This Bitter End | Этот горький конец

Гермиона — настоящее время, сентябрь 2010 года Сократ однажды сказал, что «жизнь без испытаний — это не жизнь», и Гермиона не может с ним не согласиться. За прожитые тридцать один год она провела много времени, размышляя о своём выборе, поступках и переменах, на которые могла бы пойти. Она уделила немало дней лепке себя, обтёсывая старую форму, пока не смогла превратить её в нечто новое. Драко — не единственный, кто изменился. В этом и заключается прелесть времени: оно продолжает свой бег и уходит, а остановить его невозможно. Гермионе пришлось принять это, научиться делать правильный выбор и отбросить гордость, чтобы оказаться там, где она сейчас. Она выросла — причём весьма заметно, и, подобно первым весенним цветам, готова жить. Когда-то она очень боялась того, что Драко заставлял её чувствовать. Ему всегда была присуща поразительная способность дарить ей покой и одновременно воспламенять её душу. Эти ощущения противоречивы, несовместимы по своей природе, и всё же Драко — настоящий лабиринт, из которого Грейнджер не может выбраться. Но, даже потерявшись в нём, она больше не хочет бежать. Когда Гермиона смотрит на него, она не видит неопределённости, не замечает нависшей тени их прошлого. Она видит надежду. Драко взирает на мир как презираемый мужчина, но, когда встречается с ней глазами, его лицо смягчается, приобретая предназначенное только для неё выражение. Его взгляд простой и в то же время монументальный. В нём читается вечность, обещание будущего как в этой жизни, так и в последующих. Гермиона чувствует это всеми фибрами души, своей магией. Магией, которой она охотно поделится с Драко. Никогда прежде Грейнджер не была так уверена в правильности своего выбора. Но теперь, освободившись от оков страха, она готова сделать этот последний шаг вместе с Драко. Её душа, магия и сердце принадлежат ему, и она отдаст их легко и по доброй воле. Они с Драко решили, что, за исключением Поттеров и Ноттов, повременят с рассказом остальным друзьям и родственникам. Гермиона знает, что Нарцисса и Молли придут в ярость, что обе ведьмы сочтут их действия эгоизмом, но Гарри выразился как нельзя точнее: сегодняшний день посвящён только их с Драко единению и никому больше. Тео, в свою очередь, поддержал слова Гарри, но высказался по поводу всей секретности несколько грубее: «К Салазару старых ведьм». По правде говоря, Гермиона опасается только реакции Пэнси и Рона. У обоих вспыльчивый характер, и Грейнджер знает, что они скорее обидятся, нежели рассердятся на то, что их не поставили в известность. Решение сохранить всё в тайне далось нелегко. Во-первых, Гермиона не может позволить себе разочаровать Пэнси, если связывание душ не восстановит магию Драко, а, во-вторых, она не может предугадать, как к связыванию именно с Драко отнесётся Рон. И всё же, невзирая на тревогу, пытающуюся затуманить разум, она рада, что у каждого из её друзей есть вторые половинки, способные умерить их пыл. Гермиона улыбается этой мысли и, потянувшись, переворачивается на бок. Моргая, она медленно открывает глаза и проводит рукой по пустующей половине кровати. Накануне вечером они с Драко решили спать раздельно — один из немногих случаев с Нового года, и Гермиона остро ощутила его отсутствие. Она ворочалась, чувствуя, как смесь одиночества и волнения пробегает по телу, словно искра от провода под напряжением. Лишь в полтретьего ночи она наконец-то погрузилась в беспокойный сон, но сейчас, скользя пальцами по холодной подушке Драко, она улыбается, как дурочка, позабыв о недосыпе. Наступил день связывания душ. Трепет в груди напоминает взмахи крыльев колибри, а магия искрится под кожей в предвкушении грядущего. И пусть сегодня не свадьба, соединение душ с Драко навсегда, необратимо. У Гермионы не будет белого платья, отец не поведёт её к алтарю, а пышного приёма с шампанским, льющимся рекой, и последующим пиром можно не ждать. Их с Драко не выставят на всеобщее обозрение перед родственниками, ожидающими развлечения со стороны новобрачных, а не их чествования. Вместо всего этого состоится традиционная церемония связывания душ, основанная на старинных текстах, которые Гермиона изучала в библиотеке Малфоев. Обряд пройдёт в сумерках, когда солнце скроется за Чёрным озером. Это ознаменует конец одной эпохи и начало новой, ибо с восходом они с Драко станут единым целым. Сегодняшний день действительно будет посвящён им. От этой мысли у Гермионы подрагивают пальцы, и она не может не сравнить ощущение, распирающее грудь, с тем, что испытывает смущённая невеста. Она пытается вообразить, какую традиционную мантию выбрал Драко. Пытается нарисовать его образ: уложенные набок светлые волосы, волевой подбородок и широкие плечи. Пытается представить бурю в его глазах: бесконечную и готовую затянуть её в свои глубины. Пытается и терпит фиаско, потому что знает: ничто из того, о чём она фантазирует, не сможет и близко сравниться реальностью. В ожидании сегодняшнего дня минуло несколько мучительных недель. Настал и прошёл день рождения Гермионы, который она отметила скромным ужином, приготовленным Тинси, получив в подарок от Драко тонкое золотое ожерелье с бриллиантами. Когда он преподнёс его, то глубоко поцеловал, сказав, что подарок предназначен для церемонии связывания и что после всего он планирует