка касается влажных губ и очень-очень хочет, чтобы он проник в нее до упора. В тот раз ничего не помешало ему взять ее в душе так, без презерватива. Только вот кончил он, к сожалению, ей на живот, но тут лишь бы ему было хорошо. Когда Ичи отстраняется, чтобы дотянуться до тумбочки, Акеми облизывает припухшие губы и садится. Лежать под ним она не хочет, ей хочется на него смотреть, все видеть и любоваться тем, что, в общем-то, ее. Ичи же ее, правда? Она отбирает у него презерватив и толкает в грудь, забираясь на его бедра и разрывая упаковку. Акеми не спрашивает его пока ни о чем, просто раскатывает по члену презерватив, перекидывает через плечо волосы, чтобы не мешались, и медленно на него опускается. Ичи смотрит, сжимает ее колени ладонями и мерно дышит. Акеми кажется, что он сдерживается, и ей это не нравится. Зачем сдерживаться? Она же не хрупкая фарфоровая статуэтка, она живая, мокрая и соскучившаяся по нему! — Ичи, — Акеми повторяет его имя, постепенно наращивая темп, двигаясь резче и быстрее. Когда она начинает хныкать, потому что быть сверху ей непривычно, он садится, придерживает рукой за поясницу и помогает. Акеми кончает с его именем, которое переходит в протяжный стон и прижимает его голову к своей груди. Что будет через несколько секунд она уже знает точно, поэтому отстраняется первой и весело улыбается. Ей бы, конечно, хотелось понежиться в его объятиях и никуда не идти, но Ичи предпочитает сразу смывать с себя пот, сперму и ее влагу. — Пошли в душ? — Акеми клюет его в губы, лезет с лаской и под теплыми струями воды. Улыбка Ичи становится наградой всем ее стараниям, и потом она устраивается не у него под боком, а на нем, рисуя пальцем какие-то узоры у него на ключицах, а он поглаживает ее по спине. — Я тоже соскучился, — голос у него тихий и спокойный. Акеми нравится его слушать, как нравится ей слушать и Канкуро. — Мы… — Вместе? — предлагает Акеми, оставляя на его коже поцелуй. — Если Шикамару спросит про тебя еще раз, скажу, что ты теперь мой. — А Канкуро? — Обоих забрала. Меня, конечно, возненавидят, но… — ей плевать. Акеми очень хочет быть счастливой, а не думать о том, что может сказать пусть и та же бывшая девушка Ичи или кто-то еще. О ней она не вспоминает до тех самых пор, пока не начинает собираться. Ярко-бирюзовый бутылек в форме ящерицы привлекает ее внимание, и Акеми не выдерживает, берет с полки и принюхивается. Приятный цветочный запах, нежный, но свежий. Интересно, кому он это взял? — Это для Темари или Кику-анэ? — интересуется она, ставя его на место. Бутылек ужасно красивый, Акеми скользит по саламандре пальцами, поглаживая так, словно она живая. — Не для Широ-чан же? Она точно не станет пользоваться. — Нет, не для них, — почему-то голос Ичи делается напряженным. Акеми моргает и отдергивает руку. Если не для них, то для кого? Кто у него есть еще кроме сестер и, ну, Акеми? Себя она по понятным причинам не рассматривает, перебирая в уме известное ей окружение Ичи. Для этой, что ли, как ее, Аими? Акеми облизывает губы, перекидывает пока еще распущенные волосы через плечо и отводит взгляд. Вот теперь становится как-то неловко. — А… ну, в общем, приятный запах, — бормочет она, не решаясь спросить, когда это он вообще их купил и почему не отдал. Или не выкинул. Думать плохо о нем она не хочет, тем более, что даже не видела рядом с ним его бывшую, но… но. Если это было куплено для Аими, то лучше вообще не трогать парфюм. Себе она его просить не станет, потому что это некрасиво и бредово. — Это для тебя. Если ты будешь пользоваться, — Акеми вскидывает голову, хлопает ресницами, и на ее лице расцветает улыбка. Она хватает бутылек, прижимает его к груди одной рукой, а второй обхватывает Ичи за шею, заставляя наклониться и оставляя на его губах поцелуй. Парфюм она уносит с собой, и к кабинету Сасори-сан, который находится рядом с занимаемым Гаарой, отчитаться про Дейдару бежит почти вприпрыжку.

