Маэстро

      Произошло это где-то на выходных в начале марта. Сенку впервые заявился на генов порог и невербально объявил о своих намерениях, начав «разговор» прямо с порога. Смятый в его руках, в одном полотенце (второе деловито лежало на плече), Ген делал искренне обескураженную моську: — О, так мы созрели для секса?       Его очередную попытку утопиться в душе прервали настойчивым звонком в дверь, что могло караться и казнью. Моральной или телесной — как повезёт. Но вот если Ген не ошибся, то Сенку можно простить, пожалуй, всё.       А Сенку коротко вздохнул, будто бы пояснять такие очевидные вещи для него — приевшаяся рутина.       Только учёное звание, понимаете, обязывает разъяснять всяким мокрым невдупленышам на пальцах: — Результаты предыдущих опытов оказались слишком ограничены для выведения адекватных итогов, следовательно оптимальным решением будет двинуться дальше и попытаться рассмотреть наш социальный нонсенс с других сторон, с помощью экспериментов продвинутого уровня.       Вот те нате!       Сегодня в программе не хуй в томате, а Сенку, розовеющий как молодая бэлла роса. Немыслимо. Но не спешите отодвигать хуй! До него сегодня тоже очередь дойдёт, судя по тому как ветер дует. Ах, ветер перемен всегда несёт что-то интересное. — Честно говоря, я поражаюсь тому, как ты слово из четырёх букв растянул на сложносочинённое предложение минимум в пять строк. Чувствую конкуренцию своим бесценным навыкам бескостного языка. — Твоя тактика обескуражить собеседника упомянутой в лоб неудобной темой имеет полезную силу. — Эх, а ведь такими темпами ты скоро все мои уловки переймёшь. — Мэ, подленькие фокусы можешь оставить себе. Ослаблять внимание и обманывать это не моё.       «Да что ты?» — говорил взгляд Гена, который мог уже подсчитать пару оплошностей с его стороны. И готов был начать с первой.       Смещение фокуса. — И сколько раз ты, честный мой томат, избежал слова «секс»? — он скрестил руки на груди настолько, насколько то позволял прилипший Ишигами.       Его вообще не волновала скорость промокания плаща, а стекало с Гена прилично. Декоративное полотенце с левой стороны никак не удерживало весёлый поток с правой, благослови господь ассимметрию, длинной. Да и в общем-то он только вышел из-под порабощённого дождя в промозглый коридор шлепающим лужицами. Короче налицо стремящаяся к балансу вселенная: Ген мокрый и шокированный — Сенку постепенно мокнет, пока держится за Гена, и вроде не шокирован. Вроде.       Надолго остаётесь, дорогой, всё с вами понятно. — Три. — Сенку не собирался отодвигаться и взгляд держал прямо, разве что под крутецким наклоном. — Сколько раз ты уходил вночь под предлогом «утюг не выключил»?       Весомый, однако, аргумент.       Ухнув, Ген начал загибать пальцы. Вслух припоминая даты, он понял, что всех пальцев рук ему не хватит, да и до ног ему не дали дойти учтивым «тридцать два».       Значит с ногами хватило бы.       Ну да, примерно в такие числа и выходило. Если не учитывать «кота на плите», «голодный чайник» и «незаваренную дверь». В таком случае вышло бы к пятидесяти.       Плюс-минус пять. — Пятьсот девяносто два — шестьсот.       Ген картинно закатил глаза и подобрал руки плотнее: — Тебе не надоело вести счёт? — Ни разу. Мне нравится твоё поверженное лицо. — и приправил невинно приподнятыми уголками губ. Правда, возможно, немного по-маньячески. Но не чересчур. В пределах их маньяческой системы ценностей. Немного пугало, но больше верилось. И как бы то ни звучало — стабильно возбуждало, что стоило просто принять.       Жми лимоны, пока жмутся — великая британская мудрость. — Авв, как очаровательны твои садистические нотки. И о чём ты думаешь, скажи, когда видишь его? — О том, что надо дать домашку? — ботва репы была подвержена непричастным почесываниям. — Да ты… У меня нет слов, — он трагично накрыл глаза ладонью и обречённо покачал головой. — Всё-таки нелёгкая привела меня к настоящему садисту. Самому отъявленному. — Ой-ей, не говори что тебе это не нравится.       Загадочное молчание послужило ответом. Удивительно, что они такие глупости всё ещё вслух проговаривают. Оба ведь понимали, что нормального из них не выйдет абсолютно ничего. Музыка только может быть, но это в расчёт никто не берет, это само собой разумеющееся.       Сенку проследил за каплей, стёкшей по длинной белой пряди на грудь, убедился, что она укатилась под руку и задумчиво хмыкнул: — Страшно представить, что ты там в моменте задумываешь.       Вот это новость! Сенку как никогда близок к истине!       Гену самому иногда было страшно от того, что там задумывалось в собственной черепной коробке, но речь на самом деле не об этом.       Он скептично сутил губы.       Сенку волнуется.       