Красное солнце пустыни

Часть 1.10. Акеми. Январь, 16 лет после рождения Наруто.

FADEEVA — В пять часов утра

+++

С Мэйко-сан Акеми не разговаривает до сих пор. Яхико пытается их помирить, но быстро прекращает бесполезное занятие. Ему не хочется попадать под горячую руку любой из этих двоих, поэтому он предпочитает общаться с ними по отдельности. Бабушка злится на Акеми за ее неуступчивость и упрямство, а Акеми никак не может простить то, что та несла при Накику и Ичи. Ей было до того стыдно, что она даже не смогла наскрести в себе силы, чтобы выйти и проводить их. До Акеми дошло каждое сказанное слово в малой гостиной, потому что гуре-шпионы исправно делали свое дело, и мысль о том, что ей придется столкнуться с Ичи после такого разговора показалась мучительной. Зато она как-то встряхнулась и после этого перестала сидеть безвылазно в поместье Икимоно. Хоть какой-то плюс от всей этой ужасной и неловкой ситуации, в которую поставила их всех Мэйко-сан, вспомнив о каких-то далеких юношеских планах со своей давней подругой. Глупость. Ичи старше Акеми на пять лет, у него есть, как выяснилось девушка, — и эта новость почему-то стала неприятной не только для Мэйко-сан, — а Акеми нравится Канкуро. Она смотрит на колокольчики, подвешенные над окном, каждый день и думает о Суне. Ей очень хочется навестить всех, даже несмотря на то, что придется извиняться перед старшими Ритсуми, но миссий в страну Ветра, как назло, нет, а Мэйко-сан, кажется, сделала все, чтобы внучка пока туда не наведывалась. Даже то, что там столь сильно понравившийся ей Ичи не сделало Суну привлекательной для нее, а все из-за Канкуро, чье имя всплыло в одной из их ссор. Ичи бабушке показался более, чем достойным кандидатом в объекты интереса ее внучки, а вот Канкуро — нет. То, что Акеми вообще не хочет это обсуждать, Мэйко-сан волновало мало. Исаму-джи с трудом успокоил их обеих и неожиданно встал на сторону племянницы, попросив ее властную родственницу сбавить обороты. Мэйко-сан это не понравилось, что ожидаемо, и с тех пор она все пытается хоть как-то повлиять на Акеми, решившую держать глухую оборону. Она не хочет ничего слышать о планах бабушки, потому что они все равно в жизнь не воплотятся. Волосы Акеми отрастают до середины спины. Они все такие же прямые как гвозди, но Ино восторгается тому, какие густые и блестящие. Она же и притащила ей какие-то шампуни, бальзамы и маски, как только узнала о желании подруги отрастить волосы. Акеми, привыкшей к тому, что среди Икимоно она не особо выделяется все еще странно слышать какие-то восторги, на которые Ино нисколько не скупа. Хината обычно смеется и соглашается с ней, подчеркивая, что она очень яркая. Настолько яркая, что Канкуро предпочел Сору, кисло думает Акеми, откладывая расческу и влезая в свой костюм. У нее уже несколько спокойных дней, из-за которых хочется лезть на потолок. Аикава-сенсей на какой-то долгой миссии, Кай торчит в госпитале, а Аичиро с Кибой и Шино на другой. С Абураме Акеми, как ни странно, в последнее время начала достаточно часто сталкиваться. На экзамене он познакомился с Мацури, и куноичи Песка, кажется, очень даже им прониклась, чем немало позабавила Аичиро. Тот все вздыхает по Юкате, с которой пересекается время от времени на миссиях. Его, как назло, отправляют в сторону страны Ветра, а ее в прямо противоположную. Неужели, бабушка в самом деле постаралась? С нее бы сталось, мрачно думает Акеми, отправляясь в резиденцию Хокаге. Она надеется, что ей могут выдать какую-то миссию, а иначе от скуки она свихнется. Ей действительно нечем заняться: часть кладок уже вылупилась и рассортирована по свиткам, часть еще нужно ждать, тренироваться ей тоже пока не с кем, а заниматься поместьем вместе с невестками клана у нее никакого желания нет. Ее собственная мать всегда избегала этих обязанностей, и Акеми, пусть и не испытывает какого-то отвращения к домашней рутине, чувствует, что под надзором старших клана задыхается. Отец и Исаму-джи всегда давали ей слишком много воли, вот она и выросла такой, какой выросла, и теперь с этим делать что-то уже поздно. Во дворце Хокаге какая-то странная суета. Акеми хмурится, не понимая, чего все так носятся, и в одном из коридоров натыкается на собственную бабушку, Яхико, которого та явно отловила, и Генму-семпая. Компания кажется ей удивительно странной, и она останавливается, хмурясь. — Только тебя тут не хватало, — вздыхает Мэйко-сан, крепче сжимая пальцами набалдашник своей трости. — Иди домой, Акеми, тебе тут сегодня делать