ЭТСС

— Неделю назад с пустого места? — поднимается с колен, почёсывая затылок. Она оглядывается, словно пытается что-то найти. Вчера паническая атака так же застала её с пустого места и просто так, совпадение ли? Сейчас всё понятно — Рюджин перенервничала во время операции, подумала, что ошиблась, словила паническую атаку и успокоилась, когда вышла из операционной. Они уходят от операционного блока в небольшую столовую в шестом корпусе. Йеджи отходит ненадолго, оставляя Шин тут одну, возвращается через минуту с квадратиком в руке, но кажется, Рюджин уже нет дела до её возвращения. Глаза венеролога направлены на телевизор, играющий в столовых без перерыва. Срочные новости по каналу, где обычно идут сопливые дорамы — что-то новое. Йеджи становится за спиной Рюджин, смотря с ней в одну сторону. — Да, ЭТСС стал подтвержденным на международном уровне, — интервью с лучшим медиком Кореи включается на всех каналах, — предполагается, что заболевание берёт своё начало из стран Африки и Южной Америки, а как оно появилось и от чего, пока не выяснилось. — А правда ли, что от него невозможно сделать лекарство? — читает ведущий с бумажки. — Лекарство можно найти от чего угодно, это лишь вопрос времени и возможностей нынешних технологий. На данный момент, по всем имеющимся показателем о вирусе, нынешняя медицина ничего с этим сделать не может. — Почему от этого нельзя вылечиться и как оно протекает? — Нельзя вылечиться, потому что тяжело застать момент, когда заболевание только попадает в организм, тогда его легко вылечить. Палочка ЭТСС передаётся воздушно-капельным путём, и единственная среда, где она может выжить, кровь человека. В крови других животных она погибает. Палочка ЭТСС является сборником многих венерологических болезней, заболеваний сердца и нервной системы, после окончания инкубационного периода её размножение остановить невозможно. Она начинает действовать на головной мозг, из-за чего первым симптомом, после которого лечения не существует, становится постоянный страх и панические атаки, прямо как при бешенстве. Если человек поддаётся этому и испытывает тревожность, то болезни распространится очень легко, путем психосоматики. А ещё... Картинка с врачом исчезает, экран начинает гореть ярко красным с надписью о том, что в стране объявлено чрезвычайное положение. Телефон противно пищит в кармане — сообщение от экстренной службы о том же, что и на экране. Почти всё Корею лишают связи, чтобы не распространялось много фейков. А может и не только Корею? Просмотреть и узнать они уже не могут. — Зачем ты, — Рюджин оборачивается, — зачем ты отходила? — Держи, — протягивает не активированный крио пакет, — болит ещё наверно, я же тебе чуть ли не со всей силы всекла. Удивлена, что у тебя челюсть не роскрошилась. Мямлет «спасибо», нажимает на железную кнопку, активируя процесс заморозки жидкости внутри, и прикладывает к ноющему месту на скуле. Йеджи стоит на месте минуты две, убедившись, что пакет заморозился полностью, и что Рюджин действительно его держит, уходит быстрым шагом в неизвестном направлении. Она доходит до своего кабинета, на удивление, все коридоры оказываются пусты. Не торопясь, подходит к окну в середине стены, видя панику людей на улице, как они стараются убежать из центра Сеула, как многих сбивает машина, водитель которой точно так же спешит куда подальше. На улицах уже появляется достаточное количество трупов. Один за другим падает на землю, бьётся в судорогах и мозг уже нельзя реанимировать. Оживленный центр Сеула уверенно превращается в кладбище без могил. Уже через пару минут, всего пять или шесть, что Йеджи смотрит на это сверху, улица становится пустой, лишь мёртвые тела и изредка пробегающие люди, большинство присоединяющиеся к мертвецам. Она уже забыла зачем уходила в кабинет. Да и настолько ли это теперь важно? Город умирает, она здесь больше никому не нужна. Что там город — страна умирает. Хван спускается назад, к сидящей в столовой Рюджин. В их корпусе уже давно никого нет. Из большинства корпусов люди убежали, разъехались