Заточение II

      Собравшись за общим столом, семья, по устоявшейся семейной традиции, читала молитву вслух перед тем, как приступить к ужину. Голос матери звучал громче и звонче остальных. Она закрывала глаза и молилась так благоговейно, раболепно, упоённо и пылко. В искренности её слов невозможно было усомниться. Отец, напротив, говорил кротко и умиротворённо, но делал это не менее искренне. Даже мальчик лет пяти повторял за родителями, зная молитву наизусть. А их пятнадцатилетняя дочь не слишком отличалась от младшего брата, но всеми силами старалась не подавать ввиду. Она не чувствовала к молитве пренебрежения, но читала её, как должное, как что-то невероятно важное — но не для неё, а для родителей, которые с самого детства учили её богослужению и духовности. Закончив с молитвой, все члены семьи пожелали друг другу приятного аппетита и приступили к трапезе. На столе стояли только вегетарианские продукты, как было и положено в пост. Только маленькому Эйдену делалось исключение. Хотя бы раз в день мама готовила ему блюдо из курицы. С тех пор, как родился Эйден, всё внимание родителей было отдано ему. Но Лекса подмечала, что, сколько она себя помнит, родители всегда относились к её воспитанию строже, чем к младшему брату. Иногда её захлёстывала обида, но она пыталась как можно скорее выкинуть из головы подобные мысли, ведь обижаться на родителей — страшный грех. Хоть и с возрастом Лекса стала относиться к религии с недоверием, она бы ни за что не признала этого перед родителями. Гнев родителей был страшней кары Господней.       За ужином родители обсуждали предстоящее поступление дочери в медицинский колледж, хоть это было и поспешно. Лексе ещё три года учится в школе. Но родители не любили откладывать с тем, чтобы распоряжаться её жизнью. Хочет ли Лекса поступать на медицинский, у неё никто не спрашивал. Ведь профессия — благородная, уважаемая. А то, не дай бог, дочь станет каким-нибудь блоггером, или же менеджером по продажам. Родители их терпеть не могли, наравне с сатанистами. Лекса не встревала в их рассуждения, лишь молчаливо слушала. Она ещё не думала о будущем. Да и зачем, если за неё это делают родители? Их воля всегда была первостепенной, а желания Лексы не были стоящими факторами, для того, чтобы их учитывать. Лекса привыкла так жить с самого младенчества. Она посещала церковную школу, пела в хоре и была участницей волонтёрской организации, успешно совмещая это с учёбой в школе и жертвуя личной жизнью.       В школе уже все давно ходили парочками. Девушки хвастались новыми парнями, свиданиями, поцелуями, да и не только, как бы невзначай начиная вести разговоры о презервативах прямо в классе. Но Лекса не завидовала им. Она это презирала. Ведь родители считали их безбожницами и грязными подстилками. Мать с самого детства наставляла Лексу, что когда та станет взрослой девушкой, она должна выбрать единственного праведного мужчину и выйти за него замуж. Она должна завести с ним детей и посвятить своей семье всю жизнь. Другого пути было не дано. Это был её женский долг. У Лексы много было долгов. Хоть она ничего не занимала. Но всю свою осознанную жизнь Лекса считала, что её будущее предрешено, и даже не задумывалась, что оно может пройти как-то иначе. Но точка отсчёта наступила крайне незаметно. — Познакомьтесь. Ваша новая одноклассница Костиа, — представил новенькую учитель. Костиа держалась уверенно, аккуратно проходилась по присутствующим лисьим взглядом, едва заметно улыбаясь. С первого впечатления она казалась дерзоватой, но не наглой. Но одно было ясно точно — эта юная девушка не даст себя в обиду.       Костиа быстро обзавелась друзьями. Она притягивала к себе много внимания. Несколько парней со школы, даже со старших классов, боролись за неё, но девушка оставалась к ним равнодушна. Её родители были богаты и, по всей видимости, многое ей позволяли, раз она периодически устраивала вечеринки у себя дома. Лекса на вечеринки не ходила. Никогда. Поэтому она не пользовалась особой популярностью в школе. Обычно её не замечали, некоторые одноклассницы в расфуфыренных нарядах бросали на неё насмешливые взгляды и могли начать шептаться за её спиной. Лексе это было безразлично. Она не хотела заводить друзей в их лице. У неё не было подруг. Другом она считала только соседского мальчика, но он учился в другой школе, и он также не был дружен со своими одноклассниками. Виделись они во дворе после школы, болтая о разном.       Лекса рассказывала ему свежие события из своих будней, пока не заметила, что друг не вытаскивает носа из телефона. — Микки, ты меня слушаешь? — возмутилась она. — Да, слушаю! — воскликнул парень и убрал телефон, делая невинный вид. — Новенькая у вас — это здорово.       Лекса вытянула недовольную улыбку, ведь про Костию она упомянула минут пять назад и уже говорила о другом. — Она симпотная? — с дурацкой улыбкой поинтересовался Микки.       Внимательно всмотревшись в парня, Лекса с ужасом произнесла: — О боже. — Что? — спросил парень, встревожившись её реакцией. — У тебя что-то с лицом. — Что там? — Кажется, губа треснула.       Микки с недовольством прыснул: — Да ну тебя! — Какая тебе разница, симпотная она или нет? Она на такого как ты даже не посмотрела бы. — От кого я это слышу? От самой главной неудачницы Сиэтла?       Они оба были друг с другом очень откровенны, свободно могли шутить и иронизировать, и не обижались друг на друга во время таких перепалок. — Я не неудачница, — строго сказала ему Лекса выставив палец ему перед лицом. — Неудачница, раз вместо того, чтобы попивать молочный коктейль, сидя в кинотеатре с каким-нибудь красавчиком, ты торчишь тут со мной. — А мне, может, с тобой торчать больше нравится. — Ну тогда ты неудачница со специфичным вкусом.       Лекса широко улыбнулась: — А ты редкостный болван, который, вместо того, чтобы гулять с какой-нибудь красоткой, сидит и играет в видеоигры целыми днями. — Да ты же сама сказала, кто в мою сторону посмотрит? — чуть опечаленно произнёс Микки. — И это нечестно. Я рассказывал тебе о Челси. А ты никогда мне не рассказываешь о том, кто тебе нравится.       Девушка задумалась перед тем, как ответить: — Мне никто и не нравится. — Ну конечно, — не поверил Микки. — Это правда. Я ни разу не испытывала симпатии ни к одному парню. — Неужели в школе нет ни одного красавчика? — Есть. Но я не понимаю, почему они мне должны нравится только лишь из-за смазливой мордашки? — А тебе что надо? — Учиться мне надо. За этим я в школу хожу. — Ботанка, — усмехнулся Микки. — Я считаю, что все эти отношения — не более, чем показные выступления для поднятия самооценки и авторитета в глазах окружающих. Они встречаются неделю, потом расстаются, после встречаются с кем-то другим. А мне не нужно таким способом самоутверждаться. — Ну успокаивай себя, — отшутился Микки, и Лекса рассмеялась, толкнув его в плечо. — А я бы был не против хоть неделю повстречаться с Челси. Лучше, чем без неё всегда. — Не говори, что ты влюбился. — Не знаю. А что, плохо что ли? — Ты же ей неинтересен, Микки, — сочувственно произнесла Лекса. — Такая бы тебе только сердце разбила. — А, может, и пусть, — грустно сказал парень. — Должно же хоть что-то произойти с моим сердцем. — Всё у тебя будет, — поддержала его Лекса, обняв за плечо. — Жизнь ещё впереди.       Микки, как и всегда, быстро повеселел: — Погуляем на свадьбах друг у друга? — Обязательно. Главное, чтобы не на одной, которая будет наша.       Микки громко засмеялся.

***

      В школе для Лексы было всё однообразно. Уроки, перемены, обед, уроки. При написании тестирования по биологии Лекса закончила чуть раньше остальных и собиралась сдать работу, но её тихо позвала Костиа, которая сидела за отдельной партой правее от неё: — Лекса. Поможешь с парой вариантов, пожалуйста. Она очаровательно улыбнулась и вообще впервые обратилась к Лексе за всё время. Лекса на пару секунд задумалась, глядя на девушку, а после шепотом спросила: — Какой?       Костиа бросила ей на парту сложенный кусочек бумаги. Лекса развернула его и увидела с десяток номеров вопросов. «М-да уж, пара вариантов,» — недовольно подумала она, но ответила на все и передала лист Костии. — Лекса, что ты передала? — заметила преподавательница. — Твоя работа дисквалифицирована.       Лекса мысленно прокляла всё на свете, но промолчала, посчитав оправдания неуместными. Но за неё вступилась Костиа, поднявшись со стула: — Не надо. Это была моя записка. Это я отвлекала её вопросами, пойдёт ли она на мою вечеринку. — Вы считаете уместным это обсуждать на уроке? — Нет. Но это моя вина, а не Лексы. — Значит, Вы уже готовы сдать работу? — Ну, не совсем. — Раз нашли время отвлекаться и отвлекать других, значит с тестом Вы справились. Сдавайте свою работу.       Костиа взяла свою тетрадь и лениво прошлась вдоль парт. На её лице не было разочарования. Из-за учёбы она не слишком переживала. Работу Лексы преподавательница приняла без проблем.       После того, как прозвенел звонок, ученики стали собирать школьные принадлежности в портфели. Параллельно Костиа обратилась к Лексе: — Извини, что чуть не подставила тебя. — Но не подставила, так что я не держу зла, — сухо ответила Лекса. — А ты, и правда, не хочешь пойти ко мне на вечеринку?       Лекса немного опешила, ведь её впервые приглашают. Она засмотрелась на голубые глаза девушки, на тёмно-каштановые прямые волосы, падающие на плечи, на её игриво-обворожительную улыбку, которой она, как будто, заманивала в свои сети, чтобы поиграться. — Я не хожу на вечеринки. — Это я о тебе уже слышала. Но, если захочешь сделать исключение, забегай, буду рада.       Костиа снова положила лист бумаги на парту и вышла из кабинета. Развернув лист, Лекса увидела адрес, день и время.

***

      Вернувшись домой, Лекса готовила еду для себя и брата, параллельно повторяя историю. После заставила капризного Эйдена поужинать. Родители иногда допоздна задерживались на работе, тогда плюсом ко всем делам она становилась ещё и нянькой для пятилетнего спиногрыза. Если бы у неё даже были отношения, у неё бы попросту не было возможности уделять им время. Заставив малого чистить зубы, помогла ему помыться и уложила его в постель, легла рядом с ним с детской сказкой в руках, чтобы почитать ему перед сном. Но на ночь Эйден любил поболтать, как никогда. — А если бы на меня напали разбойники в лесу, я бы им как треснул, и они бы улетели на небо. — Да, конечно, — соглашалась Лекса. — Бесплатный авиарейс. — А если они напали на тебя, я бы им вообще все зубы повыбивал! — Ещё и дантист. Ты засыпать думаешь, защитник? — Если тебя кто-то обидит, ты им скажи: сейчас брата позову, он вам всем покажет!       Лекса заулыбалась и погладила его по голове: — С тобой мне ничего не страшно. — Мне тоже ничего не страшно. Я ничего не боюсь. Только Бога. — Бога? — удивилась девушка. — Почему? — Мама говорит, он накажет, если я буду плохо себя вести. — А ты не веди себя плохо. — А если я хочу иногда вести себя плохо?       И здесь Лекса тяжко задумалась: «Да, я тоже иногда хочу вести себя плохо».       Девушка задумалась о приглашении Костии на вечеринку. Неужели она хотела пойти? Она не должна даже думать об этом. Но почему, когда именно Костиа позвала её, Лексе вдруг захотелось нарушить все правила и быть там, где она быть не должна?       Уложив Эйдена спать, Лекса принялась доделывать уроки в своей комнате. Родители вернулись почти в десять. После чего Мать зашла в комнату к дочери. — Всё хорошо у вас? — Конечно. Эйден спит.       Мама повесила на стене перед столом анатомический атлас, ведь дочери нужно готовится к поступлению в мед.колледж. — Смотри, что я тебе купила, — с гордостью произнесла мама. — Спасибо, — равнодушно произнесла Лекса, не испытывая радости от такого подарка. — Как дела в школе? — Отлично. — Ты у меня умница, — ответила мать. — Долго не засиживайся. Тебе нужно высыпаться.       Мать покинула комнату, и тогда Лекса пронзила безнадёжным взглядом анатомический атлас на стене. Это уродство ещё будет всё время висеть перед глазами. Пока её сверстники веселились и заводили друзей, Лекса могла похвастаться разве что одним своим новым другом — и это мужчина, внутренними органами наружу, висящий на стене. Лекса присмотрелась к нему внимательно, с фальшивым интересом, и сухо произнесла: — Буду звать тебя Роберт.

***

      Следом текли привычные, одинаковые дни. Несмотря на необходимость слушать лекцию преподавателя, Лекса отвлеклась из-за внезапно накатившей усталости. Она поздно уснула. Пока разобралась с домашними делами и уроками, а после долго лежала в постели, борясь с бессонницей. В голове было слишком много мыслей, которые мешали заснуть. Ей было просто некогда размышлять в течении дня, потому ночью мысли обрушивались на неё потоком. В последнее время, с ней это случалось постоянно. Переходный возраст. Слишком многое требовало переосмысления. Лекса ненароком взглянула на Костию. Та даже не делала вид, что ей интересно слышать учителя. Лексе стало так интересно понять эту девушку; узнать, какая она; почувствовать её парфюм; дотронуться до её волос, которые выглядели так же роскошно гладкими, как в рекламе шампуня. Лекса даже не задумывалась о том, как долго она пялится на Костию, пока одноклассница не заметила её внимание и не ответила встречным. Костиа едва заметно улыбнулась — немного хитро, хищно. Лекса тут же опустила взгляд и попыталась объяснить себе, что это было за наваждение. Но объяснения не было.       Дальше всё стало ещё более странным. Лекса стала замечать присутствие Костии где-то рядом, как и её отсутствие, это будто стало иметь значение. Не в характере Лексы было обращать внимание на людей вокруг. Костиа по-прежнему крутилась в компании кого-либо, и почти никогда не оставалась одна. И когда Лекса просто проходила мимо неё, она чувствовала себя немного — взволнованно?       Направляясь домой и только отойдя на несколько метров от школы, Лекса услышала крики из женской потасовки. Одной из участниц оказалась и Костиа. — Отвали от него, поняла? Дэн — мой! — кричала незнакомая Лексе девчонка. — Да иди ты нахрен, поняла? — грозно произнесла Костиа, передразнив девчонку.       Та кинулась на Костию, вцепилась ей в волосы. Но Костиа одним чётким ударом зарядила ей в нос с кулака, и у девчонки хлынула кровь из носа — не из раны, на лице побоев не было видно, просто слабые сосуды у недогероини. Рядом стоящие девушки всполошились и увели «покалеченную», нервную девицу. Костиа осталась одна. Обычно в подобной ситуации Лекса бы просто ушла, не вмешиваясь не в свои дела, но в этот раз она почему-то поступила иначе. Достав из портфеля бутылку воды и салфетки, девушка подошла к Костии. Рассмотрев на её щеке красную царапину от ногтей, Лекса предложила ей: — Хочешь промыть? — Не помешало бы, — ровно ответила Костиа.       Лекса промочила бумажный платочек небольшим количеством воды, тот разбух, но не порвался. После она аккуратно приложила к счесанной щеке девушки. — Это не похоже на боевую рану, но всё равно спасибо за заботу, — с улыбкой произнесла Костиа. — Часто дерёшься из-за парней? — усмехнулась Лекса. — Только в тех случаях, когда у них наглухо отбитые фанатки. — Ну парня ты отвоевала, — со скрытой печалью и даже некоторым неодобрением произнесла Лекса. — Повезло ему. — Я отвоёвывала только себя. Её Дэн мне нахрен не сдался. Я сама была бы рада, если бы он отлип. А вместе с ним и эта долбанашка заодно.       Лекса улыбнулась, сама не понимая, чему радуется. Ей вообще было всё равно на чьи-то любовные страсти, но почему-то был приятен тот факт, что Костиа в этом не участвует. Не хотелось бы в ней так скоро разочаровываться. — Костиа! — позвал её издалека какой-то парень и спешно оказался рядом. — Я слышал о драке. Ты как, в порядке? — Я — да. А подружка твоя хлыщет кровью. Её бы лучше проведал. — Она мне не подружка. И получила по заслугам. Я лучше бы провёл время с тобой. — Не получится. — Костиа закинула руку на плечо Лексе и дополнила: — Мы с Лексой идём в кино.       Лекса посмотрела на девушку, чувствуя её руку на своём плече слишком остро, слишком тепло и ощутимо. Лекса так не любила, когда к ней прикасаются без её дозволения, но сейчас она об этом забыла. — Может, составлю вам компанию? — предложил Дэн. — Втроём веселее. — Мы собираемся обсуждать наши девичьи секреты, и лишние уши нам не нужны.       Костиа развернулась, потянув за собой Лексу, и пошла вдоль улицы.       Вскоре отпустила девушку, и пройдя несколько метров от школы, спросила: — Ну что, на какой фильм идём? — В смысле? — не поняла Лекса. — Я думала, ты просто отмазалась. — Да, отмазалась. Поэтому у меня есть свободное время. Так куда пойдём? За деньги не переживай, я сегодня угощаю хлебом и зрелищами. — Я иду домой. Куда ты — не знаю. — Да хватит уже быть такой снежной королевой. Боишься, что оттаешь, если кого поближе пустишь? — усмехнулась Костиа. — Поближе? Ты о чём? — с подозрением уточнила она. — Могли бы и познакомиться. Вдруг стали бы подругами. — Вряд ли у нас столько общего, что мы стали бы подругами. — Думаешь? Руки и ноги у нас есть у обоих. Обе владеем речью и говорим на одном языке. А этого и достаточно. Прогуляться и поговорить сможем. — Слушай, почему ты именно ко мне прицепилась? — несколько нервно выпалила Лекса. — У тебя и так полно друзей. И тебе есть с кем погулять и поговорить. Что тебе от меня нужно? — У-у-у, — разочарованно протянула Костиа. — Теперь понятно, почему ты всегда одна. Но ладно, как хочешь. Дело твоё.       Девушка свернула на другую улицу, оставляя Лексу одну.