нечего. — Это еще почему? Генма-семпай? — она переводит вопросительный взгляд на джонина, тот искоса смотрит на хмурую старейшину, но, видимо, решает, что Акеми стоит знать правду. — На Суну напали. Казекаге похищен, его старший брат ранен. Тсунаде-сама… — Акеми! — кричит Мэйко-сан, в совершенно несвойственной ей манере повышая голос, но Акеми ее не слушает. В кабинет Хокаге она врывается без стука, заставляя Наруто и Сакуру резко обернуться. Какаши-сенсей на нее смотрит так, словно чего-то подобного и ожидал. Акеми на них не смотрит вовсе, а упирается взглядом в мрачную Тсунаде-сама. Та взмахом руки отпускает неполный состав команды номер семь, которым, видимо, все указания уже раздала. — Тсунаде-сама, я… — Так и знала, что явишься, — недовольно кривит губы женщина и устраивает подбородок на переплетенных пальцах. — У тебя есть ровно минута, чтобы убедить меня отправить тебя в Суну. — Без меня там будет больше смертей, а со мной их можно избежать, — не задумываясь выпаливает Акеми, облизывая пересохшие губы. — Интересно. Ты не ирьенин, как собралась спасать-то всех? — Я… — Акеми запинается, судорожно соображая, что ей сказать. Перед глазами у нее возникают Гаара и Канкуро, сердце болезненно сжимается. — Я хорошая куноичи, я специализируюсь в поддержке, я… если кто-то погибнет, то мы с Накику… с Ритсуми Накику можем его вернуть. Вот это заставляет Годайме приподнять бровь и взглянуть на Акеми с интересом. — Объясни подробнее, о чем ты, — видимо, про хенка Накику и их занятия Хокаге-сама ничего не знает. Верно, Аикава-сенсей ведь тоже ничего не знает о занятиях: Чие-сан сказала, что раз у Акеми лески, то может поучить ее искусству управления марионетками. Тогда она на эту ложь не обратила внимания, а сейчас поняла, что так весьма изящно от ее наставницы скрыли правду. Обидеться она может потом, а пока это ее главный козырь. — Сасори-сан взял под опеку трех сирот Ритсуми, внуков бабушкиной подруги Шинпи Риры, у них в роду есть кеккай-генкаи, хенка и инка. Первый дает им возможность манипулировать чакрой, второй делает обладателя сенсором и антисенсором. Первый есть только у Накику, мы с ней усовершенствовали Кишо Тенсей, — на одном дыхании рассказывает Акеми, успевая отшатнуться, когда Тсунаде-сама подается вперед, резко вставая на ноги. — Что ты сказала?! — Мы усовершенствовали технику. Теперь это Кишо Хенка Тенсей, но без меня Накику не может использовать ее, потому что нужны мои сейсеки. Без моего запаса чакры ничего не выйдет. Отпустите меня в Суну, Тсунаде-сама! Они наши союзники! Нам же… нам же выгодно, чтобы именно Гаара-отото был Казекаге! Если что-то случится, я буду нужна там Кику-анэ и остальным! Тсунаде-сама, видимо, ожидала еще каких-то логических и практичных доводов, а не такой откровенной и отчаянной мольбы. Если Акеми и унижается, показывая, насколько сильно привязана к тем, кто живет в Суне, то ей плевать. Лишь бы только ее отпустили уже! — Гаара-отото? Кику-анэ? — Тсунаде-сама смотрит на нее и моргает, обходит стол и становится напротив Акеми. Она теперь ее выше, но Хокаге все равно кажется ей какой-то необъятно большой и могучей. — Я слышала, что ты там за свою сошла, но чтобы настолько… Чего я еще не знаю о том годе, что ты провела в Суне? — Отпустите меня в Суну, я вас очень прошу. — А иначе сбежишь? — Сбегу, — решительно кивает Акеми и вздрагивает, когда теплая ладонь Тсунаде-сама не шлепает ее по голове, а ложится ей на щеку. На лице Хокаге появляется улыбка, но взгляд остается серьезным и суровым. — Твоя бабушка будет в ярости, — говорит она, заправляя выбившуюся из высокого хвоста Акеми рыжую прядь за ухо. — Отправляйся. Будешь там до получения дальнейших указаний. Я пришлю Анбу, ты передашь ему полный отчет касательно Кишо Хенка Тенсей, поняла меня? Акеми кивает, не веря своей удаче, и вылетает из кабинета также бесцеремонно, как в него залетела. Команда номер семь ждет ее на крыльце, Какаши-сенсей отрывается от свежей книжки авторства Джирайи-сама и смотрит на нее единственным видимым глазом. — Я полагаю, ты с нами? Мы-то уже готовы к дороге, можем тебя подождать. — Мне нужно десять минут, не больше. Я просто… — Акеми-анэ, Акеми-анэ! — крик Яхико заставляет ее обернуться. Младший брат несется к ней с ее рюкзаком, накинутым на спину, и поясной сумкой. Он почти влетает в нее, но Акеми ловит его за плечи. — Я все собрал и принес. Там все, что нужно и свитки. Я положил все свитки, которые нашел в твоей комнате. У меня есть мои, я могу… — Я тебя обожаю, ты самый лучший, — Акеми