Золотое касание

Конечно, я знал, что иду на поле боя. Подготовился я подобающе: куча карандашей, кисточек и красок. Целые папки с рисунками разного уровня уродства, а также очерки и скетчи. Когда я нес мой барахло в кафе, я осознал, что выгляжу глупо. Я ведь хотел взять только пару пример работ, но в итоге не смог выбрать лучшие, плюнул и взял все. Даже если мои огрызки творчества оценят по достоинству, старине Эру все равно придется тащить папки обратно. Но, возможно, так я смогу завоевать сердце моей новой мечты. Знал бы он, что делаю я это только для того, чтобы больше его видеть. Мне было неловко, что я пользуюсь возможностью лишь в своих целях. Но, с другой стороны, я мог помочь этим студентам. Вдруг я открою в себе молодого бунтаря и буду воевать против системы вместе с ними? Собрание начиналось в семь. За полтора часа до начала я уже был у кафе. Огромная сумка висела на плече. Другой рукой я держал брошюру. Осмотревшись, я заметил кучу молодых людей. Они не стремились заходить, решив поговорить на улице. Чтобы не прослыть дураком, я последовал их примеру и встал у стены. На ней были нарисованы граффити разного уровня пошлости. «Алкоголь убивает. Принимайте ЛСД.» — фраза красовалась прямо перед моим носом. Как заядлый алкоголик, я решил закрыть спиной неподобающую надпись Встала одна проблема — поговорить было не с кем. Я действительно чувствовал себя белой овцой, затесавшейся в логово волков. Сумка сильно давила на плечо, и я кинул ее на асфальт. Закурил — и стал ждать. — С такой сумкой ты похож на террориста-смертника. Меня отвлек чей-то голос. Я посмотрел направо и увидел юношу, стоявшего неподалеку. Я заметил его красный берет, что так выделялся на фоне обычных брюк и серого пальто. Кучерявые темные волосы, сигарета во рту, шальной взгляд, смотрящий на меня сверху вниз — я понял, что вижу перед собой пижона. Такие люди считают себя либо создателями вселенной, либо ее разрушителями. — Как много тайн хранит в себе закрытый мешок. — И что же там? — Бомбы, ты прав. Юноша хмыкнул. Аккуратно, по-дамски, достал сигарету изо рта и выпустил дым. — А алкоголь есть? — В моем теле точно. — И ты решил принести бомбы на собрание? Для чего? Чтобы заложить ими Эйфелеву башню? — Пока я думаю начать с Триумфальной арки. — Рим уже давно мертв, нечего шевелить трупы. — А если я хочу расшевелить мир? — Тогда стоит начать с себя. — То есть? Юноша указал сигаретой на сумку. — Зайди в кафе, дождись прихода других и подорви себя. Ты же это изначально хотел? Я улыбнулся. — Допустим. Мы все умрем и так расшевелим мир? — Конечно. Бомбы всегда волнуют народ. Мы станем жертвами и нас будут оплакивать. Родители нас простят, какими бы ужасными детьми мы ни были. Простят, потому что мы умерли не во имя своих идей, а во имя чужих. Это им принять гораздо легче. — Как будто умереть в принципе сложно. — Ты прав. Абсолютно прав. Поэтому я знаю, что в сумке у тебя краски и рисунки. Он рассмеялся. — Прости. Возможно, я был слишком груб в начале. Я не хотел тебя обидеть. — Да все в порядке. — Ты просто показался мне интересным, и я решил немного пошутить. — Это я тоже понял. — Меня зовут Комбефер. Мы пожали друг другу руки. Я заметил ямочки на его щеках и маленькие морщинки у глаз. Из надменной его поза стала располагающей. Он будто вышел из роли и стал обычным человеком. В его движениях было много легкости и изящества, подобная куклам, которых дергают за ниточки. — Я Грантер. — Я знаю. Мне стало страшно. Я что, попал в клуб экстрасенсов? — Откуда? И про краски с рисунками? — Думаю, угадать не сложно. — Анжольрас. Я тут же почувствовал себя глупцом. Еще больше меня смутило то, что обо мне говорили. — В точку. Анж сказал, что ты можешь помочь нам с плакатами. Не думаю, что для этого стоило вербовать аж целого художника, но я рад, что ты здесь. К тому же по сумке я вижу, что ты ответственный. Такие люди ценнее любых драгоценностей. — Рад служить Франции. Комбефер шутливо отдал мне честь. Я сделал то же в ответ, и мы улыбнулись друг другу. Я понял, что меня приняли, отчего в душе стало теплее. — Так значит ты знаешь Анжольраса? — Конечно. Еще как. Мы друзья. Изначально в кружке была лишь пара студентов, в том числе и я с Анжем. Мы много зависали вместе, обсуждали разные глупости. В какой-то момент нам стало мало. Мы переросли в студенческий кружок, собирающий вокруг себя всех обездоленных, брошенных судьбою людей. Мы поняли, что можем помогать людям, а взамен получать поддержку. Ты знаешь, что скоро мир изменится. Мы стремимся перевернуть его с ног на голову. Поверь, студенты и рабочие не заставят себя ждать. Мы выйдем на улицы и будем петь. — Гимны о прекрасном новом мире? — Все, что взбредет в голову. Никаких канонов и правил быть не должно. — Потому что анархия — мать порядка. — А республика — позитивная ее сторона. Если идти по Прудону. Мы никогда не должны забывать, что человечество имеет тенденцию к совершенствованию, даже если путь проходит через кровь и войны. Совершенствование — считай путь к новому. Новое — молодежь. Старое — деградация. Так почему бы нам не сбросить старую кожу, чтобы стать чище? — Звучит вдохновляюще. И что же, построите мир на костях? Он стал серьезен. — Нет, это никогда не заканчивается хорошо. Мы построим свободу. Я отвел взгляд. Зеленая трава под ногами, звезды над головой — это все понятно и ясно. Но такие вещие как справедливость, любовь, право — если я не вижу их, то не значит ли, что они существуют только в моем сознании? Они нереальны, как сны, как мечты и мысли, прилетающие в голову вместе с ветром. Соответственно, можно ли построить то, чего нет? В тот момент на моем лице отразилась лишь скука. — Что ж, тогда строительство выйдет довольно затратным. — К сожалению, да. Комбефер задумчиво кивнул и посмотрел на кафе. — Пойдем. У Музена сгустилось еще больше людей. Мы еле протиснулись в здание. Оказалось, внутрь