***

      И снова свалилось много дел — занятие в хоре, уроки, дополнительные занятия по биологии. Ночью Лекса свалилась обессиленной в постель, но так и не могла заснуть. Покоя не давали мысли о случившемся, о разговоре с Костией. Лекса ей будто не до конца доверяла, но почему? Ведь Костиа не давала поводов ей не верить. Почему Лекса послала её? Почему не осталась с ней? Она могла бы просто попробовать впустить нового человека в свою жизнь, если бы не была такой пугливой идиоткой. Лекса стала воображать, каким бы мог быть сегодняшний день, если бы она согласилась провести время с девушкой. Она представляла, как они пошли в кино, как гуляли по парку, попивая кофе, разговаривали, выясняя интересы друг друга, смеялись с глупых шуток. От этой картинки становилось тепло и приятно. Единственное, что омрачало её, так это то, что этого так и не случилось.       Больше Костиа не пыталась заговорить. Девушки продолжали учиться в одном классе, видеться каждый день, но не разговаривать друг с другом. Но Лексу беспрестанно тянуло к ней, просто поговорить, узнать её больше. Она так же засматривалась на неё на уроках, но Костиа больше не смотрела в её сторону, не ловила её взгляд, будто бы Лексы не существовало.       «Какая я идиотка,» — подумала Лекса. Наверняка, больше им не суждено снова поговорить. Лексе больше нельзя передумать. Костиа её просто пошлёт. Лекса тоже бы послала. Потому даже не пыталась, понимая, какую реакцию получит, и вполне оправданную.       Очередная ночь проходила одинаково, Лекса крутилась как белка в колесе, проживала свой день сурка. Перед сном Лекса собирала портфель, пусть и завтра выходной, но всё она делала заранее. Из тетради выпал листок, и Лекса рассмотрела его. Это был тот самый листок, что оставила ей Костиа, с датой и адресом своей вечеринки. Она как раз проходила сегодня. Прямо сейчас. Вечеринка уже началась. Там наверняка полно людей и все веселятся, пока Лекса ложится в постель, снова терзать себя мыслями о лучшей жизни, которой у неё нет, и может не быть. Ей пятнадцать, а у неё такая скучная жизнь. Полностью лишена авантюризма и ярких красок. Есть только дела, цели. Чьи только цели? Разве ей самой нужны эти цели? Она положила свою жизнь на алтарь желаний своих родителей. И зачем? Почему? На какой хрен?       Лекса совсем поникла и запуталась. Она всегда считала подобные мероприятия отстоем. Но ведь она на них никогда не была. Она так думала, потому что так считали родители. Это были их мысли, а не её. Но она понимала, что не хочет жить жизнью родителей. Она хочет прожить свою, даже если неправильную, полную ошибок и трудностей. Это лучше, чем жить по чужому сценарию. И в какой-то момент, внезапно и неожиданно для самой себя, Лекса решает сбежать из дома и попасть на эту вечеринку любой ценой.       Родители уже спали, Лекса взяла немного карманных денег на такси и тихо вылезла через окно. На улице было тепло сентябрьской ночью. Лекса заказала такси подальше от дома. И через каких-то полчаса она была на месте назначения.       Всю дорогу она ужасно нервничала. Настолько, что чуть было не сорвалась и не попросила повернуть назад. И только усилием воли этого не сделала. Она впервые в жизни совершала такой рискованный поступок, впервые делала то, что очень бы не одобрили родители. Окутывал страх, что если они обо всём узнают. Страшно даже представить, что они с ней сделают. Но назад дороги не было. Она уже решилась. Вернуться назад — значит спасовать, проявить трусость, признать свою бесхарактерность и не способность отвечать за свои действия перед собой же. И потеря возможности проявить своё Я, стать кем-то, помимо представлений об идеале её родителей, сделать то, чего хочет она, а не они.       Лекса стояла перед большим частным домом, даже виллой. Один только фасад завораживал лаконичной роскошью. Родители Костии действительно очень богаты. Лексу снова посетили сомнения: «Что если Костиа будет не рада меня видеть, после последнего нашего разговора? Мы с тех пор не общались. Буду как идиотка в стороне стоять, ловить косые взгляды с немым вопросом «Чего припёрлась?». Что я там вообще буду делать?»       Лекса перевела дух, снова отважно борясь со своими тревогами: «И пусть. Главное, что я это сделала. А что из этого выйдет, не имеет значения».       Девушка уверенно пошла в дом. Дверь была открыта. В доме играла музыка, было много народу со школы. Не всех она знала. Даже большую часть не знала. Как только она вошла в дом, в её сторону устремилось множество взглядов. Кто-то просто был заинтересован новым лицом, внезапно появившимся на вечеринке, а кто-то — кто знал её — недоумевал от её неожиданного появления. Одна из девушек похлопала по плечу Костию и указала взглядом на Лексу, и тогда Костиа посмотрела в её сторону. Она сдержанно удивилась, но не предприняла никаких попыток контактировать. Вечеринка продолжалась тем же ходом, очень скоро забыв о новенькой. Все продолжали общаться между собой, выпивать, веселиться. Лекса лишь проходила по комнате, рассматривая интерьер. Да, она чувствовала себя очень паршиво и одиноко, она была не в своей тарелке. Чувствовала себя глупо и нелепо, и не знала, куда себя деть.       «Это полный провал. Хотя чего я ожидала? Кто мне будет здесь рад? Я лишняя здесь. Всем чужая».       Она всю жизнь выгораживала стены ото всех, ведь они все неправильные, испорченные, ведь ей нельзя вести дружбу с такими людьми. А с кем тогда можно? Неужели она будет вынуждена провести жизнь в одиночестве из-за того, что все вокруг недостаточно хороши? Только сейчас это постепенно стало доходить до её понимания. Она стала взрослеть, в ней появлялась смелость мыслить не так, как мыслят родители. Но казалось, это слишком поздно. Что последствия её закрытости от мира необратимы. Теперь мир закрыт от неё. — Ты заблудилась? — послышался насмешливый голос Костии совсем рядом.       Лекса повернулась к ней лицом, пытаясь справится со своей растерянностью. В ней поселилась маленькая крошка радости, что её всё-таки заметили. — Нет, я приехала сюда намеренно, — серьёзно ответила Лекса, будто бы не поняла иронии. — Вот как? — хмыкнула Костиа. — Не думала, что тебе интересно моё общество. Или ты приехала не ко мне? — Я здесь больше ни с кем не общаюсь. — Интересно, почему? — усмехнулась Костиа. Лекса промолчала, взгляд её был несколько виноватым, хоть и вслух она своей вины не признавала. Костиа на это только улыбнулась: — Да ладно. Не в моих правилах давить на гостей. Располагайся, чувствуй себя как дома. В этом доме есть только одно правило — веселиться обязательно.       Лекса скованно улыбнулась, не зная, что сказать. Слова застревали в горле. — Принести тебе выпить? — предложила хозяйка дома. — Нет, я не пью. — И что ты только собираешься делать на вечеринке? — Я… я вообще тайно улизнула из дома, — призналась Лекса. — Серьёзно? — искренне удивилась Костиа. — Увау! А ты оказывается умеешь быть непослушной девочкой. Обожаю такие регрессы. — Послушная девочка — это самка собаки, — недовольно высказала Лекса. — Считаешь себя дрессированной собакой? — Нет. — Но ведь ты привела это сравнение.       Лексу внезапно осенило, как она права: «Да, я сама это сказала. Неужели я чувствую себя собакой для своих родителей, которая обязана выполнять команды, чтобы заслужить их одобрение?» От этой мысли стало так больно, что эта боль проступила в её взгляде.       Костиа внимательно всмотрелась в неё, с печалью заметив её состояние, и тут же решила отвлечь девушку: — Хочешь, проведу экскурсию по дому?       Девушки ушли в менее людную комнату, а после в другую, неспешно прогуливаясь по дому и ведя беседы. Лекса смогла расслабиться. Ей было комфортнее находиться в обществе Костии один на один, чем в толпе. — Где твои родители? — Уехали отдохнуть на выходные. — Почему ты не с ними? — Я, бывает, присоединяюсь, когда хочу. Когда не хочу — нет. — Они знают про вечеринку? — Да. Они мне доверяют.       Лексу уколола зависть. У этой девушки есть такая свобода действий, понимание и одобрение её семьи. Поэтому она порхает, как бабочка, её глаза горят, и к ней тянуться люди, чувствуя, как в ней бьёт через край живая энергия. А Лекса была полной её противоположностью. Загруженная делами, с выстроенными блоками, установками, мрачными мыслями, подавленная контролем, словно птица в клетке. А они, как известно, не поют. И только с Костей Лексе удалось вдохнуть этой свободы хотя бы глоток. Но этот глоток уже сотворял с ней чудо. Он делал её живой здесь и сейчас. — Хочешь увидеть мою комнату? — спросила Костиа. — Да.       Костиа повела девушку на второй этаж. Но привела её не в спальню, а в художественную студию. Комната была просторной, со множеством окон, которые днём, наверняка, пропускают много солнечного света. Мебели не много, и пространство оставалось открытым. Мольберт, рабочий стол, висящие на стене картины. — Я здесь, конечно, не сплю. Но это главная комната для меня в этом доме. И более интимная, чем спальня. — Ты рисуешь? — от растерянности Лекса задала вопрос, на который ответ был очевиден. — Да. Все картины, что ты здесь видишь — от моей руки.       На холстах были изображены разные девушки. У каждой свой облик, создающий общее настроение для картины, цвет волос, линии тела. На каких-то изображениях можно было рассмотреть лица, на других — лица были наполовину скрыты, на некоторых — лиц не было вовсе. Их объединяло только одно — все девушки были обнажёнными. Стояли с вызывающей уверенностью, или же расслабленно лежали, сидели то раскованно, то изображая игривую невинность. — Ты рисуешь только девушек? — поинтересовалась Лекса, не отрывая взгляда от картин. — Да, — ответила Костиа, взглянув на Лексу. — Нравится?       Лекса посмотрела ей в глаза и мягкой улыбкой ответила: — Да.       Костиа сделала небольшую паузу, прежде чем предложить: — Хочешь стать моей натурщицей?       Лекса опешила от неожиданного вопроса, растерялась: — Я тоже должна буду раздеться?       Костиа по-доброму усмехнулась: — Не должна. Всё только по желанию. Но я рисую только наготу. Решение уже за тобой.       Лекса отвела взгляд на картины. Она была взволнована, может даже напугана. Кровь приливала к голове, заставляя мысли судорожно кишеть в ней. — Я не тороплю тебя с ответом. Ты можешь подумать, а потом скажешь мне, что решила. — Я решила, — твёрдо ответила Лекса и сама удивилась этому. — Я готова.       Костиа довольно улыбнулась: — Рада это слышать. Тогда мы договоримся о следующей встрече, когда дома никого не будет.

***

      Об этой бунтарской вылазке родители не узнали, Лексе удалось не привлечь их внимания к своему отсутствию. Она так странно легко себя ощущала, когда возвращалась домой. Словно железные оковы пали на несколько минут, и ничто её больше не отягощало. Она даже почему-то не боялась возможных последствий, если вдруг будет поймана на побеге из дома, хоть и полностью осознавала, что эти последствия будут страшны. Но в эти недолгие минуты свободы она чувствовала себя так, будто это стоило того. Любой риск стоил того, чтобы испытать эти ощущения. Лекса даже удивилась, как, оказывается, бывает прекрасно жить. А ведь раньше её подобные мысли никогда не посещали. Она не испытывала искренней радости от того, что просто живёт на этом свете.       В школе они с Костией иногда общались. Иногда — потому что Костиа так же общалась со своими прежними друзьями, в компанию которых она приглашала и Лексу, но та отказывалась. Но несмотря на это, Костиа всё же успевала уделить персональное внимание и ей. В один из дней до Лексы дошёл слух, что Костиа снова настучала по лицу какой-то девчонке. Удивительно, как это ещё не дошло до преподавателей. Но однажды это может случиться. Хотя не сказать, что драки в школе редкость.       Встретившись с девушкой после школы, Лекса решила поднять насущный вопрос на обсуждение: — Ты снова подралась? — Да. Так получилось. — И как это у тебя так получается? — иронично произнесла Лекса с улыбкой. — Не знаю. Не я провокатор. — Что случилось? Снова парня не поделили? — Не важно, — отмахнулась Костиа и отвела взгляд.       На неё это было не похоже. Она всегда говорит прямо, ничего не утаивая. Лекса сделала вывод, что в этот раз ситуация, спровоцировавшая драку, была для Костии серьёзной, возможно, даже задела её. Ведь в прошлый раз девушка не была такой подавленной, относилась к этому так легко, будто каждый день разбивает по пару носов. — Ты мне не доверяешь или просто не хочешь говорить? — мягко уточнила Лекса, и не пытаясь давить.       Костиа протяжно выдохнула, недолго помолчав, решила признаться: — Одна сука слишком высокомерно отзывалась о тебе. Зашла тема о том, что ты была на моей вечеринке. Это всех так удивило. И некоторые просто не могут держать свои мерзкие домыслы при себе. — Ты подралась из-за меня? — удивилась Лекса. — Я не хочу, чтобы они считали, что могут в присутствии меня обсуждать тебя в таком свете. Думаю, я доходчиво это обозначила.       Лекса не смогла сдержать улыбки. Она и подумать раньше не могла, что кто-то будет готов так рьяно её отстаивать. Не уж то она столько значит для Костии, или же та просто такая? Со всеми, не только с ней. Боевая. Готова защищать не только себя, но и других. Сильная, но добрая. Такой она была в глазах Лексы. Необычная. Удивительная. — Ты же не передумала стать моей натурщицей? — уточнила Костиа. — Не передумала, — уверенно ответила Лекса, хоть и на самом деле она металась в сомнениях последние дни. Осмысливая, на что вообще согласилась, как она на это решилась, правильно ли это. Но после всех сомнений, она решила — слушать себя. Выкинуть из головы чужие голоса, не думать больше о том, что бы сказали родители. Она решила услышать, что хочет она сама. А она хотела свободы. Хотя бы временной, эфемерной. Хотя бы иногда.       И снова Лекса оказалась у неё дома. При свете дня и свободным от толпы дом выглядел по-другому. Он выглядел уютней, просторнее. На заднем дворе через большие окна Лекса увидела бассейн, какой видела только на фотографиях отелей. Девушки поднялись на второй этаж и направились в студию. Костиа предложила Лексе для её комфорта зайти за ширму и раздеться, а сама стала готовить холст и акрил. Как только Лекса разделась догола, она вышла из-за ширмы, и Костиа пробежалась по её телу оценивающим взглядом, но оценивала она предстоящую работу. Наверное. Лекса не совсем понимала, как себя чувствует. Она никогда ещё не представала голой перед кем-то, потому её смущала эта ситуация, но желания одеться и убежать не возникало. — Становись сюда. Здесь хорошо свет ложится, — курировала Костиа. Лекса встала там, где указала девушка. Но замешкалась, когда ей было нужно принять какую-то позу. Она это не умела и не любила. Её было даже сложно заставить фотографироваться. — Прими позу, какую хочешь, а я, если что, скорректирую. — Может, уже начнёшь корректировать? — беспомощно попросила потерянная Лекса.       Костиа улыбнулась, поняв её без разъяснений. Девушка подошла к Лексе, попросила сесть её на мягкий пушистый ковёр на полу, что Лекса и сделала, а после попросила: — Расслабься.       Костиа взяла её руку за локоть, отвела её назад и поставила на пол, чтобы Лекса опёрлась на неё. После девушка стала устанавливать положение ног Лексы, беззастенчиво касаясь её. Лекса старалась расслабить тело, но внутри была сжата смущением. Костиа была так близко, трогала её тело, а Лекса не знала, куда деть свой взгляд от неловкости. После руки Костии переместились на её талию, девушка чуть наклонила её вперёд. Кожа под её руками возгоралась. Лекса боялась, что она ощутимо вздрагивает и может этим выдать своё волнение. Костиа отошла на пару шагов назад и оценила со стороны её позу. После она снова приблизилась и поправила Лексе волосы. Её ловкие, тёплые пальчики так приятно, почти невесомо проходились по волосам, цепляя скулы или плечи.       Костиа вновь рассмотрела её лицо, уже не отстраняясь, и с улыбкой прокомментировала: — Встали соски. Это хорошо. Это будет красиво.       Лекса смущённо прикрыла глаза и поджала губы, на что Костиа весело хмыкнула и подбодрила её: — Расслабься. Это естественно.       Костиа отошла к мольберту, села перед ним на стул, приступая к творению, параллельно усмехнулась: — Но со временем, тебе придётся пощипать себя за соски, чтобы вернуть эффект.       Это снова вогнало Лексу в краску, и она скованно улыбнулась: — Ну хватит.       Костиа рассмеялась: — Если хочешь, я это сделаю. — Занимайтесь творением, художник. — Я хочу, чтобы ты раскрепостилась и отбросила стеснение. Такого тела нельзя стесняться. Я тебе запрещаю.       Костиа рисовала чуть больше часа. И это время они говорили о чём-то отвлечённом. Лекса и подумать не могла, что позировать будет так утомительно. Казалось бы, просто сидеть и ничего не делать. Хоть отдохнуть от бесконечных дел можно. Но на отдых это совсем не тянуло. Костиа, отложила краски, как закончила, и сказала: — На сегодня хватит. Не буду тебя так долго мучить. Для того, чтобы картина была готова, нам понадобиться ещё несколько встреч. — И она шутливо дополнила: — Если ты только не сбежишь от меня.       Лекса размяла затёкшее тело и пошла одеваться. Костиа тем временем навела порядок, убрала картину, которую отказывалась показывать, пока та не была завершена. — У тебя ещё есть время? — спросила Костиа. — Только полчаса, — ответила Лекса, выходя из-за ширмы, одевшись. — Пошли отдохнём тогда, — предложила девушка. — В следующий раз можешь взять с собой купальник. Мы могли бы насладиться плесканием в бассейне, пока ещё погода позволяет. — У меня нет купальника, — произнесла Лекса, несколько стыдясь в этом признаваться.       Костиа опешила: — Нет? Ты не бываешь на пляже? — Мы в такие места не ходим. — Ты и плавать не умеешь? — Умею. В детстве я ходила в общественный бассейн на плавание.       Костиа позвала девушку за собой, привела её в свою спальню, из которой они попали в гардеробную. — У меня есть несколько купальников. Выбери, какой тебе больше подойдёт. — Нет. Извини, я не могу, — стушевалась Лекса. — Вот эти два я ни разу не надевала. Выбери из них. — Не в этом дело. Как-то неудобно. — Да ладно тебе, — подбодрила её Костиа. — Хватит париться. А то отправлю тебя в бассейн голой. Меня-то ты уже не удивишь, что не скажешь о моих родителях, которые могут вернуться в любой момент.       Лекса с улыбкой согласилась. Купальники Костии для неё были слишком экстравагантными и откровенными, потому Лекса выбрала самый сдержанный из них терракотового цвета. Грудь Костии была немного побольше, но верх купальника был на завязках, а обхват бёдер у девушек был приблизительно одинаковым, потому купальник на Лексу хорошо сел. Когда Лекса показалась перед Костией в купальнике, та довольно заулыбалась. — Тебе идёт этот цвет. А если бы ещё красный на тебя надеть, — Костиа мечтательно прикусила губу. — Нет-нет. Это и так… почти красный.       Девушки нырнули в воду. Сначала каждая ныряла отдельно друг от друга, потом Костиа стала брызгаться в Лексу водой, и девушка ответила ей тем же. Они смеялись, словно дети, увлечённые глупыми шалостями. Лекса в этот момент забыла обо всех тягостях, о запретах, что надоедливо всплывали в её голове голосом матери, даже когда Лекса позволяет себе их нарушать. Но ей всегда было сложно заткнуть свою совесть, та ещё имела над ней власть. Но в эти минуты Лекса не слышала её. Они ничего не слышала, кроме собственного смеха и смеха Костии.       Несколькими минутами спустя подошёл дворецкий и принёс пару стаканов коктейлей. Поставил их рядом с краем бассейна, и Костиа его поблагодарила. После чего пригласила Лексу подплыть ближе к краю, заранее уверив, что коктейли безалкогольные. Девушки опёрлись о бортик бассейна, оставаясь в воде, стали наслаждаться сладким фруктовым вкусом напитка. Лекса не верила, что всё это с ней происходит. Это вроде бы простые мелочи, многим очень доступные — свободно проводить время, делать то, что хочется, наслаждаться жизнью — но для Лексы это было целое приключение. Она расслабленно улыбалась, нежась под ласковыми лучами солнца. — Почему ты обычно такая скованная? — вдруг поинтересовалась Костиа, с интересом за ней наблюдая. — Ты спрашиваешь меня об этом, после того, как я позировала тебе голой? — усмехнулась Лекса. — В этом и дело. Ты не такая по своей сути. Я вижу в тебе уверенность, смелость, твёрдый стержень. А ты это будто бы где-то в глубине зарыла. Скрываешься от людей, держишь их на расстоянии. Всё время одна, не заводишь друзей. — Сейчас я не одна. — Не уклоняйся от ответа. Если не хочешь это обсуждать, то так и скажи.       Лекса выдохнула, мрачно задумавшись. Но её молчание продлилось недолго: — Мне сложно ответить тебе на этот вопрос. Ты видишь во мне стержень, а я вот не вижу. Я живу, как могу, как умею. Но в последнее время я всё чаще задумываюсь, а хочу ли так? И если не хочу, то как по-другому? Я застряла в неопределённости. — Твоя семья очень строгая, да? — выдала Костиа с удивительной наблюдательностью. — Родители очень набожные люди. И да, в нашей семье правит строгий порядок, который нельзя нарушать. Уже даже существует чёткий план всей моей жизни, который создала для меня мама.       Взгляд Костии наполнился сочувствием: — Ты же понимаешь, что ты не обязана следовать этому плану? — У меня другого нет. Я сама не знаю, чего хочу. — Его и не должно быть, Лекса! — эмоционально выругалась Костиа, без раздражения, лишь пытаясь достучаться, помочь. — Ты имеешь право не знать, что делать со своей жизнью. Да хоть просрать её к чертям! Это твоя жизнь, ты имеешь полное право распоряжаться ею так, как хочется тебе! Только тебе! У твоей матери есть своя жизнь, вот пусть и проживает её, как хочет. Она же пытается прожить твою за тебя. Не позволяй ей это!       Лекса смотрела на девушку, задумавшись о её словах. Костиа так упорно пыталась её отстоять даже у её собственной бестолковости. Ей было очень не всё равно. Этот разговор прервал звук будильника на телефоне, который Лекса поставила специально, чтобы не проворонить время, когда надо будет идти домой. — Мне уже пора, — сказала Лекса и вылезла из бассейна, на что Костиа безнадёжно закатила глаза. Вдруг Лекса выругалась вслух на саму себя: — О нет, волосы мокрые. Чем я думала?       Костиа следом вылезла из бассейна и позвала девушку за собой: — Пойдём в дом. У меня мощный фен, высушит за пять минут твои волосы.

