ЭТСС

— Мне правда очень плохо, — мужчина качается из стороны в сторону на стуле, нервно перебирает пальцами, — я из-за этого спать не могу, мне это просто жить не даёт! Йеджи тяжело вздыхает, снимает очки и потирает переносицу. Она привыкла к сильному потоку клиентов, но чтобы около двадцати человек за день с одной и той же жалобой — удивительно. Хван устала писать в карточку пациентов одно и тоже. — Поверьте, от панической атаки никто ещё не умирал. Вам просто кажется, что вы умрете из-за онемения лица, вам просто кажется, что вы не можете дышать. От панической атаки умереть невозможно. Купите снотворное в аптеке и вы сможете спать. Прошлый психиатр выписал вам успокоительные и понижающие тревожность таблетки, но раз они вам не помогают, вам просто нужно пережить этот момент жизни. Избавьтесь от любых источников стресса и всё будет хорошо. Хван прощается с нервным мужчиной, заканчивает писать данные в карту приёма и откидывается на спинку стула. «Да что ж это такое» — бурчит себе под нос, разговаривая сама с собой. Уже третий день подряд люди только и ходят к ней с одной проблемой — частые панические атаки. Разбирать эту тему так много раз на дню утомляет Йеджи. Раньше к ней было тяжело попасть, как к хорошему специалисту, обычно ходили люди с подозрением на шизофрению и умственно отсталые, а теперь, все как один — стресс, тревожность, не могу дышать. Хван закрывает окно, снимает халат и вешает на крючок рядом со входной дверью в кабинет. Йеджи спешит домой, чтобы поскорее выйти из этого дурдома. Девушка останавливается у выхода, смотря на охранника, который на нее внимание не обратил, когда Йеджи положила ключи от кабинета перед ним. Расстегнул верхние пуговицы пиджака и рубашки ослабил галстук, часто и тяжело дышит, бегает руками и глазами по столу. Новый её пациент? Точно нет, Йеджи больше не будет принимать людей с жалобами, похожими на паническую атаку. Хван готовится к следующему дню уже к вечеру. В базу пришли новые регистрации пациентов, большинство лежащих в клинике свалились на неё так же, как и заявки тех, кто приходит в первый раз к психиатру. Она начинает сомневаться в своих знаниях и умениях: с каждым новым пациентом, будь то уже обыденное «я начинаю задыхаться перед сном» или люди, всю жизнь прожившие как овощи или те, у кого проблемы с головой начались совсем недавно — ей уже не так легко разбираться во всех болезнях, в особенностях их протекания у пациентов, — весь мир начал плыть, а Йеджи словно оказалась в студенческих годах вновь: вернулась на десять лет назад, когда всю ночь проводила за учебниками и записями в тетрадях, готовясь к зачёту по сложной дисциплине. Эта сложная дисциплина плавно вошла в её повседневную жизнь, начавши называться «любимая работа». С чувством резкой усталости девушка ложится на кровать и откладывает телефон как можно дальше, чтобы звонки и смс-ки по работе её больше не беспокоили. Она привыкла проводить каждый свой день вот так: работа, работа, сон, работа. Её не беспокоило, что она одна, даже кота или собаки нет, о личной жизни сильно не думала. От людей успевает устать на работе. В попытках уснуть происходит что-то странное. Йеджи с тяжестью на веках открывает глаза, приподнимаясь на локтях, всё слишком странное: что-то неестественно яркое, что-то неестественно тусклое, почти прозрачные, предметы словно стали больше, и один из них, размером с весь дом, в миг прокатывается в горло Хван. Дышать становится тяжело, словно она в облаке какого-то газа, сколько бы не пыталась вдохнуть, как бы часто не дышала, кислорода катастрофически мало, да так, что лёгкие начинает обдавать пламенем от