Код их Сердец

      Пистолет, словно раскаленный кусок металла, дымился в её дрожащей руке, а из ствола тонкой струйкой вырывался горьковатый запах порохового дыма, щекочущий ноздри и вызывающий тошноту. Грудь тяжело вздымалась, словно раздутый мех кузнечного горна, и каждый вдох, словно огненный уголек, обжигал изнутри, оставляя после себя лишь пепел и горечь. Убийство. Это слово, словно тяжёлый камень, давило на её грудь, отнимая последние силы. Раньше, в те далёкие времена, когда она была лишь сумасшедшей дочерью Силко, человеческая жизнь не стоила и ломаного гроша, она была просто цифрой, жертвой, которую нужно было убрать с пути. Но сейчас... всё было иначе. Сейчас, когда в её душе, словно в прогнившем саду, начали пробиваться ростки человечности, когда она начала понимать, что даже самый отвратительный человек может быть чьим-то сыном, чьим-то отцом, чьим-то другом, возлюбленным, осознание того, что она отняла чужую жизнь, было подобно удару ножа прямо в сердце.       Она смотрела на мёртвое тело, распластанное на холодном, грязном полу, и внутри неё, словно в бездне, разверзлась чёрная дыра, поглощающая весь свет и тепло, оставляя лишь пустоту и боль. Образы вспыхивали перед её глазами, словно кадры старой, испорченной кинопленки, размытые и хаотичные. На месте незнакомца, словно издевательская насмешка, вдруг проявилось лицо Экко, его добрые, понимающие глаза, и улыбка, полная тепла и заботы, которая теперь никогда не осветит ее мир. Затем, словно дьявольское наваждение, возник образ Вай, её суровое, но всегда такое родное лицо, искаженное гневом и разочарованием, словно обвиняя ее в предательстве, и от этого взгляда ее тело сковывала дрожь. Потом, как по щелчку пальцев, перед ней всплыло лицо Силко, его взгляд, полный надежды и любви, и его голос, такой мягкий и одновременно такой сильный, и осознание того, что она лишила его жизни, разорвало ее душу на мелкие кусочки. И в завершении этого ужасного парада, словно самый страшный кошмар, перед ней возникло личико Иши, такое невинное, такое доверчивое, и понимание того, что она может стать следующей жертвой её безумия, пронзило её, словно осиновый кол.       Джинкс, словно обезумев от боли, прижала руки к голове, пытаясь заглушить крики отчаяния, раздирающие её душу, словно стая голодных волков, и не замечая ничего вокруг, она словно оглохла, словно ослепла, проваливаясь в свою собственную тьму. Она не увидела, как последний, оставшийся в живых противник, пришёл в себя, словно раненый зверь, из последних сил замахнулся и нанес ей удар кулаком в шею, резкий и сильный, как удар обухом топора, и от этой внезапной атаки, словно от удара молнии, сознание Джинкс померкло, и она, словно подкошенное дерево, рухнула на пол, погружаясь в беспамятство.

