С неба до земли и обратно

      Теодор.       Все, чего я хочу, — это лежать на кровати и смотреть в потолок, наслаждаясь блаженным одиночеством, которое возникает, когда не делаешь абсолютно ничего. Все, чего я жажду, — немного отдыха от окружающего хаоса. Возможно, если бы судьба была благосклонна, я бы валялся на одной из роскошных вилл моей семьи, растянувшись на залитом солнцем пляже, и потягивая бокал чего-нибудь крепкого, позволил бы заботам мира растворяться с каждым опьяняющим глотком. Но, увы, у жизни на меня другие планы.       Вместо того чтобы предаваться заслуженному отдыху, я оказываюсь запертым в стенах унылого старого кабинета. В воздухе витает скука, а я сижу здесь и терплю очередную скучную лекцию Бинса. Пока его монотонный голос звучит все тише и тише, я чувствую, как веки тяжелеют от сонливости.       Последнее время я все чаще задаюсь вопросом о цели своей учебы. Почему я продолжаю подвергать себя этой бессмысленной пытке? Принесут ли эти исторические факты реальную пользу в достижении моей цели.       Взмыть в небо, ветер развевает волосы, радостные возгласы толпы отдаются в ушах — вот настоящая страсть.       Что толку от того, что я знаю биографию гоблина, который начал восстание более ста лет назад? Обеспечит ли мне это знание место в команде по квиддичу? Очень маловероятно. Но все же я вынужден сидеть здесь, притворяясь, что слушаю.       Вам, наверное, интересно, что происходит между мной и Грейнджер, не так ли? Что ж, как ни странно, мы ни разу не разговаривали с тех пор, как она вернулась. Между нами будто стоит невидимая стена, которая держит на расстоянии. И скажу честно, я даже рад этому. Рад, что мне не пришлось говорить ей о том, что все, что между нами было ошибкой, мимолетной слабостью.       Но, с другой стороны, я удивлен, почему она не заваливает меня вопросами. В конце концов, я уверен, что она влюблена в меня, судя по тому, как следит за мной глазами, когда думает, что я не смотрю. Было бы логичнее, если бы она болталась рядом, пыталась поговорить и понять, что пошло не так. Но мисс «я не такая, как все» держится отдаленно, несмотря на то, что ее глаза наполнены смесью разочарования и растерянности, будто она знает, что я собираюсь сказать, будто уже смирилась с тем, что наша связь была не более чем развлечением.       Отчасти это даже грустно.       С ней было весело. Я имею в виду, что мне нравилось наблюдать за тем, как ее щеки становились красными всякий раз, когда я говорил при ней что-нибудь неприличное. Нравилось выводить ее из себя. Клянусь, я почти видел, как пар валил из ее ушей, когда я выхватил список желаний из ее рук. Выражение чистого гнева на ее лице было бесценным. Но больше всего я смеялся, глядя на то, как она прыгала вокруг меня, словно кенгуру на стероидах, и отчаянно пыталась вернуть его обратно. Слабая улыбка заиграла в уголках рта.       Серьезно, кто в здравом уме пишет список желаний в выпускном классе? Тем более такой примитивный.       Напиться? Ну, это святое дело для любого студента. Почитать книгу? Это лучшее, что она могла придумать? И давайте не будем забывать о желаниях сдать экзамены и научиться летать на метле. Это что, какая-то шутка? Мы что, на первом курсе? Если да, то запишите меня в Пуффендуй! Но, если говорить серьезно, эти желания так же скучны, как наблюдение за высыханием краски.       Я бы предложил ей более увлекательный список того, чем можно заняться в выпускном классе. Но к черту все это. Пусть занимается, чем хочет.       Сокращение присутствия Грейнджер в моей жизни явно дает уйму плюсов. Например, я наконец могу сосредоточиться на том, что действительно важно, а именно скорой встрече с окружным прокурором. Важность этой беседы невозможно преуменьшить. В ней ключ к моему будущему, возможность исправить ошибки, которые слишком долго мучили мою из без того подпорченную грехами душонку.       Так что мне лучше забивать голову вопросами не о том, как развлечь заучку, а тем, как убедительно предоставить доказательства виновности отца. Восторжествует ли справедливость?       