можно было заходить. Я заметил парочку стариков и взрослых. Они спокойно сидели за столиками и мутными глазами изучали громких студентов, что ходили туда-сюда, раскуривая не только табак, но и кое-что покрепче. Внутренние инстинкты потребовали пива. Я приметил бар, стоявший недалеко от входа. Хоть я и бросил пить на какое-то время, волнение дало о себе знать. Мне нужно было успокоиться. Позвольте описать убранство кафе. Помещение было просторным. Тут и там стояли растения. В некоторых местах были развешаны гирлянды. Я увидел красный флаг с розой, висевший над баром. Прямо напротив него на противоположной стороне висел флаг Франции. На нем была выведена надпись ярко-красным: «Да будет мрак!». Оригинально. Этот флаг висел в углу над маленьким выступом. Как я понял, то была сцена. Везде стояли столики. Официантки кружили вокруг них, как птицы, облетающие скалы. Тут и там звучали возгласы, споры, смехи и крики. Звук бьющихся друг о друга стаканов был знакомой для меня мелодией. Также около сцены я заметил проигрыватель пластинок. Около него стояли студенты и танцевали. Я уловил звуки «The Rolling Stones». Музыка царила везде: длинноволосый студент играл на гитаре фолк, по радио звучал рок-н-рол, девушка недалеко от бара задорно пела джаз. Мне показался, что я очутился в другом мире. Здесь правил хаос, который мне приятно нравился. Вес сумки не мешал мне чуть покачиваться в такт мелодий. Все наслаждались вечером, слушали музыку и раскрывались. Я будто увидел их души, отбрасывающие тени. Определенно, это место не походило на серьезное собрание студенческого кружка. Жутко громкий смех, исходивший от ближайшей группы студентов, сбил меня с толку. Комбефер уверенно двигался вперед, продолжая держать в пальцах уже истлевшую сигарету. — Мы точно туда пришли? — громко спросил его я. — Это еще не самый громкий вечер, поверь. Зато посмотри, как весело. Комбефер резко повернулся ко мне и обворожительно улыбнулся. Он начал пританцовывать под Элвиса Пресли, звучащего из радио. Его кожаные туфли скользили по паркету, а красный берет ушел вправо. Он снял пальто, открывая вид на его голубую рубашку. Верхние пуговицы были предусмотрительно расстегнуты. Общая неряшливость образа придала Комбеферу пикантную легкость. Он походила на Давида, но более тощего и развратного. Не удивлюсь, если девушки слетались на него, как мухи на говно. Я отбросил смущение и принялся танцевать вместе с ним. «But don't you step on my blue suede shoes» — А ты хорош! — крикнул Комбефер. «Если бы еще купить пива, то я буду не только хорош, но и не остановим» — подумал я. Приплясывая, мы подошли к «сцене». Там крутились люди. Они что-то приклеивали на стену. Я увидел, что это плакат. Причем не простой а сатирический. Был нарисован труп Клода Жозефа. Как я понял, что это он? Убивший его полицейский пел «Марсельезу». Лицо полицейского не было видно — мужчина уже скрылся за углом. «Поэзия на улицах!» — было написано снизу. Не сказать, что я был впечатлен. — Работа, конечно, изумительная. — Краски подкачали. — грустно подметил Комбефер. Он указал мне на стол, ближе всего стоявший к сцене. Он был большим. Там сидело несколько юношей моего возраста. Они пили алкоголь и недоверчиво смотрели на меня. Я сглотнул. — Что, прямо сюда? — Не бойся, не укусят. Лучше давайте познакомимся! Комбефер сел одновременно со мной. Сигаретница на столе уже была не только переполнена, но и сломана. Я приметил пару бутылок вина, пива и виски. Как натура, разбирающаяся с искусстве, я оценил данные склянки зелий как вещи весьма недурные. Я понял, что мне жизненно необходимо найти с парнями общий язык. — Ого, уже так много выпивки. Мы же даже не начали собрание. — Комбефер показал официантке какой-то знак, и на столе тут же появилось мясо, сыр и овощи. — Угощайтесь. — Я же говорил, что нужно было дождаться Фера! — радостно крикнул месье, сидевший справа от меня. Он тут же принялся за еду. Его рыжая шевелюра и острый нос дали понять, кто точно станет моим другом. Задорный огонек в глазах напомнил мне одного из моих le camarade, и я успокоился. — Может, сначала познакомимся? — напомнил Комбефер. — Я Грантер, очень приятно. — я плюхнул сумку на пол и начал пожимать каждому руку. Математик из меня никакой, поэтому точную цифру моих новых знакомых посчитать не удалось. Зато удалось понять, что они уже давно под градусом. Они назвали свои имена, которые я тут же забыл. Зато запомнил, что рыжего, уже моего любимчика, звали Курфейрак. «Господин де Курфейрак» — весело подметил юноша. Я криво усмехнулся. — Как жаль, что я не зашел в кафе раньше! — А чего же ты стоял? — хмыкнул Комбефер. — Все стояли, ну и я решил. За компанию. — ложь я не придумал. — Ба! Это зря! Мы бы тебе такую инаугурацию провели, завиднее некуда! — крикнул здорового вида мужчина. Он сидел рядом с Курфейраком и отпивал из банки пиво каждые пять секунд. Обтягивающая футболка отлично показывала его сильные мышцы. Каштановые волосы были коротко пострижены, у глаза сиял синяк. На его руках я подметил множество шрамов и царапин. Определенно, этот бык был не из робкого десятка. На секунду мне показалось, что его глаза были красные, будто налитые кровью. Затем наваждение ушло, и я увидел перед собой лишь типичного драчуна-забияку, подвид добродушный. Он часто сплевывал, пил и смеялся громче грома молнии. Я повесил пальто на стул и постарался освоиться. — Это точно! Баорель тебе не только инаугурацию проведет, но и целое мероприятие. Лишь бы было, за что выпить. — сказал приятного вида юноша напротив меня. — Пей, не стесняйся. Я чувствовал, что пахло от него мылом и чистотой. То, что было чуждым для меня. Он поразил меня не только запахом, но и рубашкой, идеально выглаженной и застегнутой на каждую пуговицу. У него были светло-русые длинные волосы, которые он, подобно Анжольрасу, завязывал в хвост, только в идеально опрятный. Я