Вечные дети

Под впечатлением Лешка даже позволил положить себя в палату, и Алиса теперь сидела на краю его постели, держа за руку. Митя ушел в администрацию, чтобы решить вопросы с отдельной палатой и всем остальным. Лешка по большей части молчал, но все больше беспокоился. Он ждал. Молодой хирург, высокий и крупный, белозубый и почему-то довольно задорный, забежал к ним в очередной раз и объявил: — Сейчас терапевт вас быстренько посмотрит, и помчим в операционную. Лешка при его словах побледнел и спросил тихо: — А кто терапевт? Хирург удивился, чуть нахмурился, но отрапортовал: — Денис Александрович Мартынов. А это важно? — он вопросительно посмотрел на них. — Очень, — подтвердил Лешка и шумно выдохнул. Хирург удивился еще больше, а Алиса пожала плечами, не зная, как объяснить, какое это счастье для них всех, что они могут позвать именно Дениса. Когда Дэн пришел в хирургию, на него разве что стойку не сделали. — Я вроде сразу пришел, — Дэн протянул руку за историей болезни. — Если уж такое срочное, написали бы задним числом. Что может быть у девятнадцатилетнего парня с аппендицитом по моей части? — Букет, — хихикнул Сашка, который сегодня был вторым после старшего хирурга, а тот, конечно, не собирался тратить силы на аппендэктомию. — Там дикий анамнез. Перелом позвоночника, операций куча, ВСД… Дэн понял, что холодеет, еще до того, как Сашка сунул ему историю, и Дэн увидел фамилию. — Он еще и спросил меня, кто будет его смотреть, я думал, он чей-то, может его только Георгич может осматривать или еще что, но вариант с тобой им подошел. — Им? — уточнил Дэн. — С ним девушка… Дэн похолодел, а Сашка продолжил увлеченно: — Но говорит, что мама, хотя мне кажется, что она его моложе. Пластика? — Она — мачеха, — зачем-то сказал Дэн, чувствуя облегчение. — Вариант, — согласился Сашка. — Не представлял я себе, что мачеха может так нежно любить, но может они давно… того, за папкиной спиной? Дэн вспыхнул и словно кто-то тянул его за язык объяснил и это: — Нет, они просто дружили до этого. А у него мать в родах умерла. Сашка открыл рот и так и застыл, а потом сообразил: — А так, это твой пациент, а чего не сказал, что к нам везут и раньше не пришел? — Я не знал. Ладно, я пошел, какая палата? — Восьмая, а ты потом посмотришь, у меня сегодня еще бабуля поступила, я заявку кинул, но… Дэн махнул рукой, соглашаясь, но уже почти не слушая. Перед дверью палаты он замер, закусил губу и зажмурился, и только потом толкнул дверь. Он не мог представить себе этой встречи, хотя все еще так ждал. Пока ездил в метро, пока ходил по улицам, даже когда просто выходил с работы. Ведь Лешка знал, где он работает… Конечно, глупо было надеяться, но Дэн не мог перестать. Он перебирал прошедшее лето в голове, как можно было бы пересматривать альбом с фотографиями или мангу. Смотрел на картинки — снова и снова проживая все это: их разговоры, поцелуи, ночи… Он откладывал лишь одно — последнее — воспоминание, когда к нему пришла Галя. Дэн не застыл в дверях, подошел к кровати Лешки даже чуть раньше, чем он или Алиса успели до конца осмыслить, происходящее. — Привет, — просто сказал Дэн, а потом продолжил обычным: — Что случилось? Алиса встала с кровати, она бы хотела сердиться, но это было трудно сейчас, когда Денис смотрел на Лешку, и не было в этом взгляде никакого «бросил», зато тоска затопляла его почти до донышка. Алиса не стала тратить ничье время, просто выскользнула из палаты. Не то чтобы оставляя их одних, в палате лежало еще два человека, но все-таки почти. В коридоре она набрала Мите. — Что там? — спросил он напряженно. — Аппендицит подтвердили, скоро повезут оперировать. Говорят все не очень страшно, вовремя приехали. И Денис пришел. Это ты его вызвал? — Не успел. Мне сказали, он дежурит, так и так придет. — Можно сказать, повезло, — вздохнула Алиса. — У него дежурства чуть не через день, — буркнул Митя. — Сразу