Код их Сердец

      Экран монитора, словно внезапно открывшееся окно в иной мир, вспыхнул, озаряя комнату резким, холодным светом, который, казалось, отнимал тепло у всего вокруг. На его поверхности, вместо привычных, унылых строк кода и графиков, расстилался сюрреалистический пейзаж — цифровой мир, рождённый в бурном воображении Джинкс. Это было не просто изображение, а целая вселенная, созданная её мыслями и руками. Плывущие по небу, словно призрачные корабли, пиксельные облака, словно дым из кальяна, медленно дрейфовали в безбрежном пространстве, а внизу, словно узоры на старом ковре, расстилались ландшафты из переплетённых линий кода, образуя причудливые ущелья и горы. Реки, словно пульсирующие вены, текли потоками данных, светясь неоновыми огнями, и всё это создавало удивительную, почти сказочную атмосферу, но с ощутимым привкусом техногенной мрачности, словно в этой красоте был какой-то подвох.       В самом центре этого цифрового лабиринта, словно принцесса на вершине неприступной башни, на вершине возвышенности, сложенной из светящихся символов, похожих на древние письмена, сидела Джинкс. Её волосы, обычно растрёпанные и непокорные, казались здесь особенно яркими, переливаясь всеми цветами радуги, словно струи цифровой энергии, которые оживляли этот искусственный мир. Рядом с ней, словно маленький гном, на неустойчивом табурете, собранном из светящихся иконок, похожих на старые монеты, расположилась Иша. В реальности ее глаза, обычно полные детской невинности и чистоты, сейчас сияли нескрываемым любопытством, всматриваясь в этот необычный мир, словно в волшебную сказку, воплотившуюся в реальность, где вместо принцесс и драконов были пиксели и коды, и она была, кажется, не на шутку заворожена увиденным, словно попала в какой-то сон наяву.       Джинкс, с улыбкой, ловко водила пальцами по старенькой, потрепанной клавиатуре. Она касалась клавиш с какой-то особенной грацией, словно играла на музыкальном инструменте, и перед ними, на экране, словно по мановению волшебной палочки, но на самом деле по её команде, возникали новые объекты, менялись текстуры, и оживали абстрактные формы. Это было похоже на магию, но магия, основанная не на заклинаниях, а на холодных, бездушных строках кода, в которых, однако, была её сила. Она показывала Ише простые команды, стараясь говорить медленно и понятно, объясняя, как двигать виртуальные объекты с помощью команд, как менять их цвет и как создавать новые, нажимая на определенные клавиши, словно маленький бог, творящий в своём собственном, цифровом мире, где она была полновластной хозяйкой.       — Видишь, Иша, — голос Джинкс, обычно звонкий и резкий, звучал мягче, чем обычно, почти нежно, но всё равно с той же, едва уловимой ноткой безумия, словно она еле сдерживала свой внутренний ураган, – это как волшебство, только вместо волшебной палочки у нас есть эта штука, – она кивнула на клавиатуру. – Здесь можно сделать всё, что захочешь, создать целый мир, со своими горами и реками, или разрушить его до основания, стерев в пыль все, что здесь было, – в её словах звучала какая-то мрачная гордость, и в то же время, какое-то детское восхищение от своей безграничной власти.       Иша, словно маленький птенец, раскрывший клюв, смотрела на Джинкс с нескрываемым восхищением, ловя каждое её слово, словно заклинание, которое может открыть двери в новый мир, в ее мир. Её маленькие пальчики, неуверенные и робкие, словно маленькие бабочки, неловко касались потёртых клавиш клавиатуры, пытаясь повторять действия Джинкс, словно копируя мастера, и учась его ремеслу. Иногда получалось, и тогда на экране оживали желаемые объекты, но чаще нет, и тогда возникали какие-то ошибки, вызывающие у Иши лёгкое разочарование. Но даже при неудаче, Джинкс, словно мудрый наставник, не ругала её, а наоборот, подбадривала, и каждый её, даже самый маленький успех, она встречала звонким смехом и ободряющими словами, полными гордости, словно это был её собственный триумф.       – Вот так, молодец! – воскликнула Джинкс, её голос, несмотря на приглушённое звучание в помещении, звучал громко и радостно, когда Иша, после нескольких попыток, наконец-то удалось изменить цвет виртуального куба с холодного синего на ярко-красный, словно зажегся маленький костерок. – Теперь попробуй передвинуть его! – добавила она, жестом показав, какие клавиши нужно нажимать.       Иша, словно маленький волшебник, сосредоточилась, изо всех сил пытаясь повторить указания Джинкс, и, после нескольких неловких нажатий, куб, словно по мановению невидимой руки, медленно поплыл в виртуальном пространстве, словно заколдованный кораблик, повинуясь её воле. Её лицо озарилось широкой улыбкой, от радости она захлопала в ладоши, а её глаза, словно два маленьких огонька, светились от искренней гордости за свой маленький, но такой важный успех, в этом новом и непонятном мире.       – Теперь мы можем создать всё, что захотим, – продолжила Джинкс, её голос стал тише, и в нём проявилась какая-то задумчивость, словно она ушла в свои мысли, – здесь нет границ, нет правил, только наша воля, – она обвела взглядом виртуальное пространство, словно указывала на свои владения, – можно создавать целые миры, с горами, реками и городами, или можно менять их, как нам вздумается, делая их такими, какими мы их хотим видеть, – её слова звучали как обещание, как приглашение в её собственный мир, где она была не просто создателем, но и владычицей, способной изменить всё, что её окружает.       С лёгким щелчком, она открыла на экране ещё одно окно, в котором, словно лабиринт из незнакомых символов, появились сложные строки кода, состоящие из букв и цифр, похожие на древние иероглифы. Иша, конечно, ничего не понимала в этом нагромождении знаков, но с неподдельным интересом следила за ловкими движениями пальцев Джинкс, которые, словно бабочки, порхали над клавиатурой, пытаясь подражать ей, и запоминая каждый её жест.       – Это язык этого мира, – пояснила Джинкс, её голос стал тише, как будто она делилась сокровенным секретом, – зная этот язык, ты можешь делать всё, что угодно, ломать стены, открывать секреты, ты можешь управлять всем этим, – она обвела рукой монитор, словно говорила о целой вселенной, подвластной ей. – Ты понимаешь? – спросила она, глядя Ише прямо в глаза, в которых читалось не только детское любопытство, но и жажда познания.       Иша, конечно, не понимала смысла этих сложных слов, но она доверяла Джинкс, доверяла её силе, её знаниям, и поэтому, словно веря в её волшебство, кивнула, впитывая в себя каждую её фразу, словно священное знание, которое, возможно, когда-нибудь, станет ей понятным.       Джинкс, наблюдая за Ишей, за её старанием, за её неуклюжими движениями, за её горящими глазами, внезапно почувствовала какой-то странный, необычный прилив надежды, словно маленький росток, пробивающийся сквозь трещину в асфальте. Возможно, именно в этом, в обучении этой маленькой девочки, в передаче ей своих знаний, есть какое-то спасение от её собственной тьмы, от той пропасти отчаяния, которая разверзлась в её душе. Если она научит ее чему-то хорошему, то сможет исправить ошибки прошлого. Возможно, научив её этому языку, этому коду, этой магии, она сможет создать что-то хорошее, что-то, что не будет связано с болью и разрушением, что-то, что не будет обречено на провал и разочарование.       Она думала о том, что будет учить её не только взламывать системы, открывать секреты и управлять миром, но и создавать, строить, нести свет, творить нечто новое, и, возможно, тогда, тьма в её сердце, это тёмное болото отчаяния, немного отступит, и она сможет вдохнуть полной грудью, вновь почувствовать вкус жизни. В этот момент, в этом цифровом мире, созданном её воображением, где правила устанавливала она сама, они были не просто ученицей и учителем, а двумя заблудшими душами, которые, словно мотыльки, летели к свету, пытались найти его во тьме, в этом хаосе, окружающем их, и возможно, вместе им удастся выбраться из этого лабиринта боли и отчаяния.       