~ .Pink Gold. ~

       В палате затихло, все замерло. Только писк ритмических волн на мониторе заполнял все помещение, впитывался тревожным своим звучанием в холодные стены. Слаггер снова опустел, перестал шевелиться. Медсестра тревожно глянула в его сторону, не зная, что и делать. Безмолвное, умирающее тело теряло последние силы. Руки иногда пугающе дергались, дрожали, словно пораженные током.        Эр тихо дышал. Его вдохи были хрипящими, немного задыхающимися. И пусть снаружи он выглядел умиротворенно, но разум его был заполнен болью и страданиями. Какофония из бесконечных шумов, предсмертная симфония душили его, не давали душе успокоиться. Но не было ни капли сил, чтобы хотя бы раз захныкать или хотя бы повернуться к человеку в белом халате, охватить его своим умирающим взглядом и как бы бледными зрачками попытаться позвать на помощь. Ему хотелось протянуть руку куда-то в сторону окна, к яркому солнцу, к скрывающимся за голубым одеялом звездам. В глазах шли искры, одна за другой: красные, зеленые, черные. Мир медленно развалился в его разуме, и ничего не оставалось от здравого смысла.        Кардиомонитор заревел, начал сходить с ума. Демоническая дрянь внутри бурлила, напоминала окружающим о себе. В палату тут же прибежали несколько докторов со своими хирургическими приборами. Все спорили о чем-то, касаемо оперирования. Стоит ли сейчас его трогать? Безопасно ли это для их собственных жизней? Но Слаггер так и не подал признаков опасного создания. Напротив, он продолжал лежать безжизненно, без возможности двигать конечностями.        Кто-то кричал о срочном наркозе и операции, другие же отказывались наотрез — это может убить пациента. Но вся эта суета в голове Слаггера сливалась в бессмысленные наборы звуков, теряла всякий смысл. Фигуры постепенно разваливались, а их речи пустели, становились односложными, одинаковыми по звучанию, пусть и спор был далеко не из таких простых. Ему становилось еще больнее от шума, но он ничего не мог сделать, даже издать мычание.        Ритм снова забился нормально. Все затихли, заметив резкое изменение состояние мужчины. Они молча уставились на него, а он на них в ответ, пытался как-то улыбнуться или выразить хоть какую-то свойственную человеку эмоцию, но последних сил хватило только на моргание. Слаггер закрыл глаза, и ритм замедлился в несколько раз. Он не слышал больше никаких шумов вокруг себя, никакого света, никаких людей. Лишь сам Эр наедине со своим больным разумом, наполняющимся тьмой. Он погружался все глубже и глубже, пока совсем не наступила тишина. — ....Он больше не проснется, — через силу сказал главный врач. — Это были его последние минуты в сознании.        Врачи еще долго смотрели на окончательно затихшее тело бейсболиста, такое болезненное и жалкое, пока не стали расходиться один за другим. Осталась лишь одна медсестра, оцепеневшая от того, что она перед собой видит. Слишком часто это некогда улыбающееся лицо мелькало в газетах и на рекламных постерах. Столько сил, столько страсти, и все это привело лишь к одному — к больничной койке без возможности снова встать и пойти, продолжить эту яркую, полную препятствий и побед жизнь. Женщина склонила свою голову, протерла глаза большими пальцами, после чего кое-как смогла оторвать взгляд от этой тревожной картины. — ....И все же...Та девушка...Она была последним человеком, услышавшим его голос...Как же ей повезло, — тихо прошептала она, не находя сил поднять голову вверх, после чего медленно удалилась в соседнюю команду, присоединенную к палате.        И вот Слаггер падает. Его тело ощущалось как легкое перо, движимое малейшими порывами ветра внутри этого пустого потерянного пространства. Здесь было холодно. Но зато его конечности, каждый палец на руках и ногах мог снова свободно шевелиться. Как будто оковы, которые держали его в этом громоздком неуклюжем теле, упали с души, отпустили и отправили в свободное плавание по остаткам разума.        Приложив черствую ладонь к груди, Слаггер ощутил, что его сердце слабо-слабо бьется. — Интересно, что со мной будет дальше? Неужели я уже умер? Но я слышу свое сердце....Может, я просто имитирую это? Давай я попробую..., — Слаггер представил, что остановил сердцебиение. Но сердце продолжило биться. — Значит, я все-таки еще жив. Но если я упаду, то тогда умру? Ударюсь об землю и разобьюсь. А может быть, там что-то есть. А может и нет.        Он размышлял вслух. Все равно в этой бездне не было никого, кто мог бы хотя бы услышать Слаггера, не то, чтобы прервать, высмеять. Эр иногда вертелся, медленно и быстро двигал пальцами на руках, наблюдая за тем, как естественно они себя ведут. Ни в одной части его тела не было больно. — Я совсем один тут. Так скучно, так холодно....Я же замерзну тут! — из его рта исходил пар. Слаггер укутался в свою больничную робу посильнее, сжавшись в большой комок. Он был похож на одну большую булку со слоем плесени на ней.        Холод стал проникать под одежду, под кожу, внутрь плоти, окутывать его, топить в себе. Вместе с этим дискомфортом начал возникать и резкий, прогремевший в голове страх. В темноте, как слепой, совсем один, потерян людьми. Кого бы не напугала такая судьба? Одиночество всегда пугало Слаггера в какой-то степени, но он никогда по-настоящему не оказывался наедине с самим собой и тишиной. Оно словно отрезало остатки здравого смысла, ранило все больше и больше. Кровь внутри Эра запереживала, ускорила свою циркуляцию и снова стала согревать. — О ужас! Совсем один! Совсем слаб! Пожалуйста, лишь бы я упал и погиб! Лишь бы перестал я чувствовать эту боль! Помогите мне! Помогите! — кричал в пустоту Слаггер, ощущая самый настоящий ад в своем сердце: осознание своей слабости, одинокое пребывание в небытие и внезапный удар мороза прямо в ослабевшую, еле дышавшую грудь. Но его никто не слышит. Обречённые выкрики улетают куда-то вверх, теряются в безграничной осязаемой тьме, а потом тонут от тяжести страданий, вложенных в них.        И Слаггер продолжает падать. Тело живое, крепкое, сильное, но душа внутри него обеднела, потеряла всякую форму. Казалось, что всякое желание его было лишенным всякого веса, что не сбудется уже никогда, и он продолжит лететь камнем вниз, не находя почву для приземления. Но тут... — Какое же горе...Какая жалкая сцена! Позор! Ну ничего, ведь рано или поздно Я упаду в царство Дьявола, и не будет моей душе больше места в этом человеческом мире. Но вот если бы у меня была последняя возможность увидеть хотя бы на мгновение всех, с кем я жил...эээ...друзья, враги...Неважно! Все бы я им сказал! Все, что думаю! И в особенности...я сказал бы ей... что....        Но не успел он договорить, как тут же ощутил, что быстрее начал падать. Внезапно возникший ветер начал реветь, играться с его робой, внизу начало что-то слабо блестеть, а скорость продолжала набираться. Слаггер осознал, что вот-вот упадет и в испуге прижался локтями к лицу, сжавшись, приготовившись к удару. В ушах разрывалась сама реальность мира, кричала она, как монстр, лишенный человечности. Звук свернулся в воронку, резко ударил в голову Слаггера, от чего в его голове все резко зазвенело. А после этого...он упал.        Слаггер грохнулся с какого-то места и оказался на холодном полу. Очнувшись и осмотревшись, он осознал, что находится в тюремной камере. Его койка висела на цепях у стены. Голые стены и пол выглядели старыми и сильно потертыми. Единственным освещением в этой ужасно маленькой камере было маленькое окошко наверху, перекрытое решеткой. Прямо напротив него была железная дверь, совсем темная, ржавая. Эр уж хотел бы попробовать ее выбить, но осознав, насколько он сейчас слаб, решил поберечь свои силы и немного подождать. Он сел на койку и стал ждать.        Глаза ослепил яркий свет, который внезапно возник за резко распахнутой дверью. Черная фигура, не имеющая всякой формы, стояла возле проема, и очи ее, единственное, что можно было разглядеть в этой мешанине из тьмы, были злыми, угрожающими. Неведомое создание зашло внутрь и встало напротив заключённого. Слаггер выглядел несколько встревоженным, но завороженным этой неестественной пустотой. Сжав ладони в кулаки на своих коленях, он выпрямился и прокашлялся. — Почему я здесь? — сразу перешел он к делу, без всяких неуместных прилюдий. Создание усмехнулось, пугающе выгнулось и встряхнуло с себя часть жидкой черноты. — Неужели заключённый сам не ведает, за что его судят? Настолько он бессовестный? Настолько безответственный? — вопросом на вопрос ответила тьма. Слаггера этот ответ явно не устроил, что было видно по его резко скривившейся гримасе, но спорить как-то с потенциальной опасностью он не желал. Неопределенная форма ходила вокруг него, немного скакала, будто намеренно действовала на нервы. Но, не увидев желанного результата, резко остановилась напротив него и указала своим страшным худощавым пальцем с длиннющим когтем прямо на его шею. — Пойдет монстр со мной! Суд сейчас начнется!        На шее и на запястьях Слаггера тут же возникли широкие цепи, которые в мгновение ока пережали его настолько сильно, что кожа вокруг них посинела. Тот ахнул, вцепился руками в них, но не смог сорвать — слишком крепкие. Пижама Эра тут же переменилась, стала больше походить на относительно приличный костюм. Он его практически сразу распознал: этот нарядец был на нем на выпускном, когда было парню всего-лишь восемнадцать, и проблем взрослых на его плечах не лежало. Только как он так удобно нацепился на него? Разве не вырос Слаггер из него уже как несколько десятилетий? Думать об этом слишком долго он не мог, ведь его резко потянули за цепи на выход.        Спотыкаясь, неловко скользя, Слаггер вывалился из своей камеры вслед за неведомой тварью. Теперь он оказался в коридоре, конца которого не было видно. Возле его камеры были тысячи других, двери стояли чуть ли не вплотную друг к другу. Но все остальные казались такими чистыми, отполированными, и только дверь Слаггера была ржавой среди них, выбивалась из общей тюремной "красоты". Сам же коридор был разложен шахматной чёрно-белой плиткой, сильно рябящей в глазах.        Двое пошли по бесконечному коридору вдаль. Шаги тьмы были неслышимими, а Слаггер сильно звенел цепями на каждом шагу. Ему пришлось сгорбиться, ибо ведущее его создание было значительно ниже его ростом. И всякий раз, когда Слаггер скрежетал цепями, из щелей дверей, выбитых ещё давно-давно, выглядывали уродливые рожи пьяниц, убийц, врачей, которые не справились со своей работой. Они вытягивали свои страшные руки, пытались схватить Эра, затащить к себе, но руки их разваливались в маленькие горы мяса под дверью. А потом руки обратно вырастали и снова пытались хотя бы дотронуться до его костюма. Мужчине приходилось отскакивать от дверей, лишь бы не схватили, лишь бы не поранили. Он был напуган. — И каждый из них осужден?...., — тихо спросил он на выдохе. Создание усмехнулось. — Да. Все они худшие грешники из всех. Насилие и жестокость — их закон! Но все они получат наказание, которое заслужили.        Слаггер тревожно затих, после чего осмелился задать свой главный вопрос еще раз. — Так почему же я здесь? Каков мой грех на этот раз? — Порою грешнику достаточно родиться на свет, чтобы совершить преступление для мира, — эта грязная насмешка заткнула больного надолго. Цепи словно потяжелели еще сильнее, а грудь неприятно заколола. Виновен за то, что рожден на свет.        Постепенно стены тюрьмы стали походить больше на стены больницы, причем детской. Серые покоцанные стены стали бледно-зелеными, на них были нарисованы образы из мультиков того времени. Тюремные двери белели, их углы выравнивались, сглаживались, на некоторых из них были розовыми цветочками нарисованы милые детские узорчики. Этот образ коридора напугал Слаггера гораздо сильнее тюремного. Множество воспоминаний нахлынуло внутрь его черепной коробки. И, кажется, уже стали идти они по стенам, а в итоге оказались на потолке, и обходили двое мигающие лампочки под своими ногами. Наконец, предстала перед ними огромная дверь. Она не поддавалась местным законам изменения форм и структур, отличалась особой строгостью, будто нависла своей тяжелой тенью прямо над перепуганным отчаявшимся Слаггером. Сущность проскочила прямо перед Эром и постучала в нее внезапно выросшим в три раза кулаком. Странный скрежет и гул раздались за дверью.        Путь был открыт. Теперь ноги Слаггера покосились окончательно. Он стоял прямо на пороге судебного помещения! Золотые стены, украшенные белыми статуями, блестели неестественно ярко, особенно по сравнению со стенами коридора. Светлые ангелочки, лозы винограда, свечки были повсюду. Посередине зала стояла огромная кафедра, наверху которой судьи совсем не было видно. Возле нее стояли остальные кафедры, за ними сидели такие же черные сущности, как и та, которая привела сюда Слаггера. Тьма сидела и на местах зрителей сего детища. Для Слаггера была уготовлена отдельная скамейка подсудимого, перекрытая решетками. Сущность начала тянуть его туда, но тот стал сопротивляться. — Н-НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! Я НЕ ЖИВОТНОЕ! — прорычал он. Но, как только на него обратили внимание все в этом зале, то тут же на всю комнату раздался ужасный гогот. Он заполнил каждый уголочек мозга Эра, бил по каждой стенке. Слаггер упал на колени и схватился за голову. Смех был везде, окружал его, смотрел на него своими глумящимися глазами и продолжал заливаться, заливаться, заливаться....        Громкий стук молотка судьи восстановил былую тишину, и гогот стал лишь малозаметным шепотом. Чья-то фигура возникла прямо под висящей огромной статуей богини Фемиды. Эр все еще не мог ее разглядеть, но уже было трудно сказать, из-за чего: было ли дело в размерах кафедры, в ослепительной свете или просто в том, что зрение его было слабым? Молоток указал Слаггеру в сторону скамьи. Он был обязан туда зайти.        Весь скованный в движениях и неуклюжий Эр кое-как убедил себя залезть в клетку и рассесться на скамейке. Тут же выход за ним закрылся, но его цепи заметно ослабли в хватке. Мужчина смог задышать в полную грудь. Это ощущение странной свободы на мгновение придало ему немного уверенности. — Тишина! Тишина в зале! Судебное разбирательство начинается! — подобно грому прозвучал голос судьи. Он показался Слаггеру знакомым, но распознать владельца этого голоса он не мог. Судья продолжил свою речь. — Сегодня мы рассматриваем дело Слаггера Локу, а именно: убийство, насилие над близкими и... — Меня не зовут Локу! Я изменился! Я Слаггер Эфрон! — резко возомнил заключенный из клетки. — Кого Вы обманываете? Насколько слаб должен быть человек, чтобы отвергать сущность, с которой он был рожден? Я уважительно прошу Вас перестать прерывать судью! А не то приговор будет сказан без всякого суда! — прорычал ему сердитый голос судьи в ответ. Только хотел Эр что-то возомнить, как тут же его губы сжались вместе и не смогли разжаться. Решетка возникла в его собственном рте, и он ничего не мог с этим поделать. — Так, а теперь...Вызываем первого свидетеля! Прошу, проходите!        Неловкими движениями к кафедре ровно напротив судьи вышел златовласый паренек. Его слуховой аппарат блестел бриллиантами, а глаза были совсем пустыми, лишенными всякой жизни. Он поправил свой галстук-бабочку, после чего выпрямился и прокашлялся, готовый начать говорить. Ни румянца, ни красот тела, свойственных ему, не было видно. — Представьтесь! — эхом раздался судья. Возникло ощущение, будто его глаза на всех, и видит он каждого, пусть никто и не видел его в ответ. — Я-я...Я Генри Маув! И я п-пришел давать показания! П-почему Мистер Большой От-тбивающий Герой плохой!!! Очень-очень плохой! — пищал он не своим голосом, а каким-то карикатурным, ненастоящим. — Что же может рассказать Генри Маув? — спросила одна из теней, меняющая лица, как перчатки. Она играла роль прокурора. — Он...Он ужасен!!! Он н-не пришел на мой урок с мартышками....Он об-бманщик! А еще он мне задолжал р-ручку! И не приготовил об-бещанный обед, когда мы учились вместе в школе! Н-но самое главное...Его н-не было, когда мы строили базу! Он п-предатель! — кричал он максимально глупо. Слаггер усмехнулся. Неужели это настоящие причины, за которые можно осуждать? — Какой кошмар! Так значит грешник из ненадежных! — Как ему только доверяли? — Позор, позор! Позор в маленьких вещах — позор на всю жизнь!        Голоса один за другим переполняли зал суда. Но тут Гольфер поднял мальчик вверх, как бы желая, чтобы его уж точно услышали все присутствующие здесь. — Н-но самое худшее....Он уехал от нас! Оставил нас наедине! Бросил на произвол судьбы, а сам уехал куда подальше! — голос Гольфера внезапно переменился. Теперь он звучал совершенно иначе. И почему-то этот голос пугал Слаггера намного больше. От этих слов он почувствовал тяжесть на душе и легкое головокружение.        Тот самый день, когда он уехал от своих друзей с новой командой. Автобус был большим и наполовину пустым. Вещи уже были упакованы, а машина заведена. Взрослые мужчины уже сидели внутри и рьяно о чем-то беседовали. А Слаггер стоял у входа. И вот Адор, которая умоляла поцеловать его в первый и последний раз, и вот он отталкивает ее, и....вот стоит Гольфер, с неестественным пустым взглядом. Он указывает пальцем на Слаггера и повторяет раз за разом. "Преступник, преступник, преступник"! "Виноват, эгоист! Виноват, монстр! Делаешь больно всем!"! Слаггер испугался, схватился за дверцу автобуса и быстро начал сбегать внутрь. Но все его участники команды, еще молодые, резко затихли и как один обернулись в сторону Слаггера. Их глаза горели красным, а тела казались темнее обычного. И все они, как Гольфер, стали указывать и говорить. Повторять, кричать. — Виноват! Предатель! Монстр! Эгоист!        Они окружили его и повторяли раз за разом свои проклятые слова. Один из них ударил Слаггера в ноги, от чего тот своим тяжелым весом упал на колени и прижался ладонями к земле. Не смел поднять взгляд. А они все кричат и кричат. — Хватит! ХВАТИТ! ХВАААААААААААААААААААААААААААААААААТИТ! — заорал внезапно тот адским воплем. И голоса затихли, в глазах снова посветлело, а Слаггер оказался рядом со своей скамьей. Все смотрели на него, включая Генри. — Слаггер Локу, неужели Вы и правда совершили такой грех? Согласны Вы с обвинениями свидетеля? — окончательно привел его в реальность голос судьи. Эр хотел что-то сказать, но опять не мог. Рот все еще закрыт. Судья ехидно усмехнулся и повернулся в сторону адвоката, такой же тени. — А Вам есть, что сказать? — Грешник не раскаивается. Видимо, слова свидетеля правдивы! И он и правда виноват! Не могу защищать я честь, которой нет! — уверенно заявила странная тварь.        После этих слов внезапно статуя Фемиды открыла рот свой, и в самом центре судебного зала стала спускаться петля от виселицы. Она была еще высоко, но что-то подсказывало Слаггеру, что она вскоре спустится к полу. Размер петли идеально подходил шее Эра. — Вот значит как...Но нам нужны еще свидетели для окончательного вердикта! Ведите сюда второго свидетеля! Приглашаем в зал!

