Красное солнце пустыни

Часть 1.8. Шикамару. Январь, 15 лет после рождения Наруто.

HOYO-MiX, 文驰 — Rondo Across Countless Kalpas

+++

Шикамару ничуть не удивляется тому, что его назначают проктором первой части экзамена. Чему удивляться? Если его вообще снарядили им заниматься, логично доверить и проведение письменного теста. Это ужасно напряжно и утомительно, но ему хотя б самому не приходится заново во всей этой кутерьме участвовать. Сам он и два года назад был не в восторге от того, что их так рано отправили на экзамен, а уж какую суету подняла дома мать и вспоминать страшно! Сейчас ему хотя бы можно просто думать о том, чтобы все прошло спокойно и без эксцессов, чтобы ему же потом и не пришлось решать какие-то непредвиденные проблемы. Легче же предусмотреть как можно больше, чем разгребать неприятные последствия. Он бы вообще в этом всем не участвовал, но его припахали, а спорить с Годайме Хокаге у него нет никакого желания. Шикамару хочет жить, а не стать лепешкой, в которую его может одним ударом превратить эта темпераментная женщина. Почему-то ему на таких ужасно везет. У его собственной матери тот еще норов, Ино — тиран и деспот в юбке, Темари… Мысли его незаметно то и дело возвращаются к куноичи Песка, которую он так часто видит в Конохе с тех пор, как между деревнями был заключен союз. Она его постарше, тоже пугающая, но у нее нет глупых ужимок, она говорит нормально и не сходит с ума ни по какому Саске-куну. Шикамару всегда было наплевать на Учиху, но после того, как Ино несколько лет подряд вздыхала по нему вместе с табуном таких же влюбленных дур, тот ему поперек горла встал. А в печенках засел после того, как сбежал. Мудак, мендоксе, можно было и не пытаться его вернуть, раз Орочимару ему милее. Еще бы только до Наруто и Сакуры донести это, а то им же всенепременно нужно вернуть этого козла в Коноху, хотя по нему никто кроме них двоих и не скучает, что, в общем-то, очень показательно. — Ты не сможешь нам помочь? Подсказать? Шикамару, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — Ино трясет его за плечи так, словно хочет, чтобы из него что-то выпало или вылетело. Например, завтрак, которым мать накормила его с утра. Или душа. — Не могу, ты сама знаешь правила. Отпусти меня, женщина, мендоксе, как это мне надоело! — вяло огрызается Шикамару, отмахиваясь от ее рук, когда замечает Темари. Ему нужно к ней: отдельно потому что они ведут вместе экзамен, пускай он и проктор этого этапа, а отдельно просто потому что он хочет. Шикамару не знает почему ему так приятно проводить с ней время. Наверное, потому что она не дура, в отличие от большинства девушек. Темари в последнее время кажется ему спокойнее обычного, она улыбается чаще. Видимо, дома дела идут хорошо, раз она расслабляется. Шикамару говорит с ней о Суне, с неожиданным для себя интересом слушая, когда она отвечает ему на вопросы. Его внимание ей, кажется, льстит, но он и сам до конца еще не разобрался в том, что испытывает. Темари точно нравится ему больше других девушек, она и ведет себя иначе, поэтому он так сильно удивляется, когда по прибытию в Суну вдруг обнаруживает, что какой-то высокий светловолосый парень явно постарше так легко обвивает ее руками за плечи. Шикамару это лишает дара речи. Это же Темари, к которой страшно порой подступиться, настолько она грозная! А тут мало того, что позволяет кому-то себя обнять, так еще и выглядит при этом так, словно ничего особенного не происходит. Шикамару щурит темные глаза, наблюдая за этим излишне тесным взаимодействием и чувствуя приступ раздражения, от которого сводит зубы. Ему не дает покоя эта сцена, и он отлавливает Акеми ровно на пару минут. Ему нужно узнать что это за красавчик такой нарисовался рядом с Темари. Правда ведь красавчик, за такими всегда бегают. — Ты никому не сказал про моего отца? — обеспокоенно спрашивает она, глядя на него уставшими глазами. Икимоно Амен погиб как раз между первыми двумя этапами экзамена, но из-за суеты на это не обратили такого уж и большого внимания. Его проводили как положено, но гражданские заняты своими делами, а гостей от внутренних дел Конохи держали подальше. Ни к чему всем знать кто и от чего погибает. Шикамару, честно говоря, предпочел бы снять команду номер четыре с экзамена, потому что он искренне сомневается в способности Акеми трезво оценивать свои возможности и здраво рассуждать, но Хокаге-сама, выслушав Аикаву-сенсей, разрешила ее подопечным продолжить участие. Остается надеяться, что она верно оценила их состояние. С другой стороны, разве не должны шиноби уметь абстрагироваться от своих