This Bitter End | Этот горький конец

Гермиона — настоящее время, август 2010 года Гермиона просыпается, собственнически обхватывая Драко за талию и прижимаясь головой к его плечу. Каким-то образом в её объятиях он кажется маленьким, словно только она способна его уберечь. Именно так они обычно проводят утра, когда ей не нужно рано вставать и уходить на консультации с пациентами или совещания в Святого Мунго. За последние несколько недель её часть исследовательской работы практически сошла на нет, временно упав в основном на плечи Тео и Энтони. Сама же Гермиона проводит время, которое раньше посвятила бы лаборатории Драко, рядом с ним. Прошлая неделя выдалась для него крайне тяжёлой, и Грейнджер не может заставить себя оставить его. Драко всё чаще проваливается в лихорадочные сны, а бодрствуя, скорее пребывает в бреду, нежели в ясном состоянии. Его лоб покрыт испариной, и, закрыв глаза, он бормочет какие-то невнятные извинения, потому что грехи прошлого преследуют его по пятам в замутнённом сознании, а Гермиона лишь беспомощно наблюдает за происходящим. От этого в её груди зияет незаполнимая дыра, а сердце болит за Драко, но она продолжает действовать. Когда Малфой приходит в сознание, Гермиона вливает ему в глотку питательные и жаропонижающие зелья, но такие возможности выпадают всё реже и реже. Грейнджер знала, что этот момент настанет, что такая участь неминуема, но, несмотря на все усилия, она оказалась не готова. Разумеется, она читала и тратила силы на изучение последних стадий течения магической дисплазии — она же эксперт, в конце концов. Но даже пробыв за границей, во Франции, какое-то время, узнав всё, что можно знать об этой болезни, и воочию понаблюдав за её финальными стадиями, Гермиона оказалась не готова к тому, чтобы видеть, как страдает Драко. Ей чудится, будто она стоит на берегу моря и в бессилии смотрит, как Драко уносит в его глубины. Он тонет на её глазах, протягивая руку, до которой ей не достать. У Гермионы всегда плохо получалось быть бесполезной. Это противоречит её природе, самой сути её характера. Но так будет продолжаться недолго. Она целует Драко в плечо, постепенно отстраняясь. После разговора с Падмой на прошлой неделе всё изменилось. Гермиона написала своему бывшему профессору, который, как выяснилось, на самом деле разбирается в проведении церемонии связывания душ. Нарцисса вздохнула с облегчением, когда Гермиона сообщила ей новость: её знакомый из Франции, который, как она знала, был колдуном, практикующим подобные ритуалы, к сожалению, скончался годом ранее. Уладив вопрос с волшебником, Гермиона, к своему огорчению, оказалась с Нарциссой по разные стороны баррикад относительно самой церемонии. Матриарх семейства Малфой настаивала на том, чтобы превратить связывание душ в свадьбу. Но однажды, когда Драко пребывал в ясном сознании, они договорились, что хотят провести скромную церемонию на территории Хогвартса. Такое решение далось легко. Хогвартс был тем местом, где каждый из них ощущал покой: он стал убежищем от тягот войны. Там Гермиона познакомилась с волшебным миром, а, лишившись родной семьи, обрела магическую. Ну а Драко? В каменных стенах он нашёл искупление. Именно здесь он разломал форму чистокровного воспитания, по которой его хотели вылепить, вырезав и выковав свой собственный путь, словно закалённое пламенем железо. Он обгорел в огне. Но превратился в кого-то нового. В неузнаваемого. Кроме того, соединение душ — не брак, и, скорее, Гермиона воспринимает его как нечто более древнее, более глубокое, более сокровенное для её души. Готовясь к этому дню, она не ориентируется на что-то легкомысленное. Ей не нужен бесконечный список гостей, не нужны вазы с цветами, полные шампанского бокалы и разнообразные закуски. Нет. Когда она представляет связывание душ с Драко, ей приходит на ум простая церемония на берегу Чёрного озера с шотландским закатом, окрашивающим небо в оранжевые и розовые тона. Она видит профессора Флитвика, зачаровывающего выбранные ими шнуры так, что те становятся золотыми. Видит Гарри и Тео в качестве свидетелей и видит Драко: здорового и полного сил, когда её магия начинает действовать. Вот чего она хочет. Что ей нужно. Гермиона не уверена, что их с Драко в будущем ожидает брак, но что может сравниться с узами душ? Она никому не позволит выдавать связывание за то, чем оно не является. Не позволит принизить его значение, преподнести как свадьбу, в то время как оно символизирует гораздо больше. Она отвергает идею Нарциссы, и её магия поёт, разливаясь по венам. Гермиона закрепляет кудри на макушке, просовывая палочку в пучок, чтобы удержать его на месте, и бросает последний взгляд на спящего Драко. Для неё это одно из немногих утешений, которые можно найти в финальной стадии заболевания. Бессонница Драко наконец-то отступила, а изнеможение окончательно взяло над ним верх: его тело покорилось стрессу, вызванному недугом. Отвернувшись от Драко, Гермиона с тихим щелчком закрывает дверь в спальню, а на языке вертится обещание, что скоро всё будет хорошо. Гермиона смотрит на настенные часы, доставая с полки чайник и свою самую любимую кружку. Уже половина девятого — скоро придут Гарри и Джинни. Грейнджер почти чувствует себя виноватой за то, что не сказала Рону и остальным. Но церемония связывания предусматривает магию крови, переплетение душ, и Гермиона не может найти в себе силы для отстаивания своего решения. Когда-то она по наивности не одобряла ничего, что потенциально можно было бы отнести к «тёмной магии», но за время обучения в Целительской академии и работы в Отделе тайн убедилась, что зачастую именно намерение волшебника определяет, является ли магия светлой или тёмной. А связывание душ с Драко нельзя назвать иначе как чистым и непорочным. Гермиона постукивает пальцами по мраморной столешнице, ожидая. Больше она ничего не чувствует. Она размышляла о шнуре, что соединит её с Драко, и о физическом воплощении их связи. В процессе изучения вопроса уз души она выяснила, что обычно во время обряда используется семейная реликвия, выбранная при рождении ребёнка, передающаяся тому от родителей. Сама она не придерживается этой традиции, у неё нет никакой священной фамильной ткани, которая бы по стандартам чистокровных считалась подобающей случаю. Насколько Грейнджер может судить, она станет первой маглорождённой, принимающей участие в ритуале связывания душ. Мысли уносятся к свадебной фате матери. Украшенная жемчугом и кружевами, она висит нетронутая в шкафу. Это одна из единственных сохранившихся у Гермионы вещей, связанных с родителями, и она не может отделаться от ощущения, что это именно то, что ей нужно. В гостиной раздаётся рёв камина, и Гермиона делает вдох, а нервная дрожь пробегает вдоль позвоночника и распространяется дальше по коже. Грейнджер достаёт из буфета ещё две кружки, когда слышит приближающиеся шаги. Оглянувшись через плечо, она видит, что на кухню с непринуждёнными улыбками на лицах входят Джинни и Гарри. Ярко-зелёные глаза Гарри по-доброму сияют за очками в тёмной оправе, он привычно шаркает по полу, приглаживая рукой растрёпанные, чёрные как смоль волосы. Взгляд Гермионы переходит на Джинни. Девушка с огненно-рыжими волосами и тёплыми карими глазами смотрит на неё с любопытством, читающимся в их глубинах. — Миона! — восклицает Гарри, заключая Грейнджер в объятия. Она обнимает его в ответ, и до неё доносится умиротворяющий запах полироли для метлы и свежего постельного белья. Они поймут, — говорит она себе. И эти слова, как заезженная пластинка, звучат в голове, пока она, крепко прижимая к себе, обнимает Джинни. — Где Хорёк? — спрашивает Джинни, обводя глазами кухню, когда Гермиона отходит, чтобы приготовить чай. — Спит наверху, — отвечает она, стараясь скрыть хмурый взгляд и беспокойство в голосе. Джинни и Гарри занимают свои места у кухонного острова, и Гермиона поворачивается, пододвигая к ним чашки с