Вопросы преследуют на каждом шагу, терзая своей неумолимой хваткой совесть. Путь, который я выбрал полон моральных двусмысленностей, что грозят сожрать заживо в любой момент. И кажется, я уже чувствую, как клыкастая тварь за спиной разинула пасть.       Что сделает отец, когда осознает, что его родная плоть и кровь подписала ему смертный приговор? Будет ли раскаиваться в содеянном или упрямо вцепится в свою паутину лжи и обмана? Думаю, второй вариант более правдоподобный, ведь отец — человек, окутанный тьмой, мастер манипуляций, который ни перед чем не остановится, чтобы защитить свои интересы.       Знаете, я рассчитывал, это будет легче.       Я всегда презирал отца, обижался на него за ту боль, которую он причинил мне. Он никогда не был рядом со мной, не проявлял ни капли заботы или поддержки. Признаюсь, долгое время я жаждал его любви, наставлений, но вместо того чтобы стать настоящим отцом, он предпочел стать слугой Темного Лорда.       Я знаю, что ненавижу его, но, столкнувшись с необходимостью обречь его на гибель, разрываюсь между ненавистью и состраданием. Жестокая ирония заключается в том, что я все еще борюсь с собственной человечностью. В конце концов, какими бы оправданными не казались действия, акт обречения человека на смерть никогда не подписывается с легкостью.       «Я не такой как ты. Никогда не был и не стану!»       Может быть, имеет смысл поговорить с ним. Конечно, глупо полагать, что, узнав о моем предательстве, папочка раскается и мы заживем счастливой красочной жизнью. И все же во мне есть проблеск надежды, что он увидит во мне того, кто достоин его внимания. Ведь свидетельствовать против единственного родного человека задача не для слабака, каким он всегда меня считал.       Всю жизнь я жаждал его одобрения, но каждое достижение, каждый успех встречался молчанием и безразличием. Я пытался произвести на него впечатление, стать тем сыном, каким он хотел бы меня видеть, но ничего из того, что я делал, не было достаточным.       Идиот.       В глубине души ты знаешь правду. Знаешь, что все твои мысли, не более чем выдача желаемого за действительное.       Гермиона.       Я обидела его?       Он узнал о проклятье?       У него что-то случилось?       Еще недавно я мечтала, чтобы Тео оставил меня в покое, но теперь думаю только о том, почему он меня игнорирует и как это исправить. Забавно, как быстро могут меняться наши желания.       Взгляд Теодора блуждает по классу, будто сканирует что-то или кого-то. У меня замирает сердце, когда я замечаю отрешенное выражение на его лице, в глаз не было и доли присущей ему игривости. Лишь пустота, выдающая его незаинтересованность во всем происходящем. Он словно потерялся в своем собственном мире, совершенно не замечает не только моего существования, но и хмурый взгляд Бинса, который таки заметил, что его почти никто не слушает.       В тщетной попытке оградить себя от его непринятия, я быстро отвожу глаза и прячусь за учебниками. Делая вид, что поглощена уроком, погружаюсь в слова на странице, а внутри кричу, и мои безмолвные мольбы эхом разносятся по коридорам сознания.       «Посмотрите на меня! Я здесь!»       Но внутренний голос жестоко шепчет, насмехаясь над отчаянием:       «Ты идиотка. Ты просто ему не нравишься. Все те моменты, которые вы разделили, смешки, которые пережили вместе, — все это ничего для него не значит. Он просто развлекался, играя с твоими эмоциями, как с марионеткой на ниточках, а когда закончил, без раздумий двинулся дальше, оставив тебя позади».       Воспоминания о наших встречах режут мысли, как нож, снова и снова прокручиваясь в голове. Каждая сцена служит болезненным напоминанием о том, что я построила грандиозный замок надежды на песчаном фундаменте.       Нет! Воспоминание о его поцелуе, таком искреннем и полном страсти, врывается в сознание, усиливая желание, что преследует с момента его ухода из моей спальни, дразня противоречиями.        Как можно так целовать, а потом делать вид, будто этого не было? Это был момент чистой связи, вспышка искры, которая разожгла прежде слабый огонь внутри меня.       