Красное солнце пустыни

Часть 2.1. Сай. Февраль, 16 лет после рождения Наруто.

MARINA — Obsessions

+++

Саю почти удается смириться с тем, что Накику преследует его днем, а иногда ночью, прочно засев в его голове. Не ожидает он, что она начнет изводить его круглые сутки. Это похоже на какой-то бесконечный кошмар. Он чувствует ее губы на своих губах: она прихватывает зубами нижнюю, проходится по ней языком, втягивает в рот и посасывает. Каждое ее движение заставляет что-то внизу живота натягиваться; в паху вначале становится горячо, а затем безнадежно тесно делается в штанах из-за окрепшего члена. Сай видит Накику, чувствует ее жар, ее мягкость, водит руками по ее телу. Он сжимает ее бока ладонями, опускает их к ягодицам, и на все она стонет, подгоняет его, торопит. Просыпается он с ее именем на губах, которое, к счастью, не срывается. Пижама мокрая, он весь потный, и ему приходится отстирывать сперму с белья. Про секс он, конечно же, знает, но не думал, что познакомится с ним вот так. Он и представить себе не мог, что просто увидеть в полутьме сплетение двух тел окажется достаточно, чтобы его воображение начало рисовать такого рода картины. Сай мучается, добывает пару книг сомнительного характера — даже не верится, что их пишет великий саннин — в надежде, что если он поймет что с ним происходит, то все закончится. Он допускает стратегическую ошибку. Лучше не становится, становится только хуже, потому что он мало того, что видит Накику в Конохе, пугается, но не может не поцеловать ее, так еще и воображение, получив подпитку, рисует еще более подробные и яркие картины. Сай теперь знает, что может взять Накику сзади: наклонить над столом, сдернуть вниз ее трусики и войти в нее, мокрую и готовую, наматывая ее длинные красивые волосы на кулак; он знает, что может опуститься перед ней на колени, провести по чувствительным половым губам языком, толкнуться им в нее и обхватить губами набухший клитор; он знает, что она может сама не просто сжать его член ладонью, а поиграть с мошонкой, пройтись языком по всей длине и взять его в рот до самого конца, чтобы он с пошлым звуком толкался ей в горло. Сай ничего подобного не испытывал, у него и мысли не возникает попробовать все это с кем-либо, потому что хочет он только Накику. Он пытается представить на ее месте кого-то еще, хоть ту же Акеми, но не испытывает ничего. Пусто, глухо, зато от одного только воспоминания об аромате волос песчаницы его прошибает таким возбуждением, что ему становится нечем дышать. Год спустя секс у Сая все еще только во сне. Он скрупулезно собирает информацию о том, что делать в таких случаях, но не находит ничего толкового. Только переболеть, перетерпеть, адаптироваться, смириться. Советы безличные и слишком легкие, от них он только больше раздражается. Ему совсем не нравится, что он способен испытывать столько эмоций. Прежде он прекрасно обходился без них, а теперь, когда они есть, не знает, что ему с ними делать. Когда Данзо в очередной раз призывает его к себе, Сай чинно склоняет голову. Он надеется, что хотя бы эта новая миссия позволит ему отвлечься, и, в целом, это оказывается именно так. Его распределяют в команду номер семь к Какаши-сенсею на место покинувшего Коноху Учихи. Сай выслушивает свое задание — шпионить, докладывать, выполнять волю Данзо — и принимается изучать новую цель. Чем-то Узумаки напоминает ему Аичиро, но тот куда спокойнее. Сай ловит себя на мысли, что команду номер четыре, в которой также был заменой, считает своей. Он сравнивает Ямато-тайчо — Какаши-сенсея он пока не видел, тот все еще лежит в больнице после произошедшего с Казекаге и погоней за таинственным членом Акацки, прячущимся под маской — с Аикавой-сенсей, Аичиро — с Наруто, а Сакуру — с Акеми. Четвертая команда выигрывает в этом поединке, потому что там его хоть и считали странным, но не называли чьей-то заменой, пусть он и занял место Киоямы Кая. Там видели его, — или ту версию, которой он предпочел для