Спустя какое-то время, словно маленький птенчик, уставший от долгого полёта, Иша тихонько засопела, уткнувшись лицом в свои разноцветные рисунки, разложенные прямо на столе, словно трофеи, добытые в этом новом для неё мире. Её маленькое тельце, словно комочек нежности, мягкий и тёплый, притихло, убаюканное тишиной комнаты и усталостью после столь насыщенного дня, полного новых знаний и открытий. Джинкс, заметив это, с какой-то неожиданной нежностью посмотрела на неё, и в её взгляде было не только тепло и ласка, но и боль, глубокая и острая, словно ножевая рана, которую она никак не могла залечить, и которая, казалось, открывается вновь и вновь, при каждом воспоминании о своем существе.       Мысли о том, что она, словно тёмное проклятие, приносит страдания всем окружающим её людям, настолько укоренились в её сознании, словно ядовитые корни, что чувство вины, словно её мрачная тень, неотступно следовало за ней по пятам, преследуя её даже в самые светлые моменты, не давая ей покоя, и напоминая о том, что она - причина боли и отчаяния. Она боялась причинить вред Ише, боялась, что её тьма, словно заразная болезнь, поглотит и эту хрупкую девочку, отравит её невинную душу, поэтому так яростно охраняла её, словно львица своего единственного детёныша, не подпуская никого слишком близко. Она учила её стрелять, защищаться, словно готовила к будущей битве, стараясь всегда держать её в поле зрения, как будто пыталась уберечь от всего зла в этом мире, которое, как ей казалось, неотвратимо окружало их, сковывая в кольцо.       Она, стараясь не разбудить маленькое сокровище, аккуратно подняла сопящее тельце на руки, чувствуя, как бьётся маленькое сердечко, и с нежностью перенесла Ишу на свою кровать. Кровать, которая была такой холодной и неприветливой, словно каменное ложе, как нельзя лучше отражало её внутреннее состояние. Она уложила её на подушку, но Иша, словно маленький котенок, заворочалась во сне, недовольно поморщив носик, но тут же, словно по волшебству, снова успокоилась. Джинкс тихонько укрыла её одеялом, бережно поправляя края, словно заботливая мама, стараясь не нарушить её сон. Внутри её теплилась какая-то надежда, что, может быть, в этом сне Иши не видит той тьмы, которая окружает их.       Убедившись, что девочка крепко спит, она, словно призрак, тихонько отошла от кровати и, словно механическая кукла, снова села за компьютер, ее пальцы, словно повинуясь какой-то неведомой силе, заскользили по клавиатуре, возвращаясь к прерванной работе. Но даже погрузившись в цифровой мир, она не могла отвлечься от Иши, от её тихого дыхания, от чувства ответственности за её маленькую жизнь. Она чувствовала себя и защитницей, и мучителем, и матерью, и палачом, раздираемой противоречиями, отчаянием, но в то же время какой-то странной, новой нежностью.       Лак, нервно содранный с ногтей, словно остатки былой надежды, слегка поблескивал в полумраке комнаты, как осколки разбитого зеркала, отражающие её внутреннюю борьбу. Эти крошечные, мерцающие частицы, словно свидетели её беспокойства, казались печальным напоминанием о том, что она не в силах контролировать ни свою жизнь, ни свои эмоции. Перебинтованная рука, словно раненый зверь, всё ещё саднила под тугой повязкой, напоминая о недавней ярости, направленной на бездушный монитор. Она чувствовала, как пульсирующая боль отзывается эхом во всем теле, но Джинкс, словно отчаянный солдат, не собиралась обращать на неё внимание, лишь слегка поправляя старый бинт, который уже давно потерял свой первоначальный вид.       Она снова открыла нужные программы для кодинга, знакомые до боли интерфейсы, словно врата в ее собственный лабиринт, но незнание, что делать дальше, как продвинуться хоть на шаг вперёд, и боязнь неудачи, словно сковывающие цепи, вновь сдавливали её разум, парализуя волю, как холод, проникающий до самых костей. Её пальцы неуверенно зависли над клавиатурой, не зная, с чего начать, словно попали в густую паутину сомнений и страхов. Она чувствовала, как внутри нарастает паника, словно поднимающийся прилив, грозящий поглотить её с головой.       