12 шагов

      Десятый шаг — вспомните те ошибки, что вы изобличили ранее и подумайте, какие уроки вы из них извлекли. Начните выстраивать здоровые социальные отношения: возьмите на себя часть ответственности в командной работе, помогите тем, кто об этом просит. Эмпатия — это основа экологичной коммуникации. Лишь сформировав сбалансированную картину личного и социального, можно увидеть себя в полной мере.

      Сергей медленно приоткрыл один глаз. Он лежал в отделении интенсивной терапии. Маска на лице подавала Разумовскому необходимый ему кислород, а руки опутывали провода от капельниц. Боли не было — сильные обезболивающие помогали не ощущать всей плачевности своего нынешнего состояния, но в скором времени и эта роскошь может подойти к концу. Второй глаз отказывался слушаться и по ощущениям опух. Игорь хорошенько его отделал, постарался на славу. Сергей бы никогда не подумал, что Гром может настолько сильно слететь с катушек. Мужчина бил его жестоко, по-настоящему желая убить. Разумовскому не пришлось долго теряться в догадках такого резкого повышения градуса ненависти у майора. Игорь хотел выпытать у него информацию об Олеге, а это значит, что Волков начал свою игру.       Слыша рядом с собой мерный писк аппарата искуственной вентиляции лёгких, Разумовский повернул голову набок. Над ним, глядя сверху вниз, возвышалась чёрная фигура. Птица был необычно тих, не пытался высмеивать Сергея или нравоучать, но во всём его облике читалось что-то трагическое и болезненное, сломленное. Увидев перед собой Птицу, Разумовский глубоко вздохнул и поморщился. Живой. Почему у него никогда не получается сделать всё идеально от начала до конца? Мечта о создании открытой и свободной соцсети провалилась, стремление к справедливости оказалось пустым обманом, любовь омрачалась целым рядом обстоятельств и даже смерть уже не желала принимать Сергея к себе, презрительно выплюнув обратно в психиатрическую клинику вместе со своим извечным компаньоном. Разумовский захотел приподняться, но Птица его остановил.       — Лежи. Ты потерял много крови. Мне стоило немалых усилий вытащить тебя с того света. Этот чёртов Гром псих почище тебя, если честно, это одновременно восхищает и пугает.       — Значит, это ты меня спас, — прохрипел Сергей. Только этого ему и не хватало — быть в должниках у зловещего хтонического существа.       — А ты, я вижу, не особо этому и рад.       — Тебе не приходила мысль, что я специально позволил Игорю выйти из себя? Что только ради этого я не пытался обороняться и просить о помощи стоявшего у двери лейтенанта?       — Ну хватит бравурствовать. Ты бы не смог ответить тому полицейскому, даже если бы захотел, — фыркнул Птица, ведя плечами. Однако Сергей вовсе не собирался молчать. Всю свою жизнь он то потакал, то боялся это сидящее в его разуме существо. Может, бездействие и полное упадничество как раз и были для него последней формой протеста, но даже тут Птица умудрился всё заруинить. Разумовский больше не желал смотреть на разрушения вокруг себя.       — В этом-то и дело. Я больше ничего не хочу, — глядя в потолок тихо проговорил Сергей. Его голубые радужки потускнели, а под глаза залегкли тёмные круги, — Что бы я не захотел: славу, благополучие, правосудие, любовь — ты всё отбираешь у меня, а потом говоришь, что мои достижения были бы не возможны без твоего участия. Я больше не живу, я существую как тень того, кем когда-то хотел стать.       — Потому что ты всё время отходишь от нашего плана…       — Твоего плана, твоего! Хотя с каждым днём мне становится всё сложнее разделять нас, и в такие моменты появляется мысль: а существую ли я вообще? А если и так, то для чего мне нужно это жалкое подобие жизни? — в горле Сергея застрял ком невысказанной обиды и отчаяния, и без того тяжёлое дыхание стало прерывистым. Он опустился на самое дно своих чувств и переживаний и совершенно не знал как с него подняться и нужно ли это вообще делать. Белые стены вокруг больше не давили на молодого человека, но казались единственным пристанищем спокойствия и тишины в буре страстей. Вспомнился и их с Олегом домик на берегу океана, где вечерами, не считая звука прибоя, наступала кромешная тишина.       — Неужели тебе настолько ненавистна сама мысль обо мне, как о друге? — задушенно спросил Птица, поднимая взгляд жёлтых глаз на своего аватара. Все эти трубки, провода и катетеры — лишь они поддерживали в Разумовском его маленькую и такую хрупкую жизнь. Птица ощущал вину, но отказываясь принимать это чувство, все больше распалялся и злился на Сергея, его слабость и бесхарактерность, — Ты просто тряпка. Я совсем тебя не узнаю, я не знаю человека, в которого ты превратился. Пытался сбежать от меня: сначала придумал вместо меня образ Волкова, потом пытался стереть из памяти, а теперь так и вовсе выбрал самый подлый и гадкий способ избавиться от меня. И как? Стал ты от этого свободнее?       