Неочевидно и безмерно. Было бы невозможно это понять, не пройди они адские полгода в одной группе. Просто картинка упорно не желала складываться, хотя вот он прямо здесь стоит и мнётся, от незнамо что делать чешет затылок и заводит речь на языке близком к научному лишь бы не показать и не сболтнуть больше, чем может себе позволить. Надёжная тактика, неочевидная и неподступная.       Хотя всё должно быть более, чем понятно для него, Ген как извечная коза перед афишей. Козы столько не живут сколько он пытается понять, что там пишут интересного, и как понять где тормозить в случае, когда вы, два барана, которые не умеют говорить словами через рот, вроде как чего-то хотите, и вроде как обоюдно.       Хорошо, как старшему наставнику и тому, у кого давно горит свеча запала, пора брать дело в свои руки.       Судя по всей имеющейся информации и фактам некоторой степени неуклюжести можно сделать вывод, что перед ним совершенно чистая, девственная натура. Но приносить в жертву демону Ген бы его все равно не стал, а не то вдруг бы вышло как в «Теле Дженнифер». Страшное дело!       По расчётам он первым попадёт под удар плотоядного демона. А это печально.       Нет-нет! Не поймите превратно.       За последние три месяца дражайший успел упомянуть, что прежде не состоял в настолько близких отношениях, в ус о них не дует и не интересуется, просто Ген любит гиперболизировать и фильмы ужасов с невысоким рейтингом на IMDb.       Незаслуженно низкий рейтинг, кстати, картина достаточно мерзкая и исправно держит… поджатой, чтобы с совестью порекомендовать таким же любителям.       Но справедливости ради сейчас поджатая задница им ни к чему.       Раз решимости у Сенку так много, что он самостоятельно заявился и прижал его к стенке, то, в общем-то, это очевидное «да». От этой галочки можно отталкиваться. — Что скажешь насчет спальни? — Хорошее место, с богатой историей. Вот например в древнем Риме…       Ничуть не удивившись его познаниям об эротических фресках в спальнях на древней территории Италии, Ген с интересом слушал познавательное радио Сенку.ФМ, помогая ему прибрать верхнюю одежду.       В конце концов долго ждал и ещё немного подождёт.       Полторы минуты и Ген сдался.       В своё оправдание на адском суде он скажет: «Нет, ну вы видели?! Вы видели это?! Нет, вы должны были это видеть! Он безбожно тянул время!».       Как можно минуту вешать плащ?!       Ми-ну-ту, если вы вдруг не поняли.       Казалось бы, снял, повесил на крючок — дело пяти секунд. Хорошо, с учётом плечиков — десять. Но чтобы больше минуты этим заниматься… Нужен талант. Это точно призвание. — Душа моя обречённая, — с шутливым тоном Ген по-серьёзному взял его за воротник.       И Сенку сдавленно хохотнул: — Что, возьмешь прямо тут?       Похоже на капитуляцию. Ген внимательно присмотрелся, потому что ушам не верилось. — Даже для виду не поборешься? — Бессмысленно. У тебя больше опыта и выше шанс качественно проконтролировать процесс.       То есть уже на таком уровне смирения?        Так он три месяца не даром терял…        Ф а н т а с т и к а.       Булка с этикеткой «съешь меня», разве что без свойств расти-булки.       Но подвох какой-то всё равно здесь был. Что-то напоминало Гену, что бесплатный сыр только в мышеловке и сегодняшняя акция — большое одолжение. Где-то его ещё наебут. И скорее всего буквально. — Это ты как, на глаз определил? — Ты забыл? Я — Сенку. — Ах да, точно. Все забываю что ты и термометр, и метроном, и демон, и дворецкий…       Ну да и ладно, завтрашние проблемы — проблемы завтрашнего Гена. Но некоторые вещи нужно прояснить сразу. Он задумчиво подпёр подбородок. — А права человека на тебя действуют? — Пока что да. — Тогда веселья не выйдет. Придётся по-человечески.       Он притянул Сенку вплотную и тот охотно поддался за касание губами.       Его в принципе стало легко заманивать куда бы то ни было, соблазнив поцелуем — очень уж ему нравился этот метод общения.       Они целовались везде, где не было людей, где не было света и камер. Впрочем сразу три условия были не обязательны, одно отсутствие людей уже подбивало их ближе друг к другу. В камеры редко кто смотрел, а на окнах, славься прогресс, были и шторы, и тюль, и местами зеркальная плёнка. Иными словами нахальничать им никто не мешал. А их облюбованным местом была аудитория с роялем. Можно подумать кощунство на рабочем, нет, Святом месте для любого уважающего музыканта, но на самом деле она была из тех, что пустовала большую часть времени и в самый конец второго этажа редко кто забирался, чтобы подметить, что музыки не слышно. Ген полноправно уходил от занятий, а Сенку... А Сенку просто получал от жизни удовольствие. А потом гонял Гена по непройденным упражнениям и получал двойное удовольствие.       