***

       Возле палаты, шкрябая дорогими каблуками по кафелю, двое богачей стояли и дожидались времени приема гостей. Медсестра посматривала на часы, дожидаясь, когда же неповоротливая стрелка часов сможет пройти свой круг. В это время златовласые поправляли свои дорогие пышные наряды, будто шли на бал, а не навещать своего близкого друга в больнице. Адор даже немного докрашивала свои ресницы, пока ждала. Гольфер выглядел очень встревоженным, постоянно игрался он с пакетом дорогих апельсинов в своих руках, не знал, куда можно деть свой взгляд. — И не забывай, Генри. Плачь, как можно больше! Мы должны всем видом показать, как сильно мы за него переживаем! Даже если ты не хочешь плакать! Мы должны! — учила она его в это время. — Н-но почему...Я не хочу п-плакать... — Потому что мы медийные личности, дурик! Если мы не будем показывать весь драматизм в новостях, никто о нас не будет думать! Не забывай о статусе! — гордо заявила Адор. Уж хотел ей что-то в ответ сказать Гольфер, но не знал, не мог сказать что-то против нее. Слишком сильным был ее авторитет в его глазах.        И вот, часы простучали время. Можно было заходить внутрь и устраивать свое шоу.        Гольфер первым делом спровоцировал у себя слезы и начал очень громко изливаться слезами, кричать, чуть ли не рвать на себе одежду. Настолько он старался показать, как сильно он страдает. Но вот в проеме стоит Адор. Перед собой помимо шоу Генри она видит лишь палату. Такую тихую, такую опустошенную. Белые тона давили ей на мозг. А посередине лежал он. Адор тихо подошла к Слаггеру, чтобы посмотреть ещё раз на его лицо. Кожа Эра ужасно побледнела, омертвела, выглядела просто ужасно. Сам он ощущался сухим на ощупь, скулы особенно сильно выпирали, лоб и щеки совсем охладели. Некогда полные жизни и веселья глаза сейчас закрыты тяжёлыми веками, сморщенными. Дышал он еле-еле, ритм почти не услышать. В двух словах, выглядел он как мертвец.        Адор села на стул и склонилась прямо над ним. Ей вспоминаются те самые сладкие моменты из детства, которые до сих пор сильно грели ее душу. Когда он ее обнимал, обещал, что будет сохранять от всяких бед...Когда он был живой, полный энергии, его тело горело страстным пламенем жизнерадостности и уверенности в своих поступках. Кто-то, кто стал важнейшим звеном ее жизни. Кто был запретным плодом. И теперь он здесь, разлагается у нее на глазах под белым коротким полотном, которое местные рабочие называют "одеялом". Из ее глаз не могла пойти ни одна слезинка, зато на лбу выступил холодный пот, а дыхание заметно прервалось, стало подобным всхлипывающему хрипу. Пусть Адор и была пьяна, как и всегда, а глаза ее были укутаны пленкой замутненного разума, но вся эта картина не могла вызвать ничего, кроме ужаса. Такого тихого, нагнетающего ужаса.        Она упала к его груди и тяжело задышала, но слезы все никак не выходили. Просто не хотели, не могли, никаких сил на это уже не было. Кое-как вцепилась она своими накладными ногтями в край покрывала и сжала зубы крепко-крепко вместе, а все ее тело сильно задрожало, будто было готово расплакаться, но не могло. Гольфер наконец подтер слезы и уставился на нее. Его лицо было совсем красным, а ресницы мокрыми. Он не понимал эмоции Адор, ее состояние в этот момент. Почему же она не плачет? Почему же она не поступает, как должно медийным лицам? — М-Мисс Адор? — прошептал он. Но та уже его не слышала. Ее и так бледные руки окончательно обелели, да так, что она тоже теперь походила на мертвеца. Медсестра хотела подойти и утешить, но поняла, что сейчас пока что лучше не приближаться к человеку под состоянием такого стресса.