***

      В последующие дни девушки стали общаться теснее. Лекса не могла приходить домой к Костии каждый день, из-за того, ей всё время нужно было придумывать весомую причину, объяснение для матери, где она находится. Потому рисование картины затянулось на месяц. Лекса впервые лгала матери, но делала это отлично. Может, её ложь удавалась как раз потому, что Лекса не разу не подрывало доверия родителей. По началу ей было очень совестно, но от соблазна всё это продолжать, поступать иначе она не могла. Её жизнь заиграла новыми красками — хоть какими-то красками, кроме чёрно-белого. Лекса училась не делить мир, людей и их поступки на «хорошее» и «плохое». Ведь всё, чем занимается она сейчас — «плохо», в глазах Бога. А вернее в глазах её родителей, которые уверены, что слушают голос Бога и ведут праведную жизнь по его божьим законам. А Костиа — вообще бы являлась сплошным воплощением Дьявола, по их мнению, если бы они её узнали. Так что, границы в голове Лексы постепенно размывались. Потому со временем она смирилась со своей ложью родителям.       Сегодня они снова договорились с Костией о встрече у неё дома. Это должен был стать заключительным днём работы над картиной. Лекса была в предвкушении наконец увидеть её, сгорала от нетерпения. Но сначала ей нужно было забежать домой, а потом сослаться на школьное мероприятие в библиотеке, которое Лекса ну никак не может пропустить. Со школы за ней увязался Дэн и принялся её провожать, хоть Лекса этому была и не рада. — Что тебе надо? — Я знаю, вы с Костией в последнее время стали дружны. Я хотел бы спросить, что она говорит обо мне? — Она не говорит о тебе, — со скрытой насмешкой ответила Лекса. — Совсем? — искренне удивился парень, что Лекса предпочла проигнорировать. — Ну что-то же она должна была сказать. — Правда? — продолжила глумиться девушка. — Странно, что не сказала.       Почти у самого дома Дэн схватил её за руку, вынуждая остановиться: — Подожди. Ты не могла бы её аккуратно спросить обо мне?       Лекса раздражительно выдохнула: — Я ничего у неё спрашивать не буду. Отстань ты от неё. Ты же видишь, что не интересен ей. Где твоя гордость? — Я добьюсь её. Вот увидишь, — уверенно заявил он. — Ага. Скорее, ты однажды добьёшься разбитого носа. Её лучше не доводить. — А ты, может ревнуешь, да? — усмехнулся Дэн. Лекса на мгновение замешкалась, и сама задумавшись над этим вопросом. Ревнует ли она? Если нет, то почему этот Дэн так бесит. Как и его внимание к Костии.       Увидев, что Лекса замерла в нерешительности, Дэн самодовольно произнёс: — Нравлюсь я тебе? Чего сразу не сказала? Ты тоже ничего такая.       Лекса не сразу сообразила, о чём он, но потом резко включилась и кинула в него уничижительный взгляд, посмотрев, как на последнего придурка. А после развернулась и пошла в дом, решив, что он не стоит того, чтобы тратить на него и секунды своего времени.       Девушка поздоровалась с родителями, а после сразу же направилась в свою комнату, чтобы закинуть портфель и переодеться. Как только она зашла в комнату, следом за ней зашла мать, с порога бросившая в неё гневный взгляд. — Что за парень тебя провожал? — требовательно задала вопрос мать. — Он из школы. Он сам увязался за мной. — Ты решила, что можешь гулять с парнями? Выросла? — жестко хлестала словами мать. — Я же говорю, он сам увязался. Он расспрашивал про мою одноклассницу. Она ему понравилась, и это не взаимно. — Ты за дуру меня держишь? Я видела, как он держал тебя за руку. — Тогда ты видела, как я эту руку выдернула. — Думаешь, я ничего не понимаю? За последний месяц у тебя столько было дел. Ты всё время где-то пропадаешь. Теперь тебе хватило наглости показаться с ним возле дома. Чтобы все соседи могли посмотреть, в кого превратилась моя дочь! — В кого? — выкрикнула Лекса, полным горечи и обиды голосом. — В кого я превратилась, мам? — В распутную, беспринципную девушку, — с презрением прыснула мать. — Ты должна занимать своё время учёбой, а не мыслями о мальчиках. Или ты хочешь пойти работать на панель? Стать такой же падшей, как твои одноклассницы? Вот с кого ты стала брать пример? — Я не думаю ни о чём, кроме учёбы и служения Господу, — старательно выровненным тоном произнесла Лекса, запирая глубоко в себе пренебрежение и злость. Ей только хотелось побыстрее отвязаться от матери. А иначе, кроме как сказать то, что она хочет услышать, было нельзя. — Снимай трусы, — приказала мать. — Что? — опешила Лекса, округлив глаза от шока. — Я сказала, снимай трусы!       Лекса прожгла её взглядом, и с нескрываемым раздражением резко стянула с себя бельё, оставаясь в юбке. Мать вырвала их из рук и стала рассматривать, выискивать. Лекса опустила взгляд от стыда, от мерзости, от боли. Её горло раздирали слёзы, но Лекса не позволяла им выйти наружу. Ей хотелось провалиться под землю на месте, чтобы всего этого не видеть.       Бросив бельё на кровать, мать строго высказала: — Ты под домашним арестом с сегодняшнего дня. Выходить будешь только в школу и на дополнительные занятия. Завтра мы поедем с тобой к гинекологу. А пока посиди в своей комнате.       Мать вышла, заперев дверь за собой. После чего Лекса забилась в беззвучной истерике, в молчаливых рыданиях, в немом крике. Обида душила её и рвала на части. Так сильно, что ей хотелось взять лезвие и вспороть себе вены. Даже не для того, чтобы отомстить матери. А просто от невозможности вынести всю боль и унижение.       Уже успокоившись Лекса написала Костии сообщение, что не сможет прийти. Костиа ответила: «Тогда в другой раз». Лекса понимала, что другого раза не будет, но написать об этом Костии не смогла. Она вообще не понимала, как будет ей это объяснять. Она бы ни за что не хотела никому рассказывать о случившемся сегодня. Лекса пролежала на кровати, долго пялясь в стену. Её даже не позвали на ужин. Она была заперта в своей комнате и дожидалась, когда этот чёртов день закончится. Завтра будет не лучше, но она хотя бы сможет выйти из этих стен, когда пойдёт в школу. Дома оставаться совершенно не было сил. Теперь это не дом, это её тюрьма.       Ночью Лекса не могла уснуть. Собственные мысли издевались над ней, не оставляя в покое. Было горько от мысли, что она подвела Костию. Что та так и не сможет закончить картину. А ведь оставался всего один день. Уже сегодня картина могла быть завершена. Почему именно сегодня долбанный Дэн решил испортить ей жизнь?       В голове всплыли слова Костии: «Она пытается прожить твою жизнь за тебя. Не позволяй ей это!» Решение ворвалось в мысли, как щелчок, как вспышка. Лекса решила, что они закончат картину, во чтобы то ни стало. И пока её самоуверенность была в полной боевой готовности, Лекса решила сделать это прямо сейчас, незамедлительно. Мать не подумала о том, что её дочь может вылезти из окна со второго этажа. А ведь Лекса это делает не в первый и, возможно, не в последний раз.       Уже стоя у дома девушки Лекса ей написала, зная, что Костиа поздно ложится спать, и видя её онлайн в сети. Костиа вышла из дома и была очень удивлена её внезапному и столь позднему визиту: — Ты чего здесь так поздно? — Прости. Я, наверное, зря… — Нет. Я рада тебе в любое время. Просто, это заставляет немного волноваться. У тебя всё хорошо? — Я приехала закончить картину. — В двенадцать часов ночи? — удивилась девушка. — Ты говорила, что не спишь до двух. — Но ты ведь рано ложишься. — Мне было жаль, что у меня не получилось приехать. Поэтому я приехала, когда смогла.       Костиа растерянно улыбнулась: — Не стоило, Лекса. Мы вполне могли сделать это в другой день. Это же не горит. — В другой день у меня тоже не получится. — Что-то случилось, да? — поняла Костиа. — Я пока не могу рассказать. Давай приступим, если ты можешь, конечно. — Естественно, я могу. Как тебе откажешь, когда ты в двенадцать ночи примотала? — отшутилась она.       Костиа негромко включила музыку и приступила к рисованию. Лекса наблюдала за тем, как она работает. Но мысленно она возвращалась в тот самый момент, который так ненавидела. Чувствовала себя растоптанной, уязвлённой, униженной собственной матерью. Так хотелось закрыть глаза и забыть обо всём. Вычеркнуть из памяти, словно бы ничего и не было. Но ей придётся жить с этим воспоминанием, как-то с ним мириться. Всё, что Лексе оставалось — это смирение. Это ненавистное смирение, которое она волочит за собой всю жизнь, и оно всё тяжелее с каждым разом. — Ты сегодня очень грустная, — подметила Костиа, которая поглядывала на свою натурщицу. — Уверена, что хочешь закончить картину сегодня? — Уверена, — твёрдо ответила Лекса. — Я ни в чём так не уверена, как в этом.       Костиа улыбнулась самой печальной улыбкой. Продолжая водить кистью по холсту, она произнесла: — Однажды ты станешь величайшей и независимой девушкой, несмотря ни на какие оковы. Я вижу это в тебе. Это вырастет в тебе и окрепнет — твоя вера в себя. И я в этом уверена.       «Мне кажется, это произойдёт только благодаря тебе,» — подумала Лекса. Ведь только с Костией она обретала всё то, что та в ней видит. — Картина готова, — сказала Костиа, с гордостью глядя на холст. — Можешь смотреть.       Лекса поднялась со своего места. В этот раз для неё рисование прошло на удивление быстро, она не заметила времени. Подойдя к мольберту, Лекса взглянула на холст. Она застыла, разглядывая картину, поражённая результатом. Костиа передала её на холсте, словно взяла её частичку души и поместила в картину. Её — такую открытую, как никогда свободную, уверенную, не стесняющуюся своей наготы, не боящейся совершить безумный или неправильный поступок, не боящейся осуждения Бога или родителей, не боящейся быть такой, какая она есть.       С её глаз потекли слёзы, от избытка горя и радости, от счастья быть такой хотя бы на портрете, от тяжести, что не может быть такой на самом деле. — Это прекрасно, — полушёпотом выдохнула Лекса, не отрывая взгляда от себя Другой.       Костиа посмотрела на девушку, удивившись её реакции: — Тебя так растрогала моя картина? — Да. Ты очень талантлива.       Тогда растрогалась и Костиа. Она встала перед Лексой и протянула ей руки: — Можно я тебя обниму?       Лекса позволила себя обнять, положила голову ей на плечо, мягко коснулась её спины, погружаясь в тепло её рук и сердца.       Когда Костиа отпустила девушку, то посмотрела ей в глаза и с улыбкой на губах произнесла: — Спасибо за такое рвение к искусству. Даже посреди ночи.       После Лекса ушла за ширму и оделась. Ей так не хотелось возвращаться назад. Хотелось найти хоть какой-то повод, чтобы задержаться. Но картина закончена, а на улице ночь, и Лекса не могла позволить себе так наглеть. Лекса вышла вновь одетой, Костиа к тому времени уже заканчивала наводить порядок. — Что ты делаешь со своими работами дальше? — спросила Лекса. — Держу в своей коллекции или же продаю. — Эту же ты не станешь продавать? — Нет, конечно. Я и не смогу без твоего письменного разрешения. По крайней мере, законно.       Между девушками повисло молчание, в котором каждая не знала, чем его заполнить, учитывая странные обстоятельства их сегодняшней встречи. — Тебе нужно домой? — спросила Костиа. — Я не хочу возвращаться домой. — Никогда? — Да. — Ровно ответила Лекса. — Но всё же придётся вернуться. — Ты можешь переночевать у меня, если хочешь.       Лекса, недолго обдумав, уверенно сказала: — Хочу. Но до утра мне нужно будет уже быть в своей комнате. — Как скажешь, золушка, — с улыбкой ответила девушка.       Лекса вновь попала в спальню Костии. Девушки легли на кровать рядом друг с другом. Комнату освещал тусклый свет прикроватной лампы, но этого было достаточно, чтобы видеть лица друг друга. Лекса молчаливо смотрела в потолок, в то время как Костиа беззастенчиво рассматривала её. — Не готова ещё мне раскрыть свои тайны? — мягким голосом спросила Костиа.       Лекса перевела взгляд на её лицо, любовалась ею, и это было всё, о чём она хотела думать сейчас. — Ты удивительная девушка, Костиа. Ты так много делаешь для меня, просто существуя на этом свете.       Девушка поднялась на локте над Лексой, устремив в неё прямой, напористый взгляд. — А я хочу ещё больше, — выронила откровенные слова Костиа. — Больше делать для тебя.       Лекса не успела даже осознать смысл этих слов, как Костиа накрыла её губы своими. Лекса её поцелуй ощутила, как лёгкий ток по венам, внезапно ожила, вдохнув полные лёгкие воздуха. Она бросилась в этот поцелуй уверенно, жадно, взахлёб. Прижала к себе Костию нежно и страстно, и потому Костиа стала действовать более раскованно. Лекса целовалась впервые, но с Костией это было так легко, что Лекса очень скоро начала вести. Их жаркий поцелуй, размашистые вдохи и выдохи рот в рот, нежная борьба языков, словно в интимной танце, бросал в пот, в жар, одежда стала казаться лишней. Лекса полезла руками под майку девушки, огладила живот, взяла в руку её грудь. Костиа накрыла её руку своей, сжала, и тем самым ладонь Лексы крепче стиснула её грудь, как мячик. А после она опустила руку Лексы под свои шорты, проникая ею в свои трусы. Лекса коснулась пальцами её вагины, чувствуя, какая она там горячая, влажная. — Ты станешь моей наставницей? — с улыбкой выдохнула Лекса ей в ухо. — Я ожидала, что ты девственница, — усмехнулась Костиа. — Но тем круче. Ведь главная недотрога школы сегодня станет моей. — Не уверена, на счёт меня, но ты моей станешь, однозначно. — Ах вот значит как? — хмыкнула со смехом Костиа. — Я хочу доставить тебе удовольствие. Научи меня, как это сделать, — произнесла Лекса, снимая с девушки майку и спускаясь поцелуями по её шее, а пальчиками массируя клитор.       В эту ночь девушкам было совсем не до сна. Они ласкали тела друг друга губами, языками. Лекса просила не входить в неё пальцами, помня о предстоящем походе к гинекологу с матерью, обещая потом всё объяснить. Но даже это не омрачало их страсти. Лекса училась доставлять удовольствие девушке, и когда у неё получалось, она наслаждалась сама. Доводила Костию до несдержанных стонов, лаская её пальцами и языком, чувствуя себя такой развязной и кайфуя от этого. Даже если за это ей придётся гореть в аду, она всё равно сделала бы это хоть тысячу раз.