Поначалу тем, кто без устали лип, был Ген, но прошёл месяц и теперь Сенку не желал менять своей рутины. Короче говоря, липли они друг к другу бессовестно и сильно, как магнитные шарики, иногда с треском подручных материалов. Но только когда никто не видел, поскольку когда кто-то видел, то липли они уже с совестью, с присущим им сарказмом, притворством и грызнёй. Наверное поэтому их до сих пор никто не застал и не заподозрил. В конце концов они и до нового года часто ходили вместе, просто после него стали ходить под ручку, как деловая пара хромой лисы и слепого кота.       И вот не придерёшься к ним.       Смотришь, деловые, ну, наверняка, что-то дельное думают, да вот где подвох-то?       Постойте, а кому-то это нужно в стенах офиса?       Никому, верно.       Вот они и плавали в своём потоке, поглощённые друг другом и бесконечными беседами о новых песнях, как наркоманы в своём укромном углу и грели ложки на брудершафт. Это закрытая тусовка, не мешайте музыкантам работать.       И разумеется за поцелуем последовал танец.       Это привычка Гена превращать ходьбу в обхаживание танцевальных фигур компенсировалась свободой близости. Клади руки куда хочешь, шагай как хочешь, говори что хочешь, но помни одно правило: можно двигаться только в ритм. Он всегда устанавливался спонтанно, хотя логика была ясной. Шагнуть мимо не получалось, просто потому, что они и по коридору, и по улице, и дома шли нога в ногу. Завидная синхронизация. Им бы егеря пилотировать, а не вот это вот всё.       Держаться за талию, ощущая прохладу влажной кожи и естественные изгибы спины, из разряда открытия масштаба минимум одной вселенной. Понимаете, видеть через пар в общей купели, когда вы ещё в так себе отношениях, это одно, а трогать не где-то в мыслях, не где-то во сне, а наяву — другое. Обнажённого и сокрытого под сотней слоев одновременно.       И честно говоря то, чего не хватало.       На физическом уровне зудело на кончиках пальцев, маскируясь под вдохновение и тоску по инструменту, и никак не утолялось на чём он только не играл.       А ведь изначально Сенку хотел познавать только интеллектуальную составляющую, как со всеми другими раньше, слушая старые истории и анализируя бытовое поведение, и был в этом желании постоянен, и ему этого было достаточно. В этот же день он будто бы перепрыгнул несколько ступенек допустимого для себя на собственной же тяге.       Да и если так подумать, интересовал ли его кто-то раньше? Кто-то раньше мог поспеть за ходом мыслей, привнести нового и красиво оформить такую себе идею? Кто-то мог плотно засесть в голове вторым голосом, напевающим новые мотивы? Кто-то был так похож на него?       Отрицать очевидное — неадаптивно. Ну а ещё непродуктивно.       Хочется и хочется, что теперь, плакать что ли?       Они же вроде как оба этого хотят?       Они медленно вальсировали из коридора в просторную комнату. Поздний весенний вечер, на редкость ясный, являл никому не нужное в свете люстры звёздное полотно через большой прямоугольник окна. Ведя по квадрату, Ген свободно держался за плечи и просто плыл, как завораживающе плывёт тропическая рыбка. Пока не затормозил у кровати. Так резко и упёрто, что не хватало только анимационного звука пружинящей стрелы в деревянной мишени. — Проход в следующую зону в одежде запрещён. Сдайте её, пожалуйста, на карантинный стул.       Будь он рыбой, то видимо первой в своем роде довольной рыбой-контролёром. Иного впечатление от его счастливой лыбы и требовательно протянутой руки не складывалось.       В который раз за вечер Сенку по-дедовски вздохнул.       Серьёзно, Сенку, тебе двадцать, откуда такая тенденция?       Ему бы возразить что-нибудь, забив тишину, но Ген как назло в одном полотенце, чтобы этим его упрекнуть.       Сенку открыл рот и закрыл. Безмолвно и тупо как рыбка.       Вы не знали? На самом деле это печальная история о том, как Сенку деградировал из человеческого гения в рыбу, потому что сомневался в нужности социальных контактов, а тем более физических. Вот так его размышления о красивых бойцовых рыбках пришли к признанию на уровне глупенького лупоглазого телескопа.       На лице наверное так и было написано «постучите по стеклу, рыбка слов не понимает». По крайней мере его партнёр так и понял, что перед ним беспомощный ово… Давайте в этот раз без продуктовых ассоциаций. — О, у тебя всё есть, — Ген ловко покрутил в руках лубрикант и упаковку с презервативами, которые каких-то две минуты назад мирно лежали в карманах Сенку.       Удивление быстро отступило.       Фокусник Ген и в Африке должен быть пронырливым Геном, за которым нужен глаз да глаз. И кстати, когда он потянул за низ толстовки, его руки были пусты. Надо же до чего фокусы дошли. — На бога надеяться не приходится, — Сенку весело пожал плечами и вытянул руки из рукавов, припоминая, что неизбежное следует принимать равнодушно. Сам подписался как-никак.       Под теплый смешок Асагири неспеша потянул толстовку наверх. Страшная запрещёнка в царстве полуголого человека с прибабахом, улетела на «карантинный» стул, а его ладонь легла на грудь в районе третьего-седьмого ребра.       