трахнуть Гермиону, одетую только в одно это украшение. Уголок её губ приподнимается при воспоминании, а пальцы скользят по браслету часов. Возможно, одетой только в ожерелье и часы, — думает она, перекатываясь на спину. Гермиона рассматривает рисунки на потолке, пока любопытство бурлит в её жилах. С тех пор как Драко потерял магию, они проводили каждую свободную минуту, планируя сегодняшний день. Они тщательно продумали всё: время прибытия в Хогвартс, клятвы, выбранные шнуры — каждая деталь оказалась учтена. Драко, Тео и Дафна переместятся с помощью портключа за тридцать минут до появления Гермионы с Гарри и Джинни. Драко встретится с Флитвиком у ворот Хогвартса, и вместе они направятся к излучине Чёрного озера, ближайшей к Запретному лесу, чтобы дождаться Гермионы. Место для церемонии идеально: через закат, что озарит небо, они обретут связь с землёй, водой, воздухом и огнём. Так они отдадут дань уважения стихиям и традициям, заложенным предками. Это отзывается в магии Гермионы. Это правильно. Однако единственное, что они с Драко ещё не обсудили, — то, что они будут делать после обряда. Гермиона не ожидает никакого медового месяца или чего-то подобного, но, когда она спрашивает Драко, вернутся ли они к ней домой или в его квартиру после церемонии, он лишь отмахивается от её вопроса с блеском в глазах. И теперь каждый раз, когда Гермиона думает о такой недосказанности, её охватывает любопытная тревога. Она доверяет Драко, любит его, но так и не смогла привыкнуть к слепому неведению. Грейнджер — планировщик, преуспевающий благодаря спискам дел и знаниям. Всё, что касается сегодняшнего дня, уже известно, за исключением того, что случится после. Её мысли перемещаются к тщательно выглаженной и висящей в шкафу традиционной мантии, к записанной в дневнике у кровати и выученной клятве. Всё это — признаки, свидетельства стандартов, которых Грейнджер придерживается в жизни. Эту черту она разделяет с Драко. Впервые она заметила это в начале их совместной работы в Отделе тайн. Драко не критиковал её за дотошность и прилежность, а скорее был с ней солидарен. Освободившись от влияния семьи, он впервые продемонстрировал ей, кто он есть на самом деле. И Гермионе понравилось то, что она увидела. Она знает Драко. Знает, что он не стал бы намеренно говорить расплывчато, не стал бы держать её в неведении относительно планов после церемонии, если бы ничего не приготовил. Гермиона закусывает губу, по её венам течёт знакомое волнительное возбуждение, а сердце скачет в груди, когда она бросает взгляд на шкаф. Всё, абсолютно всё, этого стоило, — думает она, поднимаясь, чтобы подготовиться к предстоящему дню.

***

Когда ноги сталкиваются с мягкой землёй, у Гермионы кружится голова. Ослабляя хватку на старом поношенном ботинке, послужившем портключом до ворот Хогвартса, она моргает, а пальцы покалывает. Она слышит, как Гарри бормочет что-то про «избавиться от ботинка», но едва ли внимает его словам. Вместо этого Гермиона чувствует, как в груди разгорается искра паники, когда она пытается поправить волосы. Она приглаживает буйные кудри, не сомневаясь в том, что грива стала вдвое больше от быстроты перемещения с помощью портключа. — Вот так, — лукаво улыбаясь, говорит Джинни, делая шаг вперёд и помогая закрепить верхние пряди в изящный пучок на макушке. — Намного лучше, — добавляет она, обращаясь скорее к себе, нежели к Гермионе, поскольку её голос переходит в шёпот, а пальцы начинают затягивать переднюю застёжку на мантии цвета каберне. Тёмно-бордовый шёлк, сотканный из нитей акромантула, струится по телу Гермионы, подчёркивая каждый изящный изгиб. В глубоком V-образном вырезе, уходящем ниже ложбинки на груди, виднеется тонкое ожерелье, подаренное Драко на день рождения, а затем ткань сходится на талии. Шёлк скрепляет серебряная застёжка, выкованная в виде осенних листьев. Золотые часы на запястье прикрывают длинные расклёшенные рукава, манжеты которых заканчиваются у подола мантии, едва достающего до земли. На ткани вышиты созвездия, незаметные невооружённым глазом. Одеяние отличается замысловатостью и воздушностью, и это всё, что на Гермионе надето, не считая простых тканевых тапочек, защищающих подошвы ног, и палочки, спрятанной во внутреннем кармане. Отсутствие другой одежды и украшений намеренное, поскольку позволяет установить связь между землёй и магией. Гермиона знает, что всё в ритуале исходит от сердца, совершается добровольно и осознанно, а поэтому не должно быть никаких барьеров. Она смотрит на наблюдающего за ней с нежностью Гарри. Зелёные радужки за оправой очков светятся, сверкая, как изумруды. Когда он подаётся вперёд и заключает её в тёплые объятия, её захлёстывает любовью. Гермиона порывисто обхватывает его руками, а на глаза наворачиваются слёзы. — Я так горжусь тобой, Гермиона, — тихо говорит он ей на ухо, а затем отклоняется назад и глядит на неё, положив ладони ей на плечи. Она улыбается, а щёки окрашивает румянец. — Потребовалось время, чтобы добраться до этого момента, — кротко признаёт она. — Но вы сделали это, и я так за вас рад — за вас обоих. — Гарри опускает руки, засовывая их в карманы брюк цвета хаки. — Даже если это означает, что мы до конца своих дней связаны с малфоевской напыщенной задницей, — добавляет он с игривой ухмылкой. Из уст Гермионы вырывается смешок, и