Иногда мне кажется, что я качаюсь между двух миров. В одном мире мы связаны, наши души переплетаются в танце желания. Каждое прикосновение, каждый вскользь брошенный взгляд говорит о чем-то искреннем. В другом же...Мы незнакомцы, ежедневно проходящие мимо друг друга без единого взгляда. Люди, между которыми никогда не было ни упоительных поцелуев, ни трепетных касаний.       Может так оно и есть? Какова вероятность того, что все то, что между нами было всего лишь плод воображения моего, пораженного проклятием разума?       Пока урок истории затягивается, я не могу отделаться от угнетающих мыслей. Мое время ускользает, часы становятся минутами, минуты превращаются в секунды, и с каждым мгновением я боюсь, что теряю все это навсегда. Возможность любить ускользает сквозь пальцы, как песчинки, и тонет в бескрайних просторах времени.       Но как я могу позволить себе погрузиться в этот вихрь эмоций? Как могу позволить себе быть уязвимой, когда нет никакой гарантии, что он чувствует тоже самое? Страх отказа грызет сердце, дергая за ниточки нервных окончаний.       Что, если я откроюсь ему, а он оттолкнет меня? Что, если я отдам ему всю себя, но не получу ничего взамен?       Время летит, а я все метаюсь перед выбором. Битва между сердцем и разумом, между желанием и рассудком. И как бы больно не было это признавать, в глубине души я знаю, что уже давно приняла решение.       Я делаю глубокий вдох и, отпуская все «что, если», принимаю неопределенность, которая ждет меня впереди.       Достав из сумки чистый лист пергамента, я укладываю его перед собой и дрожащими руками украшаю его небольшой надписью в центре. Пока профессор Бинс продолжает вещать о восстании гоблинов, я складываю лист в несколько частей. Сгиб за сгибом некогда плоский пергамент приобретает форму и превращается в маленький квадрат, после чего я применяю к нему заклинание левитации и направляю послание Нотту.       Теодор.       «Придешь сегодня? Г.Г».       Чернильная надпись смотрит с листа бумаги, насмехаясь над моим здравомыслием. Сердце пропускает один удар, затем другой, после чего начинает биться в угрожающем темпе. Разум мечется вместе с ним, пытаясь постичь смысл простых слов. Зачем она это делает? Зачем снова все усложняет?       Мои глаза встречаются с ее в немом вопросе, и смущение окрашивает ее щеки пунцовым цветом. Долбанный розовый румянец, заливший ее лицо, дает понять, что она приглашает меня явно не для дополнительных по трансфигурации.       Грейнджер опускает голову, а я сжимаю перо в руке так крепко, что оно, кажется, вот-вот треснет. Хочется написать ей, что все между нами было ошибкой, что она неправильно поняла мои намерения, что она не более чем мимолетное увлечение. Но, пока разум перебирает всевозможные варианты ответа, тоненький голосок внутри шепчет, что все это ложь.       Понурив голову, я с наигранной ленцой прохожусь глазами по Грейнджер, она тут же съеживается, будто мой взгляд касается ее тела и оставляет на нем невидимые раны       Возможно, лучше просто проигнорировать ее, дать понять своим молчанием, что она не имеет никакого значения. Но перо предательски дрожит в руке, а чернила пачкают пальцы, служа ярким доказательством внутренней борьбы.       Я принял сознательное решение отдалиться, но понимала ли она, что я избегаю ее? Уверен, что да. И все же вот она, снова зовет меня.       Мерлин, зачем я только связался с ней?       Ладно, я просто поговорю с ней. В конце концов, я не какой-то сопляк, который не может встретиться с девушкой и сказать ей о своей незаинтересованности прямо в лицо. Я уже делал это бесчисленное количество раз и смогу повторить снова.       Сдерживая тяжелый вздох, я окунаю перо в чернила и, выводя короткий ответ на пергаменте, чувствую, как с каждым новым росчерком пера руки дрожат все сильнее.       «Во сколько?» — лист с посланием улетает к заучке ровно в тот момент, когда Бинс отворачивается к окну.       «Шесть».       «Буду в семь. У меня тренировка».       Грейнджер улыбается, и я чувствую, что падаю в яму, которую сам же и рою.