в больницы для лечения зараженных, которые организовало правительство. Прямо в больнице умер зараженный. Был один — будет второй — будет третий. Йеджи не беспокоится об объявленой болезни внешне, но где-то в себе понимает, что давно стала бы паниковать, если бы не присутствие Шин, перед которой хочется показаться каменной и ледяной. Вроде помогает ей, а вроде и ненавидит — так же с другой стороны. В коридоре слышится глухой стук подошв тех неудобных кед, которые заставляли носить работников больницы. Редкие, едва слышные. Брюнетка откладывает медленно нагревающийся крио пакет, медленно поднимается. Рука Йеджи усаживает её назад, ну мало ли кто бродит по пустому, между прочим, психиатрическому корпусу! Вряд-ли всех психов из стационара увезли на принудительное лечение от ЭТСС, у них и так проблем с головой полно — есть ли вообще шанс вылечить их от заболевания, которое распространяется из-за психосоматики? Йеджи с опаской выходит, всё таки умеет опыт работы с неадекватами, если уж что поймёт, если человек в коридоре опасен. А если ему нужна медицинская помощь? Из-за наступившей паники многие люди страдают: кого-то сбивают водители, наплевавшие на законы и желающие побыстрее уехать из горячей точки болезни, кто-то получил травму в давке в ближайших магазинах и на улице. А может люди уже начали убивать, хотя с момента объявления чрезвычайной ситуации прошлое не более получаса. — Ён-а? — Хван видит до ужаса знакомый силуэт в коридоре около верхней кишки — такой же переход, только между верхними этажами, — Киён-а, а я думаю, куда ты пропала! Думала сходить в операционный блок, чтобы проверить, закончили ли вы вообще операцию и выжил ли парнишка, молодой же совсем был, — радостно направляется к женщине, в силу плохого зрения и отсутствия очков, более детально разглядывает её лишь на расстоянии шагов пять от себя, — Киён-а? — нервно спрашивает Йеджи, понизив громкость голоса. Го Киён, всегда выглядящая приятно, в чистом поглаженном халате, всегда по форме (многие надевали не те брюки и обувь), добрая и обаятельная, приятно пахнущая, ведущая себя как настоящий пример — не зря же главный врач такой большой и успешной больницы, — теперь выглядит невероятно странно. Хван делает два-три неряшливых шага назад. Она не в состоянии описать её внешний вид. Она в порванном привычном белом халате, покрытым чем-то серым, вероятно пылью, и кровью — а кровью ли Го Киён, никому неизвестно. В правой руке, покрытой стекающей кровью почти полностью, виднеется хирургический скальпель, наверняка стащенный из операционной. На её ногах нет ни обуви, ни носков, голые ступни изрезаны осколками, а лодыжки таким же скальпелем, но сама ли она это сделала? Го Киён тяжело дышит, поворачивается, с сильной злостью глядя на Хван Йеджи, именно на ту Хван Йеджи, с которой ещё утром обнималась и сюсюкалась, на которую час назад не стала писать жалобу за драку на рабочем месте, а лишь сделала выговор — сейчас она смотрит всё на эту же Хван Йеджи, всё с теми же огненными волосами, как бык на красную тряпку. Йеджи не в силах понять, что у неё в голове, но понятно одно — хорошего про неё мало. — Это же опять ты все устроила? — цедит сквозь зубы, плюётся слюной от её обилия и говорит не совсем внятно: может она без зуба, может без двух, а может из-за искусанных изнутри щёк, — это ты во всём виновата! Последнее звучит как ярое убеждение. Она делает шаг на встречу, занося руку со скальпелем наверх для большей, как ей кажется, силы удара. Хван хватает её ведущую руку с оружием и со всей силы сжимает, заставляя разжать кулак и выпустить медицинский инструмент. Преимущество всегда будет на стороне старшей: она злая, сейчас не знает рамок, готова бить из-за всех сил и не думать о последствиях. Йеджи же не может даже пальцем её тронуть без чувства вины. Киён выбирается из хватки на предплечье, пошатываясь, становится в уверенную стойку, на израненых ногах то — держится исключительно на адреналине и своей агрессии. Из её рта начинает виднеться настоящая пена, как при припадке. Она ведь уже