This Bitter End | Этот горький конец

Гермиона — флешбэк, канун Рождества, 2003 год «Беззаботного и весёлого тебе Рождества! Это самое лучшее время в году. Не знаю, выпадет ли снег, Но выпей чашечку веселья». Из радио доносятся рождественские песни, которые Гермиона напевает под нос, замешивая вручную тесто для сахарного печенья. Готовка и выпечка с помощью магии — это то, что она так и не смогла освоить. Молли как-то пыталась научить её, но это одна из тех областей магии, которую она с удовольствием игнорирует. Часть Гермионы задаётся вопросом, не вызвано ли это нежелание глубоко укоренившейся потребностью сохранить хоть какие-то связи с магловским детством. С мамой. Несмотря на свежую бежевую краску, оливковый кухонный гарнитур и новую бытовую технику, это всё ещё кухня из детства Гермионы. Ремонт дома не может стереть воспоминания о том, как она училась печь и готовить вместе с мамой. Джин Грейнджер говорила: «Рецепт — история, которая заканчивается вкусной едой. Это символ любви, и один из величайших подарков, которые только можно сделать». Гермиона не уверена, что сахарное печенье — уместный символ любви, но это уже что-то, тем более что в последнее время все слова казались ей неподходящими. Она нервничает перед сегодняшним вечером и не совсем понимает, почему. К настоящему моменту они провели вместе бесчисленное множество ночей, но эта — совершенно иная. Знаменательная. Ведь даже учитывая то, что утром им предстоит разойтись, создаётся впечатление, что сейчас они словно на перепутье. И Гермиона не может не думать, что это значит. Для неё. Для него. Они принадлежат к двум разным мирам — чистокровных и маглорождённых. Он пойдёт на рождественский ужин в поместье с матерью, а она отобедает в Норе. И всё же… Гермиона думала, что к этому времени отношения между ними уже угаснут, затухнут и сойдут на нет, но спустя месяцы Драко всё ещё рядом, и это пугает её. Она стала зависима от него и не хочет представлять, что с ней станет, если он уйдёт. Она предполагает, будто потеряет часть себя. Она сильнее вымешивает тесто. Гермиона никогда не была из тех девушек, которые теряют голову из-за парня. Ей всегда удавалось держать себя в руках. Она вспоминает время учёбы в Хогвартсе и как сильно осуждала тогда Парвати и Лаванду, когда они плакали и набрасывались на однокурсников. Как иронично, — думает она. Правда, у них с Драко всё иначе. Он стал продолжением её самой, и Гермиона не может сказать, когда это произошло. Она не может представить себя без него. Когда она рисует себе будущее… он рядом, и это пугает её, поскольку они ещё не определились, что между ними происходит. Когда она с ним, ей кажется, что она пытается зачерпнуть воду ладонями. Какое-то время ей удаётся удержать её, но потом жидкость утекает, просачиваясь сквозь пальцы. У Гермионы нет причин для таких чувств: Драко не давал ей никакого повода так думать, и логически она понимает это, однако в глубинах разума её гложет мысль, которая никак не хочет уходить. Она требует, чтобы на неё обратили внимание. Кем они приходятся друг другу? Они с Драко так и не дали определение своим отношениям, а значит, на самом деле он ей не принадлежит, и она не может избавиться от ощущения, что время, проведённое с ним, на исходе. Раньше Гермионе нравилась такая неопределённость, но теперь? Больше всего на свете она хочет получить подтверждение, что Малфой её. Вот только она не знает, как спросить его об этом — как вообще затронуть подобную тему. Вместо этого она выталкивает эту мысль из головы и крепко сжимает руки. Срабатывает камин, и Живоглот мяукает, когда Драко проходит на кухню. Гермиона стоит у острова, вдавливая формочки для печенья в тесто, поднимает глаза и улыбается. Драко ставит на стол их ужин, любезно приготовленный Пиппи, и цинично разглядывает фигурки. — Что это должно быть, Грейнджер? — Он опирается ладонями на гранит и наклоняет голову, изучая печенье. В его глазах виден блеск, а