заметил лак на волосах. Определенно, если бы у меня была противоположность, то вот она, сидит передо мной. Еще больше я испугался тому, что он держал спину идеально ровной. Я кивнул этому странному юноше и взял бокал, который мне уже успела подать официантка. Так как я здесь по делу, то решил ограничиться лишь вином. Понюхав, я отпил из бокала и испытал счастье, приближенное к радости Одиссея, когда тот вернулся домой спустя двадцать лет. Было приятно. — А у вас, ребята, довольно неплохой вкус. — Ты думал, мы тут кто: типичные студенты-придурки? Нет, месье, мы — гражданины! — Курфейрак поднял указательный палец вверх. — О-о-о, звучит как тост! — воскликнул Баорель. — Что ж, за знакомство с Грантером! Мы чокнулись и испили чудную амброзию. Комбефер лишь пригубил бокал и оглянулся. — Прувер, да хватит уже там вертеться! Потом повесишь. — К тому же, не сказать, что плакат так хорош. — пробормотал чумазый парень. Он сидел рядом с «чистюлей» и ковырялся в зубах. По рабочему комбинезону я понял, что он предпочитал работать, а не прожигать дни за учебниками. Не обвиняю его в этом. — Да иду я, иду. — раздался голос предполагаемого «Прувера». Я вспомнил, что его упоминал Анжольрас. Я заметил лишь короткие черные волосы юноши, уложенные в стильную прическу типичного человека 60-х. Его одежда была такой белой, что я немного позавидовал, как он еще не умудрился ничего на нее не пролить. — Тц, всегда мучается с этими плакатами. Задолбали уже. — Курфейрак лениво пил виски, закусывая сыром. — То есть, я зря тащил с собой мои великолепные огрызки творчества? — я хохотнул и поставил на колени сумку. Открыв ее, я показал внутренность моего ящика Пандоры. — Ничего себе! И это все, только чтобы помочь нам? — удивился лысый молодой человек. Он даже привстал, чтобы лучше увидеть внутренности сумки. Его искренняя восхищенная реакция меня смутила. — Я люблю удивлять. — Ого! Дай-ка глянуть. — Комбефер встал около меня и достал первую попавшуюся папку. Остальные тоже не заставили себя ждать и облупили меня со всех сторон, словно птенцы курицу. Комбефер и Курфейрак изучали папку, а другие полезли в сумку. — Чувак, да у тебя талант! — воскликнул Баорель. Он листал мой старый скетчбук с пейзажами родного края. — Я думаю, тебе нужен Лувр, а не Музен. — ахнул Комбефер. Я увидел, как он восхищённо рассматривал «Мону Лизу», которую я срисовывал от скуки в школе. Они посмотрели все рисунки, что я принес. Попеременно восхищенно охали и ахали. Я покраснел. Не из-за комплиментов, конечно. Так, жарко было просто. — Ребят, лестью вы меня не купите. — Поздно. Мы уже тебя не отдадим. — отрезал лысый. Как же его, Л’Эгль? На орла он походил мало, скорее смахивал на довольного кота. Его глаза сверкали, когда он просматривал мои работы одну за другой. Еще никогда я не видел, чтобы у кого-то эмоции были написаны на лице так явно. — Анжольрас будет в восторге. — Комбефер одарил меня улыбкой. Я почувствовал, как сильно бьется сердце. — Где же он тебя, такого талантливого, нашел? — Курфейрак сел на место, продолжая пожирать сыр невероятными кусками. — На просторах жизни, очевидно. — Это потому что он ходит к Сорбонне каждый день по вечерам и болтает о своем перевороте. — вздохнул некий «Прувер». Он показался из-за моей спины, уставший и сонный, и сел рядом с Комбефером. — Не о своем перевороте, а о нашем. — подметил Баорель. «Чистюля» (то ли Жюли, то ли Жоли) рассмеялся. Хаос, который я вызвал своими «невероятными» работами, утихомирился и спустя пять минут мы уже весело болтали обо всем на свете. Я наконец запомнил, как их всех зовут. "Чистюля" - Жоли. Студент медицинского из моего университета. Он даже похвастался своей маленькой аптечкой, которую всегда носил с собой. "Грязнуля" - Фейи. Работает на заводе. Он поскромнее того же Жоли, но более отзывчивый и простой. Лысый - Боссюэ, как его называют, тоже студент юридического. Он мало говорил о себе, но по общим шуткам я понял, что парню не везет буквально во всем: начиная от съема квартиры, заканчивая постоянными болячками. Жоли часто консультировал его по болезням. Баорель и Курфейрак так же учились на юридическом, но старательно прогуливали. Жан Прувер изучал литературу, а также был поэтом. Именно ему принадлежала идея плаката про «Марсельезу». Комбефер - студент философского. Много шутил, причем довольно изящно, но в основном лишь молчал, смотря в пустоту. Он словно уходил в себя, не замечая нас. Анжольрас, которого я ждал больше, чем прихода рассвета, все не появлялся. Я чувствовал предвкушения скорейшей встречи. Да, Друзья Азбуки оказались прекрасными собеседниками, но об их роли в качестве собутыльников я пока не узнал. Комбефер урезал количество алкоголя, сказав, что до собрания мы должны держать себя в руках. Я понял, что он имеет большой авторитет в этой компании, так как даже такой забияка, как Баорель, подчинился его приказу. Я узнал, что все они, кроме Жоли, из Нантера. В том числе и Анжольрас. — И вы ездите до Парижа каждый день? — Как будто мы прилежные студенты. — хмыкнул в стакан Курфейрак. — Мы проводим время в Музене больше, чем ты можешь себе представить. — Комбефер указал на людей. — Половина из них учатся в Нантере, но почти там не появляются. Понимаешь, сейчас многие устали от бессмысленности обучения. Нам пытаются внушить, что мы изучаем что-то важное, хотя, на самом деле, просто топчемся на одном месте. Я уже не чувствую, что Нантер — свободное место, где можно выражать себя в полной мере. — Вот именно. — подтвердил Жан Прувер. — Я не понимаю, например, почему мы не можем свободно обсуждать нацистскую литературу. Это ведь тоже часть нашей истории, которую мы никак не можем опустить. Но профессора только и кричат, что это развращает наше сознание. — Что действительно развращает, так это то, что нам не разрешают посещать женское общежитие. — Баорель посмотрел на нас многозначительным