Часть 2.7. Накику. Июнь, 16 лет после рождения Наруто.

Loreen — Is it love

+++

Сасори вызывает её в свой кабинет, и это Накику совершенно не нравится. Если бы это был какой-то личный разговор, он мог сообщить дома. А рабочие вопросы решаются с секретарём Усё и Гаарой, а не с советниками. — Это касается миссии. С тобой я хотел поговорить первой, но остальных тоже уже позвал, будут минут через двадцать. — Он напряжён, и Кику вскидывает бровь в немом вопросе. — Я получил известие из Конохи, от Мэйко-сан. — Это бабушка Акеми, — припоминает Накику, присаживаясь на стол и тянясь пальцами к статуэтке, которую сама сваяла лет в десять, и которую Сасори перетащил сюда из дома, получив кабинет в своё пользование. Как мило, настоящий папаша, обожающий свою дочь. — С Рирой-баа что-то случилось? — Нет, она всё также под наблюдением старейшины и Тсунаде-сама, — Сасори морщится и смотрит в окно. — Я хотел поговорить с тобой, чтобы ты не думала, что я держу тебя за ребёнка. Накику криво улыбается и оставляет деревянную поделку в покое. — Ещё бы, иначе ты бы меня… — Это серьёзно, — обрывает Скорпион. — Сюда приедет в скором времени делегация из Конохи, и предупреждая твой вопрос, нет, ни Мэйко-сан, ни Риры среди них не будет. — Тогда чем мне это может быть интересно? — Тем, что некоторым людям не стоит пересекаться с теми, кто будет в составе этой делегации. То есть, вам и Икимоно. — Нам? — Вам. Тебе, Ичи и Широгику. — Почему? Сасори делает длинную паузу, постукивая изящными пальцами по столешнице. Накику всё так же зачарованно, как и раньше, глядит на эти пальцы, и неожиданно начинает сравнивать с пальцами Сая: у него ладони, может, и грубее и мозолистей, но явно такие же узкие и красивые. — Потому что это опасные люди, и они вами интересуются, — наконец, произносит Сасори. Накику только рассеянно кивает в ответ. — Поэтому ваше присутствие в деревне нежелательно. Чиё-баа-сама заслужила отдых, она с Широ и Яхико отправится поправлять здоровье на море. На Косен. — Это шутка такая? — глупо моргает Кику. — Нет. Пришлось, конечно, немного поругаться, но Усё-сан уже подготовил путёвки, так что они с Широ не смогли отказаться. — А Яхико? — А то ты не знаешь, что он за своей феей хоть в космос улетит, ему даже помогать не надо, — на губах Скорпиона скользит беззлобная усмешка. — Теперь что касается вас. Ты с братом, Акеми и Канкуро пойдёшь в Щимо. Не через страну Огня, а окольными путями. — Зачем так далеко нас закидывать? И там вообще-то и летом в горах не жарко. Не хочу себе задницу отморозить. — Кику! Знаешь, ты похожа на свою бабку больше, чем думаешь. — А ты — на свою! — закатывает глаза Накику. — Что мы там будем делать, помимо попыток не превратиться в снеговиков? — Искать убежища Акацки, — мигом становится деловым Сасори. — С вами также отправятся Дейдара и Сай. У Кику предательски сбивается с ритма сердце. С Саем она не общалась после того раза, как он её трахнул в душе и сбежал. Она пробовала найти его, но, кажется, парень упорно избегал её внимания. Навязываться в её планах не было, так что она раз поискала, два и плюнула. Если он её видеть не хочет, кто она такая, чтобы за ним бегать? У неё и другие дела есть в жизни. — Дейдара? — вместо того, чтобы спрашивать о художнике, Накику спрашивает о подрывнике. — Его выпустили? — Выпустят. Мы договорились, что он покажет схроны Акацки в стране Мороза, где у них какое-то время была основная база. Ту, которая была последней, о которой он знал мы уже проверили, там пусто. Но в Морозе оставались припасы. Сай поставил на нём печать и будет следить за тем, что Дейдара никуда не убежит и не доставит вам больших проблем. Теперь ясно, почему его отправляют с ними. — И ему тоже не стоит показываться на глаза коноховцам, — внезапно добавляет Сасори. — Один из них — его бывший начальник, скажем так. И он не сильно рад тому, что подчинённый испарился у него из-под носа. — Данзо, — внезапно припоминанет Накику