всех стать, — а здесь он просто неудачная копия Учихи, и это неприятно. Сай вдруг понимает, что скучает не только по Шину, которого уже не вернуть, но и по Акеми с Аичиро, даже по Аикаве-сенсей. По Широгику, которая искренне интересовалась рисованием. И впервые за долгое время мысли о ком-то еще заглушают тоску по Накику. Он хотел бы вернуться в команду номер четыре, а снарядили его в эту, так что никакого выбора у него нет. Только притворяться, что ничего его не задевает, что он одна из тех бесчувственных марионеток, которых он видел в мастерской у Сасори одним глазком. Когда они настигают Учиху в одной из лабораторий Орочимару Саю приходится вмешаться в бой, иначе его цель погибнет раньше, чем у него будет что сообщить Данзо. При виде Учихи все как-то поразительно тупеют, смотреть на это неприятно. Сай бы и не смотрел, да никак не может. Он не останавливает погоню, которая продолжается — зачем гнаться за тем, кто так не хочет обратно? — и по приказу Ямато-тайчо остается исследовать лабораторию. Это куда более полезное занятие, чем бессмысленный марафон за ночным мотыльком. Вначале Сай рассылает по лаборатории своих шпионов, чтобы убедиться в отсутствии ловушек. Он знает, что от Орочимару можно ожидать всего и лучше готовиться к худшему. Сай вообще приучен ничего хорошего от этого мира не ждать. Осечка выходит только с Накику, которая одним поцелуем переворачивает с ног на голову всю его жизнь. Почему ему показалось, что с ней можно ослабить свою защиту? Почему он начал что-то чувствовать по отношению к ней? Почему до сих пор не может забыть, когда она так явно в нем не нуждается? Почему, почему, почему? Почему это именно с ним происходит, почему именно ему нужно страдать, почему именно он должен мучиться? Почему, почему, почему? Вопросов в его прежде идеально простом и правильном мире становится все больше, а ответы он так и не находит. Сай зло вздыхает, потому что мысли его опять крутятся вокруг Накику. Всегда Накику, только одна она, будто бы вся суть его существования в этом мире — быть для нее кем-то. Чем-то. Он сам не знает кто он для нее. Влюбленный дурак, а она любит не его. Один из чернильных шпионов Сая дает ему знать о некой находке в каком-то из нижних помещений. Это вырывает его из раздумий, заставляя сфокусироваться на том, что происходит здесь и сейчас. Он идет вдоль полуразрушенного коридора, сворачивает и оказывается у неприметной стены, на которой он видит печати. Какое-то время он изучает их, прежде чем решает, что ему по силам их сломать. Все-таки, Данзо обучил его достаточно хорошо, за это ему стоит быть благодарным. Когда стена отъезжает в сторону, открывая за собой лестницу, ведущую вниз, Саю в лицо ударяет запах сырости. Он осторожно спускается вниз по скользким ступенькам, напряженно прислушиваясь. Где-то мерно капает вода — вытекают остатки из одной из поврежденных во время боя труб. Больше ничего из ряда вон выходящего, кроме двух капсул, к которым Сай и подходит. В одной он видит мужчину средних лет, похожего почему-то на Канкуро, а в другой же… Сай обмирает, забывает как дышать и прижимается к стеклу. Стук сердца отдается эхом в ушах. Его с головой на мгновение накрывает такой дикой волной паники, что дыхание застревает посреди горла и вырывается наружу хриплым испуганным вздохом. Это Накику, точно она. И вместе с тем — нет. Ее тут не может быть, она в Суне под надежной защитой Скорпиона. Пропади она, то в Конохе бы уже знали, потому что союзники подняли бы тревогу. Так кто же это? Сай отмирает и снова достает свитки, чтобы разослать своих лазутчиков. Одного к Данзо, второго к Хокаге, а третьего к Ямато-тайчо. Кто бы тут ни был, их непременно нужно эвакуировать. Не оставлять же их тут, правда? Им нужна медицинская помощь, к тому же, у них могут быть ценные сведения о делах и планах Орочимару. Сай кидает на девушку еще один взгляд, чтобы получше ее запомнить и прижимает ладонь к сердцу, будто уговаривая его успокоиться. Это не