на губах — озорная ухмылка, и Гермионе хочется только одного: подтолкнуть его и посмотреть, как далеко он её заведёт. — Рудольф, из магловской рождественской сказки. — Какой-то он немного грузный. Это что, нос? Почему красный? — Потому что он должен освещать дорогу саням, и… И вдруг Драко заливается смехом. — Знаешь что, проехали. Сегодня ты посмотришь фильм, это рождественская классика, традиция. — То же самое ты говорила про «Бриолин», — тянет Драко. — Потому что так оно и есть! — не веря своим ушам, отвечает она. — Грейнджер, каждый из главных героев изменился, чтобы его полюбил другой. — Он обходит остров и останавливается прямо перед ней. Серые глаза блуждают по её лицу, исследуя, изучая, и это настолько интимно, что Гермиона не может дышать. Стоит Драко заговорить, как резкость в его голосе заставляет мысли в её голове путаться, пока она силится понять, что он хочет донести: — Когда ты любишь кого-то, ты не пытаешься изменить его. Ты принимаешь человека целиком и полностью. Твой магловский фильм был о двух людях, увлёкшихся друг другом, и об их желании потрахаться. То, что между ними было, нельзя назвать любовью. Он вытащил камень из кладки её башни, и внезапно вся крепость рушится. В его словах слишком много серьёзности, слишком много глубины, и она не хочет думать об их истинном смысле. О том, на что он намекает, как она втайне надеется. Однако Гермиона слишком нерешительна и должна что-то предпринять. Должна не дать своему предательскому разуму сформировать мысли, которые превратятся в предательские слова. Она не может всё испортить. И поэтому тянется к миске с тестом и бросает немного Драко в лицо. Он смотрит на неё ошарашенно, и она замечает момент, когда шок быстро сменяется возмездием. Он поднимает руку и проводит большим пальцем по измазанной тестом щеке, а затем отправляет его в рот и обсасывает дочиста. Глаза Гермионы распахиваются при виде этого, но когда Драко дотягивается до коробки с яйцами и берёт одно, она делает шаг назад. На его лице застыла дьявольская ухмылка, и он подбрасывает яйцо вверх. — Что ж, Грейнджер, это было не очень-то вежливо. — Он без труда ловит яйцо. Она поднимает руки перед собой. — Ты оскорбил «Бриолин». И тут Драко придвигается к ней и расплющивает яйцо о голову. Гермиона взвизгивает, чувствуя, как сырой желток стекает по кудрям, и от шока разевает рот. Он победно ухмыляется — на левой щеке появляется ямочка. Гермиона прикусывает язык, сдерживая улыбку, которая так и норовит расплыться, и суёт руки в миску с мукой, чтобы швырнуть её Драко в лицо. Живоглот с визгом бросается из кухни. Смех Гермионы перекрывает рождественскую музыку, пока она отбегает в безопасное место на другой стороне острова, вне досягаемости для Драко. Он выглядит просто убийственно. Мука покрывает лицо, прилипнув к тесту комочками. Он опускает взгляд на джемпер: изумрудный кашемир теперь испачкан белым. Вскидывает бровь, а когда наконец смотрит на Гермиону, крепко вцепившуюся в коробку с яйцами, смеётся, и его гнев превращается в вызов. — Стой там, Драко Малфой. Он направляется к ней, но она отступает, цепко сжимая коробку ладонями. — Или что, Грейнджер? — дразнит он её, проводя пальцем по тесту уничтоженного Рудольфа. Драко берёт контейнер с сахаром и вертит его в руках. Гермиона не отвечает ему. Вместо этого она запускает в него яйцо, и то попадает ему в плечо. Жёлтый желток стекает по руке, и Драко качает головой. Он быстро зачерпывает сахар и швыряет его в Гермиону. Она плачет от смеха и закрывает глаза, держа перед собой коробку, как щит, но Драко неумолим. Она бросает ещё одно яйцо, но промахивается, и где-то вдалеке раздаётся недовольный вопль Живоглота. Хаос. Дурачество. Безумие. Безрассудство и импульсивность, которые только он может пробудить в ней. И она добровольно, за милую душу сдаётся. Почувствовав на коже что-то вязкое, Гермиона приоткрывает глаз. Драко стоит перед ней, держа в руке пустую бутылку из-под