пьяные бредни Сая на дне рождения Акеми. — Он следил за мной и собирал информацию о кеккей-генкай, да? Сасори вскидывает голову, пристально смотря ей в глаза. Сая сдавать она не собирается, но Сасори и не спрашивает, откуда ей это известно. Только мрачно кивает и характерно шевелит пальцами, словно готовится на кого-то натравить марионеток. Он хочет добавить что-то ещё, но не успевает, потому что в дверь уже стучатся. Сай и Ичи явились одновременно и раньше положенного времени. И если её старший брат наконец-то восстановил нормальный цвет лица, то, скорее всего, откачал его у и так бледного художника. У того аж тёмные круги под глазами. Печати, что ли, столько чакры высосали? Или Дейдара его замучил своими тупыми высказываниями? Сасори протягивает каждому по папке с личными наставлениями и пока ждёт оставшихся членов бросает ей непонятные взгляды: то ли обещает прийти и всё подробнее объяснить вечером, то ли, наоборот, пытается предупредить, что она его до миссии не увидит. А потом ещё хрен знает сколько времени, потому что до Мороза добираться через все мелкие страны — это ж не меньше недели! Акеми влетает в кабинет рыжим всполохом, игнорируя всех остальных и кидаясь ей на шею. Накику чуть не валится с ног, вовремя посылая чакру, но кляня себя за то, что мало тренировала тело в последнее время, сосредотачиваясь в основном на хенка. Не считать же редкий секс с Сасори тренировками? А с Саем… Она украдкой бросает на него взгляд, но он на неё не смотрит. Покусывает нижнюю губу и внимательно водит взглядом по строчкам. Долго она его созерцать не может: Акеми настойчиво требует к себе внимания. Куро на заднем плане для Накику теряется: она не успевает его даже поприветствовать. — Яхико сказал, наша кладка вылупилась! Та, которая с гендзюцу и теми настойками, которые ты предлагала попробовать! Надо потом сразу к вам с Сасори-сан, проверить что да как! — Естественно, — Накику улыбается и дёргает рыжую за прядь волос, выбившуюся из хвоста. У Сасори нет времени плести косички, а Кику даже не умеет такого. — Надеюсь, они не наведут шороху в огороде до нашего появления? — А я как надеюсь, — вздыхает Сасори и кратко вводит всех в курс дела. Отправление им назначено на послезавтра, маршрут будет пролегать через страны Дождя, Травы, Водопада… и каких-то там ещё, Кику не запоминает, всё равно всё написано в их свитках. Ну и не потеряется она, Ичи точно всё запомнит и Сай тоже, он ходячая энциклопедия, пусть и не всегда правильно трактует полученную информацию. Но память у него отличная, Анбу же, как оказалось. Вылупившиеся монстры — по-другому и не скажешь — в грядках с кабачками и баклажанами оказались не заинтересованы, ящерицы вообще обнаруживаются не там, где планировались, а в теплице. Под строгим присмотром Чиё-баа, которая сверлит подходящих Акеми и Накику не самым радушным взглядом. Впрочем, когда она вообще на кого-то смотрела с нежностью? Разве что на Широ. — Орущие, срущие и блюющие, — смакуя каждое слово, скрипит старейшина. — Я и не сомневалась, что ваша первая общая работа, которая не основана на моей, будет такой. — У нас есть мидори, — говорит Накику, косясь на то, как за стеклом странного серо-буро-малинового цвета ящерки ползают по всей доступной им поверхности. Ладно, если они съедят помидоры Накику не сильно расстроится. Главное, чтобы острые перцы не трогали. — Мидори вывели благодаря Широ-чан в большей степени, а не тебе, лентяйка! — напоминает Чиё-баа. — И у них нет никаких проблем с пищеварением. — Я почему-то их плохо чувствую, — бормочет Акеми. — Они должны меня слушаться, но… — … но что-то пошло не так? — ехидно вставляет старуха. — Зато они грядки, поди, удобрили. Но если они меня или Эбизо своими воплями разбудят посреди ночи, то я лично вам подкину их в кровати, да, да, и тебе, рыжая шилохвостка! Давайте, исправляйте этот ужас. Накику вслед удаляющейся пожилой женщине бурчит, что хуже её еды быть ничего не может, вот