***

       Теперь на месте свидетеля стояла знакомая женская фигура в пышном красочном наряде. На нем были самые разные дорогие камни, много узоров ручной работы и огромных кружев, нашитых максимально бережливо. Ее одеяния были великолепны, и каждая черная тень не могла свести взгляд с нее. Волосы, золотые, такие длинные и красивые...И пугающие глаза, в которых горела ярость и вечная обида. Слаггер сразу распознал в этой фигуре свою повзрослевшую подругу детства и начал очень сильно нервничать. Да уж, такому свидетелю разумеется есть, что сказать! — Представьтесь! — потребовал судья немного раздраженным голосом. Фигура Адор блеснула новыми длинными ногтями, поправила свою шевелюру и гордо скосила свои глаза в фиолетовых кошачьих линзах. — Я Роуз Лэйденшафт! Но я требую, чтобы меня называли МС Адор во время этого разбирательства! А не то я уйду! — наглым, на удивление сильно повышенным стервозным тоном начала та. Публика затрепетала: кажется, им очень нравилось, когда к ним относились, как к мусору. — Хорошо, хорошо, мисс Адор...Вам есть, что сказать в сторону подсудимого? — указала фигура судьи молотком в сторону клетки со Слаггером. Они уставились друг на друга, и Эру казалось, что внутри его бывшей подруги не то, что бес, что демон грязный, а весь ад спокойно проживал, не зная горя. Его легкие неприятно закололись, от чего мужчина слабо чихнул. — Разумеется, мне есть, что сказать! Этот урод поступил очень нечестно со мной! И он заслуживает самой наихудшей смерти! Мало того, что слова первого свидетеля — чистая правда...Так еще он и поступил самым скверным образом! Он разбил мне мое сердце! Я так страдала! Так хотела быть его девушкой! Вы бы знали, сколько я сделала, чтобы он меня заметил...Но он оставил меня одну, вырвав сердце! Ах!        Адор драматично упала на колени, и зрители сорвались с мест, чтобы помочь их объекту обожания встать. Но только они прикоснулись к ней, как тут же она сняла с ноги огромный каблук и отогнала каждого на свое место. Пока все возвращались, они тихо, но настойчиво шептали самые плохие вещи касаемо бессердечности и эгоизма Слаггера. — Но знаете, что самое худшее?! Он мог быть со мной! Но он променял свою лучшую подругу детства...на грех! Грех, непосильный даже самому страшному человеку! — все затихли, чтобы услышать главное обвинение, но тут фигура Адор начала неестественно дрожать, как большое желе, после чего схватилась руками об кафедру и замолкла. И в тот момент...В ее глазах загорелся небольшой живой огонек. Слаггер стал чувствовать что-то странное от нее. Что-то...Человеческое, — ...Знаете, что! Неважно! Неважно все это! Он мне разбил сердце, и это главное!        Она соскочила со своего места и стала подходить к клетке. Эр отстранился от прутьев, предчувствовал что-то плохое, опасное. Подойдя к нему почти вплотную, Адор исказила от злобы свое лицо до неузнаваемости, после чего ее волосы внезапно ожили, стали двигаться сами по себе и схватили его за руки, перевязали запястья и стали тянуть к ней. Слаггер встал более устойчиво, пытался держаться на ногах и тянуть руки обратно к себе, пока Адор, нет, монстр, притворяющийся Адор пытался затащить его к себе как можно ближе. — Почему...ПОЧЕМУ ТЫ ПРОСТО НЕ МОЖЕШЬ ПОЛЮБИТЬ МЕНЯ?! ПОЧЕМУ ТЫ НЕ МОЖЕШЬ МЕНЯ ПРИНЯТЬ?! ПОЧЕМУ, ПОЧЕМУ, ПОЧЕМУУУУУУУ?! — из ее чернеющих на концах волос пошла струйка странного блестящего тока палящего алого цвета, прошлась по каждому локону тонких волос, после чего резко ударила в руки Слаггера, ошарашила его. Он зажмурился, а в его глазах пошли искры, в голове закололо. Эр прижал перевязанные запястья к своему лицу, потому что боль была ужасная.        Но когда он распахнул глаза и посмотрел на свои руки вновь, то яростный звон наполнил его черепушку, а на лице выступил искренний ужас. Его руки были связаны так знакомо...Черные локоны с золотым блеском напомнили ему о его стареньком детском ремне, который он всегда носил, когда ходил в школу. Тот самый, в котором он пришел на шестнадцатый День Рождения Адор. Его дыхание исказилось, стало похожим на отвратительные вздохи астматика. Но если он сдастся, то петля опустится ещё ниже, он будет признан виновным в том, что стал жертвой. И тогда Слаггер попытался успокоиться, задышать глубоко. Хватка волос ослабла, а потом и вовсе пропала.        Слаггер осмотрелся. Вот он снова в воспоминании, которое пыталось доказать обвинения в его сторону. Перед ним была пустая стена. Но, обернувшись, мужчина увидел позади себя длинный коридор со множеством дверей. За каждой из них доносился тихий шепот. Эру совсем не хотелось идти дальше, но раз он не выберется отсюда, пока не увидит все, то придется преодолеть собственный дискомфорт.        Большая белая дверь была перед ним. От нее веяло холодом и приближающимся чувством тревоги. Мужчина аккуратно взялся за ледяную ручку двери и, щёлкая железками, отворил ее. За ней Эр увидел сцену, такую древнюю, такую, казалось бы, забытую в его голове. Это был день после первой его встречи с Адор. Вот они сидят на школьной площадке, вместе рассматривают белоснежные ромашки. Тут девчушка берет самый прекрасный из цветков, срывает его и просовывает сквозь локоны волос Эра. Но этот Эр был похож больше на тряпичную куклу с невыраженным лицом, в то время как Адор ощущалась такой живой и искренней. Несмотря на такое различие, она все равно гладит его плечи и скромно хихикает рядом с ним. — Эта ромашка очень похожа на тебя! Такая красивая...Она идёт твоим глазам..., — тихо заговорила та. Слаггер вспомнил, что он сказал в ответ. "Тебе подошло бы больше. У тебя такая белая кожа...", — сразу же пронеслось у него в мыслях. Но кукла не сказала ни слова, лишь отвернулась от Адор, из-за чего ее бровки опустились на глаза, а губы скривились в печали. — Погодите, но ведь не так это было! — уж начал было Слаггер говорить, как тут дверь захлопнулась перед его носом и покрылась черными волосами, но настолько густыми, что среди них не увидеть и фрагмента от белоснежной двери. Эр ощутил странное чувство вины, внутри сердце немного сжалось. Может, он и правда со стороны был таким холодным? Но тут же он стал подавлять такие мысли. Не может быть, все было иначе! А пол рядом с ним стал обваливаться под силой волос. Надо было идти дальше.        За второй дверью тоже были детские грёзы, похожие, но другие. Вот тут Адор и Эр качались внутри шины на дереве, и подруга детства веселилась, шепотом визжала от радости. А Слаггеру-кукле как всегда было все равно. И пусть настоящий Слаггер и знал, что все, что он видит — неправда, но его сердцу было так больно, так неправильно, а голова так наполнялась этим мусором, что его мышление стало немного ломаться, искажаться.        И за каждой дверью он встречал очередной акт безразличия. Она была так рада находиться рядом с ним, знала столько много о своем друге, а он ее не любил. Так старалась, столько дарила, столько проявляла внимания. А он ее не любил. Адор была дана честь прикоснуться к его шелковистым волосам, пока они ещё были на макушке его. А Слаггер ее не любил. Не любил и не полюбит. Не простил и не прощен.        В самом конце в центре такой же пустой стены возникла последняя дверь. Вместо шёпота Слаггер слышал за ней мотивы праздника, хлопанье шариков и свист игрушек. Детский смех, такой наивный и глупый, звенел и выделялся во всем этом хлопотливом шуме. Рука Эра дрогнула перед тем, как лечь на ручку этой двери. Неужели то, что он увидит за ней, сломает его окончательно. Немного думая, Слаггер отстранил руку назад, но в тот же миг услышал позади себя, как обломки пола хрустят и падают в холодную бездну. В его сердце очень сильно закололо.        Наверху раздался гул. Это было еле слышное дыхание, наполненное страданиями. Бейсболист сразу распознал голос: это была Адор, но уже взрослая, серьезная. Это дыхание, дрожащее, волнительное, не принадлежало ни к одной из дверей, да и как оно могло? Все проходы были заблокированы волосами. Эти страдания не принадлежат месту, в котором сейчас прибывает Слаггер, нет, они исходят свыше, и каждый вздох, каждое горе было самым искренним, которое когда-либо сам Эр слышал. — Прости...Прости меня, пожалуйста...Это моя вина..., — разобрал он в вслипах самые сильные слова. И в тот же миг вина внутри Слаггера значительно ослабла. Он поднял голову вверх, чтобы разглядеть источник мучений, понять, часть ли это его больного разума. Но вместо этого он увидел то, чего не замечал ранее: большая черная дверь, которая сливалась со всем черным коридором, и лишь бледный белый контур отделял ее от всей тьмы. Эр долго на нее смотрел, пока под его ногами не начали пропадать доски.        Слаггер сжал ладони в кулаки, состредоточился и встал на стену. Он пошел горизонтально, а затем ступил верным шагом на потолок. Черная дверь красовалась прямо под ним. Именно ее он распахнул, чтобы увидеть всю истину его "вины". Эр провалился вниз, а дверь всосалась внутрь за ним, исчезнув навсегда. Больной мужчина упал прямо на ноги. В отличие от остальных воспоминаний, это было самым реалистичным, цвета в нем были настоящие, а не яркие, подобные декорациям на театральной сцене. Это чердак ещё нового дома. Большое окно со спины Слаггера освещало уютную комнатушку, но из-за такого освещения тень мужчины падала прямо на фигуру ребенка. Газетные вывески, много бесполезной макулатуры, принадлежности для бейсбола, лекарства...Все стояло на месте, как в старые добрые времена.        Прямо перед ним спиной сидел маленький мальчик с коричневыми пышными шикарными кудрями, на нем была потёртая школьная форма. Он игрался с большой неваляшкой: только дитя стукнет ее, та начнет качаться из стороны в сторону. Скрипит, качается, а потом опять останавливается. И мальчик снова задевает ее. Это повторялось из раза в раз. Однотипное качание неваляшки сильно напрягало Слаггера. Движения, такие одинаковые каждый раз, скрип-скрип раз за разом. — Эй, ты! — негромко воскликнул Эр, двинув рукой в сторону парня. Тот повернулся, сильно дернувшись от страха. В глазах ребенка ощущалась тревога, он явно не ожидал увидеть такого большого мужика перед собой. — К-кто Вы?...Вы...ээээ...Вы пришли меня спасти? — пусть тот и боялся, но все равно старался дышать ровно и казаться смелее, чем он есть. Слаггер слабо улыбнулся, заметив это. — Спасти? От кого спасти? Ты же здесь, в своей комнате...Разве нет? — он подошёл поближе к парню, и тот встал перед ним, выпрямившись. — Н-нет...Эээ...Это не моя комната...Она выглядит, как моя...Но м-мне...ммм...Мне кажется, я тут лишний....Я н-не должен здесь быть... — Эй, позволь мне..., — Слаггер протянул ребенку руку, но тот резко отстранился от нее, немного дрогнув опять. Нотки сомнения ощутил на себе больной. — Что такое? Ты боишься моей внешности?...        Мальчик отрицательно покачал головой, немного попятился назад и рефлективно взялся за свои длинные локоны волос, тревожно посматривая на окинувшего своей тенью пришедшего незнакомца. — Нет, дядя....Вы же убили кого-то, да?...Вы и м-меня убить хотите?..., — прошептал он тихо-тихо. Почему-то Слаггера очень задели слова маленького Эра. Мальчишка ахнул, волнительно двигая своими красными от слез радужками из стороны в сторону. — К-как Вы вообще сюда попали? М-мне страшно... — Погоди, погоди! С чего ты вообще взял, что я бы стал убивать кого-то?! Может быть, это всего-лишь...Ээээ...Недопонимание, ахаха? — вся эта атмосфера ужасно напрягала мужчину, и он еле держался, чтобы не сорваться в лишний раз. Неваляшка продолжала непроизвольно качаться из стороны в сторону, поблескивая своим красным корпусом. — Раз это недопонимание...П-почему Ваши руки в чьей-то крови?... — только хотел Слаггер что-то возомнить, как тут же ощутил на своих ладонях грязь. Его руки были покрыты слоем липкой, омерзительной, немного застывшей крови, перемешанной с длинными локонами черных тонких волос. Его дыхание сбилось, заволновалось. Слаггер тут же принялся оттирать руки от преступной дряни, но кровь как будто возвращалась по собственному желанию. Глаза мальчика опустели, перестали выражать всякие чувства. Он немного наклонил голову вбок, наблюдая за тем, как гигант паникует все сильнее с каждой секундой. Мальчишка странно вздохнул. — Вы не очиститесь от греха...Это В-Ваша вина!        Слаггер скорчился от внезапно нависшего, как тяжёлый замок, чувства вины. Пол как будто стал трястись, а эти пугающие переплетающиеся локоны волос попали внутрь, казалось бы, единственного защищённого участка. Нет, это не могло так продолжаться! Мужчина резко вцепился в шею мальчика, поднял его над полом, после чего стал яростно душить. Маленький Эр дрыгал ногами, хватал последние глотки воздуха. Его личико синело, искажалось в отвратительных пугающих гримасах. — ВЫ ПЛОХОЙ!!! ВЫ П-ПЛОХОЙ!!! — истерично завопил он, пока волосы на ладонях Слаггера впивались ему в глотку. Слезы стали течь ручьями, такие горькие, что смотреть на него было больно. Но Эр не отступал, напротив, сжал ладони ещё сильнее, да так, что пальцы задрожали. — ДА ЧТО ТЫ ВООБЩЕ ЗНАЕШЬ ОБО МНЕ, СОПЛЯК?! ОТКУДА ТЕБЕ ЗНАТЬ, ЧТО Я ПЕРЕЖИЛ И ЧТО Я ЧУВСТВУЮ?! — закричал он в ответ. Комната стала наполняться тьмой по мере того, как из тела мальчика уходила жизнь. Из его маленького носика картошкой хлынула свежая кровушка, которая окропила и так кровавые руки Слаггера по локоть. Изо рта пошла пена, как у бешеного, а глаза неестественно вытаращились, тоже налились кровью. Эр рычал, яростно потряс ослабевшее умирающее тело малого. А в голове продолжало звенеть, бить, как маленьким молоточком по вискам: "Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь мою боль?"        Тельце маленького Эра висело прямо на уровне глаз взрослого Слаггера, опустившего от ярости голову. Пока он пытался восстановить яростное дыхание, его взгляд пал на нижнюю часть тела мальчика. Его штанишки были разодраны, а в области бедер и паха виднелись кровавые отпечатки женских ладоней. Весь низ пульсировал, изворачивался, как будто вся его попа терпела ужасные судороги.        Волосы со всей щелей настигли фигуры Слаггера, хотели его зацепить концами, но резко остановились. Ладони мужчины медленно слабели в хватке, пока на его глазах возникали две маленькие слезинки. Он всхлипывал, и голос его грубый, хриплый, звучал устало, разочарованно в первую очередь в самом себе. Слаггер медленно опускал ещё чудом живого мальчика на пол. — Парень, мы не должны обвинять друг друга...Ведь кто тогда спасет нас от большей угрозы? — прошептал он мальчику настолько тихо, что только в пустой беззвучной комнате его было бы отчётливо слышно. Маленький Эр смог глотнуть воздуха в лёгкие и прийти в себя после такой пытки. Кровь медленно стала отступать, стираться сама по себе. — Дядя...Мне больно...Почему она поступила так со мной?...М-мне страшно...., — взвыл он. Слаггер осмотрелся, посмотрел на состояние комнаты, после чего пал на колени перед мальчиком и вжался в него самыми крепкими объятиями, продолжая нервно всхлипывать. — Да, прошлое никак не изменить, малой. Но... эммм...Мы сможем добиться справедливости, если не побоимся продолжить сражение. Мы сможем быть прощенными за все наши грехи...за, ммм...эту кровь на руках. Не надо сдаваться. Не надо прятаться.        Маленький Эр нежно-нежно, в детской, немного наивной манере опустился всем тельцем на Слаггера, внезапно доверил ему все свое естество и все то человеческое, что все ещё хранилось там, глубоко, в детской душонке. Ощутил странное тепло, которое ныне не замечал. — ...Не надо бояться. Н-не так ли, Слаггер? Я почему-то понял...П-понял...В-все я понял..., — истощенным голосом мямлил мальчик. Обернувшись, мужчина схватился за самый близкий из пучков бесконечных пугающих волос и потянул его со всей силы. Как он может стыдиться того, в чем он не виновен? Какая справедливость в том, что только он страдает, пока остальные им пользуются?! — Иди, малый, иди быстрее в кровать. Твоя комната вот-вот откроется! А я убью монстра, мешающего нам жить! — воскликнул он, закрыв своей спиной маленького Эра. Он потянул ещё сильнее, стиснув зубы. Теперь все напряжение в его руках шло на врага. Мальчик уставился на взрослого себя в восхищении. Неужели он станет таким же сильным, когда вырастет? Может быть, тогда и правда стоит перестать сидеть здесь. Пора наконец вырасти.        Локоны волос с убогим демоническим шипением порвались. И тут Слаггер ощутил себя стоящим на ногах в клетке заседания суда. И волосы, которыми когда-то схватила его Адор, повисли на его запястьях, ослабели и опали. Сама же Адор упала от импульса, дрогнула и завизжала как свинья. Он охмурел, выпрямился, хрустнул шеей и пальцами. — Пошла прочь от меня, грязь поганая! Я не могу быть виноват в том, что ты поглумилась над моей честью! Я отрицаю свою вину! Отрицаю! — прогремел громом его вопль. Адор забрюзжала, зарычала, как дикое животное заревела, после чего она стала плавиться и в итоге растворилась в огромную вонючую лужу из черной липкой демонической плоти. Последние пряди волос тоже потеряли свою форму, сплыли с запястий и пропали под подошвами обвиняемого.        Огромная петля немного поднялась наверх. Никто не может и слова в лишний раз сказать Слаггеру. Раз обвиняющего свидетеля больше нет, то и самого обвинения тоже. Впервые за все пребывание здесь, в этом странном абстрактном мире, Слаггер ощутил себя сильным, уверенным в себе. — Ну что же...Это обвинение снято с Эра Локу. Но что же он скажет на третьего свидетеля? — загадочным голосом спросил судья, прежде чем Слаггер будто потерял способность дышать. Уже достаточно было силуэта в проходе, чтобы понять, что его сейчас ожидает.