она чувствует, как Джинни обхватывает её сзади за плечи. — Ты прекрасно выглядишь, Миона, — Джинни замолкает, и её голос меняется, наполняясь искренностью: — Быть счастливой и любимой — это всё, чего мы когда-либо хотели для тебя, правда. Ощутив, как с ресниц скатывается слеза, Гермиона смаргивает её и улыбается Гарри. — И, Мерлин, наконец-то я счастлива и любима. Путь к Чёрному озеру длится будто целую вечность, охватывая множество жизней. Каждый шаг по земле кажется странным, словно Гермиона идёт по плоскости времени. Но, кроме звуков шагов, троица друзей движется в тишине. В воздухе витает сладкий аромат — смесь земли и недавнего дождя, — с каждым вдохом будто окутывающий заверяющими объятиями. Он наполняет лёгкие Гермионы, ослабляя тревогу, пока она позволяет своим ногам нести её дальше. Ощущение такое, что каждый тягостный момент, каждый пройдённый за долгие годы этап привели её сюда. Горе, с которым она столкнулась, которое тащила на своих плечах, стало свидетельством любви, которой она должна поделиться. Пустоты в груди, с которой она научилась жить, больше нет. Присутствие Драко заполнило её, восстановило Гермиону и сделало цельной. Он дал ей жизнь, а она подарила ему любовь, и вместе они создадут нечто бесконечное. Он стоил всего. Именно эта мысль проносится в её голове, заглушая гул крови в ушах, когда Драко появляется в поле зрения. Гермиона чувствует его, ощущает, словно его распознаёт её магия. Она делает ещё один шаг навстречу, и Драко смотрит на неё с обещанием рая в глазах и пылающим огнём в сердце. Угольно-серая мантия выгодно подчёркивает его широкую фигуру, идеально облегая покатые плечи, узкую талию и гордый стан. Покрой традиционный, рукава — почти зеркальное отображение её собственных, но вместо глубокого выреза одеяние Драко стягивается на груди тремя серебряными застёжками, а под горлом виднеется тонкая полоска бледной кожи. Гермиона блуждает по нему глазами, упиваясь им, как любимым вином, и знает, что он поглощает её с такой же жадностью. Его платиновые пряди уложены в небрежном беспорядке набок, а руки сцеплены за спиной. Приближаясь, Гермиона не обращает внимания ни на присутствующих Тео и Дафну, ни на стоящего слева от Драко Филиуса, потому что её завораживают, будоражат красота и благоговение, написанное на лице Малфоя. Он сияет в свете вечернего солнца: глаза яркие, щёки полные, и смотрит он с надеждой. Фиолетовые синяки, казавшиеся когда-то вытатуированными под тонкой кожей нижних век, исчезли, оставив после себя светлый оттенок, как будто их никогда и не было. За минувшие пару недель Драко вновь обрёл цвет лица и предстаёт сейчас перед Гермионой здоровым и исцелившимся. Она останавливается и поднимает на него взгляд, поднося руку к его челюсти. Драко наклоняет голову и целует её ладонь со знакомой полуухмылкой на губах. — Привет, — шепчет Гермиона, позабыв обо всех присутствующих, и широченная непринуждённая улыбка расплывается по её лицу. В этот момент, здесь и сейчас, существуют только они двое. — Привет, — с приятно низким смешком отвечает Драко, и стоит Грейнджер уловить этот звук, как она расслабляется, а в голове воцаряется тишина. Она готова увидеть, как Драко сияет, светясь изнутри. Гермиона поворачивается и замечает Филиуса, стоящего на табурете и смотрящего на них с нескрываемой радостью. Она блуждает глазами по миниатюрной фигуре профессора, разглядывая сиренево-синюю мантию, украшенную серебряными звёздами. Грейнджер всегда испытывала глубокое уважение к своему бывшему профессору по Чарам. Его лицо обрамляют седые кудри, выглядывающие из-под остроконечной шляпы, и Гермиона не может не улыбнуться при виде знакомой с юных лет седой бороды. — Мисс Грейнджер, — пискляво обращается к Гермионе Флитвик, — как я уже писал в своём письме, для меня большая честь удостоиться предложения провести для вас этот обряд. — Он поворачивается к наблюдающему за ним с любопытством Драко. — С тех пор как мне в последний раз выпала привилегия провести данный ритуал, прошло немало времени, и после долгих лет лицезрения, как это прекрасное таинство теряет свою актуальность, я счастлив, что вновь могу совершить его, — он улыбается, а карие глаза блестят при взгляде на них обоих. — Мы крайне признательны вам за готовность сделать это для нас, Филиус, — серьёзно, честно благодарит Драко, и Гермиона слышит искренность в его тоне. Их бывший профессор отмахивается морщинистой рукой. — Ну что вы! — Он хлопает в ладоши, сцепляя затем пальцы и покачиваясь на пятках. — Вы готовы начать? — Да, — не раздумывая отвечает Гермиона. Трепет в груди успел усилиться в десятки раз, и она чувствует, как румянец заливает щёки, стоит ей поверх плеча Драко встретиться взглядом с Тео. Как и Гарри, он предпочёл более простой магловский наряд: белую рубашку и чёрные брюки. Голубые глаза блестят, он бесстыдно ухмыляется и незаметно подмигивает Гермионе, после чего снова обращает внимание на Флитвика. — Готовы, — вторит ей Драко, и его голос непривычно дрожит. Гермиона всматривается в его лицо, ища во взгляде решимость. Он отзывается на её просьбу с безудержной преданностью и волнением, которое, как она знает, зеркалит её собственное. Драко улыбается, на его левой щеке появляется ямочка, и это свидетельствует о многом: даже сейчас его поступки говорят больше слов. Его взгляд дарит