Incredibly loud and extremely close

Глава 43. Замкнутый круг

Декабрь 2019 года Торонто, Канада

— Люблю тебя, — я перекатываюсь на бок, тут же притягивая её к себе. Мы оба тяжело дышим, стараясь восстановить дыхание, пока приятная дрожь проходит по телу. Мы настолько соскучились друг по другу за эти недели разлуки, что набросили друг на друга при первой подвернувшейся возможности, которую пришлось ждать очень долго. Сначала старты, которые следовали друг за другом без перерыва, не давая мне продохнуть, потом моё медицинское обследование и Женин график тренировок, консультаций и всего остального... — Я надеюсь, что твоя мама правда уехала надолго, — она целует меня в шею, скользя рукой по груди, — потому что мне этого мало. — Мне тоже, — я тихонько смеюсь и целую её в правую бровь. — Мне кажется, что я не был в тебе чертову вечность. — Мне тоже так показалось, — она совершенно серьёзно кивает и касается рукой моей щеки. — Я люблю тебя. — А я тебя люблю, Женя, — я поворачиваю голову и касаюсь губами её ладошки. — Ммм, — не сдерживаю своего довольного мычания, когда замечаю своё кольцо на её тоненьком пальце. — Моя. — Твоя, — она спокойно кивает и хихикает. — Мне нравится оно, люблю носить его. Оно мне словно напоминает о тебе в моменты отчаяния, когда самого тебя нет рядом. Спасибо тебе за него. — Я готов подарить тебе все драгоценности этого мира, если это поможет тебе чувствовать себя лучше, — я вздыхаю и прижимаю её к себе крепче. — Скоро снова старты... — Да, что-то у нас напряженный график, — я ощущаю, как она морщится, — Но ничего, после нового года будет больше времени друг на друга, да? — Да, малышка, будем больше времени проводить вдвоём. Я понимаю её чувства: для Жени сейчас каждый старт — это просто старт без какой-либо надежды на дальнейшее выступление. Отчего-то чувствуется, что на национальных ей не отдадут квоты на Европу и тем более на мир даже в том случае, если она зацепится за пьедестал, что, смотря на некоторых девочек, вполне реально. Мы оба с ней это пониманием и даже как-то обсуждали, но я сейчас не хочу трогать эту тему снова, потому что злость, которая клокочет во мне, вырвется наружу. — Знаешь, а я думаю, что мы могли бы с тобой в январе устроить ночь кино, — Женя отстраняется самую малость и воодушевленно смотрит. — Мы так давно с тобой об этом мечтали! А там будет время свободное, график можно будет чуть-чуть сбить перед каким-нибудь выходным! — Возможно, — я пожимаю плечами и целуя её в нос. — Или в феврале, да? — Ага, — она послушно кивает и выдыхает. — Ладно, мы что-нибудь придумаем, а пока... Она спускается ниже и целует мой торс, и мне не нужны слова, чтобы понять её намек... *** Напряжение перед Национальными начинает нарастать, и мы с Женей сознательно разделяемся, даже попросив развести несколько тренировочных сессий. Это нам нужно, чтобы на все сто процентов сконцентрироваться на своих программах и своей подготовке, не отвлекаясь друг на друга. Брайан нервничает, все больше раздавая наставлений и заставляя отрабатывать какие-то элементы, которые, по его мнению, не так хороши. Я же начинаю ощущать усталость. Несколько стартов подряд выбивают меня из колеи, а ощущение какой-то чужеродности программ по-прежнему витает вокруг. Я пробую изменить заходы, чтобы мне было комфортно, но даже это не помогает. Программы похожи на чужой костюм. Они хороши и эффектны, но немного жмут в бедрах и колется в талии. Я не знаю, как поступить, потому что до национальных осталось всего-ничего, поэтому я стараюсь отпустить эту мысль и по максимуму подогнать и Отонал, и Ориджин под себя. — Ты слишком много думаешь, — Гислен подходит ко мне и задумчиво чешет подбородок. — Юзу, выкинь прочь эти мысли. — Какие? — стаскиваю с руки перчатку, чтобы открыть бутылку. — О программах? — О том, что ты хочешь сменить программы, — он лукаво улыбается, давая мне возможность сделать глоток. — Ты хочешь вернуть прошлые? Я медленно закручиваю крышку, переваривая его слова. Невозможно сменить программы буквально за неделю до старта. Это нерационально и глупо, потому что я не успею их накатать, даже несмотря на то, что знаю их лучше, чем самого себя. Это настолько родные и много значащие для