Составлять план действий во владениях Гена было бесполезно — с ним составляй не составляй, а выйдет совершенно неожиданный вариант. Да и в целом не прельщало тратить время на поэтапные стратегии. Зато вот тактика…       Поэтому, собственно, Сенку не представлял, что ему следует делать. Как принято говорить у военных, помни, боец, что в критической ситуации ты упадёшь до уровня своих умений…       Умная мысль.       Правда только тогда, когда в опасной близости летают смертоносные снаряды, а не алчущие взгляды.       Ген провёл по костлявой груди вверх, к ключицам. Его мягкие поглаживания, переходящие в массаж, судя по всему, были направлены на расслабление.       И это работало.       Холодноватые кисти быстро нагревались, а его нежные касания стоили сотен тысяч поэм. Они напоминали шёлк, обычно холодный, летящий, почти невесомый, и всегда приятный к телу.       Только Ген живой и его касания трепетны, от шёлка не становилось так жарко, как из-за него.       Пожар, вспыхнувший на каждом миллиметре кожи, по которой провёл Ген, дико разросся и перекинулся глубже, разжигая тамошнюю искру. Так полагалось каждому видимому огню, но было непривычно для пламени внутреннего. Когда-то подконтрольное кузнечное горнило, выдающее в специально подготовленном месте нужную температуру и служит во благо человечества. А потом появляется Асагири Ген, чиркает спичку с улицы и больше никакие сдерживающие механизмы не работают.              Спасайтесь кто может, на производстве пожар, перекрытие падает!       А его руки страшно приятны.       Только в смысле и страшно, и приятно.       Какой ведь абсурд. Часть человека, подчиняющаяся не ему, а кому-то другому. И не кому-то, а именно тому. Несусветная глупость.       Пиздец, корректнее сказать.       Только этим словом можно охарактеризовать умения Гена ловко расстёгивать штаны.       Фокусы самого болтливого и ловкого по совместительству, достигают невероятных высот: Сенку не заметил, как его раздели и расположили по своему усмотрению.       Феноменально.       Он в полном сознании. Он осознаёт себя прижатым к кровати по собственному желанию с Геном. Он там где хотел быть, точнее как понял свои потребности и свёл их логически с чужими.       Просто чувствует, что близок к пониманию того, чего не хватает.       Чего не хватало всегда.       Не безумного чувства, когда люди вываливают всё, что у них на духу, и называют это любовью, а вот такого, особенного, не переходящего допустимого, но уже более близкого, чем с кем бы то ни было. Не когда ты уязвим и тобой пользуются, вскрыв все «зачем», «почему», «как», а когда ты уязвим и человек напротив тоже. Вы ещё не знаете друг про друга ничего важного, но видели достаточно, чтобы полностью принять.       Сенку смотрит снизу вверх и, кажется, невовремя зависает. Чёлка Гена мокрая и потешно лежит нитками прядей, перекрывая лицо с обложек. Вряд ли кто-то видел его таким, без капли косметики и притворства, когда он честен в своём желании, плещущемся в глазах. Сенку ловит себя на желании снова пробовать его на вкус. Каждого нового Гена хотелось попробовать на язык просто потому, что каждая его новая сторона была чересчур интересной.       Но дальнейшее промедление уподоблялось пытке.       Вёрткий по натуре, Ген безбожно тормозил. Ишигами уже понял, что тот приверженец размеренного пути, где можно увильнуть, перекинуть ответственность или браться за дело так плохо, чтобы его больше туда не ставили, но сейчас причина была в другом.       Асагири — мудачок, который хочет того же, что и Сенку, в общем-то. Открыть новые стороны.       Поэтому Ген бесконечно долго сидит между его ног, ведёт своими невесомыми кистями по бёдрам, торсу, уделяя внимание каждой мелочи во время поисков чего-то судя по всему сверхъестественного. Эх, с таким средоточием ему бы работать.       И если бы Сенку не догадывался о причине промедления, то может быть поверил бы ему в искреннем познания и поиске эрогенных зон.       На деле предельно просто: у такого мудачка должен быть кинк на мольбы. Как хорошо, что они сошлись, ведь Сенку может очень честно послать его в зад! Или вообще рта не раскрыть.       Да, вот эта тактика выглядит привлекательнее.       Они определённо были составляющей той странной близости, когда чувства подогреваются противостоянием. Уж оппоненту ты ничего лишнего не выскажешь.       Стоит только припомнить, что Сенку сюда не пауков пришёл ебать, но вероятно скоро ими порастёт, пока Ген морально соберётся. Сознание весело подтекало, заливаемое агрессивными жалобами изнывающего тела, которое было так бессовестно разгорячено, и Сенку тысячу раз пожалел о том, что не носит чёлку.       Приподнявшись на локтях, он бросил вызов взглядом и сизые глаза нахально усмехнулись. — Мы опаздываем на самолёт?       Вместо ответа он решительно придвинулся. И будь проклята быстрая реакция, которая позволила скользнуть назад, стоило только подумать. Умение читать по глазам было и благословением, и проклятием в их случае. — Как скажешь, дорогой. Самолёт, так самолёт, он нас и правда ждать не будет.       