Птица нагнулся к Разумовскому и с силой вжал его плечи в матрац койки, заставляя Сергея с болезненным вздохом, выгнуться.       — Куда делся этот мальчик с горящими глазами? Как же твоё самое первое обещание? Я думал, что хотя бы ты будешь держать слово, но я ошибся. Все вы, люди, одинаковые — эгоисты, — Птица исчез, оставив после себя лишь лёгкий запах смолы и серы и горькое послевкусие.       Разумовский совсем не мог понять чувств своего второго «я». За столько лет борьбы с Птицей он совсем забыл, что когда-то умел дружить с ним. Теперь эта сущность представлялась Сергею подлой, жадной и истерической, словом полнейшим олицетворением всего плохого. Лёжа в отделении интенсивной терапии, у мужчины было много времени, которое он не поскупился потратить на размышления. Разумовский часто видел что оказавшись на краю самого своего существования люди переосмысливают свою жизнь и координально меняют её. Нечто подобное происходило и с Сергеем, только его поле для экспериментов было сильно ограничено размерами изолятора, куда мужчину вернули вскоре после выписки.       Было время: далёкое и почти сказачно прекрасное, — когда Птица был его первым и единственным другом. Он защищал Серёжу, оберегал его и приходил к мальчику, стоило тому только пожелать. Птица был грубым, хамоватым, местами даже беспардонным, но это-то и веселило маленького Разумовского. Древнее существо училось и осваивало этот мир вместе с ним, но в какой-то момент всё изменилось. Но что именно? Думая над этим вопросом, Сергей без труда смог подобрать на него ответ. Началом новой эпохи и концом старой стал Олег. С появлением Волкова львиная доля внимания перешла от субличности к реальному человеку. Серёжа рос, взрослел, постигал новые смыслы и чувства. В этом как раз и заключалась основная проблема. В отличие от Разумовского Птица не менялся и оставался прежним. Старые подколки и ехидные комментарии в попытке привлечь к себе внимание молодого человека становились всё грубее и острее. Чем больше Сергей бежал, тем злее и сердитее становился дух.       Птица был прав с самого начала. Они — часть единого целого. Один взращивал страх, другой зависть, пока оба эти компонента не слились в один кровавый узел боли и насилия. Но помимо этого Птица верно подметил и другую важную деталь. Сколько бы раз Разумовский не стирал из памяти прошлое, сколько бы не хотел начать новую жизнь, но оставался он при этом всё тем же человеком. Потеряв прошлое, Сергей не стал лучше, но лишь отсрочил осознание истинного положения дел. Может, теперь стоит искать смысл своего существования не в побеге, а в людях вокруг?       Пока Сергей лежал в стационаре, ему изменили список принимаемых медикоментов. Птица и вовсе перестал проявлять свою ипостась вживую, лишь изредка можно было услышать его отголоски в своих мыслях, но это был уже совсем не тот всесильный монстр. Может дело было в большом количестве успокоительных, что давали мужчине, а, может, и в чём-то другом. Но рано или поздно всё хорошее подходит к концу. Все швы были наложены, гематомы заживали, и Разумовского в скором времени вернули в мрачный сырой изолятор, куда к нему всё чаще стал лично заглядывать Рубинштейн.       — Прекрасно, ваши анализы в норме, восстановление идёт полным ходом. Недели две-три и можно будет снять швы с лица, — глядя то в планшет с бумагами, то на Сергея, говорил доктор. Разумовский сидел на полу в углу клетки. В условиях дефицита информации и живого общения оставалось с вниманием и почтительным придыханием ловить каждое слово всех посещающих его людей. Мужчина отдал планшет Софье, которая незамедлительно покинула палату, оставляя Рубинштейна наедине с Сергеем. В руках у доктора уже была немаркерованная баночка, из которой мужчина достал одну красную капсулу и с ней зашёл в камеру к Разумовскому, — Осталось лишь принять лекарство для восстановления нервной системы после пережитого стресса.       — Нет.       — Что значит «нет», господин Разумовский? Ну уж это совсем детская позиция, — почти дружелюбно усмехнулся доктор, наклоняясь к Сергею.       — Вениамин Самуилович, с тех пор как я вернулся сюда и возобновил курс приёма этого препарата для укрепления нервной системы, у меня начала дико болеть голова. В больнице со мной такого не было, — продолжал упрямиться Разумовский, но Рубинштейн был неприклонен.       — Сергей Викторович, я, как ваш лечащий врач, знаю, комбинация каких лекарств сможет принести наибольшую пользу. Трудности времены, и лишь результат имеет значение, — доктор насильно впихнул в рот Сергея капсулу и, сжав его челюсть, заставил проглотить, — Вот так. Отдыхайте, позже вас заберут на МРТ.       Разумовский несколько раз кашлянул из-за того что его заставили проглотить капсулу без воды, Сергей поднял лицо и в очередной раз увидел своё измученное отражение. Опухший глаз, сломанный нос, разбитую скулу и губу. Разумовскому было страшно не столько от осознания полученного им вреда, сколько от самого внешнего вида. В былые времена он мог и целый час провести перед зеркалом, чтобы хорошо выглядеть во время встречи с прессой или советом директоров компании, а теперь у него отобрали последнюю часть былого лоска — внешность.       Может быть, оно и правильно. Теперь Сергей окончательно лишился всего, что связывало его с прошлым — по-настоящему, без каких-либо попыток забыться и стереть свою память. Только оставив позади всё можно начинать жизнь с чистого листа, как каждый раз сбивают ртуть на градуснике. Пусть физически Разумовский и не был в своей лучшей форме, его душа кипела и желала проявить себя, сделать что-то полезное, доказать всему миру и самому себе, что он не Птица — что он способен творить нечто прекрасное и без помощи зловещего чудовища.       Это было как во сне. Будто Сергей, лёжа ночью в кровати, перевернулся с одного бока на другой и продолжил смотреть прерванное на мгновение видение. Снова он сидит на полу, снова в коридоре слышатся торопливые, переходящий в бег шаги. Охрана карцера хрипит и стонет от боли, что-то с глухим звуком валится на землю, а тяжёлая металлическая дверь распахивается и ударяется о стену. Это какой-то кошмар, галлюцинация, потому что в реальности такое точно не может повториться. Изучая в университете теорию вероятности и ветвящиеся множества, Разумовский мог думать лишь об их применении в стезе разработки искусственного интеллекта и программного обеспечения. Эксперементальная математическая теория вообще не слишком хорошо ложится в канву реальной жизни, но тут Сергей по-истине уверовал.       — Вставай, живо! — Игорь влетел в карцер и принялся поднимать и дёргать Сергея. Разумовский оказался настолько напуган и ошеломлён повторным появлением Грома, что принялся активно сопротивляться. Мужчина боялся, что майор решил взять реванш и добить его.       — Пожалуйста, не бей, я ничего не знаю, я никуда не пойду!       — Ой, господи, идиот несчастный, — сквозь зубы процедил Игорь, которому и так нелегко было тащить за собой упирающегося, как баран, Сергея, да ещё и отведённое Волковым время на исполнение предъявленных требований поджимало. В любую минуту сюда могут ворваться охрана или спецслужбы или, что намного хуже, разъярённые радикалы, которых обмен головы Грома на жизни всех их знакомых и родственников более чем устраивал. Сергей продолжал причетать, как заведённый, упираясь и скользя босыми ногами по бетонному полу. Теперь клетка, в которой он провел несколько недель казалась мужчине не беспросветной темницей, а настоящим домом, лишь в котором можно было ощущать себя в безопасности и сдерживать таящегося внутри Птицу.       Нервы у Игоря были уже на пределе. За последние несколько дней он потерял человека, заменившего ему отца, был вынужден терпеть разлуку с любимой, стал позорищем для всего города, а теперь и вовсе был самым желанным трофеем. В своей злобе и ненависти к несправедливому окружающему его миру, мужчина чувствовал бесконечную слабость. Он не смог остановить Олега, не смог уберечь свою семью, он даже не в состоянии обуздать свою ярость. И всё же Игорь пытается. Потому что ничего другого ему и не остаётся.       Разумовского вжимают в стену. Сергей судорожно вздыхает и зажмуривается, предвещая удар от майора по лицу или рёбрам. Кулак с силой врезается в стену рядом с головой Сергея. Ослепительная боль стреляет в руку, но отрезвляет разум, помогая хоть немного отвлечься от желания свершить самосуд и перейти к действительно важному делу, тому, ради чего они с Юлей и Димой затеяли весь свой план.       — Прекрати истерить. Думаешь, тебе сейчас хуже всех? Волков устроил несколько терактов по всему городу, подставил меня. Не смей даже думать, что можешь быть более несчастным, чем те люди, которых Олег взял в заложники. Если мы не разберёмся с ним, если не остановим, то погибнут сотни, если не тысячи безвинных людей. Ты же называл себя филантропом, меценатом? Так вот покажи, что в тебе есть ещё хоть крупицы того, что можно уважать.       