This Bitter End | Этот горький конец

Гермиона — настоящее время, июль 2009 года При виде коттеджа Поттеров на душе становится легче. Его восстановленная красота воодушевляет, напоминая о том, что из трагедии может родиться нечто прекрасное. От белого камня веет гостеприимством и уютом, и Гермиона не может не думать, что нынешней красотой дом превосходит своё былое великолепие. Когда Гарри впервые признался ей, что намерен восстановить родное гнездо, она поначалу не поняла его доводов. Прошло всего несколько месяцев со свадьбы Гарри и Джинни, и Гермиона опасалась, что подобный ремонт окажется для молодожёнов трудным. Не говоря уже об истории самого коттеджа. — Разве тебя это не беспокоит, Гарри? Ты уверен, что хочешь жить в доме, где умерли твои родители? — Ты живёшь в родительском доме. — Это другое. Так оно и было. В тех стенах у Гермионы не было ничего, кроме счастливых воспоминаний. Обливиэйт её родителей был не более чем пятном на фоне в остальном нетронутой памяти о доме. — Я ничего не помню о времени, проведённом там, Гермиона. Кроме того, мои воспоминания о доме на Гриммо гораздо хуже. Возразить ей было нечего. Не тогда, когда всё было представлено таким образом. Она и Рон помогли с ремонтом, и через четыре месяца Поттеры обосновались в новом жилище. Гарри поделился с Гермионой, что его родители намеревались построить здесь свою жизнь, и он бы хотел сделать то же самое. Теперь, спустя восемь лет и троих детей, было сложно сказать, что когда-то коттедж постигла трагедия. Жизнь била из каждой щели. Всё дышало надеждой. — Ми! Ми! — визжит Лили, бросаясь к железным воротам, окружающим двор. Гермиона улыбается, перебрасывая сумку на плечо, чтобы с распростёртыми объятиями поприветствовать свою крестницу. Она крепко сжимает её, подхватывая на руки, и не торопясь вдыхает её аромат. Маленькая двухлетняя девочка всегда пахнет свежими гардениями. Это бодрит и успокаивает, и после особенно напряжённого дня Гермиона позволяет теплу детских объятий окутать себя. Она проводит пальцами по медным волосам, а затем нежно целует крестницу в лоб. — Лили… что я тебе говорила насчёт нападения на людей, едва они заходят за ворота? — В наигранном раздражении Джинни поднимает бровь на свою любознательную дочь. Она стоит в дверях с перекинутым через плечо кухонным полотенцем и наблюдает за происходящим, растягивая в улыбке губы. Улыбка Гермионы становится ещё шире: — Всё нормально, Джин, уверяю тебя. — Она ещё раз стискивает Лили, прежде чем опустить её на землю. Звук бега привлекает внимание Гермионы, она поворачивается и видит Джеймса и Альбуса, несущихся к ней с садовым гномом в руках. — Смотри, тётя Миона! — с улыбкой до ушей говорит Альбус, протягивая ей маленькое существо. Гермиона старается не скривиться. Маленький коричневый гном с непропорционально большой головой с вызовом оскаливает зубы. — Может быть, нам стоит вернуть его на место? — предлагает она, пряча за собой Лили, поскольку существо словно вот-вот вырвется из рук Альбуса. — О нет, — говорит Джеймс, тыкая гнома в живот. — Фрэнк пытался взобраться по плющу на заднюю стену дома. Мы спасли его! Джинни подходит к Лили и берёт дочь на руки. — Джеймс, иди верни его на картофельную грядку. Ал, а ты умойся к ужину. — Мальчики смотрят на мать с неприкрытой грустью, и Гермиона старается сдержать усмешку при виде этой картины. Когда Джинни бросает взгляд на двух своих мальчишек, он становится жёстким: — Сейчас же, — в её приказе чувствуется серьёзность, а тон голоса напоминает Молли. Гермиона смеётся, наблюдая за тем, как Джеймс забирает Фрэнка у Альбуса и возвращает его на небольшую грядку с овощами, где тот живёт. Ал снова смотрит на мать и сестру и, театрально вздохнув, направляется в коттедж. — Казалось бы, для четырёхлетнего ребёнка он должен быть менее драматичным, — хмыкает Джинни, позволяя Лили выскользнуть из объятий и устремиться вслед за Альбусом. — Интересно, откуда у него эта театральность, — поддразнивает Гермиона, легонько толкая Джинни плечом. — Чёрт возьми, не смотри на меня так. Это не я. Гермиона смеётся, понимая, что Джинни права. Уизли освоила материнство так же стремительно, как и полёты. Когда 8 августа 2003 года родился Джеймс, Джинни объявила об уходе из «Холихедских гарпий». Поначалу