***

       Дверь в палату открылась. Никто не ожидал увидеть такого гостя здесь, в такое время и в такой ситуации. Но все же она пришла. Адор напрягла свою ослабевшую шею, чтобы приподняться над койкой больного, после чего уставилась на пришедшую своими кошачьими фиолетовыми глазами в линзах. Какая-то отчаянная злоба закипела, поднялась большим пузырем в ее грудной клетке. Генри же встревоженно ахнул и захотел уж спрятаться под койку, но постыдился делать это в лишний раз. — Чего ты пришла, мертвечина? Собираешься поглумиться над горем лишённой любви женщины? Ну давай же, смейся своей тысячью разных голосов! Покажи свое величие над нами, живущими! Чувствующими! Страдающими! — трагичным тоном шептала певица, дрожа и волнуясь. Но пришедшая гостья никак не отреагировала на бредни пьяницы. Это была королева демонов, Джулия. Она медленным, тихим шагом подобралась к койке Слаггера. Адор тут же встала со стула и закрыла умирающего собой прямо перед лицом мертвой. — Сдвинься. Я была с вами все это время ради этого момента, — заговорила Джулия, и голос ее был рассеивающимся, пробирающим до мурашек, а тембр растекался, как слизь на старых ржавых трубах. Волосы непроизвольно задвигались. Адор упрямо продолжала стоять на своем. — Я не пущу тебя к нему, монстр! Ты не заберёшь его душу под свою власть! Не смей! Уж лучше он умрет, но человеком, а не будет жить, но монстром, как ты! Не смей! Прочь! ПРОЧЬ! ПРОООООЧЬ! — продолжала истерить пьяная женщина, ахая и охая после каждого слова. Ей явно было не то, что стоять на ногах, но даже банально разговаривать. Какая-то слабость, усталость охватила ее тело от одного только вида на Слаггера, а тут ещё и такое напастье в лице живой демонической силы.        Джулия больше ничего не сказала. Только сердито опустила брови на алые глаза и схватила волосами Адор за горло, после чего подняла ее и с особой силой швырнула ее тело, как тряпичную куклу, прямо в Гольфера. Оба упали с грохотом об кафель. Медсестра, услыхав издалека, что творится, быстренько прибежала внутрь и как курица стала метаться из стороны в сторону, не зная, что и делать. Джулия подняла ладонь, уродливо согнула свои холодные пальцы и выстрелила одним из бесов медсестре в голову. Та сразу же стала одержимой и самостоятельно молча покинула комнату. — Глупцы вы все. Никто не понимает, что значит чувство долга и гордости. Человек, стремившийся сражаться до последнего за жизнь своей любви...Он заслуживает дышать, любить и страдать дальше! Вкушать все плюсы любви! Рано умирать ему, герою Питчер! И я сделаю все возможное, чтобы спасти его, — с этими словами взобралась она на койку, на больного. Оглянулась в последний раз на парочку его "друзей" детства: вот они, забившиеся в угол дрожат и обнимают друг друга, терпят боль от удара из-за страха. Потом Джулия снова повернулась к Слаггеру. Его состояние становилось все хуже с каждым часом. Но видно было, что нервы ещё подают признаки жизни, что может менять он физиономию и что-то ещё чувствовать. Может быть, даже слышать.        Возложила королева демонов свои ладони на грудную клетку его, и голос в тот же миг задрожал. В комнате внезапно потемнело: солнце, как лампочка, погасло за окном, а вся комната освещалась лишь болезненным синим цветом. Благодаря ему было видно хоть что-то во внезапно окутанной во сне палате. Тут волосы ее затрепетали и стали разваливаться на множество маленьких демонов, которые стали разлетаться по всему помещению в хаотичном порядке. На голове осталось лишь ее чёрное каре, с которым она и ходила до смерти. Джулия прижала руки сильнее, стала ими водить. Красный свет из глаз осветил лицо Слаггера. Хаос царил внутри, и завывание ветра сильно било по ушам. — Surge, surge ab infirmis! Invenire vires vincere! Supplico per un grande aiuto ... ..Sapienter igitur utere! — выпалила она, и земля загрохотала. Ножки койки и капельница почернели, вросли в холодный пол. Каждый, проходивший мимо палаты мог ощутить проявление темной, поганой силы. Настолько ритуал был могущественным!        Наконец, все затихло. Все дорогие апельсины были съедены, а "волосы" вернулись в состояние волос. Свет снова проник в палату и осветил ее нежными золотистыми лучами. Будто бы не проходило сейчас ужаса на глазах у богачей, все было настолько умиротворенно и тихо. Джулия вернулась в нейтральное состояние. Она уставилась на Слаггера и выглядела так странно, так неестественно: головка нагнулась набок, волосы закрыли половину лица. Слаггер задышал чуть громче обычного.

***

       Слаггер еле переводил дыхание. Он чувствовал в себе столько сил и уверенности, что готов был начать этим хвастаться. Но, заметив издалека силуэт, он мгновенно потерял бдительность. В проеме двери стояла она: такая маленькая, аккуратная, милейшая на свете девушка. Она ощущалась такой наивной и беззащитной, что каждому присутствующему хотелось бы броситься к ней, чтобы обнять и оберечь от всех опасностей. И именно она взобралась на место свидетеля.        Эр понимал, что это ненастоящая Питчер, что это лишь уловка, чтобы обвинить его во всех его грехах...Но, посмотрев в ее опустевшие глаза, он потерял способность говорить. Она выглядела прямо как на Выставочном Матче. Такая взволнованная, напуганная. Будто ее вот-вот вырвет от волнения. Но что самое главное...Этот ритм. Такой пугающий. Такой...Родной и чужой. И казалось, что она так от него страдает, что не может сделать ни шагу лишнего.        Все было очевидно. Очевидно еще с самого начала. Когда мама говорила, что его затеи пугают ее, пыталась отговорить его, когда Адор называла его безумцем, когда на них все вокруг бросали свой взгляд, полный осуждения. Все предельно ясно. Его же упрямство, этот глупый, омерзительный эгоизм погубил душонку маленькой Питчер. Он повредил ее изнутри, разрушил надежду на счастливую жизнь. И вот она здесь, стоит, трясется от всей этой переполняющей ее боли. А ему приходится лишь наблюдать за последствиями своего злодеяния. Своего главного греха.        Хотелось кричать, но голос не выходил из глотки. Хотелось плакать, но слезы не хотели выступать. Хотелось спрятаться, но тело не слушалось, не позволяло сдвинуться с места. Слаггер стоял парализованный, не мог прекратить пялиться на ту, которую он так любит. А ее лицо сморщилось, ручки прижались к груди, а ножки согнулись, коленки соприкоснулись друг с другом.        Не нужно было слов, чтобы понять, что она скажет. Именно поэтому петля резко свалилась вниз, как раз идеально для того, чтобы повесить преступника. Только у Эра появилась надежда, как ее тут же у него отобрали. Обратив внимание на петлю, Питчер выпрямилась, глаза ее стали полностью красными и, казалось, она усмехнулась. Это была мгновенная победа. Собственная вина за все свои ошибки его и погубила. Слаггеру больше ничего не оставалось.        Наконец он смог хоть немного прийти в себя. Он схватился за прутья клетки и в ужасе пытался сделать хоть что-то, хоть как-то выбраться. Но ничего не помогало, руки так и слабели. А шум насмехающейся толпы все топил его и топил в собственной ненависти, в собственном горе. — Питчер! Питчер, пожалуйста! Прости меня! Прости меня за все! — смог кое-как выкрикнуть он, прежде чем замолкнуть вновь. Его голос неестественно дрожал, пугал своим тембром. Питчер отвернулась от него. Даже не смотрела ему в глаза. Она собиралась уйти, оставив мужчину в истерике. Но напоследок она все же промолвила свои первые и последние слова за весь суд. — Поздно. Умри, — сказала она, не открывая рта.        Толпа загоготала над отчаянием Слаггера. Он упал на колени, продолжая держать руки крепко на прутьях, и он не мог смотреть ни на кого, ни на что, кроме своих ослабших колен. Неужели это конец? — Ну что же...Вердикт всем и так очевиден, не так ли? — спросил громко судья, и голос его слышал каждый, кто находился здесь. — Слаггер Локу сам себе подписал приговор! И это — незамедлительная смерть! Именно то, что и справедливо такому грешнику! То, что заслуживает каждый, кто принес столько боли родным!        Судья пять раз постучал по кафедре. — Откройте клетку. Сейчас мы все увидим то, ради чего мы все здесь собрались! Смерть! Сладкая мрачная смерть! — кажется, судье это доставляло особое удовольствие. Если бы только Слаггер смог увидеть в лицо этого монстра. Если бы только он смог до него дотянуться...Но кафедра, казалось, была недосягаемой. Бесы подскочили к клетке и мгновенно ее распахнули, после чего вцепились в запястья Слаггера, что аж кровь пролилась на пол. Его повесили напрямую к петле. Другого пути не было.        Эр стоял в середине зала. На его шею была возложена золотая петля, и уже ничего не оставалось, кроме смерти. Все вокруг желали этого. Демоны. Друзья. Воспоминания. Каждый желал его кончины. — Судья, дайте мне сказать последние слова, — попросил тихо Слаггер, прежде чем навсегда закрыть свои очи. — Хм...Ну ладно, давай. Скажи нам. Тронь нас! — на удивление спокойно ответил судья, из-за чего бесы как-то немного разочаровались.        Слаггер подготовился. Но что же он скажет? Какой будет его последняя мысль? Что он скажет? — Я—        Фемида дернулась. По ней внезапно пошли трещины. Золотая веревка упала прямо в руки Слаггеру. Он непонимающе на нее уставился, после чего обратил внимание на внезапный хаос, происходящий вокруг себя: демоны стали терять форму, распадаться, превращаться в одну общую лужу, а такое величественное здание суда стало обращаться в прах, обваливаться. Все стали вопить от боли и корчиться в конвульсиях. — СИЛЫ!!! СИЛЫ ИЗВНЕ!!! ПОМОГАЮТ ГРЕШНИКУ!!! Я УМИРАЮ!!! АААА!!! — завопили бесы один за другим, лопаясь как прыщи, и вонючие тела их, как гной, разлетались во все стороны. А вместе с их воплями голову Слаггера стали наполнять жуткие звуки. Жужжание, скрежет стекла, громкая сирена — все нахлынуло сплошным шумом прямо на него. Эру пришлось закрыть уши, чтобы хотя бы немного защитить себя от этого. Но так было слышно другой, куда более тревожащий и болезненный звук. Это было его собственное сердцебиение и писк кардиомонитора. Как будто он вот-вот придет в себя, но необходимый барьер все еще не пропускает его на волю из тюрьмы собственного разума.        Кафедра судьи пошатнулась, и тот, кто находился за ней, упал камнем прямо перед Слаггером. Бейсболист подготовил веревку, чтобы расправиться с судьей. Именно этими должны были быть его последние слова. "Я хочу увидеть тебя, чтобы погубить с собой". Но, увидев его лицо, он дрогнул и отстранился.        Судьей был он сам.        Слаггер в судебной одежде выглядел очень злым. Он приподнялся, потянулся в сторону оригинального Слаггера, но тут же гигантская кафедра раздавила его, оставив лишь огромную кровавую лужу. А крыша обваливалась лишь сильнее. Слаггеру надо срочно поторопиться, сбежать как можно быстрее отсюда, чтобы не умереть среди этого адского хаоса. Заметив идеальную для побега трещину, он помчался в ее сторону, но оказавшись почти у цели, что-то зацепило его золотую веревку. Он обернулся.        Демоническая Питчер, теряя форму, искажаясь, превращаясь в уродливое нечто каждые пару секунд, пугающе улыбалась и тянула его к себе. Слаггер был сильнее, он мог сопротивляться этой карикатурной слабой версии Питчер, но ее внешнего вида было достаточно, чтобы заставить его нервничать. — Ты еще не понял? Тебе суждено умереть. Это твой приказ. И я стану твоим палачом, — прошипела она, пытаясь затянуть Слаггера как можно ближе к центру того, что осталось от судебного помещения. Но в этот раз Эра это не напугало.        Раз все еще есть кто-то извне, кто борется за его жизнь, кому на него не все равно...То тогда он не умрет позорной смертью от самого себя и своих предрассудков. Слаггер сам схватился за другую сторону веревки, после чего притянул демона как можно ближе к себе. — Поздно. Умри, — заявил он ей, после чего со всей силы ударил кулаком прямо по ее лицу, пробив эту маленькую головку насквозь. Демоническая плоть полетела во все стороны, а обезглавленное тело пошатнулось, отпустило веревку и отстранилось от мужчины. Веревка тоже расплавилась, сползла с шеи Слаггера. Воспользовавшись моментом, он подскочил к трещине и прыгнул со всей скоростью прямо в нее. Позади себя он продолжал слышать какофонию, но чем дальше он падал, тем тише становились звуки. Слаггер сбежал с зала суда, оставшись безнаказанным.