наклоняется к нему и целует в лоб. Выдвигаются они как только она проверяет содержимое рюкзака и сумки, на ходу обещая брату, что все будет хорошо, и они скоро увидятся. Все ее мысли сейчас не о Конохе, а о Суне, все ее тревоги крутятся вокруг Гаары и Канкуро. Кто смог похитить Казекаге, да еще и джинчуурики? Кто смог ранить его старшего брата, ученика Акасуна но Сасори? И где вообще был его учитель? Свое беспокойство Акеми скрыть никак не удается. Она не находит себе места на привалах и забывается беспокойным недолгим сном, но усталости никакой не чувствует. Мыслями она уже в Суне и не успокоится, пока не убедится, что с теми, кто ей стал дорог за прожитый там год, все в порядке. — Ты так за них переживаешь? — спрашивает у нее Сакура, когда до деревни Песка остается всего ничего. Они останавливаются буквально на несколько минут, потому что Какаши-сенсей что-то увидел вдалеке. Гуре Акеми ничего не заметили, но он решил проверить сам. — За кого? — За кого я могу переживать? — огрызается Акеми, нервно теребя браслет на запястье. — За Гаару и за Канкуро. Пока, во всяком случае, про остальных я ничего не знаю. — Я понимаю тебя, мы… — Нет, Сакура, ты не понимаешь, — неожиданно жестко говорит Акеми, глядя на девушку. Они подруги, но не близкие, и миндальничать у нее сейчас нет ни сил, ни нервов. — Не смей сравнивать ни одного из них с Саске. Лучше сравни с Наруто, только ты не сильно переживала за него, пока его не было. Сакура опускает глаза и ничего не отвечает, а Акеми какой-либо стыд за жестокие слова будет чувствовать потом, когда избавится от засевшего в груди страха. У ворот их подхватывает Баки-сан, который вкратце обрисовывает ситуацию, пока они спешат в госпиталь. Он кидает взгляд на Акеми и, видимо, именно для нее говорит, что Канкуро жив. Тяжело ранен, но жив. Им и решено заняться первым, пока еще не установлено где именно искать Гаару. В коридоре госпиталя Акеми видит Чие-сан, которую, не задумываясь обнимает. Она знает, что старуха не любит телячьи нежности, но ей плевать. Неожиданно, ее в ответ тоже стискивают сильные старческие руки, и Акеми давится вздохом. — Ичи занят Канкуро, Темари там же, — говорит ей Чие-сан. Акеми кивает, протискиваясь в операционную следом за Сакурой. Ее останавливать никто и не думает: узнают, видимо, да и поспоришь разве с Чие-сан, если она уже разрешила? Акеми сразу видит Ичи, не вслушивается в их с Сакурой разговор и подлетает к Темари. Старшая дочь Йондайме Казекаге бледная и перепуганная, она не сразу даже видит Акеми, просто позволяет той схватиться за нее. Накику стоит рядом с идеально ровной спиной и большими глазами. Она смотрит теперь не на Канкуро, а на Акеми, которая тянется к ней свободной рукой. Они переплетают пальцы, и от этого становится чуточку легче. Страшно им всем, потому что на Канкуро живого места нет, Ичи уже бледный до серости когда его подменяет Сакура, а про Гаару ничего неизвестно. Акеми смотрит на Канкуро: вырос, еще больше, окреп, не мальчишка уже никакой. У нее сердце рвется на куски от мысли о том, как ему было больно, а в жилах стынет кровь от осознания, что он мог умереть. Теперь не умрет, Сакура не даст. Хотя Ичи ведь тоже бы не дал. При мысли о старшем Ритсуми она вздрагивает и заставляет себя отстраниться от Темари и Накику, шепотом обещая им скоро вернуться. Ичи она находит в пустой палате, сидящим на больничной койке. Он выглядит уставшим, что совсем неудивительно, с учетом того, что они в Суне пережили. Акеми прикрывает за собой дверь и ловит его взгляд. Ичи распустил волосы, они теперь падают ему на лицо, и выглядит он как-то непривычно хищно. Всему виной игра света и то, как он осунулся на фоне всего произошедшего. — Я помогу, — едва шепчет Акеми. Ей не нравится, как звучит ее голос, поэтому она прочищает горло и повторяет уже громче. — Я помогу. — Надеюсь, Канкуро оценит, что ты сюда примчалась из-за него, — Ичи усмехается, но звучит совсем невесело. Акеми подходит к нему ближе, становится вплотную. Он, все-таки, чудовищно высокий, даже сидя на кровати он выше. — Он все еще кретин. — Ичи, ты кретин, если думаешь, что я тут только ради Куро. Я бы примчалась и ради тебя тоже, — огрызается Акеми, не глядя Ичи в глаза. Она старается не думать обо всем, что наговорила ему ее бабушка, но не выходит. Даже несмотря на ужас, творящийся вокруг, и прошедший год, стыд никуда не девается, поэтому она спешит продолжить, — и ради Кику-анэ, и Сасори-сан… Сними эту дурацкую водолазку, передача чакры быстрее, когда они касаются