огненно-рыжую девушку устраивало просто быть матерью и сидеть дома, помогая по выходным в магазине приколов, но как только 22 мая 2006 года Альбус отпраздновал свой первый день рождения, Джинни оказалась готова вернуться на работу. Поначалу она освещала местные квиддичные матчи, а теперь занимает должность старшего корреспондента по квиддичу в «Ежедневном пророке». Джинни вполне состоялась в жизни — Гермиона видит это по тому, как она рассказывает о своей работе и о домашних делах. Она вдохновляет, безупречно балансируя между материнством и независимостью. Гермиона задаётся вопросом, сможет ли она тоже когда-нибудь иметь и карьеру, и семью. — Куда ты отправилась? — спрашивает Джинни, подхватывая её за локоть и уводя в коттедж подальше от палящего зноя. — А? Никуда, — спокойно лжёт Гермиона, позволяя подруге вести себя вперёд. Если бы Гермиону попросили описать внутреннее убранство коттеджа Поттеров, она бы сказала, что дом «обжитой». Повсюду простираются порядок и хаос, но они каким-то образом гармонично сочетаются. На стенах висят семейные фотографии, а в прихожей теснится обувь. Стены выкрашены в тёмно-зелёный цвет, дополняющий земляные оттенки, которыми наполнено пространство. Оно манит, подобно тёплому одеялу прохладным летним утром. Гермиона осторожно переступает через детские вещи, следуя за Джинни на кухню. Это, несомненно, её самая любимая комната в доме Поттеров. Кварцевые столешницы прекрасно сочетаются со шкафами из белого дуба. В центре расположен большой остров, за которым Гермиона неоднократно сидела до поздней ночи, попивая с подругой вино. Она поворачивается, заглядывает в столовую и видит, что Гарри накрывает на стол. Он поднимает голову и, ухмыляясь, заходит на кухню. — С днём рождения, Гарри. — Гермиона лезет в сумку и достаёт маленькую коробочку, завёрнутую в белую бумагу с рисунком из золотых снитчей. Улыбка Гарри становится шире, на его щеках появляется лёгкий розовый румянец, и он притягивает Гермиону к себе, заключая в объятия. Разрывая их, он забирает коробку из её рук. Грейнджер знает его, как саму себя, и поэтому не упускает из виду едва заметную взволнованность, мелькающую на его лице, пока он рассматривает упаковку. Даже спустя годы Гарри так и не привык получать подарки, и Гермиона понимает, что это небольшое напоминание о шрамах, которые носит каждый из них. Непрекращающаяся боль. Как физическая, так и эмоциональная. У Гарри есть Джинни и остальные Уизли — его семья. А кто есть у Гермионы? От одной этой мысли у неё щемит сердце. У неё есть работа. Друзья. Этого достаточно. Или она так надеется. — Откроешь, папочка? — спрашивает Лили, обхватывая руками его ногу и с любопытством разглядывая упаковку. Гермиона улыбается её восторгу. — Конечно, поможешь мне? — Гарри подхватывает Лили и усаживает на остров. Она кивает и, болтая ногами в воздухе, наблюдает за тем, как Гарри поддевает пальцем бумагу. Развернув её, Гарри достаёт из коробки маленькую пустую рамку для фотографий. Он смотрит на Гермиону, зелёные глаза горят любопытством. Коснувшись палочкой виска, Гермиона извлекает серебристую нить и опускает её на стекло. В рамке появляется беззвучное воспоминание о том, как Гермиона увидела Альбуса и Джеймса, держащих гнома Фрэнка. Когда мальчики хвастаются картофелеподобным существом, на их лицах расцветают одинаковые улыбки, а затем воспоминание повторяется. — Это нечто среднее между Омутом памяти и фотоальбомом. Я увидела её в Штатах, когда в прошлом месяце ездила на встречу с целителем-консультантом по случаю Хэтти. Решила, что она придётся тебе по душе и впишется в твой кабинет, — Гермиона выдерживает паузу, внимательно наблюдая за реакцией Гарри. — Воспоминания не хранятся в ней, но ты можешь менять их так часто, как захочешь. Какое-то мгновение Гарри не отрывает взгляда — его внимание приковано к улыбкам на лицах сыновей, которые держат гнома. — Гермиона, это… — он замолкает, не в силах закончить мысль, и Гермиона не упускает дрожь в его голосе. Джинни обнимает Гарри за талию и целует его в висок, проводя пальцами по его волосам. — Только оставь свои мысли обо мне в том чёрном неглиже при себе, — шепчет она ему на ухо, основательно разбавляя унылое настроение своим юмором. Гарри ещё больше краснеет, а Гермиона смеётся.