Гермионе спокойствие и уверенность, и они поворачиваются к Филиусу. Вместе. Навсегда. Отныне и до самого конца. Они следят за тем, как Филиус достаёт из мантии палочку, и по её взмаху в его руке материализуется маленький серебряный клинок. — Узы душ вечны и скрепляются кровью. Этим кинжалом я сделаю небольшой надрез на ваших ладонях, после чего начнётся ритуал, свидетелями которого станут выбранные вами лица. Взгляд Филиуса скользит от Гарри к Тео, когда те подходят к Гермионе и Драко, держа в руках выбранные шнуры. Грейнджер замечает, как большим пальцем Гарри проводит по тюлю, усыпанному мелкими жемчужинами, — свадебной фате её матери. Её охватывает чувство спокойствия. Гермионе хочется думать, что родители гордились бы той ведьмой, той женщиной, которой она стала. Ей хочется надеяться, что они бы одобрили Драко, что были бы в восторге от того, кого выбрала её душа. Ей хочется верить, что они бы поддержали её решение. Хочется верить, что они здесь, в виде духов, и желают ей с Драко счастья на все жизни. И она верит, потому что её душа знает. Её взор останавливается на изумрудном шнуре, зажатом в ладони Тео. Три шнура поменьше переплетены в один, образуя нечто более прочное. Этот шнур — наследственный, взятый из семейного хранилища Малфоев. При мысли о том, что они с Драко представляют собой, о путах и узах, которые вот-вот возникнут, в груди Гермионы разливается любовь. Пора. Вдалеке опускается к горизонту солнце, и вокруг сгущаются сумерки. Гермиона чувствует в воздухе магию. Заряженная, вековая и древняя, она потрескивает на коже, покрывая ту мурашками. Но Грейнджер не боится. — Пожалуйста, вытяните правые руки, — просит Филиус, и что Драко, что Гермиона послушно протягивают ладони по направлению друг к другу. Несмотря на то, что соприкосновения нет, Грейнджер ощущает, как жар от тела Драко проникает в её тело, просачиваясь сквозь кожу. Стоит Флитвику заговорить вновь, как его голос становится командным, пронизанным могуществом былых времён: — Мы собрались сегодня, чтобы перед лицом небес и земли соединить эти две души в одну. Гермиона не вздрагивает, не ощущает боли, когда Филиус проводит серебряным лезвием по её ладони. Она отрывает взгляд от Драко, чтобы проследить за появлением рубиново-красной полоски крови по краям пореза. Но прежде чем она успевает о чём-то подумать, Филиус обхватывает её руку, переворачивает и прижимает к ладони Драко, соединяя их. На краткий миг Гермиона осознаёт, насколько грандиозно такое простое действие. Оно отражает то, каким мужчиной является Драко сейчас в сравнении с тем мальчиком, которым был когда-то. Ребёнок времён её юности назвал бы её кровь грязной, полной нечистот. Но Драко больше не тот мальчик, и уже давно. Сейчас он стоит перед ней по собственной воле, скрепляя кровью их связь. При одной мысли о ней Гермиона чувствует, как в груди что-то ёкает, когда кровь смешивается на ладонях. Контакт электризует, стимулирует, заряжает, и её магия жаждет большего. Филиус просит у Тео шнур и забирает его, аккуратно обвивая вокруг сцепленных рук, словно извилистую лозу. — Согласны ли вы, Драко Люциус Малфой, в присутствии Теодора Нотта-младшего в качестве свидетеля и с помощью выбранного вами шнура, добровольно связать свою душу с душой Гермионы Джин Грейнджер? Когда Драко заговаривает, Гермиона как будто впервые слышит его признание в любви: — Кровь моей крови, плоть моей плоти, тело моё я отдаю тебе добровольно. Магию мою я отдаю тебе охотно, ибо душа моя — твоя. Я вверяю себя тебе, дабы мы стали единым целым. Клянусь любить тебя беззаветно, всецело, безудержно. Клянусь любить тебя и в дни радости, и в дни испытаний. Я вверяю тебе свою магию, дабы видеть тебя при свете и находить во тьме. Я вверяю тебе свою душу в этой жизни и в последующих. Клянусь в этом, дабы мы возродились, встретились, вспомнили и познали любовь друг к другу снова. В словах Драко прослеживается убеждённость, а когда он заканчивает произносить клятву, шнур, обмотанный вокруг запястий, начинает светиться. Когда по руке пробегает тепло, следом обволакивая сердце, Гермиона едва слышно ахает. Она чувствует присутствие магии Драко, выковывающей и создающей в её груди нечто новое. Она встречает его взгляд широко распахнутыми от благоговения глазами, в то время как Драко смотрит на неё пристально. Смотрит так, словно после долгих лет разлуки наконец-то нашёл её, увидел. — А вы, Гермиона Джин Грейнджер, согласны ли, в присутствии Гарри Джеймса Поттера в качестве свидетеля и с помощью выбранного вами шнура, добровольно связать свою душу с душой Драко Люциуса Малфоя? — спрашивает Филиус, обматывая их руки лоскутком ткани от маминой фаты. Когда Гермиона повторяет выбранную клятву, её голос не дрожит и секунды, а в каждой произнесённой фразе звучит твёрдая решимость и неисчерпаемая любовь: — Кровь моей крови, плоть моей плоти, тело моё я отдаю тебе добровольно. Магию мою я отдаю тебе охотно, ибо душа моя — твоя. Я вверяю себя тебе, дабы мы стали единым целым. Клянусь любить тебя беззаветно, всецело, безудержно. Клянусь любить тебя и в дни радости, и в дни испытаний. Я вверяю тебе свою магию, дабы видеть тебя при свете и находить во тьме. Я вверяю тебе свою душу в этой жизни и в последующих. Клянусь в этом, дабы мы возродились, встретились, вспомнили и познали любовь друг к другу снова. Она