должна в судорогах биться, лежать на полу как минимум, а тут стоит и замах делает — Йеджи быстро делает шаг в сторону, не давая Киён опомнится, целится в печень, успешно попадая. Ударив бы она с такой силой Рюджин тогда по лицу — Рюджин бы уехала в челюстно-лицевую хирургию. Она ещё пытается подняться, пытается ударить Йеджи, но всё бесполезно. Она замирает. Амнезия, нарушенная координация, нарушение равновесия, сбивчивое дыхание и проблемы с речью — все причины полагать, что Го Киён, неподвижно лежащая на полу, погибла от отёка головного мозга. Хван садится рядом, движением ладони закрывая ей глаза. Заходит в первый попавшийся кабинет и срывает с кушетки одноразовую полупрозрачную простынь, накрывая ей тело Го Киён. Возвращаясь в сторону столовой, девушка замечает любопытно выглядывающую мордашку из-за угла, и как только её замечают, сразу же скрывается. Йеджи не то, чтобы недовольна, просто немного огорчена, что Рюджин не послушала её и вышла из столовой. — Я знаю, что ты меня видела, так что я спрошу, — глубокий вдох, быстрый выдох — Рюджин готова спросить, — откуда у тебя такой удар? Не думала, что в медицинских такому учат. Когда ты сказала, что легонько меня ударила, честно, я не поверила! Но увидев, что ты с одного удара отправила госпожу Го в нокаут, я поняла, что отделалась лёгким испугом! Ты где-то занималась, да? Каким боевым искусством? И... Это ты убила госпожу Го? — Много вопросов, Шин Рюджин, — устало морально садится на стул, одышка появляется такая, будто устала сильно физически, — отвечу на два: я ничем не занималась и она умерла, предположительно, от отёка мозга, я ещё предполагаю, что это мог быть внезапный приступ сердечной аритмии. — Так откуда ты так бить умеешь тогда? — всё никак не остаёт. Хван отмахивается, запрокидывает голову, уставившись в потолок, — от отёка мозга... А это не сильно похоже на предыдущие смерти? Например Ли Паксун! Она, конечно, агрессивной не была, но тоже внезапно пошла пена изо рта, начала биться в судорогах и умерла от отёка мозга. Может, это и есть последняя стадия нового заболевания? Как оно там... Эстс... Энтв... Эсса... — сама с собой ведёт диалог. — ЭТСС, — поправляет, — Эпидемия Тяжёлой Скорой Смерти. Да, думаю, что отёк мозга — это последняя стадия. Панические атаки первая, вторая, я думаю, что ВИЧ, так как все зараженные, что нам известны, подхватили его случайно и непонятно где. А что вот за другие стадии... Стадия первая: отрицание. — Нет, да быть такого не может! — Шин резко подскакивает, — я же всегда была с ними в контакте... Я же не заражена? Йеджи, я ведь не заражена? — хватает девушки за грудки, надеясь услышать «нет, Шин Рюджин, с тобой все хорошо, у тебя наверняка антитела». Хван отрицательно мотает головой — «да, Шин Рюджин, ты заражена» — ответ жестами, — блять! Не сдерживается Шин, ударяя со всей силы кулаком по столу. — Да ладно тебе, сейчас наверняка половина мира болеют, ни одна ты заражена. Если так много заболевших, то лекарство скоро найдут. — Да не найдут они лекарство, — кричит Рюджин на грани начала истерики, — давно бы уже нашли! За первый час после нахождения! Там наверняка не простой вирус, который к регенерации быстрой способен наверное. Сказали же, что он как бешенство, а всё, что доходит до мозга через весь организм, вряд-ли лечится! Йеджи может лишь промолчать, опустив голову в пол. За окнами слышатся крики — люди с другого конца города ломятся в центр, чтобы выехать или выбежать с другой его части. Улицы уже стали похожи на братские могилы, и есть ли смысл выходить из больницы, чтобы отдаться панике и лечь со всеми этими гражданами Кореи. Она смотрит в окно, как на хороший фильм-боевик, пытаясь бороться с двумя голосами одновременно: мы умрём точно так-же и нам не выжить в условиях грядущей анархии. Йеджи дёргается, слыша скрежет ножек стула по плитке — Рюджин отодвинулась от стола и собралась куда-то уйти. У Хван вырывается вопрос сам по себе: «Куда ты собралась?», но Шин лишь посмотрела на неё, стоя в пол-оборота, промолчала и двинулась вперёд, в