***

      С тех пор у Лексы началась другая жизнь. Они с Костией сблизились и влюбились в друг друга до беспамятства. Мать со временем успокоилась и не так сильно контролировала Лексу, хоть и контроль не ушёл совсем. Девушки не могли проводить вместе время слишком часто и много, но Лекса находила возможность встретиться, выкрутиться из надзора матери, что-то придумать. Иногда так же сбегала, хоть это и было очень рискованно. Но ради Костии она была готова на любой риск. Они гуляли вместе, ходили в кино, тайно целовались в школе, занимались сексом у Костии дома. Они знали все секреты друг друга, Лекса познакомилась с родителями Костии, которые, возможно, догадывались об истинных отношениях между девушками, но всегда радушно принимали Лексу. Они были приятными в общении людьми, да и Костиа ничего плохого о них никогда не говорила. Пока Лекса находилась с Костией, в её мире, она забывала обо всём, что происходит в своём. — Если бы сейчас твоя мать знала, что ты вместо дополнительного занятия по биологии, торчишь у меня дома, — усмехнулась Костиа. — А если бы она узнала, чем именно я занимаюсь у тебя дома, она бы поседела, и наверняка бы заперла меня в какой-нибудь монастырь, — поддержала Лекса с улыбкой. — Ты извини, но мамаша у тебя долбанутая. — Ты права. И тебе не за что извиняться. — Поскорее бы нам достигнуть восемнадцати, чтобы ты могла не зависеть от своей семейки. Тогда бы мы могли быть вместе постоянно, — мечтательно делилась Костиа. — Или вообще вдвоём переехать куда-нибудь, кататься по миру. Я бы рисовала и продавала картины. А ты бы… Чем бы ты хотела заниматься? — В последнее время я заинтересовалась журналистикой. В тайне от мамы я читаю основы журналистики и разные статьи. — Увау. И о чём ты хочешь писать?       Лекса бросила в девушку игривый взгляд и ответила: — Об обворожительных молодых художницах. — Оу, точно. Мы могли бы быть полезными друг другу. Твоя мать и журналистику считает «дьявольской» профессией? — Разумеется. Она терпеть не может СМИ и телевидение в целом. Там же столько разврата. — И ты не планируешь ей говорить, что не собираешься поступать на медицинский? — Нет. Это лишь приведёт к бесконечному скандалу и моральному давлению с её стороны. Мне проще сделать вид, что я с ней согласна, а после сделать по-своему. — Какое коварство! — рассмеялась Костиа. — Только я думаю, это может положить конец нашему общению. Но, кажется, иного выхода нет, — с тяжёлой грустью выдохнула Лекса. — А ты ещё хочешь общаться с ней? — Всё-таки она моя мать. И, на самом деле, мне бы очень хотелось, чтобы мы были… семьёй. Просто обычной семьёй. Такой, как твоя. Я так мечтаю уже покинуть эту тюрьму и выйти на свободу. Но вместе с тем, пробирает тоска от мысли, что тогда мне придётся потерять нашу связь. Даже такую паршивую связь. — Может быть, со временем она поймёт, что не права? — Ты плохо знаешь мою мать. — Да я её вообще не знаю. И я этому даже рада, — усмехнулась Костиа. — А с отцом как обстоят дела? — На счёт него не знаю. Он не так лезет в мою жизнь, но он поддерживает маму во всём и считает, что она всё делает правильно. Эйдена тяжко оставлять. Они ему жизнь испортят, как и мне. — В общем! — воскликнула Костиа и взяла лицо Лексы в руки, посмотрев ей в глаза. — Не раскисай. У тебя есть я. Вместе мы всё выстоим. Я не дам тебе пасть духом. Всегда подхвачу. — Я и не сомневаюсь в этом, — с улыбкой произнесла Лекса, с нежностью посмотрев ей в глаза. — Я так люблю тебя, милая.       Костиа засияла улыбкой и приблизилась к её губам, чтобы поцеловать, перед этим прошептала ей прямо в губы: — Я тоже люблю тебя.

***

      История их любви была очень красивой. Лекса думала, такое бывает только в фильмах, или, по крайней мере, подобного точно не произойдёт с ней. Она ведь никогда не испытывала тяги к парням, а когда кто-то спрашивал её, есть ли у неё отношения, или когда мать говорила о обязательности замужества, Лексу передёргивало от отвращения от одного только представления себя рядом с мужчиной. Она не понимала почему. Поняла только, когда встретила Костию. Но приняла свою сексуальность довольно легко, её это не пугало. Всё будто бы произошло само собой, а Лекса просто позволила этому произойти. И она была так счастлива. Она ждала, когда её жизнь станет совсем другой, когда ей не придётся больше ни перед кем притворяться, играть роль хорошей дочери, поддерживать замашки матери.       На день рождения Костии Лекса подарила ей букет белых анемон. Костии они так понравились, что она сделала себе татуировку с этим цветком на запястье. Костиа водила Лексу по картинным галереям, и однажды купила ей билет на лекцию по журналистике. Лекса помогала девушке подтянуть пару предметов в школе. А Костиа научила её кататься на роликах. Лекса принимала участие в некоторых творческих перфомансах Костии. Например, когда Костиа рисовала нетоксичной краской на голом теле своей девушки, вырисовывая разные узоры. Это так возбудило девушек, что они решили дополнить в своё искусство естественного каламбура, экспрессии. После страстного секса в краске были обе, все линии смазаны, цвета перемешены в беспорядочном хаосе.       Это были самые счастливые полгода в жизни Лексы.       После весенних каникул в марте Костиа вернулась из Лос-Анджелеса, куда часто любила летать в свободное от школы время. Лекса дожидалась её в Сиэтле. Для неё неделя без любимой длилась чуть ли не вечность. Но Костиа вернулась немного другой, более отстранённой, а в чём было дело, Лекса понять не могла. Когда Костиа закурила марихуану, Лекса будто бы невзначай спросила её: — Ты давно куришь травку? — Где-то год, но так иногда. — М-м, — безэмоционально промычала Лекса. — Почему раньше не рассказывала? — О чём рассказывать? Каждый второй в школе курит. Тем более, она легальна. В собственном доме курить траву закон мне не запрещает. — Просто мне кажется странным, что я этого о тебе не знала. — Твою мать! — выругалась Костиа. — Я не посчитала это важной информацией, потому и не сказала. Или ты такая же снобка, как твоя мамаша? Будешь мне запрещать? — Прекрати, Кости. Я тебе ничего не запрещаю, — ровным тоном произнесла Лекса, хоть её и задело сравнение с её матерью. Было неприятно, что Костиа может себе позволить во время конфликта затронуть тему её отношений с семьёй. — Что тебя нервирует? — мягко поинтересовалась Лекса. — Не знаю, — отмахнулась Костиа, но после всё же сказала. — Меня раздражает, что мы вынуждены видеться от случая к случаю, когда у тебя получится вырваться из дома. Что мы должны прятаться от твоей матери. Ты всё-таки свободный человек. Ты можешь общаться с кем-то, видеться, гулять, а ты потакаешь её хотелкам. Она относится к тебе, как к своей вещи, а ты будто и не против. — Я же говорила, что мой протест сделает только хуже. Она начнёт сильней контролировать, закрывать меня в комнате, и мы вообще видеться будем ещё реже. Я не могу ничего изменить, пока зависима от неё. Законом зависима, Кости. — Подай на неё в суд, — решительно бросила Костиа. — Я оплачу тебе адвоката. Может, так до неё дойдёт. Или, может, её в психушку наконец упекут. Но это ненормально. Сколько это будет продолжаться? Ещё полтора года? Я уже устала от этого. — Я так не могу, — безнадёжно выдохнула Лекса. — Что, значит, не могу? А она может? Ей, значит, можно вести себя как сука, а тебе нет? — злостно прошипела девушка. — Ты не понимаешь. У меня есть брат. Я не хочу, чтобы это навредило ему. — Да ему ничего не навредит больше твоих долбанутых предков! Лучше уж в сиротский дом отправится, чем с такими жить. — Кости, хватит! — Это тебе хватит их жалеть! Себя пожалей. Ты не обязана жертвовать своей жизнью ради кого-то. — Не жизнью, а всего одним с половиной годом своей жизни. Не так уж много осталось. — Эти полтора года — тоже твоя жизнь! Она происходит здесь и сейчас! Мне надоело оставаться наедине только два раза в неделю. Надоело, что я не могу на каникулы уехать вместе с тобой, что не могу тебя позвать с собой на вечеринку, что я могу видеться с тобой только в определённые часы. Мы в отношениях, а я всё время будто одна. Мы даже потрахаться нормально не можем, чтобы не думать о твоей мамашке! — Ты хочешь расстаться? — спросила Лекса с зажатым страхом в горле. — А ты хочешь? — Нет, очень этого не хочу. — Тогда зачем ты это говоришь мне? — ещё пуще разозлилась Костиа. — Для тебя твоя неадекватная семейка важнее меня? Ты готова будешь меня бросить ради них? — Нет, не готова. Ты для меня важнее всех. Но ты пойми, я не могу пойти на такой шаг. Я никогда не смогу себе этого простить. — Класс! — с иронией и злостью воскликнула девушка. — Она не может. А я могу быть девушкой солдата. Или даже заключённой. Ждать тебя ещё полтора года. Может, через полтора года тогда и встречаться начнём? А пока побудем отдельно друг от друга?       Она произнесла это с издёвкой и иронией, с упрёком, но не с истинным предложением. Лекса с тяжестью замолчала, загнанная в угол. Костиа сдалась: — Всё, иди домой, к своей драгоценной мамочке, чтобы она не ругалась. Я хочу побыть одна.

***

      Общение девушек стало холоднее, и это очень беспокоило Лексу. Она не знала, что ей делать. Рассматривать вариант, предложенный Костией, она не могла. Не смела даже допустить этой мысли. Но ей было страшно терять Костию. Если они вдруг расстанутся, это будет крах всего, всем мечтам и планам. Лекса обрела себя рядом с ней. Костиа была её глотком воздуха, который теперь перекрывают. Костиа чаще предпочитала общение с друзьями, вместо Лексы. Особенно со своей новой подругой Одри, к которой Лекса начинала ревновать. Она понимала, что Костиа так мстит, делает назло. Но как из этого выпутаться, не понимала.       В какой-то из дней Лекса стала замечать, что в школе многие ехидно поглядывают на неё, перешёптываются и посмеиваются. Она не могла понять причину повышенного внимания, пока ей на пути не встретился Дэн. Он так же неприятно заулыбался, увидев её, и не смог промолчать: — О, Лекса. А ты знаешь, я тот ещё художник. Рисую, как боженька. Просто непризнанный гений.       Лекса прожгла его взглядом и непонимающе спросила: — И что? — Ну, может, ты и передо мной разденешься. Я бы тебя с удовольствием… нарисовал.       Его слова влетели мощным ударом в голову. Она застыла на месте как прибитая, а после резко рванула, выискивая Костию.       Как только она нашла девушку в компании друзей, то отвела её в сторону, где их никто не услышит, и злостно высказала: — Зачем ты растрепала про наш рисунок? — Я ничего не растрепала. Ты с ума сошла? — Тогда откуда всем об этом известно?       Костиа виновато опустила глаза и собралась с мыслями, прежде чем признаться: — Ко мне приходила Одри, я показывала ей свои работы. Среди них была и картина с тобой. Я как-то не подумала её убрать. — Не подумала?! — вспыхнула Лекса. — Серьёзно, не подумала убрать, когда привела девчонку из нашей школы?! — И что в этом такого? — в ответ огрызнулась Костиа. — Это искусство, а не порнография. Какая разница, кто что говорит? — Для меня есть разница. Я не хочу, чтобы в школе обсуждали мои сиськи. — Тогда зачем соглашалась, раз тебе так было страшно, что это кто-то увидит? Или ты думала, я буду этот портрет в подвале держать? — Вот сейчас я жалею, что согласилась, — со злой горечью сказала Лекса.       В этот момент взгляд Костии стал колючим, уязвлённым, и она гневно высказала: — Да пошла ты!       Костиа развернулась и быстро ушла, оставляя Лексу. Лекса смотрела ей в след, едва ли сдерживаясь от слёз.

***

      Скармливая себя своей обиде и боли, Лекса провела весь день. Но решить вопрос было необходимо. Когда Лекса была дома, она позвонила Костии, чтобы всё с ней обсудить. Что сделано, то сделано. Назад уже ничего не вернёшь. Глупо было теперь из-за этого ссориться. Лекса хотела уладить этот конфликт, войти в её положение. Ведь она, действительно, должна была быть готова к тому, что кто-то однажды увидит эту картину, что Костиа не должна её прятать и бояться, что кто-то её увидит. Или же Лекса должна была обсудить с ней, чтобы Костиа спрятала эту картину, пока они не закончат школу. Она очень хотела обо всём поговорить, извиниться, но Костиа не взяла трубку.       На следующий день Костиа избегала её и игнорировала. Под конец учебного дня, Лекса уже не выдержала и хотела вырвать её из общества подруг, чтобы поговорить. Когда она подходила к их компании, девушки не видели её и потому спокойно её обсуждали, что Лекса смогла расслышать.       Одна из подруг Костии говорила: — Кто бы мог подумать, что эта монашка готова стянуть свою рясу ради искусства. А, может, не ради искусства, а ради тебя? Обтекает при виде тебя эта лесбуха, и из трусов выпрыгивает лишь бы тебя совратить?       Другая девчонка поддакивала: — Притворяется нетакусей, а сама пёзды не против полизать.       Костиа спокойно это слушала и даже насмешливо улыбнулась, находя это забавным. Лекса застыла от шока, и тут же её пронзила острая боль от этой улыбки, от того, что Костиа участвует в глумлении над ней, как чужая. У Лексы сорвало башню от ярости. Она подлетела к ним и с силой врезала Костии по лицу. Её тут же оттащили подруги Костии. Пока Костиа держала избитую щёку рукой и прожигала её взглядом, Лекса кричала ей в лицо: — Тварь! Какая же ты тварь!