видно, что парень ушел жить свою счастливую жизнь. Алиса только снова вздохнула: счастливым Денис, конечно, не выглядел. Он казался еще прозрачнее Лешки, и то, сколько у него дежурств, Алису ничуть не удивило. — Я приду минут через тридцать, как оформлю все, — сообщил Митя. — Люблю тебя. — И я тебя, — ответила Алиса, а потом положила трубку и уставилась на дверь палаты. Лешка только распахнул глаза на Дэна — он тут же заполнили собой все пространство вокруг. Так, словно только он и должен был быть небом Волка, тем самым, что повсюду. Волк слышал голос, впитывал его кожей из воздуха, но слов не понял. — Дэн, — выдохнул Волк, и в голосе его был бы восторг, если бы на него хватило сил. — Ты пришел… Дэн присел на край кровати, как сделал бы в общем-то почти с любым, стула поблизости не было, а потом выдохнул совсем не как со всеми: — Пришел. Сильно болит? Давно? Это были глупые вопросы. Их уже задали в скорой, их задал Сашка, но Дэн спрашивал не как врач. Он смотрел на бледного Лешку, и его сердце действительно обливалось кровью. До безумия хотелось обнять, прижаться и, может, даже разрыдаться. И совсем не хотелось спрашивать про Галю. Где она? Когда придет? Ревность и обида ушли куда-то в небытие, оставив только Лешку. И немного тревогу. Дэн пришел не к Лешке, но к пациенту, а теперь уже и не помнил, что он врач-консультант, и должен сделать все быстро. Тонометр и фонендоскоп уныло и грустно висели на шее, а рука Дэна замерла возле Лешиной. Лешка пошевелился изо всех сил, накрывая ладонь Дэна своей, чувствуя так до хрена много, что боль не могла составить конкуренцию. Лешка хотел говорить, но не мог — в горле вмиг пересохло, и встал болезненный ком. Но… Он писал — все последнее время он писал Дэну в чат. Глупо и безумно, все говорил с ним. В основном цитатами. Там было все от дурацкого: «Я тебя ненавижу. Ты в море я в небо Прости — не будем друзьями.» До банального: «Я хочу быть с тобой…» Переходя к беспросветному, но полному надежды: «А вот и не страшно А вот и не больно! Ты еще не ушел на улицу, Я уже по тебе соскучился Дураки на ошибках учатся, Мне б отучиться от одиночества Те, что на фотоснимке целуются, Так похожи на нас пока еще. Все желания наши сбудутся, Обязательно, мне так кажется. Посмотри на меня, пожалуйста, Мы должны еще раз увидеться. Делай все, что тебе не нравится, Можешь даже всерьез обидеться. Давай затаим дыхание, Посмотрим, кто из нас дольше продержится…» До самого последнего только изнутри: «Я люблю тебя больше жизни, больше всего. И мне уже не важно, что ты меня не любишь. Просто… позволь мне быть где-то рядом. Хоть тенью мелькать на твоем пути. Позволь мне быть твоим рыцарем.» В этом был свой символизм — так сообщение Дэна перестало быть последним, и Лешка знал, как сказать это все и сразу: — Разблокируй меня… пожалуйста, — выдохнул он, — потому что говорить с Дэном об аппендиците не мог, у него и правда болело и очень. Но это было не важно — Лешка хотел, чтобы Дэн дал ему шанс. Хотя бы малюсенький. Шанс верить, что эта встреча не будет последней. И тогда Волк мог бы вынести все, со всем справится — даже мог бы захотеть… поправиться. Потому что пока ему хотелось лишь болеть дальше, а может быть… умереть немедленно — остаться в этом моменте. А Дэн был таким живым: грустным и взволнованным, даже нежным. Таким, что глупо хотелось реветь. Дэн чуть задохнулся, ему было страшно за Лешку, но… Как было пустить его обратно? И все же Дэн не смог малодушно спросить: «Зачем?» — не смог предъявить про Галю, и сказал просто: — Хорошо. Хотя это не было хорошо, это было так же больно и тяжело, как перечитывать их чат, как слышать тогда Галины слова. Но Лешка просил сейчас, и Дэн не знал, как ему противиться, как сказать «нет». Дэн все-таки снял тонометр и фонендоскоп с шеи и начал пристраивать манжету на руку Лешки. — Что тебя беспокоит кроме живота? — спросил Дэн глухо. От каждого