***

— Как прошла поездка в Штаты? Американские целители смогли поделиться какими-нибудь наблюдениями? Гермиона опускает ложку, вытирая с рук сливочную глазурь. — Не особо, — она теребит обтрёпанный край тёмно-синей скатерти. — Целитель Фостер сообщил, что с момента открытия болезни у них был только один случай и тот пациент был выходцем из Франции. Складывается впечатление, что недуг локализовался именно там. Джинни хмурится, отпивая своё бордо. — Их специалист по зельям пообещал оставаться на связи с Роджером. Там есть несколько местных растений, которые могут дать многообещающие результаты в замедлении угасания магического ядра, — пожимает плечами Гермиона, не в силах скрыть прозвучавшее в её словах разочарование. Она надеялась, что недельная поездка окажется более плодотворной, но в конечном итоге ошиблась. Неделя встреч с волшебными специалистами не дала никакой новой информации. Более того, именно Гермиона просвещала их в вопросах магической дисплазии. Она и Роджер Дэвис вернулись в Британию, ни на шаг не приблизившись к разгадке тайны этого заболевания. На деле же они вернулись и поставили очередной диагноз. Гермиону тошнит. Их стараний никогда не бывает достаточно. Она заглядывает в гостиную, не в силах больше смотреть на Джинни. Лили раскрашивает на полу, а Джеймс сидит за маленьким кофейным столиком напротив Альбуса и пытается научить его играть в волшебные шахматы. — А Тео? — спрашивает Гарри. Гермиона поворачивается, встречаясь с надеждой в зелёных глазах, которые ей так хорошо знакомы. — Насколько мне известно, Отдел тайн не ближе нас к прорыву. Роджер работает с Тео в надежде создать более оптимальную схему приёма зелий, но пока всё безрезультатно. Гарри падает духом, крепче обхватывая Джинни за плечи. — Как… как у него дела на самом деле? Падма сказала, что он пропустил групповое занятие на прошлой неделе. — Папа в порядке. Если уж на то пошло, он воспользовался всем этим испытанием, чтобы глубже погрузиться в магловскую культуру. — Джинни смотрит на Гарри, покусывая нижнюю губу. Странно видеть её такой. За все годы знакомства Гермионы с Джинни ведьма никогда не выглядела нерешительной. Она более рассудительная, чем Рон, но такая же бесцеремонная, как Джордж. Она поворачивается к Гермионе: — Дело в маме. Понимая, в чём суть, Гермиона вздыхает. После того как два года назад Артуру поставили диагноз, Молли Уизли несколько месяцев находилась в стадии отрицания. Лишь спустя восемь месяцев, когда Артур потерял способность к трансгрессии, Молли начала смиряться с судьбой супруга. Гермиона пыталась убедить матриарха семейства Уизли посещать сеансы групповой терапии у Падмы, но та неизменно отказывалась, утверждая, что она «в полном порядке, дорогая». Артур же воспринял свой диагноз так, как Гермиона и ожидала: с радостью. С его точки зрения, это был способ исследовать магловский мир безо всякого осуждения со стороны волшебников. Гермиона опасалась, что по мере того, как будет ослабевать его магия, исчезнет и его ребяческий восторг, и реальность диагноза в конце концов начнёт тяготить его так же, как и других. — С ней всё в порядке? — осторожно спрашивает Гермиона. — По-моему, она опасается, что пополнение в семействе окажется слишком тяжёлым для папы, особенно учитывая, что он больше не может трансгрессировать. Гермиона хмурится: — Но он так рад. — Я знаю. Гарри отпивает немного пива, после чего говорит: — Сьюзен должна родить только в конце ноября. Кто знает, что к этому моменту обнаружит Гермиона. — Он одаривает её подбадривающей улыбкой, и она пытается улыбнуться в ответ, правда пытается. Однако это сложно. Мерлин, как же трудно не замечать ничем не прикрытый оптимизм Гарри, когда он отзывается о ней с такой надеждой. Независимо от этой надежды, правда остаётся неизменной. В этом году у Сьюзен и Рона родится первенец. А Артур Уизли станет сквибом раньше, чем это произойдёт.