меня программы, что показать их в сыром виде было бы святотатством. — Я хочу катать те программы, которые бы меня вдохновляли, — я тщательно подбираю слова, стараясь выразить мысль, но при этом не сказать больше, чем надо. Я не готов раскрываться прямо здесь и сейчас, пока у меня у самого в голове нет какой-то конкретной мысли. — Пока я работаю со своими программами. — Ты их не чувствуешь своими детьми, Юзу, не признаешь, а пока ты их не признаешь, они не дают тебе сил, вот и весь замкнутый круг, — тренер спокойно пожимает плечами и сверлит меня взглядом. — И ты это прекрасно знаешь. — Допустим, частично ты прав, — я медлю, поправляя перчатку, — но я их катаю, и мне нужно время, чтобы сделать эти программы своими. Не все получается так быстро и просто. — Но если они за столько времени не стали твоими программами, то есть ли смысл издеваться над ними и дальше? — он усмехается и хлопает меня по плечу. — Иди, катай их, а после Национальных вернемся к этому разговору. — Ты не думаешь, что сбиваешь меня с толку своими речами? — я показно хмурюсь. — Может быть я теперь буду только об этом и думать? — Нет, не сбиваю, потому что только ты только и думаешь об этом, а я вот лишь подтверждаю, что иногда такие мысли имеет право на существование. Но поговорим об этом позже, а пока давай-ка над сальховым поработаем. Он гонит меня тренироваться и дальше, а в моей голове постепенно обретает какую-то более-менее чёткую форму идея о смене программ. *** — Юзу, ты тут? — мама слегка стучит в приоткрытую дверь и заглядывает в комнату. — Занят? — Могу отвлечься, — я снимаю очки и потираю глаза, отодвигая от себя тетрадь с записями о тренировке. — Ты просто так или что-то случилось? — Скорее просто так, — она поправляет подушку и присаживает в кресло около окна. — Мы с тобой мало разговариваем в последнее время, а я а тебя переживаю. — Ты из-за финала? — я морщусь, вспоминая это болезненное серебро. — Ну... Это была моя собственная ошибка, тут никто не виноват. — Юзу, мы с тобой все прекрасно понимаем, — мама поджимает губы и вздыхает. — Ладно, я не об этом. Как ты себя чувствуешь? — Жив, вполне себе здоров, насколько это можно, и настраиваюсь на Национальные, — снова потираю глаза, ощущая в них жжение. — Хочу отдохнуть после хотя бы денька два... — Бедный мой мальчик, — мама неожиданно встаёт и обнимает меня так, как делала это в детстве: прижимая голову к своему животу и поглаживая затылок. — Как же они тебя вымотали... Ну зачем гнать сейчас на Национальные? Они и так знают, что сильнее тебя никого в Японии нет, а три старта за пару недель... Ненавижу их. — Не говори так, ведь именно они дали мне возможность кататься, выступать, соревноваться... Побеждать, в конце концов, — я устало вздыхаю, обняв маму за пояс. — Просто тяжело сейчас, да. Сложно это всё. — Мой мальчик... Знал бы ты, как я волнуюсь за тебя из-за этого. И ничего не могу поделать с этим. — Мам, ты всегда рядом, ты делаешь мою жизнь значительно легче и проще. Мне совсем не надо думать о быте, когда ты рядом, я даже машинку стиральную новую включать не умею! — И не надо, я сама все сделаю, — она целует меня в макушку и прижимает к себе сильнее. — Все, что я могу, я сделаю для тебя, лишь бы тебе было проще. Я счастлива, что имею возможность тебя поддерживать на этом сложном пути. И после... И после я тоже буду рядом, тоже буду помогать тебе. — Спасибо. Мои слова идут от самой души, и я прижимаюсь к ней сильнее, ощущая ту невероятную поддержку, которую может дать только мама. Мама... Человек, который отказался от собственных целей ради моего будущего в спорте. Она бросила свою карьеру, оставила мужа и дочь, чтобы переехать со мной в Канаду ради призрачной надежды на Олимпийское золото. И я вижу, что далеко не каждая мать на это способна, далеко не все родители могут так слепо верить в собственных детей. А моя может. Моя рядом со мной даже в самые темные дни моей карьеры, которые обязательно наступают, ведь без них не бывает ярких побед. — Ты слишком много думаешь, сынок, — мама щекочет меня за ушком, как всегда делала в детстве, когда я плакал, — нужно выключить голову и отдохнуть. — Отдохну немного после Национальных. Давайте все вместе куда-нибудь