Код их Сердец

      Пилтоверская тюрьма стояла на отшибе, серая и неприветливая, как заброшенный завод. Высокий забор из колючей проволоки, местами проржавевший и искривлённый, окружал её. За ним скрывались не только преступники, но и всякие тёмные секреты, запах которых просачивался даже сквозь толщу бетона. Джинкс и Экко ползли по сырым и вонючим канализационным туннелям — вода капала с потолка, оставляя мокрые следы на их одежде. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом гнили, низкие потолки угрожали ударить по голове, если не следить за каждым движением. Тёмный грубый балахон скрывал синие волосы Джинкс, местами просвечивающиеся сквозь потрёпанную ткань. Экко в маске, напоминающей хищную сову с глазами-бусинками, ловко обшаривал стены в поисках опоры. Свет от планшета, бледный и тусклый, рисовал на стенах пляшущие тени, превращая канализацию в декорации дешёвого фильма ужасов. Они искали решётку канализационного люка — по их плану он должен был вывести их прямо к комнате охраны. Звук их шагов, глухой и эхом отдающийся в узком туннеле, был единственным звуком в этом мрачном лабиринте.       Вирус, запущенный Джинкс в сеть тюрьмы за несколько часов до этого, уже начал свою работу. Камеры наблюдения в ключевых зонах периодически отключались, создавая временные «слепые зоны», чтобы не вызывать подозрения. Но комната охраны была уязвима — оттуда можно было включить цикличную запись с камер, чтобы выиграть некоторое время и скрыть все следы пребывания.       Отвлечение охранника в будке видеонаблюдения прошло гладко, хоть и с небольшой долей импровизации. Запустив пойманную в канализации откормленную до размеров небольшой кошки крысу в щель решётки, Джинкс, которую Экко искусно подсадил в люк, молниеносным движением вырубила охранника чётким, точным ударом в висок. Затем она протянула руку своему напарнику.       — Уф, кушай меньше пирожков тётушки Эннеке, — Джинкс скрипнула от натуги, вытягивая парня в комнату. Её плечи были напряжены от усилия, волосы выбились из-под балахона, освещаясь бледным светом мониторов.       Усевшись за пульт управления, Джинкс подключила флешку с заранее записанным видео — спокойная, почти идиллическая картина тюремных помещений, призванная скрыть их маневры. Реальная запись с камер выводилась на её планшет, отбрасывающий бледный свет на её лицо. Она быстро переключалась между окнами, пальцы летали по сенсорному экрану, ловкие и точные, как движения хищной птицы. Экко, наблюдавший за ней, невольно залюбовался этим грациозным движением.       В то же самое время в тесном помещении, заставленном компьютерной техникой, Экко быстро переодевался в форму охранника. Ткань казалась жёсткой и неудобной на его коже, напоминая о том, насколько далека его обычная жизнь от этого рискованного мероприятия. Он почувствовал лёгкое покалывание на запястье — Джинкс вручила ему заранее приготовленный пропуск, её холодные пальцы на секунду дотронулись до его. Она быстро отвернулась, словно испугавшись своего же неожиданного жеста. Экко уловил лёгкий аромат её волос, пахнущих паяльным флюсом и горелым металлом.       Джинкс уже добавила лицо Экко в базу данных тюрьмы — искусно подделанная фотография и дополнительные манипуляции позволили обойти самую современную систему распознавания лиц. Затем она вручила ему миниатюрный микронаушник — изящное устройство, которое вставлялось прямо в ухо, позволяя им поддерживать связь в любой момент. Её пальцы снова коснулись его, на этот раз настраивая микрофон. Это было короткое прикосновение, но достаточно жёсткое, чтобы он почувствовал не только профессионализм, но и скрытое под деловитостью волнение. Быстрое, почти судорожное движение, сразу же отпрянувшее. Экко поймал себя на мысли, что это волнение отражалось не только в жесте, но и в небольшом дрожании её руки.       Она взглянула на него с тревогой. Это было не просто ожидание начала опасной игры — это было ожидание приговора, неуверенность в удаче, смешанная с отчаянной надеждой. Её глаза были напряжены, в них плескалось множество эмоций: страх, смешанный с решимостью, и тревога, скрытая за маской спокойствия.       — Ты готов? — спросила она, её голос был спокойным, ровным, но в нём чувствовалась напряжённость, как натянутая до предела струна, готовая лопнуть в любой момент.       Экко ответил не сразу, его взгляд задержался на её руках, которые беспокойно теребили конец косички, на лёгком дрожании пальцев. Его собственные руки были сжаты в кулаки, костяшки побелели.       — А ты? — спросил он, его голос был действительно спокойнее. Более ровным, чем её, но в нём так же скрывался страх — не явный, но ощутимый, как холодный ветер, проникающий под одежду. В его глазах читалось то же самое смешение чувств, что и в её.       Джинкс вздохнула, словно сбрасывая с себя не только груз ответственности, но и тяжесть всех прошедших часов, всех сомнений и страхов. Она взглянула на него, и в этот момент Экко снова удивился многогранности её личности, её способности быстро переключаться между состояниями, как хамелеон меняет окраску. Ещё несколько часов назад она рисовала нелепые граффити вместе с детьми в убежище, смеясь и шутя, её глаза сияли жизнерадостным огнём. А сейчас… сейчас он уловил в них только сосредоточенность, стальную, нерушимую уверенность, которая наполняла его и тревогой, и восхищением одновременно. Её обычный творческий хаос, всё это бурление идей и эмоций, притупился, оставив место только холодной, рассчитывающей сосредоточенности, ужасающей в своей эффективности.       Внезапно она тряхнула головой резким, быстрым движением, словно отбрасывая последние сомнения, и в её глазах вспыхнули искорки безумия. Но это было контролируемое безумие — безумие гения, безумие того, кто видит решение задачи, кто знает цену риска и готов её платить. Это было не безумие разрушения, а холодный расчёт, упакованный в яркую обёртку экстравагантности.       — Зажжём по полной, — прошептала она, её голос был твёрд и решителен, в нём не было и следа сомнений, только ледяная уверенность в своих силах. Она отвернулась от Экко, поворачиваясь к планшету, на экране которого мигала информация о системе безопасности тюрьмы, и в этот момент Экко понял, что они уже не просто соратники, а две стороны одной медали, две части одного неизбежного механизма. Экко, оставив свои сомнения за дверью, вышел из комнаты безопасности и отправился на поиски Вай. Его шаги были уверенными, насколько это было возможно в данной ситуации — попытка продемонстрировать спокойствие, которого он ещё не чувствовал. Внутри же всё ещё бурлило от смеси страха и решимости. Каждая ступенька казалась тяжелее предыдущей, каждый звук отдавал эхом в его ушах.       Внезапно голос Джинкс, резкий и пронзительный, как выстрел из рогатки, громко ударил Экко по барабанным перепонкам. Он вздрогнул, поправляя микронаушник в ухе, пальцы невольно сжались. Звук был настолько громким, что на миг заглушил все остальные шумы в коридоре, оставив после себя только звенящую тишину и раздражённое понимание, что Джинкс, как всегда, не избирает мягких способов.       — Приём! Мангуст вызывает Рысь! Повторяю, Мангуст вызывает Рысь! — кинула Джинкс, придумывая на ходу позывные.       — Почему Рысь? — спросил Экко, его голос был удивлённым, но в нём проскальзывала искорка веселья.       — Не отвлекайся! На следующем повороте направо! Повторяю: направо! — скомандовала Джинкс.       Экко слегка хмыкнул. Звук потерялся в глухом пространстве коридора. Его медленное, осторожное продвижение по коридору напоминало движение хищника в засаде — каждое движение продумано. Тёмные холодные стены из грубого бетона сжимались вокруг него, не давая уйти от ощущения заключения, напоминая о том месте, откуда он пытается спасти Вай. Он внимательно изучал камеры заключённых, при этом не теряя из виду окружающее пространство — блестящие металлические двери, тусклый свет ламп, отбрасывающих длинные искажённые тени.       