***

      Сидя в кабинете директора, Лекса дожидалась родителей. Её так ломало изнутри, что было даже всё равно на то, что ей устроит мать. Ей на всё было плевать. Что будет с её жизнью. Она потеряла то единственное, что делало её жизнь прекрасной. Даже не потеряла. У неё это жестоко отняли. Растоптали, изрезали. Костиа открылась с другой стороны. Лекса и подумать не могла, что та может такой быть.       Мать прожгла Лексу взглядом, как только появилась в кабинете. Но перед директором она пыталась казаться невозмутимой. Отец тоже пришёл. Прямо не мог этого пропустить. — Ваша дочь избила одноклассницу прямо в стенах школы, — доносил директор. — Девочку из влиятельной семьи, что может доставить вам ещё больше проблем.       Лекса безучастно смотрела в стену, словно её это не касается. Мать старательно выровненным тоном произнесла: — Мы обязательно поговорим с ней дома и примем все меры, чтобы устранить любые проблемы. — Но это ещё не всё. По школе прошёл слух, что ваша дочь позировала перед одноклассницей для портрета, как бы так сказать, — директор попытался выразиться по тактичнее, — В стиле «ню». — Что это значит? — уточнила мать. — Совершенно голой.       Мать застыла с кривой гримасой на лице, едва ли сдерживая эмоции. Директор достал из стола какой-то лист и протянул его: — Вот это нашли на стене школы. Кто-то из учеников пытается таким образом задеть вашу дочь и опозорить её честь. Мы пока не нашли шутника.       Лекса поддалась вперёд, чтобы посмотреть. Там был какой-то постер с голой женщиной из похабного журнала, на лицо которой приклеили распечатанное фото лица Лексы, на лбу была надпись «Лесбуха», а сбоку подписано «Разденусь ради искусства и сделаю куни в подарок».       Мать взглянула на дочь и пронзила её взглядом насквозь. «О, чёрт. Как же я влипла,» — подумала Лекса.       Домой они добирались молча. Мать на публике всегда притворялась милой. Как только они попали за стены своего дома, мать вылила всю свою злость. Она стала размашисто бить пощёчинами дочери по лицу, по голове. Лекса закрыла голову и лицо руками, как могла, просто защищаясь, но не сопротивляясь. Мать со слезами злостно кричала: — Скотина! Дрянь! Мерзкая сука! Ненавижу тебя, тварина!       Это увидел Эйден, испуганно и жалобно закричал: — Мама, не надо! Не бей её, мамочка!       Отец не сразу вмешивался, но после всё же попытался унять жену, оттаскивая её от дочери, и попытался успокоить: — Пожалуйста, успокойся. Ты пугаешь Эйдена. — Я убью тебя! — не унималась мать. — Дрянь! — Марш в свою комнату, — приказал Лексе отец строго, но спокойно.       Лекса поднялась на второй этаж в свою спальню, села на кровать. Щека горела от первой маминой пощёчины, от которой Лекса ещё не успела закрыться, и горели руки от её ударов. Лекса чувствовала тугой узел внутри из эмоций. Её трясло, но почему-то она не могла вылить это наружу. Вся сжалась, закрылась. Она была вынуждена долго держать эмоции под контролем, так как находилась среди людей. И теперь ей требовалось время, чтобы избавиться от напряжения и суметь их выпустить. Через считанные минуты мать зашла в её комнату. — Как ты смеешь так позорить меня? Перед многими ты так раздеваешься? А потом, что? На панель пойдёшь? — Куда я пойду, касается только меня, — огрызнулась Лекса. — Это касается меня! Меня! Поняла? А не тебя! Я не для того тебя рожала, чтобы ты трусила своими гениталиями перед кем-попало. — А для чего ты рожала меня? Чтобы я была твоей удобной игрушкой и исполняла все твои желания? Я имею право сама решать, что мне нужно. Я могу общаться с кем хочу и когда хочу. Я могу выбрать профессию, которую я хочу. Я могу ожидать, что с моим мнением хотя бы будут считаться. Я вообще никогда не хотела быть врачом. — А кем ты хотела быть? Шлюхой? — Если я захочу, то стану шлюхой! — надрывно прокричала Лекса. — Да ты уже шлюха, — презрительно высказала мать. — Мне стыдно, что ты моя дочь. Если бы я знала, в кого ты вырастишь, то сделала бы аборт.       Мать ушла, громко хлопнув дверью. Лекса схватила рядом лежащую книгу и запустила ею в стену. Попала в Роберта, и тот отклеился от стены. Она навзрыд зарыдала, горько, отчаянно. Боль рвала её на части так безжалостно и жестоко. Лекса сползла на пол, упала на спину, извиваясь, словно от судорог. Дверь снова открылась и кто-то тихонько проник в комнату. К ней подполз Эйден и лёг рядом с ней на пол, крепко обняв сестру. — Эйден, ты почему не в кровати? — сквозь слёзы, хрипло спросила Лекса. — Я тихо убежал. — Мама будет тебя ругать, если увидит здесь. — Пусть ругает. — Мальчик нежно погладил Лексу по волосам и своим мягким, детским голосом стал успокаивать: — Не плачь. Ты хорошая. Мама сказала неправду. Ты очень хорошая.       От этих слов Лексе стало ещё больнее, но так это было ценно для неё сейчас. Она прижала брата к себе поближе: — Спасибо, малыш.       Он стал единственным её спасением. Только ради него одного ещё стоило жить. Его чистая душа светила ей, вместо солнца. Пока ещё его свет не погасил этот жестокий мир, он творил чудеса и был самым ценным из сокровищ. Со временем Лекса успокоилась. Эйден лежал на её груди, не желая оставлять её одну. — А что значит «шлюха»? — спросил брат. — Это очень свободная женщина, которая позволяет себе быть неправильной. И за это её все ненавидят. — А я тебя не ненавижу. Я тебя люблю. — Я тоже очень сильно тебя люблю, — с вымученной улыбкой произнесла Лекса, погладив его по голове.

***

      После мать полностью игнорировала дочь, делая вид, что её не существует. Лекса не то чтобы жаждала её внимания, но от её игнора становилось ужасно некомфортно и неприятно. Прокручивая слова матери в голове по сотому кругу, Лекса резалась о них, как в первый раз. Где-то в глубине души она надеялась, что мать остынет и осознает, что наговорила много лишнего и неправильного по отношению к дочери. Но этого не произошло.       В очередной раз, когда Лекса зашла на кухню после того, как семья уже поужинала, но не позвала её, хотя ужинать вместе было их обязательной традицией, девушка проглотила ком в горле и налила себе суп, сев за стол в одиночестве.       На кухню зашёл отец и, увидев дочь, спросил: — Ты помолилась перед едой?       Лекса бросила в него опечаленный взгляд и тихо ответила: — Мне некому молиться.       Отец понял её по своему: — Признавать свои грехи и просить у Бога прощения за них — непостыдно. Бог простит тебя и примет, если ты будешь честна с ним. — В отличии от моей матери. — Ты должна понимать, что всё, что она делает, будет лучше для тебя. Она желает, чтобы ты выросла достойной девушкой и прожила достойную жизнь. Это естественное желание для любого родителя. — Понятие о достойности у каждого своё. — Да. Есть люди, для которых тусовки, алкоголь, наркотики, беспорядочные половые связи — это норма. Неужели ты хочешь уподобляться им? — Это крайность, папа. Неужели вы всё видите только крайностями? Если я буду просто общаться с разными людьми, заводить друзей, если выберу профессию, что мне по душе, а не ту, что выберете для меня вы, от этого я не стану человеком недостойным. — Практика показала, что ты не в состоянии самостоятельно принимать правильные решения. Ты устроила драку в школе, разделась перед девушкой, легла с ней в постель. Ты пошла против Бога, против естественных законов природы и морали.       Лекса мысленно закатила глаза, плевалась от его примитивных рассуждений. — Чего вы от меня хотите? Чтобы я насильно заставила себя выйти замуж за мужчину, и тайно его ненавидела? Чтобы родила от него ребёнка и играла роль счастливой семьи? Чтобы я выбрала нелюбимую профессию и посвятила ей весь свой труд, ненавидя каждый день своей жизни? Чтобы и дома, и на работе меня преследовал ад, только потому что так будет правильно? — Мы хотим, чтобы ты поняла, что это не ад. Ведь всё зависит от твоего восприятия. Все так живут, и никто не страдает.       Лекса вытянула кривую улыбку, вымученную гримасу и иронично высказала, дрогнувшим от боли голосом: — Какой «удачный» пример для подражания — все. — Ты ищешь проблему там, где её нет. Твоя драма высосана из пальца. У тебя прекрасная жизнь, у тебя всё есть, и будет только лучше, если перестанешь идти наперекор родительской воли. Но ты всё это не ценишь. Юная, бестолковая. Думаешь, ты знаешь лучше, как надо. Но когда вытащишь голову из своих розовых мечт и столкнёшься с реальностью, со всеми проблемами, к которым тебя приведёт твоя долгожданная свобода, вот тогда ты поплачешь и вспомнишь, о чём мы тебе говорили, от чего хотели уберечь. Мы зла тебе не желаем. Но поймёшь ты это, когда будет слишком поздно что-либо исправить.       Отец покинул её, уйдя в другую комнату. Лекса смотрела на свой суп, не находя в себе силы его доесть. Она не поддерживала мировоззрение отца, но он хотя бы не накидывался на неё с истериками, не сыпал оскорблениями и жестокими словами, не игнорировал её присутствие, а просто доносил свою мысль. Всё равно выслушал, даже если потом раскритиковал и настоял на своём. От этого ей уже было легче.       «Он, правда, считает, что мне так будет лучше, как они с мамой наставляют. Даже если он заблуждается, но делает это с благими намерениями. А вот мама… Я не понимаю её. Разве можно «благие намерения» так насильно, нахрапом вдалбливать? Уничтожать меня за то, что я не готова их принять. Если она тоже верит в свою праведность, то она просто извращенка».

***

      В школе Лекса ещё некоторое время привлекала внимание, за её спиной так же шушукались, кто-то бросал издёвки ей вслед. Она включила привычный режим «терпилы». Старалась подавить злость, не реагировать. Ведь понимала, что иначе останется только виноватой. Учиться с Костией в одном классе, видеть её каждый день в школе было очень тяжело. Лекса ужасно ненавидела её, потому что всё ещё любила. А Костие будто бы было всё равно. В отличии от окружения, она не уделяла внимание Лексе. Она, как и мать, полностью её игнорировала. Проводила время с друзьями, смеялась и улыбалась, будто бы ничего плохого у неё не произошло, словно Лекса никогда ничего для неё не значила. И её безразличие — было самым жестоким, направленным в Лексу, оружием.       Сидя на лавочке в парке, Лекса общалась с единственным другом. Она вылила на него все последние события, ища хоть где-то поддержки. А от кого её ещё ждать, как ни от старого друга? — М-да, — задумчиво и печально протянул Микки. — Даже не знаю, что сказать. И как ты умудрилась встрять в это за каких-то полгода? — Я сама не понимаю. Такой резкий взлёт, и такое же падение. — Зато у тебя был секс.       Лекса кинула в него неодобрительный взгляд.       Микки сразу стушевался: — Прости. Хотел тебя поддержать.       Лекса положила ему руку на плечо и сжала, показывая, что не злится. — Знаешь, что? — внезапно бодрым голосом произнёс парень. — Эта сучка, какой-бы она ни была классной, не достойна тебя. Я уверен, ты ещё найдёшь сучку, которая тебя будет достойна.       Лекса усмехнулась краем губ: — Спасибо. Желаю тебе тоже найти свою сучку.       Микки задумчиво высказал мысли вслух: — М-да, а я то думал, что ты мой запасной вариант. А, оказалось, что нет.       Лекса не удержалась от искреннего смеха, несмотря на паршивое настроение. — О, ты смеёшься? — удивился и обрадовался Микки. — Не знаю, как ты это делаешь, — ответила она, а после легла на лавочку опустив голову ему на колени. — Сейчас твоя мама как это увидит, будет снова вопить, что ты шлюха. — Она и так меня считает шлюхой. Так что пошла она. — Это да. Не хотел бы я быть дочерью твоей мамы. — Радуйся, что ты ею не являешься, — усмехнулась девушка.       Немного помолчав, Микки признался: — А меня Челси отшила. Я ей предложил прогуляться со мной, набрался смелости, а она в лицо мне рассмеялась и посоветовала пойти посмотреть в зеркало. А что я там не видел? Она думает, я никогда не умываюсь? — Пусть лучше заглянет в свою тупую голову. Сомневаюсь, что там вообще есть на что смотреть. — В общем, я вычеркнул из своего блокнота её сиськи.       Лекса хмыкнула от смеха: — Уверена, что, на самом деле, там было написано её имя и рядом нарисовано триста сердечек. — А вот это неправда! — возразил Микки.       Лекса вновь задумалась о Костии, и произнесла вслух: — Интересно, оставила ли она мой портрет или уничтожила? — Как уничтожила? Да чтоб у неё рука на святое посягнула? Этого я ей точно не прощу! — Этого она точно не переживёт. Если ты её никогда не простишь, она этого не вынесет. — Главное, ты её никогда не прощай. Много чести. — Она и не просит моего прощения, — с горечью сказала Лекса. — Попросит ещё. Может быть. А если нет, то пускай катится. И если да, то пускай тоже катится. Вместе с Челси пусть за ручки возьмутся и идут в долину пёзд. — Им же там понравится, — усмехнулась Лекса. — Тогда пускай в долину старых, покрытых мхом и подванивающих пёзд. — О боже, не продолжай, — скривилась Лекса. После немного подумала и дополнила: — А моя мать может к ним присоединиться? — Не может, а обязана. Туда им всем дорога.       Друг говорил с таким искренним энтузиазмом, словно это касается лично его. Лекса нашла с ним немного успокоения. Только с ним это удавалось. И с Эйденом. Лекса была безмерно благодарна, что хоть кто-то остался в её жизни. Только благодаря им она, возможно, держалась.

***

      Вечером Лекса проводила время с братом. Они поиграли в прятки, Эйден громко хохотал, когда находил её и хватал, чтобы она не убежала, хотя Лекса и не собиралась убегать. На время она забыла о том, насколько воздух тяжёл для неё в этом доме. Чтобы немного успокоить брата перед сном, она предложила ему немного порисовать. Они оба взяли листы из альбома и договорились, что каждый будет рисовать, что захочет, а потом показывать друг другу и угадывать, что нарисовал их напарник по творчеству. Впрочем, Лекса рисовала не сильно лучше Эйдена, но это было и неважно. Зато они на равных. Лекса, не задумываясь, стала рисовать девушку, которая просто гуляет по парку, её волосы развивались на ветру, и она выглядела такой лёгкой и свободной. Лекса не хотела рисовать кого-то конкретного, но в конце рука сама повела её дорисовать на запястье крохотную татуировку цветка. Лекса посмотрела на свой рисунок, переполнившись печалью и болью. А ведь хотела нарисовать позитивный рисунок. Но с позитивом сейчас у неё не очень.       Начав показ рисунков, Лекса взглянула на лист брата. Там были нарисованы дом, солнышко на небе, а рядом с домом семья — мама, папа, девочка постарше и маленький мальчик, они держались за руки и улыбались. — Это мы? — с грустной улыбкой спросила Лекса. — Да, — с гордостью сказал Эйден. — А это что за комочек? — Это котёнок. Когда-нибудь у меня будет котёнок. Когда мама разрешит.       Потом Эйден посмотрел на её рисунок и спросил: — Это ты? — О нет, это не я. К сожалению. Это просто счастливая, свободная девушка. — Шлюха?       Лекса поперхнулась слюной и едва ли сдержала улыбку: — Ты лучше не произноси это слово. Мама будет не в восторге.       «Хотя она сама кричала это на весь дом, что и Эйден услышал,» — подумала Лекса.       Их творческий вечер оборвала мать, что зашла и погнала Эйдена спать. Мальчик обнял Лексу и пожелал ей спокойной ночи, взял с матери обещание, что она придёт к нему почитать сказку, а после пошёл в свою комнату.       Мать прыснула ядом: — Поменьше проводи времени с Эйденом. Ещё не хватало, чтобы ты мне и сына испортила. Я надеюсь воспитать хотя бы из одного своего ребёнка достойного человека. — Сколько ты будешь на меня злиться? — устало произнесла Лекса. — Прости меня. Этого больше не повторится.       Лекса наступила на свою гордость, чтобы произнести эти слова. Но она так устала, так хотела это закончить, чувствовать себя в этом доме чем-то большим, чем тень. Отстранённость матери не могла её не ранить. — Ты такого наворотила, что ты должна днями и ночами вымаливать на коленях прощения перед Господом, чтобы он отпустил тебе твои грехи. Когда он тебя простит, прощу и я.       Лекса хотела съязвить: «Он тебе весточку пришлёт?», но прикусила язык, чтобы не высказать вслух. После чего мать пошла в детскую комнату к сыну, а Лекса безнадёжно смотрела ей вслед.

***

      Экзамены были не за горами. Ученики уже не могли дождаться летних каникул, обсуждая куда полетят отдыхать и чем собираются заниматься. Лекса хотела бы порадоваться, что не будет видеть эту школу с её учениками и с Костией несколько месяцев, но совсем не радовало, что чаще будет видеть дом вместе с родителями. Ей нигде не было места. Она была бы не против устроиться на работу на время каникул, просто для того, чтобы отвлекаться и не находиться дома, но для этого ей требовалось разрешение от родителей, на которое Лекса едва ли могла рассчитывать.       После урока в кабинет зашёл полицейский и попросил всех учеников задержаться. Хотя вряд ли это была просьба. Он сообщил о том, что полиции известно, что кто-то из учеников торгует в стенах школы запрещёнными веществами. И если сейчас ему не назовут того, кто это делает, то он проведёт обыск портфелей и шкафчиков, на что директор дал разрешение, и тогда задержат всех, у кого что-то найдут, даже тех, кто только приобретал. Лекса посмотрела на Костию. Та опустила глаза, занервничала, хоть и старалась держаться невозмутимо, но Лекса хорошо её знала, чтобы считывать её эмоции. Она уже слышала, что Костиа продаёт марихуану своим друзьям и знакомым, знакомым знакомых. Даже несмотря на легальность марихуаны, у Костии лицензии на продажу точно не было, а получить лицензию на продажу в школе несовершеннолетним и невозможно. Костиа сжала руки, со страхом ожидая, что её кто-нибудь сдаст, ради того, чтобы спасти свою шкуру. И это, действительно, был вопрос времени. Совсем короткого времени. — Никто не хочет поделиться информацией? — давил полицейский строгим тоном.       В классе чувствовалось волнение. Лекса уже заметила по лицам некоторых одноклассников, кто готовился к тому, чтобы назвать имя Костии. Но она успела поднять руку первой. — Ты знаешь кто? — спросил полицейский. — Да, — ответила Лекса ровным, холодным голосом. Внутри она даже улыбалась, ликовала от того, какую власть она имеет. Костиа нервно выдохнула, закрыв глаза и сжав ткань брюк в кулаке. — Кто? — нетерпеливо подгонял её мужчина.       В этот момент время словно застыло на месте. Лекса сделала интригующую паузу, зная, что под неё у Костии бешено стучит сердце, чувствующее себя в тисках. А Лекса использовала этот крохотный шанс на злорадство, на чувство своего превосходства в данной ситуации. Напряжённая, липкая тишина аудитории выжидающе затаилась, как перед прыжком в бездну. Её нарушало только тиканье часов, ставшее слишком громким, угрожающе громким, словно заведённая бомба, начавшая обратный отсчёт. На Лексу было обращено множество взглядов — напуганных, ожидающих, презрительных. И только Костиа на неё не смотрела, не имея сил поднять глаз. Она была поникшей, смирённой, безмолвно принявшей своё поражение и потерявшей способность гордо держать лицо. — Кто? — повторил свой вопрос мужчина, начиная терять терпение.       Лекса перевела на него прямой, уверенный взгляд, лишённый каких-либо эмоций, обжигающий своим холодом. И её голос не дрогнул, когда она бесстрастно ответила: — Я.       В эту же секунду лица одноклассников переменились, стали обескураженными, сбитыми с толку. А лицо преподавателя даже перекосило, словно ему стало не совсем хорошо. Костиа с пару секунд смотрела в одну точку перед собой, прежде чем взглянуть на Лексу шокировано, непонимающе. Она побледнела, словно испуская дух. — Вы должны проехать со мной в участок, — равнодушно сказал полицейский, а после обратился к преподавателю: — Сообщите её родителям.

