Маэстро

      Съемки были торжественно окончены девятнадцатого декабря и уже двадцать третьего в кругу всех причастных показали Stone War. Щедрый бюджет позволил создать впечатляющую картину. По классике всех клипов ничего не понятно, но очень интересно. Картинка — фантастика — леса, поля, горы, водичка, меняются часто, но плавно, а красивые мальчики в кадре вполне себе однозначно компенсируют всю сложность острого сюжета. Кто-то идёт, кто-то стоит, кто-то бежит, между кем-то происходит безмолвный диалог и всё это гармонично накладывается на лирику. При доскональном рассмотрении кадра с любимчиком, фанбазе будет нетрудно сложить все отсылки воедино. Когда эссе с разбором от стэнки A будет замечено стэнкой B и процитировано стэнкой C, чтобы быть доразобранным стэнками D и E, то сюжет сложится сам собой.       Вся надежда на фанбазу.       Из плюсов группы из уже состоявшихся артистов это фанбазы. Их смешение.       Из минусов: фанатские войны. Но об этом пока рассуждать рано — полный состав Five Generals оставался нераскрытым.       Понятно, что прятать Сенку и Гена не было смысла. Они в широких кругах уже прослыли как чуть менее криминальная версия Бонни и Клайда, которые вдвоём почили в одну засаду, с поправкой на современную версию, которых придётся выскребать из студии. И вполне вероятно что они друг друга и шлёпнут, но это уже никому не нужные нюансы.       С двумя понятно, осталось трое.       Укио был известен в узких кругах выпускников Токийского университета искусств и, как бы то странно не звучало, посетителей ночных клубов. Старая и очень забавная история, по которой нынешний басист в студенчестве подрабатывал техником-диджеем в клубах.       Обзавёлся там своей аудиторией, снискал уважение в кругу ценителей подвижного досуга и на пике славы залёг на дно. Ушёл, так сказать, на хорошей ноте. Однако же не завязал, а всего-то сменил формат. Тогда часть аудитории радостно оцифровалась в подписчиков, а потом перетекла на официальный аккаунт FG. Не волнение — легкий подъём берегового уровня.       С Хромом и Рюсуем было сложнее. Первому было всего девятнадцать, он совсем недавно социализировался в городе и почти разобрался как пользоваться метро, когда его резко повысили до ударника в группу к состоявшимся артистам и пересадили в бизнес-класс. Справедливости ради, к этому моменту он уже числился как стажёр и неплохо справлялся с задачами техника по инструментам. Естественно время от времени ворчал о том, как хорошо было в деревне со стариком на традиционных, акустических, но быстро переключался на новые фишки электронных когда показывали. Прямо губка, преобразовывающая информационную воду в мыльную пену. Что не отменяло факта нулевого звучания имени в СМИ и непонятного происхождения. Набирать популярность на скандалах не было резона и от того Хрому для начала было предложено ознакомиться с правилами пользования сетью Twitter.com.       С Рюсуем дело обстояло ещё труднее. Как один из глав конгломерата и профессиональный исполнитель мирового уровня, он должен был создать эффект разорвавшейся бомбы. Желательно своевременно.       Вся беда была в том, что информация в головах людей имеет свойство забываться, растворяться и бесследно пропадать, следовательно имела смысл идея дождаться релиза, когда информационный повод подкрепится аудиофактом и создаст благополучную ассоциацию. В этом случае показаться в день дебюта значило из сенсации сразу привлечь аудиторию к альбому.       Бьякуя эту тактику назвал: «Вы и так много сболтнули, хоть где-то нужно подержать интригу». А потом с прытью, присущей папочке своих любимых фриков, зарылся в бумажной волоките. Слишком любил он своих фриков и в особенности то, что они делали.       Однако же нельзя так просто собрать, сыграть и кинуть в тур группу из взрослых людей на «авось отобьют затраты». Взрослые люди хотят заключать взаимовыгодные соглашения.       