Накику, можно не нервничать, не переживать, потому что с ней все в порядке. Весь обратный путь в Коноху он думает об увиденном, коротко отчитывается Данзо и мается, продолжая рисовать в альбоме Накику до тех пор, пока за ним не посылают. Требует его к себе, как ни странно, Тсунаде-сама и ждет не в своем кабинете в резиденции Хокаге, а в госпитале, в той его части, куда обычно определяют сложных и требующих особого присмотра пациентов. Это самое хорошо охраняемое крыло госпиталя, в который абы кому не попасть. Ни зайти, ни выйти просто так не удастся: охрана все контролирует очень тщательно, так что даже Данзо будет сложно сюда пролезть, если вообще невозможно. Телохранители Хокаге, Генма-сан и Райдо-сан, без проблем пропускают его, и Сай заходит в светлую одноместную палату. Тсунаде-сама там не одна, а в компании Гакари Мэйко сидящей на стуле возле постели этого двойника Накику. Пленница Орочимару очнулась и теперь, глядя на нее не через водную призму, он видит, что это совсем другой человек. Не те глаза, не тот оттенок волос, не тот голос, да и старше она, но сходство поразительное и даже пугающее. Сай останавливается у дверей, ожидая, когда к нему обратятся. — Так что с твоим лицом, Мэйко? Ты под прикрытием или с Данзо ролевые игры? — весело спрашивает она и хохочет над тем, как морщится пожилая женщина. — Ладно тебе, я что, не знаю вас? Что вообще происходит? И как вот это может быть Тсунаде? Ей сейчас не больше десяти должно быть… Мэйко, ты слушаешь меня? Тсунаде-сама потирает виски и поворачивается к Саю, у которого опять спрашивает как он нашел тайник и что там было. Он начинает пересказывать заново, повторяя слово в слово все, что было написано у него в отчете. Тут ему скрывать нечего, дел Корня это не касается, так что печать на языке позволяет ему говорить, никак не мешая. — Ой, красивый какой. В моем вкусе, но мелкий. Был бы постарше… На моего похож! — улыбается девушка, подмигивая Саю, когда ловит его взгляд через плечо Тсунаде-сама. Как на это реагировать он знать не знает. — Я и забыла, какой у тебя поганый язык, Рира, — Мэйко-сан закрывает лицо ладонью и выглядит такой растерянной, какой Сай ее прежде никогда не видел. — Хокаге-сама, выйдем? А ты, дурная, сиди тут. Поняла меня? Ками-сама, не думала, что буду возиться с этим ребенком снова… Сай отходит в сторону, пропуская обеих женщин, и смотрит на Риру нечитаемым взглядом. Он слышал это имя в Суне, но вряд ли это связано. Так ведь звали бабушку сиблингов Ритсуми, но она должна быть где-то ровесницей Мэйко-сан, а перед собой он видит девушку не старше самого Ичи. Глупость какая-то. Или нет? По Орочимару ведь тоже не угадаешь, что ему шестой десяток пошел, как и по самой Хокаге. А, может, это вовсе и не человек. Кто знает, что делал Орочимару в своей лаборатории? Он славится своими опытами, мог и человека попытаться создать с нуля. И раз Данзо интересуется хенка, то и саннин может о нем знать. О чем он вообще не знает, этот старый змей? — Сколько тебе лет? Подойди, — Рира зовет его к себе, и Сай послушно подходит. Он никак не ожидает, что выражение ее лица вдруг поменяется: вот она улыбалась, а вот взгляд становится холодным, а губы сжимаются в тонкую строгую линию. Это лицо Накику, но он не видел его никогда настолько суровым. Она тоже может так меняться, по щелчку пальцев и быстрее взмаха ресниц? Мысли о Накику отвлекают его настолько, что он немного теряет бдительность. Рира хватает его за руку, неожиданно резко и сильно тянет к себе, и светящиеся когти вонзаются ему в шею прежде, чем растерявшийся, — стыдно должно быть, он же Анбу! — Сай успевает что-то сделать. — Не бойся, я просто освобожу тебя от него. Мне уже поздно, а тебе нет. Сай чувствует жжение во рту, и когда Рира отпускает его, падает у ее кровати на колени. Ему кажется, что он задыхается, из легких будто бы весь воздух выбили, и никак не получается набрать его назад. Он хрипит и кашляет, царапает кожу на шее, пытаясь справиться