Совсем неспеша, как входя в аэропорт за три часа до вылета, Ген раскатал презерватив. Потом, видимо на всякий случай, и по члену Сенку, и тоже совсем неторопливо.       О, это сладкая месть.       Тут к психоаналитику не ходи, все очевидно. Минутка в коридоре встала ему поперёк горла здесь.       Сенку сглотнул. Он в общем-то никогда не задумывался о том, насколько чьё-то тело может быть привлекательным. Бессмысленные, в миллионный раз повторяющиеся пошлости проходили мимо ушей на протяжении всей жизни, чтобы прямо сейчас напомнить о своём существовании.       Как там? Let me get my hands on your mammary glands? Мда…       Не густо...       А дальше ещё хуже, там кальянный рэп, случайно услышанный где-то в переулках, по радио, в ТЦ одной большой записью пошёл. Понимаете масштаб трагедии? Совсем ничего адекватного не идёт в голову.       Чем дольше Сенку обводил взглядом каждый видимый изгиб, тем сильнее хотелось пройтись по каждому сантиметру ртом и сделать пару пробных укусов, в самом деле никуда не торопясь. Тогда можно было бы от закрытия до закрытия любоваться искусным бледным телом с розоватыми следами, как произведением искусства в Лувре… — Может пора купить личный? — фоном щёлкнула пластиковая крышка. Да неужели.       Про что он говорил? Самолёт?       Мысли непривычно всем скопом уходили на контроль своей реакции, чтобы помнить тему бессмысленного разговора для разговора. Тем не менее рассчитать стоимость по утреннему курсу представлялось возможным. — Когда заработаешь нам первый миллиа-ар-д… — щедро политый гелем палец легко проскользнул внутрь, заставив прикусить недоговорённое вместе с нижней губой.       Наконец-то без лишних церемоний, так как это было нужно.       Не получив своей ожидаемой реакции в виде какого-нибудь томного придыхания или хотя бы полустона, Ген подумал, что аккуратно может добавить и второй, но и тот легко прошёл через старательно расслабляемые мышцы.       Чтоб вы знали, он так не играет! — Понятно, что ты на бога не надеешься, но и на меня, значит, тоже? — Самолёт не ждёт. — мистер ничего-лишнего-не-жди-олух отвечал негромко, на придыхании и быстро. — Фу быть таким торопыгой, — Ген же слова будто смаковал, попутно с присущей прытью растягивая мышцы для перестраховки страховки. Горячность Сенку и не меньший жар непосредственно внутри него пьянили и заставляли бороться с желанием действительно взять и бесцеремонно войти. Но он этого так сильно хотел, что Гену жизненно необходимо сделать наоборот. — Это же трепетный процесс, полный любви и нежности. — Сам-то веришь в то, что сказал? — Ха-ха! Переборщил чутка…       На самом деле ему нравится, как Сенку пожирает его глазами. Потенциал его голодных глаз в аскетичном образе жизни всегда был велик, но в кое-то веки раскрывается. Трудно перед ним не поднять лапки и не отдаться на чужую волю, но чего стоит наблюдать сверху вниз?       Всех богатств мира.       Сенку сгорал от нетерпения, не мог с этим ничего поделать и пока что даже не мог сообразить выхода из неудобной ситуации. Наверняка не может совладать со спутанными мыслями. Хотя по межбровным морщинкам можно подумать план в разработке и скоро Гена будут подгонять, как нерадивого скакуна, плетью. — Харе языком чесать.       Вот и оно! Как напряжён, краток и величественен голос, распростёртого под чужими руками. В его жестах, мимике и движениях ни намёка на смущение. Только сурово рассчитанное желание, приоткрытое для простого смертного лишь наполовину. Даже нет, Ген как будто подглядывал в замочную скважину, хотя имел возможность рассмотреть его полностью лишь отодвинувшись на шаг.       Жаль как следует ему не дают распробовать каждый миг, ощупать каждый край и послушать каждый отзыв на касание. Мудрый царь был скуповат.       Но славно же он подрагивает на касания до внутренней стороны бедра. Стоит провести эфемерным, практически щекочущим движением в сторону паха и грудь беззвучно начинает подниматься быстрее.       Чувствительный и стойкий, какое ужасное сочетание!       Гену остаётся уповать на будущее, в котором получится изучить каждый миллиметр его великой нежности. — Ну, не языком, так не языком. — вторя владельцу, пальцы вышли, заставив вмиг познать всю прелесть чувства пустоты, благо не экзистенциального, а всего лишь физического. Правда повыть хотелось и просто от него.       Партнёр в правду замолк, слишком буквально поняв реплику.       Или нет, просто напросто желая услышать, как Сенку срывается и просит его поскорее вставить.       Черта с два тебе, мозгошмыг.       Как бы сильно этого не хотелось. (тут должна быть жирная, как двадцать раз обведённая, волевая точка). — Ах, ты так холоден, Сенку, — по голосу он вот-вот прольёт слёзы. Крокодил остаётся крокодилом, даже если по манере больше напоминает кота.       