И в создании новой компании в нейтральных водах, где бы её не взял на абордаж конгломерат Нанами и не поглотил стремительно растущий Ishigami label, всё ещё нужно было соблюдать секретность. Дабы не вызвать резонанс раньше времени все причастные помалкивали в тряпочку и не отсвечивали, и в открытых налоговых декларациях значилась только покупка акций новорождённой Empire of Sound, директором которой значился никто иной как Ишигами Сенку. Ажиотаж вокруг новости с октябрьского интервью почти сошёл на нет и мало кто строил теории.       Только среди этих мало кого была Хокутозай Минами. Голодная до сенсаций ищейка ещё два месяца назад взяла след и никак не собиралась бросать, продолжая подпитывать интригу среди своих последователей. Она ведь составила списочек возможных участников из стажёров и сольных артистов лейбла.       Впрочем, всё ещё была далека, но большое ей спасибо за подогрев интереса.       В остальном все сидели тихо, ждали релиза и с умеренной охотой гадали на скрытых участников. Большого шума не было, тем не менее и в комментариях не спамили гадостями.       Штиль.       Хоть чутье и подсказывало, что шторм близко.       Как вариант — перенастроить ленту твиттера группы, чтобы всем в ленте попадались нужные (самые шокирующие) упоминания, или вспомнить пароль от древнего анонимного аккаунта, чтобы как следует погоготать с теорий и местных боёв за цвет волос. А там может и принять уча… — Вы куда? — говорящая половина Рюсуя высунулась в коридор.       Его шевелюра ещё эффектно болталась из бока в бок, когда Сенку подскочил, как кот на огурце, вытаскивая руку из-под генового локтя.       По-наглому умиротворённый Ген отмахнулся: — Работа актёров окончена. — Пра-а-авда? — на лбу Рюсуя собрались неверящие морщинки, резко контрастируя со всепонимающей лыбой. — Мы с тобой только что торговались за черновик Forsaken, чтобы посмотреть как его покромсали… — Прости, Рюсуй-чан, мне пообещали романтический кофе после ожесточённой музыкальной сессии. — Обычный кофе после обычного занятия. — флегматично возмутился Сенку. — Вот понимаешь в чём наша проблема, дорогой? — Ген уязвлённо надул губы. — В том, что тебе жизненно необходимо романтизировать каждый шаг, а я не даю? — В том, что… Да, в общем-то и крыть нечем. Одна синтаксическая ошибка и ты становишься абсолютно прав.       На чужой хохоток Сенку прицокнул: — Одна моя синтаксическая ошибка и ты превращаешься в жалкую версию себя с озабоченным уклоном. — Ты не даёшь и шанса моему потенциалу! — Потенциалу? — на выражение нашла бесноватая тень, размышление заняло не больше полутора секунд, чтобы покаянно склонить голову и признать. — Моя ошибка. Пойдём наконец раскрывать твой потенциал. — Сенку, дружочек, — Ген суетливо переступил с ноги на ногу. — Но я же имел в виду, что могу хуже…       Нежелая ничего слышать, в свойственной манере Ишигами взял его за воротник хаори и потянул к выходу, как блудного кота домой.       А какое там сопротивление когда тебя уже тянут за шкирку? Замри, да, может, жалобно мяукни. — Рюсуй, дорогой, вся надежда на тебя! Присмотри за Мицурой-сенсеем и не дай ему чересчур гетеронормативно обкорнать наше золотое дети…       Едва успел Рюсуй торжественным кивком принять задание, как в конце коридора хлопнула тяжёлая дверь: — Аминь… — Променяли группу на сольник, значит… — из-за спины Нанами высунулась белая голова.       Подслушивал, значит.       Знакомый голос переменил псевдо траурную атмосферу на привычно фривольную: — Почему бы и нам не заняться?       Турмалиновые глаза эфемерно улыбнулись.       Люди умеют улыбаться большинством своим, так распорядилась природа. Но не все могут создавать впечатление будто бы драгоценные камни обрели душу и размеренно сияли в отблесках чужого света. Так живо при своей неживой природе. — Занимайся, — с одобряющим выражением Укио повел плечом и обернулся в помещение. — Только без меня. — Это почему? — удивился как в первый раз. Будто бы совершенно не догадываясь, что прозвучит в ответ.       