кожи. Ичи медлит, а Акеми злится и сама стаскивает с него дурацкую черную ткань. Она не знает почему он позволяет ей, но видит, как напрягаются мускулы у него на шее, когда она снимает с себя ящериц, которых напитала чакрой, и пересаживает на него. — Я мог бы и обойтись, Акеми, — говорит он, и она не выдерживает: тянется к его лицу и убирает светлые пряди, пропуская их сквозь пальцы. У Ичи волосы почти такие же мягкие, как у нее. У Канкуро они жестче; она вдруг ловит себя на мысли, что не знает, чьи нравятся ей больше. — Ты над Куро сколько стоял? Я же вижу, что ты почти все, — она качает головой, зачем-то гладит его по шее и тут же убирает руку, пряча ее за спиной. — Прости. Я вас тогда не проводила… и не извинилась. Не знаю, что на бабушку нашло, она… Ладонь Ичи Акеми чувствует на своем боку. Он сжимает ее талию пальцами, и этого хватает, чтобы она поняла, что все в порядке. Хотя бы тут все в порядке. Когда Канкуро приходит в себя, то первым же делом отчитывается о произошедшем, и сказанная им информация помогает определить, где искать Гаару. Акеми, чьи гуре уже снуют по Суне, замечает Сасори-сан первой и передает ему сообщение. Сакура тоже отправляется к Скорпиону, а Наруто и Какаши-сенсей спешат за Гаарой, которого непременно вернут. Иначе же быть не может, правда? Акеми сжимает ладонь Накику в своей и, пока их никто не видит, они уходят в угол и обнимаются. — Куда ты так вымахала? — спрашивает Накику, на что Акеми слабо смеется. — Я скучала, имото. — И я… я тут на какое-то время останусь, наверное. Меня отправили из-за… я не знаю, я разболтала лишнего, но Тсунаде-сама иначе не отпустила бы меня. Прости, пожалуйста, — бормочет она, наконец-то вспоминая их разговор с Хокаге. Лишь бы только у Накику из-за нее не было проблем, да и у остальных тоже! — Потом об этом подумаем. Чие-баа хочет, чтобы мы отправились следом. На всякий случай. Акеми понимает, о каком случае идет речь, и под ложечкой у нее сосет. Лишь бы только не пришлось, лишь бы только удалось обойтись без использования техники! Она, конечно, сказала Тсунаде-сама, что они могут кого-то вернуть к жизни, но на людях опыты они не ставили. Акеми страшно, что что-то может пойти не так, ей даже думать об этом страшно. О своих тревогах, впрочем, она никому не говорит, тем более не дает понять Канкуро насколько же у нее не выходит держать все под контролем. К нему в палату он возвращается когда там никого, кроме него, нет. Почему-то она ожидала увидеть тут Сору, но противными персиками нигде даже не пахнет. Славно, так хоть дышать можно. Она проходит внутрь и садится на больничную койку, прижимаясь бедром к бедру Канкуро и почти не удивляясь, когда тот устраивает свою широкую ладонь на ее колене. Выглядит он куда лучше: от ожогов не осталось и следа, но кожа еще чувствительная ко всему и нежная, а сам он слаб; восстановить чакру пока не успел. — Не думал, что увижу тебя, — раз у него хватает сил насмешливо улыбаться, то значит, он не умирает. Акеми мысленно пересчитывает про себя оставшихся у нее сейсеки и приходит к выводу, что пожертвовать еще парой ради него точно может. Она пока использует только тех, которых на ходу и наполняет чакрой. Ее собственный ресурс, конечно, тратится, но переживать не о чем. — Мне надо было сидеть в Конохе, зная, что ты тут чуть не сдох, а Гаара хрен пойми где? Хорошо, в следующий раз так и поступлю, — кроткий тон контрастирует с со словами. Акеми сдергивает с Канкуро простыню, оголяя его по пояс, и старается не залипать на том, что видит, когда устраивает ящериц у него на груди. И Канкуро, и Ичи красивые, но по-разному. Ей все еще не нравится, что почему-то мысли ее начинают крутиться и вокруг старшего Ритсуми. — Не заводись, я рад, что ты тут, — тон Канкуро становится неожиданно серьезным. Акеми молча скользит взглядом по его лицу: по темным бровям, по прямому носу, по тонким губам и четкой линии челюсти. Он повзрослел, она тоже. — Просто не думал, что ты придешь. — Почему меня окружают одни кретины? — спрашивает Акеми даже не у него, а у самой себя и наклоняется вниз. Она соскучилась по его поцелуям, соскучилась по запаху сандала и кофе, соскучилась по его руке у себя на затылке. Поцелуй выходит жадный и мокрый, потому что они оба соскучились, оба взвинчены и оба напуганы. — Где Сора? — отстраняясь, вспоминает вдруг про его то ли девушку, то ли не девушку Акеми. — Плевать на Сору, — Канкуро глядит на нее мутными темно-бирюзовыми глазами. У Ичи они другого оттенка, более яркие; кажется, она теперь точно