прикосновения к Лешке его вело. — Ты, — честно и коротко ответил Лешка, ничем не возражая, забирая себе даже эти прикосновения. Ему хотелось попросить Дэна посмотреть в чат прямо сейчас, но отчего-то так трудно было хоть на чем-то настаивать, и Лешка сказал только: — Я искал тебя в общежитии, — такие короткие фразы давались ему теперь, когда Дэн оказался рядом, почти без усилия. — Зачем? — все-таки вырвалось у Дэна, а сердце забилось быстро, грозясь то ли выскочить через горло, то ли еще как-то нарушить законы анатомии и физиологии. Дэн сам спрятался от ответа за фонендоскопом. Он слушал, как из-под манжеты к нему возвращается Лешкин пульс, и никак-никак не мог остаться профессионалом. Он распустил манжету, но фонендоскоп не снял, зато потянулся к Лешке, задирая футболку и прижимая фонендоскоп к его сердцу. Фонендоскоп был холодным, а пальцы Дэна теплыми, и Лешка замер, но сил в нем лишь прибыло. Так странно, но даже боль не могла полностью помешать возбуждению: Волк скучал ужасно и теперь готов был довольствоваться и этими, такими… рабочими прикосновениями? Теми, что Дэн легко дарил, наверное, всем своим пациентам, но Лешка уже был готов оказаться и просто одним из них. Волк не удивился вопросу, но знал на него лишь один ответ. Дурацкий и не нужный, наверное. Может, такой, который все снова испортит, но… Другого-то не было. И Лешка ответил тихо, но уверенно: — Я же люблю тебя. Ему было не страшно снова сказать об этом, не имело значения будет ли он жалким или просящим — Дэн стоил всего, и Лешке не требовалось усилий. Рядом с Дэном все приобретало смысл, и Волк снова был, а без него — нет. Это стоило честности. Дэн еще слушал сердцебиение, и слова словно стреоэффект были и вибрацией, и тем, что можно услышать просто. Дэн слышал Лешино сердце и это его «люблю», и не было никаких сил… Дэн сдернул фонендоскоп, и хотя собирался он возмутиться и напомнить про Галю, но лишь коснулся Леши. Он не посмел провести по щеке, в палате они были не одни, но замер над ключицей. — Леш… — прошептал Дэн. — Я же… Ты же… Дэн не знал, как все это объяснить, пациенты, по счастью, почти не обращали на них внимания, да и Дэна это мало волновало, на самом деле. Он просто смотрел, и думал об этом мучительном месяце, что прошел, об этой встрече, и о том, что Леше ведь очевидно не все равно, он ведь… А значит, Галя соврала тогда? Дэн прикрыл глаза, не зная, что еще сказать, разве «я тоже», но он не сумел сейчас, здесь. Не смог ограничится чем-то таким коротким. — Я приду после операции, — выдохнул он. — Ладно? А сейчас… Дэн снова зажмурился, а потом посмотрел на Лешу, запоминая, так, как не запоминал его раньше, не зная, что придется прощаться. Нельзя было промолчать, и Дэн все же сказал: — Я очень ждал тебя, просто ты же не мог прийти. Волк очень плохо понимал, как совместить это «ждал» с другими действиями Дэна, но, помимо боли, Лешка теперь чувствовал свою бездонную дыру — она чавкала и… млела. Она медленно закрывалась. Лешка зацепился за это Дэново «ждал», запоминая именно его, чтобы повторять снова и снова. Он не совсем мог осмыслить, какого черта он не мог прийти, если Дэн ждал?! Если он жалеет! Нужно было не обижаться и не томиться в тоске, а искать, требовать, поставить отца на уши… Волк почти добрался до дурного «прости», но не смог, сказал другое: — Правда, придешь? Все внутри замерло в ожидании ответа. Лешке нужно было поверить, нужно было — обещание. Как нужен Дэн. Весь целиком, с этим его взглядом и волосами, разлетом плеч, с каждой, пусть и непонятной мыслью, с каждым его чувством, со всем тем, что случилось с ним за эти недели и всем тем, что было до, в том числе и до того, как они познакомились. Очень нужен. А губы вдруг ныли, им не хватало слов, они ждали поцелуя, но Лешка знал: его не будет. Проси не проси, но вокруг же люди, так что и на жалость давить не пристало. — Правда, — отозвался Дэн. Их