взглядом. — О, да! Я видел недавно такую красотку, подумал, что все: жертва попалась на крючок. А она: хоба! И в общежитии! Как не пытался подкупить бабушку-сморителя коньяком, ни в какую не хотела пропустить! — Курфейрак стукнул кулаком по столу — Я помню, как мне рассказывали, что в это женское общежитие однажды пролезли парни, переодетые женщинами. Причем довольно недавно. — вставил я. Один из моих le camarade ухохатывался от этой истории. Парни посмотрели на меня и дружно рассмеялись. — Так мы этих красавцев в лицо знаем. Можно сказать, даже автографы у них брали. - Жоли торжественно встал и указал на Боссюэ, Курфейрака и Баореля. — Ну что, звезды, скажете? — Нас поймали, как петухов на суп. — проворчал Баорель, агрессивно жуя помидор. — Из-за кого, интересно? — Так понятно, чего. Боссюэ виновато улыбнулся. — Зато весело было. — А еще веселее было, если бы мы в итоге оказались в компании тех девчонок! — разочарованно воскликнул Курфейрак. — Мы же все равно с ними встретились. — Ага, в кустах у кампуса! Мне не хотелось знать продолжение этой истории. Баорель раздраженно посмотрел на сцену и положил голову прямо на тарелку с овощами. — Да когда уже эта Барби появится. Комбефер посмотрел на часы. — Он говорил, что сегодня задержится. — Ну спасибо, конечно. — Он же никогда не опаздывает. — удивился Фейи. — У него…встреча. — замялся Комбефер. — И у нас встреча. С бутылочкой. Боже, — вздохнул Курфейрак и закрыл глаза. — Сколько уже? — Семь пятнадцать. В этот момент я услышал морской бриз. — Грантер, ты пришел. Я резко обернулся и встретился глазами с Анжольрасом. Я был уставшим и подвыпившим. Но, увидев его, моё прошлое состояние было смыто волной. Его длинная шея была прекрасна. Только сейчас я увидел, насколько изящной она была. Анжольрас стоял, подобный Аполлону, окруженный светом. Он быстро снял черное пальто, оставшись в красном свитере. Его волосы растрепались на ветру и лезли на лицо. Щеки были румяными от холода, а губы покраснели. Я наблюдал, открыв рот. — Вспомнишь солнце, вот и лучик. — улыбнулся Курфейрак. — Месье предводитель, сегодня мы выписываем вам штраф. — Прошу прощения за задержку. Я вижу, вы не скучали. — он посмотрел на наш стол, заваленный едой. — Без вас, наша светлость, весь мир теряет краски. — хмыкнул Баорель. Я неожиданно заметил, что музыка прекратилась. С трудом отведя взгляд от короля, я оглядел простых жителей. Они садились, кто на стулья, кто на пол, готовясь слушать. Смех и разговоры продолжали звучать тут и там. — Сегодня много людей, это хорошо. — кивнул Анжольрас. — Тогда стоит начинать. Грантер, — он коснулся моего плеча. — С тобой поговорим чуть позже. Я кивнул. Я готов был ждать его хоть сто лет. Он встал на сцену. Я часто видел его на площади. Он много жестикулировал. Ставил акценты в речи там, где это требовалось. Иногда мне казалось, что он держал в руках молнии, готовясь поражать ими любую цель. Как же быстро он изменился, оказавшись перед людьми. Быстро убрав за уши надоедливые локоны, он выпрямился. — Простите за задержку, друзья. Мы начинаем. — сказал Демосфен и стало тихо, как в могиле. — Сегодня у нас свободная тема. — шепнул мне Курфейрак. Он тихо пожевывал листья салата. — Это как? — Поймешь. Я не был уверен, что пойму. Ещё никогда я не слушал Анжольраса так близко. Солнце откашлялось: — Мы будем обсуждать идеи Мао. Аудитория всполошилось. Тут и там зашептались. Кто-то выкрикнул: — Слава председателю Мао! — Слава! — Слава! — стало раздаваться со всех сторон. Анжольрас, подобный камню, не сдвинулся с места. Он поднял руку, призывая всех успокоиться. — Мы не будем рассуждать о личных качествах главы Китая. Мы будем говорить о том, почему в наших университетах студентам не дают информацию о Китае и его положении. Почему мы должны знать, в чем величие Мао, а также то, как его идеи могут изменить наш мир. Позвольте сказать вступление, господа! — повысил голос Анжольрас. Несколько мужчин уже передавали людям красные книжки Мао. Фейи присвистнул. — Маоисты всегда были предприимчивыми. — Да уж слишком. У меня этих красных книжек дома…хоть подтирайся ими. — проворчал Баорель. Анжольрас хлопнул в ладоши. — Красные книжки будут полезны для нашего собрания. Но что важнее, это ваше умение понимать и слушать. В кафе опять образовалась тишина. — Культурная революция в самом разгаре. Она подобна юноше, что полон силы и молодости. В одной руке он держит молот, в другой — серп. Всем своим видом он превозносит прогресс, его скорейшую победу над миром затхлым. За ним бежит старик, но не может его догнать. В руках у него книги, кучи книг. Они земедляют его бег, заставляют тело пригибаться к земле. Скоро, совсем скоро старик упадет под весом рукописей и войдет в землю, соединившись с почвой и миром. А книги так и останутся лежать, нетронутые и ненужные. Так зачем же нам читать, если мы умрем, не сделав ничего? Правда ли, что я говорю, или нет? Зал завопил. — Разрушение требует выяснения истины, а выяснение истины и есть созидание. Прежде всего разрушение, а в самом разрушении заложено созидание! — Не бояться трудностей, не бояться смерти! — Сожжем книги и начнём строить мельницы! — Что может быть лучше общих знаний, полученных от жизни, а не от мертвых защитником империализма?! — Разрушим старое и будем жить в Коммунизме! — За великого Мао и его свет! — За великого Мао! — слышалось кругом. Они походили на баранов, вопящих пустые блеяния, лишь бы сказать хоть что-то. Я услышал пару яростных «бу-у-у!», но они затерялись в общей атмосфере экстаза. Мои товарищи молчали, мрачно посматривая друг на друга. Комбефер наблюдал за народом и спокойно улыбался, закуривая. Я был слишком занят красотой фарфоровой кожи моего ангела. Тусклое освещение показало мне его идеальный овал лица и волевой подбородок. Лоб был большим и открытым. Казалось, что в него были вложены все знания мира. Я незаметно