***

      День Экко не заладился с самого утра, словно с первых лучей солнца на него обрушилась полоса неудач и дурных предзнаменований. Бессонная ночь, проведённая за монитором, в попытках проникнуть в тайные планы Силко, принесла ему лишь тревожные открытия, словно выплеснула на него ушат холодной воды. Его ночные исследования, словно опасная игра с огнём, привели его к неприятному выводу о том, что планы Силко претерпели значительные изменения. Это было словно обнаружение тайной комнаты, в которой хранились самые страшные секреты, и увиденное там, перевернуло все его представления о происходящем.       Об этом свидетельствовала взломанная переписка нескольких советников, чьи электронные послания, словно змеи, ползли по экрану его монитора, выдавая все их тайны. Они знали об оружии, которое могло стать причиной полного уничтожения как Пилтовера, так и Зауна, и Силко, в своей извращенной логике, намеревался использовать его как орудие сдерживания, как способ держать в страхе совет. Но это было еще не все. Они предлагали ему чтобы Джинкс, словно пешка в их грязной игре, была передана в Пилтовер, и чтобы уже там, в стенах лабораторий, её гениальный ум был использован для создания новых смертоносных технологий, чтобы из неё вытянули все последние соки, словно из перезрелого фрукта, оставив после себя лишь пустую оболочку.       Из переписки не было ясно, согласен ли Силко с их предложением, принял ли он их предложение, но одно это знание, словно горячий уголёк, зажгло в Экко ярость и решимость. И в этот момент он принял решение, твёрдое и непоколебимое, как сталь. Он должен поговорить с Джинкс, чего бы это ему не стоило. Он должен предупредить её об опасности, он должен попытаться достучаться до её сердца, он должен вырвать её из лап Силко и его безумных планов, он должен спасти её от самой себя, даже если она сама этого не хочет. Решение проблемы, словно долгожданный ответ на мучительный вопрос, практически не заставило себя долго ждать. В комнату, словно ураган, ворвалась Вай, ее лицо было напряжено и взволновано, а ее дыхание прерывистым. Она держала за руку маленькую Ишу, которая, словно испуганный воробышек, во все глаза смотрела на Вай и Экко, ее маленькие пальчики крепко сжимали ладонь Вай, словно ища в ней утешение и защиту. Ее взгляд был полон беспокойства и тревоги, но в то же время, в нем горел слабый огонек решимости и надежды.       Иша указала на свои волосы, ее маленькая ручка коснулась ее непослушных окрашенных синих прядей, а затем, с испуганным видом, провела рукой по горлу, пытаясь объяснить им жестами что ее беспокоило. Ее маленькие губки сложились в гримасу, а глазки наполнились слезами. Экко сразу понял ее, он словно прочел ее мысли. Он почувствовал, как холодок пробежал по его спине, как его сердце болезненно сжалось от предчувствия беды.       — Это Джинкс? Она в опасности? — спросил Экко у нее, его голос был тихим, но в нем звучала непоколебимая решимость. Он впился взглядом в ее большие, полные слез глаза, и в ответ она закивала яростно головой, словно маленькая игрушка, чьи движения были хаотичными и непредсказуемыми. А затем она резко развернулась, ее маленькая фигурка, словно тень, скользнула к выходу.       — Веди, — кивнул Экко, его голос был твёрдым и уверенным, словно приказ, не терпящий возражений. Он быстро схватил свое оружие, его рука сжала рукоять с такой силой, словно он пытался слиться с ним воедино. Он коротко кивнул Вай, его глаза встретились с ее глазами, и в этом взгляде они оба прочли общую тревогу, общую решимость, общую готовность бороться за Джинкс, чего бы им это ни стоило.       Иша, словно маленький, но решительный проводник, привела их к одной из заброшенных фабрик по производству мерцания, которая хранила в своих стенах следы недавних боев. Здание, похожее на огромного, спящего зверя, возвышалось над остальным Зауном, словно тёмный памятник жестокости и отчаянию. В воздухе витал густой, удушливый запах крови, смешанный с тошнотворным ароматом мерцания, словно на месте боев разлили невидимое, но ядовитое зелье. Запах пороха и огня, едкий и резкий, подтверждал, что бой уже был окончен, что в этом месте разыгралась кровавая драма, оставившая после себя лишь трупы и разруху.       Однако, кто вышел победителем из этой схватки, было непонятно. На месте боя не было ни полицейских, ни солдат, словно это было тайное противостояние, о котором никто не должен был знать. Однако, среди тел павших, Экко с ужасом узнал форму одной из банд Зауна, что свидетельствовало о том, что в этом месте разразилась битва между своими же, между теми, кто должен был быть союзниками, между теми, кто должен был бороться за свободу Зауна, а не друг против друга. "Выходит, свои своих же..." - пронеслось у него в голове.       