выберемся? В какой-нибудь спа... Хочу полежать, покупаться... — Я всегда только за, ты что-то уже присмотрел или мне этим самой заняться? — Буду благодарен, если ты поможешь, — я отстраняюсь от неё, выпрямляясь в кресле. — Женя останется почти до конца января в России. — Совсем никаких шансов нет на старты? — мама грустно смотрит на меня, снова садясь рядом. — Европа? Внутренние? — Ты же знаешь, что для них Европа – это чуть ли не второй мир, туда всегда отправляют самый сильный состав, — я морщусь, вспоминая грустный взгляд Жени, — и ей надо сделать что-то невообразимое, чтобы попасть хоть куда-то. Даже бронза Нацев не спасет, кажется. Мама поджимает губы, молча выражая своё недовольство, точно так же как я сжимаю руки в кулаки. Да, вот такие вот игры за закрытыми дверьми в федерациях происходит, а все обставляют совсем по-другому, прикрываясь медалями и результатами одного-двух стартов, перечеркивая порой всю историю и заслуги. — Может быть пригласишь её к нам? На Рождество, — мама осторожно предлагает, подбирая слова. — Отец и Сайа будут рады пообщаться. — Я бы с радостью, но у неё контракт на шоу в России. Как раз на этот период после Национальных и до середины месяца следующего. Как-то так... — Она подготовилась, я так понимаю? — мама грустно вздыхает. — Как жаль, когда молодые таланты списывают ради ещё более молоденьких девочек. — Да, мама, мне тоже жаль... — Хорошо, тогда передай, что как только мы все вернемся в Торонто, то устроим праздничный ужин. Она большая молодец, так и передай ей. Хорошо? — Спасибо тебе, мама, мне важно от тебя такое слышать. И Жене будет очень приятно, я знаю. — Ну вот ты ей почаще об этом и говори. Все-таки ты один из самых близких ей людей сейчас, не надо этим пренебрегать и забывать об этом. Девушке всегда приятно услышать, что ей дорожат, что её любят, ценят и хотят быть с ней рядом. Я нервно постукиваю пальцами по столу, не зная насколько правильно вести такой достаточно откровенный разговор о своей личной жизни и девушке с собственной мамой, но с кем ещё я могу таким поделиться? Тем более, что она сама завела эту тему, а я ни о чем слишком откровенном и не планирую разговаривать. — Я ей всегда говорю, что мне важны не её медали, титулы, достижения и прочее, а для меня играет роль исключительно она сама. Вот просто она без коньков, прыжков и вращений. Она как девушка, как человек... — Правильно, сынок, именно так и нужно говорить девушке. И не только говорить, но и всем видом показывать это, чтобы она чувствовала твои слова, то, насколько ты искренен с ней в каждом моменте, — она одобрительно улыбается, – я рада, что мой сын это понимает. Точнее, что начал понимать. Я помню начало ваших отношений и то, что мне это не нравилось. Ты тогда вел себя слишком самоуверенно, слишком нахально и не так, как поступает мой Юдзуру. — А как поступает «твой Юдзуру»? — я пальцами выделяю кавычки, стараясь не рассмеяться. — Как принц на белом коньке? Мне тут же прилетает в лицо метко брошенная подушка, а я не могу перестать смеяться с маминых слов. Скажет тоже. Её Юдзуру... — Мой сын, когда не ведёт себя как козёл, поступает так, как хочет каждая мать, у которой есть дочь. Я это не приписываю сейчас себе или тебе чего-то лишнего, не хвалю нас обоих, скорее подчеркиваю, что ты умеешь себя хорошо вести, умеешь красиво ухаживать, говорить слова, поступать так, что за тебя не стыдно в обществе. Девушкам нравятся уверенные в себе мужчины, каким ты сейчас и становишься. — Ты же знаешь, что мне не нужно, чтобы все девушки вокруг падали мне под ноги. — Конечно. Тебе нужна одна конкретная, которая заставит тебя упасть перед ней, — мама хитро улыбается и встаёт. — И я очень надеюсь, что Женя именно такая. Порой с тебя надо сбивать спесь. А у неё, как я успела заметить, это прекрасно получается. Мама выходит из комнаты, по пути потрепав меня по голове, и я остаюсь в уютной тишине своей комнаты. Мама в чём-то права: в какой-то мере я умею общаться с девушками, не веду себя как последний придурок с ними, но не такой уж я и идеальный рыцарь, как может показаться. Однако что есть, то есть. Женю я не оставлю и до конца жизни буду ей показывать, что она для меня единственная.