достал скетчбук и карандаш. Коснувшись грифелем листа, я принялся творить. Эмоции выливались из меня водопадом идей. — Тогда встречный вопрос, господа: вы читали Конфуция? - продолжил Анжольрас. Общий шквал согласия. — И Мао читал. Он использовал «Лунь Юй» в детстве, чтобы бить ею противников. Вопрос: это революция? — Да! — Книги нужны только для того, чтобы разжигать огонь пролетариата! — Тогда зачем вы, маоисты, так ждёте культурную революция во Франции, если вас будут бить ваши ми же цитатниками? Все засмеялись. — Это мы их будем бить! — Да, забьем рот профессорам изречениями Мао! — О нет, господа. Вас будут бить. Старик ушел в землю, но книги остались. Их подберет другой старик, затем еще один и еще. Они кинут книги в сияющего юношу и тот падет. И знаете, почему? Да потому что не видит он, как сильна сила книг, и как серп его разваливается под весом Сартра! Все заблеяли. Я вышел из состояния вдохновения и вопросительно посмотрел на товарищей по столу. Они продолжали молчать и есть. Я решил не беспокоить их угрюмое настроение и продолжил вырисовывать руку, затмевающие собой ручку самой прелестной дамы дворца Людовика XV. Анжольрас определенно хотел, чтобы все начали спорить. Он разжег конфликт и огонь не заставил себя ждать. Теперь начали галдеть все. Не зря над баром висел флаг с розой. Социал-демократы не готовы были принять Мао, так как тот лишь человек, а для социал-демократов нужен был народ. Дальше я не следил. И не хотел. Я наблюдал за Анжольрасом и его яростными голубыми глазами, от которых отражался свет, как от прозрачной воды. На листе был изображен Бог, что был прекраснее розы Люксембургского сада. Его руки нежно держали копье, словно ребенка. Губы опухли от слов, сказанных в пустоту. Он поднял свой взор на небо и молчал. Лишь слегка сбившееся дыхание говорила о его ярости. Ноги крепко стояли, излучая греческую мощь. И как бы ни был Бог велик, его нежные волосы ниспадали по плечам, словно полотно, сотканное из солнечных лучей. Я не знал, где реальность: на листке или передо мной. Анжольрас довольно наблюдал за спором, иногда выкрикивая фразы, иногда слушая чужие возражения. Несмотря на хаос, я понял, что хаос этот упорядочен сильной рукой предводителя ахейцев. Я ухмыльнулся, представляя, как Ахилл стоит перед мужами и торжествует. Он знает, что победит. Он знает, что Троя падет, и он знает, что будет героем. Рой Калибанов потихоньку затухал. Дискус длился два часа. За это время я успел запутаться в теме разговора, иногда гадая, на французском ли они ведут речь, или уже перешли на свой, дикий. Товарищи за столом не переменили войти в спор. Конечно, они выступали против культурной революции. Первым встал Баорель: — Как только сдохнет Мао, сдохнут и ваши идеи! Такого количества ответных ругательств я не слышал даже в баре. Я продолжал работать уже над третьей зарисовкой. — Китай стремится стать СССР, а СССР — Римом! А мы, французы, хотим свободы! — крикнул Фейи. — Свободу образованию! — Комбефер поднял пустой бокал. В чем народ был един, так это в вопросе об университетах. Все радостно поддержали тощего Давида. Мне стало жарко из-за разгоряченных слов, пестрящих отовсюду. Я вытер пот со лба, наблюдая за ангелом, что все два часа стоял на сцене, иногда шагая по ней в порывах страсти. Такие моменты стали самыми ценными для меня. Я понял, что влюбляюсь ещё больше. И, возможно, скоро упаду в обморок. Как же хорошо, что все мучительное, каким бы прекрасным оно ни были, заканчивается. То же произошло и с нашим собранием. — На сегодня окончим спор. Так, мы узнали, что есть истина, разрушение и смерть. Что есть культура, а что есть невежество. И если вы продолжите считать, что профессора правы, то знайте: только спор рождает истину. До встречи! Уходили долго. Как я понял, Друзья Азбуки платили кафе, чтобы те предоставляли им свое помещение. На часах уже было полдесятого. Спать я не хотел. Хотел пить. — А вы, наш новичок, за это время набрали воду в рот и молчали! Хоть дайте взглянуть на ваши рисунки. — Курфейрак хотел сунуть свой длинный нос в мой скетчбук, но я вовремя отразил нападение, закрыв блокнот. — О нет, это только за дополнительную плату! — И какую же? — Хм…может за бокальчика два, три самого восхитительного виски. — А это идея! — Курферак обнял меня за плечи. — Сейчас организуем! — Повремените с этим. — к нам подошёл Анжольрас. Он выглядел уставшим, но бодрым. Что за странное противоречие вечно сияло на его лице? Он взял стул и сел около меня. — Тебе понравилось? Он внимательно наблюдал за моим выражением лица. Я знал, что он видел, как я промолчал всё собрание и что-то черкал на листках. Его сбившееся дыхание коснулось моей щеки. Я хрипло прошептал: — Больше, чем тебе может показаться. — Ты записывал за мной? — уголки губ ангела приподнялись вверх. — Да, только за тобой. — что за бред ты, Грантер, опять несешь?! Я постарался исправить ситуацию и дерзко подмигнул. И тут же проклял себя за еще большую глупость. Я услышал смех Друзей. Громче всего было слышно, конечно, Баореля. — Грантер, ты определенно мне нравишься! — крикнул он. Я откинулся на спинку стула, надеясь, что мой румянец плохо видно в полумраке, и застонал. Анжольрас не повел и бровью. По его располагающему взгляду я сделал вывод, что он либо не понял мой идиотский флирт, либо сделал вид, что не понял. Комбефер хлопнул в ладоши: — Ну все! Уже поздно: собираемся и идем в бар праздновать вербовку нового члена Друзей Азбуки! Предложение встретило довольные крики, в том числе и мой. — Но до этого я должен переговорить с Грантером. — запротестовал Анжольрас. Он перевел взгляд на мою огромную сумку. — Это твое? — Да! — ответил за меня Курфейрак. — И ты не представляешь, какая красота там лежит. Невероятные таланты Грантера и ум Прувера вместе создадут шедевры. Ты только глянь! Он бесцеремонно начал вытаскивать из сумки мою возню. Мне