с неожиданной болью, от которой свело мышцы. То ли хенка у Риры сильнее, то ли она еще не размялась, чтобы использовать его правильно. А как вообще правильно? Сай понятия ведь не имеет. — Что тут у вас?! — Хокаге влетает к ним, смотрит на Сая, держащегося за горло. Она присаживается около него и заставляет сесть. Тсунаде-сама двигает его сама, словно он ребенок, а не взрослый лоб выше нее. Чудовищно сильная женщина, не стоит об этом никогда забывать. — Твой язык, — только и говорит ему Рира, и Сай вдруг понимает: она каким-то образом разрушила печать Данзо. Он тяжело опирается локтями на колени и хриплым, будто бы не своим голосом начинает говорить. Если таковы способности хенка, то понятно, почему Данзо заинтересован в Накику. Он не остановится ни перед чем, чтобы получить ее. Сай привык, что защищать ему надо Коноху и Корень, но Накику становится ему важна. Отдавать ее Данзо он не желает, ее тоже он хочет защитить. Он рассказывает все, что знает, все, что было ему поручено: Данзо нужны Ритсуми, он велел все о них разузнать и остановился на Накику; он интересуется старейшиной Гакари и двумя ее внуками; он велел следить за Наруто, потому что сила джинчуурики манит его. Он везде, всюду и все знает, он — Корень. Рира печально кивает, глядя на Сая с жалостью в пурпурно-золотых глазах, а Мэйко-сан темнеет лицом и хватается за свою трость так, что белеют пальцы. Тсунаде-сама начинает витиевато ругаться, проклиная всех стариков вместе взятых, хотя и сама не девочка. Она, конечно, подозревала, что Данзо что-то замышляет, но одно дело пытаться узнать, а другое — получить все эти сведения вот так и оценить весь масштаб бедствия. — Этого надо в Суну. И сообщить о Расе, — говорит Мэйко-сан, выпрямляясь. Она смотрит только на Риру, но глаза у нее теперь сухие, а взгляд жесткий. — Я решу все вопросы с Данзо, обещаю. Надо было раньше, но я… — Он же твой хахаль, что ты в самом деле, — Рира наклоняет голову — точь-в-точь как Накику — и закатывает глаза. — Просто отымей его как следует, может, он и угомонится. Только уже приведи себя в порядок, дурацкий маскарад. Вы мне объясните, что у вас тут за цирк-то? Внуки какие-то появились, смех один. — Рира, следи за языком!.. Сердце Сая пропускает удар и начинает яростно биться о грудную клетку. Если его отправят в Суну, то он увидится с Накику. Он еще не знает что скажет ей, что сделает, но пока ему просто достаточно жить мыслью о встрече. И надеждой, что к Данзо он уже не вернется. В штаб он не заходит, самое ценное, — альбом и записная книжка, — у него с собой, а все остальное неважно. С ним отправляют Шино и Аичиро под руководством Райдо-сан. Сай здоровается с каждым из них, а потом, повинуясь порыву, коротко обнимает то ли бывшего, то ли не бывшего товарища по команде. Шино в их сторону даже не смотрит, деловито проверяя содержимое своего рюкзака. — И тебе не хворать, — смеется Аичиро, хлопая его между лопаток. Он вытянулся, волосы отросли, а на висках он их сбрил. Выглядит интересно. — Ты мудак, конечно, что кинул нас и не появлялся. Больше не делай так. Я тебя даже с Каем не успел познакомить. — Я же часть вашей команды? — спрашивает Сай, которому важно услышать ответ. Аичиро смотрит на него как на дурака. — Пятое колесо в нашей тележке, самое важное, потому что запасное, — шутит он и, видя, что Сай не понял его шутки, вздыхает. — Какой же ты все еще странный. Часть, конечно, не переживай об этом даже. Кая обещают прислать в Суну позже, вы поладите, вы оба с приветом. Акеми уже там, она обрадуется. Я видел, что ты ей оставил после смерти Амена-сан… Аичиро замолкает только когда им, помимо свитков, которые надо передать Казекаге, вручают еще и счастливого Яхико. Мэйко-сан сама приводит внука и велит присмотреть за ним. Сай кивает, успокаивается и думает теперь только об одном, о самом важном для него. «На. Ки. Ку. На. Ки. Ку» — выстукивает его сердце о ребра.

Часть 2.1. Канкуро. Январь — март, 16 лет после рождения Наруто.