произносит это уверенно. Убеждённо. С любовью, длящейся шесть лет. Обещая быть преданной и любить до скончания вечности. Клянётся любить даже после этого. Гермиона понимает, что для её души не существует «после», если в нём нет Драко. Пока она озвучивает клятву, подобно молитве, в её глазах пылает огонь. Гермиона не отводит взгляда, улавливая эмоции, которые словно взывают к ней из глубины серебристых радужек Драко: я навеки твой. С каждым словом, слетающим с губ, она чувствует покалывание магии под кожей, распространяющейся по всем нервным окончаниям, пока та не оседает на подушечках пальцев в ожидании. Грейнджер не отворачивается и всё так же пристально смотрит на Драко, пока говорит Филиус: — Здесь, перед лицом небес и земли, я, Филиус Флитвик, превращаю ваши шнуры в золотые, дабы они служили проводниками для ваших преисполненных желания сердец. Здесь и сейчас, перед лицом небес и земли, я призываю эти две души обрести дом, дабы они стали единым целым. Филиус прижимает кончик своей палочки из вяза к тому месту, где шнуры переплетаются друг с другом. Пока он говорит, Грейнджер видит, как два куска ткани начинают светиться: их сияющий ореол становится ярче солнца, а сами они превращаются в тонкие, ажурные золотые нити. — Гратис, либентер инперцио. Происходящее не похоже ни на что, что Гермиона могла бы объяснить. Ощущение, которого она никогда раньше не испытывала. Глубокий рывок в груди. Как будто миллион сверхновых взорвались в голове: вспышки света и космические всполохи сплавляют её и Драко в единое целое. Гермиона чувствует, как её магия распространяется внутрь и наружу, окутывая Драко всей своей сущностью, навечно вплетая его в её душу. Она всегда ощущала его, тосковала по нему во время разлуки. Но это? Шнуры — лишь визуальное отображение связующей их золотой нити. Они — одно целое. И Гермиона чувствует Драко повсюду. Золотая лента тянется из её груди в его. По ней Гермиона может найти путь к нему в этой жизни и в последующих. Эта нить — живое, прекрасное, дышащее существо. И теперь, ощущая, как магия Драко просачивается в её собственную, Гермиона понимает, что недостающий кусочек души наконец вернулся на место. Она слышит свист Тео, знакомое хихиканье Гарри и звонкий смех Джинни и Дафны, когда Драко тянет её за руку, прижимая к своей груди. Он горячий, как печка, его прикосновения обжигают, и свободной ладонью он обхватывает её лицо, размазывая по щеке их смешанную кровь. Большим пальцем он водит по её чувствительной коже, и льющаяся из него любовь не поддаётся описанию. Ощущение такое, будто Гермиону испепелили, вывернули наизнанку и сотворили из неё нечто новое. Она ухмыляется, ещё сильнее приникая к Драко. Она связана узами. Более прочными, древними, ценными. Нашла дом в груди Драко. — Я чувствую тебя, — Драко произносит эти слова благоговейно, словно потрясённый моментом, как и Гермиона. Она жива: дышит ароматом кедра и берёзы. Она жива: обожжена прикосновением его ладони, запечатлена в его душе. Она жива... Гермиона целует Драко. Она испытывает жгучее желание и непреодолимую потребность ощутить его вкус на своём языке. Она притягивает их сцепленные руки к груди, переплетая пальцы, и вжимается в Драко. Он — вкус восторга, жизни и вечности. Гермиона не обращает внимания на поздравления и расспросы о том, что будет дальше. Она слишком поглощена и чересчур опьянена ощущением губ и объятий Драко, чтобы отвечать. Связь между ними вызывает голод и жажду, и Гермиона изголодалась по большему. Она хочет слиться с Драко, и пусть от них останутся только кожа и кости. Гермиона слышит тихий свист, предупреждающий об активации портключа. Она даже не пытается размышлять и спрашивать, что это может быть или куда они направляются. Драко лишь чуть сильнее сжимает её челюсть, нежно касаясь её носа своим. Гермиона чувствует себя защищённой и спокойной и крепче стискивает ткань его мантии. — Вместе? — спрашивает она, затаив дыхание. — Навсегда, — отвечает Драко. Грейнджер ненавидит передвигаться с помощью портключей. От этого её всегда тошнит и укачивает. Открыв глаза, чтобы посмотреть, куда именно унесло их с Драко, она поджимает губы и хмурится. Гермиона всё ещё в его объятиях и прижимается головой к его груди. Их руки по-прежнему связаны, зажаты меж телами, но теперь их опутывает одна-единственная золотая нить: две плоти стали одной душой. Под ухом раздаётся стук сердца Драко, бьющегося в унисон с её собственным. Ровный ритм напоминает колебания маятника, пока разум Гермионы мечется, пытаясь понять, где они находятся. Пульс учащается, и она слышит, как меняется ритм биения сердца Драко в такт её собственному. Гермиона отходит в сторону, золотая нить соскальзывает с запястья, и она поворачивается, разглядывая картину из своих воспоминаний. Прошли годы, но, кажется, мало что изменилось. Пока она кружится на месте и блуждает глазами, она чувствует на себе пристальный взгляд Драко. Полы из тёмного дерева под ногами отполированы, большая каминная полка занимает всю стену, а за решёткой горит огонь. Сквозь чистые окна проникает свет убывающей луны, а на фоне переливающегося неба ярко выделяются горы Эгюий-Руж. И, словно ключ, вставленный в подходящую замочную скважину, Гермиона всё осознаёт. Драко привёз её в Шамони. В семейный домик в Альпах. Внутри что-то болит, напоминая об упущенном