***

      Теодор.       Воздух над ареной густеет от напряжения, ведь тренировочная игра между моей командой и Пуффендуем достигает своего апогея. Табло показывает мрачную историю — историю поражения. Звучит финальный свисток, обозначающий конец игры, и наша команда покидает поле с низко опущенными головами, точно побежденные воины, прячущиеся от позора.       Звук захлопывающихся шкафчиков разносится по раздевалке, являясь физическим проявлением гнева и разочарования. Мы срываем с себя мокрые от пота вещи и отбрасываем их в сторону, будто они остатки неудачный игры.       Чувствую, в гостиной сегодня намечается очередная пьянка. Порой мне кажется, что мы только и делаем, что бухаем. Выиграли матч — нужно отметить. Проиграли — нужно залить горе.       Краем глаза, я замечаю, как Драко стаскивает с себя форму и, скомкав ее, кубарем запихивает в шкафчик, после чего громко хлопает дверцей.       — Ты почти поймал снитч, — говорю я, зная, что мои слова не принесут другу никого облегчения.       — Вот именно «почти», — бубнит Драко.       Я снимаю с себя футболку, сдерживая тяжелый вздох.       — Слушай, ты не виноват, что Саммерби сбил тебя с метлы.       — Ага, Майлз не виноват, что пропустил три квоффла. А Забини не виноват, что получил бладжером по голове. — Малфой садится на скамью, чтобы очистить ботинки от грязи. — Мы паршиво сыграли, Нотт, и никто при этом не виноват.       — Не переживай ты так. Это всего лишь тренировочный матч.       — Да, Малфой, — внезапно раздается басистый голос Забини. — Мы проиграли — это дерьмово, но ведь во всем есть свои плюсы.       — Какие плюсы могут быть в проигрыше?       — Пуффендуйцы, увидев, как мы отвратительно играем, по-любому расслабили булки. И это сыграет нам на руку на настоящем матче.       Драко хмыкает в ответ, и Блейз, так и не получив ответа, собирается идти в душевую.       — Ты хорошо держал квоффл сегодня. Если бы Пьюси не облажался, мы бы забили хотя бы раз.       — Эй! — вскидывается на Малфоя Пьюси и, отрываясь от чистки ботинок, бьется головой о незакрытую дверцу шкафа. — В меня вообще-то тоже бладжер прилетал.       — Ага, потому что ты высматривал дементоров в небе, вместо того, чтобы следить за игрой, — поддеваю его я.       — Спасибо, — удивленно произносит Забини, будучи шокированным внезапным комплиментом Драко.       — У-у-у, — весело протягиваю я и, садясь на скамью рядом с Малфоем, утягиваю за собой Блейза. — Кажется, подружки помирились.       — Иди ты, — хором отвечают парни и толкают меня локтями под ребра с двух сторон. Не удержавшись на скамье, я с грохотом падаю на пол, и Монтегю врезается в меня недовольным взглядом.       — На вашем месте я бы анализировал ошибки на игре, а не устраивал оргию в раздевалке, — злобно шипит он и, оборачивая полотенце вокруг бедер, уходит в душевую.       Приняв душ, мы с Забини выходим наружу и, дожидаясь Малфоя на углу здания, закуриваем.       — Значит, вы помирились? — выдыхая дым, спрашиваю я.       — Наверно, — Забини зажимает сигарету в зубах и натягивает на руки перчатки. — По крайней мере, он снова начал со мной здороваться.       — Хм, это уже что-то.       — Почему-то мне кажется, что весь этот маскарад дружелюбия лишь следствие промывания его мозгов Асторией.       — Ей-то это зачем? Она ведь сама на дух не переносит гриффиндорцев.       — Не знаю, — Блейз пожимает плечами. — Тори вообще странная.       — В смысле?       — Ну… — Блейз выкидывает окурок на газон и притаптывает его мыском ботинка. — Сначала она орет на весь Большой зал, что идти на вечеринку гриффиндорцев отвратительно, а потом о чем-то шушукается с твоей заучкой перед зельеварением.       — Она не моя, — тут же огрызаюсь я. — Подожди, что?       — Астория о чем-то говорила с Грейнджер вчера перед зельеварением. И судя по тому, какими кислыми были у них лица, разговор явно был не самым приятным.       