Ко входу прислонилась горячая головка и стоило попробовать принять её, как она исчезла, а чуть ниже талии по бокам легли ладони, не дающие вольничать.       В какой-то мере Сенку понимал волков. Где-то в верхней части груди копилось и удваивалось в геометрической прогрессии желание выть. А ведь даже луны толком было не видно. — Тише едешь — дальше будешь, милый, — примешивая в кокетливый тон ложку огорчения, Ген прицокнул. — Я бы не хотел тебя травмировать, будь ты хоть тысячу раз готовым. Как же ты будешь писать партии? А сидеть в студии? А что скажешь… — Стоя буду, мозгошмыг, не трать воздух понапрасну, человечство-и-тк-на-грани кризи-а-ах! — в кое-то веки начал входить. Несомненно пользуясь моментом говорения, чтобы урвать своего, и разумеется медленно, чтобы продлить эффект.       На упущенном стоне из лёгких вышел весь воздух и казалось, что больше он и не понадобится. Жаркие ощущения затопили сознание, как заливает дома цунами. Или нет, наоборот, как будто утекли вниз, концентрируясь в каждой точке соприкосновения.       Взмокшие пряди начинали подвиваться, своей тяжестью будто утягивая хозяина, и, им повинуясь, Сенку откинул голову назад. Сто миллионов процентов, что на лице было не то выражение, какое он бы позволил увидеть. Одним усилием воли, он чудом удерживался на локтях.       Остановившись по беглым расчётам затуманенного рассудка Сенку на половине, Ген наклонился к торсу. Вёл эфемерными поцелуями от ложных рёбер к груди и заставлял делать более краткие вдохи. Если бы Ишигами задумался об этом, то удивился бы, что вообще дышит. Но ему больше досаждало ощущение неполноценности, возникающее внизу, от того, что спустя столько времени этот грёбаный Асагири не мог просто взять и трахнуть его. Просто войти до конца, выйти, наткнуться на репризу и повторять до логического завершения. Неужели непосильная задача?       Ох, а потом грёбаный Асагири в такой же манере коснулся соска и тело под ним вздрогнуло. С бормотанием на ухмылке, которую не было видно, но ясно слышно, он вытянул язык и обвёл по ареоле. Сквозь плотно сжатые губы послышался ещё один полустон, на который Ген отреагировал, как полагается бессовестному человеку: — Сегодня день упражнений на закрытый звук?       По ошибке приоткрыв рот, дабы возразить, Сенку пропустил настоящий и чертыхнулся. Зло, оно ведь не дремлет, оно прикусывает за чувствительное место и давит сверху, укладывая на лопатки.       Руки потянулись в его поисках, чтобы наверстать упущенное и приблизиться хотя бы так, как позволяло положение. И не будь Сенку в напряжении, он бы был грубее, но сейчас его ладони слабо ощупывали плечи, поднимались к ключицам, смазанно ощупывая, будто бы запоминая и откладывая где-то в памяти каждый сантиметр и каждое мгновение.       Большой палец нащупал рубец на три четверти ключицы от шеи и следом замутнённый глаз опознал белёсый шрам от аккуратного шва. Похоже кто-то достаточно неуклюж для перелома ключицы, но достаточно везуч, чтобы попасть к хирургу-ювелиру.       Но никогда не забывайте: когда вы всматриваетесь в бездну, бездна тоже всматривается в вас. Не зря же экзистенциалы за свои думы на хлеб зарабатывают. Гену лишнее внимание к старым историям не прельщало и он знал каким образом удержать внезапный прилив крови к мозгам. Обхватив член незавершённым кольцом из пальцев и проведя вверх-вниз, он задержал их ближе к основанию, чтобы концентрировать внимание на нужном.       Со сдавленным охом, просочившимся сквозь зубы, ощущения снизу прогнали ненужные размышления прочь, как хозяйка веником гоняет живность со своей кухни.       Для живности своё время и место, понимаете? Негоже отвлекаться от важного процесса. — Хочешь что-нибудь сказать?       Сенку криво усмехнулся с прикрытыми глазами. — Иди к чё-о-о-ох, блять!       Подлючий, умопомрачительный мудак по имени Асагири Ген соизволил войти до конца, заставив непроизвольно отогнуть спину от плоскости под насилу оборванный стон.       Опять сдержанно. Да что ж такое! Да как на тебе играть-то?       Ген ждал завидной гибкости под угол обечайки классики. Но неужели гитаристы так не умеют?       Глупости, они по-любому должны мимикрировать под неё после долгих лет занятий. Ишигами просто неприлично зажат.       И для чего спрашивается?       Нельзя сказать, что Гену это не нравилось. Наоборот, сопротивление Сенку самому себе со стороны выглядело впечатляюще.       Обнажён, отдан, но продолжает контролировать каждый мускул и каждое движение.       Одним словом очарователен. И аппетитен, как восхитительно аппетитный стейк средней прожарки, исходящийся соком. И Гену стоило некоторых пунктов самообладания, чтобы не пустить в ход зубы.       Нет, не для первого раза.       Хе-хе, вроде бы напоминает кого-то в прошлом, совсем отдалённо, а вроде бы и нет. Оказывается только со временем приходит настоящее осознание: с такими экземплярами нещадно хочется играть. Особенно, потому что им не хочется, чтобы с ними играли.       