Сердце отбивало бешеный ритм, словно барабан, призывающий к бою. Он с Вай, словно два диких зверя, бросились вглубь фабрики, их ноги ступали по неровному полу, заваленному обломками бетона и кусками железа. Они бегло осматривали тела павших, пытаясь найти хоть какой-то намек на присутствие Джинкс, пытаясь отыскать ее в этом кровавом лабиринте.       Осознавая, что они не смогут охватить всю территорию сразу, они быстро разделились, каждый из них рванул в свою сторону, их глаза, словно прожекторы, скользили по стенам, по потолкам, по телам павших, выискивая знакомые синие косы, которые могли бы дать хоть какую-то надежду. Они бежали, их тела были напряжены, а их дыхание прерывистым, и в этот момент они были едины в своем поиске, в своей надежде, и в своем страхе, который они не могли преодолеть.       И тут Экко увидел её. Джинкс, лежащую на полу, словно сломанную куклу, её длинные, некогда аккуратно заплетенные синие косы разлетелись по грязному бетонному полу, словно безжизненные щупальца. Она лежала неподвижно, в неестественной позе, словно она была жертвой жестокой расправы. А над ней, словно зловещая тень, навис человек, его фигура была искажена яростью и безумием, его рука была занесена для следующего удара.       Экко смотрел на это, и время для него словно замерло. Он видел перед собой лишь один кадр, одну сцену, которая, казалось, никогда не закончится. Но потом, словно очнувшись от кошмара, его сознание вернулось к реальности, и он понял, что у него есть всего несколько секунд, чтобы что-то предпринять. Его мозг заработал со скоростью компьютера, анализируя ситуацию, просчитывая возможные варианты действий, и приняв решение, он действовал, словно механизм.       Первая секунда - это был рывок, быстрый и стремительный, как молния, его тело, словно пружина, разжалась, и он, словно обезумевший зверь, бросился на человека, занесшего руку над Джинкс, его единственным желанием было оторвать его от нее, защитить ее от его жестокости. Вторая секунда - это была занесенная рука человека, с поднятой битой, готовая обрушиться на Джинкс, и его лицо, искаженное безумной гримасой. Третья секунда - это был удар, один удар, который нанес Экко, его рука, усиленная гневом и отчаянием, с такой силой обрушилась на тело человека, что он отлетел в сторону, словно пустая тряпка. Четвертая секунда - это был второй удар, затем третий, затем еще один и еще, пока человек, словно марионетка, дергался и пытался что-то сказать, пока он не перестал сопротивляться, пока его тело не обмякло и не затихло, погрузившись в темноту.       Её тело было еще более худым, чем он запомнил, а кожа, казалось фарфоровой, настолько бледной она была. Из разбитой губы тонкой струйкой сочилась кровь, а на шее алел огромный синяк. Глаза её были закрыты, и ресницы, обычно такие густые и пушистые, сейчас казались тонкими и хрупкими. По её телу, словно по полю битвы, расползлись багровые подтёки и ссадины, свидетельствовавшие о том, что она не просто упала, а стала жертвой жестокого насилия. Она была словно раненая птица, словно сломанный цветок, и от одного взгляда на неё сердце Экко сжималось от боли и ужаса.       Он подскочил к ней, словно очнувшись от наваждения, его движения были быстрыми и резкими, но в них не было жестокости, лишь отчаяние и надежда. Его руки осторожно коснулись ее лица, ее шеи, пытаясь нащупать пульс, пытаясь проверить ее жизненные показатели. Его сердце замерло, словно в ожидании приговора, и когда он почувствовал слабое биение, когда он понял, что она жива, в его груди вспыхнул огонек надежды, словно солнечный луч, пробившийся сквозь темные тучи.       И это придало ему сил, словно в его вены влили новую порцию адреналина, словно он вновь обрел способность дышать. Он аккуратно поднял ее на руки, его движения были нежными и бережными, словно он держал в руках хрустальную вазу, боясь разбить ее, боясь причинить ей еще большую боль. Он обнял её, прижимая её к себе, как самое драгоценное сокровище, и, чувствуя её вес, чувствуя её тепло, он понес ее прочь из этого проклятого места, словно спасатель, выносящий свою жертву из пылающего ада. Его ноги сами несли его вперед, его дыхание было тяжелым и прерывистым, но он не останавливался, он не замедлял шаг, его единственной целью было унести ее подальше от этого ужаса, в безопасное место, где он мог бы позаботиться о ней и залечить её раны.

