Четвёртый закон

             Я стоял на мосту, крепко вцепившись в перила. Я не мог отпустить их, потому что тогда Диз заметил бы, как дрожат мои руки. Он стоял сзади, обнимал со спины, заботливо кутая меня с двух сторон в полы своего щегольского пальто. Было холодно. Сыро. Но я дрожал не от мороси. Я дрожал, потому что Диз дышал мне над ухом, потому что щекой прижимался к моим волосам, потому что вокруг было невероятно красиво и громко, и внутри у меня было красиво и громко. Я слышал шум крови в висках, лихорадочный бой сердца, и это перекрывало оглушительный рёв водопадов, на которые мы с упоением смотрели вот уже полчаса. Но обо всём по порядку.              Когда я проснулся в то утро и вышел из своей спальни, Диз уже был в полной готовности — умытый, одетый. На столе дымился порошковый омлет, пахло кофе, а у входной двери стоял небольшой рюкзачок.       — Доброе утро, — встретил меня улыбкою Диз и уже привычно-мимолётно поцеловал в щёку. — Ешь, мойся, одевайся, через час приедет мобиль, — сообщил он и легонько подтолкнул меня к столу.              Диз был такой суматошный, взведённый, крутился возле меня, подгонял, улыбался — само нетерпение и веселье. В сравнении с ним я ощущал себя вялым и дохлым. Я хотел прогуляться и не думал идти на попятную, но для меня весь наш план был скорей испытанием. Во-первых, я не любил оказываться в гуще людей, во-вторых, не знал, что ждать от Диза. Вдруг он был не готов? Или... Я тревожился больше, чем предвкушал хороший уикенд. Но отступать было поздно, да и не было смысла — когда-нибудь всё равно придется его отпустить. Я вышел за порог дома, словно ступил в неизвестность, будто шагнул на поверхность незнакомой, враждебной планеты, готовый к очевидным проблемам и перегрузкам, а может быть, даже и к бою. Так я ощущал это всё. Как сраженье. С собой? С миром? С чем-то неведомым? Но точно можно сказать, что я не был беспечен, расслаблен и весел как Диз.              Уже у выхода Диз поправил на мне буднично шарф и спросил:       — Я в порядке? Выгляжу нормально? Опрятно?       Я улыбнулся и мазнул по нему быстрым взглядом. Почему высоким так идёт прямой крой? Диз выглядел классно! Чёрный свитер, чёрные волосы, пальто ниже колен, тоже чёрное, светлые джинсы. Весь аккуратный, подтянутый, спелый, словно нескончаемо спелый прекрасный глянцевый плод.       — Ты красавчик, — шутливо, но и всерьёз сказал я. — Что в рюкзаке? — в руке Диза свисал небольшой холщовый рюкзак цвета хаки, видимо, ещё мой школьный — понятия не имею, где он его откопал.       — Сюрприз, — сказал Диз, и глаза его просияли. Я знал уже этот блеск. Удовольствие и решимость, уверенность, озорство и вызывающая спокойствие теплота. Он часто вот так вот смотрел и часто так говорил. И дело было даже не в самих словах, а в том, как он их произносил. Не столько сами взгляды, поступки, дела, сколько то, как он их совершал. Его голос, то, как он держал голову, как улыбался, как двигался, как задавал бесчисленные вопросы и как отвечал на мои, его суждения, знания. Поразительная уверенность в себе, абсолютно всегда и во всём. Я смотрел на него, порой против воли, но как на бога, что спустился на землю откуда-то из других измерений, вселенных и прогулочным шагом скользил теперь рядом со мной, рассыпая кругом своё обаяние, силу, своё деликатное, но превосходство. Он знал, что он лучше. Меня — так уж точно. А может быть, и вообще всех. Небрежная грация, лёгкость во всём — тот, кто рождён высоко, кто знает, что он безупречен, всегда манит взгляд, всегда действует как гипноз на других, менее... Просто менее. Меньше. Во всём. Всё вокруг, включая меня и всех, кто был мне известен, все были будто бы меньше Диза. В очень широком спектре смыслов.       — Ты так смотришь, - вывел меня из раздумий вкрадчивый голос Диза, и я осёкся, спрятал свой восхищённый опрометчиво взгляд.              