This Bitter End | Этот горький конец

Драко — настоящее время, август 2010 года Драко чувствует, что что-то не в порядке. Возможно, не так уж и «не в порядке», но Грейнджер что-то от него скрывает. Это видно по тому, как она постоянно держит под рукой потрёпанный фолиант, как прячет записи под стопками пергаментов, как отводит взгляд и краснеет, когда он смотрит на неё слишком долго. В обычной ситуации Драко бы ввязался с ней в спор по этому поводу, наседал, давил и допытывался, пока бы она не сдалась и не выдала свои секреты. Но за несколько недель, прошедших после совместного чаепития Гермионы с его матерью, уровень его ядра упал до трёх процентов, и Драко не может найти в себе силы на пререкания. Как бы отчаянно этого ни желал. Дни превратились в какофонию лихорадочных снов с вкраплениями реальности, а когда он просыпается, ему хочется лелеять те мгновения, когда он держит Грейнджер за руку. Но с каждым новым днём время тянется всё медленнее, а Драко всё чаще лежит в её постели на влажных от пота простынях. Он знает, что приближается к концу, что финишная черта близка. Облегчение — ощутимое и реальное — разливается по его венам, когда Гермиона промокает влажным полотенцем его лоб. Он поднимает глаза, прослеживая контуры её стройного лица, пока она наблюдает за ним с набожной яростью. Кожа под её глазами подцвечена фиолетовым, а золотые искорки в радужках, неизменно горевшие вечным огнём, потускнели. Гермиона выглядит поверженной: она вся сгорбилась, и Драко не может не задаться вопросом, смирилась ли она наконец с той же участью, что и он несколько недель назад. Они не успеют вовремя разработать лекарство. По крайней мере, не для него. Впрочем, то, что не удастся спасти его, не означает, что не удастся спасти других. Драко отказывается принимать такой исход. Он скользит взглядом по лицу Гермионы, прежде чем закрыть глаза, и отдаётся во власть её касаний. Она — его краеугольный камень, фундамент, на который он научился опираться. Вокруг витает аромат гвоздик, проникающий в самое нутро, пока единственным, что может ощущать Драко, не остаётся Грейнджер. — О чём задумалась? — спрашивает он срывающимся голосом и хмурится от потери её прикосновения. Он распахивает глаза, фокусируя взгляд на Гермионе. Она стоит и призывает стакан, наполняя тот свежей водой, а затем возвращается на своё место рядом с ним на кровати. — Держи, — бормочет она, поддерживая его затылок, пока он отпивает тёплую воду. Драко слегка кивает, облизывая губы, а затем устремляет свой взор на неё. — Ты собираешься ответить, Гермиона? — он звучит измождённо, каждое слово даётся с трудом, а гласные еле выговариваются. Драко опускает глаза, наблюдая за тем, как она терзает нижнюю губу зубами. Грудь пронизывает тоска, ноющая и колющая, и Драко хочется только одного: потянуться вперёд и освободить её губу большим пальцем. Провести по ней и унять боль под кожей. В том месте, где Гермиона искусала губу, всё потрескалось, и Малфой понимает — знает, что это из-за стресса. Физическое проявление того, что её гложет. Он сделал это с ней. И это смиряющая, отрезвляющая правда, пробирающая похлеще любого Круциатуса. Он навлёк на Гермиону эту боль. Эти мучения. Это беспокойство. Драко смотрит, как она вертит в руках полотенце, складывая, разворачивая и теребя, пока то не превращается в измятый комок. — У меня есть теория, — шепчет она, устремив взгляд вниз. Его губы дёргаются, а из груди вырывается смешок. — Ну это не новость; у тебя всегда есть какие-нибудь теории, Грейнджер. Её щеки заливает румянец, подчёркивая веснушки на переносице, и она отводит взор. — Я серьёзно, Драко. Её тон. В нём слышится печальная мелодичность, от которой в основании его позвоночника вьётся волнение, разрастаясь во все стороны подобно лозе. Сорняку. Драко с трудом сглатывает. — В