переживаний ради миссий? Это тоже может быть своеобразной проверкой. — Нет конечно, мендоксе, я же уже тебе пообещал, — отвечает Шикамару, никогда не слывший болтуном. — Высокий парень рядом с Темари. Кто он? — Высокий? — Это заставляет Акеми немного отмереть. Нет, правда, лучше бы она осталась в Конохе, а не участвовала в экзамене в таком состоянии, но остановить ее, как метко подметил Аичиро, было невозможно и опасно. Убила бы. — Светловолосый такой? Это ты, наверное, Ичи видел. — Он кто такой вообще? — Ирьенин, брат Накику… они дружат, на миссии часто ходят вместе. А что такое? — Ничего, просто спросил. Иди давай. И удачи. Шикамару пытается разобраться в себе, отвлекаясь от дела и за это себя ругая. Он не может ни на чем сосредоточиться как положено, думая о Темари и этом Ичи. Почему его раздражает, что рядом с ней кто-то? Чувствует Шикамару себя так, как обычно бывает когда его отвлекают от созерцания облаков. В нем селится неприятное чувство, будто бы он упускает что-то важное, что ему необходимо понять и осмыслить. Темари ловит его слишком пристальный взгляд и хмурится. Она одними губами спрашивает все ли в порядке, и Шикамару приходится сбросить с себя наваждение. Он дергает плечом и кивает. Не хватало еще, чтобы она что-то заметила и примоталась к нему с какими-нибудь глупыми вопросами. Ему хватает и того, что он не чувствует себя сейчас невероятно умным, хотя все превозносят его интеллект. Он и сам ведь им гордится, пусть и не показывает этого. Все в полном порядке, убеждает он себя и дальше, пока они проводят экзамен. Все идет не по плану, все его злит, особенно из-за того, что он нет-нет, а несет за всех ответственность, что принимает решения, что на него смотрят полными ожидания глазами. Как только отец выдерживает такое давление и выглядит при этом спокойным и даже веселым? Шикамару уже хочется сделать ноги, забраться на ближайшую крышу и просто полежать, да только ему никто не даст. Та же Темари найдет и утащит обратно на собрание, еще и по голове даст так, что он звезды увидит. С другой стороны, может, так и поступить? Зато она будет возиться с ним, пускай и ругая, а не стоять, прижавшись боком к Ичи. Шикамару совсем не нравится то, как этот каланча наклоняется к ней, — со стороны может показаться, что они целуются, — как она касается ладонью его плеча, как уголки ее губ приподнимаются, когда он что-то ей говорит. У них какие-то слишком близкие отношения, почти интимные, а Ичи ведь еще и старше. Может, он Темари нравится? Может, она ему нравится? Объективно: Темари красивая, умная, и у нее завораживающая улыбка. Шикамару вроде бы всегда это знал, но теперь, проговорив про себя список ее достоинств, не может прекратить о нем думать. Акеми сказала, что они друзья, и поводов ей не верить у него нет. Так почему у него не получается избавиться от мыслей об этом? Это же вообще не его дело, не его забота, его никак не касается. То, что и с кем делает Темари, к нему никакого отношения не имеет. Или имеет? Настроение у Шикамару портится, но все списывают это на сложности, возникшие с экзаменом. Он сам был бы благодарен, появись на их пороге сейчас Акацки всем составом, потому что так у него появилась бы хорошая возможность отвлечься. И, может быть, кого-то хорошенько ударить. Обычно у него не возникает желания на ком-то сорвать злость, но тут кулаки чешутся как никогда. Отсутствие Ино и Чоджи рядом он чувствует как никогда остро. Они оба достаточно шумные, чтобы не давать Шикамару фокусироваться на чем-то неважном, да и присматривать за ними требуется, иначе набедокурят. Его подруга хоть и умная, — она шла сразу после Саске по результатам выпускных экзаменов в академии, что уже о чем-то говорит, — а такая же темпераментная, как и Темари. У нее он, кстати, мог бы и совета попросить… Он вдруг передергивает плечами и хмуро смотрит на Темари, которая теперь стоит хотя бы со своим младшим братом-марионетчиком, а не с долговязым Ритсуми. Канкуро выглядит обеспокоенным, как и все они, и Шикамару хочет подойти поближе, но ноги его словно приросли к полу. Почему его вдруг так сильно начала волновать Темари, что он даже у Ино, не умеющей держать язык за зубами, готов что-то спрашивать? Это странно и ему не нравится, это не вписывается ни в какие его планы. Ему надо взять себя в руки, а не идти на поводу у глупых эмоций. И, тем не менее, когда Ичи снова подходит к Темари, Шикамару ненавязчиво вклинивается между ними и пальцами сжимает локоть девушки, наклоняясь к ней ближе, чтобы что-то сказать. Хоть и не придумал даже пока что именно. Он, кажется, просто сошел с ума.