масла, и его лицо украшает самодовольная улыбка. Он швыряет бутыль на пол и крадётся к ней. Гермиона хватает ещё одно яйцо, то ли пытаясь защититься, то ли бросая вызов — она не определилась. Губы Драко изгибаются в соблазнительной ухмылке. — Положи яйца, Грейнджер. Гермиона пытается убежать, но поскальзывается и улетает на пол в месиво из масла, муки и яиц. В результате падения разбиваются оставшиеся яйца, и она пытается уползти, но Драко уже рядом и пригвождает её к полу. Он всегда рядом. Тепло его тела обволакивает её, укутывая, и она чувствует запах сахара, смешанный с его одеколоном. Гермиона переворачивается на спину и смотрит на него. — Я же просил тебя положить яйца, — светлые волосы беспрепятственно ниспадают на лоб, а в глазах плавится серебро, — но ты никогда не слушаешь, правда, Грейнджер? И вдруг ей кажется, что они больше не говорят о муке и яйцах. В горле пересохло, и Гермиона ничего не понимает. Или, быть может, не хочет — не вполне хочет, потому что это означало бы, что всё реально. Драко обращается к ней, словно умоляя понять и осознать. Но как она может сделать это, если отказывается принять то, что находится перед носом и в сердце? Он пристально смотрит на неё, и в его глазах читается вожделение, от которого Гермиона чувствует себя беззащитной. Словно он видит её насквозь, освежёвывает взглядом. Если он хочет, то может взять её сердце, но он уже украл его. Прикарманил. И она почти уверена, что это ещё хуже, потому что если он имеет в виду то, на что намекает, то она ещё бóльшая дура. Это то, чего ты хочешь, — думает Гермиона. Но она не может заставить себя спросить. Лучше жить в наивности, чем рисковать ошибиться. Она чувствует, как вода утекает сквозь пальцы, пока затягивается молчание. Гермиона облизывает губы, голос звучит хрипло: — Просто упрямая гриффиндорка. Она наблюдает, как вожделение в глазах Драко сменяется грустью, и думает, что, возможно, совершила ошибку. Но он ничего не говорит, а наклоняется и прижимается своими губами к её.

***

Спустя пару очищающих чар и один горячий душ Гермиона лежит в объятиях Драко. Разговор, состоявшийся ранее, кажется, позабыт. Именно это у них получается лучше всего. Они то отталкивают, то притягивают друг друга, но всегда обходят стороной то, что действительно необходимо сказать. Каждый из них слишком горд, чтобы признать свой страх. Каждый чересчур опасается, что ему причинят боль. Каждому безумно хорошо, но отчаянно хочется большего. Насытившись совместным пребыванием в душе, Гермиона прослеживает пальцем сетку шрамов на груди Драко. Он вымыл желток из её волос, а потом брал её у стены, пока она не перестала трезво мыслить. С каждым его прикосновением она открывает для себя что-то новое, и это всегда чувства, которых она никогда не испытывала. Гермиону одолевает желание прервать тишину, разрушить её, заполнить чем-то другим. Она не может позволить безмолвию затянуться — оно побуждает её разум плыть по течению и предаваться раздумьям. Сегодня они с Драко уже уплыли на опасные глубины, и ей не хочется отправляться туда ещё раз. — Ждёшь встречи с мамой? Драко проводит пальцами по её позвоночнику, заставляя вздрогнуть от прикосновения. — Не особо, — замолкает он, и она видит, как он прикусывает щёку, — я был бы рад провести этот день с тобой. И тут якорь Гермионы обрывается. Отвязанная этим моментом, она начинает дрейфовать. — Я всегда отмечаю Рождество с Уизли, — сглатывает она, не понимая, почему просто не может быть честной. Я бы хотела провести с тобой рождественский день, и день после него, и следующий. — Я знаю. — Драко не звучит расстроенным, когда соглашается со сказанным, но в его голосе слышится скрытая обида, затягивающая Гермиону под воду. В груди болит. Почему она не может сделать всё правильно? Нет ни книги, которую нужно прочитать, ни заклинания, которое нужно выучить, и она теряется в том, что Драко заставляет её чувствовать. Его взгляд устремляется на