Incredibly loud and extremely close

Глава 32. Сюрприз

Март 2018 года Германия

Очередное утро. Очередной подъём. Очередная кружка кофе. Очередное сообщение от Юзу, которое уходит к горе непрочитанных. Очередной дежурный звонок от него, который переходит в голосовую почту. Очередные процедуры. Очередные осмотры. Очередной день пустоты и разочарования в себе. Я больше ни во что не верю, предпочитая даже не выходить из палаты. Перед глазами бесконечная картина с баллами за произвольную. В сердце больше не осталось даже чувств, чтобы на это реагировать. Кажется, я выплакала все слезы, какие только у меня были. Я больше ничего не чувствую, наблюдая за результатами, которые то и дело всплывают в ленте. Мне не хочется больше ничего. — Тебе надо позавтракать, — мама садится рядом со мной и как маленькой накладывает в тарелку мою любимую еду. — Доктор говорит, что через несколько дней тебя отпустят домой уже, так что я займусь поиском подходящих билетов. — А домой — это куда? — обращаю свой взор к ней. — В Москву и Хрустальный? — Домой, Женя, это к бабушке, к Джерри, к людям, которые тебя любят, — мама спокойно объясняет, словно я снова её маленькая девочка. — А все остальное мы будем решать потом, когда вернемся. — Как скажешь, — пожимаю плечами и наливаю себе очередную кружку кофе. — Делай так, как считаешь нужным. Мама вздыхает, но ничего не отвечает, лишь пододвигая ко мне тарелку с едой. Я ничего не говорю больше, снова уходя в свои мысли, автоматически ковыряясь в тарелке с кашей. Я больше не хочу возвращаться в Хрустальный: это моё первое решение, которое горит в голове уже несколько дней. Я хочу мировых хореографов — это раз. Я мечтаю об этом давно, но сейчас самое время попробовать что-то другое. Хватит уже однотипных постановок. Каренина до сих пор выжигает мою душу. И я больше не хочу работать в старом режиме, я вижу, что он не приносит мне тех прежних результатов, которых было достаточно два сезона до этого. *** Мне нужно меняться. С этом мыслью я возвращаюсь в свою комнату в Москве, впервые вздыхая полной грудью. Сердце жжёт, когда я вижу медали на тумбочке, но тут же отворачиваюсь, чтобы на них не смотреть. Потом. Потом, когда я буду в состоянии, но не сейчас. Пока мне нужно другое. Пока я не хочу даже думать о том, как мне больно. — Джерри, — прижимаюсь лицом к собаке, обнимая её. — Если бы ты знала... — Она не может говорить, но может слушать. А я могу ещё и ответить, — бабушка садится на мою кровать и хлопает рукой по покрывалу. — Садись и рассказывай. — Что ты хочешь услышать, ба? — затаскиваю себя и собаку поближе к ней. — Мне подлатали спину. Пока не могу делать ничего, но, по заверению врачей, через месяца два могу приступить к тренировкам. — Это мне и твоя мать сказала, лучше вот что скажи. Как ты сама? Внутри. — Я не хочу об этом говорить, — опускаю глаза, чтобы не показывать ей своих слёз. — Давай о чём-нибудь другом, ба. — Как твой Ромео? Меня передёргивает, когда я понимаю, что практически целый месяц я его игнорирую, не отвечая на звонки и сообщения, которые он посылает с регулярной периодичностью. Мне не хочется ни с кем общаться. А его радость от завоеванной медали лишь сильнее прожигает дыру в моём сердце. Ведь я могла бы быть с ним рядом и точно так же радоваться, если бы не... — Думаю, что принимает участие в мероприятиях, интервью и... — и у него же тоже была травма перед играм. Черт! — Ты что, игнорируешь его? — бабушка поджимает губы и неодобрительно смотрит на меня. — Хочешь сказать, что после всего, что было, ты сейчас просто взяла и перестала с ним общаться, потому что тонешь в своём горе? — Ба, ты не так... — Все я так поняла, Евгения! — она тянется за телефоном и бросает его мне на бедра. — Звони ему. Сейчас же! — Но в Японии уже почти ночь... — я пытаюсь подключить здравый смысл в нашу беседу. — Я не хочу разбудить всю его семью сейчас. — Ничего страшного, зато он перестанет волноваться и доставать твою мать вопросами. Меня бьёт словно обухом по голове. Маму? Он что, связывался с моей мамой всё это время, пока я его игнорировала и сбрасывала все звонки? Он боролся за моё внимание, пока я бросила его, даже не спросив о том, как он там... Я набираю его номер, но сталкиваюсь с бездушными словами оператора о том, что данный номер сейчас не может ответить. Захожу в сообщения, открывая