чём дело? — спрашивает он, не в силах остановить распускающийся росток надежды, борясь с тревогой, клокочущей в груди. Теория. Он повторяет про себя это слово, как мантру, отбивая им ритм в такт сердцу. Гермиона поднимает глаза, обхватывая его челюсть. — Я хочу провести с тобой церемонию связывания душ. Она озвучивает это быстро, торопливо, словно поспешное произнесение слов каким-то образом смягчит нанесённый ими удар — эффект от их значения. По мере того как в голове Драко укладывается осознание последствий церемонии скрепления душ, его охватывает целая волна эмоций. Нельзя сказать, что он никогда не думал о подобном ритуале, не представлял себе будущего, в котором он свяжет свою душу с душой Грейнджер. Но связывание предполагает наличие сильной магии, которой у него нет, и это всего лишь ещё один проблеск жизни, которой у него больше не может быть. — Нет, — отвечает он на хриплом выдохе, и это единственное слово обжигает, оставляя на языке привкус пепла. Гермиона выглядит удручённой, в её взгляде плещется печаль. — Драко… Он приподнимается, прислоняясь к изголовью кровати, пока их глаза не оказываются на одном уровне. Тянется вперёд: накрывает её руку своей, переплетая их пальцы. Даже сейчас её ладонь такая маленькая, такая нежная в сравнении с его собственной, но Салазар… её сила. — Гермиона, даже на миг не допускай мысли, что при других обстоятельствах я бы не захотел связывания с тобой. — Он сжимает её руку. Жест выходит несильным, слабее, чем весь смысл, который он надеялся им передать, но он видит, как Грейнджер смеётся сквозь слёзы, закатывая глаза. — У нас нет других обстоятельств… Я изучала эту тему и… — Это ты обсуждала с моей матерью? — спрашивает он с раздражением, проскальзывающим в голосе. Ладонь Драко охватывают судороги, и Гермиона, не раздумывая, переворачивает их руки, массируя каждый из суставов его пальцев. — Частично. Мы также поговорили о растениях, — уголок её рта приподнимается в робкой улыбке, пока она наблюдает за своими манипуляциями. — Гермиона, мы должны быть серьёзны в этом вопросе. Ничего не получится. Она убирает свою руку и поднимает глаза, чтобы встретиться с сопротивлением, скрытым в глубинах его серебристого взгляда. Драко наблюдает, как она прищуривается, и её глаза превращаются в пылающие щёлочки, а праведная ярость охватывает лицо, подобно буре в пустыне. — Я серьёзна, Драко. Я хочу этого… Ты не можешь уверить меня, что это неправильно, что нам не суждено быть вместе. Он наклоняется вперёд, обхватывает рукой её затылок и тянет к себе на колени, пока они не прижимаются друг к другу лбами. Движение получается резким, быстрым, и его кости кричат, протестуя, но он не обращает внимания на их вопли. Вместо этого Драко сосредоточен на ощущении кожи Грейнджер под своими пальцами и её веса в его объятиях. По его лицу скользит дыхание Гермионы, ровное и спокойное, и рядом с ней он расслабляется. — У меня нет магии… — Совместимая магия — подобное притягивает подобное, кровь притягивает кровь, а магия притягивает магию. Наши души одинаковы, Драко. От этих слов он чувствует отблеск магии, её рёв в жилах. Это правильность, что оседает в самой глубине его души. — Именно поэтому я никогда не могла отпустить тебя, — добавляет Гермиона более тихо, обхватывая его талию. — Моя душа — моя магия — распознала бы твою в любой жизни. Я чувствую тебя повсюду. Драко ощущает прилив боли: в груди разгорается томление и вожделение от услышанных слов, потому что они правдивы. Это всегда была Грейнджер. Однако под ликованием, вызванным её признанием, её желанием связать себя с ним, Драко чувствует беспокойство, подтачивающее его решимость. — Это может навредить твоей магии, Гермиона. На её лице мелькает твёрдая непреклонность, словно она готовилась к этому — к его отпору. — Или может исцелить