неожиданно стало стыдно. — Да я только учусь, там все не так, как говорит Курфейрак и… Но Друзья уже передали мои работы Анжольрасу. Я с интересом наблюдал за ним. Он рассматривал одну за другой. Даже не закончив первую папку, он кивнул. — Сойдет. И все?! Я задохнулся в возмущении. За этот вечер я уже начал думать, что имею хоть какой-то талант, а, в итоге, получаю от моего идола, моего ангела, лишь короткое «сойдет»? Я знал, что не так хорош, я знал! — О-о-о, вот это похвала. — озвучил мои мысли Жан Прувер. — Никогда не слышал от Анжа ничего более приятного. — Это потому что твои стихи развратные. — лениво вставил Жоли. Он сидел, закинув ногу на ногу, и продолжал держать спину прямой. У него там что, корсет? Жан нахмурился, но промолчал. — Нет, довольно недурно. Грантер, ты хочешь помочь нам с плакатами? Жан Прувер поможет. — Анжольрас отдал бумаги с рисунками мне. Его взгляд из-под опущенных ресниц мягко обжигал мое сердце. Как же тут откажешься. — Только для этого я здесь. — Отлично, тогда как насчет встречи в Музене завтра в десять? — Вечера? — Утра. — Ну…у меня лекции. — Подождут. Такому несгибаемому тону лучше не перечить. Если подождут, значит, подождут. — Тогда я только в вашей власти. — я глупо улыбнулся. — Ты только в своей власти. А я лишь прошу тебя, если ты не будешь против. — Я абсолютно не против. — Я рад это слышать. — Боже, Анж, что за любезности? Как будто на свидание его зовешь. — хохотнул Баорель, икнул и затем встал. — Ну все, товарищи, давайте поскорее в бар. Я хочу пить. Анжольрас холодно посмотрел на Баореля и потер лицо руками, желая смыть усталость. — Я говорю так, потому что не хочу никого заставлять. — Нет, ты не заставляешь. Я приду. — я почувствовал старанную неловкость между мной и Анжольрасом. Она сводила с ума. Мой ангел провел изучающий взгляд с моих волос до щетины на подбородке и затем тоже встал. — Что ж, тогда идите. А я домой. — Ты не с нами? — рассеянно спросил Фейи, уже надевая грязную рабочую куртку. — Конечно нет. — Анжольрас посмотрел на часы и зевнул. — Тогда до завтра. Пожалуйста, не пейте много. — Солнце, не бойся, я прослежу. — Комбефер нежно улыбнулся Анжольрасу и дотронулся до его руки. Ангел кивнул и пошел к выходу. — До встречи. — закричали мы в ответ. Слова Комбефера застряли у меня в голове. Интересно, добьюсь ли я того же права называть Анжольраса солнцем, что осветил мне путь из пещеры? Или так и останусь лишь его слепым обожателем? *** Баорель и Курфейрак оказались такими же прекрасными знатоками баров, как и я. Возможно, даже лучше. Я привык зависать в недорогих заведениях, где легко было найти le comarade, который помог бы скрасить мою темную ночь. Впервые я оказался среди компании друзей, еще и моих сверстников. Чувствовал я себя непривычно: словно меня вытащили из родного острова и перевезли на новый, густо населённый аборигенами и набитый ароматными фруктами. Мы сели в шумном зале бара, название которого я даже не старался запомнить. Главное — за меня платили. Данная фраза позволяет человеку магически забыть всю остальную, абсолютно ненужную информацию. Кто ты, где ты, с кем ты — так ли уж важно? Зато ты жив и ты пьешь. Что может быть хуже? Мы сидели за небольшим столиком, но он тут же оказался еще меньше, когда симпатичная официантка подала нам огромные кружки пива. Баорель встал: — Ну что, Грантер, за тебя! Пусть эта ночь станет твоей оборотной точкой, после которой ты не только станешь лучше, но и чище! За выпивку, женщин и Францию. Ура! — Ура! — закричали мы и громко чокнулись стаканами. Я отпил прохладительный напиток, что прошел по моему телу приятным жаром. Спустя десять минут у нас развязались языки. Что же нового я узнал? Uno — женщины. Данную тему любезно предложил Курфейрак. Его рыжие волосы растрепались, напоминая солому. Он положил руку мне на плечо, другой держа уже пустой стакан. — Была у меня здесь подружка-официантка. Хочешь, познакомлю? — он указал мне пальцем на молоденькую девушку. Она была пышных форм и абсолютно, очень даже не дурной. Неожиданно, перед моим взором встал иной образ, более чистый и светлый. Нет, я не мог променять его на этот разврат. Я хохотнул. — Я женщин товарищей не беру. — Отчего, потому что уже с пробегом? — Курфейрак. — осуждающе произнес Жан Прувер. — Ну а что? Это правда! — запротестовал рыжий Дон Жуан. — У нее знаешь сколько мужчин в постели было? Больше, чем твоих стихов! — И ой, ой как не случайно. — пошло усмехнулся Баорель и показал нам непристойный жест. — Какие же вы развратники. — закачал головой Боссюэ. Он говорил меньше всех, но всегда внимательно слушал. Его лысая голова и наивное лицо напоминали мне карапуза. Большого такого. Переростка. Тем не менее, он вызывал у меня симпатию. — А у вас есть пассии? — спросил я, закурив. Как же приятно в голове перемешивается дым и пиво. Благодать для души и предвестник похмелья утром. — О-о-о, у Жана их столько, стольк... — начал Курфейрак, но его перебили. — Эй! Это не правда. — Прувер оправдательно замахал руками. — Они все — мои музы. Я не веду их в постель при первой же возможности, в отличии от вас! — Мы и не скрываем. — Баорелю принесли водку. Он налил его в рюмку и резко отпил. — Ох, благодать! — Так вот. — продолжил Жан, — У меня были женщины, конечно, но наши отношения никогда не переходили дальше невинных поцелуев. Просто, понимаешь, Эр, я ведь могу называть тебя Эр? Отлично. — он прокашлялся. — Так вот, Эр, я считаю, что красота женщин в том, что они чисты. Невинны и прекрасны, словно херувимы. Я не говорю, что девушка никогда не должна…ну…ты понимаешь. — Заниматься сексом. — пришёл на помощь я. — Да. Для семьи, и чтобы родить детей, конечно. Даже если она занимается этим просто для себя, я не ропщу. Я и не достоин роптать, потому что я червь. А женщина, — он сделал акцент на последнем слове, — А женщина — моя госпожа. Моя императрица. Моя хозяйка. И