наш диалог за последние недели, где больше сотни входящих от него. Он каждый день спрашивал о том, как я себя чувствую, просил не игнорировать и перезвонить ему. Он присылал мне фотографии природы, его дома в Сендайе, своей семьи... А я просто не читала. Слёзы сами вырываются впервые за долгое время, когда я листаю переписку, с каждым днём замечая, как он становится всё печальнее и грустнее. Я совершенно безразлично отнеслась к нему и его чувствам... — Ба, я такая дура... — Я знаю, Евгения, — она качает головой, но обнимает меня. — Моя глупенькая девочка... Напиши, может увидит. И больше не смей сбрасывать его звонки! — Хорошо, — я хлюпаю носом, когда слышу звонок в дверь. — Ты кого-то ждёшь? — Ой, наверное это Маша со второго. Женечка, открой дверь, пожалуйста, а то спину прихватило — пока я встану, пока дойду... — Хорошо, ба, — стираю слезы и подхожу к двери, даже не взглянув на себя в зеркало, чтобы сильнее не разочаровываться, и распахиваю её, совсем не задумываясь о том, кто может там стоять. — Здравствуй, Евгения. Его голос, внешний вид и внимательные глаза вырывают меня из какой-то комы, и я валюсь ему в объятия, рыдая в три ручья. Юдзуру крепко меня обнимает, отпуская свой чемодан и прижимая к своей пропахшей транспортом и морозом куртке, но мне все безразлично: я продолжаю плакать, цепляясь за него и не сумев вымолвить ни слова. Мы так и стоим на лестничной площадке, пока он пытается меня немного успокоить ласковыми словами и поглаживаниями, которые я просто игнорирую. — Женя, зайдите в квартиру, пока весь дом не сбежался сюда, — мама распахивает дверь шире. — Проходите. Юзу кое-как втискивается в квартиру вместе со мной, висящей в его объятиях и не желающей отпускать, а мама поднимает его чемодан и заносит за нами следом. Он благодарит её, наклоняясь как может со мной, и тихонько смеется, поглаживая по спине. — Моя маленькая обезьянка, если ты отпустишь меня и дашь раздеться, то потом можешь меня обнимать столько, сколько тебе влезет, — он тихонько шепчет мне на ушко, поцеловав в волосы. — Я больше двенадцати часов был в пути, так что я был бы очень рад умыться, прежде чем обнимать тебя. Я нехотя его отпускаю и делаю несколько шагов назад, рассматривая несколько уставшее лицо Юдзуру, который внимательно за мной наблюдает. — Женя, дай человеку прийти в себя после такой дороги, — мама качает головой, проходя мимо меня. — Дай Юзу чистое полотенце в ванной. — Хорошо, — бросаю ей в ответ, наблюдая за тем, как он снимает с себя кроссовки и аккуратно ставит их на коврик. — Пошли, — я тяну его за руку в ванную, словно он тут впервые, не желая оставлять его ни на секунду одного. — Мне нравится, когда ты такая заботливая, — Юдзуру хихикает, когда я стою в ванной рядом с ним, держа полотенце, пока он умывается. — Такая послушная девочка. Но его глаза остаются серьёзными каждый раз, когда он смотрит на меня. Мы боимся оба сказать что-то не то и как-то потревожить это чувство, сохраняющееся между нами сейчас, предпочитая молчать. Я первая делаю шаг ему навстречу, обвивая руками его шею и касаясь губ в осторожном поцелуе. За всей гаммой безразличия к миру я не понимала, что настолько сильно соскучилась по нему. — Моя девочка родная, — он проводит пальцами по моей щеке, отодвигая мешающие пряди волос, — как я за тебя переживал всё это время. Я думал, что сойду с ума. Мне казалось, что ещё немного — и я сорвусь и прилечу. — И ты прилетел, — я снова хлюпаю носом, смотря на него. — Ты правда тут? Ты мне не снишься? — Не снюсь, потому что это правда я, — Юзу сам крепко сжимает меня, словно не верит, что я рядом. — Как я скучал. Каждую секунду прошедшего месяца я волновался за тебя, переживал и думал, что сойду с ума. Спасибо Жанне, что она сообщала мне о тебе кое-какие сведения, иначе я не знаю, что бы было... — Я не знала, что вы общаетесь, — зажмуриваюсь, прислоняясь носом к его ключице. — Мне было так плохо, что я боялась тебе отвечать. Казалось, что я совсем распадусь на кусочки. — Я рядом, я не дам тебе это сделать. Мы стоим так еще несколько минут, а потом все-таки выходим и идём на кухню, чтобы поздороваться со всеми. Юдзуру кланяется маме, а бабушка притягивает его в объятия, вызывая румянец на его щеках. Мы все устраиваемся за нашим небольшим столом, а я не могу отпустить руку Юзу, из-за чего он вынужден все