твою, — парирует она, и Драко усмехается, отклоняясь назад. — Я не могу подвергнуть тебя риску потерять магию. — А я и не прошу тебя рисковать ей. Ничто в моих исследованиях не указывает на то, что магическая дисплазия может передаться во время связывания душ. — Это никто не проверял! — возражает Драко, раздражённый происходящим. Как она не понимает? Его сопротивление объясняется желанием защитить её. Почему она не может позволить ему сделать хоть это — то единственное, что осталось в его силах? Гермиона опускает руку ему на грудь, разводя пальцы поверх его сердца. Он поднимает свою ладонь и кладёт ту прямо на её. — Я доверяю твоей магии, Драко. У меня есть предчувствие, что это может сработать. Гермиона произносит эти слова с мольбой в глазах, широко распахнутых и полных искренности. Она говорит это так, словно силы её речей достаточно, чтобы заставить его поверить и принять предложение, которое она ему делает. Он чувствует, как колеблется его сопротивление. — Кто-нибудь когда-нибудь связывался душой с маглом? Со сквибом? И чтобы это сработало? — Драко приподнимает бровь, откидывая голову на изголовье кровати. Он замечает, как Гермиона поникает, съёживаясь под тяжестью его вопроса. — Нет, потому что нужна магия… — Которой у меня нет, Грейнджер. Ничего не выйдет. — У тебя всё равно останется магический след! — Она машет перед его лицом рукой, как будто может физически заставить его увидеть. — То, что ты не можешь колдовать, не означает, что ты не волшебник. Драко закрывает глаза, смиряясь. — Гермиона, пожалуйста. — Я не понимаю, почему ты не даёшь нам просто попробовать. И именно боль, сквозящая в её словах, как её персональная симфония, побуждает его открыть глаза. Драко наблюдает за тем, как по щеке Гермионы скатывается одинокая слезинка, и она отворачивается, уставившись в окно. Какая-то часть его гадает, прокручивая в голове вопрос: если бы он был смелее, если бы раньше сказал Грейнджер, что любит её, разве дошло бы до такого? Прошли бы эти пять лет по-другому? Связали бы они свои души? Поженились бы? Могли бы провести вместе годы до того, как случилась трагедия? Именно вопрос «что, если» снова и снова звучит в самых сокровенных мыслях Драко, пока его не накрывает лавиной сожаления. Но даже если он не мог дать Грейнджер совместного «раньше», возможно, он способен дать ей совместное «сейчас». Обещание совместного «после». — Компромисс, — говорит он спустя минутную паузу. Гермиона поворачивается — оленьи глаза полны надежды. — Компромисс? — переспрашивает она, и её неверие почти осязаемо. Драко кивает. — После. Наше связывание пройдёт после того, как я закончу болеть. Гермиона надувает губы и хмурит брови, обдумывая его ответ. Зрелище это весьма забавное, и Драко едва не смеётся, когда она возмущённо хмыкает. — Но… — У меня останется след, — самодовольно возвращает Малфой её слова, и его губы растягивает ехидная ухмылка, в то время как по шее Грейнджер расползается румянец, исчезая под ночной рубашкой. — Ладно, после, — хмыкает Гермиона, закатывая глаза, но её возмущение длится недолго: она переползает на свою сторону кровати и прижимается к его груди. Драко сдвигается, обхватывая её за талию и притягивая к себе. — Знаешь, Грейнджер, ты проворачиваешь всю эту тему со связыванием наоборот, — бормочет он, пробегая рукой вдоль её позвоночника. Гермиона пододвигается, закидывая на его ногу свою. — Правда? И как это? Драко смеётся, глубоко и заливисто, до вибрации в груди. — Как правило, брак является необходимым условием до проведения церемонии. Он ослабляет хватку на её талии, и Гермиона приподнимается: её волосы каскадом рассыпаются вокруг них, а сама она смотрит на него широко раскрытыми янтарными глазами. Она подаётся вперёд и нежно целует его в губы. — Что такое свадьба в сравнении с половиной моей души?