знает какой у нее любимый цвет. Канкуро тянется к ее губам, но Акеми отодвигается. Она качает головой и встает, хотя больше всего на свете хочет лечь к нему. — Реши все с ней, а потом целуй меня… потом вообще что хочешь со мной делай, но не раньше. Это мое условие, — а он пускай принимает его или не принимает. Акеми выросла и быть игрушкой не хочет, даже для него. Накику смотрит на ее припухшие губы и приподнимает бровь. Ичи, провожающий их, тоже это замечает и хмурится, что как-то странно. Взгляд его Акеми не нравится, но сейчас ей не до того, чтобы думать об этом. Теперь все их тревоги о Гааре, которого Наруто пообещал вернуть сюда живым, которого все ждут, которого… Акеми видит мертвым. Она смотрит на рыдающего Наруто, на плачущего Ли — верно, ведь команду Гая-сенсея отправили им в помощь! — и думает, что сейчас завизжит. Гаара, над которым склонилась Сакура, не дышит, не шевелится — он мертв. Накику рядом с ней становится почти восковой, и только резкий оклик Чие-сан заставляет их обеих прийти в себя. — Что вы делаете? — спрашивает Сакура, которую Накику бесцеремонно отодвигает, занимая ее место. Сасори-сан молча поднимает Харуно под локти, сажая рядом с Какаши-сенсеем. — Не мешай, — вместо ответа шипит Накику, даже не глядя в сторону своего опекуна, пока Акеми опрокидывает все свитки с запечатанными ящерицами на траву. У нее мелко дрожат руки и, заметив это, Тентен приседает рядом. — Сейсеки, мне нужны все. Неджи помогает их собрать, не задавая лишних вопросов. Они с Тентен сейчас собраны и спокойны, и, глядя на них, Акеми удается взять себя в руки; когда Накику выкрикивает «Кишо Хенка Тенсей», она призывает своих ящериц, обеспечивая ее беспрерывным потоком чакры. — Мало, — вдруг говорит Накику. Она жмурится, когти хенка горят, а по ее вискам текут струйки пота. Это и раньше-то было энергозатратно, но теперь становится только хуже. Они впервые пробуют вернуть к жизни человека, тем более мертвого, тем более умершего не несколько минут назад. Им не хватает опыта, как и опасалась Акеми. — Нормально. Если что, вытянешь у меня, — она старается заставить свой голос звучать беспечно, а потом замечает замершего рядом с ними Наруто, и ее глаза расширяются. Если не хватит ее ящериц, то вот ведь почти бесконечный запас чакры! Лишь бы только у Накику получилось переключиться на него. — Наруто. Накику, Наруто. Чакры Акеми действительно не хватает. Слишком мало сейсеки у нее оказывается для столь сложной задачи, слишком быстро Накику их выпивает до дна. Чие-сан и Сасори-сан, внимательно за всем следящие, наверняка запомнят, сколько именно не хватило и скажут ей, но сама она не в состоянии ничего оценивать. Ей просто нужно, чтобы Гаара ожил, чтобы у нее не было нового мертвеца в жизни. Ей кажется, что потерю Гаары она не переживет, только не так скоро после отца, только не так скоро после того, как у него все наладилось! Мертвые ящерицы лежат в траве, Наруто подставляет свою ладонь, позволяя Накику забрать у него столько чакры, сколько требуется. Акеми с травы не встает, вглядывается в лицо Гаары и не упускает момента, когда его ресницы начинают трепыхаться. Наруто помогает подняться ему на ноги, Сасори — Накику, а ее саму с травы поднимает Неджи. Он же и придерживает ее, когда она начинает вдруг плакать, зажимая рот ладонью. Она плачет и тогда, когда Гаара поворачивается к ней и у нее появляется наконец-то возможность, крепко обнять его. Жив. Жив. Жив. И он жив, и Канкуро жив, а все остальное уже не так важно. Акеми не хочет отпускать его и отходит лишь слыша голоса остальных. Лицо Гаары не описать словами, когда он понимает, сколько людей пришло ему на помощь. Ее относит в сторону, потому что все рвутся к нему, и первые в рядах желающих — Мацури и Юката, толкающие Наруто так, что тот даже падает. Это забавно настолько, что Акеми начинает смеяться сквозь слезы, наблюдая за тем, как Канкуро утешает бедолагу. — Ты дрожишь, — раздается над ее ухом голос Ичи. Он тоже здесь, вместе со всеми, потому что не смог сидеть сложа руки, когда дело касалось его семьи. Акеми смотрит через плечо и поворачивается к нему, крепко обнимая и прижимаясь к его груди. Ей чудится, что Ичи хвалит их с Накику, но в общем гуле слова тонут, а ей хорошо просто уже от того, что они справились. Ичи касается её шеи ладонью, и в этот момент резинка, удерживающая её волосы, лопается, позволяя им рассыпаться по плечам и по обе стороны лица: скрыть и слёзы, и смущение.

Часть 1.10. Накику. Январь — февраль, 16 лет после рождения Наруто.