Ответ же всегда неутешителен и всегда лицом к лицу. — Не теряю надежды, что на моё место придёт юнец с большой любовью к живым выступлениям. — легкий флёр вины в голосе создавал впечатление твёрдого, давно принятого решения. Послевкусие брошенного в коридор последнего слова отдавало терпким «без шансов» и Рюсуй не идиот, чтобы этого не понимать.       Все люди разные. У всех у них свой опыт, желания и возможности.       Рюсуй не идиот, чтобы не понимать, но, не смирившись с поражением, он нырнул во мрак следом со своим неизменным зубодробительно уверенным настроем: — Ты просто не пробовал отвести концерт!       «Нет» это не совсем «нет», пока не прозвучит прямо — убеждение толкающее на неоднозначные подвиги.       Что движет? Бесспорно кем только не воспетая человеческая алчность. ***       Планы — хрень.       По плану жить неинтересно. Да и если бы когда-то он у Гена был, то потерял свою актуальность в первые минуты. Жизнь любила шутить, весело и несправедливо. По крайней мере в пределах жизни этого Асагири всё и всегда идёт по наклонной. Это он уяснил давно.       И по пизде всё пошло тоже очень давно. Скорее всего с рождения. Или с первой мыслью в головах двух убогих завести ребёнка.       Но не будем о далёком, возьмём последние четыре месяца. За период примерно в сто двадцать дней Гену пришлось вспомнить три главные в жизни вещи: принцип не заводить отношений (желательно вообще никаких), причину, по которой этот принцип появился (а это вспоминать совсем не хотелось, но разрешения память не спрашивает), и факт, что он всё ещё слабовольный человек (абсолютно без принципов).       Предпочитал примерять на себя гендер древней нечисти, которую стоит лишь один раз пригласить на порог, чтобы остаток жизни превратился в ад.       Проще говоря: не приглашайте в гости — целее будете. Иногда лучше прослыть нерадушным хозяином, чем обречь себя на муки. И не верьте щенячьим глазкам. Тем более не вздумайте показать, не приведи господь, своё расположение.       Древняя нечисть страшно голодна до человеческого тепла и света души (дефицит витамина Д из-за ночной жизни, понимаете, всегда сказывается не лучшим образом). Почуяв, что может его заполучить, бороться с собой не будет. А у чудовищ, знаете, острые когти. Они не умеют любить, не оставляя кровоточащих борозд.       Такие вот дела.       И возвращаясь к действительности… К Сенку, принимающему опрометчивые решения одно за другим…       Казалось что оно действительно идёт по какому-то плану. Без наилучших ожиданий, с присущим реалистичным пессимизмом все складывалось в приятнейшей пропорции из возможных в системе ожидание-реальность. Происходило что-то непонятное, практически неожиданное, но однозначно очень забавное. И казалось хорошее.       Допустим когда-то у Сенку действительно были личные границы. Допустим, они не давали подойти достаточно близко даже отцу, который, как человек тактильный, достаточно часто промахивался с объятиями Сенку, который достаточно часто уклонялся по выверенной траектории. Допустим когда-то стражи его личных границ действительно стояли на страже. Пока не решили, что за столько лет пора и отпуск взять.       Сейчас его сторожители сма-а-ачно накидались и в ближайшем будущем совсем не собирались вспоминать о работе.       Так это выглядело, когда Ген в очередной раз заполз к нему под одеяло, чтобы с толикой эпичности поприветствовать в новом дне, когда тот взял привычку просыпать работу.       Хотел экшена, драмы, боевика, но даже подушкой по лицу не получил. Нет, очевидно, потерял кусок одеяла, отхватил положенную порцию экзистенциальных рассуждений о своём месте в мире и тщетности бытия праздного болтуна… Но совсем без насилия, представляете?!       А что это за день такой, если никто не хочет тебя придушить?       День! Прожитый! Зря!       