крепко заваренным чаем. — С сахаром и молоком? — Да, пожалуйста, — хрипло отзывается Гарри, сдвигая очки вниз по переносице и потирая глаза. Гермиона не может удержаться от смешка при виде этого зрелища. Оно умиляет, напоминая ей о том же утомлении, что охватывало Поттера во время учёбы в Хогвартсе. — Джеймс, Ал и Лили с Молли? — интересуется Гермиона, придвигая сахар и молоко. Она с лёгким весельем наблюдает за тем, как Гарри и Джинни готовят утренний напиток в соответствии со своими предпочтениями: Гарри добавляет больше сахара, Джинни — больше молока. Противоположности. Джинни кивает и удовлетворённо хмыкает, делая первый глоток из кружки. Она обнимает чашку обеими руками, и улыбка расплывается по её лицу, а в уголках глаз появляются морщинки. — Мерлин, я и забыла, как потрясающе ты завариваешь чай, — довольно вздыхает она, и Гермиона не может не рассмеяться над восторженной реакцией подруги. — Терпение и время, — хихикает она, и это звучит иронично, потому что именно эти две вещи она, похоже, не может получить и удержать. — У меня так никогда не получится, — отвечает Джинни, игриво фыркая и отставляя чашку. Гарри протягивает руку вперёд и с обожанием смахивает медную прядь волос с плеча жены. — Но я всё равно люблю тебя, — поддразнивает он, чмокая её в щёку. Гермиона улыбается и, упираясь бедром в край столешницы, делает глоток из своей кружки. Отношения Гарри и Джинни всегда складывались легко и естественно, и Грейнджер не может перестать задаваться вопросом, думают ли они так же насчёт неё и Драко. — О чём ты хотела с нами поговорить? — спрашивает Гарри, глядя на неё с любопытством. Мириады мыслей, неизменно вспыхивающие, когда она думает о своих отношениях с Драко, — естественных, лёгких, связывающих с тем, кого знает её душа, — проносятся у неё голове. Гермиона крепче сжимает кружку, кончиком указательного пальца проводя по её ободку. Тревога, от которой ей каким-то образом всё же удалось увернуться, бьёт по ней сейчас, как шальной бладжер, в ответ на вопрос Гарри. Грейнджер не понимает, почему он застал её врасплох, ведь она пригласила Гарри и Джинни именно для разговора. Но она чувствует, как удушье когтями впивается в грудь, сшивая вместе рёбра, заставляя её делать короткие вдохи. — Гермиона? — зовёт её Джинни, в тоне которой смешались беспокойство и растерянность. Кровь шумит в ушах, заглушая успокаивающие мысли, которые Грейнджер пытается себе внушить. Она замечает, как Поттеры обмениваются тревожными взглядами, и ругает себя, стараясь глубоко дышать, чтобы замедлить бешеный стук сердца. — С Малфоем всё в порядке? — интересуется Гарри, и в его голосе слышится что-то похожее на неуверенность. В его нефритовых радужках, словно в камне, застыла обеспокоенность. — У нас всё н-нормально, — запинаясь, отвечает Гермиона. — Совсем не так, как в прошлый раз, — торопливо уточняет она. Она видит, как напряжение исчезает при этих словах, и Гарри кивает. — Хорошо... но я всё ещё не понимаю... — медленно произносит Джинни, округлив глаза. — Мне кажется, я могу его спасти, — шепчет Гермиона, и эта фраза звучит как-то чуждо. Она произносила её всего пару раз. Чаще всего тихо, глубокой ночью, когда Драко не мог услышать. Или в мыслях, напоминая самой себе о том, что она может приобрести и чего лишиться. Гарри хмурит брови и открывает рот, обдумывая сказанное: — В таком случае, разве мы не должны праздновать? Это же здорово, правда? — Он бросает взгляд на Джинни, задумчиво склонившую голову. — Что ты должна сделать? Какова цена? — спрашивает она более резко и прямо. Несмотря на то, что семейство Уизли прогрессивно, Джинни остаётся чистокровной, и она наслышана о некоторых вещах, даже если не до конца их понимает. — После того как болезнь перейдёт в стадию ремиссии, мы с Драко свяжем души. Слова повисают в воздухе: они касаются деликатной темы, которая ждёт, что её изучат и рассмотрят под всеми углами. Гермиона зажимает зубами губу, смотря то на