Золотое касание

На следующее утро я, как штык, был в кафе, чтобы начать работу. Голова раскалывалась настолько сильно, что утром я не смог дойти до ванны и шлепнулся в коридоре. Нога болела. Иисус, распятый на кресте, мог позавидовать моим мучениям. Тело жаловалось на превышение хозяином всяких полномочий и на недостаток сна. И на то, что в пятницу мне пришлось встать в восемь, хотя лекции начинались в двенадцать. Как бы ни оказалось пробуждение невероятно ужасным, мне, почему-то, было безумно хорошо. Я вышел на улицу и вдохнул запах скорой весны. Я бродил по улочкам и улыбался прохожим, словно умалишенный. Может, таковым я и являлся. Мое сердце пело гимн, душа была открыта и, казалось, вырывалась из тела, обгоняя меня. Она улетала ввысь и парила вместе с птицами, встречая студеный прибой. Улочки Парижа показались мне чертогами дворца Версаля, угрюмые прохожие — придворными. Я же был скромыным, глупым, но счастливым шутом. Потому что король мой добр, а приближенные его приняли меня за друга. Когда-нибудь и я смогу носить мантию советника. А пока я парил над асфальтом навстречу моему свету. До чего же красив Музен! Все помещение так и пестрело молодостью во всех его проявлениях. В кафе никого не было, кроме официанток, протирающих столы. Напевая глупую песенку, я скинул пальто на первый попавшийся стул и сел на креслице, что стояло у граммофона. Стал ждать. Спросил официантку, почему нет гостей. Как оказалось, они не работали по утрам. Странное упущение денег. Совсем скоро я увидел его. — Грантер, доброе утро. Я резко встал и широко улыбнулся. — Анжольрас, привет. До чего же хорошо стать частью Друзей Азбуки! Я набрался сил, словно испил святую воду. Анжольрас выглядел восхитительно, тем более из-за того, что мне еще не доволдилось изучать его утром. Он был куда опрятнее, чем прошлым вечером. Неизменный хвост, укрывающий вьющиеся золотые волосы, простая одежда и юношеская быстрота движений. Его белоснежная кожа была такой нежной на вид, что мне хотелось коснуться ее, но я быстро вышел из наваждения. Эта статуя была слишком идеальна, чтобы я посмел ее тронуть. Он достал кое-что из сумки и показал мне. — Посмотри: это эскиз вывески «Друзей Азбуки». Нужно сделать ее более привлекающей. Ее придумал Прувер, поэтому выглядит она достаточно схематично. Далее, — он достал брошюру, — Здесь указаны программы мероприятий, так как не я один выступаю, но также приглашаю других людей, которые проводят лекции на важные для общества темы. Еще мы проводим благотворительность в помощь нуждающимся, об этом написано здесь. Также раздаем еду нищим. Помогаем бездомным животным. Я был, мягко сказать, удивлен. Я даже не успел открыть рот, как мой мозг тут же наполнили огромным объемом информации. Я вспомнил, что у меня похмелье. К такому неожиданному скачку к работе я готов не был. — Ты всегда так начинаешь забрасывать людей работой, еще толком не поговорив? — нервно улыбнулся я, раскладывая все бумажки, что он успел положить на стол. Анжольрас приподнял бровь. — А о чем говорить? Мы же здесь, чтобы работать. Кстати, молодец, что не опоздал. Как я мог позволить разочаровать моего ангела? — Спасибо. А Жан? Он где? Анжольрас широкими шагами добрался до двери в комнату, где я еще не был. Он исчез на пару секунд, затем вернулся с кипой плакатов. Недоделанных. И плюхнул их на пол. — Как всегда опаздывает. К тому же, Комбефер рассказывал, что вы вчера неплохо погуляли. Он внимательно посмотрел на меня. Я сглотнул. — Если не считать желание Баореля подраться в баре и последствия этой потасовки, то да — было отлично. У тебя прекрасные друзья. — Да. Только иногда слишком невоспитанные. Прости, если они сделали что-то не так. В особенности Баорель. — Все хорошо, не волнуйся. — Я рад. — Анжольрас задумчиво осмотрел кипы плакатов, брошюр и прочего. — Вам с Жаном можно заниматься примерно час-два в день. Или даже больше… — он коснулся виска кончиком пальца. — Тут работы точно больше, чем