Sia ft Chaka Khan — Immortal Queen

+++

Накику сидит на ступенях веранды, наблюдая как Широгику обнимает Гаару, что-то тихо ему шепча на ухо. Они устроились на пледе под тентом, который так и остался в углу садика после её дня рождения. Сегодня день рождения Ичи, а именинника так и нет, он умудрился как-то быстро смыться на очередную миссию, едва только откачали Казекаге и привели в относительный порядок Канкуро, которому не повезло столкнуться с подрывником из Акацки. Широ, действительно, очень привязана к Гааре. И Гаара к Широ. Только её сестра совершенно определённо воспринимает Казекаге как друга, а вот насчёт младшего брата Куро Кику почему-то не уверена. Они, конечно, не настолько сильно близки, чтобы она его мысли читать умела, и даже не настолько, как Темари с Ичи или сам Гаара с Широ, и всё же… Кику видит, как у него разглаживаются морщинки на лбу и возле переносицы когда он смотрит на её сестру. Ладно, это не её дело. Как бы Кику ни любила сестру, в её личную жизнь она точно не полезет. Как и не собирается лезть в личную жизнь Акеми. Ящерка остаётся в Суне, несмотря на то, что команды Какаши и Гая покидают их пять дней назад. У Накику эти пять дней по вечерам дрожат руки, и она смотрит на них, как на чужие. Им удалось спасти Гаару, удалось вернуть его к жизни, но это было чудом, не иначе. Одно дело оживлять трупики тушканчиков и прочей живности, которая периодически гибнет в пустыне. Совсем другое — не просто человека, а кого-то близкого, кого считаешь за семью. Про то, что это целый Каге деревни, и вовсе не нужно уточнять. Сасори замечает её состояние в первый же вечер, но он занят с Чиё-баа и теми, кто прибыл к ним на помощь из Конохи, так что просто притягивает к себе и обещает, что как только освободится, то сам к ней придёт. Она ждёт, но он не освобождается: совет в ужасе от того, как просто два члена Акацки смогли прийти и устроить хаос в деревне. Без него и Гокьёдай вечер проходит оживлённо, но всё равно что-то не то. В первую очередь, сам именинник, явившийся в последний момент, не выглядит радостным. Последний год Ичи в принципе выглядит не особо счастливым, и это бросается в глаза куда больше, чем раньше. А, может, раньше Кику по сторонам особо не глядела, ведь её глаза всегда были на Сасори. Они и сейчас там, но она привязала его к себе и немного успокоилась: где бы он ни ходил, что бы ни делал, кого бы не гонял, он возвращается к ней всегда, всё также любит свою куколку и уже не стесняется ей говорить о том, что они вместе, пусть и неофициально. Ну и трахать её он тоже не стесняется, другое дело, что найти на это время в его плотном графике бывает сложно. Хоть приходи к секретарю Усё и проси официальной встречи в отведённом для этого кабинете дворца. Кику не считает себя помешанной на сексе, но то ли потому, что она моложе, то ли либидо у неё повышенное, но вкусив один раз все прелести физической близости, она теперь постоянно хочет больше. Изменять Скорпиону Накику, понятное дело, не намерена, да и не интересует её никто, но ей иногда приходится себе язык прикусывать, чтобы не попросить его сделать ей марионетку-Сасори с встроенными функциями, которые она сама для него готова нарисовать. Она, может, и не так талантлива, как Широ, но поднаторела в составлении отчётов, так что если не изображениями, то словами всё готова подробно расписать. — Ты о чём переживаешь? — Акеми присаживается рядом, обвивая рукой её талию. Она упорно игнорирует Канкуро, который кидает ей нечитаемые взгляды. То ли опять посрались, то ли что. Непонятно когда успели, ведь первые дни Акеми постоянно справлялась о здоровье марионетчика и полностью ли восстановился его кожный покров, а потом рыжая включила игнор. — Об отсутствии секса, — совершенно честно признаётся Накику, и Акеми давится глотком рисового вина, которое Канкуро выудил из каких-то личных запасов Сасори. Остаётся надеяться, что опекун не убьёт его за то, что Куро без спроса полез в его личную мастерскую, да ещё и украл что-то оттуда, пусть и для праздника. — А тебе уже хочется? — А тебе нет? — Кику склоняет голову к плечу и искренне смеётся над тем, как у Акеми краснеют скулы. Она, конечно, уже не тот наивный ребёнок, которым Накику её запомнила, но явно ведь девственница. Ей ещё рано. Или не рано, но в любом случае, для своих желаний рыжей ещё нужно созреть. — Я не сильно об этом задумывалась, — мямлит Акеми, бросая взгляд на Канкуро. Врёт, как пить дать. — Ну, я в том смысле, что у нас работа есть. — Есть, — закатывает глаза Кику. — У кого-то её слишком много, я бы сказала. Больше они эту тему пока не обсуждают, но Кику следующие три дня ночует у себя с Акеми, причём ложится с ней на футон, игнорируя кровать. Надо бы, наверное, купить побольше, там всё-таки удобнее спать. С другой стороны — зачем? Когда Акеми вернётся в Коноху, Накику опять залезет к Сасори, вот и всё. В начале февраля Сасори внезапно приказывает ей и Акеми наведаться к захваченному члену Акацки, который тяжело ранил Канкуро: Дейдаре. Они с Сакурой смогли захватить этого нукенина из Ива, но что с ним делать так и не решили. У парня поганый рот, — и не один даже, — а пытками из него всё равно не удалось ничего