***

Гермиона сидит за столом и вертит в пальцах ручку, глядя в окно своего кабинета. Она наблюдает за шумной лондонской улицей внизу, заворожённая прогуливающимися маглами, не обременёнными грузом её забот. Впрочем, наивно так думать. Грейнджер знает, что лишь потому, что магическая дисплазия не поражает маглов, это не значит, что они не страдают от других проблем. В любой момент безымянным лицам под её окном могли поставить смертельный диагноз, они могли потерять работу или даже любимого человека, отпустив его в иной мир за завесой. Не все шрамы видимы. Не всякое бремя можно разделить. И вынести. Но Гермиона пытается. Это в её характере. Она не знает, как жить иначе. Она борется, крепче сжимая в руках нить надежды. Чувствует, как эта нить — одна-единственная золотистая ниточка, связывающая её с Драко, — мерцает всё ярче с каждым днём. Напоминание о том, что её тянет к нему. Время — вот о чём он попросил её. Связать себя с ним после болезни. Всё всегда сводится к «после», и Гермиона жаждет остаться в вечности наедине с Драко. Она написала Нарциссе, спрашивая, не знает ли та волшебника, способного провести ритуал, и сейчас, ожидая ответа, она ощущает, как по венам разливается нервное предвкушение. Она будет связана с Драко на всю жизнь. Когда Гермиона размышляет о будущем с ним, она больше не колеблется. Больше не ставит под сомнение ни его любовь к ней, ни свою к нему. Это чувство между ними распаляется и разрастается, превращаясь в нечто, подпитываемое древней магией, которую они не понимают. Что-то старое и что-то новое. Но Гермиона приняла это — этот зов к Драко. Она перестала не замечать и отталкивать то, с чем не может бороться, — то, что больше не может игнорировать. Но вместе с принятием приходит и чувство вины. Потому что если, а точнее когда это сработает… Это всё равно не панацея. Неоправданно думать и надеяться, что каждый больной, страдающий от магической дисплазии, сможет найти человека, которого знает его душа. Которого лелеет его душа. Связывание — редкость. «Это не универсальное лекарство», — звучат у Гермионы в голове слова Драко. Предстоит ещё много работы: исследований, экспериментов и различных вариантов. Но часть её души успокаивается от осознания, что Драко будет рядом. Его мастерство, его желания, его ум. Вместе они смогут разделить это бремя. Вместе. Стук в дверь привлекает внимание Гермионы, и она поворачивается, улыбаясь Падме, стоящей на пороге. Сливовая мантия целителя разума выгодно подчёркивает её стройную фигуру, а длинные ониксового цвета волосы заплетены в затейливую косу, плавно ниспадающую по спине. Тёмные миндалевидные глаза смотрят с добротой, которой Грейнджер не заслуживает, а улыбка, украшающая лицо, нежна и располагающа. Гермиона отвечает на жест, приглашая Падму занять место за столом напротив себя. Хотя они и коллеги, Падма нечасто заглядывает. Их пути пересекаются теперь крайне редко, особенно с тех пор, как Гермиона возобновила исследовательскую работу в лаборатории. Но даже сейчас Падма держится с особой благосклонностью и нежностью, распространяющейся не только на тех, кто находится под её наблюдением. Иногда её альтруизм трудно принять. Так странно, что она, Роджер, Энтони и даже Тео ходят вокруг Гермионы так, словно она сделана из стекла, и обращаются с ней так, будто это именно она страдает от магической дисплазии, а не Драко. Однако Грейнджер может понять их осторожность и вежливость, во всяком случае, до некоторой степени. Последние несколько месяцев стали для неё испытанием — проверкой на стойкость к невзгодам. Артур наконец-то преодолел порог превращения в сквиба. И Гермиона знает, что следующий — Драко. Её чувство вины безмерно. — Как дела? — спрашивает Падма, опускаясь на стул напротив и скрещивая ноги. Гермиона пожимает плечами, вертя в руках ручку. По правде говоря, сегодняшний день выдался трудным. Грейнджер оставила Драко под присмотром Пиппи, а сама отправилась в офис, чтобы скорректировать план лечения Хэтти и некоторых других пациентов, а также забрать из аптеки следующую порцию зелий для Драко. Но, несмотря на осознание, что он в надёжных руках, её мысли постоянно возвращаются к вопросу о том, как он. — Я в порядке, — бормочет Гермиона, пытаясь