Часть 1.8. Акеми. Январь, 15 лет после рождения Наруто.

Gabrielle Aplin — Human

+++

Отца хоронят с почестями, как и положено. Акеми стоит в первом ряду и пытается выдавить из себя хотя бы одну слезу. Не выходит, глаза у нее сухие до такой степени, что Кай выдает ей капли. Рядом плачет Рок Ли, держащий всхлипывающего Яхико за плечи, Гай-сенсей шмыгает носом, и на лице у Исаму-джи мокрые соленые дорожки, которые он даже не пытается спрятать. Акеми смотрит неотрывно на надгробие и пытается понять, как так произошло. Как мог ее отец, такой сильный, опытный и умелый взять и погибнуть? Как мог он оставить их с Яхико и не вернуться? Холодные пальцы Кая касаются ее шеи, путаются в отросших волосах, которые она даже не попыталась собрать, когда он притягивает ее к себе. От него пахнет лекарственными травами и чем-то горьковатым, но освежающим, кажется, лимоном. Акеми роняет голову ему на плечо, на секунду сжимает ладонями его бока и тут же отстраняется. Аичиро смотрит на нее грустными глазами, но молчит, не зная, что сказать, а Акикава-сенсей берет за руку и после похорон отводит их троих в тихий бар, где разрешает напиться. Алкоголь обжигает горло, согревает, и только тогда, сложив перед собой руки на столе, Акеми начинает плакать. Ей нужно заниматься Яхико, нужно утешать его, но она рыдает, оплакивая отца, собственное детство и будущее, которое уже никогда не будет таким, каким они себе его представляли. Амен-сан мертв, и как бы сильно она ни любила Исаму-джи, тот никогда не заменит своего старшего брата. Его назначают на место главы клана, чему он совсем не рад, потому что и сам хочет горевать спокойно и тихо, как он делает все в этой жизни. Акеми кусает себя за запястье над красным браслетом с бусиной, подаренным ей Канкуро, и пытается хотя бы не плакать в голос, когда чувствует прикосновения к своей напряженной спине. — У нее потом голова будет болеть от таких рыданий, — слышит она голос Кая. Он сидит напротив нее, протягивает руку и сжимает ее локоть. — Пусть поплачет, — спокойно возражает ему Аикава-сенсей, как раз и поглаживающая ее между лопаток. Получать от нее ласку непривычно, но Акеми сейчас все равно. Ей вообще хочется спрятать голову у нее на коленях, но для этого нужно сменить позу, а двигаться она не может. — Ты же ирьенин, вылечишь, — поддерживает наставницу Аичиро и потом в какой-то момент подсаживается к ней с другой стороны. Он обнимает ее, почти накрывая собой и пряча от чужих глаз. Засыпает она в кровати Кая, в которую ее укладывает сам хозяин. Ей все равно кто раздевает и переодевает ее, ей все равно кто сидит с ней и гладит по спине, ей все равно, потому что это все неважно. Просыпается утром Акеми с опухшим лицом и гудящей головой, молча сидит за завтраком, не находя в себе силы поблагодарить всех собравшихся за участие. Ей кажется, что внутри у нее что-то умерло, сгорело дотла и осело пеплом. — Мы можем отказаться от экзамена. Пройдем в другой раз, — предлагает Кай, и это неожиданно. Он больше всех торопится вырасти в звании, и Акеми хорошо знает, как сильно он стремился попасть на экзамен. В прошлый раз их дисквалифицировали, что очень ударило его по самолюбию. — Ну, не мы первые, не мы последние, правда же? — нарочито бодро говорит Аичиро, на что Аикава-сенсей согласно кивает. — Спешка нам ни к чему, — спокойно подтверждает она, и это выводит Акеми из себя. Она громко ставит стакан с водой на стол, едва не проливая содержимое. Отец Аичиро, к счастью, уже в аптеке и не может наблюдать эту сцену. Ругаться со своими товарищами по команде при нем ей было бы чудовищно стыдно. — Вы издеваетесь? — спрашивает она, хмуря оглядывая наставницу и своих друзей. — Решили из-за меня вообще на все забить? Я в порядке. — Ты потеряла отца, Акеми, — напоминает ей Аикава-сенсей так, словно она могла об этом забыть. — Вот именно. Это я потеряла отца, это мое горе, и я с ним как-нибудь справлюсь. Мы не будем отказываться ни от чего из-за меня. В жизни вас всех не прошу, если вы так поступите! — В любое другое время Аикава-сенсей непременно одернула бы ее за такой тон, но сегодня она прощает ее и никаких замечаний не делает. Единственный, кто еще пытается поговорить с ней, это Аичиро, но Акеми ничего не желает слушать. Она не хочет ни о чем разговаривать, не хочет ни с кем ничем делиться и с трудом находит в себе силы утешить Яхико. Брат для нее важнее всех, поэтому она заставляет себя быть для него сильной. Она за него переживает больше, чем за себя, и его баюкает у себя на коленях, обещая ему, что все будет хорошо. Акеми даже говорит, что их отец все равно с ними, как и мать, что оба они присматривают за своими детьми, но сама в это не верит. Если бы кто-то из них был рядом, то дал бы какой-то знак, а его нет. Смерть — это финал, и с той стороны