вытащить. То ли лидер этой сомнительной организации оказался не таким уж дураком и применил на своих подчинённых какое-то неизвестное фуиндзюцу, то ли Дейдара оказался более крепким орешком, чем казался со стороны. Возвращать беглого преступника на родину, естественно, никто не собирается. С Конохой у них, может, и союз, а с остальными деревнями не всё так радужно и прекрасно. Зачем им с Икимоно идти в тюрьму Накику не представляет, но не отказывается и не пререкается, лишь напоминая, что Сасори дал ей обещание, которое так и не выполнил. Она чертит это символами на его бедре когда замирает на пару секунд подле него, проходя мимо. Сасори вздыхает, целуя её в ухо — ему и наклоняться не надо, он куда ниже Ичи, ростом как раз, наверное, с вытянувшуюся Акеми — и тихо шепчет «сегодня вечером». Дейдара глядит волком, но оживляется при виде Акеми. — Я слышал про клан Икимоно, да! — облизывая губы, те, что на его лице, оповещает подрывник. — У вас есть ящерицы, которые взрываются. Бум! Наверняка твои любимые, да, малышка? — Он ещё страннее, чем Сай, — Акеми едва слышно произносит это, вздрагивает и отступает на шаг. Они много слышали про Акацки, но этот кадр… Накику тоже вздрагивает, но потому что слышит имя, которое уже год никто не вспоминал в её присутствии. Сай остался подростковой историей, даже не влюблённостью, а просто первым опытом серьёзных поцелуев, стоит сказать, довольно удачным. Как поняла Накику из рассказов Акеми, они с ним тоже не виделись больше, значит очень мал шанс, что пересекутся снова. Кику о нём не думала особо, но всё же пару раз пыталась представить себе каким он мог вырасти. Ему не так давно исполнилось шестнадцать, наверняка ведь сильно изменился, все в этом возрасте меняются, даже Акеми, вон, её удивила. Она теперь её выше. Отвлекает от мыслей всё тот же блондин, подающийся к решёткам и выставляющий перед собой замурованные в специальные, блокирующие чакру наручи, руки. — А ты подопечная Сасори-данна, да? Я слышал, его хотели завербовать. Сорвался с крючка, кто бы мог подумать, что такому великому человеку придёт в голову возиться с детьми, ммм? — Что ты о нём знаешь вообще? — морщится Накику. Зачем их сюда отправили? Что вообще с этим парнем собираются делать? — Данна? Мастер? Он с тобой вообще никак не связан. — Нет, не связан, — Дейдара откидывает длинную чёлку резким жестом головы и щурит ярко-голубые глаза. — Но было бы интересно с ним обсудить тему искусства, да! Ладно, видимо, все «артисты» немного не от мира сего, ей просто повезло, что Сасори самый нормальный из тех, кого она знает. Накику пытается разговорить Дейдару, поворачивая диалог в то русло, которое остаётся ещё пока белым пятном для всех них: тот непонятный человек в маске, который противостоял Наруто и Какаши, когда они искали Гаару. По тому, что стало ясно из отчёта коноховцев, тот точно был больным на голову, только при этом умудрился отмудохать что копирующего ниндзя, что носителя девятихвостого. Видимо, Акацки всем скопом сбежали из какой-то психиатрической больницы, и деяния старшего брата Учихи, которыми он прославился, только подтверждали данную теорию. Но если не получилось что-то узнать у опытных палачей и осведомителей Суны, что могут сделать две девчонки? Дейдара пытается шутить и флиртовать, уязвить их какими-то похабными шуточками. У него на скуле всё ещё виднеется синяк: Сасори со смешком рассказал, что Сакура вырубила подрывника одним точным ударом, когда тот выбесил её настолько, что она даже умудрилась выйти из-под контроля нитей чакры Скорпиона. Спустя два часа Накику и Акеми выходят из темницы, переглядываясь с одинаково сконфуженными лицами. Что конкретно можно доложить совету ни одна из них не представляет. — Я оставила с ним гуре… — Акеми закусывает нижнюю губу. — Наверное, надо предупредить Сасори-сан, чтобы проблем не было. Этот её не заметит, но ваша охрана… — Скорее всего, он для того нас и послал в том числе, — вздыхает Накику. Сасори любит просчитывать всё на несколько шагов вперёд, даже если у него это не всегда получается. Особенно, если его внимание сосредоточено сразу на нескольких вещах. — Но хорошо, что ты сказала. Я сейчас переговорю с начальником тюрьмы. Этим вечером Сасори просит за ужином Акеми зайти к Гааре. Он не против, чтобы она осталась у них на подольше, но в таком случае стоит предупредить Тсунаде-сама и договориться с ней, ведь конкретного разрешения у Акеми нет: она просто решила, что раз ей не дали прямого приказа вернуться сразу, то можно и схитрить. Накику про себя усмехается: возможно, именно у неё этому имото и научилась. Кику любит и умеет хитрить, умеет выискивать для себя выгодные возможности и знает, что даже если это не всегда срабатывает, то можно попробовать снова, по-другому. С Дейдарой они тоже придумают что делать, если вдруг вновь понадобится их помощь. Накику надеется, что не понадобится, о чём сообщает Сасори, едва Акеми удаляется в сторону Суны. — Пойдём, — Сасори толкает её в сторону мастерской и Кику даже не удерживается от смешка, на который Сасори поворачивается, слегка щуря глаза и вскидывая бровь. — Ты мне сделал куклу, которая тебя заменит? — Кику первая заходит внутрь, оглядывая