***

А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время…

Лев Толстой. «Война и мир».

Гермиона уже несколько часов как дома, но в её голове всё ещё проносятся воспоминания о беседе с Поттерами. Потеря Артуром способности к трансгрессии напоминает ей о тикающих часах, которые маячат на задворках её разума. Время у него на исходе. Даже если бы сегодня Гермионе чудом удалось найти лекарство, она бы не смогла восстановить его магию. Она бы не смогла исправить уже нанесённый его магическому ядру ущерб. Оно истрёпано, у него болтаются нитки, как у свитера, который слишком часто стирали. От этого ей больно. Реальность такова: у Гермионы нет ни терпения, ни времени. Именно с ними у неё всегда были самые большие трудности. Время и терпение. Терпение и время. Два препятствия, которые мучают её с тех пор, как она была четырнадцатилетней девочкой с маховиком времени на шее, страдающей от чрезмерного количества уроков. Однако на этот раз нет никакого маховика — никакого волшебного способа исправить то, что уже свершилось. Остаётся вопрос: обвинят ли во всём её? Уизли ей не просто друзья, а семья. Даже несмотря на то, что между ней и Роном не сложились романтические отношения, они всегда оставались частью её жизни. Они приняли её, заботились о ней и любили её, когда во время войны она лишилась всего. Она их дочь. Сестра. Друг. Они вместе жили, боролись, плакали и исцелялись. Однако как простить её за то, что она не спасла одного из них? Гермиона смотрит на свои заметки, пока слова не начинают расплываться. Она не может сдержать слёз, что катятся из глаз. «Грейнджер, мы, чёрт возьми, не можем спасти всех». Она до сих пор слышит его голос. Помнит, как он в своей аристократической манере чётко выговаривал каждое слово, сводя её с ума. Стоял у неё над душой, накручивая локон на палец, и наблюдал за ней, пока она работала. Постоянно отвлекал. И всегда был рядом. Только почему он обязательно должен был быть так чертовски прав? Гермиона судорожно листает свои записи. Должна быть какая-то связь — что-то, что она упускает из виду. «Когда ты наконец позаботишься о себе?» — спросил бы он. Она же говорит себе, что здесь должно крыться что-то ещё.