на час-два в день. Уж поверь. — умехнулся я и показал ему на брошюру. — Для, к примеру, дизайна программ мне потребуется немного времени, но вот для плакатов, вы ведь их сами рисуете? Для плакатов нужна большая продуктивная ночь. И вдохновение, которое у меня присутствует. Говоря о вывеске — придумать не вопрос, тут стоить рассчитать стоимость данной вывески. Как и печать брошюр. Анжольрас кивнул. — Об этом я позабочусь. «Конечно. Смотря на твои дорогие часы, ты определенно об этом позаботишься» — Так что…посмотрим, как все получится. С чего стоит начать? — С плакатов. — Анжольрас озабоченно вздохнул. — Жан не может отстать от меня с ними. Сначала доделайте их, а потом можно приняться за брошюры. И еще — граффити. — Чего? — Граффити. — Анжольрас махнул мне рукой, приглашая в комнату, куда он заходил за плакатами. Это было небольшое, но уютное помещение с диванчиками и столиком. Тут и там лежали книги, бумаги и пластинки. Я увидел несколько баллончиков с красками, скромно теснившихся в углу. — Ты шутишь? — я почувствовал в своем вопросе ребяческие нотки. — Нет. Нужно писать лозунги на стенах. Агитировать народ. Курфейрак тебе все объяснит. Он иногда выходит ночью вместе с Баорелем и Фейи. Я чувствовал предвкушение шалости и по-мальчишески улыбнулся. — Будет сделано, босс. Анжольрас слабо улыбнулся. — А ты пойдешь с нами? К моему разочарованию, он помотал головой. — У меня другие дела. — А жаль. Ты был бы очаровательным хулиганом. С замиранием сердца я ждал его реакцию. По другим разговорам с ним я знаю, что его не смутить комплиментами. Но я попытался. Анжольрас абсолютно не изменился в лице, продолжая сиять изнутри. Возможно, мне привиделось, но я заметил румянец на его щеках. Он осмотрел кафе, проигнорировав мою фразу. Я почувствовал разочарование. — Кстати. — решил прервать неловкую паузу я, — Почему кафе не работает? Сегодня же пятница. — Наши работники отдыхают по утрам. Вечером работают посменно. Мы с Фером подумали, что, снизив официантам часы работы, они будут более продуктивными и смогут сфокусироваться на саморазвитии, построении карьеры и на обычную жизнь — Ого, — я присвистнул. — Это довольно современно. А зарплата у них какая, если не секрет? — Намного лучше, чем если бы они работали целый день в других заведениях. Комбефер и я не скупимся на оплату рабочего труда. — Пролетарии всех стран, соединяйтесь. — пошутил я, заметив один из висящих плакатов про коммунизм. Анжольрас порылся в «сарае», как я стал его называть, и достал оттуда несколько книг. Затем положил их к себе в сумку. — Даже не в этом дело, а в том, что если Франция позиционирует себя как современное и процветающее государство, то рабочие часы должны быть снижены. Это ведет к процветанию народа и росту населения. — Ваши действия заслуживают уважения. Анжольрас тепло посмотрел на меня. Я понял, что не променяю этот взгляд ни на что на свете. Вот бы он всегда так на меня смотрел. Вот бы он всегда был здесь, со мной. — Итак, думаю, я все сказал. Остальное тебе объяснит Прувер. — моя Галатея посмотрела на часы, не заметив, какой момент счастья она успела мне даровать. — К сожалению, я не смогу его дождаться. Скажи ему, мне очень жаль, что он получил синяк. Я постараюсь посадить Баореля на серьезный разговор. Теперь мне пора. Анжольрас быстро закинул сумку на плечо и стремительным шагом пошел к выходу. — До встречи, Анжоль… Я не договорил. Дверь захлопнулась. Будто никакого солнца здесь и не было. И никакого счастья я не испытывал. Я стоял посередине комнаты, чувствуя себя дураком. Может я надумал, и он не чувствует ко мне симпатии и просто вежлив? Вдруг он вопринимает меня только как помощника? Но я же пил с его друзьями, подумал я. И они даже приняли меня! Но вдруг произошло так, что Гефестион не сразу завоевал сердце Александра Македонского? Стоит подождать. И привлечь его внимание делом. Я понял, что он ценит труд больше любых слов. То и решил. Спустя час светоч французской