Тёмный ангел или Красный демон

Дааааа, сон же вроде должен восстанавливать силы, а у меня получилось всё наоборот. Решил вздремнуть и очнулся в теле ребёнка, причём, судя по ощущениям, новорождённого. И я, конечно, не знаю, как себя чувствуют только что родившиеся, но мне кажется, что получше чем я: мой живот просто горел в агонии. Такое чувство, будто меня клеймили, словно какой-то скот. Всё моё тело будто горело изнутри, и я знал по своему личному опыту, что это было не из-за живота: была какая-то другая проблема, но об этом можно узнать потом. И, конечно же, я орал, как резанный. Это я не мог контролировать, ребёнок же. Только меня настораживали голоса на неизвестном мне языке. У меня было плохое предчувствие, и, к сожалению, оно меня никогда не подводило. Прошло ровно три года, три месяца и четыре дня с момента моего рождения. Всё это время я провёл в приюте. Довольно удобном если честно. Удивительно. По интерьеру видно, что попал я не в самое продвинутое время. Даже у нас с достижениями в медицине, экономике, промышленности и многом другом не всегда получалось создать такую качественную жизнь для обездоленных детей. Конечно, у нас у нас не малую роль играет халатность работников приюта и работников бухгалтерских компаний, забирающих государственные средства, из-за чего детям в учреждении иногда приходится работать за гроши, чтобы выжить. Этому месту подобное не грозит. Кормят нас три раза в день вполне большими порциями. В основном в рацион входит варёный рис: его подают на завтрак, обед и ужин. Помимо риса на завтрак подают чай, два кубика сахара и одно либо два яблока. На обед в рис кладут мясо и некое подобие подливы, к этому добавляют салат и уже упомянутый чай. На ужин вместо чая молоко. Вот в принципе обычное меню. Правда, оно частенько меняется в зависимости от ситуации и времени года. Например: вместо яблок может быть любой фрукт или ягода. Мне посчастливилось даже попробовать арбуз, очень редкий у нас. В сложные временя убирали мясо или сахар или уменьшали количество риса. Но даже так нам всего вполне хватало. Вот только с недавнего времени отношение ко мне стало ухудшаться. Воспитатели начали сторониться меня. Сначала всё начиналось с недобрых взглядов в мою сторону, но в какой-то момент их сменило полное игнорирование моей персоны. А я ещё нуждался во внимании, так как оставался трёхлетним ребёнком, пусть и с взрослым разумом. Отношение детей пока не меняется, но, думаю, это ненадолго: они всегда берут пример со взрослых. Сегодняшний день как-то отличался от предыдущих. Просто злые взгляды стали откровенно враждебными. Они излучали гнев, от которого даже трёхлетний ребёнок поймёт, что надо бежать отсюда, но куда? Но даже несмотря на это, первые две трапезы прошли вполне спокойно, и плохое предчувствие так и осталось предчувствием. Надеюсь, что так будет и дальше. Сегодня ужин будет позднее, чем обычно. Говорят: на улице самые низкие температуры за последний месяц. Поэтому всем детям в приюте раздали тёплую одежду. Мне достался красный свитер. Довольно тёплый. Мне нравится. Вот раздаётся звон колокольчика, говорящий: поря есть. Тут же мы все дружно и, на удивление, спокойно пошли в столовую. Когда все дети сели на свои места, начали разносить еду. Воспитатели похоже решили сделать сюрприз и добавили к обычному ужину немного шоколада. Многие дети не знали, что это такое. Обрадовались только старшие, которые уже пробовали когда-то его. Однако передо мной не было не то что обычного ужина, но даже обыкновенной тарелки, на которой он должен быть. — Простите, а почему мне не принесли поесть. — Спросил я у полной воспитательницы. Нана Кобаяши, она всегда была одной из самых добрых в нашем приюте. Не знаю почему, но многие дети всегда просили её поиграть вместе с ними. Она мягко отказывала, но вечером всё же принимала участи в каких-нибудь играх. К тому же она, можно сказать, была мастером на все руки. Каждый шёвчик, каждая заплатка, каждые ушки на чепчиках или рисунки нитками на какой-нибудь футболке, — всё её рук дело. Делала она это в тайне от воспитателей: у приюта имелось не так уж и много одежды, и они ругали детей, если те что-то рвали. Помню: я как-то раз порвал рукав о торчащий гвоздь, а Нана мигом сбегала за нитками и заштопала всё на месте. В общем, золотой человек во всех смыслах. — А, прости, сейчас принесу, — раздался холодный и твёрдый словно сталь голос. Наша любимая няня ушла и вернулась спустя буквально полминуты. В руках она