недостатка необходимого газа. В углу комнаты начинает что-то мерещится, где-то за спиной слышно тихое, самым тихим шёпотом на планете: — Я уже здесь, — многократно повторяется, — я вернулся. Чувство неизвестности и настоящего животного страха наполняет её сердца до предела, от ужаса оборачивается на противный глухой шёпот — пустота, лишь окно. Она вскакивает и подбегает к нему, распахивает, почти выдирая ручку. Пыталась ли она найти больше кислорода или пыталась покончить с собой, чтобы избавится от страха — Йеджи сама до конца не поняла. Через время страх перерастает в лёгкую тревожность и постепенно отпускает. Хван сползает по стене на пол, стукается затылком о подоконник, но не обращает на внезапную боль внимания. Она чувствует себя мужчиной, которого принимала сегодня последним. «Поверьте, от панической атаки никто ещё не умирал» — сказать такое, не переживая этого, было легко, а в глазах того мужчины так и виднелся страх, боль и отчаяние от такого ответа. Он не понимал что с ним, как и она не понимает сейчас. Увидеть своё имя в тех больничных картах, которые она заполняет, сидя в своём кабинете сутками, даже если в мыслях, было страшно и невыносимо. Люди не спят из-за этого, как они это говорят, когда приходят с жалобами. Люди сходят с ума от этого, от нехватки сна из-за этого. Странное «это» убивает их каждый день. Йеджи хватило пары минут, чтобы понять ложь в своих слова. «Поверьте, от панической атаки никто ещё не умирал» — физически нет, но морально она умерла сама. Сейчас. Этот непонятный силуэт в углу, чувство удушения, сердце колотящееся в груди, шёпот за спиной и манящее окно — это становится причиной её первой смерти. Смотреть на страдающих людей просто. Всего лишь говоришь им рекомендации, даёшь советы, которые тогда прочитала на третьем курсе в учебнике. Пережить и почувствовать эти «рекомендации и советы» другое. Это не обычная паническая атака. Это что-то большее, но Йеджи не понимает что. «Нужно перебраться на кровать, — лепечет в мыслях, — нужно спать.» — По анализам у вас запущенный ВИЧ, — девушка кладёт бумаги на рабочий стол, не решаясь поднять глаз на девушку, — инкубационный период ВИЧсоставляет пятнадцать дней. Может, у вас пятнадцать или шестнадцать дней назад был половой акт с не близким человеком? — Нет... Тихо мямлет. — Я понимаю, что в двадцать лет услышать такое заключение от венеролога страшно, но постарайтесь вспомнить. Может к вам скорая приезжала и использованным шприцом что-то колола, может вам на дому лекарство кололи, мама там, например, может вам сделали не в стерильных условиях прокол или татуировку? — девушка в отказе вертит головой, — вам точно что-то делали, ВИЧ из воздуха взяться не может. Попробуйте хоть что-то вспомнить. — Я с парнем из компании, которого не знаю, из одной бутылки случайно выпила, — тихо-тихо, — вроде бы две недели назад. Это может быть причиной? — Ну, — Рюджин тяжело вздыхает и чешет затылок, — официально доказано, что ни ВИЧ, ни СПИД через слюну не передаётся, но при определённых обстоятельствах и от рукопожатия забеременеть можно, безумных правда и почти невозможных, но теория есть. Так что, вполне возможно, что это и стало причиной заражения. Я не хочу вас расстраивать, но ВИЧ не лечится. Можно лишь снизить вероятность возникновения СПИДа и немного улучшить иммунитет после такого вируса. — А я умру? Врач отрицательно вертит головой. — Пока вы мой пациент, то точно нет. У нас есть бесплатный курс для людей с ВИЧ-статусом. Если вы согласны на лечение в одном из наших филиалов, то вот, подпишите, — Рюджин протягивает листок бумаги и ручку, — как закончите — ложитесь