коридор, не обращая внимания на недовольный возглас «эй!» за спиной. По больнице ходить не совсем безопасно — вероятно, что они и в корпусе то не одни, а во всей больнице и подавно. А вдруг уже мамины бандиты, решившие, что объявление об эпидемии и чрезвычайная ситуация в стране поможет им свергнуть нынешнее правительство и взять верх над страной, уже оккупировали нижние этажи, все корпусы, и сейчас ходит с автоматами на перевес, чтобы убить всех, кто станет недовольным их решением. Йеджи скорее судит по себе, ведь будь у неё возможность, конечно же она бы так сделала — управлять кем-то, чем-то, а уж тем более страной хочется всем, но Хван не намерена терять человечность и минимальное сочувствие так быстро, чтобы всего через час идти штурмовать Сеул, тем более когда на улицах всё ещё огромная толкучка и движимость, и большинство из тех, кто в давке ещё так упорно бьётся за жизнь, вряд-ли будут рады исходу «оправдываем звание республики, теперь Кореей правит народ!». Посмотрев в окно ещё недолго, Йеджи поняла, что Рюджин вряд-ли вернётся. Отошла бы в туалет — не игнорировала бы. А может Шин решила, что раз они поссорились, то им нет смысла сейчас быть вместе, в такой то ситуации? Хван могла бы воплотить свои грязные мечты по управлению чем-то, ведь в больнице власть уже пала, при чём почти от её рук, она ведь ударила Го Киён прямо перед прекращением активности головного мозга. Она могла спокойно спустится на первый этаж, в первый корпус — хирургическое отделение, зайти в кабинет главного врача и сесть в кресло, некогда принадлежащее Го Киён, и без угрызение совести заявить: «теперь я тут главный врач, теперь я тут начальство». Но Йеджи грозит наказание от совести. Она направляется следом в коридор, все равно опасаясь, что сзади может выбежать кто-то вроде Го Киён, да даже сама Шин Рюджин, обезумев, может прямо сейчас выбежать из-за поворота в коридор и придушить её. Найти потеряшку Шин не составляет труда, она остановилась на лестнице между третьим и вторым этажом, уставившись в одну точку на этаж ниже. Хван привлекает к себе внимание тяжёлыми шагами, Рюджин поворачивает голову, даже не давая психиатру спуститься на пролёт, останавливает объятиями, крепко-крепко сжимая. — Это ведь на самом деле происходит, — дрожащим от испуга голосом, — это ведь не сон, — заканчивает, пуская первую слезу, за ней вторую, третью — медленно укатывается в истерику, не отлипая от той, от которой собиралась убегать. Йеджи отодвигает Рюджин в сторону, делая шаг вперёд. Шин прячется за спину девушки, не переставая обнимать. Перед ней вырисовывается картина, с которой Хван ещё три года назад опустошила бы желудок или минимум повела себя так же, как и Рюджин: уже на лестнице на третий этаж лежит молодой парень, упавший замертво, видимо, здесь же, ниже того хуже — всё, что виднеется со второго этажа, так и покрыто телами не живых. Конечно они все погибли здесь — одна из лучших больниц Кореи, где им точно должны помочь, особенно после появление чрезвычайной ситуации и объявления о болезни, — в такой то больнице, где положительных отзывов больше, чем звёзд во вселенной, обязательно должно быть лекарство от такого заболевания. Слепо бегут сюда и выше второго этажа не поднимаются, падая от остановки сердца. — Йеджи? — зовёт Шин, голос её постепенно уравнивается, уже не отдаваясь волнами. Хван идёт вперёд, опустив голову в пол. Виднеются красные пятна, явно свежие и больно яркие — алые. Как врач сразу понимает — артериальная кровь. Тяжело переступает с ноги на ногу, заглядывая за угол, за которым пятна увеличиваются, превращаюсь в алый след, словно что-то, что кровит, тащили по полу. Заглядывать страшно. Какой сильной физически и морально она бы не была, перед страхом смерти и явно чем-то колющим или режущим ей не устоять. Переступает через себя, заглядывая в большое помещение за поворотом, что-то вроде пустующего склада — не то, что большого, а огромного! Пол залит тёмно-красной краской, плохо видно на фоне серого бетона, впитавшего в себя всю жидкость, покрывшись тёмными