Отвратительно чувство, которое необходимо компенсировать.       И как змеёныш может не знать жизненно важное правило поведения с говорливыми мудаками с сомнительным моральным компасом номер один: не поворачивайтесь к ним спиной?       Какая нелепая оплошность!       Наглый, как в последний день на Земле, Ген полез с объятиями, стоило Сенку отвернуться к стенке.       Новый способ пробуждения заспавшихся коллег оказался очень действенным. Не сказать, что такое бы Ген практиковал при подвернувшемся случае с Хромом или Укио (Рюсуй сразу отпадает, с ним в разы возрастала опасность попасть в более крепкий захват), но и вероятность такая никогда не была равна нулю. Просто в случае с Сенку желание пакостить множилось пакостями самого Сенку.       Тут работала прямая зависимость: чем сильнее в корне пекинской капусты задумывалось напрягать Гена, тем изощрённее становилась его месть.       Дражайший алмаз усталой души требовал отдачи большей, чем Гену хотелось бы отдавать и его силы, взятые в долг, требовали восстановиться хотя бы за счёт маленьких шалостей. И в самом деле беготня от взбешённой пизанской башни в домашних тапочках и собственного гениального изобретения под кодовым названием «колотушка»… Определённо стоила того!       Времени задумываться над тем, как его гениальное детище приплыло со съемочной площадки в репетиционную, особо не было, музыкальный аккомпанемент уже звучал над ухом — нужно прятаться. И как раз вовремя попался Рюсуй!       Широкой души человек!       Плечи у него тоже, кстати, широкие. Не составило труда где-то там затеряться, развернуть белый флаг из украденных партитур и запросить переговоры. Тогда доведённому до белого каления Сенку пришлось прислушаться к Рюсую и его дельному предложению отложить бойню хотя бы до конца репетиции, чтобы он успел сгонять за пивом и чипсами, и черно-белому лису, удалось ушмыгнуть.       Тот случай положил начало великой дружбе и не менее великой вражде. Кого с кем не так уж важно. Важно, что было весело.       А потом в ход пошли угрозы ночной сменой и веселье оборвалось…       Идея остаться на ночь где-то кроме дома Гену не прельщала даже при сильном допущении. Прошло намного больше месяца с отпуска в онсэне, однако вернувшиеся кошмары продолжали поскрёбываться в черепной коробке ночь через ночь, через неделю, через две… И совсем не хотелось снова обострять ситуацию, когда состояние начало более-менее устаканиваться.       Со стороны воспалённого сознания было очень учтиво наложить образ дражайшего Сенку на искажённое воспоминание. Ночью видеть как в тебя выпускают пулю за пулей с безумным оскалом, а днём бороться с желанием недвусмысленно разложить осязаемую версию где придётся.       Наверное что-то из этого было тревожным звоночком. И наверное всё.       Десять стокгольмских синдромов из десяти! Дайте премию за изобретательность этому психу!       Чтобы извратить известную поговорку в «если жизнь дала тебе лимоны попробуй найти в них что-то сексуальное» надо было постараться.       Но давайте будем честны, разговор про лимоны начал ещё Роберт Плант в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, а Ген всего лишь воспользовался даром красноречия поэта и продолжил. Ясное дело то не оправдание, но развивать мысль до мягких белых стен, правда, совсем не хотелось. Они в большинстве своём слегка расстраивали.       Давай договоримся, дорогой мозг, тебе ведь тоже тяжело потом смотреть в его глаза наяву. Давай больше не будем клепать такие сны?       Ответа как всегда не последовало.       В конце концов всё суета…       На подходе к репетиционной аудитории Ген наконец вспомнил самую важную и пугающую вещь.       Фортепиано.       Нет, он конечно когда-то очень красиво нажал определённые клавиши (ещё бы вспомнить какие), чтоб впечатлить коллегу и подкрепить своё мнение, но это была одноразовая акция! Ему просто повезло когда-то водиться с пианистами и почерпнуть обрывочных знаний, и это было абсолютно стомиллионпроцентным чудом! Он наугад попал на нужные клавиши и совершенно случайно подстроил голос!