на кушетку. Я вам систему антибиотиков прокапаю, чтобы к вам сразу все сеульские болячки не прицепились. С лица пациентки медленно пропадает страх и печаль, когда врач ставит ей капельницу. Они сидят в тишине. Одна смотрит в потолок, ибо выбора нет, вторая смотрит на первую, чтобы случайно ничего не пошло не так — А где господин Пак? — тишина прерывается резким вопросом, тихо прозвучавшим на губах пациента. — Господин Пак? — не до конца услышав, переспрашивает, — он ставил укол человеку с ВИЧ-статусом и видимо случайно укололся. Теперь так же, как и вы, лежит в кабинете у другого венеролога под капильницей. — Со мной будет так же? — обеспокоенно. — Нет, вы же сразу обратились, как только обычная простуда стала очень сильной, а господин Пак скрывал все свои недельные заболевания кучей таблеток. Месяца два мучался, а как сыпью покрылся, так кровь на ВИЧ-статус сдал. — А что с ним? — неловкая тишина, — с тем пациентом, которому делали укол. Он жив? Так же, как и я, и господин Пак лечится на капельницах? — Рюджин не отвечает, молча смотря на девушку, — знаете, я так удивлена что в Корее где-то есть бесплатное лече... Её прерывают. — Он умер. Обе замолкают. Пациентка вновь начинает чувствовать страх, что скоро повторит его участь. — От отёка мозга, — через минуту дополняет. Венеролог уходит домой поздно, когда в корпусе больницы, где работает она, остаются лишь трое: двое охранников и она. Девушка с непонятным чувством, словно три тонны на плечах спускается по лестнице. Может это вес вины из-за сказанных слов последней пациентке. Не стоило рассказывать, молодая же ещё, и такую болезнь подхватила, и такие истории от хорошего, как казалось, специалиста послушала. Но это что-то другое. Общее недомогание, нос сам шмыгает, часто чихает и изредка кашляет. Простудилась что-ли где? Не стоило ходить в инфекционку, чтобы забрать у другого врача карточку пациента, того самого, что от отёка мозга умер. Господин Пак передал его лечение Рюджин, но до первого приёма у неё он так и не дожил. — Неважно выглядишь, Джин-а, — охранник, с которым Шин с лёгкостью перешла на «ты», неожиданно начинает диалог, получая в руки ключи от кабинета, — больничный недумаешь взять? — Ты что-ли вичевых да сифилисных лечить будешь? — «а почему нет?» — Рюджин плохо слышит его ответ и смешок в конце, слух резко упал, и если она сейчас не пойдёт домой, то упадёт уже сама — в обморок, — ладно, давай. До завтра. Шин, едва переступая с ноги на ногу, движется в сторону дома. Ещё утром почувствовала температуру да давление, но мерять не стала, на работу нужно было идти. По приходу измеряет температуру — тридцать девять и шесть. Рюджин принимает какое-то жаропонижающее, лежащее на полке, как быстрая аптечка, и заваливается спать. Утром, глядишь, полегче будет. От измученного сна, который прерывался каждые два часа на приступы тревоги, Йеджи проспала все будильники, и вместо восьми часов утра, приходит на работу чуть ли не к одиннадцати. Уже у входа, неуклюже переодевающую обувь, её ловит главврач корпуса и соседского психиатрического стационара, а-ля при психиатрической клинике. Хван ждёт выговор, но в глазах женщины не злость, а страх, испуг. — Что случилось? — ещё с одышкой интересуется, закончив менять обувь, — госпожа Го, что случилось? Я понимаю, что опоздала, простите, такого больше не повт... — Молодец что проспала. Боже, Йеджи, спасибо что ты проспала, — вместо ругани и ссор она лишь обнимает опоздавшую, чуть ли не плача. Разъярённый мужчина игнорирует охрану, силой проходит через проход с карточками, ломая его. Во второй руке держит тёмный пакет, содержимое не увидеть. Он