***

      Глаза резко распахнулись, а лёгкие жадно глотнули воздух, хватая его как последний шанс на спасение. Сердце бешено колотилось в груди, словно загнанная птица, готовая вырваться наружу, а всё тело, словно проснувшийся вулкан, дрожало от волнения и непонятного беспокойства. Она резко поднялась с кровати, словно её подбросило на пружине, и оглядела помещение недоверчивым, почти испуганным взглядом, словно не веря своим глазам, словно она попала в какой-то параллельный мир. Это была комната Экко, его комната, такая знакомая и в то же время такая чужая, полная его вещей, его запаха, и от этого у нее внутри всё сжималось от какого-то непонятного страха. На стенах висели его чертежи, словно старые карты, ведущие в неизведанные земли, на полках стояли его инструменты, словно оружие, готовое к бою, и всё это, словно пазл, складывалось в общую картину, напоминая ей о том, где она находится.       И сам её владелец сейчас находился прямо перед ней, его лицо было серьёзным, но в глазах читалась какая-то тревога и непонятное беспокойство. На миг, её ступор, вызванный внезапным пробуждением, словно отступил, и ее разум, как будто проснувшийся ото сна, начал быстро анализировать ситуацию, словно компьютер, обрабатывающий кучу данных. Причинять боль Экко, драться с ним, не хотелось, ее тело, словно по какому-то наитию, отказывалось причинять вред, и поэтому мозг, словно загнанный в угол, быстро сделал единственно возможный выбор. Бежать.       Она подскочила, словно пружина, сорвавшаяся с тормозов, и, словно дикая кошка, кинулась в сторону, пытаясь вырваться из этой комнаты, словно из ловушки, её тело действовало на рефлексах, не спрашивая её согласия. Однако Экко, словно молниеносный хищник, среагировал моментально, его рука обвилась вокруг одной из её кос, и с силой потянула её на себя, словно вытаскивая из водоворота.       — Постой ты! — голос Экко, обычно мягкий и спокойный, звучал резко, и в нём проскальзывали нотки настойчивости, и какой-то едва уловимой мольбы. Он пытался остановить её не силой, а словом, Джинкс не послушалась, снова, словно дикий зверь, дёрнулась в сторону, вырываясь из его хватки, и при этом больно вырвала из своей головы часть волос, и острая боль отрезвила ее на секунду. — Да хватит бегать от меня! — голос Экко стал более громким, в нём звучало уже не просьба, а почти отчаяние, — Я всё равно догоню!       Сердце колотилось, как пойманная в клетку птица, отзываясь болезненным эхом в висках. Он действительно не отказался от своих слов, его упрямая решимость читалась в каждом шаге, в каждом настойчивом крике, разлетающемся эхом по узким коридорам убежища. Он, словно хищник, не спускающий глаз со своей жертвы, бежал за ней, его силуэт мелькал за спиной, как темная тень.       Она неслась вперед, ее ноги едва касались бетонного пола, словно не принадлежали ей. Коридоры были до жути узкими, как кровеносные сосуды подземного организма, и каждый поворот, каждая развилка казалась ей очередным препятствием на пути к свободе. Она то и дело врезалась в ошеломленных жителей убежища, расталкивая их плечами, локтями, не обращая внимания на их недовольные возгласы. Каждое столкновение отдавалось острой болью во всех синяках на теле, но она не могла остановиться, не могла позволить себе замедлить шаг. В мыслях она шептала извинения, надеясь, что ее поспешные действия не причинили никому серьезного вреда, но сейчас, бегство было важнее любых правил приличия.       Голова гудела, как растревоженный улей, пульсирующая боль пронизывала каждый ее нейрон. Сколько она пробыла в беспамятстве? Часы? Минуты? Она не знала. Прошлое казалось смутным и далеким, словно затянутое дымкой забвения. Но запекшаяся кровь на голове, жесткая и липкая, словно зловещий знак, говорила сама за себя.       Его голос, властный и настойчивый, все еще доносился вслед за ней, как раскаты грома, предвещающие бурю. "Стой! Остановись! Я просто хочу поговорить!" - кричал он, его слова словно цепкие щупальца, тянувшиеся к ней, пытающиеся удержать ее. Но она не слушала, уши словно наполнились ватой, отсекая его настойчивые мольбы. Ее ноги продолжали нести ее вперед, наперекор чувствам.       