Как в упражнении «Кошка», Ген слегка выгибается назад, выходя наполовину. Размеренно медленно скользит ладонями по шелковой простыни, чтобы пройти максимально близко тело к телу, и снять последующий выдох, когда снова войдёт до конца. И он едва коснулся губ, как Сенку всем телом вздрогнул.       Ах, вот он, нужный угол; курс правильный, капитан. — Даже господина Баха… не припомнишь?       Мгновение, когда в уголках закрытых глаз проступили слезинки, можно было бы, растянуть и распробовать, как высшее проявление удовольствия, но тут же, как бы невзначай, Ишигами накрыл их предплечьем. Буквально только не было и, хоб, уже есть! Поразительный человек. Святое дело мучить такого.       И не сбиваясь со смазанных мыслей Ген продолжал неторопливые движения, заставляя его сбиваться со слов: — Ферн… Ф…ца… Лист-а… — Что-о?.. Какого листа? — Да… бля-я-я…ть! — А вот это лучше получается. — Ге-е-ен… — собственное имя Асагири ещё никогда так не ласкало слух, как мелодично растянутое голосом Сенку. Восходящим движением и практически освобождённым от ненужных оков.       Довольная пауза была оправдана. — Слушаю, сладкий, — с растянутых практически до ушей губ, слова звучали ещё теплее.       Над самым ухом наверняка они были совсем жгучими. По крайней мере, заставили его поглубже забрать воздуха: — Заебал пиздеть!       А, таки накопил ульту.       Так ещё и подался назад, уменьшая амплитуду движений. Стоило убрать руку с живота и он уже вовсю подмахивал.       Ген уже говорил, что Сенку невероятен? Так вот, он был невозможен.       Ладони легли на бёдра, распростёртых ног. Они ходили ходуном вместе с грудью, и совсем нехотя дали себя задержать, а тем более взять для опоры. Лоб Сенку напрягся, слабо хмуря брови, и Ген поспешил исправить ситуацию, чмокнув в межбровную морщинку. Да и в общем-то, стоило воспользоваться отвоёванным контролем в собственных руках, как движения стали стройнее и глубже, что не могло не размягчить мистера-хрен-тебе-а-не-экспрессия.       Сенку прикусил нижнюю губу и Ген решил, что пора бы сжалиться над человеком, у которого эмоциональный язык застрял в глотке и дать ему то, чего он хочет. — Мол-чу.       И видимо, чтобы точно замолчал, Сенку возложил ладонь на его затылок и потянул на себя, захватывая губы губами. Их мокрый, смазанный, совсем кривой и неудачный поцелуй позволял ловить судорожные вздохи такие, какие они есть. Как несказанные слова, уязвимые и обжигающие, прямо сказать, с языка на язык. И опустив каламбуры, то был лучший способ общения для обречённых идиотов.       Тем не менее в какой-то момент Ген отстранился, чтобы опуститься к шее. Больше входя, чем выходя и стремительно уменьшая амплитуду движений бёдрами, он нашёл себя прикусывающим тонкую кожу шеи.       Чуть солоноватая и непомерно нежная — мишленовское блюдо для голодного оборванца.       Да, именно так. Сенку был настоящим блюдом для гурмана, которое по воле случае попало не в те руки. Асагири попросту не хватит слов, чтобы описать то, насколько х о р о ш о то было. Но стоит принять к сведению, что «хорошо» — высшее наслаждение.       Сверху раздался судорожный вздох, ему было уже намного труднее держать рот на замке, хах. Чуть развязнее, чем раньше Сенку выгнулся навстречу, касаясь краем рёбер груди, а жаждущим разрядки членом — живота.       Близость, стимуляция, пара сильных толчков и крупная дрожь прошла по телу. Он сжал ноги, насколько то позволяло положение, но удержать протяжный хриплый стон с неясным содержанием около "блять, Ген" совсем не получилось. А там вместе со сладкой мелодией для ушей, отсутствием расстояния между ними и непроизвольным сокращением мышц входа, так жадно сжимающих его член, Ген закончил следующим, уткнувшись лбом в плечо.       Несколько бесконечных секунд всего и ничего одновременно. Перед глазами плясали мимолетные образы далеких звёзд, а резко напряженное тело приятно отпускало, когда он внезапно почувствовал сжатую кисть под лопаткой. Прежде чем сознание возвестило об опасной близости, Ген положил ладонь в ладонь, мягко отняв ладонь и десять раз поблагодарив ебаного господа, что благословил Сенку любознательным правшой.       Нет спасибо, конечно, но почему он всё время тянется именно туда, куда не очень-то хотелось?       Конечно прелестная тишина тебе, Ген, а не ответ.       В качестве компромисса Асагири чмокнул Сенку в подбородок, медленно распрямился и на опустошённых лёгких вышел. Он старался думать только о том, как бы побыстрее улечься вон с тем отдыхающим, который до сих прикрывал глаза, как разморенный под солнцем, и мерно пыхтел, как полагалось оттраханному представителю homo sapiens.       Разумеется речи о божественном в их реалиях быть не может, но… Вот такой Сенку просто ангел во плоти!       