видит первый кабинет — главный врач «Го Киён», и без стука врывается, практически снося дверь с петелей, лишь сверху на божьем слове держится. Что-то непонятное орёт, посылает прибежавшую охрану. Го Киён, смотря на всё это, не понимает что ему нужно. Мужчина достаёт из пакета охотничье ружьё, задней частью ударяя охранника в висок. Тот падает — с головы течёт красная пугающая жидкость. Главврач подскакивает. — Сидеть, — вскрикивает, кладя пальца на курок и направляя дуло на женщину в халате. Пакет кидает у ног раненого. — Где эта сволочь? Где Хван Йеджи? На каком этаже её кабинет и какой у него номер? — Мисс Хван ещё не пришла, — шёпотом от страха, — если вам нужно записаться к ней на приём, то это можно сделать в регистратуре... — Не нужен мне её приём! Она убийца, а не врач, — будь тут холодно, то из его рта, ноздрей и ушей давно пошёл пар гнева, — мой сын вчера у неё был. Она сказала, что от панических атак никто не умирает, что всё будет хорошо, а ночью у него сердце остановилось, — подходит ближе, приставляя оружие ко лбу врача, — за смерть моего сына должен кто-то ответить, и если это будет не она, то придётся пообщаться с ним вам. Второй охранник, ещё до прихода отца пациента отошёл в туалет, и, вернувшись, не придумал ничего лучше, чем сорвать чью-то фотография в рамке с доски почёта в коридоре и разбить стеклянную часть ему о голову. Мужчина ничего не успел сделать — упал на пол, возможно получил сотрясение, главное что оружие из его рук пропало, и драться он не в состояним. — Ну ты представляешь? Он искал тебя, он хотел тебя убить, Йеджи! — женщина делает шаг назад, выпуская психиатра из своих объятий. Хван пару минут пытается осознать что произошло, и, догнав, сильно удивляется, но виду не подаёт. — А он случайно не отец Ли Паксун? Ли Паксун умерла два дня назад в четырнадцатом корпусе от отёка мозга, тоже приходил мужчина и обещал убить венеролога, который из-за его дочери, между прочим, с ВИЧем в Пусане лежит. А вчера у меня на приёме был Ли Уён, он говорил что после смерти сестры у него не прекращалась паническая атака, — она разговаривает больше сама с собой, срывается с места, бросив сумку на пол, направляясь в сторону четырнадцатого корпуса. Наконец-то пробегая «тринадцатую кишку» — так все называют коридор, соединяющий два корпуса, а цифра — номер корпуса, из которого переходят в другой. Йеджи не ждёт лифт, по лестнице бéгом направляясь на седьмой этаж. Ноги начинают болеть уже к четвёртому, но работа и медицинская лицензия оказываются в приоритете. Хван без стука врывается в кабинет венеролога, игнорируя и хозяйку, и её пациента. Она подходит к стеллажу в углу, где врачи обязаны хранить папки с картами и делами всех пациентов. Находя заветные «이», Йеджи вырывает из плотно поставленных папок первые семь, уже на третьей находя дела пациентов с именем на «우». По виртуальной базе его уже нет в живых, а здесь — живой. По истории болезни сердце у него остановится не должно, инфекция какая, обостренная на фоне ВИЧ-инфекции или что пострашнее, но точно не остановка сердца. — Бей его, — она игнорирует пациента, кидая на стол перед врачом дело Ли Уёна, — по базе бей говорю. Давай-давай, я тоже тут работаю, для меня пробей. — Я всё понимаю, но если вы тут работаете, то можете и сами пробить, — Рюджин недовольно поднимается со стула, зло смотря на психиатра, — из какого вы хотя-бы корпуса? А то без халата ходите, не сильно на работника похожи. — Из шестого я, психиатрического, у которого ещё на территории есть стационар, а это четырнадцатый корпус, венерологический с операционным блоком. Как думаешь, просто пациент может