***

       Джулия присползла с болезненного тела Слаггера, значительно освободив хватку. Богатеи не очень хорошо поняли этот жест, но сказать что-то в лишний раз сильно боялись. — Я сделала все, что было в моих силах. Заражение лихорадкой значительно замедлено. Но теперь...Все зависит лишь от его силы воли. От его желания жить, — сказала свой вердикт королева демонов, опустившись своими худощавыми ножками на кафель. И правда, Слаггер стал выглядеть немного лучше, но положение с ритмом особо сильно не поменялось. Она ещё раз повернулась к больному, и волосы ее потяжелели, успокоились на ее плечах, пытались передать соболезнования, которые испытывала мертвая девушка. — О, Слаггер...Почему В-Вы не хотите жить?..., — тихо прошептал Гольфер. Адор прищурила глаза то ли в горе, то ли в злобе на кого-то, вжалась своими ладонями в предплечья и не могла поднять глаза на Джулию. Вместо этого она повернулась в сторону окна. Золотистые лучи закрыли большие тучи, вдали послышался гром. Певице почему-то этот знак показался значимым.        Кто-то быстрыми шагами надвигался в сторону палаты. Джулия сразу же услышала цоканье каблуков и слилась с тенями. Друзья детства встревожились, заметив такую странную реакцию на, казалось бы, обычных прохожих из коридора. Но тут и сам Гольфер заволновался, стал искать, где бы спрятаться. Адор пыталась понять его, взяла за плечи, но он лишь дрожал и пытался скрыться. Пока, в один момент до певицы не дошло, что ритм цоканья этих каблучков уж очень знаком.        Дверь в белоснежное помещение со скрипом распахнулась, и перед Адор и Гольфером встали две фигуры. Это был высокий крепкий мужчина в ухоженном полосатом смокинге, с маленькой шляпкой, в дорогих блестящих ботинках и в мультяшных перчатках. Рядом с ним стояла не менее старая женщина с жутким лицом: ее прическа смахивала на большое осиное гнездо, вся черная одежда обтягивает тело, особенно в талии и груди, как бы подчеркивает костливое, непривлекательное тело. Из-под юбки выпячивалась одна нога, покрытая узором из татуировок, тщетно пытающихся скрыть торчащие от старости вены. Каблуки, на удивление, маленькие. — Отец...Мать..., — тихо прошептал Гольфер, пятясь назад. — Генри Маув, — начал отец семейства басистым неприятным тоном. — Опять ты с этим сбродом тратишь свое драгоценное время? Ничему тебя жизнь не научила за эти годы. Я разочарован в тебе. — Что вы здесь делаете?! — выступила на защиту Адор, встав между двумя Маувами. — Ох, ещё и эта засранка здесь. А я тебя сразу и не заметила, — усмехнулась женщина, встав рядом с мужем. — Все довольно тривиально: в этой палате есть кое-кто, кому быть в живых невыгодно. Мы здесь для того, чтобы решить это недоразумение.        Супруги кивнули в сторону больного. Миссис Маув демонстративно вытащила тонкую сигарету и начала закуривать прямо в помещении. После этого она сделала из дыма образ петли и, дунув на нее, направила ее в сторону Слаггера. Адор это разгневало не на шутку, но только она попыталась хоть как-то коснуться женщины, так тут же Мистер Маув вытащил пистолет и выстрелил прямо ей в грудную клетку. Благо, что Адор, ещё будучи немного пьяной, споткнулась, и выстрел пришелся ей в плечо. Она завопила и упала на пол тяжким грузом. Из плеча медленно потекла багровая кровь, покрывая всю руку жутким растекающимся узором.        Гольфер хотел уж подбежать к ней, но отец семейства угрожающе навёл дуло на собственного сына, от чего пареньку пришло замереть на месте. Генри сразу распознал в этом пистолете тот самый, которым он когда-то чуть не подстрелил свою сестру. Эта злая ирония ударила по нему, от чего у парня стали течь слезы. Ему оставалось лишь смотреть на кричащую и страдающую от невыносимой боли в руке подругу, к которой он не смел не то, что притронуться, но подойти. Заметив повиновение Гольфера, отец Маув отвёл пистолет, но всё ещё держал его в руках на всякий случай. — Зачем?...З-зачем вам это нужно?! — шептал паренёк, ничего не понимая. — Ах, как ты глуп, сын мой! И я до этого момента все ещё считал тебя достойным наследником...Но теперь это в прошлом. Разве не видишь ты, что происходит с этим животным? Тело его разлагается на нем же, и в закрытых глазах уже нет жизни! Но это лишь человеческая оболочка. В нем бесовская сила, и если она вырвется наружу, возьмёт над этим кожаным мешком верх, то тогда пострадают все в его окружении. Особенно те, кого он больше всего любит! Такова уж природа больных лихорадкой. Мы его заберём и убьем за городом, чтобы не создавать лишнего шума. Только вот он не стоит даже мгновения нашего внимания. И все же...Мы делаем это ради тебя. Понимаешь? Потому что ты его считаешь своим "другом". Когда на деле это лишь машина для убийств, не понимающая ни чувства, ни эмоции. — Да как вы смеете?! — выпалила сквозь боль Адор. — Откуда вам знать, кто он и как он жил?! Слаггер был лучшим человеком, которого мы знали! — Заткнись, женщина. Неужели одного свинца было тебе мало? — Дорогой, не трать на нее время, она все равно пьяница, которая не сможет и кулака поднять на тебя~, — усмехнулась мать семейства. — Эти двое ослеплены его словами и поступками, игнорируя то, какое он животное на самом деле. А мы, как люди, имеющие полную власть над семьёй Эфронов, имеем полное право решать, избавляться нам от лишнего мусора или нет! Мало того, что этот черт болен демонической лихорадкой...Так с него и денег уже не получить. А он, как, как вы знаете, убийца. Неужели вы хотите пощадить убийцу? Хотя чего ожидать от местной насильницы? — ЗАТКНИСЬ! ЗАКРОЙ СВОЙ ГРЯЗНЫЙ РОТ, СТАРУХА! — прорычала Адор, кое-как толкнув ее в стену. Второй выстрел пролетел прямо возле головы певицы, но промазал, потому что Гольфер ударил отца по руке: жест, который он в прошлом никогда не посмел бы совершить. Тот дернулся от резкой атаки, но тут же ударил собственное дитя рукояткой пистолета, прибив к своим ногам и оставив жуткий кровавый след. — Ишь чего вздумал, сопляк, — старик хрустнул костяшками, бросив в сторону сына взгляд, полный презрения и отвращения. Он прошелся черствыми подушками пальцев по кровавому следу на рукоятке, смахивая липкую грязь в сторону, усмехаясь от адского вопля Гольфера. — ...Нет смысла кричать. Сюда никто не придет и уж тем более никто не поможет. Все было спланировано заранее. И местонахождение госпиталя, и палата, и все контракты с главным врачом...Это судьба, которую твоему жалкому "дружку" не избежать. Все было предрешено той, кому он по своей глупости доверился. — О чем это ты говоришь, псих?! У тебя сын весь в крови!!! Алё!!! Совсем уже с ума сошел?! — Адор кое-как держалась на ногах, удерживая своим небольшим весом старую женщину, не давая ей сдвинуться и сделать что-либо.        Но тут все замолчали. В коридоре послышался знакомый стук. Цоканье блестящего наконечника костыля — вот что потревожило всех, кто находился внутри. Медленный, постоянно повторяющийся ритм стука сильно нервировал друзей детства. И вот, наконец, дверь в палату распахнулась. В проеме стояла она: с собранным белобрысым длинным хвостом, в официальном маджентовом пиджаке и причудливых брюках, как всегда с заметным макияжем. И, разумеется, вооруженная большим потертым костылем. Как только Вероника оказалась на пороге палаты, ее взгляд отличался заметной снисходительностью по отношению ко всем, кто там находился. Но, посмотрев вперед и увидев койку, ее глаза будто приобрели более чувственные, диаметрально противоположные формы. Она застыла. Отец семейства усмехнулся. — ...О ней я и говорил. Ведь кто бы мог подумать, что дружба со своим врагом оборачивается только ножами в спину? Этот разлагающийся идиот и не подозревает, что его жалкая жизнь окончится только из-за того, что Вероника Маув, под предлогом получения наследства, согласилась на предательство!        Вероника, кажется, стояла очень неловко, заметно сильнее опираясь на костыль. Гольфер, уставившись на нее полными болью глазенками, завопил: "Я ненавижу тебя!", чем вызвал дрожь ее блестящих пухлых губ. Адор лишь отвернулась от той, показывая явное отвращение от присутствия и уж тем более поступка наследницы. — Вероника, дорогая, есть ли тебе, что сказать? — усмехнулась мать семейства, заметив, как из блестящей пухлой нижней губы потекла совсем уж непривлекательная и грешная кровь.

***

       Слаггер выпал из коробки, которая висела в пустоте и полетел камнем вниз. Но в этот раз он не ощущал холода, напротив, сильный жар охватил его и дал какую-то странную уверенность в собственных решениях. Он устремился ногами вперед, будто догадывался, куда он провалится в следующие пару мгновений. Тьма резко пропала — ее заменили яркие хаотичные огни. Эр зажмурился и позволил судьбе опустить его на землю без ранений.        И проснулся он внутри своего дома. Но, как показалось ему изначально, дом этот оказался не таким уж и простым — в каждом окне разный пейзаж, а двери в комнаты ведут в совершенно другие места. Но, тем не менее, почему-то впервые за всё свое пребывание внутри собственного разума, он почувствовал себя в безопасности. То ли атмосфера дома играет с его чувствами, как кошка с клубком нитей, то ли странное чувство умиротворения, словно какой-то наркотик, кардинально перевернуло его ментальное состояние на сто восемьдесят градусов. Слаггер начал ходить по помещению, рассматривая картины, знакомую старую темно-зеленую мебель, все шкафы со статуэтками, миниатюрными фотографиями в рамках, всякими дорогими диковинками. Он будто окунулся с головой в прошлое, когда ему приходилось жить с семьей некоторое время. Когда Питчер впервые пожаловала в гости...Его сердце сжалось.        Слаггер прошел на кухню и встретил там фигуру, очень похожую на маму. Он сел за стол и, немного постучав пальцами по деревянной поверхности, прочистил горло и попытался начать с ней разговор. — Эмм...Ээээ...Привет, мам. — Здравствуй, Слаггер, — ответил абсолютно пустой, неживой голос матери. Он совершенно не соответствовал повадкам речи, присущим ей, скорее был полной противоположностью, совсем холодной и безразличной. А то, что она не поворачивалась лицом к Эру, лишь сильнее его беспокоило. — Я могу ответить на любой вопрос, который ты мне задашь. — Эээ....Почему это? — был первый вопрос Слаггера. — Потому что ты всегда считал меня всезнающей и полагался на мои решения. Твой ребенок внутри тебя не вырос и не вырастет никогда. Поэтому ты и сейчас видишь во мне оракула, — ответил безучастный голос. — Я подозревал, что мой кошмар не окончился...Ммм...Мам, ты обиделась на меня за что-то? — Разумеется. Ты ведь от нелюбимого человека. От глупого романтика, с которым даже потомство толком завести нельзя было. А ты приобрел практически все его черты лица, речи, фигуры...Ты напоминаешь мне его слишком сильно. — Но это неправда! Я более чем уверен, что ты всегда меня уважала! — Но раз ты слышишь именно эти мои слова, то значит, что ты сам веришь этому. Я говорю только твой поток мыслей, хранящийся в твоем разуме. Поэтому я собирательный образ твоей матери. Именно такой, каким ты ее видишь, — она мыла раз за разом одну и ту же кастрюлю, не задумываясь об остальной грязной посуде. Старая женщина натирала ее до такой силы, что с внутренних стенок стало слезать алюминиевое покрытие. Слаггер сложил руки на груди, будто пытался обнять самого себя. — Но почему? Почему я так тебя вижу? Я же люблю тебя...Мама...., — в голосе Эра ощущалось отчаяние. Ему снова стало трудно дышать, а вся уверенность сошла на нет. — Потому что ты, к сожалению для окружения, умный. Ты принимаешь слова, сказанные в лоб. Но веришь тому, что слышишь за спиной. Ведь обычно только при таких условиях говорят только правду. "Какая жалость, что из всех вариантов родился именно ты. Какая жалость, что мне пришлось перетерпеть столько выкидышей только, чтобы держать именно тебя на руках". Реальность полна боли и страданий. И ты веришь именно ей.        Слаггер затих. Он опустил локти на стол, после чего облокотился всем лицом на ладони и сдерживал свои эмоциональные порывы. Внутри него ужас, осознание собственной ничтожности, но при этом резкие яростные вспышки смешались в один флакон нарастающего безумия. Он всё прекрасно понял: его суд не закончился. И он продолжает свое испытание. Должен отстаивать свое право на жизнь. И всё-таки...У Эра всё ещё не было настоящего повода для существования. Лишь какие-то туманные чувства к разным лицам, да и всё.        Тем не менее, немного помолчав, он двинулся в сторону знакомой фигуры и, с силой схватив за плечо, повернул ее к себе лицом. Она выпрямилась, жутко уставив свои широкие, уродливо выпяченные глаза в этой омерзительной разлагающейся форме лица. Особенное внимание привлекал серый глаз, лишенный возможности видеть. Пока ее нижняя челюсть отваливалась от тела от силы рывка, сама женщина очень медленно потянула руку к этому глазу и настойчиво стала указывать на него, как бы припоминая Слаггеру, чья это вина, и почему она абсолютно презирает собственного сына. Сам же Эр был на грани того, чтобы вырвать. Он быстро отстранился от нее на пару шагов, после чего схватился ладонями за рот. Внутри Слаггера всё сморщилось. Задрожало, как последний лист на дереве. Он не хотел видеть свою маму такой. Нет. Это неправда. Это глупость. Он должен это побороть. Он должен...        Слаггер вцепился в стул позади себя, поднял его над собой и ударил собственную разлагающуюся мать прямо по центру головы. Он уж хотел увидеть, как упавшее с громким стуком тело забурлит и деформируется, став лишь жалкой жуткой слизью демона. Но этого не произошло. С ножек стула тихо стекала свежая кровь, падая на кафель кухни и на тяжелое умирающее тело человека, которого бы Эр никогда не хотел признавать в таком виде. Оно лежало согнутым, как эмбрион, а пышные прекрасные волосы закрывали истинный ужас на когда-то прекрасном дружелюбном лице. Под головой образовалась багровая лужа с отвратительным запахом. Слаггер стоял над этим беспомощным телом со стулом в руках и еле дышал. Будто сейчас он впадет в истерику. Он убил свою маму. Пусть и в собственной голове, но сейчас всё выглядело по-настоящему. — С...Сла...ггер..., — она подняла одну руку, пытаясь встать, но силы ей совсем не позволяли это сделать. — Демонов нет здесь...Они поти...хоньку...прихо...дят...но сей...час...з...здесь...только ты.        Одно мгновение — и Слаггер побежал прочь, бросив стул на месте же. Ему не хотелось здесь находиться. Ему не хотелось больше видеть это тело. Он больше ничего не хочет. Только не здесь. Только не сейчас. Лишь бы сбежать. Скрыться. Не слышать никого и не видеть ничего.        Слаггер желал умереть.        Он распахнул одну из дверей в надежде, что она его приведет в новый мир, в котором совершенно не будет проблем и несчастий. И, будто по его собственному желанию, Эр оказался на мягких платформах. Немного осмысляя происходящее, он пришел к осознанию, что дверь привела в безграничные небеса, а необычные платформы — настоящие прочные облака. Небосклон переливался в сочные лазурные цвета, утешающие душу, лишь только глянуть на них хоть разок. Слаггер тут же опустился на колени и вцепился в края облаков: под таким прекрасным видом находилась леденящая пропасть, скрывающая в своей непроглядной тьме тварей, охвативших его разум. И тем не менее, эти пушистые платформы не были бесполезными, напротив, они вели к левитирующему домику, окутанному ватой со всех сторон, кроме маленького прямоугольного входа. Убийца не планировал возвращаться на место преступления, поэтому оставалось лишь двигаться вперед. Эр качнулся взад, после чего быстро скакнул вперед, перескакивая через тьму. К счастью, сильные ноги, пусть и значительно истощенные из-за болезни, позволяли ему перепрыгивать небольшие дистанции между облаками, поэтому Слаггер оказался внутри маленького каменного домика очень быстро.        Внутри была одна кафедра с книжкой на ней. Больше ничего, даже в углах, не находилось здесь. Слаггер неуклюже подобрался к ней, сильно нагибаясь: местные потолки были явно не для взрослого человека, а уж тем более ростом со Слаггера. Но, даже на корточках, он подобрался к своей цели и заглянул в заветные мудрости, написанные в старенькой книжке. Она выглядела крайне необычно, казалось, даже не вписывалась в такую умиротворительную атмосферу своим видом: концы ее были обугленными, видимо, после какого-то пожара, а листочки совсем пожелтели, обзавелись непривлекательными бурыми пятнами в случайных частях своих текстур. Но тем не менее, текст, написанный блестящей зеленой ручкой, был всё ещё прекрасно виден. Внутри Слаггера сразу что-то ёкнуло. Этот цвет чернил...Да, зеленый, но отличался от обычного цвета ручек Слаггера.        "Дорогой Эр из будущего. Тебе пишет Эр Локу! Ой, то есть...Эфрон. Я всё еще не привык к этой фамилии. Как ты? Со мной всё хорошо! Вот, объединяю газеты вместе...И разрисовываю их в разные цвета! Желтый, розовый, зеленый...Мои любимые цвета! Дядя Григорий подарил мне эту прекрасную зеленую ручку за хорошие оценки! Я никогда не видел раньше ручек такого крутого цвета! Так и хочется писать. Мама предложила мне написать это письмо в будущее, чтобы, будучи уже взрослым и умным Эром, я бы прочел это и подумал о том, как круто быть взрослым! Эм...Что обычно пишут в будущее? Ну...Эээ...Желаю мне стать сильнее и влюбиться в самую милую девочку на свете!!! Ну, признаюсь честно...Я и так влюблен...В Ти...Но всё же! Я думаю, это не навсегда! А ещё, надеюсь, я найду более вкусные таблетки, когда вырасту. А то меня тошнит после каждой таблетки...Ой, меня зовут на ужин. Наверное, на этом я закончу свое письмо в будущее. Ну а еще места мало осталось. Пока, Эр!!!"        Это письмо было написано, когда Слаггеру было всего девять лет. Оно сгорело во время того ужаснейшего пожара, как и все игрушки, все альбомы, все ранние творческие потуги бейсболиста. Но здесь, в самых недрах памяти, это невинное, полное искренней любви и наивности чудо сохранилось в окружении настоящих чувств Слаггера, мягких и доброжелательных, подобно небу, одетому в белые одеяла. Это то, что было забыто на столько лет, но внезапно вскрыто, показано на всеобщее обозрение. Но Эр не стыдился этого, вовсе нет. Но всё равно душе его было так больно, так тошно. Хотелось раствориться в пустоте.        Тем не менее, Слаггер взял эту книгу и положил под пиджак, ненамеренно к самому сердцу. Облака слились в один большой широкий мост подле его ног, шаг по которому был в разы устойчивее. Других путей мужчина не приметил, поэтому пришлось идти по самому очевидному. Пока он шел, некоторые душевные сомнения постукивали ему в голову. Но они были ненавязчивыми, поэтому Эр быстро позабыл о них.        Мост привел его не в дом, но на огромное поле, покрытое ковром из самых разных цветов. Гигантская деревянная мельница посреди этого поля скрипела, медленно крутилась, отдаваясь слабым дуновениям ветра. Слаггер уж было хотел повернуться и уйти, ведь, пусть этот мир и казался ему таким прекрасным, не хотелось ему своими туфлями затоптать эти беспомощные бутоны и раскрывшиеся лепестки, но дверь позади него исчезла в пространстве, даже не дав шанса на возвращение. Тогда он снял свою обувь и оставил на свободном месте и в одних носках пошел по мягкой траве, стараясь обходить цветочки. Целью Эра была мельница — уж слишком она зацепила его внимание. Неужели там хранится ещё одно важнейшее воспоминание, которое заденет его сердце?        Но с каждым шагом, когда Слаггер приближался к мельнице, та напротив отстранялась от него, не позволяла подойти к себе. Сначала больной шёл медленно, потом постепенно набирал скорость и в конце уже просто бежал к заветному зданию. Но каким бы быстрым тот не был, достичь своей цели никак не мог. В конце-концов, Слаггер, потеряв все свои силы, упал прямо в цветы, ударившись локтями. Не дотянуться.        Но когда внимание сошло с самого большого объекта в поле, глаза сами стали рассматривать что-то менее значимое, не такое уж и серьезное поначалу. Цветы не мялись под Слаггером: приподнимая ладонь с цветка, тот крайне сильно удивился маленькому, хиленькому лютику, который тут же выровнялся и продолжил слабо покачиваться от ветра. Эр поближе придвинулся к нему, хотел рассмотреть получше такое удивительное творение природы. Уединение с миром, окружающим его, так сильно расслабляло, что ему просто хотелось опустить свои тяжелые веки и уснуть под лепестками прекрасного. И именно тогда он услышал еле разборчивый шепот: — Слаггер...Слаггер...Ты особенный...Мы любим тебя....Пожалуйста....Используй нас..., — эти голоса не были свыше и уж тем более не казались бейсболисту знакомыми. Нет. Всё было иначе. Сами цветы зовут его. Они объединяются с ним в единую мелодию и пытаются донести до него что-то. — Смотри на нас....Твори нами... — Но вам же будет больно! — ответил Слаггер, ожидая услышать от своей наивной реакции смех в ответ. Но цветы не пытались как-то его задеть. Ветерок аккуратно поддевал их стебельки к его ладоням. — Слаггер....Ты смотришь на нас...Ты уже...Всё понял...Пожалуйста...Нам не будет больно...Мы ведь любим тебя...Почему ты нас так тщетно стараешься игнорировать...когда мы — часть тебя?...., — продолжали нежно шептать цветочки. Их шепот был сладок, как ложка свежего разливного мёда. И Слаггер, дрожащими руками, опустился к стеблям и осторожно сорвал несколько тюльпанов перед собой. Ему показалось, что из всего разнообразия цветов именно эти отличались невероятной привлекательностью, выделялись из всего ковра. Они напоминали ему Питчер своими розовато-желтыми оттенками. Когда Эр сорвал несколько, разрез был идеальным, и ни капли сока не вытекло из стебелька.        Он начал плести. Так давно мужчина этого не делал...Столько лет уже прошло, а руки всё равно помнят, как надо. Словно это было заложено в основание его души. Он взял совсем немного цветов, поэтому венок сплести не получилось. Зато на браслет было достаточно. Новое украшение выглядело очень миленько, но для самого Эра излишне женственно. Поначалу тот стеснялся надевать его на себя, но листочки и лепестки сами тянулись на раненные демонами запястья. Он надел браслет на руку и слабо задрожал. Стало холоднее.        Слаггер оказался прямо у входа в мельницу. Она уже не работала. А в проёме двери был путь в следующий мир, уже не такой прекрасный, как первые два. Он отличался заметной серьезной атмосферой, которая внушала какой-то легкий мнимый страх.        Следующее место было длинным коридором победителя. К обеим стенам были прижаты шкафы, витрины, стенды...И все наполнены школьными грамотами, кубками, медалями. Да чем угодно! Всё, что выиграл Слаггер за эту жизнь — всё было здесь. Прямо перед ним. Но на все эти достижения Эр смотрел стеклянными глазами. Трудно было назвать это своей целью жизни, да даже мечтой. Как будто это совсем не имело веса. Как будто он и не трудился особо, чтобы добиться всего, что имеет сейчас. Вот такое было у него отношение к собственной деятельности, и именно поэтому эта комната скорее давила на него, нежели расслабляла. Ему не желалось проникаться этим воспоминанием.        Но вот в конце коридора красовался великолепный расписной стол, на котором находился его золотистый бейсбольный шлем. Слаггер подозревал, что чтобы пройти дальше, ему придется надеть на себя свой головной убор через силу. Наконец, дойдя до дальней стены, он согнулся над этим "призом" и задумался. Шлем был совсем стареньким, потертым, в отражении даже не было видно лица Слаггера. Ушной клапан был гнутый, кривой, с краев сходила краска. Да и вся поверхность была какой-то помятой, грязной от прямых попаданий бейсбольным мячом, случайных столкновений с чужими битами и падений во время пробежки через базы. В общем, Слаггер подмечал только минусы своего шлема, был слеп к его хорошим сторонам, как например то, что спустя столько лет он всё ещё ему служит! Но так уж работало его мышление в тот момент.        Неторопливо, нехотя бейсболист потянулся к своему головному убору, но в одно мгновение коридор начал обваливаться, и мужчина только успел дернуть руками к себе, как тут же огромный кусок от непроглядного потолка упал на стол и превратил его в кучку мусора. В страхе Эр весь сжался, стал пятиться назад, пока все достижения на его же глазах стали обрастать жуткими трещинами и разваливаться на куски. Но даже сейчас в нем не было ни капельки волнения за трофеи. Нет, его волновало то, как отсюда выбраться. Поэтому он поторопился обратно...        На середине пути пол провалился под ним, и с громким криком Слаггер вывалился из воспоминания наружу. Обратно в дом, но с другой стороны. И там он оказался в комнате, чем-то напоминающей маленький школьный зал, тоже с большим синим ковром, немного облезлыми белыми стенами и небольшой сценой с театральными шторами. Только вот стул стоял здесь совсем один, посередине всей комнаты.        Эр подошел к стулу и осмотрел его со всех сторон. Совершенно обыкновенный железный стол с серым сиденьем. По виду мог выдержать большого мужчину. Осмотревшись по сторонам и не увидев нигде хоть какой-то намек на выход, Слаггер сел на стул и посмотрел на сцену. Видимо, сейчас будет представление.        Но здесь не было ни света, ни актеров. Тишина. Но только бейсболист хотел с места, как тут с громким жутким гулом прямо в стене открылись огромные глаза. Они уставились на мужчину и немного прищурились. И тогда начался истинный, непритворный суд.