Тогда она уничтожила свой мир. Тогда, своими же руками, она разрушила всё, что было дорого...Эти мысли пронзили ее, словно ледяные иглы, вызвав острую боль, напоминающую о горечи утраты. А что она разрушит этим оружием сейчас? Она чувствовала, как на нее накатывает новая волна вины, разъедающей ее изнутри, словно кислота, и не давая двигаться дальше, словно приковав ее к этому стулу. Она была марионеткой, пляшущей под дудку судьбы, а ее руками творились разрушение и боль. Она не могла остановить себя, не могла сбежать, не могла ничего изменить, она была обречена на эту мучительную гонку, где конечной целью являлась лишь смерть и разрушение.       Она отвергла идею снова погружаться в вязкое болото работы над вирусом, как будто отталкивая от себя что-то грязное и отвратительное. Её пальцы, словно сами по себе, набрали нужные команды, и на экране, вместо строк кода, возникло знакомое изображение – камеры наблюдения убежища Экко. Это стало её своеобразным ритуалом, тайным влечением – она часто открывала эти трансляции, словно сталкер, возвращающийся на места былой славы, наблюдая за жителями, за тем, как течет их жизнь без неё. Ничего не поменялось... Или...       Её взгляд, словно магнит, притянулся к одной из камер – той, что находилась в кабинете Экко, в самом его сердце, куда она, словно вор, проникла в его жизнь. Эту камеру она установила сама, словно оставив свое тайное присутствие в его мире, а он так её и не заметил, что вызывало у неё какое-то странное, немного детское удовлетворение. На мгновение, уголок ее губ слегка дрогнул, образовав слабую, почти незаметную улыбку. Но она быстро исчезла, словно ее никогда и не было, стоило ей увидеть беспорядок, царивший в его комнате. Комната, словно после урагана, погрузилась в хаос, среди разбросанных бумаг, книг и каких-то непонятных предметов, создавалось ощущение, что это не комната Экко, где всегда царила гармония, а какой-то заброшенный чердак.       Её взгляд скользнул к столу, и она увидела его. Сам он спал прямо за столом, уткнувшись лицом в локоть, словно изможденный путнник, забывший про отдых. Его плечи были опущены, а в позе читалась какая-то усталость и беспомощность. Это было так странно, так непривычно, что сердце Джинкс невольно сжалось, как будто чья-то невидимая рука сдавила его.Что случилось с ним? Этот вопрос пронзил ее разум, словно острая игла, вызывая острое беспокойство.       Глаза, словно прикованные цепями, не могли оторваться от экрана. Она, словно бесшумный призрак, наблюдала за ним, за его усталым силуэтом, за тем как его плечи, словно под тяжестью невидимого груза, опустились еще ниже. Комната, в которой она когда-то чувствовала себя так уютно и спокойно, словно превратилась в поле боя, где были разбросаны обломки былой жизни, и она, словно невольный свидетель этого бедствия, наблюдала за тем, как он медленно угасает, и ничего не могла с этим поделать.       Она видела его таким впервые, таким сломленным, таким потерянным, и это чувство было для неё нестерпимым, словно ей приложили к сердцу раскаленное железо. Она видела его сильным, непоколебимым, и никогда бы не подумала, что она может сделать его таким. Она оттолкнула его от себя, отвергла его любовь, его заботу, его попытки помочь ей. Она, словно капризный ребенок, разрушила все, что он пытался для неё построить, и теперь, глядя на него, она чувствовала лишь вину, гложущую изнутри. Она видела, как медленно угасает его свет, и это было нестерпимо. Её сердце сжималось от жалости, от боли, от отчаяния. Она хотела подойти к нему, обнять его, сказать ему, что ей очень жаль, но она не могла. Она боялась, что ее присутствие причинит ему еще больше боли, она была слишком токсична, она была словно яд, убивающий все вокруг. И ей оставалось лишь молча наблюдать за ним, за тем, как он страдает, и винить себя за это, в тишине и одиночестве своего собственного мира.