Гарри, то на Джинни. Гарри выглядит растерянным, а Джинни уставилась на Гермиону в полном неверии. — Свяжете души? — уточняет Джинни, приподнимая брови и широко распахивая глаза. Гермиона с облегчением выдыхает, понимая, что Джинни не сердится. — Я думаю, это сработает, это вернёт ему магию. — Ты не связываешь свою душу с кем-то только потому, что чувствуешь вину за потерю им магии, Гермиона! — резко вскрикивает Джинни, опираясь пальцами о столешницу, словно её самообладание зависит от силы давления на камень. — Свяжете души? — повторяет Гарри, поворачивая голову к жене, но Джинни игнорирует его, сосредоточившись исключительно на Гермионе. Грейнджер ощущает, как по нервам, разгораясь, пробегают искры ярости, и пристально смотрит на Джинни в ответ. Как она могла подумать такое? — Неужели ты действительно полагаешь, что мы делаем это именно по этой причине? — голос звучит тихо, но при этом полон гнева. Костяшки пальцев, сжимающих ручку кружки, белеют, и мысль о том, что керамическое изделие может треснуть, мимолётно проскальзывает в голове. — Как после всего ты могла такое подумать? — Именно по этой! — И Гермиона чувствует, как от Джинни волнами исходит досада. — Я просто волнуюсь, что это очередной твой благородный поступок, что ты чувствуешь себя виноватой, потому что, когда между вами всё пошло прахом, ты не выслушала его. Гермионе кажется, что словами Джинни даёт ей пощёчину, жжение от которой отпечатывается на коже. — А вы помните последствия? — говорит она негромким голосом. — Конечно, помним, мы же помогали собрать тебя по кусочкам. — Джин… — пытается вмешаться Гарри, но Джинни бросает на него убийственный взгляд, заставляющий его замолчать. — Как думаешь, почему всё было именно так? — Гермиона ставит кружку с позабытым чаем на столешницу и, наклонившись вперёд, упирается обеими ладонями на остров. — Я годами оставалась разбитой оболочкой той, кем когда-то являлась. Слишком тонкой, слишком хрупкой. Избегающей всего. С исчезнувшим из глаз огоньком. С образовавшейся в груди пустотой. — Он мой, и я бы хотела этого, невзирая ни на что, — говорит Гермиона после минутной паузы. Она наблюдает за тем, как Джинни стискивает челюсти, обдумывая её заявление, а затем откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди. — Эти узы не отменить. Они скрепляются магией крови в этой жизни и в последующих. — Я знаю, Джинни, — и Гермиона даже не пытается скрыть раздражение, сквозящее в её тоне. — Тебе не кажется, что я уже всё изучила? Я только этим и занималась несколько недель. — Магия крови? — пытается уточнить Гарри, чтобы вклиниться в спор, но обе ведьмы игнорируют его вопрос, неотрывно глядя друг на друга. — Вы хотя бы нашли нужного волшебника? — наконец сдаётся Джинни. — Да, это профессор Флитвик. Джинни не отводит пристального взора, но в конце концов вздыхает и опускает руки. — Ты уверена? — Я люблю его, — и Гермиона говорит это без колебаний, легко и смело, пылко и уверенно. — Я хочу этого больше всего на свете. Это всегда был Драко. Она видит, как на лице Джинни отражается принятие, и та со вздохом кивает. — А твой свидетель? Гермиона переводит взгляд на Гарри, останавливаясь на человеке, который ей скорее брат, нежели друг. — Я надеялась, что это будешь ты, Гарри. Будешь моим свидетелем? Шок отражается в глазах Гарри. — Это не свадьба, и всё состоится только после того, как болезнь Драко пройдёт, — быстро поясняет Гермиона. — Ты будешь стоять рядом со мной, и когда Флитвик попросит наши фамильные ткани, ты поможешь связать нам руки, а Тео сделает то же самое для Драко. Взгляд Гарри — ищущий, проникновенный — устремляется на Гермиону, как будто он заглядывает ей в душу, и она чувствует, как в ожидании его согласия или отказа перехватывает дыхание. — Ты действительно этого хочешь? — спрашивает он. — Больше всего на свете, Гарри. Он смотрит на неё, в его глазах плещется доброта. — Конечно, Миона. Для меня будет честью стоять рядом с тобой.