Стремительно приближаясь к выходу из убежища, она почти чувствовала свежий воздух свободы, щекочущий ее измученную кожу. Но тут, словно из-под земли, перед ней выросла маленькая фигурка – Иша. Ее глаза, обычно полные детской беззаботности, сейчас смотрели как-то странно, даже злобно, но в то же время в них плескалась непоколебимая решимость. Джинкс замерла, на мгновение потеряв дар речи, а потом, словно очнувшись от наваждения, попыталась взять ее за руку, чтобы поскорее вырваться наружу. Но Иша упрямо уперлась, ее маленькие пальчики, стиснувшие ладонь Джинкс, тянули ее обратно, словно невидимые якоря.       — Иша, что ты делаешь?! — Джинкс смотрела на нее с недоумением, ее брови изогнулись от удивления, в глазах плескалась растерянность. Сердце болезненно сжалось от этого неожиданного поворота событий. Эта задержка, всего лишь на несколько секунд, но она казалась ей вечностью, дала Экко возможность нагнать ее.       Она окинула взглядом маленькое личико Иши, ища там ответ на загадку ее поведения. Эта девочка, которую она всегда считала такой тихой и робкой, сейчас смотрела на нее со странной силой, и Джинкс поняла, что эта задержка не была случайностью. Огонек в глазах Иши говорил о чем-то большем, чем просто упрямство, он выражал некую цель.       Иша была для нее как младшая сестра, и оставить ее в беде, она никак не могла, но в то же время она понимала, что у нее остается все меньше шансов вырваться из этой ситуации. Побег, который казался таким близким, сейчас выглядел недостижимым. Нарастающее отчаяние сдавливало ее грудь, заставляя сердце болезненно биться в ребра.       Экко наконец-то нагнал ее, его грудь тяжело вздымалась, выдавая его стремительное преследование. В его глазах плескалось беспокойство, смешанное с облегчением, словно он боялся, что она вновь сорвется с места и исчезнет в лабиринтах убежища. Словно понимая, что Джинкс больше не побежит, он осторожно протянул руку и взял Ишу за вторую, маленькую ручку, мягко подмигнув ей. На ее губах расцвела широкая улыбка, озаряя ее личико, словно маленькое солнышко.       В сознании Джинкс, словно куски мозаики, стали выстраиваться в цельную картину. Теперь все встало на свои места. Иша, с ее хитрым взглядом и упрямством, сделала это намеренно. Она намеренно задержала ее, не давая сбежать от Экко, словно она была частью какого-то хитрого плана.       Она повернула голову и посмотрела в глаза Экко, ища в них ответы на мучающие ее вопросы. Его взгляд, наполненный трепетом, был теплым и заботливым. Он смотрел на нее так, словно она была самым драгоценным сокровищем в мире, готовый защитить ее от любой опасности. В его глазах не было ни злобы, ни упрека, лишь искренняя любовь и тревога за ее благополучие. Казалось, что он способен растопить любой лед, что сковал ее сердце. И она, несмотря ни на что, поверила в его искренность.       Она опустила голову, ее взгляд был устремлен в пол, словно там можно было найти ответы на все ее вопросы. Губы она закусила с такой силой, что на них выступила тонкая струйка крови, словно она признавала свое поражение, словно она сдалась в этой бесконечной борьбе. В ее позе чувствовалась усталость, отчаяние, и какое-то обреченное смирение.       — Ты не прекратишь гоняться за мной, да? — ее голос был тихим и хриплым, словно шепот ветра.       — Никогда, — его голос, напротив, был уверенным и твердым, как скала, словно он был готов поклясться в своих словах на крови. Он смотрел ей прямо в глаза, и в этом взгляде была непоколебимая решимость, готовность бороться за нее, чего бы это ему ни стоило. — Пожалуйста, давай поговорим, — добавил он, его голос смягчился, и в нем прозвучала мольба, словно он просил ее не убегать, дать ему шанс, выслушать его.       — Хорошо, — кивнула она, ее движения были медленными и неуверенными. Они вновь зашли в его комнату, и тишина, которая царила между ними, словно плотная пелена, накрывала их обоих. Комната, в которой он проводил дни и ночи, работая и размышляя, теперь выглядела такой чужой и непривычной.       — У тебя тут бардак, — она кивнула головой на разбросанные повсюду бумаги, словно не могла найти другой темы для разговора. Ее взгляд скользнул по стопкам книг и чертежей, словно она видела все это впервые.       — Да, — согласился он, его губы тронула слабая улыбка. Он не стал оправдываться, зная, что это правда, что он действительно не успевал следить за порядком, что все его мысли были заняты ею. — Джинкс... я хотел… — начал он, но его слова застряли в горле, словно он не мог подобрать нужных выражений.       — Силко болен, Экко, — перебила она его, ее голос был тихим, но уверенным, словно она говорила о чем-то, что давно терзало ее. Она посмотрела на него, ее взгляд был серьезным и полным тревоги.       — Ты поэтому не вернулась? — спросил он, его голос был наполнен удивлением и непониманием, словно он наконец осознал, что все ее поступки имели причину, которую он до этого момента не понимал.       — Вдруг ты тоже заболеешь? Я заразная, — проговорила она, и в ее голосе прозвучали нотки детской наивности и страха, словно она была маленькой девочкой, которая уронила любимую вазу и, с испугом в глазах, все же решила признаться в своем проступке. Она посмотрела на него, и в этом взгляде читалась уязвимость, беспокойство, и какая-то отчаянная надежда на понимание. Он словно пытался проникнуть в глубину ее мыслей, пытался понять, что творится у нее в голове, пытаясь расшифровать ее противоречивые слова.       — Не думаю, что заболею, — ответил он, его голос был мягким и успокаивающим, как ласковое прикосновение. Он протянул к ней руку, его пальцы медленно коснулись ее щеки, его прикосновение было нежным и бережным, словно он боялся разбить ее, как хрупкий хрусталь. — Ты вся в грязи, позволь хотя бы немного позаботиться о тебе? — проговорил он, и в его словах прозвучала забота, сострадание, и какое-то отчаянное желание защитить ее от всех невзгод.       Она была уязвима, словно раненый зверь, которого наконец-то поймали, и он это видел. Он видел перед собой не Джинкс, неуловимую и опасную, а Паудер, маленькую девочку, которая нуждалась в защите и любви, которая устала бороться с собой и с этим жестоким миром. Она кивнула, ее движения были неуверенными и медленными, словно она колебалась, но в ее глазах читалась какая-то надежда, и она, словно повинуясь невидимому зову, пошла за ним, оставив позади себя всю свою боль и отчаяние.       Нагота. В этот раз она была не страстной, а откровенной и честной. Он смотрел на ее синяки, на ее бледную кожу, на её выступающие ребра, и боль в его сердце сжималась, словно кулак. Она была такой хрупкой, такой беззащитной, такой ранимой, словно она была сделана из тончайшего стекла. Но в то же время он знал, что внутри нее таилась огромная разрушительная сила, готовая вырваться наружу в любой момент.       Она расслабилась в его руках, словно устала бороться, словно она отпустила все свои страхи и сомнения. Она позволила ему очистить ее истерзанное тело, отмыть с ее кожи грязь и кровь, и она позволила ему распустить свои косы, позволяя своим длинным синим волосам струиться по ее спине, словно водопад, омывающий ее усталую душу. Она была словно кукла, в руках заботливого ребенка, который пытался собрать ее по кусочкам.       Сидя на краю кровати, он аккуратно расчесывал ее мокрые волосы, переливающиеся в свете лампы. Он медленно проводил гребнем от корней до кончиков, стараясь не причинить ей боли, стараясь убрать все узелки и спутанности, словно он распутывал не только ее волосы, но и ее мысли, ее чувства, ее душу. Он говорил тихим голосом, его слова лились плавно и нежно, как ручеек, журчащий среди камней.       