несла какой-то тазик, но, что в нём находится, видно не было. Кобаяши подошла ко мне; одной рукой поставила на стол тарелку, а другой вылила содержимое тазика. Это были помои. Невыносимый запах, исходящий от них, начал быстро распространяться по комнате. От него все дети позакрывали свои носики постарались отстраниться от меня и от этой кучи. Мне было хуе всего, ибо находился я в непосредственной близости от отходов, а из-за внезапного шока не мог отодвинуться от них хотя бы на сантиметр. — Кхе, кхе, что это? Почему? Я… я не буду это есть… — сказал я, вытирая слёзы с глаз. Хотелось сказать ещё что-то, но не получилось. Кобаяши моментально схватила меня за волосы и потащила в неизвестном направлении. Всегда мягкая и большая рука вцепилась в мои локоны, словно хищная птица. Каждый шаг няни сопровождался сильным рывком, а каждый рывок непроизвольными слезами. — Кобаяши-сан, что вы делаете??! Куда вы меня ведёте?!.. — Молчать! Демон! — перебила меня няня и продолжила в более тихом, но не менее агрессивном тоне. — Да как ты смеешь вообще что-то говорить! Я знаю, на что ты способен и чего ты хочешь. Не выйдет! То, что ты сделал не прощается. Как только мы могли заботиться о тебе? Как мы могли не заметить раньше? Ведь все признаки на лицо! — Кобаяши-сан, — вырвалось вместе со слезами. — Молчать! — Мы встали перед дверью на улицу. — Тебе надо подумать над своим поведением — сказала няня и выбросила меня на твёрдый снег. Холодный снег обжигал мне лицо до тех пор, пока в руках не появилась какая-никакая, но сила. Подрагивая всем телом, я уперся ладонями в твёрдую часть снега, но единственное, на что мне хватило сил — это встать на колени. Ситуация изменилась, когда послышался звук звонка закрытой двери. Неконтролируемая дрожь испарилась, и я в истерике бросился к деревянной, но прочной двери. — Кобаяши-сан, впустите меня! Простите! Я б-больше не буду! Впустите! Тут холодно! М-мне страшно! — из рта шли извинения неизвестно за что и мольбы неизвестно к кому. Сколько бы не стучали, её не откроют. — З-за что м-меня? — слова безнадёжности вырвались сами собой напоследок. На улице стоял январь. Из-за низкой температуры снег был твёрд, словно камень. Не пытайтесь слепить из него снежки — пальцы себе сломаете. Свитер, надетый на меня, не спасал из-за пота и слёз, непрерывно вытекавших из моих глаз. Если так и дальше продолжиться, то я просто здесь замёрзну насмерть. Понятие этого было, но сделать ничего не получалось. Истерика ещё не отошла и мешала сосредоточиться. Не было понятно отчего я дрожал: от неё или от холода, который уже пробирался сквозь плотную ткань моего свитера. Однако с каждой секундой становилось всё холоднее и холоднее. Страх замёрзнуть мог меня сковать похлеще истерики, хотя может быть он так и сделал, а я просто не понял. Это уже неважно. К своему удивлению, в моей голове на короткое время появилось спокойствие и от того, как я его использую, будет зависеть моя жизнь. В окнах стал гаснуть свет. То ли сегодня все решили лечь спать пораньше, то ли сейчас было более поздно, чем мне думалось. Я уже не долбил в дверь — всё равно не откроют. Стоило начать двигаться, и моему взгляду показалась калитка, обычно закрытая для подобных мне. За неё отвечал охранник, но его сегодня почему-то не было. Здесь меня ждёт лишь смерть, так что надо идти и искать спасения в городе. Пока я шёл подальше от моего «дома», в мою голову наплывали всё новые мысли. Из моей головы не выходило слово «демон». Почему Кобаяши меня так назвала? Откуда она это знает? В моей прошлой жизни меня иногда так называли. Я был монстром, разящим неугодных мне, оружием, уничтожавшем целые армии, занозой в заднице, беспокоящей душу каждого политикана моего мира. Меня боялись миллиарды, и уважали тысячи. Не то что страны, миры прислушивались к моей воле. За мою безжалостность меня прозвали жнецом с двумя косами, но некоторые называли просто — чёрный ангел — за наличие крыльев чёрного цвета (да, в прошлой жизни у меня были крылья). Хотя, нееет… Воспитательница назвала меня так по другой причине. Почему? Да потому что, если работницы приюта и узнали, то от третьих лиц, а если так, то они не стали бы меня мучить и убили бы сразу, не колеблясь! Они знают, на что я способен, знают, насколько я опасен, знают, что лишить меня жизни почти невозможно, а они для меня наоборот лёгкая закуска. Что бы со мной не делали, я всегда выживал и убивал горе-киллеров. Я выживал без головы, без рук, без ног, без