***

      Полумрак комнаты Экко, обычно такой упорядоченный и спокойный, в этот вечер был словно вихрь, закрученный неугомонной энергией Джинкс. Её силуэт, словно молния, мелькал между столами, усыпанными проводами и микросхемами, а её звонкий смех, похожий на треск искр, то и дело разносился по всему помещению. Экко, как обычно, сидел за своим рабочим столом, погруженный в свою работу, и её присутствие, словно ураган, ворвавшийся в его тихий мир, не могло не вызвать у него улыбки. Он, словно скала, был спокоен, его движения были плавными, уверенными, и даже её сумасшедшая энергия не могла его сбить с толку. Он наблюдал за ней, как за непредсказуемой стихией, понимая, что эта хаотичная сила, на самом деле, является источником его вдохновения.       — Экко! Смотри, что я нашла! — воскликнула Джинкс, подбежав к его столу, и, не утруждаясь спросить разрешения, запрыгнула на него, разбросав бумаги, словно игривый котенок. Она протянула ему старую деталь, похожую на шестеренку, — Это подойдет для твоего нового гаджета?       Экко поднял бровь, глядя на нее с легким удивлением, и невольно улыбнулся. В её глазах, словно в двух озерах, отражалась целая вселенная – полная энергии, огня и какой-то непостижимой глубины, которая тянула его, словно магнит.       — Может и подойдет, — ответил он, бережно взяв деталь из ее рук, и его пальцы, случайно коснувшись её, вызвали у него легкое покалывание, словно электрический разряд, — но, пожалуйста, в следующий раз, не надо так внезапно прыгать на стол, — проговорил он с ноткой легкой иронии, и его голос звучал мягко, словно успокаивающий шепот.       — А если я скажу "нет"? — спросила она, лукаво улыбаясь, и заглядывая ему прямо в глаза, словно пытаясь прочитать в них его самые сокровенные мысли. Она была так близко, что он чувствовал ее тепло, её запах, словно какой-то пьянящий дурман, захвативший его сознание.       — Тогда сама будешь искать рисунки Иши, которые сама же сюда и притащила, — ответил он, и в его глазах, как будто, промелькнул огонёк озорства.       Джинкс рассмеялась, откинувшись назад, и ее косы, словно шелковые нити, задели его лицо. Он непроизвольно вдохнул аромат ее волос, и внутри у него словно что-то перевернулось. В этот момент, казалось, время остановилось, и мир вокруг перестал существовать, оставив лишь их двоих в этой тихой комнате, наедине со своими чувствами.       Потом, словно спохватившись, Джинкс, с ловкостью акробатки, спрыгнула со стола, и, потерев руки, начала расхаживать по комнате, словно не знала, куда девать свою энергию. Она то и дело останавливалась, касаясь разных предметов, словно пробуя их на ощупь, и то и дело, бросала взгляд на Экко, который с улыбкой наблюдал за ней.       — Знаешь, Экко, — сказала она, внезапно останавливаясь перед ним, и ее голос стал более мягким, более интимным, — Ты такой… спокойный… Неужели тебя не бесит то, что я делаю? — она нежно провела пальцами по его щеке, и Экко почувствовал, как по его телу пробегает волна приятной дрожи.       — Бесит, Джинкс, просто я умею себя контролировать, — ответил он, отодвигая ее руку от себя.       — Это мы еще выясним, —прошептала она, словно завороженная, смотрела в его глаза, и в этом взгляде она видела не только спокойствие, но и какую-то глубину, которая манила её, звала в неизведанное. В этот момент они были словно две противоположности, которые притягиваются друг к другу, как магнит, и их притяжение было настолько сильным, что казалось, будто они были созданы друг для друга. И в этой тихой комнате, окруженные тишиной и темнотой, они, словно два светила, сияли, переплетаясь в каком-то завораживающем танце, где их взгляды, их касания, их слова говорили о чувствах, которые были сильнее, чем они сами.