Ч У Д О

      Только у его дражайшего истязателя было иное мнение на этот счёт. Видимо Ген всё-таки построил о себе слишком хорошее впечатление, чтобы его воспринимали как музыканта в десятом колене, которому в младенчестве вместо соски пихали губную гармошку.       На деле он скорее начал придумывать мошеннические схемы быстрее, чем говорить. Такой вот уродился. — Сенку, дорогой, мне нужно кое в чём тебе признаться… — Если это не про номер, то оставь чистосердечное для следователя. — А я думал ты́ хочешь слышать от меня чистосердечные~       Собеседник и ухом не повёл и Гену пришлось проскользнуть между ним и дверью, чтобы преградить путь. С толикой показушной отчаянности. Такой, будто бы своей спиной укрывал кокаиновый подвал. — О, поверь, это про номер!       До этого намеренный открыть непосредственно дверь, от неожиданности Сенку отшатнулся, и глядя на то, как старательно ленивый вокалист закрывает замочную скважину, с негодованием скривился: — Э-эх, тогда говори живее, — и опустил ключ, выжидающе подбочившись.       Поддерживая эффект суетливой пугливости, Асагири выдержал паузу и нервно пробежался взглядом вокруг. — Если совсем вкратце, то тут такая… Деликатная проблемка… — он потупил в пол и смущенно глянул на своего прямого начальника, как бы показывая, что слова даются с трудом. — Я совсем не умею играть на фортепиано… И в принципе ни на чём кроме нервов, ха-ха! — просияла самая простодушная и обворожительная улыбка на свете. — Представляешь, как неловко получается? — Это понятно, — Сенку утомлённо закатил глаза и звонко покрутил связку на пальце, мол, давай живее, твоя клоунада не впечатляет. — Когда суть дела? — Но я совсем не умею! — он горячно взмахнул руками из нежного ребёнка разгоняясь в капризного. — Сенку, я не смогу сыграть с тобой в четыре руки! Тебе придётся позвать ещё кого-нибудь, кто сможет поспеть за твоими навыками.       Приняв роль старшего брата, Сенку снисходительно похлопал его по плечу в бодром темпе: — Поздравляю, здесь уже есть ты, и у тебя отличный шанс научиться, — сведёнными бровями говоря о нетерпении. — А теперь отвались от двери, сносные навыки требуют времени.       Не хватало только «а не то маме расскажу». Да и мамы судя по всему не хватало.       Какой ужас, Ген!       Как будто у тебя самого была мама, чтобы шутить эти высокомерные шутки.       Хорошо хоть они оставались в голове, а не летели пробовать нервы аудитории на прочность.       Ген смиренно отшагнул в сторону и прикрыл за ними.       Огорчаться некогда, нужно придумать как скинуть с себя ответственную работу, но не остаться без работы совсем. И желательно не дать расплескаться своим потаённым желаниям в неподходящей обстановке. Впрочем любая обстановка может стать подходящей, если…       На глаза попался злосчастный инструмент гигантских размеров. Не больше органа конечно, но… Но кто вообще догадался сравнивать рояль с органом? Ген этим мыслям своё авторство не даст.       Небрежным движением Сенку подпёр крышку. Струны от самой толстой к самой тонкой стройными рядами показались внешнему миру на своих деревянных перекрытиях. От вида внутренностей большого брата фортепиано Гену вспомнился один старый анекдот… — Кто вообще догадался назвать его клавишным, если это буквально арфа в гробу? — Ты же не руками струны перебираешь, вот тебе и клавишный инструмент. — А если я захочу руками, он станет арфой? — Теоретически — да, а практически я бы посмотрел как ты на этой арфе сыграешь.       Предприняв ещё одну попытку переубедить начальника в наличии своей интеллектуальной составляющей Асагири провёл по тяжёлым струнам. «Арфа» ожидаемо не выдала приемлемого звука, но он изобразил весь спектр эмоций от легкого удивления до глубочайшего разочарования и трагично взмахнул руками: — Он сломан. — Арфист из тебя так себе. — Я ведь уже говорил, что вообще не умею ни на чём играть? — Да, — незаинтересованный тон и стук поднятия крышки клавиатуры. — Прекращай переводить воздух и тащи себе банкетку.       