делать одной свободной, но не выглядит при этом недовольным. — Женя, дай человеку спокойно поесть после долгой дороги, — мама качает головой, когда я в очередной раз прижимаюсь к его боку, положив голову на плечо. — И самой стоило бы покушать. — Я не голодная, — качаю головой, но от Юдзуру не отстраняюсь. Он, словно поняв наш разговор, поддевает кусочек мяса и направляет вилку к моему рту. — Давай, тебе нужно набраться сил на эти пару дней, пока я тут, — серьёзно кивает и подносит еду к самым моим губам. — Всего пару кусочков. Я послушно съедаю кусочек мяса, а я Юдзуру следит за тем, чтобы часть его порции перекочевала в мой желудок. Он вежливо отказывается от добавки, ссылаясь на хорошую еду во время рейса и небольшую усталость от перелёта, но соглашается на чай с бабушкиными пирогами, при этом подшучивая, что все его костюмы для выступлений настолько облегающие, что на ближайшем шоу все увидят не его стальной пресс, а бабушкины пирожки. Однако умудряется съесть целых пять штук, весело болтая с женщинами. — Где ты будешь ночевать? — я прерываю болтовню, задавая волнующий меня вопрос. — Ну, твоя мама предлагала остаться у вас, но я могу снять номер в отеле, это не проблема, — Юзу спокойно улыбается и тянется за ещё одним пирожком. — О, это клубничное варенье? — Да, — рассеянно отвечаю, — с нашей дачи, мы сами собирали и варили. — Ух ты! — он с горящими глазами откусывает пирог и с наслаждением тихо постанывает. — Это лучшая еда в мире! — Юзу останется у нас, — мама пододвигает к нему миску с пирожками поближе. — Для вас это безопаснее, потому что тут никто не будет вас преследовать, да и для вашего здоровья это лучше. И радость расползается по моему телу теплыми волнами, заставляя каждую застывшую клеточку тела снова дышать. *** — Ты должна давно уже спать, — Юдзуру тихо ворчи, но приветливо придерживает одеяло, чтобы я устроилась рядом. Мы с ним уже трижды прощались перед сном, но полчаса лежания в кровати не приносили никакого результата, а мысль, что он совсем рядом, не давала заснуть. И только его тёплые объятия... — Не могу уснуть, — прижимаюсь к нему поближе, вдыхая родной запах. — Думала о том, что ты совсем рядом, а я касаюсь тебя... — Глупышка, — он поправляет одеяло за моей спиной и обхватывает обеими руками. — Я тут, рядом. Ближайшие два дня я буду с тобой все время, пока не надоем. — Ты не можешь надоесть, — мотаю головой, боясь даже представить такое. — Я дура, что оттолкнула тебя. Я не понимала, что ты правда можешь мне помочь... Мы молчим, каждый размышляя о своём, и я правда осознаю всю глупость моего решения не общаться с Юдзуру. Кроме серебра, которое болезненным грузом висит надо мной, я лишила себя еще и второй важной части своей жизни — Юдзуру. Он не просто человек, он тоже спортсмен, который знает, как можно бороться с такими проблемами, как важно получать поддержку от близких и что нужно делать, чтобы двигаться дальше. Сегодня он просто был рядом, не задавая вопросов и не упоминая Олимпиаду, а крепко сжимая мою ладошку своей рукой. — Ты обещала меня накормить настоящими домашними пельменями, — Юдзуру произносит это мне на ухо, поглаживая по спине. — Помнишь? Говорила, что это лучше, чем гёдза. — О, точно! — вспоминаю наш вечный спор и улыбаюсь. — Тогда завтра будем вместе с ба лепить пельмени. И ты тоже! — Я не умею, — он касается губами моего ушка, вызывая дрожь по телу. — Никогда не делал ничего такого... — Ну, тогда тебе придется брать уроки у меня, — я поворачиваю голову, чтобы найти его губы, но он опережает меня, слегка отодвигаясь. Непонимающе хмурюсь, разглядывая его лицо в темноте, и замечая хитрые искорки в глазах. — А? — Скажи сначала, что с гёдза все равно ничего не сравнится, — он сжимает моё бедро ладонью, не прерывая зрительного контакта. — Не проси обещаний, о которых потом можешь пожалеть, — хитро улыбаюсь, стараясь не выдать своих мыслей, — я же знаю, как ты любишь мою ручную работу, — и мгновенно проскальзываю ладошкой под его пижаму, оставляя ее внизу его стального пресса. Юдзуру втягивает воздух сквозь сомкнутые зубы, весь напрягаясь под моей рукой, и наконец-то сдаваясь. Он целует меня впервые за сегодня, не сдерживая себя и не смущаясь моих тихих стонов в его рот. И после мы засыпаем, сжимая друг друга в объятиях так, словно мы самое дорогое, что только у нас обоих есть.