знать, что в южной части корпуса находится пять операционных? Йеджи не дают договорить. Рюджин кидает в коллегу дело Ли Уёна, та только-только успевает его схватить, чтобы бумажки, находящиеся в нем, не разлетелись. Особо не думая, та откладывает дело на стол, ближе к нынешнему пациенту, с размаху ударяя справа по челюсти. — Так, не дерёмся тут, — Го Киён приходит вовремя, занервничав, что Йеджи давно нет, учитывая, что она пошла лишь дело забрать. Хван оборачивается на голос женщины, отмахивается, ударяя Рюджин повторно, уже в подбородок снизу, словно боксер на ринге. Чтобы разнять драку обычно нужно двое и больше двух людей, но пока здесь Го Киён, драка прекращается с помощью одной её фразы: «быстро ко мне в кабинет, обе!». Пациенту Рюджин находят нового венеролога, только что закончившего удалять гумму после развития третичного сифилиса, прямо из операционной вытаскивают, заменяя его обычным хирургом. Сидя друг на против друга в кабинете эндокринолога, коим является главврач, ведь её кабинет немного поломан после утреннего случая, они прожигают взглядом дыры в теле друг друга. Го Киён, разобравшись со вторым венерологом, приходит к ним, держа в руке крио пакет. — На, приложи, — Рюджин нехотя берет лёд, пытаясь показать, что ей не особо больно, — ну, дамы, — садится в своё кресло, складывая руки на груди, — что вы не поделили? — А это нормально, что она врывается в мой кабинет, даже не постучав? А у меня там пациент, которого нужно лечить, — громко возмущается, немного невнятно говоря из-за крио пакета около губ. — Да какое у тебя там лечение, так, лекарства по вене пускаешь и всё, тоже себе лечение, — недовольно, — тоже мне, врач, ничего толком не делаешь, только бумажки подписываешь и кое-как прогноз болезни говоришь. — А кто тогда врач нормальный? Ты что-ли? Возишься с психами, небось сама уже с ума сошла, пока лечила шизофреников. — Тебя чё, моя специальность не устраивает? — девушка резко встаёт, заводя руку назад. — Хван, ты ручку то опусти, и задницу свою тоже назад опусти, — Киён хватает лишь открыть рот, чтобы успокоить злую Йеджи. От Рюджин слышится «коза», женщина зло ударяет по столу кулаком, — прекратили обе. Не в кабинете главного врача ссорится будете, и не на моих глазах. Если не перестанете ругаться, то я приведу Ли Ваёна из реанимации и он с вами поговорит. Одна его дочь загубила, другая сына, по его версии. Он будет очень рад провести с вами диалог. Обе надувают щёки от обиды, и отворачиваются в разные стороны. — Если она ничего не видит через щёлки, то пусть веко удалит, хоть глаза откроет, — через минуту подаёт голос Рюджин. — Ты щас сама себя оскорбила? — Йеджи поворачивается назад, лицом к венерологу, — ты ведь тоже кореянка, глаза то не европейские. — Ну у меня пошире будут, вижу получше. Она не выдерживает, снова поднимается, собираясь ударить в затылок Рюджин, сидящей к ней спиной. — Так, кореянки, успокоились обе, ещё раз говорю, а ты, Хван, если ещё раз вскочешь, то я тебя за шкирку к этому мужчине притащу, — Йеджи виновато усаживается назад после слов женщины, — значит так, если я ещё раз увижу, как вы две где-то дерётесь или как кошка с собакой ругаетесь, то обе отсюда вылетите с бумажкой о лишении медицинской лицензии и без права на её восстановление. Такие врачи мне не нужны. — Госпожа Го, — девушка в синей одежде врывается в кабинет, — ой, извините, что помешала... Мы там на скорой принесли мужчину с подозрениями на разрыв опухоли в желудке и разрыве селезенки, множественные гемотомы и внутренне кровотечение, а все хирурги заняты. Что делать? — Я могу прооперировать, — тихо произносит Йеджи, как будто