***

       Вероника безмолвно смотрела на Слаггера, и в мыслях ее творился хаос. Она думала: "Интересно, что на самом деле происходит с его головой? Станет ли он зверем, если его оставить в живых?" Было ещё кое-что в голове. Но она решила оставить эту мысль на потом. Придя в себя, женщина осмотрела палату еще один раз, будто впервые заглянула в нее, а не находилась здесь уже пару минут. — Вероника Маув, сюда ведь никто не приедет? Всё готово к убийству? — спросил отец семейства у нее, не дождавшись ответа дочери на вопрос мамы. Вероника вновь охладела и протерла кровь с губы. — Да. Идеальное преступление, которое никто не в силах прервать, — своим пустым, чуть ли не роботическим голосом сказала та. Мистер Маув, кивнув ей, подошел к койке и стал рассматривать беспомощное тело Слаггера. — Только посмотри на него...Похож на старый изюм. Больше денег мы с него стрясти не сможем... Но— — ...И всё же, — резко перебила Вероника отца, что считалось в их семье непозволительным. Тот повернулся к ней, и то ли недоумение, то ли внезапно окатившая его ярость наполнила его. — Нужные нам люди тоже не приедут сюда. — ЧТО?! — выпалил тот, плюясь слюной. Мать захихикала, вырвавшись из хватки Адор и кинув ее на пол. — ДА ЧТО ТЫ СЕБЕ ПОЗВОЛЯЕШЬ?! ЧЕМ ТЫ ТОГДА ЗАНИМАЛАСЬ, РАЗ ОПОЗДАЛА?! — ...Смотрела телевизор в соседней палате, — абсолютно безразлично ответила Вероника, но в ее глазах промелькнули нотки издевки над стариком. — И мне есть, что сказать. — Тебе никто не давал права говорить сейчас! НИКТО!        Вероника сделала шаг вперед, показывая свою невероятную наглость перед родителями. Ее спина выровнялась, а костыль она держала скорее как огромный скипетр, достающий до пола. Пусть суставы в ногах и ужасно изгибались и хрустели, но адреналин, который переполнял ее, не позволял ей отойти назад. — Да, мама. В этой палате и правда произошло предательство, — повернулась та к матери. Старуха аж подавилась сигаретным дымом. — ...Вот только ни полиция, ни врачи, никто не придет сюда не из-за смерти Слаггера.        Во внутреннем пиджаке Вероники был заряженный пистолет. Она резко вынула его здоровой рукой и двумя выстрелами попала в родного отца, один раз в сердце, а другой — в голову. Его кровь брызгами запачкала всё вокруг: и стену, и койку со Слаггером, и саму Веронику, окрасив ее пиджак в жестокий бордовый. Мертвое тело упало к ее голам, и кончик костыля пробив его мертвую голову насквозь силой удара. В Веронике ещё никогда не было столько сил за всю жизнь. Она очень медленно повернулась, тяжело дыша, к матери.        Та, громко визжа, спряталась за спину окровавленной Адор, стала звать на помощь, но никто будто ничего и не слышал. Адор и Гольфер стояли, как два мерзлых столба, не знали, что и делать. В их сердца тоже ударил адреналин, но они и не знали, что делать. Адор что-то пыталась сказать, но голос не выходил из глотки. — Бойся меня, ведьма. Мой лёд в грусти растаял, — Вероника стала медленно надвигаться на родную мать, качаясь из стороны в сторону. — Теперь я горю. Я поняла, каково это — быть человеком. Грех больше не страшен мне. Любая жертва стоит цели. И я не понимала этого до последнего. — Ч-ЧТО ТЫ НЕСЕШЬ, СУМАСШЕДШАЯ?! КТО-НИБУДЬ!! ПОМОГИТЕ!!! ПОМОГИИИИИИИИИИИИИТЕ!!! — миссис Маув попыталась убежать, но Адор вцепилась в ее кожу ногтями. — Ты...Ты всегда была таким же монстром, как и мы? — зрачки Адор сузились. Вероника проигнорировала ее вопрос и резко ударила мать костылем, сломав ей челюсть. Та упала на плитку и стала дергаться от ужасных болей. — Посмотри на меня в последний раз, мама. Единственные, кто приехали сюда — ритуальная компания. Чтобы увезти ваши тела отсюда. Таков приказ новой владелицы Компании, — смотря сверху вниз на собственного родителя, который ее унижал на протяжении всей жизни, женщина всё больше стала съезжать с катушек. — Хочешь знать, как я себя чувствую? Изумительно. Это смерть семьи Маув и рождение семьи Ред. И именно я положила начало этому. — Ты не понимаешь, ч-что творишь! Инвалид не сможет н-ничего! — очень неразборчиво со сломанной челюстью попыталась проорать миссис Маув. — Именно поэтому ты и достойна смерти. Прощай, — Вероника подняла над собой костыль и, вспоминая своего брата, нанесла летальный удар по голове. В него были вложены все силы, весь адреналин, от которого, казалось, она могла сгореть заживо. Вместе с последним вдохом матери распался и сам костыль, разломившись на две половинки, от чего Вероника резко потеряла равновесие и начала падать. Но Генри её успел поймать.        Брат и сестра посмотрели друг на друга и почувствовали в каждом такую сильную семейную связь, которая, казалось, была зарыта где-то на дне сердца. Из просто неловкого удерживания они перешли в крепкие объятия, из-за чего одежка Гольфера тоже покрылась родительской кровью. Адор упала от такого на пол, рассудок окончательно протрезвел, а некоторые пряди ее волос заметно поседели.        Вероника потянулась в сторону койки. Гольферу было тяжело держать на руках свою сестру, поэтому он кое-как медленно поволокся с ней к Слаггеру. Женщина тяжело дышала, из ее губ выходили стоны от ужасной боли в ногах, но она не могла остановиться. Как только койка оказалась в радиусе ее рук, она тут же вцепилась в железные ее края и уставилась на окровавленного Слаггера. Гольфер почувствовал на коже сестры холод и пот. — СЛАГГЕР! СЛАГГЕР! — Вероника уже давно не повышала свой тон, поэтому ее голос тут же захрипел. Она прокашлялась и продолжила орать, сильно дрожа и вдавливая потные ладони в кровать. — ПИТЧЕР ВЫИГРАЛА РОЗОВОЕ ЗОЛОТО! ОНА УСТРОИЛА ДРАКУ РАДИ ПОБЕДЫ! РАДИ ТЕБЯ! ПРОШУ! ОЧНИСЬ ХОТЯ БЫ РАДИ НЕЕ!        Она захрипела еще сильнее, теряя голос. — Если я смогла преодолеть свой барьер.....Сможешь ли ты? Или будешь жалким, слабым человеком, Слаггер?! Что тогда значили те твои слова?! Ты мне лгал?! Проснись! О Боже, проснись, молю тебя!        Вероника склонилась над койкой, трепетала и захлебывалась в собственной слюне, пока ее родной братец пялился на нее в недоумении. Он не понимал ничего ни о "тех словах", ни того, о чем говорит его старшая сестра. Но владелица Компании внезапно стала самым близким его союзником. Всем оставалось только ждать, что будет со Слаггером.