Gilava — Никогда не любил

+++

Канкуро лежит в госпитале некоторое время, хотя ему кажется, что его состояние вполне удовлетворительное, но Сакура, которая остаётся со своей командой в Суне на пару дней, строго заявляет, что нет. Если он хочет не мучиться с новой нарощенной их с Ичи стараниями кожей, лучше отдохнуть пару дней, а потом уже мчаться творить фигню. Она так и сказала, совершенно не стесняясь, на что Канкуро только усмехнулся. Акеми больше не заходит. Акеми не заходит, и Соры нет в деревне: её с девушкой Ичи, Аими вроде, и ирьёнином Роки направили на длительную миссию, вроде как даже на другой материк. Канкуро не уточнял — такие подробности из жизни его «подружки по постели» не интересовали никогда. Это, с одной стороны, даёт ему свободу, чтобы провести время с Икимоно, а с другой становится причиной почему он не может: Акеми бескомпромиссно заявлет, что с Сорой он должен порвать, если хочет что-то с ней затевать. Хуже того, она начинает его игнорировать и находит невероятно удобный способ делать это эффективно: под боком у пигалицы. Накику явно не против, потому что каким-то образом с рыжей сдружилась очень крепко ещё два года назад. Вот ведь сколько времени пролетело! Акеми изменилась как внешне, так и внутренне, но наивная и дикая девочка в ней всё равно осталась, только стала чуточку хитрее. Например, она почему-то не возвращается обратно в Коноху. Обтекаемо говорит, что сроков ей точных Тсунаде-сама не давала, так что она может и у них погостить. Канкуро про себя радуется этому и даже пытается увиливать от тех дел, которые ему поручает его брат, однако очень быстро понимает, что кроме как любоваться издалека на ту, которая к нему сама постоянно липла — это всё, на что он может рассчитывать. Она даже Ичи куда больше внимания уделяет когда он в деревне, а про Накику и говорить не стоит: эта ловит его взгляд и ухмыляется, одними губами шепча «лох». Возомнила о себе непонятно что после того, как примирилась с Сасори-сенсеем. Судя по довольной морде, явно же изнасиловала их бедного учителя, и не один раз. В первой половине февраля они получают краткий ответ Тсунаде-сама для Гаары, разрешающий Акеми продлить время пребывания в Суне на месяц с условием, что ту займут тренировками. Канкуро снова иррационально и тупо вспыхивает надеждой. Но надежда рушится так же быстро, а он не понимает, почему его это так бесит. Темари занята с генинами, Ичи уходит на очередную миссию, Гаара, как Казекаге, в принципе постоянно в делах, и Сасори-сенсей начинает пинать Канкуро, чтобы тот тоже прекратил слоняться без цели, а сделал для деревни что-нибудь полезное. Ему особенно не нравится, что околачивается Канкуро в основном именно возле его дома, где Акеми с Накику что-то опять пробуют с ящерицами. Канкуро хочет отловить её хотя бы на общем тренировочном полигоне, но и там она постоянно в окружении кого-то и делает вид, что его не замечает, хоть и кидает украдкой взгляды. Хрен поймёшь, что у неё в голове творится! Канкуро сам не замечает, как начинает злиться. На себя — за то, что стал зачем-то бегать за ней хвостиком, на пигалицу — за то что она, блять, есть, такая вся хитровыебанная когда не нужно, на Сасори-сенсея — за то что тот, проходя как-то мимо просто нитями хватает его за шиворот, волочет, как какую-то марионетку в мастерскую и запирает там, заявляя, что ужин он получит только если научится хоть что-то делать сносно и красиво, а не использовать чужой труд. Канкуро злится и злость вымещает на своём новом творении. — Что это за птицекрокодил? — спрашивает Сасори-сенсей поздно вечером, отпирая дверь. — Моё душевное состояние, — огрызается Куро, лёжа на кушетке, за что тут же больно получает леской чакры по губам. — Ночевать будешь тут, — заявляет Скорпион, оставляет ему пакет с едой и удаляется, на этот раз даже не закрывая дверь печатью: знает, что Канкуро никуда не денется, понял, что учитель им недоволен. Канкуро смотрит в потолок и не понимает, что с ним происходит. Какая-то девчонка, которую он больше года не видел вдруг занимает поразительно много места в его мыслях. Можно вроде скинуть всё на отсутствие Соры и секса, но Канкуро предпочитает себе не врать: такие мысли у него появлялись гораздо раньше отъезда куноичи. Просто