литературы решил одарить простого червя своим появлением. Видок у него был, мягко сказать, не ахти. Если Анжольрас светился бодростью и энергией, то Прувер источал лишь мрак. Он вяло прошелся по помещению и плюхнулся около меня на креслице. Закинул голову назад и притих. Я же спокойно возился с одним из плакатов. Там очень схематично был нарисован маленький рабочий, которого протыкает вилкой огромный, пузатый чиновник. Опять, не сказать, что я чувствовал вдохновение, изучая эти примитивные плакаты, призывающие бороться. Тем не менее, мне показалось, что данная иллюстрация может понравиться Анжольрасу, и я принялся ее «чистить». Я услышал стон. — И тебе доброе утро. — Я ненавижу Баореля. — Можешь сказать ему это в лицо при следующе встрече. Жан уныло встал с креслица и подошел ко мне. — Я решил на него обидеться. А теперь покажи мне, что ты делаешь. Ого, хороший плкакат. — Жан самодовольно улыбнулся. — Это я его придумал. — По его гениальной идее я так и понял. Теперь приходи в себя и помогай, раз уж пришел. Так мы просидели два часа. Причем провели довольно приятное время вместе. Я не ожидал, что наш поэт такой любознательный. Он рассказал мне кучу исторических фактов, провел анализ его любимых литературных произведений, даже прочел парочку своих стихотворений. Мне казалось, что пишет Жан не очень. Я ошибался. Его стихи были наполнены той вечностью, что откликается в сердце человека всегда, где и когда бы он ни жил. Мне понравились его рассуждения об искусстве. Мы нашли друг у друга много общего. Он так же ленился учиться, профессора не принимали его точку зрения. Еще Жан тяготел к античной литературе и персидской поэзии, что свело меня с ума. Мы вечно перебивали друг друга, желаяя рассказать о своих увлечениях и страстях. Жан разбирался и в художниках. Мы поговорили о Жорже Сере, чьи работы я считал примером гения, осудили Дали, чествовали Ренуара. Затронули и музыку, напевая любимые мелодии The Beatles и Франсуазы Арди. Я понял, что нашел единомышленника. Как ни странно, я ни разу не услышал, чтобы Прувер говорил о революции, судьбе молодежи и прочем, что волнует общественность. От «Друзей Азбуки» я уже успел наслушаться разных мнений насчет ситуации в стране, но Жан жил будто в другом мире. Его одного не заботила политика. Жан рассказал, что вошел в «Друзей Азбуки» еще на первом курсе университета. Его бывшая пассия ушла к Курфейраку. Он желал поговорить с ним, дабы убедиться, что тот не обижает девушку. В итоге они разговорились и подружились. Жан понял, что хоть Курфейрак и был остер на язык, но в реальности относился к девушкам уважительно. Затем Прувера заразили идеями о революции, свержении Голля и создании настоящей демократии. Жан очень вдохновился «такими юношескими порывами французских студентов», как он выразился, и стал помогать обустраивать кафе. Теперь он здесь, горбатиться над агитплакатами, что стали его зависимостью. Мне показалось, что он преследовал больше эестетические цели, чем политические. — А Анжольрас, как вы с ним познакомились? Он изначально был в компании этих друзей? Потому что по нему не скажешь, что он мог бы подружиться с тем же Баорелем. — усмехнулся я. Прувер вырисовывал лозунг плаката черной краской, старательно и аккуратно. Как художник, моя душа радовалась. — Анжольрас сначала дружил только с Комбефером. Они знакомы со школы. — рассеянно начал Прувер. — Затем на первом курсе они познакомились с Курфом, Баорелем, Боссюэ и Фейи, последний работал недалеко от Нантера. Жоли же просто однажды помог Фейи, когда тот поранил руку на заводе. Про меня ты уже знаешь. Так и начали дружить группой. По нам с виду не скажешь, но мы все очень хорошо ладим. В том числе и Анж. Он просто…отстраненный немного. — Жан макнул кисть в краску и о чем-то задумался. Затем продолжил. — Он всегда был таким. Немного не от мира сего. Всегда был настроен на изменение мира, желал вечно что-то поменять. Задалбывал меня своим Голлем. — Жан усмехнулся. — Ходил