Incredibly loud and extremely close

Глава 31. Олимпийский стадион

Февраль 2018 года Пхёнчхань, Корея

Я снова прихожу к ней поздно вечером, не в силах оставить её одну. Катя спокойно пропускает меня в номер и сообщает, что Женя в душе. Мы перебрасываемся несколькими фразами, поздравляя друг друга с окончанием соревнований, и внимательно прислушиваемся к раздающимся из ванной звукам. Я знаю, что Женя умеет подавлять всхлипы, но я искренне надеюсь, что она не плачет. Моё сердце разрывается, когда она выходит из ванной в одном полотенце, встряхивая головой и наконец-то замечая меня. Женя ойкает и чуть не роняет полотенце, пытаясь откинуть волосы с лица. — Я не думала, что ты сегодня придешь, — она стоит на своём месте, не приближаясь ко мне. — Мне уйти? — чуть хмурясь, не понимая сейчас её эмоций. — Я думал, что... — Нет-нет, не уходи, пожалуйста, — она быстро мотает головой, закусив губу. — Я просто не ожидала. Думала, что у тебя снова съемки до ночи... — Нет, все закончилось, теперь я свободен некоторое время до возвращения домой. — Я... Мне надо... — она мило смущается, бросая взгляды то на меня, то на Катю. — Эээ... — Я помою руки, — поднимаюсь с её кровати, не желая ещё сильнее смущать девушку. — Одевайся спокойно, а потом позовёшь меня, — проскальзываю мимо неё, оставив легкий поцелуй на её щеке, и захожу в ванную, оказываясь чуть ли не в бане. Она мылась кипятком? На всякий случай включаю воду в душе и отскакиваю, когда мою руку обжигает уже первыми струями воды. — Моя девочка, — я сглатываю, прикрывая глаза. Всячески пытается заглушить свои чувства, чтобы было не так больно, только вот ничего не поможет, пока она не примет эту ситуацию. Я разглядываю полки с разными баночками, замечая некоторые уже знакомые мне по тому, что я видел ранее. Легкая улыбка касается моих губ, когда я вижу знакомую японскую фирму гелей для душа. С запахом клубники. Не могу сдержать тихого смешка, представляя, как она это выбирала. — Юзу, можешь выходить, — она стучит кулачком в дверь, не заходя внутрь. — Я оделась. Выхожу и оказываюсь прямо напротив неё в этом узком коридорчике. Я ощущаю аромат её шампуня и геля для душа, безошибочно их разделяя. Как же я чертовски пропал... Осторожно обнимаю её, прижимая к своей груди и не пытаясь даже поцеловать её. Мне хочется просто держать её в своих объятиях и слушать равномерное дыхание, но через несколько мгновений я ощущаю, что Женя сбивается с ровного темпа, начиная хватать воздух губами. — Что такое? — я испуганно наклоняюсь, слегка отстранив её от себя. — Все нормально, — она быстро стирает слёзы, которые тут же снова появляются из её глаз. — Это пройдет, прости. — Тебе не стоит просить прощения у меня, я всегда с тобой рядом. Мы стоим так ещё некоторое время, пока рядом не появляется Катя и не сообщает, что она уходит, поэтому номер в нашем распоряжении. Бросает обеспокоенный взгляд на Женю, замечая её слезы, и поддерживающий мне, прежде чем проскользнуть мимо нас и выйти, оставив наедине. Тишина, прерываемая лишь тихими всхлипами, холодит мою кожу. Я совершенно растерян и не понимаю, как могу её успокоить и что для неё сделать, но из объятий на выпускаю. Мы так и стоим некоторое время, пока Женя бессильно не опускает руки и не отстраняется от меня немного. — Хочу лечь, — она тихо произносит и ведёт меня к своей кровати, на пути снимая верхнюю кофту и оставаясь лишь в пижаме. — Голова болит. — Тебе дать таблетку? — на всякий случай спрашиваю, хотя понимаю причину её головной боли и то, что лучше всего ей может помочь только отдых и сон. — Или выключить свет? — Можешь выключить