стесняется своих слов. — Сиди ты, может она. Вряд-ли психиатров учат людей скальпелем резать, — Го встаёт, оглядывается, глаза сами падают на Рюджин, – Шин, ты сколько в медицине работаешь? — Ну, лет семь наверно. — Отлично, а хирургический стаж какой? — Операции четыре, — нервно сглатывает, — но я не смогу, у меня толком практики не было. — Давай, вставай, всё ты можешь, зря что-ли венеролог-хирург. Миён, везите его в четвертую операционную в хирургическом корпусе. — Госпожа Го, вы ведь всё знаете, я правда могу, — когда они собираются уходить, Йеджи подходит и хватает женщину за руку, останавливая. — Не можешь, Йеджи, не можешь, — вырывается из хватки. Найти санитаров для операции оказывается не так трудно, как найти врача, готового сделать операцию. Рюджин в пятый раз оказывается здесь, как главный хирург. Дрожала каждый раз, как в первый, и сейчас не исключение — ещё сильнее. Го Киён, имея вторым образованием хирургическое, соглашается быть вторым хирургом, в одиночку тут не справится. Анестезиолог заканчивает свою работу, санитары тоже, Рюджин остаётся сделать свою работу, вместе с Киён. Тяжелой от страха рукой берет скальпель, осторожно проводя по светлой коже, разрезая мягкие ткани. Внутреннее кровотечение, на удивление, не оправдалось, при таком то состоянии. Остальное оказалось правдой. Рюджин толком не занималась удалением чего-либо, все предыдущие операции проводила как второй, скорее ненужный в операционной хирург. «Нужно удалить селезенку и остановить появления метастаз в желудке» — повторяет себе много раз, подняв глаза на женщину. — Я удалю селезенку, а вы начните останавливать разрыв опухоли, — дрожащим голосом. Она не уверена, что делает всё правильно. Её трясёт от стресса, от страха, от ужаса. Инструмент в руках двигается неаккуратно, но вроде бы чётко и правильно, как учили на первой операции. Почти закончив и почти убрав тяжесть с плеч и переживание из головы, Рюджин чувствует резкую боль в голове, тяжесть в теле, ноги становятся не прочнее сахарной ваты. Молодой парень, практикующийся здесь, как санитар, подхватывает её под руки, удерживая в стоячем положении. Рюджин не может сама стоять с минуту, ей самой нужен врач. Возобновив уверенность и твердость в ногах, она отходит от юноши, смотря в пол, плывущий перед глазами. — Иди мойся, — командует женщина, — я сама закончу. Опираясь на все того же санитара, девушка выходит из стерильной зоны, снимая с себя грязные в крови перчатки, избавляется от остальных предметов, необходимых для безопасности пациента на столе. Рюджин выходит из операционного блока, почти ползя. Хван, всё это время проводившая под дверью блока, видя, что Шин не особо здоровится, придерживает и садит на скамейку вместо себя. Она тяжело дышит, стараясь вдыхать быстрее и быстрее, пытается вдохнуть как можно больше воздуха. Йеджи опускается на колени перед ней, беря за руки и крепко сжимая. Рюджин недовольно морщится, отводя голову в сторону. — Нет, на меня смотри, — грозно велит, — всё будет хорошо. Дыши медленнее, дыши глубоко, как рыбка. — Что ты со мной, как с ребёнком, всё хорошо. — Нет, не хорошо. Дыши глубже, — она игнорирует попытки Рюджин вырваться из хватки ладоней, — опиши мне свой кабинет. По памяти. Шин с трудом справляется с этим, дальше описывает свою комнату, стену за спиной Йеджи, медленно успокаивается, сердце перестаёт так бешено колотится, кислорода начинает хватать, дыхание успокаивается и выравнивается. — У тебя уже была такая же тяжёлая паническая атака? — Да, неделю назад, перед сном, — все ещё тяжело дышит, пытается бороться с плывучей картинкой в глазах, — с пустого места.