Наверное можно порассуждать о наличии daddy issues в одном конкретном случае Гена, но когда Сенку вот так серьёзно сел за инструмент… Когда его бархатистый голос заговорил с деловой окраской… И когда эти жилистые руки оказались на белых клавишах… И когда между бровей появилась сосредоточенная морщинка погружённого в работу…       Пришлось утереть воображаемую слюну, держа за хвосты улетевшие в пешее эротическое мысли.       Интересно,       а насколько удобен рояль?       Не будет ли это музыкохульством трахнуть пианиста, опирающегося на клавиатуру?       Или лучше посадить на крышку?       Лениво осмотрев ближайшие два метра на наличие свободного стула, вопреки указанию, Ген поставил локти на узкий край рояля: — Мне вот всегда было интересно как рояли доставляют до залов и кабинетов?       К своему счастью или несчастью, ни разу не представляя, что творится в голове вопрошающего, Сенку потрясённо усмехнулся: — И как ты думаешь? — Это какие-то непостижимые для рядового фокусника волшебные трюки. — И всё? Никакой фантазии? — Нет ну, в окно точно не влезет… Да и в двери тоже… А может через крышу? — О великие пианисты прошлого, ты как будто первый день живёшь, мозгошмыг. Очевидно же, что дома строят сразу вокруг рояля. — Нет, ты меня обманываешь… — Ген сомнительно попятился. Кто из них больший придурок ещё вероятно только предстояло выяснить. — Как тогда он оказался на втором этаже? — Как лира и коробка с ножками. — То есть как арфа и мангал?       Сенку коротко хмыкнул и внимательно посмотрел на Гена, которому было очень смешно. Наверняка было в общем забавно смотреть за тем, как он тянет время, лишь подозревая, что не выйдет из кабинета пока не разберётся с азами.       Ситуация из разряда читай-по-глазам. В гранатовых водах плескалось что-то наподобие «я помучаю тебя с такой же потехой, какой ты сейчас оттягиваешь время».       Да, примерно так.       В целом они уже могли разговаривать взглядами, но всё ещё предпочитали обмениваться гадостями через рот. — Где банкетка, Асагири? — У тебя под задницей.       С приятным удивлением Сенку подпёр щеку кулаком: — Так ты сегодня всё-таки не полный идиот? — Нет, я просто жду пока ты пояснишь что такое банкетка.       Из груди Сенку вырвалась пара смешков. Что-то между настоящим весельем и, наверное, отчаянием.       Его вообще не поймёшь: сколько не пытайся разочаровать своими косяками, он всё принимает и адаптируется. Бывает ли он вообще в состоянии близкому к отчаянию?! Сомнительно.       В любом случае человеческого в этом индивиде совсем мало. Змей-искуситель, демон, дьявол, сам Сатана и никак иначе!       Поболтав из стороны в сторону нависшие на лицо пряди, объект размышлений наконец взял слово: — Помнишь как определять знаки в тональности? — Какие знаки? ~ — Ай-й, дай руку.       В общем-то слова были лишними, поскольку только предупредили о его намерениях. От просьбы там было ноль пунктов. Сенку, как самостоятельный мальчик, взял и начал объяснять на пальцах чужой руки, как на своей. Растопыренная ладонь смотрела внешней стороной на Гена, Ген смотрел сквозь неё. На минималистичный интерьер в скучных оттенках белого, на высокую монстеру у стены, на пару мягких стульев, но никак не на увлечённого объяснениями Сенку. — Это твоя тональность в мажоре, первая ступень, — Сенку взялся за его большой палец. Ген кивнул, укладывая в голове, что на левой руке у него поразительно твердые подушечки пальцев. Годы занятий на струнных говорят о себе. — Ниже седьмая ступень и знак, на котором заканчиваются знаки при тональности, — он отпустил большой и постучал по указательному. — Для диезов это фа-до-соль-ре-ля-ми-си, для бемолей в обратном порядке.       