Под этим углом, глаза Гена никак не могли оторваться от созерцания божественного, пока руки, переключившись на автопилот рутинных действий, завязывали презервативы. — Как эксперимент, док? — Лидийский лад, запомни.       А, док видимо потерял планету.       Убедившись, что от спинки кровати светлую голову отделяет целая подушка, Ген исключил возможность удара головой. Значит Сенку в своей относительной адекватности. Норма. — Запомнил. — Лучше запиши. — Записал. — Врёшь, — домашний скример нерасторопно разул прищуренные глаза. Те немного слипались, а по краям отблёскивали дорожки подсохших слёз. Зрелище умилительное. Таким только извращенцев и пугать. Да-да, Сенку, тебе не повезло! Гену всё в радость!       На это наивное дитя кокетливо болтнуло чёлкой, пока рука нисходящим движением бегло проводила полотенцем по щуплому телу: — Записал на подкорках.       В привычной манере Сенку закатил глаза, а там уже и закрыл их, под шумок. Ушёл в режим не беспокоить и, видимо, сложения своих ладов, которые успел придумать. Чего ведь только люди не успевают во время секса!       Более-менее довольное результатом, использованное полотенце улетело на пол и Ген потянулся за вторым. Как ведь удачно сложилось, что оно там было скинуто Геном же. — По хорошему надо в душ, но я не настолько ответственный человек, чтобы решать за тебя, дорогой мой, поэтому… — Тебе лень? Нет, подожди, это должно быть утверждением. Тебе лень. — Да, — откинув полотенце куда-то туда же, он прагматично согласился. — Твоя проницательность как всегда на высоте. — В основном ты сделал всё, что было необходимо. Остальное всего лишь уровень комфорта, незаметная мелочь среди больших впечатлений, поэтому оставь все как есть. Спасибо и на этом. — Не за что, дружочек мой! — в ещё более приподнятом настроении у него наскреблось одеяло, тепло накрывшее распластанного звездой Сенку. — А давно у тебя такие филосовские припадки случаются? — Я удивляюсь тому, что ты ещё не завалился рядом. — Здравое замечание.       Без надобности в дополнительном приглашении, Ген громко хлопнул в ладоши, чтобы порабощённый технологиями свет послушно погас, а затем забрался под одеяло по правую руку от вальяжно развалившегося Сенку и развалился аналогично. — Всё проверил? — его подлая моська приподнялась над уровнем Гена и тот растерялся ожидая второго раунда. — Утюг не надо покормить?       Понимание заставило усмехнуться. — Нет, сегодня не надо. — Чудесно. — Сенку подтянулся, повыше, поближе и по-хозяйски сгреб Гена в объятия.       Учится наглостям поразительно быстро. Завидный ученик. Да и жених вообще-то тоже.       Ах, сколько девичьих сердец разобъется если мир вдруг узнает, что их кумир не то, что не смотрит в сторону женщин, а ещё и с охотой принимает своего коллегу?       Закинув руку на Сенку практически в вынужденном положении, утыкаясь в ключицу и чувствуя его, человеческое, Ген был доволен. Спокоен и кажется сча... счас... счаст… ли… в.       А такое в его жизни бывает только до поры до времени. — Сенку. — Мм? — Я… — нужные слова застряли на подходе к языку. — Я хочу тыквенно-пряный латте на миндальном молоке прямо сейчас, дай я сбегаю…       Ген потянулся к краю, но чужая рука обвила его слишком плотно, чтобы он не потянул за собой Сенку. Сенку тянулся очень неохотно. И ответ не заставил ждать: он уцепился крепче, отчаянной мертвецкой хваткой. — Хватит бегать. Спи спокойно. — он подобрался настолько близко, что частое биение сердца в груди, ощущалось как своё.       Филигранный метод давления. Ему действительно хотелось подчиняться.       Если бы не одно… — Но… — Спокойной ночи. — Нет, послушай…       Сенку шумно выдохнул, будто бы огрызнулся и устало заговорил: — Какие гарантии, что тебе не приснится кошмар, когда ты уйдёшь?       Высокие чувства просили сдаться, но они на то и высокие, что где-то далеко. Как император, знаете, далеко. Поэтому Ген палил дальше: — Один к трём. — И какой в этом прок? Если хочешь рассказать, что тебе снится, то я слушаю, если продолжишь нести бред, то лучше укройся и спи. — Сенку, дорогой, но какой тебе от этого прок? Я ведь могу тебя во сне отпинать и покусать. — Не думаю, что это возможно. В Готэмбе ты не буйничал. Просто подскочил и пялил в пустоту. — Неубедительно. — Хочу проснуться и сразу завалить тебя работой, так яснее? Не хочу терять ни капли времени, которое может пойти на проекты просто из-за того, что ты надумал себе какие-то глупости по поводу ночных кошмаров. Сказал бы, что спать неудобно вдвоём и я бы ещё подумал, но налицо наиглупейшие доводы. Кого остановит шанс получить локтём в поддых, когда на кону важный эксперимент и продуктивная работа? Только полного идиота. — Достойная речь… Не думал пойти в политику? — Отвянь, я сплю. — Сладких снов.       Краткий чмок в шею был успешно обменян на долгий чмок в лоб. Как легко тогда, но намного теплее. Всё-таки поцелуями общаться было проще.