Экко прислушивался к звукам тюремной жизни, стараясь вычленить из общего шумового фона что-то важное: глухие шаги охранников, ритмичный гул вентиляции, напоминающий дыхание какого-то гигантского механизма, шелест чужих шагов по коридору. Его руки были готовы схватить оружие в любой момент, мускулы напряжены: чувствуют каждый звук, каждую вибрацию в полу под ногами. Он следовал инструкциям Джинкс, чётко и точно, но Вай не было видно. Его сердце сжималось от нетерпения, смешанного с усиливающейся тревогой. Каждый пройденный метр увеличивал давление, словно тяжёлый груз на плечах. Он понимал: время уходит.        — Её здесь нет… — шепот Экко в наушнике прозвучал не просто как констатация факта, а как приговор, холодный и беспощадный. Слова повисли в воздухе, тяжёлые и гулкие, словно каменные глыбы, отражаясь эхом в бесконечных коридорах тюрьмы. Внезапная тишина, наступившая после этого признания, казалась ещё более пугающей, чем любой шум, чем любой крик. Она давила на уши, на мозг, на саму душу.       Джинкс застыла, пальцы замерли над клавиатурой. Экран её планшета, прежде пульсировавший жизнерадостными цветами кода, теперь казался мёртвым, холодным и безжизненным зеркалом, отражающим её собственное отчаяние. Это отчаяние накрыло её волной, с неимоверной силой сжимая грудь, перехватывая дыхание. Она не могла допустить мысли о том, что снова потеряла Вай, даже не успев снова обрести. Не сейчас, не после всего, что они проделали. Голоса в голове вновь дали о себе знать, настойчиво дробя её сознание на части, на кусочки бесполезных сомнений и бессилия.       Сжав кулаки так сильно, что ногти оставили кровавые лунки на ладонях, Джинкс замотала головой, отбрасывая эти навязчивые мысли, как назойливых мух.       — Заткнитесь! — прошипела она, её голос был твёрдым, холодным, как сталь.       В этом отчаянии, в этом беспощадном давлении, в этой борьбе с собственными демонами, она нашла силу. Силу, которая была скрыта под маской её обычного творческого безумия, но которая всегда была в ней — молчаливая, неукротимая. Её пальцы, словно ожившие сами по себе, стали двигаться с удивительной скоростью, каждый нервный тик отражался в движении пальцев. Строки кода поплыли по экрану, с немыслимой скоростью происходило обновление информации. Каждый символ был похож на отчаянную мольбу о помощи, на искорку надежды, на последний шанс.       Она просканировала файлы ещё раз, медленно, внимательно, словно ища иголку в стоге сена, только иголка была зашифрована, а стог был бесконечным массивом данных тюремной системы. Её взгляд был прикован к экрану планшета, словно она искала Вай не в холодных коридорах тюрьмы, а на его поверхности, в мириадах строк кода, в переплетении нулей и единиц. Она пропускала через себя тысячи строк, гигабайты информации, её мозг работал на пределе возможностей, отсекая ненужное, как опытный хирург, выхватывая важные фрагменты, как сокол, падающий на добычу. Она чувствовала напряжение, словно находилась в самом центре запутанного лабиринта, из которого нет выхода, за исключением одного единственно верного пути.       И наконец она нашла это. Не просто файлик, затерявшийся в лабиринтах данных, а зашифрованный файл, скрытый глубоко в архиве системы безопасности, замаскированный так искусно, что заметить его было равносильно нахождению иглы не в стоге сена, а в океане. Файл, содержащий информацию о подпольных боях между заключёнными, организованных некоторыми охранниками тюрьмы в личных целях: чтобы сделать ставки или для более мрачных развлечений. Это было нечто нелегальное, скрытое от глаз официальных властей; что-то, что могло поставить с ног на голову не только всю тюремную систему, но и сами основы Пилтовера. Джинкс почувствовала прилив адреналина, в её глазах вспыхнул новый огонь — огонь надежды.       — Экко, я знаю, где она! — прошипела Джинкс. Каждое слово было выплеснуто наружу с силой, словно она пыталась пробить стену между ними и Вай. — В тюрьме проводятся подпольные бои! Есть шанс, что Вай участвует в них…       На экране её планшета появилась схема тюрьмы, сложная и запутанная, как лабиринт минотавра. Джинкс снова изучала её строение, пальцы беспокойно сжимали и разжимали ручку планшета, её взгляд был сосредоточен и напряжён. Она искала то место, которое лучше всего подходило для организации подобного подполья, место, которое было бы достаточно изолированным, но в то же время легкодоступным для охранников.       — Это рядом с камерами на нижнем уровне, — её голос задрожал от надежды, от этого хрупкого луча света в окружающей их темноте, голос словно просил Экко не отнимать у неё эту надежду.       Экко, направляемый голосом Джинкс в наушнике, пробирался через лабиринт тёмных коридоров. Сердце колотилось в груди, удар за ударом, как боевой барабан, но он, добравшись до помещения, описанного Джинкс, понял, что она не преувеличивала. Запах пота, крови и спирта ударил в нос ещё издалека, резкий и удушающий. Звук глухих ударов, рычания толпы и криков пробивался сквозь толстые стены, пронизывая насквозь, до самого сердца.       Это было не освещённое прожекторами зрелище, рассчитанное на публику, а настоящая подземная яма, скрытая от глаз официальных властей. В центре помещения, освещённого лишь тусклым светом коптящих факелов и мигающих фонариков, которые бросали пляшущие тени на стены, располагалась нелегальная бойцовская арена. Пол был из битого кирпича и утоптанной земли, изрытый ямками и заляпанный кровью; воздух был тяжёл, пропитан запахами пота, грязи, крови и чего-то ещё, неприятного и непонятного, запахами безнадёжности и отчаяния. Сырые стены из грубо обработанного камня были пропитаны запахами неприятностей, словно сами впитывали в себя всю жестокость и насилие, происходящие в этом месте.       Заключённые, разных ростов и комплекций, с избитыми лицами и диким блеском в глазах, сражались друг с другом в жестокой борьбе за выживание, за миску еды, за каплю надежды в этом бесконечном аду. Их крики, рычание и стоны смешивались с грохотом ударов, создавая ужасающую симфонию насилия. Вай среди них не было, но Экко заметил что-то необычное: всех заключённых, уже избитых и измученных, уводили в одно помещение, в маленькую дверь, скрытую в стене за тяжёлой металлической шторкой.       Прямое вмешательство было самоубийством. Толпа была звериной, охранники — похожими на шакалов, а сам Экко — всего лишь человеком. Он понял: нужно действовать из тени, использовать ум, а не силу, стать призраком в этом адском месте. Он прислушивался к голосу Джинкс. Её голос был сух и лаконичен, передавал информацию фрагментарно, но чёткими, резкими ударами.       Она рассказала ему о потайных ходах, забытых и заброшенных проходах, скрытых от глаз, о лабиринтах под землёй, пропитанных запахом гнили и смерти. Используя свои навыки, Экко нашёл один из этих ходов — узкую щель в стене, прикрытую ржавой металлической плитой, пахнущую плесенью и кровью. Это был рискованный план, шаг в бездну, но у них не было другого выбора. И тишина в наушнике говорила о том, что Джинкс тоже это понимает.       Экко, прижимаясь к холодной, влажной стене, пробирался через толпу людей, словно призрак, скользящий сквозь тени. Запах пота, крови и алкоголя ударил в лицо, душащий и удушливый. Каждый шаг был напряжением, каждое движение — риском. Он пробрался под саму арену — в тёмное, душное подземелье, где слышно было лишь глухой гул толпы и сдавленные стоны избитых заключённых.       Нашёл помещение с осуждёнными. Это была не камера, а скорее какой-то склад, забитый телами людей. Он быстро прошарил тюремные клетки, ища знакомое лицо среди этих измученных существ. В каждой он видел отчаяние, в каждой — ужас, но нужное лицо отсутствовало. Его сердце уже колотилось как бешеное, в голове стучало, в висках пульсировала кровь. В последней камере, спрятанной в глубине коридора, он увидел девушку с розовыми волосами, стоящую спиной. Его дыхание спёрло в груди, руки невольно сжались в кулаки. Он узнал её по манере держаться, по очертаниям фигуры. Он подошёл ближе, затаив дыхание, сердце готово было разорваться от напряжения.       Вай медленно повернулась, плечи напряглись, словно готовые выдержать ещё один удар судьбы. Семь лет. Семь лет каменных стен, семь лет безмолвия, прерываемого лишь криками отчаяния и лязгом металла, семь лет, выжженных из её жизни, как раскалённое железом клеймо. И вот, в этом тускло освещённом коридоре, похожем на предбанник ада, стоял он.       