тела, меня травили, испаряли, заточали в проклятые печати, и всё без толку! В чистой силе со мной могли соперничать единицы, а позволить себя победить или даже убить, я мог только двоим, потому что уважал. Так что если кто-то и узнает, что всеми ненавистный тиран находится здесь да ещё в теле беззащитного ребёнка, то, придя, будет бить прямо в сердце, прямо в душу! Нельзя позволить демону окрепнуть хотя бы немного! Эти же просто хотят меня помучить перед смертью. Что за тупость! Информатор бы контролировал мою смерть, и всего этого говна не было бы. Но скорее всего причина в другом. Остаётся только надеяться, что демонами называют всех здешних вундеркиндов. Причина точно не во внешности. Да, она у меня необычная, но есть дети по интересней. Красный цвет волос хоть и редкий, однако вполне нормальный. Что уж говорить о глазах цвета бескрайнего океана — настолько у них был насыщенный и притягательный цвет, что я аж так выдал. Серьёзно, у меня есть полная уверенность, что лет через десять за мной, таким красавчиком, все девочки будут гоняться. Правда, всю картину портили какие-то усики, а вернее шрамы на щеках. Не знаю, как их получил. Да и не интересовали они меня особо. Есть и есть. Но вот я иду по городу пустому, как холодильник в общаге. Я про него практически ничего не знал, разве что название — Коноха. Свет везде был погашен, на улице не было ни души. Можете говорить мне что угодно, но на город это ни капельки не похоже. В нём должна гореть жизнь и днём и ночью. Если не так, то как? Или сегодня день такой особенный? Я-то надеялся, что добрые люди увидят мёрзнущего ребёнка, помогут ему, приютят, отогреют. А вот хрен мне! Замерзай на здоровье! Так. Мне показалось, или в окне этого дома кто-то шевельнулся. Хотя неважно. Сейчас мне просто надо найти укрытие от этого холода. Если температура моего тела опустится ниже двадцати восьми градусов, то можно считать меня трупом. Я решил попытать удачу и постучаться в дом, находящийся ближе всего. «Простите за беспокойство, впустите пожалуйста. Мне очень холодно, я замерзаю», — выскочило из моего рта после непродолжительного стука. В ответ не было даже шороха. Ещё какое-то время был слышен стук моих костяшек о дерево, но в итоге я просто перестал и направился к другому дому, где происходило тоже самое. И снова. И снова. На пятой попытке дом оказался с нормальной такой верандой. Там мне тоже не открыли, но на ней оказался столик, а на столике — газета, добротная, плотная, похоже только из печати. Наверное забыли взять в дом. Наплевав на дрожь, я немедленно начал рвать на куски найденное мной бумажное изделие и запихивать себе под одежду. Как-никак, а спасёт. Хорошо, что тело детское; на всё хватило. От моей находки не осталось ничего, и причин оставаться здесь больше не было. надо дальше искать спасение. Никто открывать двери мне так и не собирался, поэтому я перестал даже приближаться к ним, но через какое-то время моему взгляду попался деревянный ящик, почти весь засыпанный снегом. Было понятно, что это не самый лучший вариант, но не мне сейчас выбирать. Я подошёл к нему, немного прочистил себе проход от снега и кое-как протиснулся внутрь деревянного изделия. В ящике было похолоднее, чем ожидалось, но всё же терпимо. Устроившись поудобнее, я устремил свой взгляд на щель, открывающую внешний мир, где светил единственный спутник здешней планеты — Луна. Мне уже давно было понятно, что нахожусь на Земле. Бывал там, прикольный мир. Пусть прогресс и отстаёт от нашего, но он развивается пугающе быстрыми шагами, что подтверждается тем, что некоторые штуки, сделанные там, по моему мнению, намного лучше наших. А некоторые не лучше, но с очень интересной конструкцией. Например, я однажды взял пару винтовок восьмидесятилетней давности для своей коллекции. Но проблема в чём? Я более или менее знаю их уровень прогресса. А здесь всё по-другому. Уклад этого места — на Земле его либо уже нет, либо он ещё хуже. В общем это не та Земля. Хотя может я ошибаюсь. Но мне больше верится в первый вариант. Не помню, когда я в последний раз ошибался не специально. И вот яркие лунные лучи, вызывая недавние воспоминания, подают мне на лицо. Моменты игр с детьми, уборки, чтения книг, тёплых разговоров, восхищений появляются в моём разуме и, неожиданно, наполняют сердце, а потом и тело теплом. Радостные лица воспитателей, услышавших мои первые слова, заинтересованные лица детей, слушавших, как я читаю для них книгу, няня, обрабатывающая мои