свет и лечь со мной? — Женя забирается под одеяло и смотрит на меня, щуря глаза. Я послушно выполняю её инструкцию и снимаю с себя верхнюю одежду, оставаясь лишь в тонких тренировочных штанах и футболке, которые специально надел на этот случай. Проскальзываю к ней и мягко придвигаю к себе за талию, стараясь ощущать её всем телом. — Она сказала, что я получила то, что должна была получить. И что нет смысла сейчас кого-то винить и убиваться, ведь медали разыграны, теперь нужно улыбаться и играть свою роль. Меня холодит от слов и от того, каким убитым голосом Женя это произносит. Я боюсь раскрыть рта, потому что оттуда могут политься оскорбления в адрес её тренера, и молча сжимаю руку на её плече. — Сказала, что нужно было лучше бороться. Что у всего есть свой срок, и что мои два золото чемпионатов мира тоже не просто медали, что я должна быть благодарна ей и за это, а не выставлять претензии, — она вздрагивает и прижимается ко мне. — И что еще сезон, ну максимум два — и мне можно отправляться на пенсию, учитывая перечень моих травм и возраст. — Ксо, — закрываю глаза и пытаюсь отдышаться, ощущая всепоглощающую злость. — Как у неё язык повернулся тебе такое сказать? — Обыкновенно, — Женя горько усмехается и поглаживает меня по плечу. — Мы для неё материал, который делает её великим тренером. Отработала — и на пенсию, детей рожать и сверкать улыбкой в рекламе, восхваляя её школу и методику. И я просто винтик в этой системе, мой путь уже предрешен. — Ничего не предрешено, Женя, — раздраженно дергаюсь от её слов словно от пощечины. — Ничего не решено, слышишь? Ты должна продолжить свой путь, тебе надо кататься и дальше, бороться, тренироваться и выигрывать. Ты способна на это, я вижу в тебе ту силу, которая делает спортсменов великими. Да ты уже великая, несмотря на цвет лежащей у тебя в чемодане медали. Ты — самая великая фигуристка современности. — Но не величайшая, — она сдавленно произносит это, мотая головой. — Я устала. Внутри меня словно совсем ничего нет, я пуста. Мне кажется, что я больше никогда не буду такой, какая я сейчас... — Ты будешь ещё лучше, — закрываю глаза и прижимаюсь губами к её волосам. — Ты станешь сильнее и прекраснее. Я знаю, что мы найдем тебе правильный путь, все ещё получится, как бы ты ни боялась делать каждый шаг, но это будет. Каждое твоё решение, которое ты принимаешь, ведет тебя куда-то, куда ты должна прийти. Я верю, что все это не просто так. — Тебе легко говорить, — она едва слышно произносит эти слова, но я дергаюсь от них, ощущая горечь во рту. Конечно, в чём-то она права. У меня есть два олимпийских золота, которые лежат в моих руках, а не разбитая мечта и обидное серебро. Я не тот, который может понять, что такое потерять свою главную цель в жизни. Я не в праве говорить, что я знаю её чувства. И поэтому я просто лежу молча, держа её в своих объятиях. Это единственный язык, доступный мне сейчас, который я могу использовать без боязни сказать что-то лишнее. В наших прикосновениях сейчас нет ни капли пошлого, мы лежим так, как могли бы лежать брат с сестрой или лучшие друзья, коими мы, я надеюсь, все же являемся, несмотря на статус возлюбленных. Мы просто лежим, каждый думая о своём, и оба не можем уснуть, в голове прокручивая события вчерашнего дня. Перед глазами стоят кадры, как она заходится в рыданиях, как она падает в объятия тренера и как видит треклятую «двойку» напротив своего имени, навсегда становясь второй на этих играх. Кадры прокручиваются по бесконечному кругу, вызывая головную боль, которая давит на меня ещё сильнее. — Я бы хотела сказать, что я хочу заняться