Её губы дрогнули. Сначала — недоверие, застывшее в расширившихся глазах, подобное ледяному панцирю, защищающему израненную душу. Затем — прилив неконтролируемой смеси облегчения, сродни бурному потоку воды, срывающемуся с дамбы, и невыразимой боли — глубокой, как пропасть. Это был он, но изменившийся, словно дерево, изуродованное бурей. Более суровый, с застывшим во взгляде опытом, с тёмными кругами под глазами, словно печатями бессонных ночей и нелёгкого пути, пройденного сквозь лабиринт предательства и лжи. Но в его глазах, глубоких, как ночное небо, всё ещё теплилось то же тепло, что и прежде, та же нерушимая дружеская связь, непоколебимая, как скала, выстоявшая перед натиском бури. Связь, которая была сильнее любого металла этой тюрьмы.       — Коротышка, — её голос, хоть и слабый, прозвучал как утверждение, как вера в неизменность этой связи, как вызов судьбе.       Экко застыл. Сердце колотилось, заглушая всё вокруг. Вай… живая, перед ним. Лицо его было бледным, губы сжаты, но глаза сияли торжеством и нежностью, смешанной с болью от осознания её страданий. Он видел следы заключения на её лице, в её опущенных плечах, в сдержанности, заменившей прежнюю живую энергию.       Джинкс, услышав в наушнике голос сестры, прижала ладони к лицу, словно пытаясь удержать хрупкую надежду от рассыпания в пыль. Слёзы, сдерживаемые годами маской безумия, прорвались наружу, горячими ручьями стекая по щекам, смывая пыль улиц. Но это была не только радость, а сложная смесь чувств — буря эмоций, пронесшаяся сквозь её измученную душу, обида, так же разбирающая на части, и острое желание быть там вместо Экко, обнять сестру.       Она чувствовала резь в руках, израненных от самоповреждений и ожогов, боль в шее от напряжения и бессонных ночей, в голове стучала привычная мигрень. Нашли…       Но суматоха в рядах заключённых, смешанная с лязгом металла и криками, привлекли внимание охраны. Экко быстро разблокировал дверь своим ключом. Они, оценив ситуацию, быстро рванули к выходу, но их заметили. Крик Экко заставил Джинкс думать ещё быстрее, решаясь на отчаянный шаг. С помощью вируса она запустила ложную тревогу о вторжении в западное крыло, отвлекая внимание охранников на себя. Сирена взревела, оглушительный вой перекрыл даже рёв толпы. Красные огоньки мигали по всей арене, но Джинкс уже перенаправляла поток охранников на другую цель.       Следующим её шагом был взлом системы управления воротами. Она открыла и тут же закрыла несколько аварийных выходов, создавая иллюзию хаоса и заставляя охранников метаться между ложными тревогами.       В эту же секунду в будке охраны вспыхнул красный огонёк, сигнализирующий о взломе. Её местоположение было обнаружено. Сердце Джинкс стучало в груди, как бешеный барабан. Она резко развернулась, схватив со стола тяжёлый металлический рычаг — импровизированную дубину. Время работало против неё. Она рванула к решётке, намереваясь прорваться на улицу, но было уже поздно.       Дверь распахнулась, и в будку вломились двое охранников в бронежилетах с дубинками наготове. Первый удар пришёлся по руке, выбивая рычаг из рук Джинкс. Она отскочила, уклонившись от следующего удара, и бросилась в ближний угол будки, стараясь маневрировать между серверами и техникой.       Один из охранников набросился на неё, с яростью рубя дубинкой. Джинкс увернулась, оттолкнув его ногой в грудь, и в ответ ударила его по голове острым краем металлического корпуса сервера. Охранник зашатался, но не упал. Второй охранник нанёс ей удар по спине, сбивая с ног.       Она вскочила, ощущая резкую боль, но продолжала бороться. Она хватала всё, что попадалось под руку — кабели, клавиатуру — используя это как оружие в ближнем бою. Но против двух тренированных охранников у неё было мало шансов.       Один из них схватил её за руку, второй нанес ещё один удар дубинкой по голове. Мир закружился, звёздочки рассыпались перед глазами. Джинкс услышала ослабевший, но радостный голос Экко:       — Мы… мы выбрались, беги оттуда… — эти слова стали последними, которые она услышала, прежде чем темнота поглотила её сознание.