кривыми пятнами. Она делает шаг вперёд и сразу же наступает в лужу чьей-то крови, опускает голову — рядом, под сломанным столом, лежащим тут давно, виднеется труп мужчины в синей форме — охранника с перерезанной сонной артерией. Бил неопытный убийца, рана сильно глубокая, для которой нужно много сил. Маньяк со стажем не стал бы тратить столько, зная, что для убийства достаточно небольшого надреза, чтобы крови вытекло достаточно. Рядом с телами, наложенными хаотично друг на друга или лежащие в одиночку, стоит рослый силуэт, заметно тяжело дышит, сжимая в руке кухонный нож со стекающими каплями медленно сворачивающейся крови. Девушка оборачивается: в её глазах виден гнев, смешанный со страхом и паникой за ответственность, которую придётся за это всё понести. Человек тридцать лежат бездыханно вокруг, окольцовывая её. Йеджи не может пошевелиться от нахлынувшего в кровь страха, ноги застыли, в тишине склада слышит либо своё активное сердцебиение и учащенное дыхание убийцы. Она делает пару шагов, сокращая между ними расстояние, проникая лезвием под кожу врача — неаккуратным ударом бьёт в живот, глубоко, до рукоятки, доставая лезвие, покрывшееся новой порцией алой жидкости. Йеджи опускает голову вниз, как только нож выходит из раны, рефлекторно накрывает рану ладонью, чувствуя, как кровь покрывает кожу. От шока и резко появившейся боли падает на колени, на бок. Убийца переворачивает её на живот, втыкая оружие в спину, резко выдёргивает — ударяет ещё раз. Йеджи чувствует резкую боль в груди, кашляет, видя пятно крови около рта. Задето лёгкое, и, считай, смерть. — Живая! — Хван слышит словно сквозь толщу воды мужской басистый голос. Крепкие руки перекладывают её за ноги и за руки на носилки, пальцы ещё раз проверяют пульс на шее. Дышать тяжело, но она старается. Старается бороться за жизнь. — колотое в брюшную область и два колотых в левое лёгкое, подозрение на пневмоторакс и кислородное голодание. — Слушай, может не будем её спасать? Вряд-ли здесь хорошие люди есть, — ноет второй мужчина. — Ты скоропомощник или кто? Какая разница откуда она — человек же! Давай, насчёт три поднимаем. Раз, два..! — Йеджи? — повторяет Рюджин, — Йеджи! — переходит на крик. Хван приходит в себя. — Ну трупы и трупы. Ты врач или кто? В морге на втором курсе не была, за всю медицинскую карьеру там не была? — девушка оборачивается, становясь к Шин лицом к лицу. — Была, но... Там они какие-то все мёртвые, по-настоящему мёртвые! А тут они же совсем недавно были живые, искали помощь, а мы им даже помочь не смогли. И ты, и я — мы ведь клятву Гиппократа давали! И зная, что в городе происходит распространение такого заболевания, сидели и ничего не делали. Йеджи дослушивает, и, несдержавшись, даёт Рюджин пощёчину, заставляя отвернуть голову и пошатнуться. — Хватит ныть и бред нести, — хватает за грудки, — мы тоже заражены, мы тоже этой дрянью болеем. Где ещё один человек, который точно так же клятву Гиппократа давал и вылечит нас? А он где ещё такого же найдёт? Друг друга хранить будем, пока медики в стране не кончатся что-ли, — отпускает, наконец-то приведя Рюджин в чувство, — они все мертвы, а мы ещё живы и можем протянуть до появления лекарства. Куда ты хотела пойти, что так рванула? — Домой я хотела, — мямлит, — я одна не пойду, — смиряется со страхом, — так что ты идёшь со мной, — хватает Хван за руку, не давая отказаться. Они обходят не считаемое количество тел на лестнице. На первом этаже всё намного хуже, здесь людей намного больше, даже свои попадали — ничего уже не сделать. Рюджин выводит Йеджи за руку из больницы, во дворе лучше не становится, а за воротами учреждения — очень даже. Здесь людей уже меньше, видимо, заметили, что в больнице никто не помогает и бежать туда бесполезно. Много трупов на дорогах, сбитых или перееханных машинами по двадцать раз, и на тротуарах возле офисов и других рабочих мест. А что происходит около других больниц, школ, детских садов? Они идут по улице в полной тишине. Где-то в конце улицы слышны звуки мотора машины, которые сразу