времени. Гермиона поворачивается и встречает спокойный взгляд Драко. Он стоит, не двигаясь, и наблюдает за ней с осторожной нерешительностью. Гермиона чувствует, как в его жилах бурлит беспокойство, поскольку ему необходимо знать, что такой поворот событий нормален. — Драко, — слово, наполненное удивлением, застревает в горле. Гермиона не знает, почему слёзы застилают глаза, почему в груди всё разбухает и словно вот-вот лопнет. Она оглядывается по сторонам, впитывая в себя овладевающее ею ощущение родного дома и привычности. Она так долго считала, что больше никогда не увидит это место, что никогда не пройдёт по тем коридорам, где, наконец, осознала, что в глубине её души зародилась любовь. Думала, что это место для неё забыто, недосягаемо. Но вот она здесь. А всё вокруг — настоящее и осязаемое. — Драко, — она пытается ещё раз, но слова ускользают, а на лице появляется растерянность. В мгновение ока он обхватывает её руками, а ловкими пальцами зарывается в волосы. Гермиона утыкается головой в его мантию; кедр, берёза и стойкий запах железа наполняют лёгкие. Эмоций слишком много, но они прекрасны. Она с Драко здесь, и между ними отныне не стоит барьер неопределённости. Гермиона чувствует его физически и духовно: он лелеет и утешает её, обнимая. Она ощущает, как он касается губами её макушки, виска и затем кладёт ладони на её щёки. Драко не сводит с неё взгляда, прослеживая каждую чёрточку её лица. Челюсть дрожит от его прикосновения, а из глаз вот-вот хлынут слёзы. Тысячи желаний, тысячи склянок с зельем Жидкой удачи не могут сравниться с этим моментом, с ощущением, разливающимся по венам. Гермиона смотрит на засохшие красные капельки на горле Драко — последние признаки уз, скреплённых кровью. Боль от пореза давно позабыта и меркнет по сравнению с ощущением его кожи под ладонью. — У тебя здесь кровь, — шепчет она, проводя по хлопьям цвета ржавчины указательным пальцем. Подушечкой большого Драко гладит её по щеке, указывая на такое же пятно на её собственной коже. Он широко улыбается, слева появляется ямочка. У него такой мальчишеский, невинный и идеальный вид. Как Гермиона могла перепутать его радость с тем, чем та была на самом деле? — Примешь со мной ванну? Она смотрит Драко прямо в глаза, и на этот раз в её ответе нет ни сомнений, ни возражений: — Да. Всё происходящее похоже на воспоминание из Омута памяти. В центре главной ванной комнаты, ожидая, стоит керамическая ванна на декоративных ножках с золотым краном. Парные раковины остались прежними: всё так же выполнены из белого мрамора, который будто водопадом стекает дальше на пол. В углу до сих пор находится неиспользуемый душ. Единственное отличие от прошлого — Драко, собственноручно подготавливающий ванну. Он поворачивает кран, чтобы налить обжигающе горячую воду, и Гермиона следит за поднимающимся от неё паром. В голову приходит мысль, что она хотела бы расспросить Драко, поинтересоваться о его магии. Пока она наблюдает, как он добавляет в воду масла, перемешивая их пальцами, её распирает любопытство. Она хочет узнать, как Малфой себя чувствует, — есть ли вообще хоть какая-то разница. Но стоит ему выпрямиться и взглянуть на неё с жаром и голодом, как Гермиона понимает, что сейчас не время. Драко подходит к ней, тихо ступая по мраморному полу. Не отрывая взора, он прослеживает пальцами рисунок из листьев на застёжке её мантии. Гермиона чувствует биение своего сердца: оно то замедляется, то учащается, то вырывается наружу, то толкается внутрь — неумолимая сила обрушивается на неподвижный объект. Она чувствует, как дыхание сбивается, отдаваясь болью в рёбрах, когда Драко приникает к её губам. В том, как он едва уловимо целует её, кроется что-то греховное, но, Мерлин, как же ей хочется искупить свои грехи, стоя на коленях. — Ты восхитительно выглядишь: как чёртово божество, — Драко коварно и хищно улыбается ей прямо в губы, и по одному его взмаху рукой застёжка поддаётся, и мантия падает к ногам Гермионы. Он ведёт ладонь по ложбинке меж её грудей, поднимаясь вверх, пока не зажимает между большим и указательным пальцами тонкую цепочку, украшающую шею. Он вертит её, и от скольжения металла по коже по позвоночнику Гермионы пробегает дрожь. Пленённая сдержанными прикосновениями, Грейнджер словно застыла. Драко ласкает её кончиками пальцев так, будто дотрагивается до чего-то хрупкого, будто исследует её впервые. Гермиона понимает, что это глупо, но её руки подрагивают от желания схватить и овладеть им, однако самоконтроль одерживает победу. Она хочет подождать, последовать примеру Драко. Он снимает с неё цепочку и расправляет пальцы поверх ключицы, передвигая их затем выше и крепко обвивая её шею. Гермиона знает, что ладонью он чувствует её учащённый пульс, но Драко знал бы о нём даже при отсутствии контакта с её кожей. Ему бы подсказали узы: они бы позволили ему ощутить всё в полной мере. — И ты моя. Слова больше похожи на рык, будто издаваемый раненым. Когда Драко завладевает её ртом, Гермиона чувствует волнами исходящие от него голод и нужду — прилив, от которого не убежать. Стоит ей нащупать три застёжки его мантии, как она хнычет. Их поцелуй не похож на поцелуй влюблённых, на тихое примирение и нежное исследование. Нет. Он — вопль голода, стремление к другому человеку в его самом откровенном виде. Он — касание языков, зубов