уже никак не вернуться. Бабушку Акеми тоже старательно избегает. Мэйко-сан не может ей сказать ничего, что ее бы утешило, только повторять все сказанное: как всем жаль, нужно оставаться сильными, потом будет легче. Это все Акеми и сама знает и слышать никак не хочет. Всем жаль, это было видно на похоронах. Нужно оставаться сильной — да, хотя бы ради Яхико, который как никогда сильно нуждается в опоре. Потом будет легче, но до этого «потом» еще бы дожить, а пока куда легче запереть все чувства под замок. Поболит и пройдет, поболит и пройдет, поболит и пройдет. Акеми не так представляла себе свой следующий визит в Суну. Он должен был быть счастливым и веселым, она собиралась встретиться во всеми, по кому успела соскучиться, а сейчас надеется ни с кем не пересечься. Ей хочется верить, что она достаточно хорошо держит себя в руках и по ней не видно, что что-то стряслось, но ее гложут вполне оправданные сомнения. К сожалению, в искусстве притворства она так до конца и не преуспела — когда дело касается близких ей людей, то явная ложь дается ей тяжело. Акеми кажется, что если кто-то из них увидит ее, то она сломается и не сможет собрать себя обратно. Пока что ей куда легче притворяться, что все в порядке и избегать всех, кто мог бы легко ее игру раскусить. Она сосредотачивается на втором этапе, пользуясь тем, что они с Аичиро знают Суну куда лучше, чем все остальные не местные участники экзамена. Кай подстраивается под них, прекрасно понимая, что здесь ему не стоит умничать, и два свитка они добывают без особого труда. Всего лишь пара столкновений, причем одно со незнакомыми им генинами, оказавшимися куда агрессивнее, чем можно было себе представить. — Могло быть и хуже, — замечает Аичиро, подкидывая свиток в воздухе. — Здесь нас хотя бы не пытаются активно убить, — ну, или это им так повезло. Акеми вот видела другие команды, некоторые выглядели очень недобро. Та же Сая, заметив ее, так хищно улыбнулась, что Акеми невольно взмолилась, чтобы они не встретились: она сейчас в таком состоянии, что песчаницу бы, пожалуй, отдала на съедение мурасаки, не почувствовав никаких угрызений совести. Хорошо, что Сора уже чунин, иначе бы Акеми точно не удержалась свести с ней счеты. Интересно, что у нее сейчас с Канкуро? Наверное, они вместе, наверное, встречаются и занимаются всем тем, чем самой Акеми с ним и не светит. Странно, что эта мысль еще способна ее расстроить. Ей казалось, что эта боль уже не должна чувствоваться. — У нас сейчас будут другие проблемы, — говорит Акеми, чьи гуре снуют в песке. Она отсылает их от себя достаточно далеко, чтобы иметь представление о происходящем с остальными, и ей становится тревожно от тех картин, которые она получает. — Песок начинает вихриться. Песчаные бури Акеми уже видела. Накику, усадившая ее рядом с собой тогда рассказала ей, что нужно беречь глаза и искать укрытие, чтобы переждать. С гуре в такую бурю сложно, тем более, что песок становится зыбким, и даже с помощью чакры держаться на ногах сложно. Аичиро в какой-то момент чертыхается, едва не падая, но Кай вовремя ловит его за шиворот, придерживая. Спрятаться негде, лески Акеми, за которые они держатся, тоже не будут помогать им долго. — Есть идеи? Акеми! — кричит Кай, чей голос почти теряется в реве ветра. Обычно за идеи отвечает как раз он, но дело дрянь, так что обращаться приходится уже к ней. К Аичиро толку нет, у него даже по техникам ничего такого не выучено, что могло бы им помочь. Акеми прислушивается к ящерицам, которых все сложнее контролировать, — интересно, если ей удасться призваться Кодай но Хаха, чтобы та укрыла их, та пришибет ее сразу или когда буря пройдет? — и вдруг резко поворачивается направо, забывая даже прикрыть глаза. Синие нити чакры обвиваются вокруг нее, резко тянут вперед, и в следующее мгновение она оказывается притиснута к крепкой груди Канкуро. На нее накатывает волна облегчения, от которой слабеют ноги: вот вроде бы и страшно не было, а от осознания, что теперь можно ни о чем не думать и просто переложить весь груз ответственности за себя и остальных на кого-то еще, ее начинает вести. — Дай я тебя закутаю. Ты в порядке? — ответить ему у Акеми нет никаких сил. Она только кивает, позволяя надеть на нее плащ, и удивленно охает, когда он крепче к себе ее прижимает, не давая отстраниться. — Экзамен приостановлен, все будут ждать продолжения в безопасном месте! — Куро, отпусти, — шипит Акеми, когда он подхватывает ее на руки. Ей стыдно и плохо: отчасти из-за того, что ее глупое сердце сладко сжимается, а отчасти из-за желания расплакаться, уткнувшись ему в шею. Канкуро ее даже не слушает, только поудобнее перехватывает и на ноги опускает уже у входа в убежище. — Она в порядке? — стягивая с себя маску, спрашивает Темари и, не дожидаясь ничьего