Код их Сердец

      Руки судорожно дрожали, мышцы болели от напряжения, цепляясь за выступ крыши, словно за последнюю надежду. Головокружение затуманивало взгляд, а высота казалась бесконечной пропастью. Джинкс оступилась, нога соскользнула, и на мгновение она почувствовала, как тело теряет опору, готовое сорваться вниз, в пучину тьмы. Что если просто отпустить пальцы? Позволить себе падение?       Но, словно на рефлексе, спасаясь от собственных мыслей, от своей слабости, она резко подтянулась, с усилием взбираясь обратно на крышу. Её дыхание было прерывистым, её тело дрожало от напряжения, но она снова стояла на твёрдой поверхности, снова смотрела вперёд, на ночь, на город внизу. Тёмные улицы, освещенные редкими фонарями, казались лабиринтом, полным опасностей и загадок.       Путь к Силко снова пролегал через крыши, через эти холодные, неприветливые пространства, которые она так хорошо знала. Она двигалась с лёгкостью и грацией, будто кошка, отыскивая в ночи свою жертву. Она чувствовала себя здесь в своей стихии, но в этом чувстве была горечь и одиночество, как будто её путь был обречён на вечную скитальческую жизнь. Ветер трепал её волосы, а в глазах отражался огненный блеск фонарей и дальних огней города. Она шла вперёд, погружаясь в ночь, погружаясь в свои мысли. Её путь был определён, её решение было принято, но внутри нее все еще горела искра непонимания, искра неразрешенного вопроса.       Добравшись до его кабинета, до знакомой двери, за которой скрывался мир Силко, Джинкс ощущала, что находится на пределе своих сил. Казалось, что её сердце вот-вот разорвётся от переполнивших его эмоций. Внутри всё бушевало, смесь усталости, вины, нежности и отчаяния разрывали её на части. Она была готова расплакаться, она была готова разбиться на мелкие осколки, но она должна была собраться и дойти до конца.       Она вбежала в кабинет, тяжело дыша, словно пробежав долгий марафон. Её шаги были порывисты и неуклюжи, её волосы разлетелись вокруг лица, а в глазах горели не только отчаяние, но и отголоски недавней страсти. Не останавливаясь, она бросилась к сидящему за столом Силко, опускаясь перед ним на колени, словно прося прощения. Слёзы хлынули из её глаз, потоком скатываясь по щекам, оставляя мокрые дорожки на её лице. Это были не просто слёзы вины, это были слёзы отчаяния, слёзы человека, который не знает, что делать со своей болью.       — Прости, прости, прости меня, — шептала она, её голос был дрожащим и хриплым, её слова были похожи на мольбу. Она жаждала прощения, хотя сама не знала, чего именно просит простить. Была ли это вина за предательство, или это была вина за свою слабость? Она просто хотела почувствовать себя защищенной, хотела вернуть то безопасное чувство, которое он когда-то дарил ей.       Неожиданные от неё действия заставили Силко рефлекторно обнять её, его руки сжали её плечи, словно пытаясь успокоить её огонь внутри. В этом объятии была сила и нежность, защита и понимание. Он не говорил ни слова, он просто держал её, позволяя ей выплакать свою боль, позволяя ей ощутить его присутствие, как единственный спасательный круг в бесконечном море сомнений и страхов.       — За что, детка? — спросил Силко, его голос был твёрдым, но в нём слышалась забота, смешанная с неким нетерпеливым ожиданием. Он ждал ответа, он хотел понять, что произошло с ней, что вызвало её бурные слёзы и отчаянные извинения. Его руки держали её крепко, но нежно, словно боясь спугнуть её хрупкое равновесие.       — Это была ошибка, клянусь, глупая ошибка, я не предавала тебя, — прошептала Джинкс, её слова были торопливыми и нечёткими, её захлёстывал поток вины и раскаяния. Она еще крепче прижалась к нему, словно пытаясь выбить из него прощение, поглотить его тепло, чтобы заглушить внутреннюю боль. Она хотела убедить не только его, но и себя саму в том, что не совершила непростительного преступления.       — Почему ты решила, что предала меня? — спросил он, его голос стал мягче, в нём появились нотки сочувствия. Он взял её лицо в свои ладони, нежно стирая слёзы с её глаз. Его прикосновение было лёгким, но уверенным, как будто он хотел снять с неё всю тяжесть, которую она испытывала.       — Я… Там Экко… Вай… Иша, — она всхлипнула, отводя взгляд, её слова были прерывистыми, как словно она пыталась собрать их воедино. — Я запуталась, я не понимаю ничего.       В её голосе слышалась растерянность, её слова были признанием собственной слабости. Уязвимость, которая обычно была скрыта за маской резкости и безрассудства, теперь была раскрыта перед ним. Она была уязвима, и это чувство было одновременно страшным и освобождающим. Она была беспомощна и слаба перед ним, который сейчас держал её лицо в своих ладонях, и в этом ощущении была и боль, и некая безысходная надежда.       — Не плачь, милая, — проговорил Силко, его голос стал мягким и успокаивающим, словно он разговаривал с перепуганным ребёнком. Он нежно поднял её лицо, заставляя её посмотреть ему прямо в глаза. Взгляд зацепился за засосы на ее шее, лишь подтвержая его мысли. — Я знаю, что ты сблизилась с Поджигателями.       Его слова были спокойными, но в них слышалась скрытая угроза, напоминая ей о том, что он контролирует все ее действия. Он знал о её тайне, о связи с Экко, и это знание висело в воздухе, словно дамоклов меч, готовый обрушиться в любой момент.       — Ты им сказала что-то? — спросил он, его взгляд стал более напряжённым, более требовательным.       — Ничего-ничего! Я ничего не говорила, — она как ребёнок замотала головой, отказываясь признать свою вину. Её жесты были резкими, нервными, а в глазах горел страх. — Просто… мне было с ними так хорошо, что я хотела там остаться, уйти от тебя, но я не ушла, я не бросила тебя. Я не поступлю с тобой, как поступила со мной Вай! Поверь мне, ты мне веришь?       В её голосе слышался отчаяние, её слова были мольбой о доверии, о спасении от собственных страхов. Она отчаянно смотрела на него, словно он был единственным человеком, способным её понять и защитить. Она боялась его потерять, боялась, что он перестанет ей верить, боялась, что всё вернётся на круги свои, и она снова останется одна. Она смотрела на него, как будто он вот-вот мог раствориться в воздухе, оставляя её в этом одиноком и жестоком мире. И в этом отчаянии была вся её боль, вся её уязвимость.       — Я верю, я доверяю тебе, Джинкс, — проговорил Силко, его голос был мягким и уверенным. Он нежно взял её руки в свои, его пальцы скользили по её раненой коже, и это прикосновение было наполнено заботой и нежностью. — Иди ко мне, — прошептал он, его слова были приглашением, предложением вернуться в его объятия, где она всегда чувствовала себя в безопасности.       Второй просьбы не потребовалось. Она быстро забралась к нему на колени, обнимая его за шею и утыкаясь ему в плечо. Её тело всё ещё дрожало от недавних рыданий, но с каждым успокаивающим поглаживанием его длинных пальцев она всё больше успокаивалась. Он обнимал её крепко, но бережно, словно пытаясь оградить её от всех бед и невзгод этого жестокого мира. Её дыхание постепенно выравнивалось, а в сердце появилось чувство умиротворения.       Придя в себя, она подняла голову и посмотрела на него. В его глазах не было упрёка, не было гнева, только любовь и забота. Внезапно лёгкие Силко сотряс громкий кашель, от которого он даже пошатнулся. Он отвернулся от неё, прижимая руку ко рту, пытаясь сдержать приступ. Когда приступ закончился, а его дыхание вернулось в норму, она заметила, что на его пальцах осталась кровь. В сердце Джинкс появилось тревожное чувство, заставившее её вновь забыть о своих проблемах и сосредоточиться на нём.       