Акеми приучила его к своему присутствию рядом, к своей искренней им заинтересованности. Нежная, податливая, яркая, лёгкая на подъём; а ещё целовать её было ужасно приятно: вкусно, сладко, но не приторно пахнущую. Губы её мягкие и блестящие, не слишком пухлые и не маленькие, идеальные для поцелуев. Даже если он не видел её столько времени, это ничего не меняет, точнее меняет, но совсем не в ту сторону, в которую бы ему хотелось. Когда он, очнувшись, увидел её лицо, склонённое над ним, с расширенными от беспокойства медово-карими глазами, то единственное, чего хотел: зацеловать её и затащить к себе в койку. Вместо этого он начал язвить: это всегда у Канкуро получалось лучше всего. С пигалицей они натренировались, правда та на публику обычно играла вежливую девочку. Ну или хотя бы не сильно испорченную. Акеми приходит к нему и во сне: он видит в неясном тумане очертания её выгнутой спины с тонкой талией, светлые плечи, слегка тронутые веснушками, длинные рыжие волосы, забранные в высокий хвост, который удобно наматывать на руку, хоть и кажется, будто гладкие прямые локоны вот-вот растекутся водой между пальцев. Канкуро нависает над ней, но что делать дальше не знает: собственные тёмные желания его пугают, и, просыпаясь куда раньше рассвета, он долго моет лицо в раковине холодной водой, размазывая полустёршуюся на лице и на шее краску. Собирается было нанести рисунок заново, но плюёт и возвращается в свои апартаменты. С Сасори-сенсеем он разберётся позже. Месяц проходит как сквозь тусклый серый туман, похожий на тот, которым была окружена Акеми в его сне. Теперь он пытается больше не пересекаться с ней и Накику, зато внезапно пересекается с Ичи и узнаёт, что тот расстался с Аими ещё до её отбытия. Информацией ирьёнин делится неохотно и вообще выглядит странно бледно, для медика-то. — Надоела? — хмыкает Канкуро, останавливаясь под навесом какого-то ветхого — впрочем, тут большинство таких — здания и прислоняясь к стене. — Это она меня бросила, — кратко отрезает Ичи, потирая пальцами виски. Его длинные, до лопаток, волосы как обычно собраны резинкой в низкий хвост набок и перекинуты через плечо. Чёлка лезет в глаза, но даже под ней можно разглядеть, что они не такие ярко-бирюзовые, как обычно, словно часть оттенка из них выкачали. Ичи ему не лучший друг, пусть и Канкуро считает его частью семьи, но даже он немного беспокоится о состоянии старшего Ритсуми. Не может быть, что его так угнетают любовные переживания. — Сочувствую, чувак. — Не стоит, если честно, сам не знаю, зачем так долго с ней тянул. Надо было раньше поговорить, — вздыхает Ичи. — Так что это даже к лучшему. Только не говори никому пока, не хочу связываться с сестрой. С которой он не уточняет, но тут и так всё понятно. Канкуро кивает и спешит во дворец, потому что его зачем-то срочно вызвал Казекаге. В кабинете Гаары он, Баки-сенсей, Темари и Сасори-сенсей. И вид у всех такой, словно они собираются сообщить о похоронах. На Темари лица нет, Баки-сенсей и Сасори-сенсей хмуро переглядываются, а Гаара вроде и сидит с обычной своей каменной рожей, но видно, что и ему очень не по себе. И только потом в углу, недалеко от двери, Канкуро замечает замершего тенью Сая и рядом с ним какого-то джонина постарше. Что-то определённо случилось в Конохе, и Канкуро вдруг думает об Акеми: он боится, что что-то с её близкими, что-то с её отцом или братом, ведь это самые дорогие ей люди и… И прежде, чем он успевает мысленно напредставлять себе ужасные ужасы, так или иначе связанные с Икимоно, Гаара соизволяет разлепить губы. — Наш отец жив. Канкуро тупо пялится на него, не понимая, что за придурь пришла Гааре в голову так тупо шутить. Сегодня какой-то праздник розыгрышей? — Канкуро, Раса-сама жив, — звенящим от напряжения голосом повторяет Темари. Уточняет, видимо, вдруг он имя деспота и тирана, из-за которого они на свет появились, забыл. — Он в Конохе, и… — … и они хотят передать его нам, — заканчивает Гаара. Канкуро отстранённо отмечает, что тот вцепился пальцами в столешницу, что у него все руки, а не только костяшки, такие бледные, что Сай позавидует со своей прозрачно-белой кожей. — Пока он в коме под наблюдением Тсунаде-сама. Она предлагает оставить его на месяц, а потом, так