Он рассказывал ей о том, что произошло за время ее отсутствия, о том, как изменился Заун, о том, как они с Вай пытались помочь нуждающимся. Он рассказывал ей об их миссиях спасения, о их противостояниях с бандами, о их столкновениях с полицией, пытаясь отвлечь ее от печальных мыслей, от той боли, которая, он чувствовал, продолжала терзать ее душу. Он понимал, что ей сейчас нужно было не сожаление, а понимание, не жалость, а сочувствие, и он старался дать ей именно это, стараясь быть для нее опорой, поддержкой, и другом.       И, к его удивлению, на ее губах все таки иногда появлялась улыбка, словно маленький лучик света, пробивающийся сквозь темные тучи. Она была печальной, в ней чувствовалась горечь и разочарование, но она была искренней, словно она, наконец, позволяла себе быть собой, не скрывая своих чувств, не прячась за маской безумия. И эта улыбка давала ему силы, словно глоток свежего воздуха.       — Я закончила его, — внезапно проговорила она, ее голос был тихим, но в нем чувствовалась усталость и какая-то обреченность. Ее слова прозвучали, словно признание, словно она, наконец, осознала всю тяжесть своего творения, все последствия своего выбора.       — Я знаю, — ответил он, его голос был спокойным и уверенным.       — Откуда? — ее голова, словно кукла на ниточках, резко повернулась к нему, ее глаза, в которых плескалось любопытство и подозрительность, были устремлены на него.       — У Силко договоренность с советом, он решил использовать это оружие как сдерживающее, — проговорил он, не скрывая правды, зная, что она имеет право ее знать, если она все ещё не знала.       — Он мне не сказал, — обиженно буркнула она, ее губы надулись, словно она была маленьким ребенком, которого лишили любимой игрушки. В ее голосе звучала обида, разочарование, и какое-то острое чувство предательства.       — Уверен, он так же не сказал тебе о том, что совет хочет, чтобы ты работала на них, — сказал он, его голос был тихим и мягким, но в нем чувствовалась горечь и насмешка.       — Зачем? — непонимающе спросила Джинкс, ее брови нахмурились, а глаза были полны недоумения.       — Твой гениальный ум, кажется, не дает покоя не только мне, — сказал он, и его губы тронула легкая, ироничная улыбка. В ее глазах вспыхнул слабый огонек, словно уголек, разгоревшийся в камине, словно признание своей значимости.       — Но он же не согласится, правда? — спросила она с надеждой, ее голос был тихим и молящим, словно она боялась услышать отрицательный ответ.       — Не знаю, — честно ответил он, не желая обманывать ее. Он не знал, что творится в голове Силко, и он не знал, чего от него можно ожидать.       — Они не перестанут за мной гоняться, да? — снова задала она вопрос, в ее голосе звучала печаль, безысходность и смирение с неизбежным.       — Полагаю, что да.       В этот вечер они уснули вместе, словно два измученных путника, нашедших приют в тихой гавани. Она, тихо свернувшись калачиком на диване, словно маленький котенок, и он, нежно обнимающий ее тело со спины, словно защищая ее от всех невзгод. Его рука, бережно обвила ее талию, прижимая ее к себе, и он чувствовал, как ее тело, такое хрупкое и уязвимое, расслабилось в его объятиях, словно она наконец-то нашла покой и умиротворение. Ее волосы, длинные и шелковистые, рассыпались по всему дивану, словно водопад, омывающий все вокруг. Он лежал на них, вдыхая их аромат, в котором перемешался запах мыла и ее собственный неповторимый аромат, и этот запах, словно наркотик, погружал его в сон, полный нежных сновидений.       Синие волосы все еще хранили ее запах, когда Экко открыл глаза, просыпаясь от лучей восходящего солнца, проникающего сквозь узкие щели оконного проема. Этот запах, словно невидимая нить, соединял его с ней, напоминая о ее присутствии, о ее тепле, о ее любви. Он повернул голову, намереваясь увидеть ее рядом, увидеть ее спящее лицо, но ее там не было. Он почувствовал, как его сердце болезненно сжалось, как по его телу пробежал холодок.       Волосы были, но вот ее владелицы не было. Она снова исчезла, словно призрак, словно тень, растворившаяся в утреннем тумане. На диване лежали пряди синих волос, небрежно срезанных. Отрезала, словно обрубила связь, словно решила окончательно отпустить свое прошлое.