***

      Так, как у Лексы ничего не нашли при обыске, и обвинение основывалось только на её признании, которое она добровольно дала при свидетелях в школе, а значит гарантировано не в следствии давления допроса сотрудников полиции, а ещё благодаря хорошему адвокату, Лексе дали небольшой срок в исправительной колонии для несовершеннолетних. Там её сразу же встретили недружелюбно настроенные лица девочек разных возрастов и национальностей. Лексе показалось, что она зашла в клетку к диким животным, к тому же довольно голодным. При виде неё они уже точили зубы, желая полакомиться её плотью, испить новой крови. Но для Лексы такая атмосфера не слишком отличалась от той, что преследовала её дома и в школе. Здесь она хотя бы была ожидаема и, возможно, естественна.       Одна черноволосая девчонка со смуглой кожей — кубинка или мексиканка — немного ниже её ростом, но коренастая, прожигала Лексу взглядом, не отводя от неё глаз, но Лекса с завидным спокойствием игнорировала её пристальное внимание. Что, естественно, не могло не задеть любительницу сверлить «устрашающим» взглядом. — И за что такая нежная нимфа попала сюда? — с презрительной насмешкой обратилась к ней девчонка. — Котёнка задушила?       Лекса ничего не ответила, и та не думала останавливаться: — Хотя, ты ж такая миленькая, драли тебя там на свободе всякие влиятельные дяди, да и упёк один за решётку, за то, что хуй его зубами задела.       Этими словами она прошлась как катком по нервам. Ярость стала закипать. Лекса задолбалась терпеть унижения, пытаться быть хорошей, правильной, вести себя достойно. Её старания не дали ей ничего, только многое отняли. Лекса, хоть и ведомая эмоциями, почти звериным инстинктом, подошла к девушке спокойно и твёрдо. Занесла ногу и с размаху ударила её ботинком в колено. Девчонку подкосило, она свалилась на колени, и тогда Лекса вцепилась крепкой хваткой ей в волосы у самых корней, жёстко стянув до побелевших костяшек в кулаке. Управляя её головой, как баскетбольным мячом, Лекса оттащила её за волосы, а после с силой приложила лицом о стол, встретившее твёрдую опору с оглушительным стуком, разлетевшимся эхом от стен. После Лекса снова оттащила её от стола, и делала это так быстро, что та не успевала даже сопротивляться. Лекса перетащила её лицо к углу стола, и остановила на расстоянии в два сантиметра от острого угла от её глаза. Согнувшись над ней, проговорила ей на ухо чётко, уверенно, с ледяным, ужасающим спокойствием: — Я сейчас воткну этот угол тебе в глаз и буду вжимать до тех пор, пока твоя глазница не вытечет на пол, а второй глаз оставлю, чтобы он мог на это смотреть. — Не надо, — умоляюще дрожащим голосом выдохнула она. — Я пошутила. Я ничего тебе больше не скажу. — Ты уже сказала. И за это надо ответить. — Прости меня! — уже выкрикнула со слезами на глазах девушка.       В этот момент остальные девушки лишь с ужасом смотрели, не решаясь вмешаться. — Если ты произведёшь хотя бы писк рядом со мной, я твоё лицо превращу в вишнёвый джем, который ты сама же будешь слизывать, ты меня поняла? — Да!       Лекса с силой отбросила девушку на пол, и та отлетела, громко приземлившись. Когда Лекса уходила, стояла мёртвая тишина, никто и слова не проронил ей вслед.       Во время ужина Лекса, как и все, пришла в столовую, получила свою еду и несла её на подносе, проходя ряды столов, выбирая, куда можно сесть. — Лекса, — позвала её одна из девушек. — Садись к нам.       Сидевшие девчонки подвинулись, уступая ей место за своим столом. Лекса окинула их подозрительным взглядом, но приняла приглашение и села за их стол. Девушки стали такими дружелюбными, лебезили, каждая перетягивала её внимание на себя. Лекса странно косилась то на одну, то на другую. Она так внезапно стала востребованной, интересной им, они жаждали с ней подружиться. И хоть Лекса была немногословна, они ловили каждое её слово, как голодные птенцы, сующие свои морды в материнский клюв. Её недоумению не было предела, хоть и с виду она выглядела максимально холодной, отстранённой. Лекса задумалась о том, как прогнил этот мир, где уважение можно добиться лишь силой, агрессией. Где слабых принято унижать, а перед сильными скакать на задних лапах. Где никому не нужны твои понимание, доброта, отзывчивость — они это проглотят вместе с тобой вперемешку. Где только решительность и властность имеет значение. И Лекса мысленно усмехнулась, глядя на них: «Что ж. Я принимаю правила игры».

***

      За год заточения Лекса более чем привыкла к своему новому месту обитания и чувствовала себя, как рыба в воде. Как бы это не было странно, здесь для неё не существовало запретов. Она могла быть любой, не думая о правильности, о том, что примет ли её общество, примут ли её родители. Её авторитет за это время укоренился, и она беззастенчиво им пользовалась, приручила к себе этих глупых овечек. Она могла быть с ними ласковой, но никто из них и не думал расслабляться, зная, что нельзя переходить границы, ведь она могла быть с ними и очень неласковой. И ей достаточно было бросить один лишь взгляд, чтобы заставить любую из них стушеваться и залепетать перед ней.       Ромина — та самая дерзкая девчонка, которая чуть ли не лишилась за это глаза, избегала любых контактов с Лексой. Лекса её тоже не трогала. Они существовали отдельно друг от друга. Но Ромина совсем не исправилась. Лексу она побаивалась, но как только находила девчонку послабее, издевалась над ней. Конечно же, ни одну из так называемых «подружек» Лексы она тоже не трогала. Лекса выпустила свою внутреннюю силы, перестав её сдерживать, и это чувствовалось окружающими уже интуитивно. В какой-то мере, эта сила могла перерасти в безбашенную, ведь Лекса не боялась ничего потерять, ей было плевать на всех и даже на своё будущее, её не удерживал страх последствий.       Родители за весь год ни разу её не посетили, не позвонили. Им не было интересно узнать, как у их дочери дела. Поначалу её это задевало, заставляло поникнуть в тоске и боли ночами, но потом ей стало всё равно. Она не чувствовала, что её тянет домой, что она скучает, ей не хотелось их увидеть. Единственный, о ком она всегда с теплотой вспоминала и с кем грезила о встречи, был Эйден. Этот огонёк согревал её в самые мрачные дни даже на расстоянии. — Что ты здесь мнёшься? Иди отсюда, — сказала кому-то за спиной Лексы Айми — одна из её коалиции. — Я хочу поговорить с Лексой. — Она тебя не приглашала. Так что топай давай своими коротенькими ножками и поживее.       Девушки ревностно охраняли Лексу, словно любая новоприбывшая могла её у них отнять, или просто жадничали делиться её вниманием. Ведь с некоторыми из них Лексу иногда связывали не просто дружеские отношения, чисто для расслабления. В общем, девушки ведь сами себя предлагали. Это Лексу забавляло, она чувствовала себя султаном при своём гареме. Ну разве можно жаловаться на такую жизнь? — Пожалуйста. У меня есть к ней предложение.       И здесь Лекса развернулась, заинтересовано глядя на маленькую, щупленькую девчонку по имени Филлис. — Какое? Отлизать? — ехидно усмехнулась Айми ей в лицо. — Пусть подойдёт, — отчеканила сухим тоном Лекса.       Филлис обнадёженно выдохнула и подошла к ней со словами: — Спасибо. — Говори, что хотела. — Ромина. Она меня достала. Она проходу не даёт, всё время цепляет. — Я заметила. И? — Я хотела попросить у тебя помощи. Защиты.       Некоторые подруги вслух усмехнулись с её просьбы. Лекса была бесстрастна, но её глаза холодно, издевательски улыбались. — Я похожа на сторожевую собачку?       Подруги громко, зло расхохотались. — Нет! Конечно, нет. Я заплачу тебе. — Мы не на рынке, я услуг не оказываю. — Пожалуйста, я дам, сколько попросишь, — умоляла Филлис. — Я попрошу друга, он перешлёт тебе сумму. Или же сделаю, что попросишь. — Хочешь быть моей должницей? — спросила Лекса, насмешливо приподняв бровь. — Я просто больше так не могу. Она домогалась до меня в душевой. — А ты уверена, что я не буду к тебе домогаться после того, как ты будешь у меня в долгу?       Филлис неуверенно замялась: — Я… я не знаю. Но ты всё равно лучше, чем она. — Почему же?       Филлис опустила глаза и затравленно, тихо произнесла: — Ты меня не унижаешь.       Лекса недолго обдумала и дала своё согласие: — Ладно. Я потом придумаю, что с тобой делать. Ты хочешь ей отомстить?       Филлис посмотрела ей в глаза, со вспыхнувшим огоньком во взгляде, и покивала головой.

***

      Среди ночи, когда все легли спать, Лекса вместе с подругами подкралась к кровати Ромины, окружив её. Спящая почувствовала чужое присутствие, открыла глаза и подскочила на месте от страха. Девушки набросились на неё, вжимая обратно в кровать, Айми закрыла ей рот рукой и прошипела: — Попробуй только пикнуть.       Лекса, возвышаясь над ней, надменно смотрела сверху вниз. — Ты заигралась, Ромина. Возомнила живых людей своими игрушками, а сама до кукловода ещё не доросла. Зачем обижать малышку? — Филлис всё наврала! Я её не трогала. — А я ведь даже не сказала, что это была Филлис. Ты сама её назвала. — Ты что, будешь её защищать? Кто она тебе? — Тебя это уже не касается, — презрительно высказала Лекса, а затем опустилась ближе к её лицу и понизив голос дополнила: — Я тебе не мама, нотации читать не буду. Я — антихрист. И тебе придётся подчиниться.       Лекса снова выпрямилась, не отрывая от Ромины пронзительного взгляда и равнодушно приказала подругам: — Разденьте её.       Девушки налетели на неё, удерживая, справляясь с сопротивлениями и сдирая с неё одежду. Ромина закричала: — Нет! Я больше её не трону!       Лекса забрала с рук Айми трусы, что та сняла с Ромины, и запихнула их в рот несчастной вместо кляпа, сказав: — Ты ведь и так её не трогала.       Айми залепила рот Ромины скотчем, который заранее приготовила. Голая Ромина вскоре была примотана к кровати, с разведёнными руками и ногами по разные стороны. Она беспомощно мычала, трясясь от ужаса, в ожидании самых страшных последствий. Девчонки подоставали маркеры, украденные с уроков, и стали исписывать её тело и лицо разными оскорблениями, глумясь, усмехаясь. Лекса стояла рядом и наблюдала за происходящим. Девчонки разыгрались не на шутку. Одной из них взбрело в голову сделать Ромине интимную эпиляцию, увидев её тёмные, плотные волосы: — Смотрите, какой куст. Мы сегодня садовники.       Забавляясь, она приклеила скотч на её промежность, вжала ладонью, а после резко дёрнула. Ромина замычала от боли, подруги смеялись, и Лекса не пыталась обрывать их веселье. Остальные заключённые, уже давно проснувшиеся от шума, только смотрели на всё и не вмешивались, кто от страха, кто от безразличия.       Помучив Ромину, они оставили её привязанной к кровати и разошлись. Лекса обратилась к зевакам: — Представление окончено. Все по кроватям.       Филлис, нерешительно мявшаяся, стоя в стороне, подошла и тихо произнесла, чтобы слышала только Лекса: — Ты оставишь её связанной на всю ночь? — Хочешь развязать? — пренебрежительно прыснула Лекса. — Так иди развяжи. Только помощи у меня больше не проси.       Лекса пошла в свою кровать, а Филлис недолго постояла на месте в растерянности, после чего тоже направилась спать.

***

      Утром всех собрали в шеренгу в холле. Надзирательница Дийоза со строгим видом ходила перед заключёнными, изучая их лица выпытывающим взглядом. Замученная Ромина стояла возле неё напротив ряда заключённых. Надписи с её лица до конца не стёрлись, были лишь чуть размазаны, размыты. — Кто это сделал? — задавала вопрос требовательно и громко Дийоза.       Девушки стоящие в ряду молчали, хоть и каждая, кто не была участницей, была свидетельницей происходящего ночью. И как бы Дийоза не выпытывала ответа, они не проронили ни слова. Лекса и её подруги не подавали и вида на волнение, они чувствовали себя уверенно, стояли прямо, и только некоторые из них пытались сдержать ухмылки. — Кто это сделал, Ромина? — надзирательница повторила свой вопрос конкретно ей.       Девушка смотрела в пол, лишь мельком взглянула на Лексу и встретила её острый, разъедающий взгляд. Ромина быстро опустила глаза и тихо пробормотала: — Я не знаю. Я не видела. — Как это не видела? — не поверила Дийоза, пытаясь надавить. — Было темно.       Дийоза недовольно выдохнула. Затем снова обратилась ко всем: — Если вы думаете, что если укроете виновного, то ничего не будет, вы ошибаетесь. Раз вы молчите, значит соучаствуете. И наказание понесёте все. Каждая из вас.       В зале всё так же висело молчание. Провокации и запугивания не работали, и Дийоза задала последний вопрос: — Что? Никому не хочется избежать наказания?       Но в ответ тишина. Дийоза сдалась. Но напоследок она снова прошлась вдоль ряда девушек и остановилась возле Лексы, пронзая её взглядом. Дийоза была женщина не глупая. Она видит повседневные взаимодействия между девочками, а потому понимает, кого они могут опасаться. Но так как никто её догадки не подтвердил, она не имела права предпринимать какие-либо меры. Лекса нагло смотрела ей в глаза, не отводя взгляда. Это было сражение взглядами под напряжением в 220 вольт, как минимум.       Дийоза сухо произнесла: — Такая юная, а уже монстр.

***

      Лекса дожидалась Филлис в подсобке, чтобы встретиться с ней без лишних глаз, предварительно уведомив девушку об этом. Филлис зашла в комнату и подошла к Лексе. Она пыталась держаться уверенно, но слегка подрагивающие руки выдавали её волнение. Девушка стала снимать с себя кофту, параллельно говоря: — Я не самая страстная любовница, и вообще не знаю, как это делать с девушками. Надеюсь, ты подскажешь. А я буду стараться. — Эй, — остановила её Лекса. — Оденься.       Филлис сначала уставилась на неё в недоумении, потом заметно выдохнула и надела кофту обратно. — Ты говорила у тебя есть друг на свободе, готовый прислать тебе деньги, — напомнила Лекса. — Да, мой парень, на самом деле. Так ты согласна на деньги? — Почти. Только мне не нужно, чтобы он пересылал деньги мне. Я дам тебе адрес, и я хочу, чтобы он отправил туда подарок. Купил шоколадный торт и детскую машинку. Пусть курьер скажет, что это подарок для Эйдена на день рождения от дедушки Руперта.       У дедушки Руперта очень кстати был склероз. Потому, когда ему позвонят, чтобы выразить благодарность, дедушка Руперт не заметит подвоха. Разве что сам удивится, что вообще вспомнил, когда у внука день рождения. Лекса таким образом перестраховалась от того, чтобы родители не выкинули подарок, и он всё-таки дошёл до брата. От них можно ожидать всё, что угодно. — Почему не подаришь от своего имени? — поинтересовалась Филлис. — Не задавай лишних вопросов. — Это твой брат? — Филлис, — строго оборвала её Лекса.       Девчонка улыбнулась: — А ты, оказывается, можешь быть милой. — Не со всеми. — Это да. Но Эйдену повезло с сестрой.