или иначе, нам придётся… — Где они откопали этого хера? — хрипло выдавливает из себя Канкуро. Может, прикопать его там же? Никто и не заметит пропажи, его ж и так дохуя времени не было, и хорошо, что не было. Гаара переводит взгляд на Сая, и тот открывает рот, видимо, чтобы сделать полноценный доклад, но в итоге говорит всего одно предложение. Можно и самому было догадаться. — Я обнаружил их в лаборатории змеиного саннина, когда мы искали с командой Какаши-сан Учиху Саске. — Их? — переспрашивает Канкуро. Йондайме и телохранителей? Йондайме и кого-то ещё? — Их. Йондайме Казекаге был обнаружен… — Гаара делает паузу и вдруг вздыхает так тяжело, словно только что полностью осознал весь груз, который тащит на своих плечах. — Вместе с Фуюдзора Рирой. — Фуюдзора? — это кто ещё… Ёкарный ёкай! Ритсуми редко говорили про бабку, и обычно не называли её по замужней фамилии. Шинпи Рира, Рира-баа, бабушка Ичи, Накику и Широгику? Разве она не… а, точно, она тоже пропала за год до того, как они лишились семьи, вот все и подумали, что по всякой логике вещей она умерла. Рира-сан была известна тем, что постоянно отсутствовала в каких-то путешествиях по всему миру, но раз в пару месяцев она обязательно показывалась на Косен, навещая семью. Поэтому и внуки вполне хорошо её запомнили, особенно Ичи. Канкуро оглядывается вокруг, но ни одного из Ритсуми в кабинете нет. — Они знают? — Пока нет, — говорит Сасори-сенсей. Выглядит он самым расслабленным из всех, но это только кажется, на самом деле Скорпион не меньше остальных ошарашен новостями. У него просто было время переварить всё. — И старейшины тоже. Ну, кроме Баки, который, как ты видишь, тут, с нами. Бабке я сам скажу, не хочу, чтобы её инфаркт хватил, она, может, и шутит каждый день, что вот завтра помрёт, но тут риск повышенный. — А эти? — Канкуро кивает в сторону коноховцев, ждущих, что решит Казекаге. — Райдо-сан отправится обратно в Коноху, Сай, Аичиро, Шино и Яхико остаются тут по распоряжению Тсунаде-сама и Мэйко-сама. Яхико? Аичиро? Они тоже тут? И член клана Абураме? — Аичиро и Яхико я отправил к Накику и Акеми, — подтверждает его немой вопрос Гаара. — Потом Аичиро, Шино, Райдо-сан и Саю выделят квартиру, Яхико останется у Гокьёдай вместе с сестрой. Темари на это слабо усмехается и что-то бормочет о том, что мальчишка будет вне себя от счастья узнать, что сможет ежедневно лицезреть свою фею. Непонятно о чём она, ну да Канкуро сейчас это и не волнует совершенно. Они что-то ещё обсуждают, и хотя Канкуро автоматически отвечает на обращённые к нему вопросы, мыслями он далеко. Отец. Их долбанный отец, из-за которого детство прошло наперекосяк. Если бы не всё произошедшее на экзамене в Конохе, они бы до сих пор жили как озлобленные существа, мало похожие на детей, не знали бы семейной привязанности и искреннего тепла. Орочимару, сволочь, не мог что ли его прикончить, а не оставлять себе на опыты? Впрочем, чему он удивляется? Раз тот и бабку Ритсуми где-то откопал. Сай монотонным голосом поясняет, что «находка» была обнаружена им в подземелье, за дверью с довольно хитроумным фуиндзюцу, которое не только маскировало вход, но и надёжно защищало помещение от вторжения. Если этот парень смог сломать печать сам, он должен быть хорош в фуиндзюцу, и это совершенно точно не уровень генина или новоявленного чунина. Кто он такой вообще? Он и раньше Канкуро казался странным, со временем это, кажется, не изменилось, хотя Сай хоть разговаривать стал как-то свободнее, а не как механическая заводная кукла. Канкуро возвращается к себе с гудящей головой. Ему хочется пойти к Гокьёдай, но Сасори-сенсей попросил его подождать хотя бы сутки, пока всё устаканится. Канкуро собирается последовать совету, но вечером решает что нет, нахер, он и так давно не видел рыжую, а тут есть повод заявиться и поговорить с пигалицей в том числе. Она-то его не игнорит, но их общение тоже свелось к минимуму, и, если быть честным, он скучает по их пикировкам и беззлобным подначкам. Почти так же сильно, как по собственной занятой сестре. Он является к ужину, Сасори-сенсея нет и хорошо — выгнать он бы его не выгнал, всё же он именно что совет ему дал, а не приказ, и всё же играть на нервах Скорпиона лучше не надо. Чиё-сама кивает в