исчезают. Во дворах жилых комплексов трупов почти нет, что удивление. Людей же здесь больше всего во время обеда, — время, когда объявили о ЭТСС, — и странно, что тел практически нет. В фойе дома трупы только охранников и работников ресепшена, тех, кто не мог покинуть рабочее место даже в случае чрезвычайной ситуации. Они пытались ограничить жителей, закрыть все двери, но погибли раньше. Рюджин заходит в подъезд на первом этаже, подходит к квартире и прикладывает ключ-карту к замку. Йеджи робко приходит следом, оставаясь в коридоре, пока Шин, не снимая обувь, проходит внутрь. Им нет смысла сидеть дома. Так и умрут, что никто не узнает. Ещё по дороге до дома Рюджин договорились, что вернутся в больницу и освоятся в большом здании. Там, если что, и жить можно, и препараты всякие есть, и можно найти коллег-врачей, которые могут помочь, а может и найти людей, которым они смогут помочь. Шин берет свой рюкзак, с которым обычно ходит заниматься в зал, не вынимает оттуда чистую одежду, подготовленную для следующей тренировки, которой уже не будет. Заходит на кухню, замечая, что холодильник привычно не жужжит. Свет и воду уже отключили, с ними и газ — как быстро они отодвинули Корею на несколько десятков лет назад: ни связи, ни света, ни воды, ни газа. Больница ещё пару дней продержится с этим всем на генераторе. Она складывает туда же всё из еды, что может хранится долго и без холода — лапша и всё в таком духе, что достаточно залить кипятком и подождать, чтобы можно было употреблять в пищу. И, сколько места в крупном рюкзаке остаётся, кладёт бутылки с питьевой водой по половине литра. Влезает всего немного. В какой-то момент Рюджин думает, что эта вещь бездонная, но увы, не так. Молния едва застегивается, и она выходит к Йеджи, покидая квартиру вдвоём. Когда они выходят, прямо к их ногам выкатывается тело с лестницы на второй этаж. Шин жмурится, сжимая ладонь психиатра, пряча лицо у неё в плече. Хван одергивает руку, садится на корточки рядом с мужчиной, кладя два пальца на шею — пульс не прощупывается. Она уже поняла, что Рюджин испытывает сочувствие ко всему, делит трупов, которым больше двенадцати часов и трупов, которым меньше на «неживых» и «живых», и Шин хотела бы услышать, что он живой и они могут ему помочь. Заглянув в её глаза, пылающие надеждой, Йеджи с горечью отрицательно мотает головой, поднимаясь. Рюджин нужно пережить ещё один «живой» труп. Шин молчит до больницы. Снова обходят все эти трупы, лежащие у входа, на первом этаже, на лестнице, на втором этаже, поднимаются на верхний этаж, проходя через верхнюю кишку, ведь в нижней трупов не меньше, попадая в психиатрический корпус. Йеджи знает его лучше всего, бонусом он соединён дополнительной кишкой со стационаром психиатрической клиники. Приносят подушки и одеяла из пустующего стационара, размещаясь в кабинете Йеджи, сдвигая всю мебель из центра комнаты по угла, делая спальные места вместо неё. Рюджин разбирается со светом в корпусе, чтобы энергия тратилась только в их кабинете и электричество было дольше; Йеджи приносит всю воду из столовой корпуса — она всегда есть в других столовых, в каждом корпусе, и если кому-то надо будет, то найдут. Спать на твёрдом полу, где вместо матраса всего лишь зимнее одеяло не так удобно, как на дорогом матрасе, но могло быть все намного хуже. Йеджи закрывает все двери на этаж слева — Рюджин закрывает все двери на этаж справа. День в страхе проходит быстро, и чтобы завтра хоть как-то продолжить жить и не упасть на лестнице замертво, им нужно спать. Лежат в тишине где-то с час, пока не раздаётся тихое: — Я знаю, что ты не спишь, — Рюджин поворачивается на бок, не слыша ответа, — так откуда ты умеешь так драться? И, судя по всему, вы были знакомы с госпожой Го до работы, так? Что у тебя за прошлое, Хван Йеджи? — Ты правда хочешь знать? — через три минутв молчания подаёт голос, — тяжелое прошлое. Никакой я не психиатр, я даже толком не выучилась на него, — Рюджин молчит, — давай утром об этом поговорим, — укладывается удобнее, накрываясь одеялом с головой.