ответа, сама заглядывает в лицо Акеми, чтобы убедиться. — Вроде, ты в порядке, но здесь Ичи, так что идите к нему, пусть всех осмотрит. — У нас в команде ирьенин, — пытается возразить Акеми, но Канкуро уже тащит ее за собой, пока Аичиро то же самое делает с Каем, очень недовольным сомнениями в его способностях медика. Вокруг уйма народу, замечает Акеми. Кто-то ранен, кто-то напуган, а кто-то просто устал. На стресс у всех людей реакция разная, поэтому кто-то мелко дрожит, кто-то без умолку болтает, а кто-то просто сидит и смотрит в одну точку. Не понять их сложно, никто не ожидал песчаной бури, многих это выбило из колеи. Она и сама чувствует себя неважно, но подозревает, что это от всего, что навалилось на нее разом. Канкуро крепко держит ее за руку, а потом подталкивает вперед, и Акеми, на кого-то засмотревшись, буквально влетает в Накику. — Кику-анэ, — выдыхает она, когда девушка помогает ей избавиться от плаща и обнимает. От нее пахнет травами и имбирем, запах, успевший за год стать родным, успокаивает. — У тебя волосы отросли, — отмечает Накику, оглядывая ее на предмет каких-то повреждений. Она неожиданно ласково убирает с ее лба волосы, заправляет длинные пряди за уши. — Ичи, сюда иди, осмотри вначале наших. — Зачем его дергать, я в порядке… — снова пытается возразить Акеми. Нельзя же отдавать предпочтение своим, когда кругом столько народу, но Накику на такое всегда было плевать. От мысли об этом у Акеми начинает пощипывать в глазах уже не от песка даже, а от того, как сильно она, оказывается, по своим песчаникам соскучилась. Ей хочется сказать об этом Накику, но та уже уже переключается на Аичиро, пусть и поглядывает на нее. Тот знакомит ее с Каем, который пытается вытряхнуть из светлых волос песок. Ему, как, кстати, и Ичи, не нравится грязь. — Не надо меня осматривать, — просит Акеми у Ичи, когда тот возникает перед ней. Она оглядывается на Канкуро, но тот буравит ее таким пристальным взглядом, что становится ясно — спорить бессмысленно. От нее не отстанут, пока не убедятся в том, что она здорова. — Еще чего скажешь, — возражает Ичи очень недовольным тоном. — Ты свои руки видела? — Только сейчас Акеми опускает глаза на свои ладони, замечая, что они изрезаны. Леской, судя по всему, а она и внимания не обратила из-за бури, даже не почувствовала боли. Ичи сажает ее на лавку, сам опускается перед ней на колени и берет руки в свои, приступая к лечению. Акеми молча наблюдает за тем, как он заживляет тонкие раны. Они кровят, потом нужно будет смыть все, но пока она может только сидеть и смотреть на его красивое сосредоточенное лицо. — Ты в порядке? — спрашивает Канкуро, нависая рядом. Он явно торопится, как и Ичи, но оба ждут ее ответа. Акеми только кивает и пытается улыбнуться. Говорить она не хочет; легче молчать, делая вид, что все действительно в порядке и радоваться тому, что все заняты и не обращают на нее внимания. Обычно ей очень хочется, чтобы все было иначе, но не сегодня, не в этот раз. Только Накику она потом крепко-крепко обнимает, прячет лицо у нее на плече, прежде чем им приходится разойтись. Канкуро это делает молча, Ичи же хотя бы прощается, легко касаясь ее шеи пальцами. Экзамен завершают, не доводя его до третьего этапа. Это обидно, но их всех хотя бы не дисквалифицировали, оставив на усмотрение каждого Каге повышение ранга участников. Кай ворчит всю оставшуюся дорогу и клянется, что устроит Тсунаде-сама страшный скандал, если она не сочтет их достойными звания чунина. Аикава-сенсей пытается его осадить и вступает с ним в долгий спор, в котором участвует Аичиро, меняя стороны каждые десять минут, но не Акеми. Акеми хочется домой и завернуться в кокон из одеяла так, как любит это делать Накику. Только в Конохе Акеми узнает от Шикамару о произошедшем и бледнеет от одной только мысли, что с Гаарой могло произойти что-то плохое. У нее внутри все обмирает, крошится и болит. Она не хочет больше никого терять, не хочет хоронить, пускай для шиноби это и неизбежность. Просто боль от потери отца еще слишком сильная и не дает ей покоя. В своей комнате Акеми вешает колокольчики, которые обнаруживает в поясной сумке. Она точно знает, что это подарок от Канкуро и ласково касается пальцами, гадая, когда он успел подложить ей этот небольшой сверток. Почему не подошел даже, раз нашел время добраться до ее сумки? Зачем так? Молча, без слов, непонятно почему. И также молча и незримо Сай — а кто же еще? — оставляет на ее подоконнике рисунок, после которого она плачет всю ночь. Отец на нем громко смеется, и Акеми готова поклясться, что слышит его смех, такой же, когда он обнимал их с Яхико. Так больно ей не было никогда в жизни, и она не знает когда ей станет лучше. Она не помнит, чтобы в детстве, когда ее мать погибла, ей было так же плохо.