Ген ме-е-едленно кивнул, повторяя про себя новый порядок нотоисчисления. Чем теоретикам не угодил стандарт до-ре-ми-фа-соль-ля-си было не понятно. Наверное нечего им было делать, а имитацию деятельности проводить необходимо. В этом он их, пожалуй, поймёт.       Тем временем пальцы переместились с его указательного на средний. — Это шестая ступень, параллельная тональность в миноре, с которой знаки будут одни и те же. На примере с самым простым до мажором, параллельный будет ля минор.       И чего-то не хватало.       Под долгим взглядом его пальцевая система измерений параллельных тональностей говорила, что между до и ля есть си, которая отмеряет количество диезов. По крайней мере Ген верил своей кратковременной памяти и ощущению понимания теории: — То есть знаки заканчиваются на си и там семь знаков? — Не-а, до мажор это исключение. Там знаков вообще нет.       Топ десяти аниме-предательств стал топом одиннадцати. Ген напряг все свои извилины и сказал почти не наугад, чтобы его так легко опрокинули.       М-да.       И почему он оставил план с маркерной местью?       Ах да, тяжело в жестоком мире с добрым сердцем… — Зато в до-диез мажоре семь знаков, — правой рукой он пробежался по клавишам восходящим движением, зацепив лишь две белые. — Практически полностью на черных клавишах… — Ага. Какая тональность будет ему параллельна? — Так, большой это до, указательный си, а минор — ля? — А знак альтерации? — Знак чего? — От первой мажорной ступени со знаком диез строится вниз малая терция. В-се-гда.       Опять терция. Ещё и малая.       То есть мало было этим сраным теоретикам добавить восемь интервалов и она решили ещё поделить их на несколько штук. Невыносимо!       Как это всё понимать? А запоминать?       А зачем? А можно заплакать? Вроде бы же рабочая схема?       Прищурившись, Ген прикинул риски.       Серьёзный препод — одна штука; актёрский фокус — половина штуки (минус полбалла за отсутствие креативности); нерасполагающая ситуация — одна штука. Итог: не прокатит.       Видел Ген такого математика в средней школе… Вот с ним хоть кабинет преврати в бескрайнее море, но на жалость надавить не получится.       Скорее всего фокус со слезами больше одного раза не прокатит. Сенку не из тех кто легко поведётся на такую очевидную манипуляцию. По крайней мере дважды.       Не исключено, что вкупе с душещипательным рассказом о трагедии из прошлого вероятность успеха повысится, но не настолько чтобы риск стал оправдан.       Отчаявшись списаться со счетов, Асагири обратился к клавиатуре. — Напомни, пожалуйста, малая терция это сколько отмерять? — Полтора тона. — Агааа, три по ноль-пять! Так бы сразу и сказал…       Опустив грустный взгляд на клавиатуру, Ген вспомнил одну очень важную вещь.       Когда вы думаете, что понимаете теорию музыки, то вы на самом деле не понимаете вообще нихренашеньки. Так работает с любой наукой, и музыка не исключение.       Во все времена она была где-то между математикой и физикой, лишь иногда даваясь чувствующим неучам и позволяя гуманитариям романтично интерпретировать себя. В качестве маленького исключения. Не больше крохотной подачки, чтобы заманить в свои дебри сурового счёта.       Найдя до-диез, Ген боковым зрением удостоверился по выражению Сенку, чтобы показать, что всё это действие страшнейшее испытание в жизни. Тот бы поправил, если бы было не так.       Потом влево на белую клавишу, ещё раз влево на вторую белую, третий раз влево на черную клавишу и всё. Приехали. Ген бегло глянул на Сенку. Тот молча наблюдал. Приехали куда надо, значит.       Отлично.       Появился вопрос. Слева ля, справа си, что за нота посередине? Ха-ха! Загадка уровня первоклассника музыкалки порождала повод для шанса получения снисхождения к убогим.       Он ещё раз обернулся на Сенку с выражением абсолютной глупости, но в ответ было непоколебимо-ленивое «Думай сам».       