с тобой любовью и отпраздновать окончание соревнований, но у меня нет сил на любовь и чувства, — Женины слова звучат тихо, но предельно ясно. Я дергаю внутри от слова «любовь», уже готовясь раскрыть свои чувства, но осознание, что не это ей сейчас нужно, останавливает меня, заставляя дослушать её слова до конца. — Не уверена, что способна что-то давать дорогим мне людям. Кажется, что никаких чувств не осталось. И я боюсь, что делаю тебе только хуже своим присутствием рядом. Ты должен праздновать, а не тонуть в моём горе. — Я всегда буду с тобой, — произношу тихо, заглядывая ей в глаза. — Ты не сможешь меня просто так выгнать лишь из-за того, что тебе кажется, будто бы ты недостойна этих чувств. Ты более, чем достойна всего этого. И не говори обратного, не пытайся переубедить меня. — Тогда займись со мной сексом, — она прячет глаза, но перехватывает мою руку и кладет её себе на грудь. — Заставь меня забыться снова хотя бы на некоторое время. Сделай так, чтобы я умоляла тебя, не думая ни о чём, кроме удовольствия, которое ты можешь мне доставить. Моя рука замирает на её груди, ощущая биение её сердца. Я не знаю, как будет правильнее поступить: оставить её и показать, что я не хочу пользоваться её состоянием, что в итоге приведет к тому, что она будет плакать всю ночь, или же дать ей то, что она просит, но понимать, что я использую её разбитую душу? Мне хочется быть правильным и отстраниться, но в этот момент она смотрит мне прямо в глаза, и я осознаю, что она не переживет мой отказ. Я обещаю себе, что это последний раз, когда я себе такое позволяю и что больше не прикоснусь к ней, пока её моральное состояние не восстановится, прежде чем коснуться её губ своими. И ощущаю, как нас обоих уносит. Женя целует меня так, как никогда прежде: с отчаянием и просьбой помочь ей. Я нависаю над ней, удерживая себя на руках, и целую в ответ, обещая быть рядом. Я правда буду рядом, я никогда её не брошу, если ей это нужно. Мне больно точно так же, как и ей самой, но хоть кто-то из нас двоих должен спасти обоих. И я признаю, что на этот раз это моя ответственность. Мы целуемся невероятно долго, не уходя руками ниже, не раздевая друг друга, лишь изредка встречаясь взглядами друг с другом. Она прекрасна даже в такой момент — и от этого в моём сердце что-то щемит. В отличие от вчерашней ночи, сегодня я поклоняюсь её телу, лаская каждый сантиметр, зацеловывая все губами и не позволяя ей уворачиваться от меня. Она молит быть в ней, но я не тороплюсь, прекрасно понимая, что это наша последняя ночь на долгое время – и я могу это сделать только сейчас. Я не произношу это вслух, но губами и бесконечными поцелуями выказываю своё признание в любви. Её кожа и тело словно понимают мой язык, выгибаясь навстречу каждому прикосновению. Я люблю тебя. Мне хочется это кричать, но я позволяю себе лишь тихий шёпот на японском ей в бедро. Я люблю тебя. И я люблю её этой ночью нежно и душераздирающе, смешивая её слезы со своими, капающими из глаз. Нам больно и мы каким-то краем сознания понимаем, что скоро нам предстоит расставание, после которого не понимаем, что нас ждёт, но сейчас у нас есть эти мгновения и эта ночь. И я стараюсь использовать это по максимуму. Я люблю тебя. И моё сердце принадлежит только одной. Женя засыпает в моих объятиях уже под утро, утомленная слезами и нашей любовью, а я остаюсь сторожить её сон, периодически рукой или губами касаясь её волос и нежной кожи плеч. — Я люблю тебя. Я произношу это вслух, прекрасно понимая, что она не услышит меня сейчас, но надеясь, что её подсознание зафиксирует эту мысль. *** Гала-шоу