Часть 1.8. Канкуро. Январь, 15 лет после рождения Наруто.

Tanir, Tyomcha — Проблема

+++

Канкуро не думает об Акеми большую часть времени. Во всяком случае, если он и ловит себя на мыслях о ней, то они проскальзывают в его голове шустрыми ужами, которых никак не поймать за хвост. Она запомнилась ему ещё на первом совместном экзамене на чунина в Конохе, и Канкуро бы даже не сказал чем конкретно, кроме того, что она яркая и прилипчивая. Но запомнилась настолько, что он даже что-то умудрился рассказать не только Темари, но ещё и Накику. С Ритсуми они не сказать, что сильно были дружны, но как-то так получилось, что постоянно околачивались вместе: то в академии, то у Сасори-сенсея, так что и разговорились со временем. Комментировать ужасно внезапное и нелепое признание она никак не стала, только хитро стрельнула глазами и умчалась виснуть на своём опекуне: она делала это в любой удобный момент когда Сасори-сенсей оказывался поблизости. У девчонки была явно какая-то нездоровая к нему привязанность. Впрочем, он тоже никак это не комментировал, так что если они с Накику и думали что-то друг про друга, первое время это не произносилось вслух. А потом Акеми приехала с командой к ним по обмену. На год, ни много ни мало. Канкуро не думает о ней, а если быть честным с самим собой, то думает, просто гонит эти мысли подальше. Ему нравится проводить с ней время, ему нравится быть для неё авторитетом, — он уверен, что и Накику это нравится, ведь у неё самомнения на трёх человек хватит, хотя было бы от чего, — это лестно, видеть столько искреннего обожания в её глазах, когда он дарит ей крохи внимания. Канкуро никогда не любил детей, к которым причислял всех тех, кто его младше хотя бы на год. Исключениями стали разве что Гаара после прошлого экзамена, да Широгику его не сильно напрягала, потому что была очень тихой и незаметной девочкой, несмотря на свою весьма необычную для Суны внешность. Канкуро уже даже думает наведаться в Коноху как-нибудь в ближайшее время. В конце концов, у них же обмен, вон, Темари успела стать послом и одним из организатором их общего экзамена, только вот времени внезапно не хватает. В ноябре и декабре он ходит на миссии с Накику, которые им находит Сасори-сенсей, а в январе её забирают писать отчётности, а он берёт миссии уже с другими командами. В том числе с Сорой. Куноичи к нему липнет, но липнет не так, как Акеми — оно и понятно, ведь Сора взрослее! Взрослее и предлагает ему не просто обожание, но и куда более приземлённые вещи. Она красивая, фигуристая, сладко пахнущая — иногда слишком приторно, потому что сейчас этот персик чуть ли не у каждой третьей девушки, которая увлекается своей внешностью и способами себя подать — и скучная. Кроме того, по какой-то непонятной причине, она не нравится никому из его окружения. Темари просто брезгливо кривится, когда замечает их вместе, Ичи кидает вроде бы и равнодушные, но вроде бы и насмешливо-осуждающие взгляды, Гаара просто вздыхает, оставаясь отстранённо-вежливым, а Накику откровенно смотрит на девушку, как на кучу говна у себя под ногами. Сора не остаётся в долгу, но прекрасно знает своё место: с любимицей Сасори-сан тягаться ей не по силам. Канкуро, в принципе, всё равно, он же не под венец её тащить собрался, ему просто удобно с ней иногда перепихнуться. Он не пускает её больше необходимого в личное пространство, а Сора не настаивает — во всяком случае, не явно и без напора, она своё место знает и рядом с ним. Как ни посмотри, нормальная девушка, ни на что не претендующая, возможно, слишком ехидная порой, но он сам в десять раз хуже, его же как-то терпят. Девятнадцатого января, естественно никаких праздников устраивать в этом году не планируется: у них экзамен в самом разгаре, и то, каким образом он заканчивается, приводит в смятение всех: и гостей и организаторов. Песчаные бури не что-то редкое, но конкретно эта, конкретно то, что и кто стоят за кулисами, провоцирует куда большие осложнения: третий этап отменяется, и, скорее всего, только благодаря выступлению Гаары и своевременному вмешательству джонинов и чунинов нет большей паники, чем ожидалось. Без помощи самих генинов остальных деревень — в первую очередь, конечно же, Конохи — тоже. Канкуро находит Акеми — не может не выделить среди остальных её рыжие яркие волосы — и тянет её в убежище. Он остаётся с ней ещё какое-то время, хотя ему надо проверять и искать других пострадавших, пристально смотрит на Ичи, которому до него вообще нет дела, и в какой-то момент уходит, когда Акеми прячет лицо на плече Накику. Прежде, чем Акеми отчаливает домой, он успевает лишь положить купленные когда-то дня неё и позабытые почему-то колокольчики, но не спросить о том, что у неё случилось. Что-то, не связанное с экзаменом точно. Что-то, что она старательно и почти успешно пытается спрятать. Только он-то видит, ведь она столько времени липла к нему, что невольно он выучил её слишком хорошо. Её и Накику, которая отлавливает его спустя пару дней, напоминая, что нужно всё-таки что-то организовать для Гаары-отото. Непонятно кому принадлежала идея так звать его младшего брата, но Акеми и даже иногда сама Кику так к нему обращаются. Хотя, вообще-то, Казекаге старше Икимоно. — Что, например? И они опять будут праздновать вместе с Ичи? — Нет, — скупо говорит Накику. У неё тоже явно что-то произошло, но из неё и клещами не вытащишь что конкретно, да и разве Канкуро это интересно? Наверняка, что-то, касающееся Сасори-сенсея. — Слушай, ты идиот, Гаара пусть и Казекаге, но ему важно знать, что его любят не только за удачные законы и приказы. Мы же его семья, вы с Темари особенно. Почему я тебе должна очевидные вещи объяснять, ты что… — она осекается и мотает головой. Канкуро отрешённо смотрит на плавно двигающиеся в такт волосы, забранные наверх заколкой. Эта причёска делает её, внезапно, старше, учитывая, что красота у Накику более резкая, чем у той же Соры или Акеми. Канкуро понимает, что об Акеми он всё-таки думает постоянно. Думает и на празднике, который в итоге организовывают Накику с Ичи. У него с Темари находится слишком много дел, и сам профуканный именинник оказывается занятым с Мацури и Широгику. Так что сюрпризом это становится и для него. Вечер заканчивается в баре «Акасуна», который Темари с Накику когда-то нашли и умолчали про него только потому, что Кику боялась, что Сасори сразу прикроет лавочку. Бар, ясное дело, был подпольным и несогласованным с советом, хотя открылся аккурат в тот год, когда нукенин вернулся в Суну. Местной фишкой было обязательное ношение масок Анбу, закрывающих верхнюю часть лица. Канкуро в кои-то веки не присоединяется к общему веселью, а сидит в углу и наблюдает. Гаара выглядит всё ещё немного напряжённым, то и неудивительно, он хоть и кажется хладнокровным и стойким, но искренне переживает за сохранность и собственных подчинённых, и союзников, и даже тех, с кем у них остаются неоднозначные отношения, вроде Камня и Облака. Ичи и Темари, как обычно, два неразлучника, что явно не нравится новоприобретённой девушке старшего Ритсуми. Непонятно зачем он вообще решился на серьёзные отношения — серьёзные, по крайней мере, с его слов, потому что Темари и собственной сестре он уделяет куда больше внимания, чем Аими. Та только вернулась с миссии, так что даже не в курсе что произошло на экзамене, если, конечно, не просветил её парень. Мацури и Юката робко пробуют местные коктейли под науськивающие комментарии Накику. Она сама будто бы рада здесь быть, а вроде как и свалить хочет уже, и Канкуро задаётся вопросом по какой конкретно причине. Им с Кику шестнадцать, и они давно уже не дети. Им шестнадцать, и они ниндзя. Убийства для них привычны и обыденны, это то, чему их учат с детства. Защищать деревню, уничтожать врагов. Только в академии почему-то говорят только об обязательствах, и забывают углубляться в другие немаловажные детали. Например, в то, какими разными могут быть пытки, если ниндзя попадает в плен. О том, что враг может не только попытаться прямо или хитро убить, но и соблазнить, что куда проще и куда действеннее. Ни в одной академии куноичи не учат пользоваться своими особенностями, но они сами это как-то постигают. Ни в одной академии шиноби не предупреждают о том, что организм может предать не только из-за боли, яда или гендзюцу, но и по куда более банальным причинам: влечения, например. Канкуро знает, что секс и любовь это совершенно разные вещи. Он ловит взгляд Накику и понимает, что они с ней похожи в самых разных аспектах, хотя так и не скажешь. Она опрокидывает в себя шот, глядя ему прямо в глаза с не менее ядовитой усмешкой, какую можно заметить у него на губах. А затем в бар заходит Сора — ведь маски на самом деле никого не скрывают, а толстую, тяжёлую, длинную золотисто-рыжеватую косу не узнать невозможно. Канкуро не думает об Акеми, потому что он хочет думать о собственном удовольствии, о том, как, оказывается, просто разделять секс и всё остальное в этой жизни, когда уже подготовлен, научен, и эмоций никаких не испытываешь. В подобную ловушку врага он точно не попадётся. Канкуро врёт сам себе, потому что об Акеми он думает. Только с сексом это никак не связано, а с чем — он пока не готов признаться. Даже самому себе.