небольшую дорожную сумку, лежащую на полу в её спальне, и она наблюдает за тем, как он сглатывает. Хотел ли он, чтобы она позвала его с собой? — Акцио подарок, — призывает он беспалочковым заклинанием небольшой предмет. Его магия плавно струится, пока золотая коробочка парит в руки. — Всегда завидую тебе, когда ты пользуешься беспалочковой магией, — признаётся Гермиона, удивлённо разглядывая Драко своими янтарными глазами, когда он садится, а простыни сбиваются вокруг его талии. Он пожимает плечами, не обращая внимания на эту реплику, и передаёт ей коробку. — Счастливого Рождества, Гермиона. У неё перехватывает дыхание, и она прикусывает губу, протягивая трясущуюся руку. Коробочка небольшая и напоминает шкатулку с портключом, что она получила на день рождения. Гермионе интересно, может ли это быть ещё одной поездкой? Золото упаковки мерцает в тусклом свете спальни — аккуратно завёрнутый в неё и перетянутый рубиново-красным бантом подарок выглядит потрясающе. — Слишком красиво, чтобы открывать, — рассуждает Гермиона. Драко улыбается ей — на левой щеке появляется ямочка, и это согревает ей душу. — Упаковал его безо всякой магии. — Неужели? — Ага, а теперь открывай, — пытается поддразнить её Драко, но, когда он смотрит, как она срывает ленту и извлекает из замысловатой упаковки маленькую чёрную шкатулку, в его глазах читается усталость. Мельком взглянув на Драко ещё раз, Гермиона вновь возвращает внимание к шкатулке и поднимает её крышку. На изумрудной шёлковой подушечке лежат изящные золотые часы. — На прошлой неделе ты жаловалась, что у твоих часов сдохла батарейка, что бы это, чёрт возьми, ни значило. Гермиона поднимает руку, осторожно просовывая пальцы под золотой браслет. — Ведьминские часы. Они никогда не сбиваются, — продолжает объяснять Драко, проводя ладонью по затылку. Гермиона смотрит на отполированный квадратный корпус, на перламутровый циферблат и поражается их красоте. Они кажутся очень лёгкими, и она обводит большим пальцем их поверхность. — Ты никак не хочешь притормозить, чтобы заменить свои, поэтому я и подумал, что они могут стать подходящим подарком, — добавляет он. Она не может переварить его заботу и внимательность. Ему присуща щепетильность во всех сферах жизни. Гермиона переворачивает часы и тут же замечает её. Выгравированная таким хорошо знакомым ей почерком надпись гласит: «Все дороги ведут к тебе. Твой Драко». Она только и может, что пялиться на слова. Она влюблена в него. Гермиона никогда не понимала смысл выражения «любить кого-то так сильно, что от этого больно», но это? Её любовь неумолима и проникает в каждую клеточку тела. Ей больно, потому что он не знает. Признание гложет её, пробивая себе путь на поверхность и требуя объявления. Она должна сказать ему хоть что-то — должна рассказать правду. Иначе это её уничтожит. Он должен знать. — Тебе нравится? — спрашивает Драко, нарушая ход её мыслей и ломая решимость. Гермиона поворачивает к нему голову и улыбается. Может, хоть полуправду? — Они бесподобны, — наклоняется она, прижимаясь в поцелуе к его губам. Скажи ему, — с отчаянием думает она, пока сердце пытается уговорить разум. — Я могла бы влюбиться в тебя, Драко Малфой, — шепчет она ему в губы. Звучит неправильно, и это не то, что она намеревалась сказать, но это уже что-то. Он наверняка знает, что она имеет в виду нечто большее. Гермиона надеется, что Драко понимает всю глубину сказанного, но видит, как блеск в его глазах меркнет. — Могла бы, — тихо повторяет он, уголок его рта дёргается. Нет, — думает она. Он всё неправильно истолковал — он не понимает. Паника зарождается в её голове и груди. Если она не может признаться, то решительно настроена показать. Она заставит его увидеть. Гермиона придвигается, обхватывает Драко за шею, и он оказывается сверху. Она целует его, наполняя чувствами, счастьем и обожанием каждое прикосновение своего языка к его. Люблю, — думает она. Правда. Пожалуйста, знай, что люблю.