12 шагов

      Девятый шаг — примите наказание за совершённые ошибки. Проходя девятый шаг, стоящие на пути исцеления люди берут ответственность за вред, нанесённый другим людям и стараются возместить его.       Ни Разумовский, ни Рубинштейн большене возвращались к вопросу о повторении сеансов по корректировке памяти. Доктор потерял интерес к Сергею и больше не видел смысла в том, чтобы биться над этой задачей, по крайней мере с Разумовским в виде подопытного. Перед Рубинштейном теперь стояли совершенно иные задачи и цели, о которых сам Сергей не мог и помыслить. Молодой человек же не желал замыкать уже сложившийся порочный круг. Судя по тем записям, что он прослушал, удивление недостатку воспоминаний и желание узнать себя вновь были тем, что мужчина испытывал после каждого сеанса гипноза. Какой смысл в том, чтобы наступать на одни и те же грабли, которые всё равно не работают?       Жизнь в карцере была хуже и тоскливее, чем в помещении с мягкими стенами. Сама комната была завешана зеркальными панелями, так что каждый раз, отрывая взгляд от пола, Сергей натыкался на своё неприглядное отражение. Дни тянулись бесконечной чередой, не имея ни начала, ни конца. Одиночество и звенящая тишина сводили с ума, давили на психику, заставляя разум мужчины слабеть и становиться более восприимчивым. Хотя, говоря откровенно, даже так его заключение не было одиночным. Чем слабее становился дух и тело Сергея тем сильнее делался Птица. Это был уже не просто голос в голове или мимолётное отражение, но настоящее отдельное существо. Птица ходил по камере, мог просочиться через решётку, оскорблять и унижать старающегося игнорировать его Разумовского. Сергей уяснил для себя одну закономерность. Чем меньше внимания он уделял Птице, тем больше тот бесился и начинал пакостить. И постепенно до мужчины начинало кое-что доходить.       Разумовский сидел на бетонном полу. Ему только что принесли обед, и молодой человек медленно ел суп под пристальным наблюдением санитарки и охраны. Птица был здесь и обходил Сергея кругом, не упуская ни единой возможности сделать мужчине ехидное замечание.       — Посмотри на себя, сидишь на грязном холодном полу и хлебаешь какие-то помои, как мусорная крыса. А ведь при мне на твоём столе были изысканные блюда со всего мира. Чёрт, да благодаря мне у тебя была целая галерея из торговых автоматов со всем, о чём ты только мог мечтать в своём детстве.       Сергей и глазом не повёл продолжая полностью игнорировать свою вторую личность и зачерпывать ложкой жидкое варево. Птица фыркнул и пнул Разумовского.       — Отброс, слышишь, что тебе говорю? И ты ещё хотел забыть меня? Думал, что тебе удастся так просто избавиться от меня, поганец?       — Ешть аккуратнее, — строго проговорила санитарка, имея в виду расплескавшийся по полу из-за Птицы суп. Сергей кивнул и потянулся за салфетками, чтобы вытереть упавшие на пол капли.       — Ты даже не можешь заставить этих людей прислуживать тебе. Да для них ты просто ничтожество, пустое место, — Птицы вспорхнул и свободно проскользнулся через прутья клетки, оказываясь на свободе. Существо беззаботно прошло мимо санитарки и охранников, становясь в дверях, — Смотри, вот я уже и на свободе! Мне ничего не стоит просто взять и уйти отсюда, оставив тебя здесь гнить до конца твоей жизни! Ты…       — Простите, могу я попросить у вас шахматы? — вдруг нарушил своё молчание Разумовский, обращаясь к санитарке. Женщина поджала губы и строго покачал головой.       — Не положено.       — А бумагу и карандаш? Я могу писать отчёты о своём самочувствии доктору. Разумеется я готов буду отдать вам все свои записи по первому же требованию. Вы ничего не теряете.        — Я уточню этот вопрос у доктора Рубинштейна.       Вениамин Самуилович оказался крайне заинтригован таким предложением со стороны своего пациента. Сергей начал охотно идти на контакт и этим нужно было пользоваться. Получив вместе с одобрение лечащего врача желанные бумагу и карандаш, Сергей приступил к делу. Однако очень скоро стало понятно, что обещанные мужчиной отчёты не представляют из себя ровным счётом ничего интересного. Формальные отписки были лишь прикрытием для чего-то более экстраординарного.       — Надо же, какое достижение! Вымолил себе блокнот с каким-то огрызком. Дай угадаю, будешь. строчить мемуары своему любовничку? Или будешь романтично рисовать его профиль? — ехидничал Птица, сидя за спиной Разумовского. Сергей обернулся и впервые за долгое время уставился на пустоту, прямо на то место, где ему чудилось лицо Птицы.       — Давай сыграем в шахматы?       От такого внезапного и прямого предложения существо опешило и замолкло.        - Чтобы я играл с тобой?        — Как в старые добрые времена. Торопиться нам всё равно некуда. Где сижу я, там будешь вечно находиться и ты, — склонив голову набок, заметил Сергей. Птица горделиво хмыкнул и задрал лицо вверх.       — Я могущественный дух, существо из анналов истории. Да я могу хоть сейчас уйти отсюда за тысячи километров, — хтоническое существо село на колени перед Разумовским и с деланной надменностью взглянуло на расчерченную под шахматную доску бумагу, — И как в это играть? Фигур ведь нет.       — Разве нам нужны были фигуры в моём детстве? — краешком губ усмехнулся Сергей. Мужчина что-то задумал, но проникнуть в область мыслей настоящего Разумовского Птица не мог. Оставалось лишь гадать, с чего бы молодой человек решил пойти на сближение с ним.       Птица поднял руку и из неё, кипящей чёрной жидкостью, застывая и преобретая знакомые очертания, начали выплавляться зримые лишь для него и Сергея шахматные фигуры. Когда все было готово, Сергей, сделал свой первый ход, и игра началась.