Хорошо. Попридуриваться более не получится, так же как и появиться бемолю в диезной тональности. — Ля-диез минор? — Бинго!       Шумно выдохнув, Ген опустил псевдо напряженные плечи. Босса этого уровня он прошёл, но что-то подсказывало впереди всё только страшнее. — Боюсь спросить… А зачем это всё было? — Для того, чтобы играть коллективом одну песню нужно знать тональность, знаки, способы заимствовать аккорды и мелодично модулировать. — Но, Сенку, дорогой, я же не инструменталист… — он собрал губы уточкой, чтобы канючить правдоподобнее. — Петь же можно и на слу-у-ух… — А писать композиции как? Слышать не хочу больше тот околонаучный бред, которым ты пытаешься объяснить свою идею. И ладно бы объяснял на языке метафор, я бы более-менее разобрался с цветами и природными явлениями, но слушать как с легкого языка игра на октаву выше в пределах тональности становится модуляцией нет никаких моральных сил. Любой бы шеф тебя уже придушил. — Я буду молчать! — Ты? И молчать? Аха-ха-ха! — Сенку согнулся от приступа хохота. — Завтра ждать грозы? Или вторжения инопланетян? Ха-ха-ха!       Это было в общем-то справедливое замечание, но Ген удержался от поддержки высмеивания его образа жизни болтуна. Пришлось подождать пару стуков носка о пол, пока он отсмеётся и утрёт скупую смешливую слезу.       Если его дражайший Сенку не понимает всей наивности своей провальной идеи заставить Гена работать, то придётся пойти другим путём. — Ладно-ладно, твоя правда, — воспользовавшись замешательством, он спихнул пианиста на край банкетки и по-хозяйски уселся на освободившееся место. — Как номер будем ставить?       Не успев возвразить, Сенку мог только балансировать на краю. От вопиющей наглости перехватило дыхание, а на место смеху пришло дедовское ворчание: — Вот нравится тебе ютится на одной скамейке?       Плечо встретилось с другим, не желая запросто отдавать положенные ему квадратные сантиметры. Но Ген бы поставил сто тысяч на то, что три месяца назад Сенку бы скинул его с банкетки, а не просто крякнул, да подвинул.       Правда была в том, что не в кошмарах Гена и его необузданном нраве крылась настоящая причина. — Можешь не признавать вслух, мистер отрицаю-все-человеческое, но тебе самому это нравится.       Брови собеседника выразительно переместились на середину лба. Возникло такое чувство, что где-то что-то закономерно коротнуло и перезапустило систему. И судя по всему пострадал генератор шуток. — Для начала можешь попробовать с басовой партии, она немногим проще, — Сенку растянул табулатуры по пюпитру. — Для наглядности смотри в ноты, может фотографическая память у тебя чуть лучше общей.       Дело на самом деле в отсутствии отпора. Что по больной системе восприятия считывалось как призыв к действию.       Хотел бы — отказался от совместной работы. Хотел бы — погнал вон из дома. Хотел бы — скинул с места.       Не хотел бы компании — не искал бы повода встретиться, поработать снова, поработать вдвоём.       И что ж, выбить из колеи не получилось, но всё впереди. В таком деликатном деле можно не торопиться, у них должно быть ещё мно-о-го занятий. Судя по всему, Сенку обеспечит.       Грудь покусывало пламя предвкушения, когда Ген смиренно вперился в ноты.       Страшные точки и кружочки с палками на палках и латинскими подписями выглядели угрожающе. При свете дня он бы даже сказал, что намного страшнее вчерашнего кошмара. — Так и что из этого моя партия? — Каждая вторая строчка. — Ага, значит начинаем с… До. — Не-а, это ми. — Как это ми? — Твоя партия басовая и ключ, соответственно, басовый. Все ноты опустили на терцию вниз, чтобы не рисовать кучу дополнительных линеек. Точку жирную видишь? Это фа, с неё начинается ключ.       Мысленно подсчитав, что на указанном месте должна быть нота ре, Ген представил как будет каждую ноту опускать на гребаную терцию вниз и страдальчески взвыл: — И где же тут проще?!       Однозначно в этом раунде у Гена аут.