на митинги против войны во Вьетнаме, наведывался в нищие кварталы и раздавал там еду. Он и сейчас так делает. Потом уже и мы подтянулись. Стали кричать лозунги об университетах, о мире. И в итоге сами не заметили, как стали студкружком. Теперь собираем здесь народ, проводим лекции, что заменяют университетские курсы. Организовываем обсуждения и споры, как в прошлый вечер, например. — Интересно. — И в этом есть огромная заслуга Анжольраса. И Комбефера. Они оба сделали все, чтобы наш кружок стал таким большим. — Они близки, да? — с замиранием сердца спросил я. — Конечно. Они же давно дружат. И именно Комбефер так повлиял на Анжольраса, что он стал внедрять в кафе музыку, иногда проводить литературные вечера и просмотры фильмов. — Серьезно? У вас и такое есть? — Да, в основном по выходным. — А Анжольрас хотел лишь политические обсуждения, не так ли? Жан Прувер неарвно хихикнул — О-о да, причем только про демократию, вечные обсуждения о республике и капитализме. Иногда он просто не выносим. — Жан закатил глаза. — Но Фер рассказывал, что в школьные годы всё было только хуже. У него была фикс-идея на изменении мира. Но Фер смог чуть умерить его пыл. Познакомил с искусством, с кино и даже комиксами. Анжольрас понял, как его мировоззрение консервировалось, словно в банке, и стал больше уделять время эстетическим началам. — Не знал. — я был удивлен. Значит, эта статуя не всегда была королем? И как же смог обычный смертный повлиять на ее расцвет? — Теперь понятно, почему Анжольрас знал, как мы вчера пили. У него, видимо, уже ментальная связь с Фером. — Или они просто живут вместе. — криво улыбнулся Прувер, внимательно вырисовывая буквы. Я подавился. — В смысле вместе?! — Да. Они же с первого курса комнату делят. Я тоже раньше делил, но потом поссорился с соседом и стал жить один. Иногда у меня ночует Боссюэ или Баорель. — Вот как. Я стал испытывать странную зависть. Получается, Комбефер жил вместе с богом, видел кровать, где он спит, ел из одной посуды с ним, наблюдал его сонный взгляд по утрам? Может, он даже видел его в домашнеи халате, обнажавшем голый торс… Я заматал головой, желая стряхнуть дурные мысли. Я что, помешался?! — Ты чего? — Да так. Голова еще со вчерашнего болит. — По тебе не скажешь, что ты мало пьешь. — Это комплимент? Да, пью я мама не горюй. Просто такой хорошей выпивки я давно не пробовал. — Понимаю. — Жан взял другую кисть, обмакнул ее в красный. Немного попал на стол и раздраженно цокнул. — Так, сейчас докрашу и пойдем на перекур. Большую часть дня мы провели вместе. Затем я сходил ровно на одну лекцию в университет, помучился и пошел домой. На стене в квартирке висели рисунки, эскизы и этюды. А в уголку комнаты приютился большой мольберт, где был изображен набросок бога в греческих доспехах. *** Выходные выдались увлекательными. Даже слишком. Я, Курфейрак и Фейи выбрались на рабочие кварталы Парижа, чтобы порисовать граффити. Ночь уже была в своем разгаре, а мы, словно незаметные тени, бродили по кварталам с баллончиками краски в руках. В основном мы писали лозунги по типу: «Будьте реалистами, требуйте невозможного!» или «Рабочий! Тебе 25 лет, но твой профсоюз из прошлого века!». Когда я спросил, кто придумал эти невероятно остроумные фразы, мне сказали, что автор — народ. И Фейи. Я тоже не постеснялся и решил придумать какую-нибудь глупость. Так, на одной из стен Парижа появилось: «Алкоголь убивает медленно. А кто спешит?». Курфейрак посмеялся, Фейи осуждающе промолчал. Ему то надо, чтобы рабочие вышли на забастовки и потребовали большей платы. Видимо, я немного помешал его цели. Тем не менее, это была длинная, веселая ночь. В всокресенье в кафе должен был пройти вечер стихов, но его отменили из-за ужасного ветра. Я расстроился, поэтому решил сходить в кино вместе с Жоли, так как оказалось, что жили мы недалеко друг от друга. Кино не понравилось, но понравилось слушать веселые истории Жоли про то, как они ездили в морг и смотрели