***

      — Нет! Конь может ходить только буквой Г, — запротестовал Серёжа, хватая Птицу за руки. Вот уже почти два месяца мальчик пытался научить нового пернатого друга играть в свою любимую игру. Роль няньки мифологическому духу, мягко говоря, претила, но и отказаться от Разумовского было уже сложно. Сколько бы Птица не ворчал, но внимание Разумовского, его искренняя радость при каждой новой встрече с существом грели то, что имелось у Птицы вместо души. Он всё больше и больше вростал в этого мальчишку, становился его незримым спутником, наставником, и даже другом. Как не посмотри, а Серёжа совсем не подходил под роль будущего проводника, который бы мог общаться с духами и порабощать континенты, но и Птицу это мало волновало. Однажды они станут одним целым, единым неделимым существом, а до тех пор нужно ждать, терпеть и…       — Надоели мне твои шахматы. Скука смертная! Как насчёт того, чтобы уже начать подчинять себе слабые и мало развитые формы жизни? Будущему правителю и аватару божества понадобятся преспешники и хорошо бы уже начать собирать их…       — Звучишь как типичный взрослый. Старикашка.       — Правильно говорить древний.       — Древний старикашка! — Серёжа высунулся язык и скорчил смешную рожицу. Птица вздохнул и закатил глаза. Временами он начинал серьёзно сомневаться в сделанном выборе. Может, ещё не поздно найти какого-то другого ребёнка на роль вместилища древней магии? — Ну же, это ведь так просто! Мне ужасно скучно в детском саду. Меня все дразнят, когда я общаюсь с тобой, называют меня сумасшедшим. Со мной больше никто не хочет играть, а мне так нравятся шахматы!       Птица старательно смотрел вбок, всеми силами пытаясь не замечать нарочито жалостливый взгляд Разумовского. Так всегда, один раз дашь слабину и люди начнут этим пользоваться. Что ему эти фигурки? Он вёл армию тьмы, он был сильнейшим в своём роде духом! И всё же подготовиться ко всему в этом мире даже Птица был не способен. Серёжа применил запрещённый приём. Его плечи поникли, волосы упали на лицо, а по щеке побежала одинокая слезинки, которую мальчик быстро утёр.       — Ух, каналья… А чёрт с тобой. Начнём захватывать мир с завтрашнего дня, а сегодня ещё немножко поиграем эти твои фигурки.       Только и ждавший этих слов Разумовский вмиг сменил печаль на радость и победоносно продолжил партию.