Хоть прямого насилия Игорь над Сергеем не произвёл, но его слова обухом ударили Разумовского по голове. Всё это время он сидел в своём собственном информационном пузыре, что в некоторой степени защищало Сергея от потрясений.       — Я всё сделаю, — дрожащим, но вполне уверенным голосом проговорил Сергей и впервые решился открыто посмотреть Грому в глаза. Игорь выглядел хуже, гораздо хуже, чем год назад. В глазах полопались капелляры, появились тёмные круги, а на щеках играли желваки. Разумовский даже смог почувствовать к нему что-то вроде жалости и сочувствия. Гром понятливо кивнул и вновь засуетился.       — Это что? Ай, какая разница, пригодится, — Игорь схватил попавшуюся ему на глаза баночку с ярко-красными таблетками, и повёл за собой Сергея        Разумовский шёл по пятам за Громом, который периодически вырубал встречающихся по дороге санитаров. По дороге Игорь обрывками объяснял что-то, говорил про «Black Margot», но Сергей мало его слушал. Все мысли мужчины были обращены к Олегу. Сейчас трудно было даже помыслить о том, что Волков в принципе способен на такое. Но разве мог сам Сергей всего год назад представить себя в качестве заключённого, а не успешного предпринимателя? В любом случае теперь казалось ясно одно, каким бы Олег не был до их новой встречи, сейчас он также по локти в крови, как и сам Разумовский.       — Давай, быстрее, — подгонял Сергея Игорь. На улице было гораздо свежее, чем в клинике или Разумовскому это только казалось. Небо было ясным и чистым, тёмные воды мерно покачивались с тихим шёпотом подступая к стоящему особняком форту. Свежий и холодный ветер дул с такой силой, что у мужчины перехватывало дыхание, а кожа покрывалась мурашками. Сергей сбегал вниз по лестнице, чувствуя под своими ногами каждый мелкий камушек. Про обувь совсем не подумал, да и когда, если от каждой секунды промедления могут погибнуть сотни человек.       — А вы не торопились, — заметила Юля, двигаясь и освобождая место на моторной лодке. Дима стоял на причале и с некоторой виноватостью оглядывал изрядно помятого изувеченного Сергея.       — Плохо дело, сейчас сирену врубят, а там и до береговой охраны недалеко… — сетовал Дубин, пропуская в лодку Разумовского. Сергея предусмотрительно посадили впереди, чтобы иметь возможность всегда держать мужчину в поле зрения, — Санитары уже близко!       — Ничего. Нас не догонят, — фыркнул Игорь и завёл мотор. С громким дребезжанием и тянущимся следом шлейфом из взбиваемой лопостями воды лодка тронулась и начала быстро набирать скорость, всё дальше уходя от закрытой лечебницы.       К тому моменту как оставшиеся относительно целыми и невредимыии медбратья и медсёстры высыпали из клиники на улицу, моторная лодка с похитителями и их единственным беглецом уже была далеко и казалась лишь постоянно удаляющейся точкой на горизонте. Разумеется, информацию об инцидент уже передали в профильные ведомства. Пройдёт совсем немного времени перед тем, как над психиатрической больницей закружат вертолёты, а в само заведение придут с соответствующей проверкой. Но это будет потом, а пока, волнуясь и переговариваясь о случившемся работники лечебницы делились впечатлениями и своими догадками. Лишь один человек во всем этом море эмоций оставался хладнокровен и рассчётлив. Доктор Рубинштейн долго вглядывался в даль, хмурясь и думая о чём-то своём, пока к нему не подошла Софья. Мужчина снял с себя пенсне, достал из кармана халата белый платок и принялся вытирать им линзы.       — Скоро сюда прибудут спецслужбы. Нужно подготовиться. Убрать с их глаз всё лишнее, уничтожить сомнительные бумаги. Не хотелось бы потерять всё, чего мы достигли из-за такого нелепого происшествия, — монотонно проговорил Вениамин Самуилович, кажется, окончательно смиряясь и теряя интерес к беглецам. Теперь стоит подумать не о том, что упущено, а том, что осталось.       — Поняла вас, немедленно займусь этим, но… Что насчёт Разумовского? Не будет ли его побег опасен для дальнейших ваших опытов? Что если он выйдет из-под контроля?       — Не будем загадывать наперёд. Всё и всегда можно списать на бред и больную фантазию, тем более, что соответствующая репутация у Сергея уже имеется, — Рубинштейн надел пенсне и, повернувшись пошёл обратно в больницу. Первым, что проверил доктор после побега Сергея была его камера. Здесь не изменилось ровным счётом ничего. Лишь пропал оставленный врачом флакон с капсулами.       — Это хорошо, это очень хорошо… — задумчиво протянул Рубинштейн, закрывая карцер и выходя в коридор, — Эксперимент должен продолжаться. Лишь результат имеет значение.