В вовремя подъехавший мобиль мы сели в определённо разных настроях. Я болтался где-то между паникой и самоистязающим смущением, Диз был очевидно по-прежнему весело воодушевлен и спокоен.       — 18.16.34SW остановка, — сказал Диз координаты управляющему мобилем дроиду.       — Зачем? — растерянно посмотрел я на Диза.       — Сюрприз, — ответил он снова, загадочно улыбаясь.       — Не слишком ли много таинственности, — буркнул я, чётко осознавая, что теряю остатки контроля, если он вообще был, этот мнимый контроль.       — Ты знаешь, что твоё имя означает «хозяин», ну, или «господин»? — словно прочтя мои мысли, выдал вдруг Диз.       Я не знал и задумался, а потом едко заметил:       — Моё полное имя — Сидония.       — Это подходит тебе ещё лучше, — тут же отозвался Диз. — Сидония означает «чистая красота» или «звезда».       Я вспыхнул. Всё внутри меня сжалось, в глазах потемнело, в груди оборва′лось, будто кто-то железной рукой ударил под дых.              — Перестань, — зло процедил я сквозь зубы, но Диз будто и не заметил моей перемены и гнева, дотронулся ласково до моей напряжённо сжатой ладони. — Сидония... — протянул он, смакуя каждую букву. — Это очень красиво.       — Тогда твоё полное имя будет — Дизастер*, — прошипел я, впрочем уже усмиряя волны негодования и досады. Я знал, что Диз не специально бесит меня, что он просто не понимает, как ранит меня вот такими сентенциями, что я принимаю подобное как насмешку, причем самую злую и грубую. Как объяснить безупречному Дизу, как объяснить этому грудному насосу, что чувствует такой уродец, как я, когда говорят ему о красоте. Словно пепла нажрался.       — Думаешь, мне подходит? — вскинул бровь Диз. — В значении события или явления? — серьёзно уточнил он.       — Явления, — хмыкнул я. — Ты — настоящая катастрофа порой.       — Я обидел тебя? — нахмурился Диз. — Я не хотел... — он не успел договорить, как дроид-водитель затормозил.       — 18.16.34SW, — объявил он и шлёпнул по тумблеру «ожидание».       — Я сейчас, — заулыбался мне Диз, оборвав свои ненужные извинения на полуслове, и вылетел из мобиля.       Я остался в салоне и стал разглядывать дроида перед собой, точнее, его аккуратно стриженный затылок. На виске, как и у большинства дроидов, у этого тоже был штрих и номер, чёткая линия челюсти, грубоватые черты лица — я посмотрел на него в зеркало заднего вида. Приятный. Но Дизу моему точно не ровня. Обычный. Дроид как дроид. Не самого лучшего качества. Модели обслуживающего персонала всегда делали самыми простенькими — большие партии почти одинаковых лиц, форм, причёсок. Дроиды одной серии походили друг на друга, не как близнецы, разумеется, но как единокровные братья — общий мотив был очевиден и уловим.              Я огляделся в окно. Район был мне известен, но конкретное место я не узнавал. Я вообще мало шатался по городу. Ни нужды, ни желания не было. Я стянул маску до подбородка и взглянул на своё отражение в стекле. В свете тусклого дня лицо мое было будто бы серым, а бугры и рубцы на нем проступали безжалостно чётче. Я натянул маску обратно. Сидония... Да уж. Красивее не придумаешь. Гадкий комок внутри вновь распустил свои щупальца и сжал горло.       Цифры на экране ожидания показали девять минут. Я уже начал волноваться о Дизе. Он же впервые в городе. Вообще впервые был где-то... Куда его понесло? И зачем?! Но тут Диз появился, вышел из двери здания, напротив которого мы припарковались. Я вздохнул с облегчением и ощутил мгновенную, вспыхнувшую бенгальским огнём радость. Я наблюдал, как Диз уверенно переходит дорогу, как небрежно прикрывает полу пальто, как ветер чуть треплет его тёмные волосы.              Диз ворвался в теплый салон мобиля как бриз — свежий воздух с него так и тёк в меня — холодок, и лукавые уголки губ чуть вздёрнуты вверх.       — 28.14.46.SW1 остановка, ожидание до возвращения, климат-контроль, — распорядился Диз, обращаясь к водителю-дроиду. Вежливо-строго, небрежно, но чётко. Я всегда восхищался теми, кто мог вот так себя преподносить, так вести себя с окружающим миром — точно знать, что сейчас необходимо, заявлять об этом открыто и будто бы властно, но при этом тактично. Диз был безупречен даже в таких пустяках — в общении с себе подобными он был вежлив, но дистанцировался, он был главный. Откуда в нём столько характера, мужественности и умения правильно делать акценты?       Мобиль тронулся. Я рядом с Дизом сразу расслабился, перестал волноваться о ерунде.       — Ты что-то долго, — не решаясь спросить, но изнывая от любопытства, закинул я удочку.       — Прости, возникли небольшие проблемы с оплатой, — улыбнулся Диз, разворачиваясь ко мне. — Мой счёт был, по понятным причинам, не активен больше пятидесяти лет. Но теперь всё в порядке.       — Твой счёт? — удивился я.       — Каждому дроиду при выпуске и активации открывают счёт и зачисляют туда небольшую выплату, своего рода аванс. А мой создатель не поскупился и оставил меня с неплохой суммой, она ещё и возросла за столько-то лет. Так что выяснилось, что я вполне состоятелен, по крайней мере, на это хватило... — он блеснул с восторгом глазами и, откинув полу пальто, достал из-за пазухи розу. Длинную, красную и... живую. Надо заметить, что натуральные цветы много лет уже не продавались, более того, они разводились всего в нескольких располагающих местах на планете и стоили... Я не знал, если честно, сколько такое могло вообще стоить. Я впервые видел своими глазами живой цветок. То есть, были, конечно, гала-сады, аллеи проекции, были искусственные растения, очень схожие с настоящими, как мне казалось. Мне казалось! Теперь, видя натуральный цветок, я понимал, что разница непостижима! В тот момент я забыл и о Дизе, и о дороге, и о вопросах, что роились какое-то время, пару мгновений, в моей голове — я видел только цветок. Настоящий! Розу. Живую! Я коснулся её лепестков, и это было как чудо! Это чудо и было. Для меня — так уж точно. Внутри бутона мерцали капли воды, и я вдруг почувствовал, что у меня жжёт под веками — эмоции меня переполняли. Я, смутившись, сморгнул влагу восторга, я был ошарашен, сражён, я не знал, что сказать, и боялся взять в руки прекрасный цветок. Я такой неуклюжий, а это... Это же просто чудо. Прекрасное. Самое прекрасное, что есть на земле.       — Тебе нравится, — утвердительно сказал Диз. — Я так рад. Я не был уверен, что правильно понял...       Я с интересом взглянул на него, постепенно внимание моё возвращалось в реальность, к дороге и к Дизу. Замешательство, изумление немного, но отступили.       — Правильно понял?.. - переспросил я, всё ещё нежно и трепетно дотрагиваясь до лепестков розы.       — Я готовился и прочитал, что нужно для идеальной прогулки, свидания... — дальше я плохо слушал. Диз говорил о цветах, об опрятной одежде, вине, а я снова пытался совладать с адским пламенем во всём теле и в мыслях. СВИДАНИЕ!!! Он это правда сказал?!! Он спланировал для меня с ним идеальное свидание из своих книжек. Я его пригласил погулять, думал, его ошеломит жизнь и люди, и город. А он... Он меня ведёт на свидание! Я уже, уже в нём участвую. Я на свидании с Дизом! С моим личным андроидом. Он — тонкие нити и сплавы, и микросхемы, он — квантум, искусственные нейроны, искусственный разум и плоть... искусственная любовь. Он — не человек, он не чувствует. Он не может! Мне нельзя верить. Нельзя даже думать о том, чтоб поверить хоть на мгновение. Но... в этот миг, в этом мобиле я слушал мягкий уверенный голос моего Диза, я смотрел на неизвестно откуда взятый реальный цветок и ощущал тёплую руку у себя на колене — и я верил всему. Всё происходило. Сейчас. Здесь. Со мной. Со мной и с чёртовым Дизом!       — Можно?.. — Диз потянулся к моей маске и опустил её ниже, склонился и прижался губами к моим губам. Они приоткрылись, встречая и будто празднуя этот момент. Ещё один поцелуй. Настоящий. Ещё одна абсурдная настоящесть — губы моего Диза, мягкие, сухие, горячие, не требующие ответа, но получившие его, потому что... Потому что я... Он...       — Я подумал, это тебя приведет в чувство, — едва отстраняясь, сказал Диз и вновь поцеловал меня нежно-нежно, будто та роза коснулась. — А то ты будто завис. Всё в порядке?       Я плыл в этой сладости, плыл, как в море варенья, в душистой магической радости и отключил разум, рассудок, рассудительность, доводы, споры и аргументы. Я всё отключил. Будто это у меня сработала деактивация своего рода. Я вырубил голову и дышал своим сердцем, а оно тянулось к губам, обратно к губам Диза. Я сам поднял взгляд, я ему всем этим ответил: «Я в порядке, и я хочу тебя целовать!» И я целовал, на заднем сиденье мобиля, жарко и горько впивался в идеальные губы своего дроида, сминал их, ласкал неумело, но страстно, и даже не слышал, но ощущал, как Диз ласково вторил мне в поцелуй:       — Сидония... Сидония... Мой Сид...              И вот мы стоим на мосту. Я — вцепившись в перила, чтобы скрыть дрожь в руках и возбуждение. Диз — позади, обнимает и кутает меня в полы пальто, жмётся ко мне, прячет лицо в моих волосах и что-то шепчет на ухо, но гул водопадов и беспрерывный грохот в груди не дают мне расслышать слова. Да и не надо. Я и так будто пьяный, оглохший и онемевший.       Диз продумал всё, выбрал идеальное место, о существовании которого я даже не подозревал. Череда водопадов, каньон, скалы и мост между ними, старый и на взгляд ненадёжный, но с Дизом мне было не страшно, он сильно сжимал мою руку и вёл. И я шёл. Шёл и не думал вообще ни о чём. Кристальная чистота. Я будто смотрел на всё вокруг со стороны, даже и на себя. Вот мои пальцы, безупречно вплетены в пальцы Диза. Вот старый и шаткий мост. Мы идём, и Диз смеётся, говорит громко, рассказывает историю этого места. Я помню: «Он прекрасный попутчик». Потом он достает из рюкзака вино и бокалы. Игристое. В носу сразу щекочет. Это всё так похоже на счастье. Я наблюдаю его со стороны. Я хочу всё запомнить. Водопады бушуют. Грохот вокруг запредельный, внизу всё бурлит, пенится и искрится, как вино, что мы пьём. Мне не надо пить, чтобы быть пьяным. Я давно уже захмелел. Ветер. Ветер. Я без своей маски, и коже приятно. Я чувствую капли и морось, и холод, и уже совсем смелые поцелуи, которые дарит мне Диз почти безотрывно. Он целует и обнимает, и говорит, говорит, говорит. «Он прекрасный попутчик, в нём хранятся тысячи книг». Я молчу и киваю, мне с ним интересно и просто. Мне не нужна маска, мне не нужно думать и делать. Мне вообще мало что нужно. Я наблюдаю со стороны. Я и Диз. На шатком мосту. Водопады. Бутылка пустая. Диз, высокий, опять нависает надо мной, в глазах бездна.       — Сидония... Посмотри на меня... Помолчи для меня... Поцелуй меня... Сам.       И я целую. Целую. Целую. Кажется, я научился. Я понял, что это не надо уметь. Я целую его, как цветок, как самое прекрасное на земле, я целую его первого. Я больше не наблюдаю со стороны. Я внутри. И я в нём. Мой язык в нём, мои руки под его свитером, мое дыхание у него во рту, моё тело спаянно с его идеальным. Ветер. Ветер. И водопады. И моё сердце падает вниз, туда, в воду. Моё ломкое, нестойкое сердце несомненно будет разбито.       — Там, на той стороне, в скалах птицы гнездятся, — Диз гладил меня по спине, и его сильные руки сейчас были единственными ниточками, что соединяли меня с этим миром. Я весь был где-то в эфире, в нирване. Я не думал, что так вот бывает, что я это когда-то узнаю. Он обнимал меня, грел собою. — Хочешь, сходим посмотрим?       — Хочу, — уверенно сказал я. С ним я хотел всё что угодно. И, наверное, если бы он так же ласково предложил сейчас спрыгнуть с моста — я бы прыгнул. Что мне терять? Мне полжизни бессмысленной только что заменили его сухой рот, его большие ладони. Тридцать лет — жизнесмертный возраст — я где-то слышал. Наверное, уже середина пути. И только теперь я узнал... как это, когда держишь счастье в объятьях. Доступное многим, но не ценимое чувство — влюбиться так, словно рушится мир, а ты стоишь, и тебе всё равно. Пусть, пусть весь мир исчезает, сомкнётся тьмой над головою, разверзнется бездной и тремя преисподними ада, пусть разом свершатся все предсказания конца света. Только бы он ещё раз сказал...       — Сидония, идём, — и улыбка, и трепет в глазах, и вибрация воздуха между нами, которого почти нет, потому что мы слишком близко — прильнувшее к телу тело, слиток, слепок, связь, сращивание, слиянье. Я и Диз идём по мосту. У меня позади пустота. Впереди скалы, в них гнёзда, а за скалами будет закат, а потом новый день — жизнесмертный. Почти половина пути. Почти половина моста. Я знаю, что половина меня останется здесь навсегда.       Мы прошли через мост, скалы, серые, большие и пугающие, выросли перед нами, заслонив собой всё кругом. Они все были испещрены следами от когтей птиц, в небольших выемках-трещинах виднелась сухая трава — те самые гнёзда. И птицы! Птиц очень много. Целая крапчатая туча, живая, движущаяся, кричащая — мечущаяся стихия.       Диз вскинул руку, вытянул её пред собой. Я завороженно глядел, как в этом бурлящем, вибрирующем галдеже одна из птиц покинула дымчатый рой своих побратимов и, повинуясь неясному притяжению, села Дизу в раскрытую для неё приветливую ладонь. Я замер, я думал в этот момент, что Дизу, наверное, подвластно всё, и счастливой тоской сжималось сердце внутри. Я не узнавал в себе это чувство. Словно печаль, но печаль не о нынешнем, а будто бы о грядущем. Я смотрел на него с пичужкой в руке и понимал многое, но не мог придать этому форму в своей голове — всё это было хитросплетением тонких мгновений, влечения, красоты, робкой надежды и ветра. Всё от меня ускользало.       — Смотри, какая хорошая, — обернулся ко мне Диз, и ветер хлестнул его по лицу, растрепал волосы. — Похожа на тебя, Сидония, — улыбнулся он. — Тоже боится, дрожит и клюнула меня сразу, — он держал птицу в той самой руке, которую я когда-то порезал — чёрный тонкий ожог так и остался как метка, как тёмная клякса на безупречном холсте — я уже испортил его совершенство.       Мы бродили у скал, мы трогали скользкие камни и слушали беспрерывный грай птиц и рёв водопадов, мы опять головокружительно целовались, и во мне пробуждалось желание, знакомое и неизвестное одновременно. Я хотел Диза, но чувствовал, что теряю себя в этой жажде, мной овладевала потребность в нём, буквально нужда. Диз был нужен мне во всех мыслимых смыслах, и сейчас всё моё естество, вся моя плоть, весь я целиком хотел стать с ним одним-единственным целым.... И это пугало. Что будет, когда мы снова разъединимся?! Я трус. Ещё ничего не случилось, черту ещё никто не пересёк, а я уже фатально напуган. Я уже заранее обречён и раздавлен. Я страдаю. Я знаю — так будет. И потому наши с Дизом лихорадочные, страстные поцелуи на этом ветру для меня и приветствие этого счастья, и сразу прощание. Я не рискну, не решусь. Всё слишком сложно, двусмысленно, не этично, нелепо. Я боюсь боли. Боялся всегда. Я её хорошо знаю. И я не хочу её в будущем. Не хочу снова терять, мучиться, корчиться на осколках. Губы Диза скользят по моему бугристому, перекошенному лицу. Губы Диза неутомимо целуют, целуют, ласкают. Я трус... но я оставлю страх и драму на завтра. Я хочу его губы. Они мне нужны. Диз мне нужен.              