Глаза округлились, в них отразился ужас, её лицо побледнело, а губы слегка дрожали. Она с ужасом смотрела на его руку, на эти зловещие пятна крови, контрастирующие с белой кожей. А потом её взгляд резко поднялся, встречаясь с его глазами. В этом взгляде был страх, беспокойство и непонимание, смешанные воедино. Она ждала ответа, ждала объяснения, ждала, что он скажет ей, что всё в порядке, что это просто недоразумение.       — Что с тобой? — прошептала она, её голос дрожал, выдавая её истинное состояние. Она нервно смотрела на него, не двигаясь, как будто боялась нарушить хрупкое равновесие, боялась увидеть правду, боялась услышать то, что разрушит её мир. Внутри всё сжалось от страха за него.       — Всё нормально, — ответил он, его голос был спокойным и уверенным, будто ничего не произошло. Он медленно вытер руку о платок, его движения были неторопливыми, словно он старался успокоить её. Он хотел заставить её поверить, что это не так страшно, как кажется, но его глаза говорили о другом.       — В смысле нормально?! Ты кашляешь кровью! — воскликнула она, вскакивая с его колен, словно её подбросила пружина. Её реакция была мгновенной и резкой, её страх превратился в гнев, в отчаянное желание разобраться в происходящем. Она больше не хотела играть в молчанку, она хотела знать правду, какой бы она ни была. Она была готова бороться, готова защищать его, даже если он сам не хотел этого.       — Джинкс… — прошептал Силко, его голос был тихим и слабым, почти молящим. В глазах отражалась боль и усталость, но в них же горела и непоколебимая любовь к ней. — Пожалуйста, не спрашивай меня. Не задавай вопросов, на которые я не могу сейчас ответить. Просто будь рядом сейчас, мне нужна ты, как никогда раньше.       Его слова были признанием собственной слабости, признанием того, что он нуждается в ней больше, чем когда-либо прежде. Он показывал свою ранимость, свою уязвимость, и это было самым большим доверием, которое он мог ей оказать. Ему нужно было лишь её присутствие, её тепло, её любовь.       В глазах Джинкс вновь заблестели слёзы, её сердце сжалось от боли и сочувствия. Она видела его страдание, она чувствовала его слабость, и её желание защитить его было сильнее всего. Она не задавала вопросов, она просто поняла. Она медленно подошла к нему, и взяла его за руку, сжимая её крепко, но бережно, показывая своим прикосновением то, что она будет рядом, что она не оставит его, что она поддержит его до самого конца. Её рука была тёплой, а прикосновение было наполнено обещанием и верностью. В этом молчаливом жесте было больше слов, чем во всех её предыдущих речах.

***

      Дни снова окрасились в унылую палитру Зауна, напоминая о беспросветной серости. Панические атаки, словно хищные птицы, всё чаще терзали её душу, а разъедающее чувство вины, словно яд, взрывалось изнутри. Она превратилась в безупречную марионетку в его руках, отлаженную машину для выполнения его воли. Каждая успешно завершенная миссия лишь усиливала ощущение собственной обреченности, каждый взломанный объект, словно гвоздь, безжалостно вбивался в крышку гроба Паудер. Она шла по натянутому канату, балансируя на краю бездны, и с каждым шагом рыла могилу не только для себя, но и для той, прежней девочки, которая когда-то жила внутри неё.       Её попытки оступиться натыкались на непреодолимую преграду – Ишу. Эта маленькая проказница, словно по велению непостижимого чутья, обнаружила её убежище и безоговорочно поселилась рядом. Она не стала сопротивляться, лишь с тихой покорностью впустила её в свой мир, приняв как неотъемлемую часть своей жизни. И это соседство, как ни странно, служило для неё спасительным якорем, удерживая от окончательного погружения в пучину отчаяния. О Вай и Экко она старалась не думать, словно прячась от болезненных воспоминаний. Но тщетно... Сестра, словно эхо из прошлого, вновь и вновь приходила к ней в слуховых галлюцинациях, с укором обвиняя в очередном, не прощенном, побеге. А Экко... Он преследовал её в грёзах, стоит лишь сомкнуть веки, как его образ возникал перед внутренним взором, проникая в самые потаенные уголки её мыслей, фантазий и снов.       