Часть 1.8. Накику. Январь, 15 лет после рождения Наруто.

Daniel Lavoie (Notre Dame de Paris) — Tu vas me détruire

+++

Накику собирает отчёты и тщательно упаковывает в рюкзак, состоящий, кажется, из сплошных свитков. Тут не только всё, что касается неудачного — хотя, это ещё как посмотреть — экзамена, но и предметы первой необходимости для дороги и её краткого пребывания в Конохе. Можно подумать, Сасори её в экспедицию на другой материк снарядил. Ведь это именно он собирал большую часть припасов. Сам опекун стоит, прислонившись к косяку двери и сложив руки на груди. Наблюдает за ней через полузакрытые веки, вроде расслабленный, но она знает лучше. — Я сама не хочу туда надолго… — Это на пару дней, — резко обрывает Сасори. — И я не поэтому. — А почему? — у неё на губах расцветает довольная усмешка, но Сасори, хоть и розовеет слегка скулами, сурово качает головой. — Будь там осторожна, хорошо? Оставайся с Ичи и Темари, это всё, о чём я тебя прошу. Что с ней может такого произойти в Конохе, Накику не представляет. Не станет же тот же Орочимару готовить очередной налёт именно в тот момент, когда она будет в союзной деревне? — Проблемы? — вскидывает бровь Накику. — Акацки, — кратко и непонятно бросает Сасори. — И вообще. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. — Ага, именно поэтому ты меня постоянно пытаешься выпнуть на миссии. И он выпинывает её к Чиё-баа, не заморачиваясь тем, чтобы попрощаться. Сам удаляется с Канкуро, которому тоже собирается поручить какую-то миссию. Иногда у Накику возникает ощущение, что они уже какая-то давно женатая пара, которая больше срётся и закатывает глаза на свою вторую половинку. С ней себя Сасори так и ведёт большую часть времени, даже супружеский долг не выполняя как следует. Он всё также ночами где-то пропадает большую часть времени, всё также бдит над новыми поколениями шиноби Суны, всё также старательно над чем-то работает в мастерской. Накику иногда становится страшно, что она ему уже надоела, как надоели и все остальные, за кем ему приходится следить, и что вот-вот Кровавый Скорпион всё-таки превратит себя в марионетку и свалит из деревни навсегда и насовсем. На следующий день они с Темари и Ичи отбывают, и единственное напутствие, которое она получает от любимого: не забывать, что у неё есть хенка. И что она должна его тренировать, но не показывать в Конохе. И что Окоджори, — её горностай, родственник Каматари, ласки Темари, которого она теперь умеет призывать, — может и владеет одной-единственной техникой футона, но ей это никак не поможет покрыть собственное отсутствие таланта к ниндзюцу. Что поделать: Кику с чужой чакрой манипулировать научилась, а вот со своей… Даже над её катоном смеётся вся семья, а ведь чакра огня её базовая и, кажется, единственная. В дороге ничего не случается, кроме неловкого разговора Темари и Ичи, который Накику бессовестно подслушивает. У Темари вроде как интерес к Шикамару, с которым Накику мельком познакомилась на экзамене, у Ичи вроде как официальная девушка. И эти два неразлучника вроде как поняли, что слишком уж фамильярно себя ведут друг с другом. Почти как Сасори и Накику. Накику на это замечание беззвучно фыркает. Ичи и Темари до них с Сасори… такого никогда не случится, к сожалению. Тема-чан лично Кику нравится куда больше всех бывших пассий Ичи, и тем более, Аими, которая смотрится как подросший и крайне неудачный вариант Ако-имото. Но чего нет, того нет: никакой романтической вспышки между её братом и сестрой Казекаге как не вспыхивало, так, скорее всего, и не вспыхнет. Кику лежит в своей палатке и дразнит веточкой призванного зверька. Говорить Окоджори не умеет, но он ласкун и обожает играться. А ещё обнюхивать её, забавно дёргая мордочкой. У Каматари оружие — серп, а у его дальнего родственника — довольно для него крупная, хоть и меньше стандартной, нагината. Кику бы себе хотела такую, но в оружии она совершенно не разбирается, разве что умеет пользоваться кунаем по назначению. С Окоджори под боком она и засыпает, а когда рано утром её будит Ичи, то горностая, ожидаемо, уже нет: её чакры не хватает на то, чтобы долго удерживать призыв. У неё вообще запас чакры довольно маленький, меньше даже чем у брата и сестры. Обидно, но хенка не такой энергозатратный, как инка, так что Накику особо не переживает по этому поводу. В деревню они прибывают утром четвёртого дня пути, потому что сделали небольшой крюк, помогая каравану, параллельно им следующему из Суны в Коноху. Это день рождения Ичи, и Кику уже планирует отлучиться на рынок или в магазин, чтобы присмотреть брату подарок, который заранее не купила: её голова была сначала занята Сасори, потом экзаменом, потом опять Сасори, а в итоге она решила, что лучше будет присмотреть что-то оригинальное и экзотическое. Ведь что она, что Ичи первый раз посещают деревню, скрытую в Листе. Отчёты она передаёт Темари, отводя её в уголок и обещая встретить их во дворце Хокаге. У неё слишком хорошее