***

      Спустя пару дней Лекса сидела в окружении своих девчонок, как и всегда, обсуждая тривиальные темы. Но покой был нарушен, когда к Лексе подошла Триша и сообщила: — Я видела, как Филлис заходила в кабинет Дийозы.       Лекса лишь пронизывающе посмотрела, хотя этот взгляд посвящался не Трише. Айми резко высказалась: — Эта серая мышь решила, что она бессмертная? — Не горячись, — успокоила её Лекса. — Сначала разберёмся. — Если она хоть слово про нас вякнула, я её урою. — Ты знаешь, я не буду против, — с улыбкой сказала ей Лекса.       В ближайшие минуты к ним подошла Дийоза с парой надзирателей и хлёстким тоном приказала: — Лекса, ты пройдёшь за нами.       Лекса молчаливо встала, но Айми схватила её за руку: — Куда вы её ведёте? — Не твоего ума дела. Не собираюсь перед тобой отчитываться. — Всё хорошо, Айми, — спокойно произнесла девушке Лекса. Айми нехотя отпустила её, обеспокоенно смотря ей вслед, пока Лексу уводили по коридору.       Лексу завели в одиночную камеру, после чего Дийоза пренебрежительно сказала: — Посидишь в карцере трое суток. Посмотрим, насколько ты будешь крутой после этого.       Дверь заперли. Лекса осталась одна в кромешной тишине, в маленькой камере с однотонными стенами, где были лишь кровать и унитаз, и больше ничего. Первые несколько часов Лексе дались легко. Она лежала и смотрела в потолок, размышляла. Но позже тишина и вынужденное безделье стали угнетать.       Прошёл день. Лекса, как безумная, металась от стены к стене, влетая в них, смеялась. Вроде как игра с самой собой. Ползала по полу, показывала для невидимого зрителя пантомимы — никто не хлопал. Выдохлась, напевала песенку, сидя на полу и опёршись спиной о стену. Сколько прошло: пять минут или две недели? Лекса стала считать секунды, чтобы ориентироваться во времени. Сбилась, устала. Ругалась, что не может, как кошка, проспать 16 часов.       Спустя время стали лезть воспоминания о доме. Лекса вспомнила свои ночные побеги к Костии. Ту чёртову картину, которая свела их, и она же разлучила. Хотя глупо обвинять картину в том, что Костии было плевать.       «Как-то Костиа уговорила свою девушку позволить поработать над её имиджем. Не привыкшая к косметике Лекса смеялась от того, что ей было щекотно, когда Костиа водила кисточкой ей по лицу. Костиа просила её то смотреть вверх, то опустить взгляд, когда наносила ей тушь на ресницы. Наносила пальцами что-то блестящее на скулы, назвав это хайлайтером. — Халай-что? — уточнила Лекса. — Ничего. Не засоряй голову. Из нас двоих достаточно знать это мне одной, — с улыбкой ответила Костиа. — Ты меня к рождественской ёлке готовишь? — Не переживай. Не будешь ты сиять, как ёлочный шар. Всё будет в меру. — Мне кажется, чтобы всё это знать, нужно получать какое-то дополнительное образование. — Такое есть. Курсы по визажу называются. Но для того, чтобы уметь накрасить себя или свою девушку проходить их необязательно. — Для тебя это как рисовать картины? — усмехнулась Лекса.       Костиа хмыкнула, крася губы Лексы помадой: — Типа того. Только рисовать не на холсте, а на натурщице.       Докрасив губы и оценив результат, Костиа игриво произнесла: — Знаешь, иногда специально красят губы так, чтобы был эффект зацелованных губ. Но, чтобы не париться, может просто стоит их поцеловать? — Такой метод мне больше понравится, — согласилась Лекса, и Костиа аккуратно поцеловала девушку, мазнув её губы своими. После отстранилась и посмотрела на Лексу чуть с расстояния. Восхитилась: — Какая ты красивая. Ты всегда красивая. Но сейчас просто сногсшибательная.       Лекса поднялась с кресла и посмотрела в зеркало. На ней было надето вечернее платье Костии — короткое, чёрное, облегающее, выгодно подчёркивающее бедра и грудь. Волосы аккуратно уложены, лицо фарфоровое, как у девиц на обложке журнала. Лекса впервые видела себя такой. — Увидела бы это мама, точно бы стала изгонять из меня дьявола, — усмехнулась Лекса. — И здесь её можно понять. Ты ведь дьявольски сексуальна.       Костиа подошла к ней сзади и обняла со спины, положив голову на плечо. Лекса накрыла её руки своими и смотрела на неё через отражение зеркала, улыбаясь. — Как я хочу, чтобы на наш выпускной, ты пришла в таком виде, заставив всех попадать в обморок, — делилась Костиа. — И чтобы мы танцевали вальс на виду у всех.       Лекса развернулась к девушке, посмотрела ей в глаза с нежностью и любовью: — Теперь это моя мечта. — Ты станешь королевой школьного бала, я в этом уверена, — продолжая восхищаться, говорила Костиа.       Лекса коснулась рукой её щеки, окутывая её теплотой и произнесла: — Я уже провозглашаю тебя королевой моей жизни. — Твои прекрасные, зелёные глаза сводят меня с ума, — смущённо улыбаясь, промурлыкала девушка. — Ты умеешь танцевать? — О нет, я плохо танцую. — Я научу.       Костиа включила медленную музыку на колонке и пригласила Лексу на медленный танец. Они не очень старались повторять заученные движения вальса, а просто двигались в такт музыке, тесно друг друга обнимая. Этот бал был только для них двоих. Потому они могли делать всё, что хотели.»       Лекса больно обожглась об это воспоминание. Ей было будто бы всё равно столько время, она не скучала, не вспоминала. Но стоило остаться одной в этом карцере так надолго наедине со своими мыслями, как боль дала о себе знать. Такая живая и свежая рана, как будто бы совсем не затянулась. Лекса вскочила, словно в припадке, и громко закричала в стену: — Я провозглашаю тебя королевой моего разбитого сердца! Королевой эгоизма, лжи и предательства! Ты лгала, ты меня никогда не любила! Это ты должна сидеть здесь и страдать! Ты, а не я! А я — идиотка — спасла тебя! Ты опухоль! Ты подкожный червь! Ты внутреннее кровоизлияние! Я презираю тебя! Я тебя проклинаю! Я не люблю тебя! Не люблю тебя!       Закрыв голову руками, Лекса рухнула на кровать. Её трясло, как в истерическом припадке. Ей начало казаться, что она скоро сойдёт с ума. Ей было нельзя. Рассудок — это всё, что у неё осталось. Больше у неё ничего не было. Желая поскорее успокоиться, привести себя в чувство, Лекса сложила руки на груди, закрыла глаза и стала читать вслух, быстро и полушёпотом, молитву, в которую когда-то верила. — Ангел Господень возвестил Марии, ­и она зачала от Духа Святого. Радуйся, Мария, благодати полная. ­Вот, я раба Господня; ­да будет Мне по слову твоему. Радуйся, Мария, благодати полная. ­И Слово стало плотью, ­и обитало с нами. Радуйся, Мария, благодати полная. ­Моли о нас, Пресвятая Богородица. ­ Да удостоимся Христовых обещаний. Просим Тебя, Господи, наполни нас Твоей благодатью, дабы мы, познав через ангельское приветствие воплощение Христа, Сына Твоего, Его страданием и крестной смертью достигли славы воскресения. Через Христа, Господа нашего. Радуйся, Мария, благодати полная. Радуйся, Мария, благодати полная. Радуйся, Мария… Аминь.       Последние строки она читала медленнее, а голос становился спокойнее, словно она засыпает. Эта молитва мысленно её уносила в её одиннадцать лет, когда ей ещё хорошо жилось в семье, дома была гармония. Она была той же узницей родительской клетки, но не знала об этом, не думала, считала, что так быть и должно. Она верила родители любят её, Бог любит её. Она ждала, когда вот-вот у неё родится брат — благословенный плод, ангел снизошедший в её семью. Может быть, она хоть в чём-то тогда не ошибалась.

***

      Лексу выпустили спустя трое суток прямо перед завтраком. Она прямиком направилась в столовую. Там было так шумно и людно, от чего Лекса отвыкла за это время, и как же она наслаждалась этим шумом. Подойдя к своему столу, она села к девочкам, они резко встрепенулись, встретив её. — Ну как ты? — обеспокоенно спросила Айми. — Нормально. Отдохнула, — с равнодушной иронией ответила Лекса. — Где она? — Вон сидит, — Триша указала на Филлис, сидевшую в другом ряду.       Лекса нашла её глазами. Филлис была поникшая, на лице красовался синяк. Что с ней сделали подруги Лексы и гадать не пришлось.       Айми с презрением выложила всё: — Она сказала, что её совесть мучила, и она пошла к Дийозе сознаваться, что это всё её вина. Идиотка конченная, как будто бы ей кто-то поверил. Дийоза стала прессовать её, и она тебя сдала. Мы от злости её потрепали, но оставили ещё тебе на десерт. Даже Ромина никому не сказала, а эта сука сама умоляла тебя отомстить ей, а после пошла и сдала. Таких по стене нужно размазывать.       Лекса прожигала взглядом Филлис, и та скоро заметила её взгляд. Она в ту же секунду вся побледнела, увидев Лексу. Перепугалась, спрятала взгляд, затряслась. После она бросила еду и поскорее слиняла из столовой.       Лекса проводила её взглядом и холодно произнесла: — Я её уничтожу.       Девушки закончили завтрак за разговорами и пошли в кабинет на урок. Вдруг какая-то девчонка заверещала, выбежала из камеры в слезах, в истерике. Лекса с Айми настороженно переглянулись и пошли в том направлении. В камере их встретило висящее в петле тело Филлис. Ошарашенные девушки застыли на входе. Пока их не растолкали сотрудники учреждения, прогоняя прочь. Те сняли тело, попытались спасти, но уже было поздно. Уже в коридоре Лекса с подругами и толпой зевак видели, как накрытое белой простынёй тело увозят на каталке.       На вечерней прогулке по территории исправительного учреждения Лекса укрылась за углом ото всех и рассматривала небо, так как из-за высоких бетонных стен невозможно было рассмотреть что-то, находящееся за пределами тюрьмы. Глядя на небо, на облака, на пролетающих птиц, она временно могла забыть о том, где находится и представить себя свободной. Не получалось сопротивляться мыслям о Филлис. У Лексы были неоднозначные чувства. Она не сочувствовала ей, не жалела, но и не испытывала злорадства. На душе было гаденько и паршиво. Непонятно от чего.       Её уединение прервала подошедшая девушка. Айми села на землю у стены рядом с ней и высказала свои рассуждения вслух: — Если она так боялась тебя, что аж в петлю полезла, зачем тогда сдавала? — Кто знает? У неё об этом больше не спросишь, — ровным голосом произнесла Лекса.       Айми внимательно рассмотрела задумчивый, даже загруженный вид Лексы и спросила: — Надеюсь, ты не сожалеешь, что она сдохла? — Плевать на неё. Своей смертью она только избавила меня от лишних проблем.       Айми положила голову на плечо Лексы и тоже посмотрела на небо, пробормотав: — За что боролась, на то и напоролась. Она сама всё это заварила, сама же от этого пострадала. По-моему, всё справедливо.       Лекса задумалась: «Может быть, мы и жестокие, озлобленные. Затравили несчастную овечку, а теперь плюёмся безразличием. Но и я, и Айми сами в прошлом были достаточно затравлены, и никто нам не сожалел. Сейчас мы среди зверей, где сильные едят слабых. По-другому здесь не выжить. И каждый сам делает выбор, на какой он будет стороне. И каждый сам несёт ответственность за свой выбор».

***

      Лекса отметила своё совершеннолетие в колонии. Подруги устроили для неё праздник по своим возможностям. Украсили камеру. Лексу встречали не только подруги, но почти все заключённые, громко хлопая, поздравляя. Среди них была даже Ромина, которая таким образом просто подлизывалась, старалась быть угодной. Такое бурное, фееричное поздравление вызвало в Лексе целую бурю приятных эмоций, она словно бы взлетела над землёй на собственных крыльях, она улыбалась так широко и искренне, как давно уже не улыбалась, же почти и забыла как это делается, но ей напомнили. Пусть многие её боялись, опасались, в глазах некоторых она наоборот видела восхищение и уважение. Сейчас это не имело значение — все они собрались воедино, чтобы поздравить её с такой знаменательной датой.       Спустя полгода её заключение подошло к концу. Лекса собрала вещи, готовясь завтра выходить на свободу. Она не знала, радоваться ли ей этому или печалиться? Куда ей там идти? К кому? Здесь она уже так привыкла. Здесь у неё кто-то есть. Здесь она знает, как жить. А реальный мир за стенами колонии даже пугал. Разве сможет она после всего пережитого устроиться на работу какой-нибудь официанткой, снимать маленькую квартирку, смотреть киношки по вечерам и просто жить? Жить и вспоминать о том, что в колонии она провела лучшее время своей жизни.       Перед сном рядом с Лексой на кровати лежала Айми, обнимая её, уместив ногу между её бёдер. С Айми Лекса сблизилась больше, чем с кем-либо за это время. — Как не хочется с тобой прощаться, кис, — лепетала Айми ей на ухо, нежась в её объятиях. — Мы ещё увидимся, когда ты выйдешь. — Ох, мне здесь ещё полгода торчать. Ты будешь меня ждать? — Конечно, милая.       Айми пошарилась в карманах, а после вложила в руку Лексы вырванный с блокнота лист бумаги. — Это что? — спросила Лекса. — Здесь мой номер телефона и электронная почта. Через полгода я жду, что ты со мной свяжешься. А ещё там внизу написан адрес одного моего «знакомого». Это на всякий случай. Если тебе некуда будет идти, или очень нужны будут деньги, то можешь обратиться к нему. Скажешь, что ты от меня. Его зовут Леон. — Из-за него ты здесь? — с усмешкой уточнила Лекса.       Айми коротко рассмеялась: — Да. — Понятно. Человек важный. — Лекса убрала листок в карман своих штанов.       Айми стала покрывать шею девушки жаркими поцелуями, так звучно чмокая губами, и игриво произнесла: — А теперь я хочу послушать твои стоны напоследок. — Это чтобы мне ещё меньше хотелось уходить? — с хитрой улыбкой спросила Лекса. — А ты не хочешь? — Вот сейчас не очень.       Айми хмыкнула ей на ухо с вызывающей насмешкой: — Тогда после моего куни ты вообще расплачешься.       Лекса почти беззвучно рассмеялась, а Айми медленно сползла вниз по её телу.

***

      Когда Лекса вышла, её, естественно, никто не встречал. У неё была одна дорога — домой. И пусть там её никто не ждёт, ей всё равно нужно было забрать свои вещи и документы. Куда податься потом, она и понятия не имела. Где найти хоть временную крышу над головой. Пока что Лекса решила плыть по течению, а там видно будет — что-нибудь придумает. По дороге до дома Лекса встретила бездомного котёнка. Он побежал за девушкой и громко мяукал. Лекса опустилась на корточки, погладила котёнка за ухом, и тот замурлыкал. — Я и сама теперь бездомная. Скорее всего, это тебе придётся меня забрать к себе. Не против вместе пожить на улице?       Котёнок был не против. Это подтверждало его довольное мурчание. Лекса задумалась, вспомнила, как Эйден мечтал о котёнке, и решила всё-таки взять его с собой. Малыш охотно пошёл к ней на руки, удобно разместившись в руках и позволяя себя нести.       Дойдя до дома со своим новым другом, Лекса опустила котёнка на пол на веранде и позвонила в дверь. Долго не открывали, будто делая вид, что никого нет дома. Но Лекса знала, что в такой день и в такое время они должны быть дома. Она наизусть знала расписание своей семьи, которое все должным образом соблюдали. Лекса позвонила в дверь ещё раз.       «Будет весело, если я ещё и не смогу забрать свои вещи сегодня. Совсем с пустыми руками, без денег и документов, и правда что, дорога только на свалку, заводить знакомство с местными бомжами,» — безрадостно обдумала перспективы девушка.       На третий звонок дверь всё же открыл отец. Он не пригласил дочь пройти в дом, а сам вышел за порог дома и захлопнул за собой дверь. — Привет, папа, — с уверенной улыбкой произнесла Лекса, выделяя это обращение к нему ироничной интонацией.       Отец внимательно всмотрелся в дочь и сказал: — Ты очень изменилась. — Ну так два года не виделись, папочка.       Она была натянута ровной, как туго затянутая струна, спокойной, но будто бы вот-вот взорвётся. В её взгляде, улыбке, интонации читались едва ли скрытые пренебрежение, вызов и злая насмешка. Она теперь и близко не напоминала ту девочку, стыдливо опускающую глаза, когда родители были ею недовольны, боящуюся вызвать ещё больше их гнева. — Не зови меня так, — строго высказал отец. — С тех пор, как ты променяла нас на наркотики и разврат, у тебя больше нет семьи. — А у меня когда-то была семья? — саркастично парировала она.       Отец, оскорбившись, едко кинул: — Мы и не ждали от тебя благодарности, ведь ты безнадёжная эгоистка и свинья. — И правильно, что не ждали. Разве вас есть за что благодарить? За искалеченную юность, может быть? Проведённую взаперти, словно в тюрьме? — Так ты теперь свободна. Пожалуйста — иди, куда хочешь. Чего ты тогда сюда пришла? — Вещи хотя бы забрать. — Здесь больше нет твоих вещей. Мы раздали их на благотворительность.       Лекса криво усмехнулась, пряча свою боль за толстым панцирем. — Надеюсь, хоть паспорт мой никому не подошёл?       Отец открыл дверь и взял её школьный портфель прямо у порога. Снова закрыв дверь, он передал портфель ей в руки. — Там твои документы и больше ничего. — Спасибо огромное за милость, — иронично сказала Лекса. — А мать хоть выйдет попрощаться? — Она не хочет тебя видеть. Так что будь добра, забудь сюда дорогу и больше никогда не появляйся у этого дома. — Так не пойдёт, — в миг поледеневшим тоном произнесла девушка. — Я хочу увидеть Эйдена. — Ты и на шаг к нему не подойдёшь. — Я знаю, он хочет со мной увидеться. Дай хоть пять минут с ним поговорить. — Не смей к нему приближаться, поняла? — с ядовитой злостью проговорил отец.       У Лексы с болью сжалось сердце. Они хотят отнять у неё единственное, что у неё осталось. Она все два года думала о нём, мечтала об их встрече, рисовала их в своём воображении. Брат был единственным человеком, которого она любила, по ком скучала, о ком с теплом и трепетом вспоминала. Эти боль и паника лишиться самого дорого вытолкнули из неё все сдерживаемые эмоции. Она стала громко кричать куда-то в дом и звать брата: — Эйден! Эйден! Выйди, прошу тебя!       Отец угрожающе двинулся на неё и злостно прошипел: — Если ты сейчас же не уйдёшь, я вызову полицию. А если появишься рядом с Эйденом, то, будь уверена, напишу заявление о преследовании и вторжении в частную жизнь. — Я его сестра! — Ты преступница. А преступникам место в тюрьме. — Зачем тогда нанимали мне адвоката, раз моё место в тюрьме? — Мы не нанимали тебе адвоката. Ты не заслуживаешь адвоката. Эйден знает, что его сестра преступница, и ему ужасно стыдно за тебя. Без тебя ему живётся лучше. — Вы ему это внушили, — злостно прошипела девушка. — Разговор окончен. Прощай, Лекса.       Отец захлопнул дверь. Из глаз Лексы потекли слёзы, которые она больше была не в силах держать в себе. Застыв у двери, она простояла с пару минут. Котёнок подбежал и стал тереться о её ноги, будто успокаивая. Лекса закинула портфель на плечо, а после взяла котёнка в руки, уходя подальше от дома.       Ей нужно было где-то остановиться, хотя бы на одну ночь. У неё совсем не было денег даже на ужин, не то, чтобы на хостел. И времени найти подработку и заработать тоже. Радовало, что на улице тёплый май, но это совсем не стимулировало к тому, чтобы ночевать на улице. Лексе ничего не оставалось, как прийти к старому другу Микки. Она позвонила в дверь его дома, он жил недалеко от дома её родителей. Она знала, что Микки не оставит её в беде.       Дверь открыла его мама и удивилась её увидеть: — Лекса? — Добрый вечер, миссис Вернер. Микки дома? — О нет, дорогая. Он переехал в Нью-Йорк, поступил там в университет.       Лекса разочарованно выдохнула, но после мимолётно улыбнулась и сказала: — Рада, что у него всё получилось, как он хотел. — Да, он закончил школу на высокий балл, — с гордой улыбкой за сына хвасталась миссис Вернер. — Столько нервов мы с ним потрепали, пока ожидали ответ от университета. Но какой он был счастливый, когда узнал, что его приняли. Прыгал, как сайгак.       Женщина мило похихикала. Лекса улыбнулась, представляя себе эту картину. У неё разрывалось сердце от того, что она не сможет его увидеть, и в то же время она была искренне рада за него. Амбиции Лексы об обучении канули в лету. У неё не было денег, чтобы даже себя прокормить. Об образовании придётся забыть.       Перекинувшись ещё парой фраз с миссис Вернер, они распрощались, и Лекса просто двинулась по дороге, села на ближайшую лавочку и посадила на неё котёнка. Она тяжело задумалась о том, что же ей дальше делать. Котёнок привлёк её внимание, громко мяукая. — Я знаю, малыш. Я тоже голодна. Поверь, мне сейчас хуже, чем тебе. Тебя, может, кто-то и заберёт, а я никому не нужна.       Лекса сидела на скамье, загруженная мыслями. Котёнок уютно улёгся у неё на коленях. В желудке крутило от голода. А майский вечер в этот раз был прохладным. То ли от того, что на душе у неё морозно. Но тёплых вещей у неё тоже не было. — Лекса? — послышался до боли знакомый голос за спиной. Лекса напряглась, услышав бывшую возлюбленную, и не обернулась. Костиа подошла к её скамье и села рядом. — Что ты здесь делаешь? — отлично скрывая злость процедила Лекса. — Я знала, что ты должна выйти сегодня. Я приехала к твоему дому, но твой отец сказал, что ты ушла и больше там не живёшь. — Откуда ты знала, что я вышла? — Я наняла тебе адвоката и была в курсе твоего дела. — Какая щедрость. И что тебе надо? — Я хотела сказать, что очень сожалела обо всём всё это время. Совесть меня съедала за то, что тебя посадили из-за меня.       «Отличная месть,» — усмехнулась Лекса. — «Хоть и не запланированная». — Прости меня, Лекса, — раскаянно молила Костиа. — Я была слишком импульсивной идиоткой. — Уверена, что только была? — Я многое осознала и изменилась. Тогда я так разозлилась из-за нашего конфликта. И да, я заслужила тот удар. Я поняла это только тогда, когда ты взяла на себя вину. С тех пор я ни дня не могла не думать о тебе и не сожалеть о том, что натворила. — Ты думаешь, что я это сделала ради тебя? — насмешливо спросила Лекса.       Костиа, недолго обдумав, ответила: — Да.       Лекса коротко и невесело рассмеялась. — Я сделала это ради себя. Я хотела избавить себя от тебя и от всех вас. Я хотела что-то изменить в своей жизни и нашла единственный способ. Ты не представляешь, насколько свободной я там стала. Я тоже всё переосмыслила и изменилась. И поверь, милая, я не нуждаюсь в твоём сочувствии и сожалениях.       Костиа застыла в тяжёлых раздумьях. Держалась, чтобы не расплакаться. Лекса была равнодушна, и лишь немного злорадствовала. — Твои родители выгнали тебя с пустыми руками? — спросила Костиа, взглянув на её портфель. — Это не твоё дело. — Не упрямься, Лекса. Позволь мне хоть как-то загладить свою вину. Я могу дать тебе денег на первое время. Просто в качестве благодарности.       Лекса злостно усмехнулась и грубо высказала: — Засунь-ка ты свою благодарность себе в задницу.       Костиа уязвлённо замолчала, уставив взгляд себе под ноги. Выдохнув, она спросила: — Я могу хоть что-то для тебя сделать?       Задумавшись, Лекса ответила: — Можешь.       Костиа от неожиданности взглянула на неё. Лекса взяла котёнка со своих колен и передала его девушке. — Позаботься о нём.       После Лекса поднялась со скамьи и, не прощаясь, ушла в своём направлении.       Бесцельно прогуливаясь по улице, Лекса поняла, как она уже соскучилась по колонии, по девчонкам, по Айми. Ещё и дня не прошло, как Лекса на свободе, и уже так от неё устала. Здесь холодно, голодно и одиноко. В колонии ей было хотя бы что есть и где спать. Она была совсем одна в большом городе. Друзей, кроме Микки, у неё больше не было. Много подруг она завела только в последние два года, но тех придётся ещё долго ждать. Сейчас ей остаётся бродить незримым призраком среди толпы чужих, безразличных до неё людей. Хотелось одного из них грохнуть, чтобы снова вернуться в тюрьму. Но больше её не посадят в колонию для малолетних, она отправится во взрослую реальную тюрьму. Но вряд ли там хуже, чем здесь.       Вдруг она вспомнила о листке, что отдала ей Айми перед прощанием. Прочитав адрес Леона, Лекса поняла, что у неё особо нет выбора. Если он даст ей работу и крышу над головой, то плевать кто он такой. Хотя Лекса знала, кто он. Пора ей на самом деле стать преступницей. Другая жизнь ей, по всей видимости, не светит, да и не нужна, если быть честной.