Обратно идя по мосту, мы снова держались за руки, я весь трясся от холода, мороси и от непередаваемых ощущений, подаренных мне щедро Дизом. У меня оголились все нервы, всё чувствовалось в разы ярче, острее. От дрожи меня не спасало даже пальто Диза, заботливо накинутое им мне на плечи. Но, несмотря на озноб, внутри меня всё кипело и плавилось. Я горел, будто феникс, с поправкой на невозвращение из пепла. Мобиль ждал нас в условленном месте, уютно прогретый. На заднем сидении в кофре для ценных предметов покоилась моя роза. Сокровище, которое, увы, нельзя сохранить навсегда. Первый в жизни подарок по-настоящему ценный и важный. Исключая, конечно, самого Диза. И они были в каком-то смысле равны для меня. Оба прекрасны и необъяснимо хрупки в своём существовании в мире.       Славная тишина и тепло мобиля меня словно обняли. Я перестал трястись и рефлекторно натянул маску, тут же почувствовав, как горят непривычно под ней губы. Обветренные, зацелованные, они просто пылали, саднили — горько-сладкая боль, пышущая первобытным восторгом. Мобиль простоял в ожидании нас почти пять часов, и я забеспокоился.       — У тебя хватит денег? — спросил я у Диза, стараясь припомнить, сколько у меня самого было с собой.       Диз улыбнулся и вскинул ладонь — на её гладкой поверхности проступило голубое свечение, мелькнули столбики цифр, как на рабочем экране, тут же сложившиеся в счёт и сумму. Я был впечатлён. Диз прав — он обеспеченный парень, по крайней мере, первое время ему точно можно не волноваться о своём финансовом положении. Но поразило меня вовсе другое. То был первый раз за все эти недели, когда Диз вот так ярко, наглядно и просто продемонстрировал мне, что он — дроид. Его тело — тело не человека. Многофункциональный сплав, экзоплоть, тысячи золотых нитей сверхсущества, превосходящего любые возможности человека. Я будто ошпарился об его руку сейчас, врезался в неё взглядом. Голубое свечение тут же погасло. Диз что-то сказал управляющему мобилем, коснулся все той же ладонью устройства для считывания, и мы поехали. А я все смотрел и смотрел уже перед собою на ладонь Диза, что могла быть приютом для птиц и для моего подбородка, на чёрный шрам от пореза на искусственной коже, что так быстро регенерировалась и сошлась, на безупречную форму лунок ногтей.              Голова кружилась, она не вмещала всё это. Всё внутри меня глупо, наивно сопротивлялось увиденному, будто не знало, отказывалось понимать, помнить... Это было так тупо, нелепо. Тоже мне новость! Но знать и увидеть — видимо, для меня разные вещи. Я хотел Диза, нуждался в нём, и моё подсознание услужливо мне его дало, оно одарило Диза душою, очеловечило его для меня, оно его удобно уравняло с собой. Пробуждение стало мгновенным и неприятным. Часть меня сопротивлялась этому очевидному, как капризный ребенок, она хотела забыть, не знать и спокойно себе снова мечтательно верить, что Диз... Что он... Что он правда меня... Я сжал руку Диза. Такая мягкая, тёплая, сильная. Ещё пару часов, сказало моё малодушие, ещё только пару часов этих фантазий. Диз вплёл свои пальцы в мои, и это было так потрясающе хорошо, что я откинул голову на сиденье, прикрыл глаза и сжал его руку сильнее. От Диза пахло ветром и водопадом, он поднёс мою руку к губам и поцеловал, а потом спрятал её себе под край свитера. Его тёплые руки. Мои ледяные. Его доброта и забота. И моё полное отупение и раздрай.

когда ты покинешь меня, не «если», — когда

мой мир осиротевший навсегда, замрёт

покрыт прозрачным саваном дождя

и пусть исчезнет всё, что до тебя

что было в нём, рождённое мечтой

наивным сердцем, околдованным надеждой

желанием горящим под одеждами

и бесконечной одуряющей тоской

о нас, о тех, вчерашних, и о том

что никогда не сбудется потом

о чём от ужаса я мысленно кричу

но ты целуешь...

и я молчу

Domenik Ricardi