***

— Слаггер. Наконец ты нашел меня, — заговорила стена. — Теперь ты будешь судим мной. Зови меня своей Стеной-Судьей. — Суд? Ещё один?..., — Слаггер сразу же стал искать глазами петлю, но Стена сразу же его отвлекла. — В моих целях не стоит твое убийство. А теперь отбросим предрассудки и начнем. Расскажи мне, что с тобой произошло после твоего побега из зала лживого суда?        Слаггер нервно почесал лысую макушку, после чего начал переваривать и перечислять все произошедшие с ним события. Стена его выслушала, после чего зрачки Её глаза расширились, а из потолка донесся другой, более неприятный гул: это был кашель. — Вот как. А теперь внемли моему монологу. Убийство твоей матери мы отложим на потом, думаю, ты и сам вскоре поймешь, почему это была не твоя вина. А теперь давай рассмотрим три прекрасных места из недр твоей памяти, которые ты успел посетить. Все эти места подобрала для тебя я. Взяв по предмету из каждого места, ты должен был осознать что-то внутри себя. Вот, возьмем наивные небеса. Ты ведь взял оттуда книгу, не так ли? Вытащи и покажи мне ее.        Слаггер уж было потянулся внутрь одежды, но тут его лицо побледнело: книга пропала!!! Он стал ощупывать свою грудь, но нигде не мог ее найти. Стена, увидев смятение того, захихикала, но добро, душевно, не желая его задеть. — Значит взял. А раз она пропала, то выходит, что она теперь часть тебя. Видишь ли, внутри тебя есть три камня преткновения, от которых ты не можешь принять себя и позволить себе проснуться и победить недуг. И первый камень ты успешно раздробил, ведь твои же чувства привели тебя в сознание. Это было принятие ребенка внутри себя. Помнишь, во время суда ты встретил маленького себя? Он такой же важный житель твоей головы, как и ты сам. Я бы даже сказала, второй правитель этого царства. Но ты стыдишься его. Ведь все вокруг уже выросли, слишком серьезные, а ты будто застрял в детстве и не можешь позволить себе расти. Но это неправда. Ты неправильно понимаешь собственный характер. Вместо того, чтобы убивать ребенка...Защити его. Принятие в себе ребенка освободит тебя от оков и сделает индивидуальным и честным. И ты через это прошел. Внутренний ребенок — твои мышцы.        Стена продолжила рассматривать Слаггера со всех сторон. Тот, кажется, чувствовал себя довольно спокойно рядом с ней. Пусть он и не всегда понимал, к чему она вела свою мысль, но ее слова сильно вдохновляли его. — Давай подумаем о необъятном поле с цветами и мельницей. На твоем запястье был сплетенный браслет, который тоже стал частью тебя. Это был образ твоей женственности. Часто ты обманываешь себя, притворяешься тем, кем не являешься. Ты стеснялся того, что тебе нравилось плести венки и ухаживать за длинными волосами. Ты боялся, что тебя высмеют за то, что ты нестандартный человек. Но разве ты сам никогда не думал о том, что все люди индивидуальны? Ты все еще остаешься сильным и хорошим мужчиной, несмотря на то, что ты не соответствуешь рамкам человечества. Посмотри на ту, которую любишь больше всего: разве ее мужественный характер делает ее хуже? Разве ты можешь назвать ее какой-то неправильной, несовершенной? — Н-нет! Не могу! Она идеально балансирует эту...ммм...хрупкость....и силу....Я ей очень восхищаюсь! Даже..эээ...Не думай сомневаться в моей любви к ней! — Вот. И с тобой то же самое. Ты идеальная гармония. И, разумеется, ты не сможешь принять это мгновенно. Ты не смог этого сделать за столько лет, так с чего бы сейчас внезапно перевернешь собственное восприятие мира с ног на голову? Но тем не менее, браслет сросся с тобой. Это значит, что ты готов принять то, что находишься вне рамок общественных идеалов. Тебе потребуются годы на это, но в итоге это приведет к душевному покою. Прекрасные, нежнейшие цветы, то есть, твоя женственная сторона, которую ты старательно скрываешь — твои кости. — Я понимаю...Но...Эммм....Я не взял шлем... — Вот оно что. Третий камень преткновения слишком велик для твоих ног. Неудивительно, ведь подобное принять в себе в разы сложнее каких-то маленьких деталей. Это — принятие того, что ты любим. Что твои поступки имеют вес. Что твоя гибель приведет к страданию множества людей. Именно это и есть стержень, который позволит тебе встать с койки и победить самого себя. Ты не должен жить ради других, но ради себя, Слаггер. Ведь осознание того, что ты любим — твой разум, который ты, к сожалению, не смог заполучить в свои руки. — И-и что мне делать? Умирать? — спросил Слаггер с волнением. Неужели из-за одного лишь пренебрежения шлемом он подписал себе смертельный приговор. Но Стена закатила глаза, издав глупенькое причмокивание. Может ее слова и были мудры, но поведение отличалось довольно несерьезным отношением к делу. Кого-то она ему сильно напоминала... — Ни в коем случае, Слаггер. Как-никак, это не твоя вина, что ты не успел его достать. Некоторые события вокруг тебя не позволили этому случиться...Некоторые потрясения, о которых ты даже не догадываешься. Но шанс осознать себя любимым у тебя все еще есть. Но для этого нам придется поработать над этим вместе более основательно. — Что ты имеешь в виду?..., — голос Эра эхом раздавался по залу, пока тот, совсем маленький, стоял перед огромными глазами, которые раз за разом его рассматривали со всех сторон, любовались его болезненной фигурой. — Вот и заветные слова...Кхм-кхм. Я победила, Слаггер. Я победила ради тебя, — ее голос сливался с голосом свыше, кричащим эти же слова. Из-за слияния Слаггер не мог понять, кто вживую говорил это, но внутри него всё тут же заволновалось, а сам он отстранился от глаз, ничего не понимая. — Я ждала этого момента так долго, Слаггер. Но теперь я наконец могу освободиться! Ты меня освободишь!        Глаза у Стены лишились жизни, но внезапно открылся широкий рот с пышными губами. Из него вышла женская фигура. Худенькая, стройная, в меру накачанная, с прекрасными чертами лица и короткими, немного глупо остриженными волосами. На голове ее виднелся большой бейсбольный шлем. Эр не мог поверить своим глазам.        Кожа её сияла неописуемо ярким светом, который ни один из демонов не смог бы повторить. Она легкими шагами опустилась на землю и подошла к шокированному Слаггеру, после чего заглянула ему прямо в лицо, опустила ладонь на щеку. Нет...Это не иллюзия. Он отказывался думать о том, что это иллюзия. Что это прекрасное сияющее чудо может его ранить... — Питчер..., — кое-как прошептали его губы, когда он почувствовал это нежное касание худощавой ручонки. Он взял ее за запястье своей рукой и почувствовал, как сам потихоньку начинает сиять. — Эти слова...Тот, кто сказал это...Теперь у тебя появились силы позволить мне выйти наружу, Слаггер. Я, запечатанная здесь на столько времени...Я видела, как ты разлагаешься. Но выбраться всё никак не могла! Ты не позволял. Не верил...Что я справлюсь. Но раз оставлял меня в живых...Была ли у тебя надежда?        Эр сглотнул и сильно покраснел, а его глаза тут же забегали. Он опешил от такой встречи. Из всего возможного в своей голове он встретил именно её.... — П-Питчер...Ты...Ты реальна? — ему было всё ещё тяжело принять этот факт. Слаггер немного отошел от нее, потом снова подошел, потом попытался потрогать ее волосы...На что Питчер резко сжала обе ручонки в кулаки и стукнула того по голове. — Конечно реальна, балда! С чего бы я не была реальна?! — Ауч! Ммм...Хехе...Да...Бьешь ты как настоящая Питчер! — Эр только и успевал закрывать голову от легких ударов от Пи. Но как только та прекратила, мужчина сразу заметил, что теперь его руки тоже сияют этим прекрасным белым светом. Он смотрел на них максимально напугано, медленно вертел перед собой ладони, всматривался в тыльную сторону и в обелившиеся, словно освобожденные от греха, узоры из линий на внутренней стороне. Затем Эр протянул их Питчер, показывал их, как какое-то чудо света, восхищался увиденному, подобно малому ребенку. — П-Питчер...Что это со мной? — Тебе легче ведь, да? Ты теряешь свою грязную форму и очищаешься. Твоя душа обнажается...Как моя! Разве ты еще не заметил, что на мне нет одежды? — усмехнулась девчушка. Слаггер опустил глаза вниз и тут же отвернулся, закрыв руками лицо. Из красного оно стало белоснежным, вместе с руками. Вскоре, вся голова Эра очистилась. — ПИТЧЕР!!! ОДЕНЬСЯ!!!! Б-БЫСТРЕЕ!!!! — выпалил он, не смея и глянуть на нее. Но Питчер продолжала стоять смирно перед своим парнем, глуповато улыбаясь. Вместо того, чтобы выполнить его просьбу, она подошла ближе, после чего поразила его рукой насквозь. Одежда распалась на множество маленьких кусочков в области удара, в то время как ни крови, ни боли не вырвалось наружу, и Слаггер даже не сразу осознал, что произошло. Питчер разжала руку из кулака и задвигала пальцами, всё еще удерживая ее локоть в груди Эра. Она подняла голову, и взгляд ее был таким теплым, пусть и немного легкомысленным. Как чума в Европе, так и свет, попавший в грудь бейсболиста, стал расходиться по всему телу, расщепляя одежду. Было достаточно всего одной минуты, чтобы Эр стал свободной, такой же белоснежной душой, как и Питчер. Вот только область паха у него не была выражена, напротив, постоянно искажалась в пространстве, из-за чего понять, на что Пи смотрела, было почти что невозможно. — Эй...Слаггер...Ты стесняешься меня? Мы же однажды были одним целым...Или страсть принесла тебе скорее мучения, нежели любовь? Прости меня за это. Я была страшной эгоисткой, — Питчер вытащила руку из груди Слаггера и опечаленно отстранилась. Самому же Эру было некомфортно в таком состоянии: он постоянно искал, чем бы прикрыться, как бы отвлечь от себя внимание. — Гмх...Нет. Всё хорошо. Мне просто...ээммм...Мое тело...Я не хочу его видеть...ммм..., — вместо того, чтобы что-то отвечать, Питчер понимающе кивнула Слаггеру и протянула ему ладонь. Он неторопливо взял ее за руку, и она прошлась пальчиками по его уродливым шрамам. — Ты только глянь...Твоя душа чиста, лишена всяких грехов...И всё же, от собственных шрамов ты отказаться не можешь. Удивительный ты человек, Слаггер. Но за это я тебя и люблю! — она посмеялась и быстрым шагом начала выводить Эра из зала. Тот еле поспевал за ней на своих больных ногах. Девушка погладила стену, и внезапно на облезлой текстуре образовалась большая парадная дверь. — ...Они тоже нуждаются в любви. Когда я проснулась в твоей голове, то заметила, по какой логике работают многие твои места...        Они вышли наружу и оказались снова в зале. Слаггер тут же судорожно повернулся к кухне, но тела там уже не было. Питчер встала на носки, стоя за спиной Слаггера, и посмотрела в ту же сторону, что и он сам. — Где она?... — Ее больше нет. Ты отпустил свой грех, и собирательный плохой образ твоей мамы пропал. Теперь здесь только мы, — в голосе Питчер Слаггер сразу же признал знакомые неприятные нотки. Она ему лгала. Он повернулся к ней и поднял одну бровь, как бы показывая ей, что он скептически относится к ее словам. Пи затихла, после чего осмотрелась по сторонам и опечаленно сложила руки в замок, пиная воздух. — ...Ладно. Демоны и сюда пробираются. Это было своеобразным бункером, но их сила восстанавливается. Они не собираются покидать тебя. Они...Хотят убить тебя. Но я не хочу этого. Поэтому я сейчас здесь, с тобой. Не хочешь ли еще прогуляться по дверям? Их тут так много, а увидел ты так мало...Хотя это твоя же голова!        Слаггер некоторое время молчал, переваривал сказанное Питчер. Он еще раз ощупал свое белое тело и задумался о том, как же уродливо на нем смотрелись бы черные демонические пятна, какие у него были на коже в реальном мире. Затем повернулся к Пи и, кое-как подбирая слова, согласился на ее предложение. Вроде владел головой он сам, но почему-то по-детски хотелось полагаться на кого-то более сильного духом. Да и в самом доме делать было больше нечего. Но перед тем, как пойти, Эр всё же попытался найти хоть что-то из одежды, чтобы прикрыть свою стыдливую наготу. Девушка его нисколько не торопила, прекрасно понимала его моральное состояние. Копаясь по шкафам, Слаггер наткнулся на одежду, которую не видел ранее: белый плащ, весь осыпанный шестеренками и часиками, и полосатые коричневые штаны, немного позолоченные, подходящие под тон штанов туфли. Пусть ему и показалось, что одежда была чужой, но других вариантов не было, поэтому пришлось надевать то, что имелось. На удивление, нарядец оказался даже немного великоват Слаггеру, но он предпочел не обращать на это внимание. — Как я тебе? — спросил он у Питчер, поправляя золотистые рукава. Пи выглядела восторженной его образом. — Божественно! — смогла выдавить из себя лишь одно слово, но и его было достаточно, чтобы описать все ее эмоции. Она немного поаплодировала своему парню, прежде чем оба посмеялись и подошли к ближайшей двери, которая привлекала Слаггера внешне. — Эй...Ты готов заходить? — Эмм...