***

      Так Лекса начала свою работу на Леона. Там она так же быстро смогла заслужить уважение и авторитет. Для этого ей пришлось пройти через многое, даже испачкать руки в крови. Но она шла напролом и ничего не боялась. Её холодный рассудок помогал ей выжить и даже вывести любую ситуацию в свою пользу. Леон ценил её и называл самой крутой девчонкой на своём веку. Несмотря на преимущественно мужской коллектив, на неё смотрели как на равную, что в этом бизнесе редкость. Пока других девушек эти парни пытались поскорее раздеть и отыметь, к Лексе с подобными темами лезть перестали быстро. А Лекса и сама могла посоревноваться с ними в умении раздевать девчонок, и даже опередить их в этом соревновании. Даже те девушки, которые «Ты чо, я не лесба», по итогу могли пасть перед её чарами и перейти в стадию «Ну разок попробовать можно». И не всегда это было «разок». Лекса комфортно чувствовала себя в компании парней, стала среди них своей в доску. А в компании девушек чувствовала себя ещё комфортнее, но уже по другой причине.       Её свободная жизнь продлилась недолго. Почти перед своим двадцатидвухлетием она попалась копам, но на этом её деятельность не закончилась. У Леона были налажены каналы везде. Она торговала и в тюрьме, захватила там власть, за что Леон только больше стал её ценить. В общем, Лекса везде умела выжить. Не только выжить, но и залезть повыше, хоть по головам, и начать руководить любой ситуацией. Возможно, с её хваткой, её бы ждало завидное будущее, если бы она подалась в бизнес, а не в криминал. Но это бы была совсем другая история. Для этого ей нужно было не брать на себя вину вместо Костии. Не нужно было вообще приезжать на её вечеринку и влюбляться в неё.       В её жизни было много экстрима, риска, неожиданных поворотов, проверок на устойчивость, которые она сама любила с гордостью проходить. Много знакомств, друзей, девиц для секса. Но она так и не встретила за столько лет ту, что стала бы ей значима настолько, насколько когда-то была Костиа. Лекса никого не любила и никому не верила. Она была уверена, что никому никогда и не доверит больше своё сердце. Она и не подозревала, что однажды что-то может пойти не так, как она себе представляет.       Девушка бесцеремонно вошла в камеру Лексы, хотя никто, кроме её сокамерницы, позволить себе этого не смел. Но у Рейвен инстинкт самосохранения, видимо, отсутствовал. — Лекса. Я знаю, что Аиша наломала дров. И я пришла к тебе договориться о том, чтобы ты не трогала её. — Серьёзно? — усмехнулась Лекса. — И как же ты собираешься это сделать? — Я могу работать на тебя. — Как? — Я — единственный человек, который может починить незаконно пронесённую технику, и ты об этом знаешь. Я могу быть тебе полезна. — Ты знаешь? У меня ничего не сломалось. — Пока не сломалось. — Вот тогда и буду решать эту проблему. И ты и так починишь мне телефон, если мне это будет нужно, безо всяких уговоров. — Нет, — уверенно заявила Рейвен, с вызовом глядя ей в глаза.       Лекса даже ненадолго потерялась от неожиданности, хоть и виду не подала. Она едва заметно улыбнулась и сказала: — А ты самоуверенна. — Ты привыкла, что все кругом трясутся перед тобой от страха и угождают, но я в этом цирке участвовать не собираюсь, и не надейся. — Как оригинально ты пытаешься просить за подругу, — иронично высказала Лекса. — Это не просьба. Я хочу заключить с тобой сделку. С взаимовыгодными условиями, — непреклонно стояла на своём девушка. — Сомневаюсь, что ты можешь что-то предложить, что будет мне более интересно, чем свернуть твоей подружке шею.       Рейвен недовольно выдохнула, после стала стягивать с себя тюремную форму.       Лекса только усмехнулась, привыкшая к подобным предложениям: — Ты думаешь, ты меня сейчас чем-то удивишь?       Но Рейвен не остановилась. Она откинула форму на пол, оказавшись перед Лексой в одних трусах. Лекса рассмотрела её изгибы, её сочную грудь, а после встретила её дерзкий, бесстрашный взгляд. На самом деле, Рейвен её прямо сейчас больше заинтересовала. Красивая, и такая непокорная. И вот она стоит голая, предлагая себя. — Мы будем трахаться, или ты и дальше будешь строить из себя недотрогу-девственницу? — нагло подгоняла её Рейвен.       «Боже, она безбашенная,» — всё удивлялась Лекса, находя это даже забавным. — «Откуда ты такая взялась?» — Ты так груба и неотёсанна, девчонка-механик. — Но я могу быть и ласковой.       Лекса недолго обдумала и согласилась: — Ну хорошо. Я буду согласна простить её… на этот раз, — сделав небольшую паузу, говоря неторопливо и играючи. — Но при условии, что мне понравится секс с тобой, а если ты меня разочаруешь, то знай, ты попотеешь впустую.       Рейвен тоже долго думать не стала: — По рукам.       «Её самоуверенность невозможно ничем сломить. Какая же она упёртая, ужас просто», — всё забавлялась Лекса. Для неё это стало чем-то новым. Ей, и правда, всегда пытались угодить. Рейвен вела себя дерзко и нагло, но это почему-то не раздражало, не вызывало злость, а вызывало интерес.

***

      Дрова в камине тихонько потрескивали. Ночь, казалась, затянулась так надолго. Луна даже не знала, какой сейчас час. Свой телефон она оставила в машине, которая осталась у дома Леона. Вероятно, девушки останутся здесь до утра. Было не ясно, приедут ли за ними, или же им придётся самостоятельно добираться до города пешком. До него ещё нужно найти дорогу — без интернета, без карт. Луна пока не хотела над этим париться. По какой-то причине на душе было так спокойно. Недавно они с Лексой чуть не умерли. Но может, поэтому сейчас так легко? После пережитого хауса, стоя на пороге смерти, не хочется больше беспокоиться по пустякам. Всё остальное кажется по плечу. — Ты с тех пор не виделась со своей семьёй? — спросила Луна. — Нет. Как сказал отец, семьи у меня больше нет. — А с Микки? — Наши пути разошлись. Странно бы было снова их сводить. Он был прилежный студент, имеющий амбиции в науке, желающий создать семью и быть примерным семьянином, и он просто хороший парень. Я пошла совсем по иному пути. Нас не могло больше ничего связывать.       Луна задумалась о своей жизни и с усталой улыбкой произнесла: — Знаешь, у меня тоже не осталось друзей, которые не из тюрьмы. — Тюрьма — то место, которое сжигает все мосты, и ты начинаешь всё с чистого листа, — поделилась размышлениями Лекса, смотря на огонь. — Именно это мне было когда-то нужно, и это я получила. — Если бы ты могла вернуться назад и что-то изменить, ты бы это сделала? — Нет. — Ты бы не хотела спокойной жизни? — Такая жизнь не для меня. — Ты так в этом уверена? — усомнилась Луна. — Когда ты была с Костией, ты разве не этого хотела? Кататься с ней по миру, стать журналистом. — Хотела. Но после это стало невозможно. — Может всё же есть ещё шанс? Всё исправить, — попыталась отыскать надежду Луна.       Но Лекса оставалась всё так же безразлично-упрямой: — Я не вижу себя другой. Может быть, это ты гибкая. Ты можешь сегодня замочить начальника тюрьмы, а завтра уже выпекать печенье на кухне и строить обнадёживающие светлые планы на жизнь. Я — другая. Я не грохнула лишь одного плохого дядю на заброшенном заводе. Я делала много вещей и похуже. И я проделала большой и тяжёлый путь, чтобы добиться того, что у меня есть сейчас. Мой выбор был осознанный. Я не жертва обстоятельств. Я могла подзаработать денег у Леона, а после отойти от дел, но я пошла дальше, я карабкалась выше. И теперь я нахожусь там, где и должна. Куда я сама привела себя. — Тебе нечего было терять, — с печалью сказала Луна. — Да. Так проще жить. Я и не хочу ничего обретать. Страх потери стопорит. Страх, в принципе, мешает жить. — Но без страха нет и ценности.       Лекса задумчиво всматривалась в камин. Огонь отражался в зрачках её глаз, освещал лицо мягким, тусклым светом. Она была так молода, но её взгляд был как у человека, прожившего, по меньшей мере, целый век — очень трудный век, с войнами, болезнями и голодом. Её взгляд был уставший, но твёрдый, стальной, закалённый. — Ты говорила, что казаться бесчеловечной — необходимость, — напомнила Луна. — Для меня необходимость — это вынужденная мера. Не желание. Но чего ты хочешь на самом деле? Ты знаешь? — Эти игры в психологов. Я их не люблю, — выдохнула Лекса.       Луна с печалью улыбнулась: — Я знаю. — Я не знаю, чего я хочу. Все люди хотят быть любимыми, нужными. Иногда мне кажется, я тоже этого хочу. — Иногда? — Да. Но потом задумываюсь об этом глубже и сомневаюсь, правда ли мне это нужно? — Разве ты не хочешь быть вместе с Рейвен? — Чувство собственности этого хочет, но не я.       Луна нахмурилась, пытаясь понять. Лекса мимолётно взглянула на неё, ожидая этой реакции. А после объяснила: — Я думаю, что то положение вещей, какое оно есть, мне комфортно. Я люблю её, и мне кажется, что мне есть ради чего жить. Но я не зависима ни от неё и ни от чего. В какой-то степени, мне удобно жить с этим неразделённым чувством. Если бы она отвечала мне взаимностью, это создало много проблем. Как мне, так и ей. Её жизнь, рядом с такой как я, превратилась бы в ад, а я — стала бы заложницей тяжёлых выборов. На самом деле, я считаю, ты подходишь ей больше. Как я и сказала, ты гибкая. Меня же изменить уже нельзя.       После этих слов правильным ответом было только многозначительное молчание. Луна вспомнила то время в тюрьме. Лекса ведь не пыталась покорить Рейвен, влюбить в себя, сделать своей. Она просто её опекала, пыталась защитить и делала это за её спиной, не на показуху. Она говорит, чувство собственности желает быть с Рейвен, значит это желание есть, но Лекса противостоит ему вопреки своим чувствам. Опять же из заботы к Рейвен, из желания для неё лучшего. Ведь понимает, что не сможет дать Рейвен то, чего она заслуживает.       Лекса была удивительной. Ведь несмотря на свою жестокость, безразличность к чужим страданиям, способность расправиться с каждым, кто встанет у неё на пути, она была способна на поступки, на которые не способны даже люди сострадательные, чувствительные, правильные — по меркам нормам общепринятой морали. Лекса нарушала все эти нормы, но как-то всё равно умудрялась оставаться Человеком.       Вдруг за стенами дома послышался звук подъехавших машин и полицейская сигнализация. Из громкоговорителя послышались слова: — Выходите с поднятыми руками. Дом окружён.       Лекса выругалась: — Сдали, ублюдки. — Кто? — тревожно спросила Луна. — Это неважно, — ледяным тоном ответила Лекса, а после посмотрела Луне в глаза и стала быстро выдавать указания. — Я выйду и отвлеку их на себя, а ты тем временем вылезай из окна и укрывайся в поле. На улице темно, тебя не заметят, пока будут вязать меня. — Нет, Лекса. Давай сбежим вместе? — Тогда нас обоих повяжут. Ты хочешь в тюрьму? — резко отбила девушка. — Мне всё равно туда дорога. А ты нужна здесь. Ты нужна Рейвен. Ты должна думать о ней.       Как бы Луна не хотела этого, она не могла не согласиться с Лексой. Только так тяжело было вот так расставаться. Так внезапно, так быстро, впопыхах и, возможно, навсегда. Луна не ожидала, что ей будет так тяжело отпустить Лексу. Но иного выхода не было. Она просто кивнула, сдерживая слёзы, понимая, что если Лекса что-то решила, её всё равно не переубедить.       Лекса взяла её лицо в руки, посмотрела в глаза с нежностью и произнесла: — Сделай её счастливой. А главное, сделай счастливой себя.       Лекса поцеловала её в лоб на прощание, и одинокая слеза рухнула из глаз Луны. Лекса вышла из дома. Луна слышала, как её задерживают, и не мешкая быстро вылезла через окно. За последнее время она развила в себе завидную ловкость и шустрость. Жизнь заставила. Потому незаметно выбралась из дома и шмыгнула в кукурузные поля, стараясь поскорее оказаться как можно дальше от дома. И на расстоянии нескольких метров она остановилась, чтобы не привлекать внимание шумом и движением, ведь копы будут осматривать дом внутри и территорию вокруг него.       Видя в далеке свет от фар машин, слыша отдалённо их голоса, у Луны разрывалось сердце. Лекса ещё рядом, но она уже недосягаема. Её не увидеть, не услышать, не почувствовать. Она очень скоро исчезнет, испарится, и Луна никак не может этого предотвратить. Когда машины стали отъезжать, свет перемещался по дороге, а звук колёс был всё менее слышен с каждой секундой, Луна чувствовала, как острая боль сцепила её изнутри. Всё. Уже всё. Ничего не изменить. Она осталась одна в ночи посреди поля. С ней остались лишь шум колышущихся на ветру листьев и её неестественно громкое дыхание.