мелкие раны, — всё это затмило сегодняшнее происшествие, образ которого вспомнился в самое неподходящее время. Думаю, засыпать будет опрометчиво. Днём приют откроется, и если я продержусь до этого момента, то смогу туда вернуться. На улице я сейчас не выживу. Да и умереть можно здесь от холода. Однако веки уже становятся тяжёлыми. Они уже опускаются вниз, стремясь полностью закрыть глаза. Но я выдержу. И не такое было. Надо только… сконцентрироваться… Утро Приют — Дети, все встаём! Умывайтесь и идите завтракать! После этих почти все дети начали поднимать свои сонные моськи и с полузакрытыми глазами заправлять свою постель, как их учили недавно, а те, кто не поднялся, ещё досматривали десятый сон. Стройные ряды маленьких человечков быстрыми направлялись. У каждого из них в одной руке была его собственная зубная щётка, а в другой полотенчико. В ванной все выдавливали зубную пасту на свои щётки и начинали чистить зубы, затем умывали своё лицо и вытирали себя полотенцем. Всё это делалось в спешке, чтобы другие тоже успели. После водных процедур дети переодевались в свою повседневную одежду и шли завтракать. На завтрак сегодня были тарелка риса, стакан яблочного сока и две штучки митараши данго, лежащие на небольшом клочке бумаги. Согласно правилам, никто не завтракает, пока все не сделают то, что надо. И, когда последний ребёнок надел свою рубашку, все малыши синхронным бегом направились в столовую. Когда они сели за стол и увидели сладость, про которую столько слышали, их глаза загорелись, и каждый второй потянулся за ней, но голос воспитателя всё остановил: — Стоять! — подождав пока всё обратят на неё внимание, она продолжила. — Кхм-кхм, это на десерт. После того, как вы съедите рис, можете приступать к лакомству. У нас ещё осталось немного данго, так что, если вы сделаете так, как я сказала, может быть оно будет и на ужин. Дети, выслушав речь, начали свою трапезу. Информация про сладости на ужин прибавила малышам упорства в поедании завтрака. Буквально через минуту тарелки и стаканы оказались пустыми, а за ними опустели и бумажки, на которых остались только пара деревянных шпажек. Начало дня было удачным. Побаловать сирот данго — это оказывается отличная идея. Работницы приюта, зная с каким аппетитом была съедена приготовленная ими еда, мыли посуду с лёгкостью на душе и радостью в сердце. Все дети были уже в игральной комнате. Надо было принести туда ещё вещей, что и хотела сделать одна из воспитателей, но её внимание привлёк неожиданный стук в дверь. — Амаё, посмотри, кто там — сказала моющая посуду воспитательница, Хана Ичибана. Просьба была выполнена. За дверью оказался высокий мужчина с волосами цвета вороньего крыла и глазами темнее самой ночи. Встретившись с ним взглядом Амаё Кисаки смутилась и покраснела, но при этом оставалась во внимании. — Здравствуйте Амаё-сан, как у вас дела? — задал вопрос колоритный мужчина. — Здравствуйте К-Кишин-сан, да всё н-нормально, и-идёт потихоньку, — немого неуверенно вымолвила воспитательница. — А ч-что привело вас сюда? — Да так, нашёл тут неподалёку одного мальчика. Он вроде отсюда. После этих слов под ноги девушки свалился красноволосый мальчишка, которого незваный гость раньше держал за ногу у себя за спиной. Юноша еле дышал и дрожал от неимоверного холода. Эта картина смыла с лица воспитательницы улыбку, но при этом вызвала не жалость к маленькому ребёнку, а презрение. Вмиг потемневшие глаза будто говорили: «Почему ты ещё жив?». Кишин-сан же, видя лицо девушки, позволил себе преобразить своё небольшой улыбкой. — Знаете? Мне интересно, почему этот мальчик гуляет по ночной Конохе один? Это очень опасно — гулять одному. Если вы и ваш приют не хотите никаких проблем, то советую вам следить за этим мальчишкой. Вы поняли? Амаё ответила кивком. Получив ответ, мужчина уже хотел было уходить, но перед этим решил ещё спросить: — Кстати, а как вы теперь планируете поступить с этим мальчишкой? — Не волнуйтесь. У нас есть подходящее место для такого, как он, — ответила Амаё с небольшой улыбкой, такой же как у Кишина, и неизменной тьмой в глазах. Ответ был удовлетворительным, и дверь захлопнулась. Воспитательница и мальчик остались один на один. — Как ты выжил? — спросила Амаё, но в ответ звучало только сбившееся дыхание. — Впрочем неважно, это даже хорошо, что ты выжил. Теперь ты сможешь отплатить каждому, кто лишился семьи из-за тебя, каждому, кто пострадал в тот день. Поверь, демон, мы сделаем всё, чтобы было именно так.