растянуть губы в подобии улыбки, но те дёргаются, превращаясь в нечто, что, как она уверена, напоминает гримасу. — Как Артур? — заводит разговор Падма, переплетая пальцы. Гермиона замечает блеск большого опала, инкрустированного бриллиантами, на левой руке Падмы — её обручальное кольцо — и не может удержаться от того, чтобы не провести большим пальцем по пустому месту на своём безымянном. — Как ни странно, хорошо, — сухо смеётся она. — Джинни рассказала, что он вот-вот сведёт Молли с ума всеми своими «новыми магловскими игрушками», а та не знает, как быть, раз уже не нужно так настойчиво его опекать. Падма улыбается, тепло и понимающе. — Звучит похоже на них. Рада слышать, что у него всё хорошо. Все симптомы прошли? — Абсолютно все. И в этом единственный плюс недуга: никаких остаточных, долгоиграющих последствий. Как будто Артур вообще никогда не болел. — А Драко? — подталкивает Падма, мягко побуждая поделиться. Всё дело в её тоне, в том, как плавно она может что-то вытянуть и подвести Гермиону к выражению её самых сокровенных чувств. Переживать такие эмоции не очень приятно. Гермиона обитает в царстве фактов и логики, и, хотя она может нести бремя других, ей трудно выражать свои чувства. Она — сосуд, который нужно расколоть, в котором нужно постепенно снизить давление. Как бы она ни старалась держаться за свою решимость и сохранение личного пространства, она знает, что должна быть честной с Падмой и с собой. Она задумчиво улыбается. — Было тяжело… но он воспринял всё так спокойно, как только можно было ожидать. Гермиона хочет поделиться большим: рассказать о том, как Драко ночами печалится, как разрывается её сердце от боли, пронизывающей каждую клеточку его организма. О своей неспособности укрыть его от этой бури. Грейнджер чувствует себя будто придавленной к полу, побеждённой каждой обрушивающейся на неё неудачей и промахом. — А ты? А она? Как описать то, что течёт по её жилам? Её желание связать себя с Драко самыми сложными, интимными узами? — Я пойду на всё, Падма, он заслуживает всего. — И что это значит для тебя? — она задаёт вопрос со знанием дела, словно видит Гермиону насквозь и обнаруживает ту ниточку её души, которая жаждет быть соединённой с Драко. — Я собираюсь связать с ним душу. Произносить эти слова вслух перед кем-то, кто не Нарцисса или Драко, очень непривычно. Но признание освобождает, и Гермиона чувствует себя воспарившей, словно ребёнок, который наконец-то отпустил воздушный шарик. Это заявление явно отражается на лице Падмы, но шок быстро проходит. Прежде чем она начинает говорить, Гермиона видит, как в её темных глазах зарождается размышление, а в голосе звучит несомненное любопытство. — Ты уверена, что остаточного магического следа хватит? Гермиона сглатывает и склоняет голову, теребя низ джемпера. — Должно хватить. — Нарцисса знает? А остальные? Гермиона поднимает голову, обводя глазами контуры лица Падмы. — Нарцисса в курсе, сначала я обсудила это с ней; она работает над тем, чтобы найти квалифицированного волшебника для проведения ритуала. В ожидании продолжения Падма приподнимает бровь, а её губы трогает дерзкая ухмылка; она так напоминает ухмылку её мужа, что Гермионе приходится подавить смешок. — Мне только что с трудом удалось убедить Драко — он страшно боится навредить моей магии. Поэтому я подумала, что будет лучше подождать, пока мы найдём волшебника, прежде чем сообщать остальным. Подруга смотрит на Гермиону с пониманием, на её губах появляется едва уловимая улыбка. — Если я не ошибаюсь, Филиус проводит такие церемонии. — Падма встаёт и проводит рукой по своей мантии, готовясь уйти. — Мы с Блейзом думали о том, чтобы связать души до брака, но решили подождать, — она улыбается, слегка пожимая плечами. — Дай знать, если тебе с Драко что-нибудь понадобится, ладно? Чуть приоткрыв рот, Гермиона безучастно кивает, повторяя в голове имя Филиус. Связывание душ. Соединение душ. Филиус Флитвик. — Спасибо, Падма, — запинаясь, произносит она, когда ведьма поворачивается, чтобы удалиться. — Конечно, Гермиона; вы двое далеко не одни — пожалуйста, знай это. Гермиона чувствует, как что-то внутри неё исцеляется, срастается и преображается от ласковых слов Падмы. Они не одни.