***

      Игра была в самом разгаре, Сергей и Птица шли на равных. Всё же Разумовский обучил существо всему, что сам знал раньше, да и сказался процесс слияния двух личностей. Но Сергея интересовала отнюдь не игра, вернее не та её часть, которая проходила в блокноте.       — Если ты и правда настолько всемогущий, почему бы тебе не найти кого-то другого для своих планов? — как бы мимо делом спросил Разумовский. Птица презрительно фыркнул, думая над очередным ходом.       — Захочу — найду. Это не твоего ума дело.       — И что же может заставить тебя захотеть?       Птица замолчал и, изучающе уставился на спокойного Сергея. Вздумал распалить его гнев?       — Пф, оставь эти глупые разговоры. Я сделал из тебя гения, миллиардера, любимца публики. Нам просто одни раз не повезло. Но это можно исправить. Неужели бы ты выбрал отказаться от моих даров? От наших достижений?       — Определённо да. Если бы не ты, я бы не сидел в тюрьме без права на освобождение. Но, даже если опустить это, как ты выразился «невезение», я бы всё равно мог быть счастливым. Если бы ты не начал капать на мозги Волкову, не шантажировал меня, всё было бы хорошо. Но вот, благодаря тебе, я снова здесь. В тюрьме, в камере, только в ещё более ужасной.       — Как всегда, обвиняешь во всём меня. В детстве, до этого Олега, — Птица намеренно произнёс имя мужчины противным голосом, — Ты таким не был. Он нам мешал. Вот увидишь, я освобожу тебя, мы станем одним целым и будем счастливы.       Хтоническое существо, порождение тьмы и ненависти впервые излучало столько надежды и желания быть с кем-то. Оберегать это неразумное, зовущееся человеком существо, ценее которого у Птицы никого не было.       — Если бы я мог, я бы убил тебя, — тихо, со сдерживаемой злобой проговорил Сергей. На слёзы или истерику сил уже не было. Он, словно сухая буря, мог лишь пугающие тихо и зловещего пронзать своего собеседника и молниями откровений, — Всю жизнь я нег мог и шага ступить без твоего присутствия. Я лишь хотел нести в этот мир благо и справедливость, но ты изувечил мои мечты, превратив их в порождение жестокого садизма. Я бы отдал всё на этом свете, чтобы раз и навсегда забыть тебя.       Таким решительным и злобным Разумовского Птица ещё не видел. Их воображаемая шахматная партия подошла к концу.       — Шах и мат.       Сергей выиграл. Как и всегда. Птице вмиг стало ужасно неприятно. Его пронзило странное болезненное чувство.       «Чем больше я тебя узнаю, тем меньше понимаю себя» — услышал в мыслях голос Птицы Сергей, и тот растворился, полностью беря контроль над разумом мужчины.       Теперь дни Разумовского в лечебнице были заполнены бесконечными партиями. Птица тренировался, маниакально штриховал выдаваемые ему распечатки с шахматными досками. Его не отпускали гнев и обида из-за слов Сергея. В таком состоянии Разумовский не мог даже самостоятельно принимать лекарства и есть, а потому эти обязанности всецело легли на плечи санитаров. Птица искал комбинации, раз за разом взывал к истинной личности мужчины, но тот ушёл в глухую оборону, отказываясь брать контроль над собственным телом. В каком-то смысле Птица выиграл — теперь физическая оболочка полностью подчинялась его воле, но победа эта отнюдь не доставляла существу радости.       Можно ли считать это побочным эффектом от сращивания с Разумовским? Получается, теперь он тоже превращается в человека и может чувствовать людские эмоции? Нет, это же бред. Божественное существо стоит на порядок выше людского рода. Это просто невозможно. Во всяком случае так полагал сам Птица.       Но и эти условные тишина и спокойствие продолжались недолго. В один из дней, заканчивая очередную шахматную партию, до Разумовского донёсся звук быстрых тяжёлых шагов, и всего через пару секунд в его мрачную темницу ворвался разъярённый и пышущий ненавистью Гром. Птица оказался настолько обескуражен этой встречей, что уступил место Сергею, который с не меньшим страхом и изумлением глядел на красного и сжимающего кулаки майора. У входа, тревожно выглядывая в коридор, остался стоять напарник Грома, Дубин, если мужчина ещё правильно помнит.       — Игорь?       — Дима, держи дверь и никого сюда не впускай, — пророкотал майор, уверенными шагами приближаясь к Разумовскому и хватая его за ворот рубашки, — А мы пока с тобой побеседуем.       Одним рывком Игорь поднял Сергея с пола и врезал кулаком в живот. Сергей согнулся от боли и, дыша короткими урывками старался сдержать подступившую к горлу тошноту. Опомнившись, Птица отделился от Разумовского и бессильно принялся отталкивать того, проходя конечностями сквозь живого Игоря. Бесполезно. Разумовский сейчас не в состоянии поддерживать в своём подсознании образ Птицы, он лишь безучастный фантом.       — Что было на флешке, которую украл Волков? Отвечай! — Сергея с силой вжало в стену. Чужие руки сомкнулись на его шее и принялись с мучительной жестокостьстью передавливать горло. Разумовский схватился за ладони Игоря, инстинктивно силясь отнять их от себя, — Когда ты подговорил его на подготовку взрывов?       — Я ничего не понимаю, — просипел Сергей, переставая чувствовать пол под ногами.       «Пусти его! Не смей так обращаться с моим аватаром! Я выжгу до тла твой разум и всё, что тебе дорого!» — бесновался Птица кружась по клетке и впадая в настоящую истерику. Из действий и реакций Игоря Сергей понял, что Олег без его ведома уже успел натворить делов и, вероятно, взялся за исполнение своего плана. Разумовский вспомнил все те сведения, что мужчина собирал о Громе и его близких. Интересно, мог Волков подумать, что мстя Игорю, он обречёт Сергея на верную гибель? В глазах темнело, а надежда спастись из рук майора становилась всё эфимернее. Олег, что ж ты натворил?       Игорь с силой кинул Разумовского на пол. По ту сторону двери в палату уже ломились санитары, громко крича и наваливаясь на неё своими телами. Противостоять такому натиску Дубин долго не мог. Дима осознавал что рано или поздно сюда ворвутся люди, но что беспокоило лейтенанта ещё сильнее, так это состояние напарника. Гром разошёлся не на шутку. Это было уже слишком жестоко и беспощадно даже для Игоря.       «Ну же, защищайся, не дай ему погубить нас!» — бесновался Птица.       «Нас?» — только и успел подумать Разумовский. Сергей сделал попытку отползти в сторону, но Гром оказался куда быстрее. Он подтянул Сергея к себе, сел тому на бёдра и, прижимая коленями руки, нагнулся к мужчине.       — Где Волков, мать твою?       — Я не знаю, я правда не знаю! — щёку обожгло от резкого и сильного удара. Сергей открыл рот, не имея возможности дышать носом, из которого уже начала сочиться кровь. Разумовский уважал Игоря за его преверженность справедливости, недолюбливал из-за краха своей империи, но то, что теперь испытывал Сергей по отношению к майору можно было охарактеризовать лишь как животный ужас. Игорь и сам всё меньше походил на человека, и больше на ослеплённого болью зверя, готового рвать и метать.       «Бей его, чего же ты лежишь?!» — гневился Птица.       «Значит, если я не буду ничего делать, то мы оба можем погибнуть?» — осторожно поинтересовался Разумовский, пользуясь смятением Птицы. Существо хотело ответить, но осеклось и замолчало. Однако даже молчания хватило, чтобы Сергей всё понял. Конечно, разгадка ведь всё это время была на поверхности. Не будет его — исчезнет и Птица.       «Ты не посмеешь…»       — Ещё как посмею…       — Что ты там шепчешь? Падла, ты всё это спланировал? Ты заставил его убивать? Отвечай! — уже не кричал, а рычал Игорь, с силой и злобой наносят удары по лицу Сергея, который и не думал пытаться освободиться или ответить ему. Казалось, что Сергей готов был с мучиническим спокойствием принять вернувшееся к нему наказание. Удушающе тяжёлый запах крови, пота и пыли витал в воздухе, по полу расползалось бурое пятно, а боль наполняла каждую клеточку тела Разумовского, продолжая увеличиваться с каждым новым ударом Грома. Сколько ещё он выдержит? Последнее, что смог увидеть мужчина это взмывшее вверх чёрное существо. Птица наступил на горло своим принципам впервые за свою более чем тысячелетнюю историю существования. Этот идиот угробит их. Себя! Чёртов эгоист, чёртов Разумовский, он обязан выжить любой ценой! Птица не потеряет этого мальчика: замкнутого, непослушного, но такого родного и уже успевшего полюбиться.       Неведомая сила сорвала ригели на дверном замке, позволяя толпе санитаров ворваться внутрь. Мужчины немедленно принялись отталкивать Игоря прочь от бездыханного тела Разумовского, но попытки эти имели мало успеха до тех пор, пока Грому не вкололи ударную дозу успокоительного.       Сергей пребывал в бесплотном чёрном небытие. Ему не было холодно, больно или печально. Не было больше забот и угрызений совести. Находясь в искусственной коме, Сергей спал. Птица была с ним. Не в реальности, не возле его тела, но в его подсознании. Он трепетно сохранял покой и отдых мальчика которого так и не смог переиграть в шахматы. Птица должен был бы проигнорировать заскоки своего вместилища, не зацикливаться на этом теле и по возможности искать себе нового аватара, пока этот находился одной ногой в могиле. Однако щемящее, заполняющее всё его существо чувство давило на него со страшной неведомой ранее силой. Птица чувствовал вину. Чем больше он привязывается к Разумовскому, тем больше сводит его с ума и толкает в омут саморазрушительного отчаяния. Оказывается даже такому расчётливому и надменно у существу есть дело до этого парадокса.