***

Драко — настоящее время, сентябрь 2010 года Драко чувствует тепло солнца на своём лице. Оно ласковое, как прикосновение возлюбленной, побуждающее проснуться. Но что-то изменилось. Гермиона крепко обхватывает его за талию, прижимая к себе. Её дыхание, глубокое и ровное, скользит по его затылку. Но Драко ощущает, что чего-то не хватает, что всё спокойно. Он открывает глаза и медленно моргает, пока зрение привыкает к утреннему свету. Тянется к глубинам своего ядра, ничего не находя, и наконец его озаряет понимание. Его магия исчезла. В груди, там, где она раньше была, витает её призрак, затяжная боль. Но, несмотря на едва ощутимый след того, что когда-то там находилось, Драко чувствует себя так, словно наконец-то вынырнул из воды и может нормально дышать. Как долго он тонул? Впервые за несколько дней он просыпается в незамутнённом сознании, впервые чувствует, что может ясно мыслить, — впервые за несколько недель. Он поднимает руку, обхватывает пальцами запястье Гермионы и осторожно сжимает. Он чувствует, как она шевелится за его спиной, и поворачивается, хмуро глядя на неё. Движение выходит плавным, лёгким, и он видит, как к ней приходит осознание. Его магия исчезла. Драко без труда поднимает руку и обхватывает щёку Гермионы, по которой текут слёзы. — Я в порядке, Грейнджер. И это на самом деле так. Невзирая на фантомное ощущение магического ядра, Драко почти забыл, каково это — проснуться и чувствовать себя нормально. Он чувствует себя самим собой. И наконец-то делает первые шаги в своё «после». Именно этого он особенно ждал. Ведь разве может сравниться прошлое с тем, что его ждёт впереди? Гермиона переворачивает ладонь, переплетая их пальцы. Утреннее солнце купает её в потоках золота, подсвечивая такие же искорки в янтарных радужках, пока те не начинают сиять. — Как ты себя чувствуешь? — шепчет она, и Драко улыбается её тону. Он меланхоличный, тихий и нежный, а сама она обводит взглядом каждую чёрточку его лица. — Честно? — смеётся он, и смех выходит глубоким и звонким. — Лучше я себя не чувствовал за все последние месяцы и даже годы. Драко видит, как уголок её рта тянется вверх, превращая губы в полноценную улыбку. Он высвобождает руку из хватки и проводит ею по ямочке на её щеке и морщинке, появившейся в уголке глаза. Прикосновение выходит уверенным, неослабевающим в своей нежной ласке. Оно интимное, заверяющее в любви, и так Драко не мог сделать многие месяцы. — Я соскучился по тебе, — заявляет он приглушённым голосом, не сводя с Гермионы глаз. Кажется, будто они сами сотворили — создали — это хрупкое пространство. Что каким-то образом, вырезали в утреннем спокойствии данное мгновение времени под своё пробуждение — под то, что ещё предстоит. Драко с мольбой смотрит на Гермиону, серые радужки горят. У него перехватывает дыхание, но, по мере того как они с Грейнджер продолжают кружиться в танце интимных моментов, он понимает, что происходит это совсем по другой причине. Кожа зудит от ощущения чего-то знакомого. Ему хочется вылезти из своего тела и погрузиться в Гермиону. Хочется забраться в неё, создать дом в её груди. Хочется связать себя с ней и в этой жизни, и в последующих. Хочется... Вплоть до сегодняшнего дня Драко не позволял себе желать. Утопая в агонии магической дисплазии, он с трудом мог смотреть дальше своих текущих забот. Тяжело было желать чего-то другого, кроме прекращения мучений, терзающих тело. Но сейчас, когда он лежит и смотрит на ту, кого любит больше всего на свете, ему нестерпимо хочется почувствовать именно её. — Но я была здесь, — тихо отвечает Гермиона, — и никуда не уходила. Драко проводит пальцами по её щеке, обхватывает затылок и