сторону пруда, и Канкуро топает к водоёму, в котором так любят удить несъедобную рыбу Почтенные Брат и Сестра. Компания здесь собралась большая и молчаливая. Акеми сидит, прислонившись боком к Накику, которая отрешённым взглядом следит за поплавком, гуляющим по глади озера и распускающим ленивые едва заметные кольца. Удочка в руках у Аичиро, сидящего опустив ноги с каменного бортика прямо в воду. Ичи здесь нет, зато есть Широгику, старательно рисующая в своём альбоме, и тихо что-то говорящая Яхико. Вид у мальчишки странный: то ли он заплакать хочет, то ли стиснуть Широ в объятиях, а, может, желает связать и утащить к себе, запереть и никогда не выпускать. Аж страшно становится от такого искреннего поклонения перед почти незнакомым человеком. Он сколько ж её не видел-то? Канкуро думал, что эта глупая детская влюблённость с первого взгляда давно прошла уже. С другой стороны, вон, рядом с младшими сидит Сай и немигающе сверлит взглядом Накику. Такое чувство, словно он сам в рептилию превратился, и ему веки больше не нужны. По нему, правда, сложно понять что там происходит в его странной башке, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что всё связано с Накику. И вряд ли из-за её бабки. — Куро? — Акеми первая поднимает на него глаза. Остальные слишком заняты своими переживаниями и проблемами. Или рыбалкой. Это, наверное, первый раз, когда она с ним заговорила за последние недели три, если не больше. — Ты… — она осекается, кидая взгляд на своего сокомандника, и Куро понятливо ухмыляется, делая ей вроде бы расслабленный жест головой: пойдём, отойдём. — Ты уже слышал про Риру-сан… хотя что я, конечно, слышал, — бормочет Акеми, отлипая от Ритсуми, которая, кажется, и не заметила ничего, всё так же задумчиво созерцая попытки Аичиро выудить хоть что-то. — Сай сказал, что она выглядит… не так, как должна. Да, Гаара что-то упоминал про это, но Канкуро прослушал. Его собственный отец интересовал куда больше. О котором, кажется, никому не известно, кроме тех, кто был в кабинете Казекаге. Даже Сай умудрился не разболтать, хотя несмотря на все его странности, не стал же бы он языком чесать на тему того, о чём Казекаге строго-настрого запретил кому-либо говорить? Иначе какой бы из него вышел шиноби? — Пигалица об этом так усиленно думает? — хмыкает Канкуро, невзначай притягивая Акеми к себе. Гранат, апельсин и яблочная карамель. Ему, оказывается, так не хватало этого запаха, который сейчас обволакивает лёгкие, заставляя думать даже не о поцелуях, которые он непременно у неё получит, а о том самом сне, в котором она давала ему куда больше. Акеми не сопротивляется, но при этом и не расслабляется, как обычно делает. Она позволяет себя обнимать, но сама его не обнимает. Она разговаривает с ним охотно и дружелюбно, но стена между ними никуда не делась. Он всё равно не отпускает её — в конце концов, ничего в их объятиях такого нет, просто давно не видевшиеся друзья, которые друг к другу прикипели, показывают, что рады воссоединиться. Никто на них и не смотрит даже. Кроме Сая, внезапно переводящего на него свой взгляд. В чёрных суженных глазах он видит что-то очень похожее на то, что у него самого внутри. Да нет, такое же: раздрай, попытка что-то себе объяснить и принять. А ещё там дикие, с трудом сдерживаемые желания, которых быть там не должно. Канкуро считает, что с этим чудиком они совершенно не похожи и не хочет даже находить намёков на то, что это может быть не так. Акеми отстраняется, глядит исподлобья пару секунд и сообщает, что в Суне они останутся, судя по всему, надолго, так что день рождения она собирается праздновать тут. Это приглашение, но не прямое, и говорить, что она будет рада его присутствию Акеми не считает нужным. У Канкуро в ближайшую неделю миссия, которую ему чуть ли не силой вручил Сасори-сенсей и никакой уверенности в том, что он успеет вернуться к тринадцатому марту, у него нет. Но он, конечно, вернётся. И было бы неплохо, чтобы Сора тоже вернулась к этому времени. Их ждёт разговор, после которого Канкуро станет намного проще и легче принять решение что же ему нужно на самом деле. Он вроде и знает, понял уже. Но какой-то мудак внутри него, воспитанный долбанным Расой, не позволяет открыто и прямо это признать.