где настоящий ужас, но делает это предусмотрительно беззвучно. — Нам стоит запечатать их в свитки и отправить к Кодай но Хаха, — с сомнением говорит Акеми, не решаясь пока открыть дверь теплицы. — Она обрадуется, — хмыкает Накику, уже знакомая со своенравной «матерью» ящериц. Та явилась после того, как Кику и Акеми впервые попытались что-то с кладками, попыхтела трубкой и заявила, что Икимоно и Шинпи давно не видела вместе. А затем пропала, прежде чем они успели о чём-то её расспросить. Очередной отложенный на потом вопрос, очередная загадка, которую стоит решить. У Кику она сейчас не в приоритетах, и у имото, судя по всему, тоже. Управиться с небольшой кладкой в десять яиц оказывается неожиданно сложно: звуки они издают и вправду совсем не очаровывающие, как у Тамкена, который, задержавшись на пару дней в Суне, любезно позволил изучить Накику свою чакру и технику; воняют похлеще, чем скунсы, в обилие водящиеся в лесах на границе со страной Огня, а ещё достаточно метко плюются чем-то весьма малоаппетитным на вид. Накику даже начинает сомневаться, не перепутала ли настойку из сонных трав с наливкой Чиё-баа. Вроде не пьяная же работала с хенка. Когда Акеми, вся потная, с прилипшими к шее волосами, наконец-то запечатывает последнюю ящерицу в свиток и протягивает её Накику, та долго раздумывает, нужно ли ей это чудо. Даже на самый крайний случай. — Они приноровятся, — обещает Акеми, но без особой уверенности. — Думаю, я смогу их контролировать, но в Щимо лучше ими не пользоваться. На морозе, скорее всего, моя привязка будет слабее. — Тогда, может, лучше оставить тут? — предлагает Накику. — Возьми. Мало ли, пригодится? Мурасаки тоже своенравные, но очень полезные. Кровожадная ухмылка Ако очень странно смотрится на её лице, Кику привыкла к тому, что её подруга — можно сказать, ещё одна младшая сестра — обычно улыбается куда более невинно. — Кстати, я хотела тебе сказать, мы с Ичи вместе, — огорашивает она за ужином, на который остаётся с ней. Сасори так и не вернулся. — Прости, что не сообщила раньше… всё было сложно. Накику не сбивается с ритма, разминая капусту, но задумчиво смотрит в потолок. Теперь она лучше понимает причины состояния брата. Ещё бы, он пытался ей мозги промыть, а сам… — А Куро? — И с ним, — Акеми уменьшает огонь на газовой плите и разворачивается к ней, опираясь о кухонный гарнитур. — Мы решим этот вопрос. — Не сомневаюсь, — она решит, а вот Накику точно не решит свой. — Спасибо, что рассказала. — Я не собиралась скрывать, — Акеми поджимает губы. — Я просто хотела дать ему… ну, знаешь, пространство. Он просил. — Ага, — отзывается Накику и посылает слабую улыбку Акеми. Ичи взрослый парень и её старший брат. Кику любит его, но решения в своей жизни он принимает сам. Как и она. Как и Широ. — Он выглядит… хорошо. Лучше, чем до этого, по крайней мере. Накику надеется, что и он созреет до разговора с ней, но вряд ли на ближайшей миссии. Ночью она думает об Ичи и о Сае. Сравнивает. Ей совестно, что она так поступила с влюблённым в неё парнем. Воспользовалась им для того, чтобы собственные злость и обиду унять. Она знает, что поступила некрасиво, но ведь он сам был не против. Он тоже может принимать решения. Она раздражённо спихивает с себя одеяло и садится на кровати, опуская голые ступни на остывший пол. Не может, конечно. Если он такой весь потерянный, а раньше только слушался чужих приказов, то и не знает теперь что такое принимать решения самостоятельно. Что он вообще делает в Суне? На сколько его сюда отправили? Если в Конохе ему грозит опасность, сможет ли он вообще туда вернуться? Почему ей вообще это интересно? После того рисунка, который она ему почти что кинула в лицо, Сай ей больше ничего не дарил. Повода, конечно, не было, но ведь заколку он ей подарил без повода. Накику уже жалеет, честно говоря, что отказалась от картины. В конце концов, могла бы куда-нибудь спрятать, по её комнате никто не шарится, это она