пододвигает её к себе. Прижимается своим лбом к её, соприкасаясь носами. Он чувствует, как от этого движения у Грейнджер сбивается дыхание. Он сам замирает от её реакции: от осознания того, что она тоже соскучилась по нему. Гермиона обвивает его талию и тянет на себя, пока не касается своей грудью его. — Я знаю, но я не был… Не полноценный я… — слова, словно гладкий бархат, покрывают её кожу. — Чего ты хочешь, Драко? — спрашивает она едва слышно, пальцами танцуя по его боку. Он приникает к её губам. Прикосновение едва уловимое, но такое, от которого на коже вспыхивают молнии. Даже сейчас, без магии, Драко чувствует в своей душе озаряющее присутствие Гермионы. — Хочу полакомиться тобой, — выдыхает он ей в рот, захватывая его своим. Это поцелуй, наполненный обещанием довериться, пересечь финишную черту сложного пути. Этот поцелуй — шаг в бесконечность бок о бок с Грейнджер. Победа. Спасение. Гермиона — вкус искупления, избавления от бремени. И Драко жаждет большего. Он перекатывается на неё, придавливая своим телом, а коленом упирается прямо промеж её бёдер. Гермиона жадно и нетерпеливо приоткрывает рот, и Драко, не колеблясь, подчиняется. Он нащупывает пальцами её подбородок и приподнимает его, углубляя поцелуй. Он изнывает от голода и жажды, и это... это нечто между ними пылает, разгораясь до неистовства, которое они оба не в состоянии подавить. Драко двигается по памяти, подстёгиваемый каждым вздохом, что вытягивает из горла Грейнджер. Эти сбивчивые, полные нужды звуки не дают ему покоя, а наоборот, устремляются прямо к напряжённому члену, и когда Малфой трётся им о её бедро, Гермиона стонет, извиваясь. Он ухмыляется, греховно и маняще, лаская своими губами её, и спускается ими вдоль её шеи. Драко переполняет вкус кожи Грейнджер и обволакивает аромат гвоздик, и он скользит рукой по её плечу и дальше вниз, пока не соединяет их ладони, вдавливая те в матрас. Он никогда не верил в предсказания и пророчества, но с каждым прикосновением своих губ к плоти Гермионы, с каждым движением её тела под своим он понимает, что их судьба предначертана, записана в звёздах. Они всегда были, есть и будут — неизбежны. Он сильнее вжимается коленом в её промежность и чувствует, как она отзывается, а с её губ срывается сладострастное «ещё». Драко нащупывает бретельку шёлковой сорочки и спускает ту с её плеча, приникая ртом к россыпи веснушек вдоль ключиц. Он так давно не дотрагивался до Гермионы подобным образом: ему хочется лелеять эти ощущения, двигаться в такт с её сердцем и разделять с ней её вздохи. Время. Это всё, о чём они мечтали, и теперь это всё, что у них есть. Драко знает, что им с Гермионой предстоит ещё много работы, что задача по разработке лекарства от магической дисплазии по-прежнему далека от завершения, но он наконец-то получает передышку, понимая, что это мгновение принадлежит только им. Он целует Грейнджер в ложбинку на груди, ощущая губами биение её сердца и дрожь её тела, и спускает ткань до талии. Смотрит на неё глазами, полными сияющих звёзд. Прослеживает ими каждый изгиб её бюста, талии, шрама. Он хочет запечатлеть Гермиону в памяти, выжечь в своём сознании. Кровь шумит в ушах, заглушая всё, кроме неё. Однако сквозь стук собственного сердца пробивается одна-единственная мысль: он принадлежит ей. Драко не спешит. Неторопливо, почти мучительно медленно двигает ртом по груди Гермионы. Дразнит её соски, заставляя их напрячься, проводит большими пальцами и зубами по сверхчувствительной плоти, пока Грейнджер не начинает умолять, как развратница. Он ухмыляется, глядя на неё потемневшими глазами. От одного лишь её вида в нём разгораются гордость и желание. Её кудри