Силко, хоть и держался на ногах, с каждым днем казался всё более изможденным. Изо дня в день, в один и тот же час, Джинкс приходила к нему, чтобы помочь с инъекцией лекарства. Впервые за долгое время она видела его таким уязвимым, и это зрелище, доступное только её глазам, одновременно завораживало и пугало её. Она всегда испытывала его на прочность, словно играя с огнём, пытаясь отыскать его слабое место, сделать его уязвимым перед собой, чтобы завладеть бразды правления, чтобы уже она, а не он, диктовала правила игры. Но, добившись желаемого, увидев его таким... она вдруг испугалась. Она убегала от него, осыпала оскорблениями, бросала в лицо колкости, но столкнувшись с реальной, осязаемой угрозой потери Силко, Джинкс словно окаменела, впав в оцепенение. Её Силко не мог умереть... Это же Силко.       Смерть, словно тень, неотступно преследовала их обоих, её зловещая вуаль, казалось, окутывала и её, и его. Джинкс не испытывала страха перед ней, скорее даже, наоборот, она ждала её прихода, но лишь для себя. Другие заслуживали жить, дышать полной грудью, а она… она нет. Эти мысли, словно ледяные осколки, вонзались в её сознание, высекая в нём непреложную истину. Уверенность в своей проклятости, словно ядовитый корень, всё глубже прорастала в её душе. Силко был болен, и она была уверена, что это её вина. Это она была непослушной, она испытывала его терпение, она всегда была рядом, словно магнит, притягивающий беды. Близость с ней убивала, медленно, мучительно, словно коварный яд, расползаясь по венам. Джинкс оставалось лишь наблюдать, как всё вокруг неё обращается в пепел, и она была бессильна что-либо изменить. Силко сам просил её остаться, она помнила это. А Иша, словно магнитом, тянулась к ней, и Джинкс не могла оттолкнуть их, выбросить за борт своей жизни, как сделала это с Экко и Вай, стараясь защитить их.       Работа над вирусом вновь застопорилась, словно неуклюжий корабль, севший на мель в зыбучих песках отчаяния. Каждая попытка продвинуться вперед заканчивалась удручающим тупиком, и тогда, словно раненая химера, она обрушивала свой гнев на безмолвный экран. Разбитый монитор, подобно израненному полю боя, испещренный трещинами и осколками, вызывал у неё приступы ярости, вырывающиеся из самой глубины её души. Каждый удар, словно удар кнута, обрушивался на истерзанный пластик, и эхо этого насилия отдавалось не только в комнате, но и в её собственном теле, вновь распахивая едва зажившие раны на руке. Эти раны, словно зловещие цветы, распускались под натиском её гнева, напоминая о боли и отчаянии, которые она не могла заглушить. Боль от потери Экко, словно раскаленное клеймо, выжженное на её сердце, и невозможность прикоснуться к сестре, увидеть её лицо, терзали её изнутри, словно стая голодных волков. Чувство спокойствия, словно хрупкая бабочка, некогда порхавшая вокруг неё, улетело безвозвратно, оставив после себя лишь ледяную пустыню, где в непроглядной тьме клубились страх и одиночество.       