точно знает, потому что все её личные вещи надёжно спрятаны с хенка. Она, может, и не мастер печатей, но у хенка есть свои особенности, которые ничуть не хуже, если их натренировать. Только она никогда в них не будет так хороша, как баба Рира. И если с ней не встретится, то в какой-то момент её и так скудный прогресс застопорится. Только когда она вообще увидит бабушку? А этот непонятный Данзо в ней тоже заинтересован? Не может же быть, что он хочет получить себе Накику, если у него под самым носом её улучшенная версия? У Накику в голове полный раздрай, и ей хочется, чтобы кто-то зашёл в её комнату или постучался в окно, но дом пустой и тихий. Она натягивает тунику, поверх накидывает плащ, потому что в Суне по ночам довольно холодно, и выскальзывает на улицу, пока не представляя, куда вообще хочет себя деть. Накику добирается до дворца: в кабинете Казекаге горит свет, и она видит, что они с Сасори и Баки-сенсеем что-то обсуждают. Что-то нерадостное, судя по лицам, но поводов для радости у них вообще мало. Затем она пробегает мимо апартаментов Ичи, но там темно и створки окон закрыты и зашторены. К Темари и Канкуро она даже не пробует сунуться: зачем? А зачем она вообще бродит по крышам и дворам резиденции, вместо того чтобы спать или хотя бы собирать свои вещи? Силуэт Сая она обнаруживает случайно: он тоже на крыше, того здания дворца, в котором находятся его собственная, такая же пустая, как и её дом, квартира. Накику останавливается невдалеке, не решаясь к нему подойти. Если он пытался её избегать всё это время, какой смысл теперь к нему приближаться? И зачем? Свою позицию она обозначила с самого начала, разве нет? Он сам мог в любой момент обрубить их недоотношения и не околачиваться возле неё раз за разом как приклеенный. Разве она не права? Разве она не предупреждала, что вместе им в любом случае не быть долгое время? — Ты не пингвин, — Сай лишь слегка поворачивает голову, отклоняется буквально на сантиметр, но Кику видит у него в руках небольшую книжицу, которую раньше как-то не замечала. Это не альбом и не блокнот для записей. — Что? — Ты не пингвин, — повторяет Сай. Голос у него ровный и спокойный. Не совсем уж безэмоциональный, но и что-то конкретное в нём не уловить. — Ты не чёрно-белая, и ты не умеешь летать. — Ты тоже, — разговор подстать этой ночи, какой-то сюр, словно ей это снится. — Да, я тоже, в этом мы похожи, хоть в чём-то мы оба пингвины. У Накику вырывается смешок. Некоторые пьянеют от алкоголя, некоторые — от чтения. В случае Сая, кажется, оба варианта работают. Может, он напился? Она подходит чуть ближе, ненавязчиво принюхиваясь. И при этом боится спугнуть этого… пингвина. Вдруг с крыши грохнется? Помнится, эти птички вне воды довольно неуклюжи. Только разве он не хорёк? — Почему ты здесь? — спрашивает Накику, не до конца понимая нужен ли ей вообще ответ. Она сейчас ни секса не хочет, ни его конкретного внимания, но у неё возникает неудержимое желание коснуться его чёрных волос и ущипнуть в бок, обещая, что всё будет хорошо и он не такой одинокий, как ему иногда кажется. Она к нему, всё-таки, привязалась, стоит признать. Может, как к младшему брату? Хотя, с младшими братьями не спят. Совершенно точно, и со старшими тоже. Фу. Тогда кто он вообще для неё? Друг? Знакомый? Прохожий, задержавшийся в её постели? — Где здесь, Тосакин? — горько усмехается Сай. Когда она присаживается рядом, он всё равно на неё не смотрит, а ту книжицу, что держал в руках прячет в карман собственного плаща. — На крыше? В Суне? В твоём окружении? — Первое, — сипло уточняет Накику и прочищает горло. — У тебя бессонница? Я могу попросить Ичи… — Он мне не поможет, — грубо обрывает Сай. — Но спасибо за неравнодушие. Он исчезает прежде, чем ей удаётся понять как он это сделал. Но уже после того, как она замечает дорожки слёз на его белых, словно восковых, щеках. Кику сидит ещё четыре часа на том же месте и домой возвращается уже на рассвете.