разметались вокруг головы, окутав каштановым ореолом. Щёки пылают румянцем, пунцовый оттенок растекается по шее и груди, а дыхание становится затруднённым, как будто она пробежала несколько миль. Но главное — её глаза; они обжигают его жаром десяти тысяч солнц. И это его рук дело. Именно Драко расколол Гермиону на части, доведя до состояния нестерпимой нужды в нём. Вот что он любит. Её он любит. Как же он соскучился по возможности распустить её по швам, прикоснуться к ней и выжать из её тела ни с чем не сравнимое удовольствие. Как соскучился по наблюдению за её падением. И соскучился по роли того, кто её поймает. — Пожалуйста, — задыхаясь, просит Гермиона, подаваясь бёдрами вверх, и Драко чувствует её влагу на своей ноге. Он ухмыляется, крепко стискивая её бедро, а пальцами другой руки нащупывает резинку трусиков и ловким движением срывает их с её тела. Швыряет их через плечо, не удосуживаясь посмотреть, куда они упадут. Всё его внимание приковано к потрясению, отразившемуся на лице Гермионы: она смотрит на него распахнутыми глазами и с приоткрытым ртом. — Мои трусики, — негодует она, цепляясь пальцами за пояс его белья и спуская то по бёдрам. Драко широко и дерзко улыбается, сверкая зубами, и обхватывает ладонями её лицо. — С тех пор как мне удалось уничтожить твои прелестные трусики, Грейнджер, прошло слишком много времени. Она фыркает, но звук больше похож на смешок, и Драко завладевает её ртом, усаживая её к себе на колени. Он чувствует, как Гермиона обнимает его за плечи, впиваясь ногтями в кожу, стоит ему приподнять её, пристраиваясь у её входа. — Ты прощаешь меня? — мурлычет Драко, целуя её в челюсть. — Как и всегда, — на выдохе отвечает она, опускаясь на его длину. Кровь в его жилах бурлит и кипит, и он укладывает Грейнджер спиной на кровать. Его движения неторопливы, а каждый толчок в её шелковистый жар погружает в эйфорию. Драко вполне хватило бы и дальше наслаждаться этим блаженным, неспешным ритмом, но тут Гермиона запускает пальцы в его волосы, притягивая его губы к своим, и выдыхает ему в рот хриплое «жёстче». Из груди Драко раздаётся глубокий рык, и он отклоняется назад, вытаскивая член настолько, чтобы перевернуть Грейнджер на живот, и снова погружается в её сочащееся влагалище. Драко стонет, впиваясь пальцами в упругую плоть её задницы, и наблюдает, как с каждым толчком исчезает внутри. Её складки блестят от влаги, покрывающей и его длину, и он приподнимает Гермиону за бёдра, подсовывая под них подушку. Он замечает, как Грейнджер вонзается пальцами в простыни, сжимая и скручивая ткань, когда его движения становятся беспорядочными в ответ на каждое требование о «ещё» и «сильнее, Драко», слетающее с её губ. Он проводит ладонью по её спине, расслабляя, когда чувствует, как пульсируют её внутренние стенки. Хриплое «блядь» вырывается из его горла, когда вдоль позвоночника нарастает знакомое давление. Оно ослепляет, а электрические разряды пробегают по каждому нерву, пока те не начинают потрескивать и оживать. Накал достигает своего крещендо, превращаясь в безмерное наслаждение. Перед глазами расплываются белые пятна, и Драко изливается внутрь Гермионы. Кажется, будто время остановилось: словно мир перестал вертеться вокруг своей оси. Малфой толкается ещё раз, потом второй, а затем перекатывается на бок и прижимает Грейнджер к своей груди. Мокрые от пота кудри липнут к её лбу, но глаза сияют: светятся, как солнце. Тяжело дыша, Драко заливисто смеётся, а когда следом обхватывает лицо Гермионы, целуя ещё раз, снова растворяется в ней: между её простынями и её бёдрами. Драко целует её и любит до тех пор, пока они не выдыхаются, а время не начинает свой ход.