и отчаянное желание ощутить кожу кожей. Первобытное. Он — потребность. Последовать за связующей нитью и утонуть друг в друге. И Гермиона тонет, а Драко — её источник кислорода. Когда последняя застёжка поддаётся, Грейнджер стягивает мантию с его плеч, и ткань падает к его ногам. — Я твоя, а ты мой, — задыхаясь, твердит она ему в губы, обхватывая за плечи и прижимая к себе, пока не чувствует, как он дотрагивается до неё всеми частями тела. Твёрдый и возбуждённый член упирается ей в живот, и Драко начинает двигаться, скользя им вдоль её таза. Гермиона исследует ладонями его грудь: кожа на ощупь гладкая, как бархат. Она прикасалась к Драко бесчисленное множество раз, проделывая один и тот же путь, и всё же в этот раз ощущения иные. Словно по венам прокатывается разряд молнии, растекаясь до самых кончиков пальцев, а она будто впервые по-настоящему чувствует Драко. Он вздрагивает от её ласк, и из его горла раздаётся рваный звук, но тот растворяется в воздухе прежде, чем Гермиона успевает насладиться самодовольством, потому что Драко наклоняется вперёд и подхватывает её на руки. Она обвивает ногами его талию, а пальцами вцепляется в его волосы. Стон, вырывающийся из её рта, — развратный, вызванный давлением от члена, скользящего по промежности. Не оступаясь, Драко шагает к ванне, впиваясь пальцами в задницу Гермионы, и плавно опускается с ней в воду. Когда Грейнджер садится сверху, обхватывая его бёдрами, до неё доносится аромат розы и мирры. Вода обжигает, но Гермиона почти не чувствует этого: температура меркнет по сравнению с жаром раскалённых, распаляющихся внутри неё углей, что поглощают. Кровь закипает, и Грейнджер не может не задуматься, ощущает ли то же самое Драко. Улавливает ли он её нужду, её отчаянную жажду прикосновений, пока она губами исследует его челюсть, зубами прикусывает его ухо и трётся складками о его член? Она чувствует связующую их нить и тянет за неё, срывая с его уст хриплое «блядь». Он всё сильнее вонзает пальцы в её плоть, вдавливая их, наказывая её. И Гермиона надеется, что у неё появятся синяки. Она перевозбуждена и начинает распадаться на части, когда Драко двигает её за бёдра, скользя членом по промежности. Он заставит её кончить именно так — она это знает. Гермиона чувствует напряжение вдоль позвоночника и нарастающее давление в животе, встречаясь с Драко взглядом. Чернота поглощает серебро его радужек: они похожи на затягивающие, глубокие омуты, которые будто одновременно проклинают и обещают вечность. Они — бездна, в которую Гермиона шагает добровольно, вслепую, ни о чём не жалея. Она приоткрывает рот, а её магия искрится в танце с магией Драко, стоит ей взобраться на первый пик наслаждения. Оно всеобъемлющее, обжигающее, затуманивающее взор. Но Драко неумолим. Они тяжело дышат и царапают друг друга ногтями в порыве страсти. Ласкают один другого жадно и эгоистично. От этого у Гермионы захватывает дух, и она без сил обмякает в объятиях Драко, а он приподнимает её и погружается внутрь. Она насаживается на него до упора, утыкаясь своим лоб в его и вырывая у них обоих синхронный стон. Вода выплёскивается наружу, и единственным звуком, охватывающим ванную, служит стук мелких капель. Но ни Гермиону, ни Драко не волнует создаваемый на полу беспорядок. Драко целует её губы, щёки, нос, прикрытые веки. Пока они покачиваются, прижимаясь друг к другу, он целует её в плечо, а связующая их ниточка натягивается, скручивается и утолщается, поскольку их души радуются сближению. Их любовь — та самая, что охватывает целые жизни и длится тысячи лет. Драко — её альфа и омега, её начало и конец. Её душа будет хранить память о нём и в этой жизни, и в последующих. Будет любить его бесконечно долго. Будет знать. Будет помнить, что надо влюбляться в него снова, и снова, и снова. В сердце Гермионы разливается заверение и обещание вечности. Каждый толчок члена затуманивает её зрение и выбивает слёзы из глаз. От того, что Драко проводит зубами по её груди, соски твердеют, жар в животе превращается в адское пламя, а по венам струится огонь. Ощущений и слишком много, и недостаточно. Драко расколол её на части, проник в её грудь и сделал ту своим домом. Он сродни одному воздуху, которым дышат две души. Он сродни губам Драко на её ключицах и давлению от его ладоней. Он сродни тому, как Драко обнимает и трахает её, словно ему не хватит вечности. Гермиона читала, изучала и считала себя готовой к тому, что почувствует после церемонии, как изменится после неё. Но в глубине души она знает, что ни в английском, ни в одном из древних языков нет такого слова, которое могло бы передать, каково это — быть связанной с Драко. Он — проводник, поток энергии, за которым она может пойти куда угодно. Он внутри неё, он — часть её, и именно это умиротворение толкает Грейнджер за грань. Она неистово кончает, пульсируя вокруг члена, как будто может удержать его внутри. Страстно кричит, утыкаясь лицом в шею Драко. Её нервы истерзаны, испепелены неимоверным наслаждением, которое он выжал из её вен. Ритм его движений сбивается, и Гермиона ощущает, как его стон отдаётся в груди, стоит ему излиться. На своём позвоночнике она чувствует лёгкие касания его пальцев, что говорят больше слов. Ведь слова не нужны, когда она чувствует... Когда ощущает... Когда их любовь... Простирается за пределы времени.