начинается рано, и у меня практически нет возможности её увидеть одной за кулисами. Женя все время проводит с кем-то, стараясь улыбаться и приветливо кивать, но её маленькие ручки, сжатые в кулачки, говорят совсем об обратном: она не желает сейчас ни с кем общаться. Я готов бы вырвать её из этого плена, но ничего не могу предложить взамен: нам все равно нужно будет выйти на арену. И во время её номера я тихонько выскальзываю из-за кулис, чтобы подглядеть её выступление, и едва сдерживаю эмоции, ощущая собственным телом её отчаяние, которое она выплескивает в танце. Это не просто номер-обещание. Это номер-пощечина, который показывает всю её боль сейчас. Мне становится даже страшно от того, как она катается наотмашь, не жалея остатков сил и собственных эмоций. Она бьется подобно свободолюбивой птице в клетке, раня свои крылья о жестокие прутья, прекрасно понимая безвыходность своего положения, но не находит в себе сил успокоиться. Женя выскальзывает с арены и проносится мимо меня, не останавливаясь и даже не смотря по сторонам, но я все равно успеваю заметить дорожки слез на её щеках, и бегу следом, стараясь её нагнать. Мне удаётся это сделать уже в дальнем коридоре, где никого нет, и схватить в твердые объятия. — Тебе скоро выступать, — она шепчет это едва слышно, всем телом дрожа от слёз. — Мне надо побыть одной, подготовиться к групповому. — Я не хочу, чтобы ты плакала тут одна, — глажу её по спине, стараясь сам не расплакаться. Бедная моя девочка... — Я и не буду плакать, обещаю, — Женя твердо отстраняется от меня, стараясь улыбаться. — Честно. Но глаза наполнены такой болью, что я снова прижимаю девушку к себе, утыкаясь носом в её волосы. Мне в разы больнее, чем если бы я сам стал вторым: я бы знал, что мне делать и как идти дальше, а Женя... — Юзу, правда, иди, — она отталкивает меня и делает шаг назад. — Я приду в себя и вернусь на арену. Иди, — и скрывается за следующим поворотом. Моё выступление происходит как в тумане, а весь групповой номер я пристально слежу за каждым её движением, поворотом и полуулыбкой, которую она дарит всем вокруг. Мне больно видеть, как она сдерживается, когда фотограф зовёт победителей для фото, а она откатывается с Катей в сторону. Моё тело рвётся к ней, и как только делают злосчастные несколько кадров, я тут же еду в её сторону, по пути прихватывая Мишу. — Общее фото? — он усмехается и хлопает меня по спине. — Потом могу организовать и личные... — Это всё потом, — тихо шепчу ему, подъезжая к Жене. — Мы хотим общее фото нашей троицы, давай к нам. — Серьёзно? — она смеется, но встает сбоку. — Давай ты лучше в центре будешь, — Миша оказывается по другую сторону от неё, и Катя помогает сделать нам эти несколько кадров, пока мы всячески кривляемся, смеясь друг над другом. Я ощущаю её тело рядом, желая, чтобы так был всегда. Мне хочется, чтобы мы были с ней вместе сейчас, но... — Спасибо, — произносит едва слышно и едет с Катей, когда напротив меня неожиданно оказывается новоиспеченная чемпионка. Дежурно улыбаюсь ей, но дергаюсь, когда она бросается на меня с объятиям. Сознанием я понимаю, что она ни в чём не виновата, но мои чувства... Я отдергиваю руку как от огня, когда вижу пронзительный взгляд заметившей это всё Жени. Я прощаюсь с ледовой ареной, которая принесла мне главную медаль в моей карьере, увенчав мою коллекцию и исполнив главную мечту. Я стал тем, кем мечтал с юных лет. Отныне и навеки я двукратный Олимпийский чемпион, принесший своей стране золото на двух Олимпиадах подряд. И я бы благословил этот стадион, если бы на нём не разбилась мечта девушки, которую я люблю.