что бы она не захотела, я всегда готов это выполнить, потому что красота не требует возражений. Она требует лишь восхищения. Как говорил Фруассар. Жан Прувер встал, декларируя: «Mon coer s'esbat en oudourant la rose Et s'esjoïst en regardant ma dame: Trop mieulz me vault l'une que l'autre chose. Mon coer s'esbat en oudourant la rose» — Жан, успокойся, мы поняли. — Комбефер слегка потянул Жана за рукав, восхищённо улыбаясь. Как и Боссюэ, он мало говорил, но наблюдал. Я часто замечал его взгляд, остановленный на мне. Я не заметил ни кали осуждения или неодобрения в его серых глазах. Лишь странное удивление, вопрошание, перемешанное со спокойствием, напоминающим тихое озеро в середине леса. Прувер сел, но продолжал бормотать уже другой стих: «Твой взор — двойник души твоей, он тем те полон волшебством. Мой стан — двойник твоих кудрей, в том горький мой и сладкий стыд.» — У него опять меланхолия из-за какой-то девушки, которая не отвечает ему взаимностью. — тихо сказал мне Фейи. — Тогда скажи мне о себе. У тебя есть кто-нибудь? — я любил спрашивать о женщинах. Может потому, что уже несколько недель я отказываюсь от их ласки. Фейи замялся. Это заметил Жоли. — Он абсолютный неудачник в любовных делах, уж поверь. — Почему же? Может, дать пару уроков? — я улыбнулся. — Нет. нет. — запротестовал Фейи. — Сначала революция, а потом семья. — Тц, семья. — хмыкнул Жоли. Он достал салфетки и начал задумчиво протирать руки. — А как же молодость? — А молодость и не должна проходить в пустую. Чем раньше заводишь семью, тем лучше. Жоли сочувственно посмотрел на Фейи. — Для кого-то это и впрямь спасение. Правда, Фейи? — Да. — хмуро кивнул юноша, попивая из стакана. Мы продолжили обсуждать любовь. Я поделился своими маленькими интрижками, за которые мне неожиданно стало стыдно. Друзья Азбуки, в особенности Баорель и Курфейрак, не постеснялись рассказать и о своих. Странно, как тема женщин объединяет мужчин. Будто мы обезьяны-неандертальцы, не способные жить без похоти. — А у Анжольраса кто-нибудь… — неожиданно бросил я. Не хотел произносить это, но предательский алкоголь решил иначе. — Вот это точно человек, у кого никого не было и никого не будет. — хмыкнул Комбефер, выпустив дым изо рта. — Он уже занят. — Францией. — вставил Жоли. — И кружком. — добавил Фейи. — Да ладно! Что, прямо никто? — Братан, мы сами в шоке, — развел руками Баорель. — Сколько не спрашивал, в ответ получал лишь испепеляющий взгляд. Может, он это, — мужчина повернулся к Комбеферу. — Заднеприводный? Комбефер выронил сигарету и закашлял. Боссюэ любезно похлопал друга по спине. — Боже, еще большей глупости я не слышал! — рассмеялся Комбефер, продолжая кашлять. — Давай поспорим, — втянулся Курфейрак. — Если ты, Баорель, спросишь об этом Анжольраса в лицо прямо перед всеми на следующем собрании, то я покупаю тебе твой любимый коньяк. Баорель подскочил, как проженный: — За коньяк? Пойти на самоубийство? Ты идиот? — Баорель хлопнул друга по плечу. — Конечно я в деле! Мы еще раз чокнулись. На этот раз за здоровье Баореля. Due — учеба. Как этот паразит посмел проникнуть в нашу компанию? На этот вопрос ответит Фейи. — А вы, кстати, знаете, что я записался на курсы? — Это на какие еще? — спросил Баорель. Фейи смущённо поправил комбинезон. — Чтобы поступить. Его встретил шквал восхищения. — Да ладно, Фейи, ты шутишь?! — встал Боссюэ и крепко заточил юношу в своих объятиях. — Вот и новый студент для наших умирающих университетов! — Курфейрак торжественно пожал Фейи руку. — Куда хоть? — На инженера. — Да ты шутишь? — В университет. Он не такой диковинный, как у вас, но тоже сойдет. — Поздравим же Фейи, что теперь он будет заточен в этой тюрьме знаний на долгие, долгие годы! Мы зааплодировали. — А как же завод? — спросил Комбефер. — Постараюсь совместить. Если поступлю, конечно. — Поступишь, еще как! Не сможешь, так мы заставим. — Баорель был уже на грани того, чтобы начат танцевать чечетку на столе. Боссюэ поддерживал его за руку, чтобы тот не вытворил глупостей. Не помогло. La finale, как говорит моя мать. Драка. Обитатель любого бара. Старожил, появился тогда, когда появился мозг. Что там говорил Анжольрас: в споре рождается истина? Нет, в драке рождается истина. Данное доказательство решил проверить Баорель. Как же так, месье Эр, спросите вы. Я и сам не знаю, друзья мои, я и сам не знаю. Я спокойно пил уже пятую кружку пива, когда вдруг услышал шум. Посмотрел направо — и радостно встал. Баорель набивал рожу какому-то бедняге. Он уже размазывал его по столу. Сзади на него навалилось двое здоровяков, стараясь удержать зверя. Но Кин-Конг выстоял. Он с огромным ревом повернулся и дал по лицу здоровякам. Второй рукой он сразил обоих под дых и затем пнул их ногой. И плюнул на них. Я был в восторге. — Давай, Баорель, врежь им как следует! — крикнул я, понятия не имея, как вообще завязалась эта драка. — Баорель, перестань! — Прувер побежал к драчуну, но тут же получил локтем в глаз. Бедный Парис был поражен. Он потерял сознание. — Какого черта происходит?! — Жоли указал на тело Прувера. — Боссюэ, Фейи, вытащите его оттуда! — Так ты же ближе! — Фейи уворачивался от летающих бутылок, стараясь спрятать наш алкоголь под стол. — Я не могу! У меня рубашка помнется. — Жоли, тогда иди в задницу! — Эй, Грантер! — я обернулся. Я увидел Курфейрака, сидящего под столом. Он прижал к груди бутылки с вином. — Пошли пить. Я залез под наш импровизированный шатер и чокнулся бокалом вина с Курфейраком. — За нас! — За нас. Мы смотрели, как Баорель яростно рушит бар. Официантки разбежались кто куда. Вокруг себя я заметил больше покалеченных людей, чем живых. Кто-то плакал. Баорель начал драться с каким-то отменным негодяем. — Давай, Баорель, давай. — лениво поддерживал друга Курфейрак. — Почему он начал драться? — А черт его знает. С ним такое бывает, не бери в голову. Вскоре я увидел, как Боссюэ крадется к Диомеду сзади. Он неожиданно взревел, словно большая панда, и обхватил мощную грудь Баореля. — Перестань! — Нет, я вам тут всем покажу, какой я… — он не договорил. Я увидел, как Комбефер спокойно подошел к Баорелю и обнял его. Так, держа Баореля с двух сторон, Боссюэ и Комбефер начали петь: L'était une p'tite poule grise Qu'allait pondre dans l'église Pondait un p'tit coco Que l'enfant mangeait tout chaud Это была старая колыбельная. Я помню, как раньше пел эту песню брат, когда пытался меня успокоить. Он так же обнимал меня, крепко-крепко, и пел, словно не было ничего на свете, кроме его слов. Я удивленно наблюдал, как Баорель стал подпевать и, в итоге, закрыл глаза. Боссюэ и Комбефер аккуратно положили его на пол. Он спал. — Это еще что за магия? — ахнул я и отпил из горлышка бутылки. — Баореля, почему-то, очень успокаивает эта колыбельная. — услышал я голос Фейи. Он сидел сзади нас и ел огурец. Откуда он его взял, я решил не спрашивать. — Вот мы и спасаем Францию от новой опасности. — Сегодня даже никто не умер. — присвистнул Курфейрак. Он заметил мой удивленный взгляд. — Что? — Такое бывает? — Мы не говорим об этом. Данные молодые люди удивляли меня все больше и больше. Еще несколько минут мы сидели под столом и наблюдали за последующими действиями. Боссюэ взял на руки Прувера и положил его на диванчик. В это время Комбефер договаривался с хозяином бара, что-то положив ему в карман. Видимо, это «что-то» стало причиной, почему на нас еще не накатали заявление. Жоли сидел у Баореля и оказывал ему медецинскую помощь: обезвреживал царапины и раны, попеременно ругаясь. Юный медик не постеснялся и помог другим беднягам. Те не ругались на Жоли, но пронзали его полным ненависти взглядом. Юноша предпочитал это не замечать. Далее, Жоли подошел к Пруверу и поднес к его носу нашатырный спирт. Поэт открыл глаза и громко ахнул. — Едрить-колотить! На лбу Жана красовался прекрасный синяк. Вскоре, мы ушли из бара. Баорель пришел в сознание, но вел себя очень вяло и сонно. Мы пытались с ним заговорить, но отвечал мужчина лишь измученным стоном. Боссюэ и Курфейрак его поддерживали. — Это немного не тот конец нашего вечера, на который я рассчитывал. — прокомментировал я. В нашей компании продолжалась держаться веселая атмосфера, завязанная на ярких впечатлениях о недавней драке. Лишь Прувер шел сзади нас с кислым лицом. — Это точно, это точно. — кивнул Комбефер. Он поправил свой красный берет, а затем приобнял меня за плечи. — Уж поверь, так заканчиваются почти каждый раз. Иногда и с большими потерями. Баорель как-то раз пнул меня в живот. — мужчина прыснул. — А меня он ударил прямо по голове! До сих пор там синяк. — Боссюэ скривился и почесал свой лысый череп. — Теперь и Жан принят в клуб жертв Баореля. — Курфейрак подмигнул бедному,мрачному поэту. — Хрен я ему когда-нибудь еще помогу. - сказал тот. Мы засмеялись. Я отпил из бутылки вино. Затем дал ее Комбеферу, который продолжал обнимать меня за плечи. Я чувствовал его дыхание недалеко от уха. От мужчины веяло табаком, алкоголем и цветами. Лилии, понял я. — Слушай, — тихо спросил я Комбефера, — А эти деньги, что ты дал хозяину бара, это…всегда вы так откупаетесь? — Если это бар, где Баорель пока не буянил, как этот, то да, приходится давать на лапу. Но если это заведение, где мы завсегдатаи, то нет. Просто договариваемся. — Как, интересно? Комбефер повел плечами. — Можем прорекламировать заведение в Музее, например. У нас очень много посетителей и не только от кружка. Пазл начал складываться. — Это ваше кафе? Я не верил, что обычные студенты могут такое себе позволить. Но, с другой стороны, они же учатся в Нантере. Конечно, их родители богатые. Комбефер хитро улыбнулся. — Мое. От родителей. — Серьезно? — Они довольно богаты. Музен — одно из заведений, которое не приносило им плоды. Я попросил отдать кафе мне. И вот, — Комбефер указал на товарищей, — Оно стало местом нашим собраний. И неплохим источником дохода. — Ну и ну. — Я отпил из бутылки, чувствуя легкую зависть. Хотел бы я, чтобы родители могли просто так подарить мне кафе. — Но они мало общаются со мной. Я слишком другой для них. — В смысле? — Они консерваторы. Не хотят мыслить шире. Руководствуются лишь четким правилам: учеба, семья, дом, работа, внуки, а затем и смерть. Но я не уверен, что хочу так жить. — Понимаю. — хмыкнул я. — А твои родители? — мягко спросил Комбефер. Он почти не пил, в отличие от меня. Но это не значило, что я не выстоял его атаку. — Родители как родители. Ничего такого. — я удивился, каким бесцветным стал мой голос. — Они тоже богатые. Были. Отец держал несколько ферм и смог обеспечить мое поступление в Сорбонну. — Понятно. — коротко кивнул Комбефер и чуть сильнее меня приобнял. Я встретился с его теплым взглядом. Еще никогда я не был так благодарен кому-то за дар тактичности. Баореля вызвались донести до дома Жоли и Боссюэ. Как оказалось, жил он вместе с Жоли, что не очень нравилось последнему, исходя из грязной и потной фигуры французского Диомеда. Сам юный врач не помял рубашку, но умудрился оставить на ней огромный след от грязи. Он уже успел излить нам все слова негодования. Комбефер и Прувер тоже пошли в другую стороны. Мы распрощались и с ними. Когда Комбефер обнял меня, он шепнул: — Добро пожаловать к нам, друг. Я счастливо улыбнулся. С Курфейраком и Фейи у нас произошло последнее рандеву. Выпив последние бутылки, мы, в обнимку, пошли по темным улочкам Парижа, горланя старые французские песни. Почти никого не было, и лишь Луна была нам спутницей. Ее прекрасный свет освещал путь, а ветерок шушукался сзади, словно шелест листьев. Низкие улочки, такое же низкое небо и мы — трое студентов, ещё детей, абсолютно счастливые, идем домой, зная, что впереди целая жизнь, готовая открыть нам красоту парижской весны, что скоро ступит в свои владения. Я впервые чувствовал себя живым.