***

Позже он искупал её. Не спеша, с особой нежностью и чувством долга, которое даже он сам не мог объяснить, Драко вымыл каждый из её локонов. Провёл полотенцем по кровавым мазкам на её горле, пока те не исчезли, окрасив в ржавый цвет воду. Поцеловал порез на её ладони, зеркально отражающий его собственный. Смотрел, как смягчался её прикованный к его глазам янтарный взгляд, пока он продолжал ухаживать за ней, рисуя руками карту её тела. И вот теперь, пока они лежат вместе в постели, а шёлковые простыни обвивают их талии, Драко думает, что так — именно так — и должно было случиться. Каждая дорога, петляя и поворачивая, пересекая долины, горы и годы, вела его домой, к Гермионе. Драко рассматривает её, купающуюся в сиянии звёздной ночи, с нежностью во взгляде. Они лежат в тишине, держась за руки. Это безмолвное спокойствие — причудливая вещица, которую, как считает Драко, Гермионе так и хочется сломать, разбить вдребезги, как приземляющиеся капли дождя. Он видит любопытство, плещущееся в глубине её глаз. Она хочет знать. Именно этот вопрос висит на кончике её языка. И, честно говоря, Драко понимает, что боится. Боится обратиться к своей магии, добраться до её источника и найти там пыль. Боится разочаровать Грейнджер, потому что знает, что её вера зиждется на восстановлении его магии. Он не хочет видеть её опечаленное лицо, не хочет видеть запечатлённую в её взгляде боль. Сегодняшний день выдался знаменательным, наполненным духовным смыслом, и, чувствуя сейчас приятное утомление от утех, Драко не хочет омрачать этот день своей неудачей. Он замечает вновь появившийся блеск в золотых прожилках радужек Гермионы и не может заставить себя погасить его. Испортить всё. Но он её знает, чувствует и понимает, что она не успокоится, пока всё не выяснит. — Спрашивай, Гермиона, — угрюмо произносит он слова, шепча их в ночь. — Что ты чувствуешь? — Она стискивает его ладонь, крепче прижимая ту к своей груди. Что он чувствует? Тот самый вопрос, над которым он не особенно задумывался, — вопрос, которого он избегал. Но в безопасности полумрака, под тихое эхо гаснущего в камине огня, Драко решает, что, возможно, готов ответить. Фантомная боль в груди утихла и сменилась чем-то новым. Одновременно чужеродным и знакомым: ощущением лепестков гвоздики на ладони в сочетании с треском молний в грозу. Это чувство спокойствия, неистовства и чистоты, заключённое в яркости солнца. Это её магия, питающая его собственную. — Я чувствую тебя. — И он на самом деле чувствует: стоит потянуть за нити своей магии, как узы поют. — Только тебя. Гермиона улыбается — скромно, застенчиво, как будто даже в ночи Драко может увидеть, как пылают её щёки. Она поворачивает голову, зарываясь лицом в подушку, а затем снова смотрит на него. — Ты взял палочку? Драко заливисто смеётся, и это тот вид смеха, который заканчивается искренней ухмылкой. — Чёрт возьми, нет. Я не прикасался к ней уже несколько месяцев, Грейнджер. — От шока на лице Гермионы его ухмылка становится шире. — Ты не взял с собой палочку? — её тон наполнен неверием, брови сведены вместе, но Драко лишь пожимает плечами. Гермиона негромко фыркает и перекатывается на кровати, чтобы взять с тумбочки свою палочку из виноградной лозы. Драко замечает, что она всего лишь мгновение держит её в руках, а в её глазах мелькает невысказанный вопрос. Она смотрит на него из-под тёмных ресниц, выдерживая его взгляд, а затем протягивает древко. — Вот, попробуй, — шепчет она, и эти два простых слова окутаны надеждой. Они — оливковая ветвь, они — мост, который им ещё нужно пересечь. Драко разглядывает изящную резьбу из лоз и листьев. В душу закрадывается сомнение, что гложет и терзает, но он медленно вытягивает кисть вперёд, обвивая длинными пальцами древко. Дыхание сбивается, а в груди начинает пульсировать боль, когда по руке пробегает знакомое покалывание. В голове пустота, мысли словно забиты помехами, и Драко оцепенело смотрит на палочку, теряясь в ощущении магии на ладони. Гермиона наверняка обо всём догадывается и понимает по выражению его лица. Или, может, чувствует через узы. — Попробуй, Драко, — повторяет она. Ради неё, — думает он, усаживаясь прямо и направляя палочку на угасающее пламя. Он смотрит на камин и делает взмах трясущейся кистью, произнося на дрожащем выдохе известное заклинание: — Инсендио. Магия струится из груди по руке подобно току, исторгаясь из пальцев и проникая в виноградное древко, а затем сталкивается со своей целью. Охваченный неверием, Драко ослабляет хватку: он роняет палочку и ошеломлённо смотрит на ревущее пламя. Он резко поворачивает голову к Гермионе и видит искрящийся в её глазах восторг. Она открывает рот для комментария, но Драко не даёт ей заговорить, стремительно набрасываясь. Он подминает её, задыхающуюся от смеха, под себя. — Ты! Чертовски гениальная ведьма! — восклицает он, накрывая её губы своими. — Я же говорила, — шепчет она ему в рот, руками исследуя его лицо. — Знаю. И это всё, что Драко может сказать; на большее он не способен. Потому что здесь и сейчас, пока в его жилах бурлит неверие и он ощущает под собой Гермиону, он не может не признать, что, как бы сильно ни радовался возвращению магии, ничто не может соперничать с вот этим. Целовать Гермиону — волшебство. Любить Гермиону — волшебство. Быть с Гермионой — волшебство. И ничто никогда не сравнится с этим.