Я хочу расспросить Забини о том, что еще он видел, но невесть откуда появляется Уизли, и все внимание друга полностью концентрируется на ней.       — Привет, детка.       — Привет, — улыбаясь, произносит девушка. — Нотт, — она кивает мне, быстро скрывая с лица всю приветливость.       — Привет.       — На улице такой дубак! А вы чего тут стоите? — спрашивает Джинни, прижимаясь к Забини.       — Ждем Малфоя, — отвечаю я, выкидывая окурок щелбаном.       — Ты свинья, Нотт.       — Не больше, чем твой… — я прячу ладони в передние карманы брюк и съеживаюсь от холода.       — Какие планы? — перебивает меня Забини и, обнимая свою Уизлетту, прячет под ботинком выкинутый ранее окурок.       — Хм, никаких. Может, посидим у вас в гостиной?       — Слушай, детка, — Блейз морщит лицо. — Мы сегодня чертовски плохо сыграли, и Малфой, так сказать, не в настроении. Не уверен, что вечер пройдет спокойно, если я приглашу тебя.       — Ясно, — обиженно бурчит девушка, отодвигаясь от Блейза. — Тогда посижу с Гарри и Роном.       — А что насчет твоей подружки? Она присоединится к вам? — мулат растягивает губы в виноватой улыбке.       — Нет, Гермиона неважно себя чувствует.       — Ясно. Может быть, тебе стоит ее навестить, Нотт? — издевается друг. — Уверен, твое присутствие быстро смоет всю ее хандру.       Ненавижу тебя, Забини.       — Я… У меня вообще-то другие планы на вечер, — мямлю я. — Так что пусть Грейнджер развлекает кто-то другой.       Взгляд Уизли становится сперва задумчивым, а затем резко подозрительным, будто она только что сложила «два плюс два», поняв, что неважное самочувствие заучки и мои «другие планы» не просто совпадение.       — Ну что, идем? — резко распахнув дверь, из раздевалки выходит Малфой и тут же замирает, увидев картинку двух обнимающихся голубков. — Привет, — встретившись с Уизли глазами, произносит он так, будто прикусил язык. Затем накидывает на влажные волосы капюшон мантии и торопливо передвигает ногами ко входу в школу. — Давайте быстрее там, холод страшный!       — Говорю тебе, это неспроста, — шепчет Забини, все еще шокированный тем, что Драко никак не прокомментировал его нежности с Уизли.

***

      В назначенное время я оказываюсь возле комнаты Грейнджер и, перетаптываясь с ноги на ногу, не решаюсь зайти.       Чего я жду? Почему колеблюсь?       Тяжесть нерешительности давит, угрожая задушить всякое подобие моего мужества.       Делаю глубокий вдох, сердце колотится в груди, когда я наконец набираюсь смелости и стучу в дверь.       Раз.       Два.       Три.       Звук эхом разносится по коридору, отдаваясь в ушах. С каждой секундой нервы становятся все более напряженными, а ладони липкими.       Я вхожу внутрь, и глаза бегло осматривают обстановку, но попадают врасплох, наткнувшись на заучку.       Ты издеваешься надо мной, Грейнджер?       Ткань пижамных шорт плотно прилегает к ее стройным бедрам, обводя изящную фигуру, а черный кружевной топ подчеркивает изгибы так, что у меня замирает сердце.       В следующую секунду меня словно молнией ударяет.       Мерлин, только не говори мне, что на тебе нет бюстгальтера, Грейнджер?       В груди закипает смесь злости и желания. Дьявольские мысли приходят в голову, когда я перемещаю взгляд на ее ноги, украшенные белыми гольфами. Кажется, у меня встал. Возбуждение ударяет в живот, и я с трудом восстанавливаю самообладание.       Внезапно поставленная задача становится еще более сложной. Как мне с ней разговаривать, когда разум то и дело затуманивается противоречивыми эмоциями? Я раскрываю рот, подбирая слова, и пытаюсь удержать контроль над предательскими реакциями своего тела.       — Грейнджер, — собрав все свое мужество, наконец-то говорю я, но губы немного дрожат. — Я хотел поговорить с тобой о том, что происходит между нами.       — Да, я тоже, — отвечает она, ее голос едва превышает шепот. Наши глаза встречаются, и я тяжело сглатываю, пытаясь успокоиться.       — Да? — спрашиваю я, скептично приподнимая бровь, еще раз пробегаясь по ее фигуре взглядом.       — Да, — краснея, произносит она и, садясь на кровать, берет с тумбы учебник. — Только после занятия.       Сказать, что я заинтригован — значит ничего не сказать. Мысли и слова в голове перемешиваются в кашу, а я просто плыву по течению, садясь с ней рядом. Оказавшись близ нее, я стараюсь выбраться из ловушки собственных мыслей, но а каждым вздохом комната кажется меньше, почти удушливой.       Следующие полтора часа мы проводим, разбирая особенности заклинания Эванеско, и на этот раз я действительно вслушиваюсь в ее слова, стараюсь вникнуть в суть темы. Что угодно, лишь бы не смотреть на заучку в гольфах.       К слову, о преподавательских способностях Грейнджер. С ее умением объяснять сложные понятия простым языком — без жаргона и терминологии -она несомненно могла бы стать замечательным профессором.       А может, она действительно собирается пополнить преподавательский состав Хогвартса?       — Чем ты планируешь заняться после школы?       — …действие такого рода нельзя осуществить. Что? — спрашивает она так, будто поперхнулась воздухом.       — Ну… — я усмехаюсь. — У тебя неплохо выходит объяснять, и я подумал, может, ты собираешь стать профессором?       — Нет, не думаю, — мямлит она, а затем, ненадолго о чем-то задумавшись, произносит: — Я хотела устроиться на работу в Министерство.       — Дай угадаю. Отдел магического правопорядка?       — Ха-ха! Нет. Я больше склонялась к Бюро распределения домашних эльфов.       — Почему такой выбор?       Она делает глубокий вдох, прежде чем продолжить:       — Хочу изменить ситуацию и отстаивать права тех, кто сам не может добиться того, чтобы к ним относились с достоинством и уважением. Бюро по распределению домовых эльфов, может, не самый гламурный и известный отдел, но именно там, я считаю, я могу принести пользу.       Я усмехаюсь, и заучка вопросительно приподнимает брови.       — В мире, где каждый стремится к власти, деньгам и всеобщему признанию, ты решила посвятить себя делу, которое является не только самым низкооплачиваемым, так еще и остается практически незамеченным. Вот это да, Грейнджер!       Она пожимает плечами.       — А ты? Какие планы у тебя?       — Я хочу попасть в сборную по квиддичу, а в какую именно значения не имеет, — я поджимаю губы. — Как видишь, мои планы на жизнь менее героические.       — Главное, чтобы тебе это приносило удовольствие.       — Приносит.       — Я вот совсем не умею летать.       — Серьезно?       — Ага.       — Я, конечно, знал, что ты не любишь квиддич и все такое, но как ты могла не научиться за все восемь лет?       Она равнодушно пожимает плечами, а затем вдруг начинает хохотать.       — Ты чего?       — На четвертом куре я решила, что умение летать на метле мне просто жизненно необходимо. Я просмотрела бесчисленное количество книг по технике полета и была уверена, что изучила все досконально, — рассказывая, Грейнджер пытается сдержать смех. — Но, когда я решила, что пришло время практики, все пошло не так, как я планировала. Вместо того чтобы грациозно подняться в воздух, я с ужасающей скоростью понеслась вперед, едва удерживаясь на метле.       Представив эту картину, я издаю смешок.       — В итоге я с грохотом врезалась в дерево, разломав метлу на несколько частей, — она снова заливается заразительным хохотом. — Ты думаешь, я успокоилась после этого? Конечно, нет. Я обратилась к мадам Трюк за помощью. К слову, мне пришлось долго ее уговаривать. С ней я тренировалась в точности посадки и спуска с метлы, оттачивала равновесие на шатающейся платформе и даже выдержала несколько часов интенсивных упражнений на укрепление мышц. Но как бы я ни старалась, никак не могла освоить полет.       — Я боюсь предположить, что было дальше.       — На одном из уроков мадам Трюк прикрепила меня к метле с помощью множества волшебных ремней, которые должны были помочь мне не упасть. И как только я поднялась в воздух, ремни защелкнулись, а я полетела по спирали, не контролируя ни себя, ни метлу. Как итог, врезалась в курятник Хагрида, вызвав хаос среди испуганных кур и строгую ругань мадам Трюк.       — Ха-ха! — я залился смехом. — Так и представляю тебя в перьях среди испуганных кур.       — Ха-ха! Да, то еще зрелище было! В общем, после этого мадам Трюк решила, что я могу получать оценку написанием докладов, а метла стала любимой когтеточкой Живоглота.       — Ха-ха-ха. Это слишком жестоко отдавать метлу коту. Она ведь не виновата, что ты не справляешься с ней.       — Значит, тебе больше жалко метлу, чем меня?       — Я же мечу в сборную, детка. Метла для меня, как для тебя учебник. Эти вещи имеют одинаковую ценность.       — Теперь понятно, — снизив тон, проговорила Грейнджер.       — Хочешь я научу тебя летать? — спрашиваю я, когда комната заполняется молчанием на несколько секунд.       — Оу… — Грейнджер явно не ожидала такого предложения. Ее глаза суетливо бегают в разные стороны, пока она обдумывает мое предложение.       Держать подальше! Я собирался держаться ее подальше!       — Слушай, не бери в голову, я просто… — я пытаюсь спасти свое положение, но уже поздно.       — Я бы с радостью, — неловко произносит она, слегка краснея.       — Эм, ладно, — ерзая на месте, невнятно произношу я. — Я свободен в пятницу после шести и в субботу днем.       — Хорошо. Договоримся ближе к делу.       Проклиная себя за несдержанность, я принимаю решение уйти, пока опять не ляпнул лишнего. Но прежде решаю все-таки спросить Грейнджер, о чем она хотела поговорить со мной.       — Ты, кажется, хотела что-то сказать мне?       — Да, точно, — щеки заучки в момент становятся пунцовыми.       — Может, сначала ты?       — Не, — я облизываю губы. — Я уже и так много наговорил.       Слова повисают в воздухе, и я слышу, как в ушах шумит мой собственный пульс и заглушает все остальные звуки. Лицо заучки тем временем выдает смущение и нервозность.       — Хорошо.       Грейнджер аккуратно откладывает учебник и медленно приближается ко мне. Каждое ее действие кажется просчитанным, словно она боится нарушить хрупкое равновесие, удерживающее наши отношения в подвешенном состоянии. Сердце замирает, когда она опускается передо мной на колени и кладет влажные ладони к моим щекам.       — Что ты делае… — заикаясь, бормочу я, но губы немеют, как и все остальное тело, стоит губам заучки только коснуться моих.       Плавно, нерешительно она прижалась своим ртом к моему. Время остановилось, мир вокруг нас померк. В этот момент остались только я, Грейнджер и вырвавшиеся из темницы эмоций.       Прикосновение ее губ разожгло огонь. Искра переросла в инферно, поглотив каждый дюйм моего существа. Оцепенение, охватившее тело, сменилось электрическим током, который пронесся по всем нервным окончаниям. Ее поцелуй опьянял, подавлял своей интенсивностью все сторонние мысли, сводя всю реальность лишь к одному — прикосновению ее губ.       С приливом страсти, бурлящей в венах, я притягиваю Грейнджер ближе. Моя рука зарывается в мягкость её волос, поцелуй становится глубже, и я чувствую вкус собственной уязвимости.       Я уверен, что буду гореть в аду. Может быть, даже в одном котле с подкупленными чиновниками, предателями и всеми остальными, кто не умеет держать слово. Уже буквально чувствую, как горячее пламя лижет кожу, а бесы кружат вокруг со словами:       «Трепло».