стеллажи и рабочее пространство, удивительно чистое. У Канкуро вот везде бардак, и Сасори часто вздыхает по этому поводу: своего ученика он так и не смогу приучить к какому-никакому порядку. А ведь это когда-то была его мастерская, так что и смотреть ему больно на то, во что она превратилась. Зато Канкуро очень тщательно следит за своими марионетками, хоть что-то, за что Сасори может его хвалить. Даже Чиё удовлетворённо хмыкает, когда обращает внимание на то, как любовно те отполированы, смазаны и раскрашены. — И что ты мне хотел… — Кику разворачивается в тот момент, когда тончайшая нить чакры захлопывает дверь за их спинами, и они остаются отрезанными от остального мира в царстве бездушных кукол и разобранных деталей. Под потолком горит тусклая лампочка, и Накику внезапно задаётся вопросом почему кукловоды любят работать в полумраке. Им разве не важно видеть мельчайшие детали? Разве не боятся они себе посадить зрение? Это глупые вопросы, которые проскакивают у неё в голове, отвлекая от главного: привычного запаха дерева, смолы и лака, запаха чистой кожи и мыла, которое покупает Широгику для всех. — Привет, — говорит Накику, когда Сасори, подхватывая её за бёдра, усаживает на стол, не сильно заботясь о том, что что-то падает на пол, с глухим стуком ударясь о скрипучие доски. — Кажется, мы давно с тобой не виделись. — Мы виделись сегодня несколько раз, — напоминает Скорпион, устраиваясь между её коленками и ведя аккуратным маленьким носом по шее. У неё это всегда вызывает мурашки предвкушения. — И вчера. — А до этого нет. И мы не виделись, мы пересекались, — поправляет Накику, зарываясь пальцами в его вроде бы и мягкие, но такие непослушные волосы. Если бы Сасори пришло в голову их тоже отрастить, наверняка они бы завивались ещё сильнее, чем её. — К тому же, я не только видеть тебя хочу. Я хочу тебя чувствовать. Накику прекрасно знает, что её заводит в этом мужчине: не то, что он красивый, как картинка, — да такому юному лицу сама Тсунаде-сама с её техникой позавидует! — а то, как эта картинка совершенно не вяжется с его умениями. Тонким, изящным рукам не стоит труда манипулировать что предметами, что живыми существами, он с их помощью играет другими, как иной музыкант на своём инструменте. Сасори может отойти в противоположный угол, спрятаться в тени и просто протянуть руку: и она кончит от своих собственных пальцев, повинуясь едва заметным движениям его. Он точно мастер, — данна, как его обозвал Дейдара, — мастер раздразнить и заставить терпеть, в то время, как сам он ненавидит кого-то ждать. Вместо этого он стаскивает её с рабочей поверхности, увлекая в глубокий, чувственный поцелуй, потом разворачивает с помощью нитей чакры и вжимает в стол, раздевая, но всё также не касаясь. Он был и её учителем, они ужасно похожи, если так подумать, Кику тоже ненавидит ожидание, она хнычет и трётся об него задницей, пока Сасори неторопливо покрывает её, освобождённую от одежды спину, лёгкими поцелуями, слизывая каплю пота, бегущую между острых лопаток. Ей жарко, её знобит, она трясётся и откидывает назад голову, чтобы предоставить больше доступа к самым чувствительным частям тела: шее и ушам. Волосы её собраны заколкой, так что не мешаются, но Сасори специально медлит, лишь обжигая горячим дыханием мочку, которую он даже и не прикусывает: скорее, дразняще задевает зубами. В конце концов его руки ложатся по обе стороны от её тела, когда она снова садится на стол, и их пальцы переплетаются, упираясь в горизонтальную поверхность, чтобы найти опору. Стоны Накику заглушает по привычке, совсем не стесняясь прикусывать плечо Сасори, на котором напрягаются не особо рельефные, но такие красивые и чётко выраженные мышцы. Она давно уже перешла на таблетки, и чувствовать в себе его без презерватива впервые за долгое время кажется настолько нереальным, что ей приходится сильнее сжимать челюсти, на что она получает лишь хриплый смешок прямо в ухо, от которого уже готова заскулить и кончить. Кику никогда не произносит его имени, и у них нет привычки разговаривать во время акта. Ей нравится слушать все пошлые звуки, с которыми их тела взаимодействуют, нравятся все гортанные рыки и тихий скулёж, прорывающиеся сквозь обкусанные губы. Ей нравится, как в полной тишине окружающего мира они становятся единым целым, неторопливо, осознанно, проникновенно, наслаждаясь каждой минутой. Ей нравится, когда, сотрясаясь в оргазме, она может просто беззвучно распахнуть губы в крике, который предназначен лишь для неё, потому что её подводят голосовые связки, потому что дыхание резко заканчивается в лёгких. Ей нравится, что Сасори всегда успокаивает собственное дыхание, уткнувшись куда-то в её кожу и не спеша отпустить от себя. Ей не нравится, что вся эта нежность и полная отдача друг другу испаряется с рассветом, словно их плотская любовь всегда должна оставаться под покровом ночи. Кику знает, что для Сасори она самая важная и любимая кукла. Но когда она просыпается, его уже нет, и она знает, что она у него всё равно никогда не будет одной. Делить его с Суной — это нормально. Она это знает, она с этим смирилась и согласилась. Но ей всё равно всегда всего мало. Понять бы ещё, почему.