Она сидела в глубине бара, словно тень, поглощенная полумраком и собственными мыслями, сжимая в руках очередной стакан с мутной бурдой, которую Чак называл "напитком". Глаза, обычно искрящиеся безумием и озорством, сейчас были тусклыми, невидящими, блуждали по залу, скользя по лицам посетителей. Большинство из них, как она знала, были людьми Силко — его шестерёнками, его солдатами, готовыми по первому его слову ринуться в бой или выполнить любой грязный приказ. Пьяные разговоры, перемешанные с приглушенным шепотом, изредка прерываемые резкими криками, создавали какофонию звуков, которая, казалось, вибрировала в воздухе. Мерцание тусклых ламп, отбрасывающих причудливые тени, добавляло этой картине сюрреалистической атмосферы. Джинкс утопала в этом хаосе, в этом месиве из звуков, образов и запахов, словно в болоте, которое, как ни странно, казалось ей до боли родным. Это была её среда, её мир, пусть и такой мрачный и неспокойный. И в то же время, отсутствие всего этого вызывало в ней острую, жгучую боль, словно вырванную из тела часть. Поэтому, сжимая стакан до побелевших костяшек пальцев, единственное, что она могла, это просто наблюдать, быть частью этого представления, пусть и в качестве стороннего зрителя. Слушать, чувствовать, делая то, что она умела лучше всего - быть рядом, охранять, убивать, не позволить, чтобы Силко, её единственный ориентир в этом темном море, ускользнул из её жизни, исчез навсегда. Она должна была сделать всё, чтобы удержать его, цепляясь за эту нить, связывающую её с реальностью, с этой жизнью, где она все еще имела какое-то значение.       Она чувствовала, как ее собственная тьма, подобно ядовитому плющу, разрастается, опутывая всё вокруг, и с каждым днем ее отчаяние лишь усиливалось от осознания того, что она, словно безумный садовник, невольно приобщает к этой мрачной реальности и маленькую Ишу. Эта хрупкая девочка, словно нежный цветок, распустившийся среди каменных руин, не должна была находиться здесь, в этом логове порока и безысходности. Но, вопреки всем ее опасениям, Иша, казалось, совсем не замечала окружающего мрака, не чувствовала тяжелой атмосферы, словно слепой щенок, бегущий за ласковыми руками. Для нее было важно лишь присутствие Джинкс, ее тепла, ее защиты, и не имело значения, где именно они находятся: в тайном убежище Экко, хранящем отголоски прошлого, или в мрачном баре, окутанном тьмой Силко. Это было так парадоксально, так удивительно, словно она наблюдала за чудом. Видеть ее, такую маленькую и невинную, сидящую рядом с ней в этом пропитанном пороком заведении, в то время как она с увлечением показывала свои наивные рисунки Тирэму, который, отложив свои дела, с удовольствием кивал, рассматривая каждый штрих и с неизменной улыбкой наливая ей очередной стаканчик сладкого сока. Эта картина, как яркий луч света, пронзала её тьму, на мгновение вырывая из цепких лап отчаяния.       Силко знал о присутствии Иши в её жизни, это она видела по его взгляду. Он никогда не говорил о ней вслух, словно избегал касаться этого хрупкого мира. Но, каждый раз, когда они разговаривали, или даже когда молчали, его взгляд становился всё более глубоким, многозначным, словно в нём мелькали отблески каких-то невысказанных мыслей, чувств, и, возможно, опасений. Эти многозначительные взгляды Силко, словно тень, ложились на ее сердце, напоминая о том, что она не одна, что за ней и за ее тьмой, наблюдают, и что она, возможно, несет ответственность за эту крохотную девочку, которая так доверчиво ей улыбается.       Её водоворот мыслей, словно темный омут, засасывающий все глубже, внезапно прервался голосом Тирэма, который уже пару минут, с нарастающим беспокойством, звал ее по имени. Однако, лишь нетерпеливый толчок маленьких ручек Иши, дергающей ее за косу, словно пытающейся вытащить ее из оцепенения, заставил Джинкс очнуться от мрачных раздумий и посмотреть на него.       — Силко тебя искал, Джинкс, зайди к нему, — произнес Тирэм, его голос был немного напряженным, а взгляд, которым он окинул её, был наполнен какой-то смесью беспокойства и осторожности.       — Ну вот, как всегда, — пропела Джинкс, пытаясь вернуть на лицо привычную маску беспечности и игривости, — Ничего старик без меня не может, — затем, с кривой ухмылкой, она кивнула ему. — Спасибо, Чак! — но тут же ее взгляд стал серьезным, резким, как удар клинка, и вся игривость исчезла, уступив место холоду и напряжению. — Пригляди за ней, — она кивнула в сторону Иши, которая не отрываясь рассматривала свои рисунки. — Если что-то случится, то это будет на твоей совести, Тирэм, а ты меня знаешь, правда ведь? — в ее словах не было угрозы, скорее это был холодный, спокойный факт, озвученный с той небрежной интонацией, которая звучала пугающе.       Тирэма словно ледяным ветром обдало, он почувствовал, как холодный пот выступил на его лбу, и его руки непроизвольно сжали хрупкое тельце девочки, он прижал её к себе, крепко, словно это была его собственная душа, единственное, что он мог защитить, и спрятался за барной стойкой, словно за крепостной стеной. Джинкс, увидев эту реакцию, лишь коротко хмыкнула, кривя губы в подобии улыбки. Она отсалютовала Ише их фирменным жестом, приложив два пальца к виску, а затем, словно марионетка, еле перебирая ноги, поплелась в сторону кабинета Силко, где её ждала очередная порция мрачных дел и невысказанных тревог. Каждый шаг давался ей с трудом, словно она тащила за собой тяжелые цепи вины и отчаяния.       Кабинет Силко встретил её, как старый друг, родными тенями, пляшущими на стенах, и густым, терпким запахом табака, который окутал её легкие, проникая в самую суть, заполняя собой всё пространство вокруг, словно невидимое одеяло. Джинкс, словно кошка, привычно запрыгнула на край стола, небрежно смахнув рукой разрисованную ею же пепельницу, которая с глухим стуком упала на пол, рассыпав пепел и окурки. Она не стала извиняться, не стала подбирать, не стала обращать внимание на этот маленький беспорядок, словно он был неотъемлемой частью этого места.       — Сегодня же уже я делала тебе инъекцию, что-то случилось? — устало спросила она, ее голос звучал немного хрипло, выдавая напряжение, накопившееся в течение дня. Она не отрывала взгляд от кончика своего пистолета, который она крутила в руках, развлекая себя этой опасной игрой.       — Мне нужно поговорить с тобой, — произнес Силко, его голос был низким и ровным, а взгляд, которым он смотрел на неё, стал необычайно серьезным, отбрасывая тень на его лицо.       — Я вся внимание, — ответила Джинкс, её тон был безразличным, и она даже не потрудилась взглянуть на него, продолжая играть со своим пистолетом, словно он был единственной вещью, имеющей для нее значение. Она щелкала предохранителем, проверяла обойму, бессмысленно крутила его в руках, давая понять, что разговор её не особо-то и занимает.       — Побудь чуть серьезнее, — Силко не выдержал, резким движением схватив ее за руку, прерывая ее игру, заставляя обратить на себя внимание. Его пальцы крепко сжали её запястье, и она почувствовала, что в этом жесте есть какая-то тревожная сила, напряжение, которое заставило ее вздрогнуть.       — Ладно-ладно, я слушаю, правда, — Джинкс вздохнула, закатив глаза, словно капризный ребенок, и всё же она повиновалась, медленно повернув голову и посмотрев прямо ему в глаза. В ее взгляде мелькнуло подобие усталости, раздражения, но и какого-то смутного любопытства, которое она тщательно пыталась скрыть за привычной маской небрежности. Она готова была слушать, но она совсем не была готова к тому, что он ей скажет.       — Я стараюсь ради нас сейчас, Джинкс, — начал Силко, его голос был ровным, но в нём чувствовалась какая-то едва уловимая усталость, — мне нужно будет оставить преемницу после себя, — он перевел взгляд на неё, всматриваясь в ее лицо, пытаясь понять её реакцию, словно искал там ответы на невысказанные вопросы.       — Какую еще преемницу? — яростно прошипела Джинкс, ее глаза вспыхнули, словно угли, раздуваемые ветром, — Зачем? — её голос сорвался, пропитанный обидой и гневом, ее пальцы судорожно сжали курок пистолета, словно ища в нём спасение от нахлынувшего отчаяния.       — Ты знаешь, что я умираю, милая, — Силко произнес эти слова, словно отрезал кусок плоти, и в его голосе не было ни тени колебания, ни тени сомнения. Эти слова прозвучали как приговор, окончательный и бесповоротный. — После того как я уйду, должен быть тот, кто займет мое место и продолжит мое дело. — продолжил он, и от этих слов по телу Джинкс пробежал леденящий холод, замораживая её изнутри.       — Нет! Не говори этого, не говори, — прокричала она, ее голос дрожал, словно натянутая струна, готовая лопнуть в любой момент, — ты не уйдешь, ты не бросишь меня! — с этими словами она вырвала свою руку из его захвата, словно обожженная, и отшатнулась от него.       — Я всегда с тобой буду, Джинкс, — Силко вздохнул, его взгляд был печальным, а в голосе прозвучала какая-то беспомощность, — но это не мой выбор, — в его словах не было ни капли лжи, он говорил как факт, как констатацию неизбежного.       В глазах Джинкс, словно внезапно прорвало плотину, заблестели слезы, словно осколки стекла, и она, обессиленная, снова опустилась на стол, поджав под себя ноги, словно ребенок, и утыкаясь лицом в колени. Ее плечи мелко дрожали, и она, казалось, съежилась, пытаясь стать меньше, невидимой, словно прячась от собственного отчаяния. В её разуме словно молотком отбивались голоса: "Это ты виновата... Это все из-за тебя... Это твое проклятие настигает всех, кого ты любишь...". Это была её вина, её проклятие, которое не давало ей покоя, и теперь, похоже, настигло и его.       На мгновение воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь её прерывистым дыханием и тихим тиканьем часов, словно отсчитывающих последние мгновения их общего времени. Она не могла поднять головы, не могла вымолвить ни слова, словно ее горло сдавила невидимая рука. Слова Силко, словно ледяные осколки, вонзились в её сердце, раня в самое нутро. Ощущение безысходности, словно тяжелый камень, навалилось на нее, придавливая к столу. Она чувствовала, как ее сознание медленно тонет в вязком болоте вины, разрываемой чувством беспомощности и отчаяния. Её тело охватила дрожь, мелкая и нервная, словно листья на ветру. Это была не только физическая реакция на холод, но и проявление ее внутреннего состояния, раздираемого внутренним конфликтом.       Ее разум лихорадочно метался, пытаясь найти какой-то выход из этой ситуации, какое-то спасение, но каждый раз натыкался на глухую стену безысходности. Она хотела закричать, разбить что-то, выплеснуть свой гнев, но вместо этого она лишь сидела, сгорбившись и уткнувшись в колени, словно пытаясь спрятаться от самой себя. Она чувствовала себя такой маленькой и беспомощной перед лицом надвигающейся трагедии, словно игрушка в руках судьбы, которая решила жестоко обойтись с ней. Слезы, катившиеся по ее щекам, были не просто каплями влаги, но и проявлением боли, разочарования и страха, которые переполняли ее душу. Они обжигали кожу, напоминая о ее уязвимости, и бессилии что-либо изменить.       Мысли, как ядовитые змеи, ползали в ее голове, нашептывая о ее проклятии, о том, что она приносит беду всем, кого любит, о том, что она недостойна любви и счастья. Она винила себя во всем, что происходит, мучая себя за то, что не смогла осчастливить Экко, что она была причиной страданий Вай, и теперь она винила себя за то, что Силко умирает, а она не в силах его спасти. Ее сердце сжималось от нестерпимой боли, словно ее разрывали на части. Она чувствовала себя такой одинокой, такой потерянной, словно ее вырвали из родной почвы и бросили на произвол судьбы. Она была обречена на это проклятое существование, где она, словно магнит, притягивает к себе боль и несчастье.       — Почему ты взял меня к себе? — прошептала она, ее голос дрожал, словно опавший лист на ветру, — Почему ты полюбил меня? — она всхлипнула, и этот звук, пропитанный горем и отчаянием, пронзил тишину кабинета, словно острое лезвие. В ее глазах плескалось море боли, смешанной со смущением и какой-то робкой надеждой на ответ.       — Потому что мы похожи, — Силко ответил ей спокойно, но в его голосе звучала искренность и какая-то глубинная тоска, — до встречи с тобой я был на грани жизни и смерти, — его взгляд потеплел, словно на мгновение осветившись изнутри, — но увидев тебя, все изменилось и склонилось на сторону жизни, — он протянул руку и мягко коснулся ее волос, — твоя боль и энергия позволила понять себя, ты подарила мне второй шанс, — закончил он, и в этих словах прозвучала какая-то глубокая благодарность, которая, казалось, шла из самой глубины его сердца.       — И забрала же его, — тихо пробормотала она, словно сама себе, ее голос был еле слышным, а слова полны горькой иронии и самобичевания, но Силко, казалось, не услышал этих слов, он был поглощен своими мыслями, своими воспоминаниями.       — Ты теперь, кажется, понимаешь меня? — спросил он, вопросительно приподняв бровь, его глаза снова смотрели на неё с какой-то странной нежностью, — Та девочка, ты с ней возишься словно с младшей сестрой, — его слова были мягкими, но в них звучала какая-то едва заметная гордость и благодарность.       — Она свалилась на меня и прицепилась как липучка, — Джинкс задумалась, ее взгляд стал задумчивым, и она, казалось, снова погрузилась в свой внутренний мир, — но она нужна мне, — тихо произнесла она, ее голос был наполнен какой-то неожиданной нежностью, — сильно… — она добавила, и в этом слове звучало признание, что-то хрупкое и ценное, что она не могла скрыть даже от самой себя.       — Ты мне нужна не меньше сильно, теперь понимаешь? — Силко произнес эти слова с твердостью, но в его голосе звучало понимание, поддержка и какое-то глубокое признание. Его взгляд был полон нежности, и он, казалось, пытался сказать ей что-то важное, что-то такое, что выходило за рамки обычных слов.       — Да, я понимаю, — ответила она, и в её голосе, несмотря на всю ту бурю эмоций, которая бушевала внутри, звучало неожиданное спокойствие, какое-то хрупкое смирение перед неизбежностью. Она понимала, но это понимание не приносило ей облегчения, а лишь углубляло её отчаяние. Она для него была якорем, а Иша для нее.       — Мы должны закончить дело, Джинкс, — Силко продолжил, его голос был спокойным, но в нём чувствовалась какая-то стальная уверенность, которая не терпела возражений, — Совет не идет на уступки, я не согласен с его требованиями. Ты должна доделать оружие, — в его словах не было ни мольбы, ни просьбы, лишь констатация факта, как если бы это был их общий долг, их общая судьба.       Она кивнула, обреченно, словно марионетка, которую дернули за ниточки, и, ничего не говоря, она вышла из кабинета, словно тень, скользящая по стенам, оставляя Силко в одиночестве, в его собственных мыслях. Она не оглянулась, не попрощалась, словно боялась, что ее маска спокойствия рухнет и он увидит всю ту бурю эмоций, которая бушевала внутри.Он умирает...- эта мысль не давала ей покоя, преследуя на каждом шагу, словно навязчивый кошмар.       Она чувствовала себя, словно раненая птица, со сломанным крылом, которая должна взлететь в небо, но не в силах справиться со своей болью и страхом. Ей хотелось бежать, спрятаться, зарыться в землю, но она знала, что этого нельзя делать. Она должна быть сильной, она должна закончить дело, потому что это было их общее дело, и потому что это было последнее, что она могла сделать для него.«Я буду сильной ради него».       И с этими мыслями, переполненная горечью, она направилась к своему убежищу, где ее ждала незавершенная работа, которая, возможно, станет последним подарком Силко, и последней каплей ее собственного отчаяния.