настроение, да и чунины, которые их встретили — Котетсу и Изумо — уверяют, что ничего страшного, если она отлучится на часик и отчитается позже. Они её, оказывается, заочно уже знают, потому что Аичиро успел им разболтать кучу всего о Суне и новых знакомых. Ичи такое положение вещей не нравится, к тому же, Накику знает, Сасори и с ним успел поговорить, но она поступает по-своему и, едва он отвлекается, призывает инка, ныряя в толпу, следующую в сторону огромного базара, виднеющегося в середине площади недалеко от дворца. Кику радуется тому, что она скоро увидит Акеми и, наверняка, для рыжей это будет сюрпризом, ведь Темари должна была прибыть в одиночку. Она радуется тому, что вечером они, наверняка, найдут неплохое местечко, чтобы как следует отметить день рождения её брата. Она радуется тому, что здесь не так жарко, как в Суне и всё новое, и она совершенно точно хочет что-то и для Сасори приобрести. И она радуется тому, что несмотря на все подводные камни, Сасори её, кажется, любит. Любит, лелеет, беспокоится, и, вспоминая как хорошо ей у него в руках, Кику глупо улыбается и вздрагивает от удовольствия, пока кто-то не хватает её за плечо, когда она внезапно оказывается возле какого-то пустого узкого переулка. Кику не понимает, кто бы мог её заметить под инка — пока нет физического контакта, это невозможно. Точнее, возможно, конечно, ведь антисенсор из неё не ахти какой, но посреди деревни на базаре вряд ли найдётся сенсор, способный почувствовать её присутствие и, тем более, желающий зачем-то её облапать. Она выпускает когти хенка, которые Сасори ей почти приказал не показывать, только вот запястья её уже надёжно скручены, а сама она прижата к забору, глядя прямо в прорези маски Анбу. Что от неё понадобилось Анбу Конохи? Кику замирает, лихорадочно думая что лучше: отозвать инка и заорать во всю мощь лёгких или подгадать удачный момент, чтобы освободить из плена руки. — Тебе нельзя здесь быть! — голос одновременно знакомый и нет, ломающийся и напоминающий трещины на стекле. — Зачем ты здесь? — Сай? — неуверенно тянет Накику, вглядываясь в чернильно-чёрные раскосые глаза напротив. — Это ты? — Я — хорёк, — он тут же становится бесстрастным и, кем бы он ни был, парень отворачивается, явно избегая её пристального внимания. Кику оглядывает его обмундирование и не может понять, как член команды Аикавы-сенсей, пусть и временный, вдруг стал Анбу за пару месяцев, что она его не видела. Он же, вроде, генин? И на экзамене она его совершенно точно не видела. Даже в списках участников. Только вот способности его были явно выше, чем у генина. Она же заметила, ещё на их совместной миссии. — Кто ты? — Кику бы отодвинулась, но некуда: позади неё стена, спереди — то ли Сай, то ли хорёк, то ли генин, то ли Анбу, хер поймёшь кто он. Справа, в паре метров, оживлённая улица, а они стоят, прикрытые её инка и никем не видимые и не слышимые, в переулке, где мимо них едва ли один человек прошёл. — Неважно, — глухо бросает Сай. — Ты надолго в Конохе? — До завтра. — Хорошо. Хорошо, тебе нельзя здесь быть, — повторяет он надтреснутым голосом. Каким-то механическим, отрывистым, ещё более странным, чем обычно. — Никому не говори, что видела меня, поняла? — Тебя? — ей самой неуютно, но Кику приказывает себе звучать насмешливо. — То есть, какого-то хорька из Анбу? Видела и видела, мимо проходил. — Да, мимо проходил, — бормочет Сай и, чуть сдвигая маску в сторону, стремительно наклоняется и целует её, не забывая крепко удерживать запястья. Она машинально отвечает — она привыкла с ним целоваться, и даже три месяца спустя ей кажется, что это что-то обычное. Она совершенно точно этого делать не должна, вся ситуация кажется ей каким-то сюром, и она всё ещё не понимает каким образом он мог её обнаружить под инка. Но её так никогда не целовал никто и даже Сасори: отчаянно, безжалостно, кусаясь и облизывая губы, сталкиваясь зубами и выдавливая из себя какие-то явно нечеловеческие звуки. Может, он и правда хорёк? Тоже родственник Окоджори и Каматари? — Никому, поняла? — всхлипывает Сай, прежде чем исчезнуть в вихре чернил, часть из которых попадает на её костюм и руки. Кляксы собираются вместе, превращаясь в стрекозу, замирающую на её поясе. — Поняла, поняла, — ворчит Накику, переводя дыхание. Себя она чувствует предательницей, только непонятно по отношению к кому. Настроение её портится, но до рынка она всё-таки добирается. Покупает Ичи подарок, но на Сасори у неё не хватает воображения, потому что мысли заняты совсем другим. Вместо того, чтобы идти к Хокаге она останавливает какого-то попавшегося по пути шиноби в жилете чунина и спрашивает как пройти к поместью Икимоно. Сердце её отбивает в груди чечётку, и если кто и может его сейчас успокоить, это Акеми. Ничего она ей говорить, конечно, не будет, но незамутнённый кусочек искренности и позитива ей сейчас явно не помешает. Она не так себе представляла свой первый визит в Коноху. И уже жалеет, что вообще сюда явилась.