разговор был странным, и другие пациенты, наверное, могли понять это. В нем не было бодрых вопросов и слабых ответов, не было ничего стандартного, но Дэн почти и не беспокоился, немного пьяный от одной этой встречи. Даже если бы Лешка вел себя так, словно они просто приятели, словно летом не случилось ничего особенного, то была их встреча. Такая нужная, долгожданная. Дэну было от нее настолько же больно, насколько хорошо. Осмотр его был беспорядочным, пустым, а волнение об операции Лешки занимало все больше. Дэн не мог оторваться, уйти и знал, что нужно быстрее, чтобы операцию начали раньше. А больше всего ему хотелось просто быть рядом, забыть о дежурстве, обо всем и… остаться. — Поправляйся, — сказал Дэн напоследок и встал. Он уходил с тяжелым сердцем, зная, что не справился ни как врач, ни как… возлюбленный. Любящий уж точно. В коридоре Дэн снова увидел Алису и отца Волка, но лишь кивнул им и поспешил спрятаться в ординаторской. Там уже было пусто: все ушли намываться, а старший хирург отдыхал у себя. На журнальном столике лежала история болезни с розовым стикером, на котором выделялась Сашкина подпись и напоминание: «Ты обещал!» Дэн не спорил, он торопливо заполнил осмотр в истории Леши, сам отнес ее на пост, потом осмотрел Сашину пациентку, и подписал на стикере: «Позвони, как кончится операция». И поплелся к себе. Мите было, что предъявить Дэну, но тот вышел из палаты на негнущихся ногах и выглядел таким юным, чуть ли не младше Волка, таким больным и одиноким, что Митя не стал. Тем более, что Волк после разговора с Дэном заметно воспрял и больше не выглядел, как человек, с которым стоит распрощаться. Митя знал: он сделал все, что только можно и даже то, что вообще-то нельзя, но все равно не находил себе места, а Алиса… Митя выбирал ее гнусно и эгоистично — для себя, решив, что дети его уже очень взрослые. Но Алиса принимала Лешку и Женьку так, как можно только своих. И теперь она глаз не сводила с Лешки — бдела так, как Митя не умел, как ни любил сыновей. А Лешка уверенно и удивительно трогательно, говорил всем вокруг в больнице, что она его мама, и Митя шалел уже не только как влюбленный мужчина, но и как отец. Алиса, которую он вроде бы поддерживал, сегодня вдруг так просто стала его опорой. Его чудесная, его единственная девочка. Она все переиначила, наконец-то переехала и с того момента все изменила. Она не могла видеть себя со стороны, но Митя-то мог: такая маленькая и хрупкая, но такая… сильная. — Милая моя, родная… моя, — прошептал Митя в ее ухо, восхищаясь. Алиса вот теперь вошла в его жизнь полностью, и Митя ждал неназначенного срока. Также, как когда-то — ее «да». Он повторял свое предложение и теперь. Он помнил уговор: только когда Алиса до конца поверит - года через три, а может через пять или через семь? Митю не пугало время, ведь они уже были вместе, но сейчас он вдруг понял, что их дата приближается стремительно, проявляется из череды будущих дней — Мите на радость, пусть и из-за Лешкиной беды. Их, конечно не пустили в операционную, и пришлось довольствоваться кушетками и креслами на первом этаже, в ожидании конца операции, тем более, что Митя собирался держать обещание. Алиса задремала на его плече, и Митя забрал пиджак с подлокотника и накрыл ее. Он нежно гладил ее по плечу, наблюдая из-под ресниц за Гошей и Женей, которые успели приехать тоже. Митя и не ждал, что Женька решится, но он приехал и не только с Гошей — Женька всерьез волновался о Волке. Словно лед тронулся, словно его дети, наконец, обнаружили, что они… братья не братья, глупость какая — родные! И Митя плыл в этом ощущении: его… удивительной, внезапно, такой отзывчивой и большой семьи — и написал, что на работу не приедет. Он не мог и не хотел оставить Алису после всего, что они пережили сегодня. И очень надеялся, что Дэна к Лешке пустят много-много раньше, чем кого-либо. И что Дэн захочет прийти.