на трупы. Он обещал мне показать фотографии. В понедельник я заметил, что стал в разы лучше себя чувствовать, а после университета шел прямо домой, чтобы писать картины. О творчестве я стал думать каждую секунду моей жизни. Во всем я видел силуэты птиц, порхающих над головой, и теплого песка, что был жарче огня. Надменные бормотания профессоров превращались в летний ветерок, а парта — в шезлонг. Я мечтал лекции напролет, выходя с пустой головой, но с полным сердцем. И бежал писать, писать и писать. Во вторник было собрание. К моему сожалению, Анжольрас не выступал. Его заменила девушка. Она была смуглой и низкой, говорила с акцентом. Она выступала с лекцией о расизме. Как оказалось, отцом девушки был темнокожий. Она делилась своим опытом, а также рассуждала о вопросах равноправия, расизма и прочего, прочего, прочего. Мне было скучно, поэтому я просто наблюдал за Анжольрасом, который сидел передо мной. Я смотрел на искусство и улыбался, иногда подмечая, как поднимается его грудь, а затем опускается. А волнистые волосы не были затянуты в хвост — они свободно бежали по спине. После скучнейшей лекции, других выступлений и неинтересных отступлений, произошел Баорель. Он встал со своего места, перед этим залпом выпив кружку пива, и подошел к сцене. Повернулся к народу, спрятав руки за спину. Я подвинул стул так, чтобы видеть выражение лица Анжольраса. Курфейрак сделал то же самое и предвкушающе мне улыбнулся. Сейчас будет шоу. Около Короля сидела его правая рука. Комбефер спрятал лицо, но я заметил, как он улыбался. Анжольрас спросил: — Баорель? Ты хочешь что-то сказать? Людей осталось не так много, так как это был конец собрания. Но все же, он был. — Кхм, да, кхм. — Баорель потоптался на месте, кинув на Курфейрака взгляд, полный страха. Курфейрак поднял кулак, стараясь поддержать друга. — Я хочу только спросить. — начал Баорель. В какой-то момент его лицо резко изменилось, став непроницаемым. Губы чуть подрагивали. — Можно? Анжольрас недоверчиво посмотрел на Баореля и кивнул. Секунда молчания. Баорель набрал в грудь воздух и громко произнес: — Анжольрас, ты гей? Это повлекло за собой реакцию всего кафе. Люди засмеялись, некоторые даже похлопали. Курфейрак свистнул. Я же внимательно следил за Анжольрасом. Его лицо было таким холодным и бледным, что мне стало страшно. Если бы я сейчас был на месте Баореля и видел этот уничтожающий взгляд, я бы тут же убежал не только из кафе, но и из Парижа. Баорель продолжал прямо стоять, еле сдерживая смех. Анжольрас закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. — Еще что скажешь? — Только это, если честно. — Баорель не сдержался и прыснул. — Это твой вопрос? — Анжольрас сделал акцент на слове «это». — Да. — И что ты хочешь этим узнать? — Ну как, — развел руками Баорель, уже в открытую веселясь. — Узнать, гей ли ты. — Давай, Анж, отвечай! — крикнул кто-то из толпы. — А-а-анж, выкладывай! — засмеялся Курфейрак. — Тихо! — громко сказал Анж и все замолчали. Он склонил голову на бок. — Спасибо за твой невероятно информативный вопрос, Баорель. Я не гей. Интересно узнать подробности? — Никак нет, ваша честь. — кивнул Баорель. — Я могу идти? Анжольрас раздраженно вздохнул. — Иди уже. Все захлопали Баорелю купили коньяк. Когда я выходил из кафе, то заметил, как ко мне идет Анжольрас. — Скажи, они с Курфейраком поспорили? Я незамедлительно кивнул. — Так и знал. — Анжольрас достал резинку и быстро заправил волосы в пучек. Его выражение лица сквозило холодом. Голубое море глаз превратилось в лед. Передо мной был Зевс во всей его силе. — Что будешь делать? — Ничего, конечно. Что мне Баорель сделал? Но поговорить с ним об инциденте с синяком Прувера нужно обязательно. Он далеко ушел? — Да нет, они с Курфом тут, у кафе. — Спасибо, тогда мне пора. — он коротко мне кивнул, но затем добавил. — Прости за его глупости. — Не парься. — я улыбнулся. Анжольрас исчез в дверях. Так я узнал, что в «Илиаде» Патрокл был только другом.