***

Утро пролетело в пылу страсти. Драко и Гермиона насладились друг другом ещё раз в постели, а потом и в душе, и только после этого Драко почувствовал себя удовлетворённым. Натягивая на себя сиренево-голубой сарафан, Гермиона смеялась и игриво пихала Малфоя. Он запустил руки под подол её наряда и дёргал за резинку трусов, но Гермиона шлёпнула его с язвительным: «Только не эти, Драко». При этом в её тоне не было злости; наоборот, на губах играла ухмылка, а в янтарных глазах плясал восторг. И вот теперь они рука об руку идут по территории поместья Ноттов, а на плече у Драко закинута «Молния-3000». Впереди бредут Дафна с Тео, и между ними вприпрыжку — Офелия. Вокруг льётся солнечный свет, продлевая лето. Драко бросает взгляд на Гермиону. Её волосы ниспадают по спине в свободной косе, а прядки выбившихся кудрей обрамляют лицо. Под вырезом у ключицы виднеется пока ещё едва заметный засос, и Драко не может удержаться от ухмылки, когда в его голове проносятся воспоминания о сегодняшнем утре. — Что? — спрашивает Гермиона, приподнимая бровь и пытливо глядя на него. — Я люблю тебя, — слова легко слетают с языка, и Драко не может не поразиться тому, почему раньше боялся произнести их. Он наблюдает за тем, как на губах Грейнджер расплывается восхитительная улыбка, а щёки окрашивает румянец. — Я тоже тебя люблю. Дафна жестом приглашает Гермиону присоединиться к ней и Офелии на пледе, который они захватили для пикника, и, чмокнув Малфоя в щёку, Грейнджер отходит к двум ведьмам. Ощущая шлепок Тео по плечу, Драко поворачивается и видит торжествующую ухмылку своего друга. — Знаешь, а ведь я всё ещё могу чувствовать себя усталым, — тянет он. — Ага, от того, что всё утро трахал Грейнджер, — нагло заявляет Тео, перекидывая ногу через метлу. Драко пихает Тео, сбивая его с толку. — Отвали, — смеётся он, усаживаясь на свою метлу и взмывая в воздух, прежде чем друг успеет нанести ответный удар. Драко прикрывает глаза, наслаждаясь ветром, обдувающим лицо, и вибрацией древка, — чувством того, что у него есть силы. Возможно, это не вполне похоже на магию, но в жилах бурлит свобода и ликование. О, милый Салазар, как же ему этого не хватало! Он слышит смех Тео, присоединяющегося к нему в воздухе. — Я просто называю вещи своими именами, приятель. У тебя такой осоловелый, одурманенный вид — ебать, какая улика. Драко закатывает глаза. — А я уж было собрался спросить, не окажешь ли ты, придурок эдакий, мне честь стать свидетелем на нашей с Грейнджер церемонии связывания душ. Драко разворачивает метлу, чтобы быть лицом к Тео, и в его серебристых глазах вспыхивает острый блеск. Он ухмыляется, когда друг в шоке разевает рот, а на лице отчётливо читается недоумение. Голубые глаза округляются, стоит ему связать несколько мыслей воедино. В мгновение ока Тео устремляется вперёд, зависая рядом с Драко в воздухе. — Серьёзно? Драко вскидывает бровь, а привычная ухмылка изгибает губы. — Я говорю тебе, что связываю свою душу с душой Грейнджер, а ты способен лишь на ответ одним этим словом? — Да иди ты, — смеётся Тео, пиная его в голень, и Драко хихикает. Друг бросает на него угрюмый взгляд. — Не могу поверить, что ты счёл нужным спросить. Драко пожимает плечами. — Речь о магии крови — я не был уверен, согласишься ли ты. — Но речь и о тебе с Грейнджер. Вам двоим всегда было суждено это сделать. После слов Тео Драко опускает взгляд на древко метлы и улыбается своим мыслям. Даже если он и ощущал это раньше, то сейчас испытывает восторг, услышав от Тео подтверждение тому, что всегда знал. Суждено. — Драко. — Он поднимает голову, встречаясь взглядом с лазурными глазами Тео. — Конечно же, я поддержу тебя.