***

      Джинкс, словно от резкой пощечины, замотала головой, пытаясь выгнать из своей головы назойливые образы и голоса, которые, словно стая диких птиц, клевали её изнутри, не давая покоя. Эти голоса, обвиняющие, укоряющие, полные горечи и отчаяния, толкали её в пропасть вины, и она с отчаянной яростью пыталась от них избавиться, как будто отгоняла назойливых комаров. Ее нестерпимо тянуло к нему. Она глубоко вздохнула, и её руки, словно повинуясь чьей-то невидимой команде, быстро начали перебирать изображения с камер наблюдения, в спешке перескакивая с одной картинки на другую, словно она пыталась бежать от самой себя. Ей нужно было отвлечься, зацепиться за что-то другое, кроме собственной вины и отчаяния.       Она искала Вай, словно надеялась найти в ней спасение, какой-то ответ на свои мучительные вопросы. И вот, наконец, она нашла её – на экране возникло знакомое изображение зала для тренировок. Вай, словно раненый зверь, билась в ярости о подвешенную грушу, вкладывая в каждый удар всю свою боль, всю свою ярость, все свое отчаяние. Её удары были настолько сильными, что груша качалась из стороны в сторону, словно маятник, отсчитывающий время её мук. Капли пота, словно жемчужины, скатывались по её лицу, а мышцы напрягались и сокращались в каждом ударе, словно стальные канаты.       Джинкс, словно завороженная, наблюдала за ней, и сердце её защемило какой-то острой тоской. Эта картина, словно кадр из прошлого, напоминала ей об их далеком детстве, когда они, также, стоя в этом зале, вместе тренировались, вместе смеялись, вместе мечтали о лучшем будущем. Тогда они были неразделимы, тогда они были сильнее всего мира. Но все это в прошлом, и теперь, они были по разные стороны баррикад, каждая заперта в своем собственном аду. Джинкс, наблюдая за Вай, вдруг почувствовала, что хочет к ней, хочет обнять ее, попросить прощения, сказать, как сильно она ее любит, но знала, что это невозможно, что это причинит лишь еще больше боли. Её вина, словно железный груз, давила на нее, не давая ей сделать этот шаг, оставляя ее в этом одиночестве, вдали от своей сестры.

***

      Яркий солнечный свет пробивался сквозь листву деревьев, раскрашивая поляну тысячами золотистых бликов. Поляна, где они часто проводили время в детстве, была усыпана ромашками и одуванчиками, а воздух был наполнен ароматами полевых цветов и свежей травы. Вай сидела на большом камне, подставив лицо теплым лучам солнца, и ее руки, обычно занятые тренировками, были сейчас неподвижны, словно она боялась нарушить тишину этого момента.       Джинкс, словно тень, бесшумно подошла к ней, и села рядом, оставив небольшое расстояние между ними, словно боялась нарушить хрупкий мир, царивший вокруг. Ее руки теребили длинную косу, выдавая её волнение, а глаза, словно два озера печали, с тревогой наблюдали за Вай.       Прошло уже несколько недель с того момента, как Джинкс снова пришла в убежище Экко после взрыва на фабрике, стараясь держаться от сестры подальше, словно от огня, который мог её сжечь. Вай же, в свою очередь, словно ледяная глыба, сторонилась её, лишь изредка бросая на нее взгляды, полные недоверия и боли. Это молчаливое противостояние, словно невидимая стена, разделяло их, создавая между ними пропасть, которую они никак не могли преодолеть.       Но сегодня что-то изменилось. Какая-то невидимая сила привела их в это место, словно по велению судьбы, и теперь они сидели рядом, в молчании, пытаясь найти слова, которые помогли бы им вновь сблизиться, вновь стать сестрами, как раньше.       Вай, словно откликнувшись на её молчаливый призыв, повернула голову, и их взгляды, наконец, встретились, и в этих взглядах, словно в зеркале, они увидели свое отражение, свои страхи, свою боль и свою надежду.       — Ты… почему ты здесь? — голос Вай звучал тихо, хрипловато, словно она долго молчала, — Я думала, ты меня сторонишься...       — Я… - начала Джинкс, и ее голос дрогнул, выдавая ее волнение, - Я не могла…       — Тогда почему? - спросила Вай, и в ее глазах вспыхнула какая-то нежность, надежда, что Джинкс вновь ее не оставит.       Джинкс опустила голову, и слезы, словно маленькие капельки росы, скатились по её щекам.       — Я боялась… — прошептала она, — Я боялась, что причиню тебе боль...       — И поэтому оттолкнула меня? — спросила Вай, ее голос стал более мягким, более теплым, словно лед начал оттаивать под лучами солнца.       — Я… - начала было Джинкс, но Вай не дала ей закончить. Она протянула руку и сжала её ладонь, и в этом прикосновении, таком простом, таком нежном, было больше слов, чем во всех сказанных и несказанных фразах. Джинкс подняла голову, и в её глазах вновь появился свет, словно кто-то вновь зажег в ней огонек надежды.       — Я тоже боялась... - прошептала Вай, и Джинкс увидела в ее глазах не только боль, но и любовь, такую же сильную, как и раньше и в этот момент, словно плотина, сдерживающая их эмоции, рухнула, и они обнялись, крепко, сильно, словно боялись, что это мгновение исчезнет, словно они были вновь неразлучны, как раньше.       – Я всегда буду рядом, — прошептала Вай, прижимая Джинкс к себе, — мы вместе пройдем через все...       – Вместе… - прошептала Джинкс, и в её голосе прозвучала какая-то непривычная теплота и уверенность.       И под этим теплым солнцем, на этой тихой поляне, они снова стали сестрами, вновь нашедшими друг друга в этом мире, полном боли и отчаяния, и в этом прикосновении, в этом объятии, была надежда на то, что все еще будет хорошо. Или уже не будет?

***

      Джинкс замерла, словно статуя, прикованная к экрану, ее взгляд не отрывался от изображения Вай, бьющей грушу с такой яростью, словно в ней была заключена вся ее боль и все ее разочарование.Она меня ненавидит...- эта мысль пронзила её, словно осколок стекла, вонзившись прямо в сердце. Она видела в каждом ударе не просто тренировку, а ярость, направленную на неё, на её предательство, на её уход после всех их сближений.       Её руки, непроизвольно, сжались в кулаки, так сильно, что побелели костяшки, а ногти впились в ладонь. Она чувствовала, как по щекам текут слезы, но она не пыталась их вытереть, позволяя им обжигать кожу, словно клеймо, напоминая о ее проклятии. Она не могла подойти к ней, она не могла просить прощения, она была слишком грязной, слишком сломленной, слишком опасной. Её прикосновение принесло бы ей лишь боль и страдания, и она не могла этого допустить, даже если это разрывает ее сердце на части.       Она откинулась на спинку стула, и ее взгляд вновь упал на экран, где Вай все еще продолжала тренировку, словно робот, запрограммированный на ярость и боль. Джинкс закрыла глаза, пытаясь заглушить голоса в своей голове, пытаясь убежать от боли и отчаяния. Она чувствовала себя такой маленькой, такой потерянной, такой бессильной перед лицом своей собственной судьбы, и от этого чувства в её груди разрастался ледяной ком, парализующий её волю и желание жить. Она должна закончить это, закончить оружие, которое поможет наладить их жизнь, сделать последнее, чтобы защитить их от самой себя. И с этой мыслью, словно набравшись сил, она снова открыла глаза.       Ее взгляд, словно обрел новую остроту, новую ясность, был устремлен на экран компьютера, где её ждала незаконченная работа, её темное творение, которое должно было положить конец всему, что причиняет боль. Она снова погрузилась в код, в цифры, словно нырнула в холодную воду, в попытке заглушить свои чувства, отвлечься от своей вины и от своего отчаяния. Она знала, что это не решит всех проблем, но это был единственный путь, который ей остался, и она должна была дойти до конца, несмотря ни на что. И с этим тяжелым решением, она снова погрузилась в свой цифровой мир, свой лабиринт, где ее ждали новые испытания, новые битвы и новые страдания.