Честно? Не особо. Я немного обеспокоен твоим телом. Может, ты тоже что-то наденешь? — пока Эр это говорил, он постоянно складывал пальцы вместе, потом разделял и клал иначе. И так постоянно, пока девушка не дала свой ответ: — Ладно, ладно! Убедил! Упрямый баран! Одно мгновение..., — и ее белоснежное тело поменяло форму, став похожим на прекрасное платье по колени. Слаггер остался удовлетворен, и только тогда парочка наконец вышла навстречу неизведанным красотам безумного, окончательно уничтоженного разума того, кто еще медленно, незаметно, но дышит. И дыхание его важно далеко не одной ей. Питчер верила, что если его сердце перестанет биться, то мир лишится прекрасной звезды, обеднеет и перестанет иметь смысл.        За дверью была зима. Перед бейсболистами была лишь одна протоптанная тропинка, остальные же дороги скрывались под снегом. Далеко-далеко на горизонте можно было увидеть старенький дом Слаггера, который уже давным-давно как сгорел. Увидев его, у Эра сжалось всё внутри, и он опустил голову. Воспоминание было подсознательным, когда пареньку было от силы четыре года. Любил он резвиться в снегу, лепить разные фигуры и опускать свое смуглое личико в глубокие сугробы, чтобы на его длинных ресницах блестели звездные жемчужины. Но в снегу несчастное дитя часто теряло свои любимые игры и потом долго-долго плакало с горя... — Эй...Мне кажется, я знаю, где я тогда мог оставить эту лопатку, — внезапно прервал тишину Слаггер, после чего опустил в ближайший сугроб ладонь. Холода он не почувствовал. Зато ощутил пластиковую рукоятку. Одно мгновение — и игрушечная старенькая лопатка для копания в песочнице была найдена. — Ахах...Была бы возможность...Я бы ее вернул владельцу...Ему без нее было так больно, будто, эмм...весь мир потерял.        Он долго смотрел на свою находку, после чего положил ее прямо на дорогу, на самое видное место. Почему-то странная уверенность наполнила его. — Снег больше никогда здесь не упадет. Пока он не найдет свою игрушку...Я не позволю этому случиться, — твердо заявил Слаггер. — Ура! К тебе снова приходит сила управлять собственным разумом! Чем сильнее и увереннее в себе ты становишься, тем быстрее справляешься с этой лихорадкой. Не совсем понимаю, как это работает...Но я это чувствую. — Но мне все еще больно, Питчер. Чем больше я думаю о своих детских годах, тем больше понимаю, как быстро расту. Взрослею. Старею. Не понимаю, почему я борюсь за жизнь, если смерть меня настигнет в любом случае? — Не знаю. Я бы хотела провести свою старость с тобой, а не в одиночестве. Сколько еще хорошего ты сможешь принести в мир, если сейчас возьмешь себя в руки и осознаешь, как ты любим мною? Как минимум, ты стал моей мотивацией побороть себя и выиграть Розовое Золото. — Говоря об этом..., — Слаггер стал ее снова рассматривать. — ...Почему ты здесь? Это ведь моя голова... — Сама не совсем понимаю. Но мне кажется, что я ритм, который живет внутри тебя. Когда мы смешались ритмами, то в каждом из нас стала жить частичка друг друга. И чем больше мы жили, тем быстрее эти частички вырастали во что-то большее! Наверное, поэтому я и разумная, но при этом внутри тебя, а не себя. Скажу тебе вот что...Я тоже ощутила такого Слаггера. Но он был в разы слабее...Видимо, из-за болезни, — голос ее немного охладел. — Да ну. И ты можешь мне рассказать, как победила? — Неа. Расскажу вживую, когда ты проснешься. Еще один повод! — ...Подловила.        Оба хихикнули, но вновь замолкли. Некоторое время бейсболисты любовались видами уходящего солнца на зимнем пейзаже. И тут к Питчер пришла необычная идея, которой она тут же решила поделиться: — Давай кричать. — Зачем?! — Эр сразу подумал о том, что мог бы таким образом помешать покою живущим в дальнем доме. — Когда душе больно, крик порой помогает расслабиться. Давай попробуем? — ...Нет. Не стоит. Всё хорошо, — дал четкий ответ Слаггер. — Давай просто двинемся дальше. Тут я увидел достаточно...        Питчер не стала возражать. Они покинули эту реальность и стали осматривать другие двери, которые могли бы стать прекрасными путеводителями в лучшие миры. Но Слаггер не решался заходить внутрь. Он всегда приоткрывал дверь, оба смотрели в щель и решали, стоит им там веселиться или же нет.        Вот, например, совсем непримечательная дверь. Внутри нее глупая ситуация: молодой Эр застрял на дереве и боится слезть с него. Мама бегала вокруг дерева вокруг да около и ужасно нервничала за своего сына. Вот примерно тогда у Слаггера окончательно пропала вина за то "убийство". Но чем в итоге закончилась эта ситуация? Кто-то неизвестный в бордовом ударил по дереву, из-за чего Эр свалился на землю с маленькими ссадинами. Но мама тут же бросилась к нему, стала волноваться очень сильно, осматривать все тело и спрашивать, болит ли что-то. И пусть подросток отвечал, что нет, что все хорошо, ее беспокойство лишь нарастало... — Ты любим не только мною, Слаггер. Видишь? Ты нужен своей семье. Ведь если ты умрешь, то мама будет страдать. Ты у нее один! И она мне рассказывала, на что ей пришлось пойти, чтобы дать тебе хорошую жизнь! Не верь негативным образам, если на деле в них заложено больше любви...чем боли..., — Питчер старалась звучать серьезно, и пусть ей это давалось очень тяжело, но, кажется, ее слова подействовали на Слаггера: его кожа стала гусиной на мгновение. — ...Дальше.        За другой дверью был кабинет музыки из школы. Слаггер сидел за стулом и слушал, как Адор играла на гитаре. Пи сразу же скривила лицо, когда увидела это воспоминание. Она потянула Эра подальше отсюда. Он и сам понял, что она должна была сказать тут. "Ты любим и друзьями или тип того, бла-бла-бла...". Пусть в это и тяжело верилось, но почему-то Слаггер был готов в это поверить. Наверное, из-за голосов сверху, которые доносились там, из реальности. Неужели они там, ждут его с нетерпением? Или это всего-лишь галлюцинации умирающего?        И так открывалась дверь за дверью. Практически все воспоминания были наполнены положительными эмоциями. Его команда, его дальние родственники, просто знакомые, прохожие...Слаггер был любим. Слаггер был важен. Пусть и у самого мужчины это особо не складывалось в голове, но буквально его же подсознание кричит ему об этом, а Питчер лишь усиливает этот гул, добавляет мощности и веса. Больной бы сравнил ее с громом во время грозы. Его очень забавляло думать о своей девушке в таком необычном контексте. И раз уж она здесь, чтобы спасти его жизнь, проникла в самые недра его разума, то может быть, он и правда чего-то уж стоит? — Слаггер, — привлекла его внимание девчушка, когда они встали возле очередной двери. — Понял ли ты хоть что-то? Принял ли в свое сердце мысли? — Ээээ....О любви? — Не совсем. Дело немного в другом. Одно дело — принять свою важность. Другое же...Жить для себя, — Питчер задумчиво постукивала по двери. — Когда я готовилась к Розовому Золоту, я задавалась вопросом: "А в чем смысл моей жизни? Почему я вообще должна бороться за него?" И до самой игры я не могла дать себе ответ на этот вопрос, понимаешь? Я была в тупике! Какая глупость! И правда, в чем смысл жизни? Думаю, не я одна задаюсь этим вопросом...Но вот на игре ко мне пришло озарение. Слаггер, ты стал моим двигателем. Без тебя я была никем, буквально дурочкой без всяких навыков, но с высоким эго. Но при этом я была несчастна. Но когда в моей жизни появился ты, то все изменилось! У меня появилась жизнь! Были трудности, были страдания....Но жизни без этого нет. И тогда я поняла. Смысл жизни в развитии. Надо стремиться туда, выше...К звездам. Хаха! Не смотри на меня так! Конечно же человек не может пешком дойти до звезд. Но он будет к ним двигаться. И на это уйдет вся жизнь...А значит, всю жизнь он становился только выше. Если мы всю жизнь будем расти, то тогда мы будем счастливы! А это и есть смысл! Ты...Ты открыл мне глаза на такую простую истину...Почему же ты сам ей не следуешь? Неужели ты думаешь, что достиг максимума? Нет, Слаггер...Я верю, что ты можешь стать даже лучше, чем ты есть сейчас. Да, для меня ты и так прекрасен, но...Всегда есть, куда расти. И вместо того, чтобы привыкать к горькому кофе, чтобы ценить сладкий, можно в итоге самому стать прекрасно-сладким.        Питчер остановилась. Ей нужно было немного отдохнуть. Это был ее личный крик души. Но Эра он очень тронул. Его поразило, насколько же умной все это время была эта девушка. Его восхитило, какая же судьба шутница, раз позволила этим двум совершенно разным, но таким похожим душам пересечься вместе. И его ранило, насколько же сам Слаггер был все это время глуп в отношении собственной души...Он опять посмотрел на свои руки. Только в них сейчас лежит его судьба. — Я тебя не слишком перегрузила? — взволнованно поинтересовалась девушка. — Нет. Ничуть. Мне интересно...Что за этой дверью? Я думаю, эммм...Меня это окончательно убедит, Питчер, — улыбнулся ей в ответ Слаггер. Он взялся за ручку двери, неторопливо повернул ее и дернул на себя...        Слаггер чуть не провалился в черную холодную пропасть. Питчер кое-как успела схватить его за плащ и своей могучей силой удержать его. Эр окоченел, схватился обеими руками за косяки двери, хотел уж было оттолкнуться назад, но что-то будто утягивало его вниз. Дом стал рассыпаться. Медленно, но верно, огромные трещины стали возникать на стенах, и из каждой выглядывало по несколько пар демонических глаз. Что-то наподобие цепи обвилось вокруг шеи Эра и стало тянуть его в уродливую темень, собирающуюся в одну бесконечную спираль отчаяния. — ТЫ ЧЕГО ЭТО?! СЛАГГЕР! ДАВАЙ! — Питчер попыталась его вытянуть, но Эр не поддавался. В его голове возник шум. Шипение, странный треск, громкое собственное сердцебиение. Все эти ужасные звуки перемешивались с криками Пи, создавали какофонию, от которой Эру хотелось лишиться слуха. Он скорчился, одну руку отпустил, чтобы схватиться за голову, его дыхание участилось, а в глазах посыпались искры. Слаггер пытается отстраниться от двери, отодвигает ноги...Но тьма начинает шептать ему, и шепот перебивает все уродливые звуки, вводит в спокойствие. — Слаггер...Спускайся...Она лжет тебе. Показывает лучшие воспоминания, внушает смысл жизни...Но ты-то понимаешь, что грешен и не стоишь жизни. Но вот весь мир вокруг тебя рушится, и даже она не в силах сделать что-либо. Так почему ты сопротивляешься? Тебе пора отдохнуть, Слаггер. Она не понимает, что ты чувствуешь на самом деле...Какой грех на себе носишь каждый Божий день...Она не понимает. Что ты. Нуждаешься в покое, — шепот будто мгновенно вернул Эра в грязную, убогую реальность. Все эти сладкие воспоминания, мечтания, размышления...Всякий раз, когда он гнулся вниз, его тело снова становилось обычным, грешным. — СЛАГГЕР! ПОЖАЛУЙСТА! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?! — Питчер кое-как перекрикивала шепот, пока позади нее разваливался потолок. — РАЗВЕ МОИ СЛОВА ДЛЯ ТЕБЯ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИЛИ?! РАЗВЕ НЕ ПОНИМАЕШЬ ТЫ, НАСКОЛЬКО Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ?! СЛАГГЕР! ПРОШУ! — ...Она умрет вместе с тобой, когда погибнешь ты, — продолжал ласково шепот. — Вы же объединены ритмами. Остановится твое сердце — остановится и ее. Вот она и хватается за последнюю возможность жить...На тебя ей плевать...Прыгай.        Слаггер словно протрезвел, с его глаз сошла пленка непонимания, когда он встретился лицом к лицу с самой смертью в виде этой вечной пустой воронки. Голос продолжал звенеть внутри него, доминировать над шумом кошмара. Шея продолжала сдавливаться, Эр переставал дышать. Он зажмурился и опустил голову, от чего она вся стала грешной. Земля под ногами дрожала. Всё было готово для финального прыжка. Для последнего путешествия на покой. Еще раз посмотрев на тьму, Слаггер сделал свой выбор. — Питчер...Прости. Я не могу так больше, — сказал он ей, повернувшись в последний раз. Питчер, казалось, не прилагала никаких усилий, чтобы держать его из-за своей сверхъестественной силы в этом мире, но на лице ее был такой неописуемый ужас, что сравнить его можно было только со страхом перед взрывом ядерной бомбы. На ее глазах выступили слезы, а пальцы, кажется, только окрепли. Слаггер нахмурился, силой оттолкнул себя от двери и, сбивая девчушку с ног, снял с ее головы свой шлем, надевая его на себя. Чтобы хоть как-то перебить ад в ушах, он наконец позволил себе орать в полную глотку. — НЕ МОГУ БОЛЬШЕ ЖИТЬ С ЧУВСТВОМ ВИНЫ И ОБЯЗАННОСТИ! Я ХОЧУ ОСВОБОДИТЬСЯ! И ХОЧУ ЖИТЬ С ТОБОЙ, ВЕДЬ ТЫ ТА САМАЯ, БЕЗ КОТОРОЙ Я НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮ СВОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ! ПИТЧЕР...Питчер...Я...Любим?        Разумеется, осознание подобное придет не мгновенно. Но пойдя на такой шаг, Слаггер уже показал силу своей воли. Показал, что слова Питчер имеют для него смысл. Он вцепился ей в плечи, пока говорил все это, и горячие слезы текли по его лицу, а руки дрожали, жаждали быть снова белыми, как у нее. Он согнулся над ней, лежащей беспомощно, пока дом разваливался, а обломки удачливо падали мимо пары на пол, дробя его на те же убогие трещины. Слаггер плакал. Искренне. Болезненно.        Но оттереть свои щеки от слез он не смог: его руки слились в одно целое с плечами Питчер. Он затих, уставился на нее, а она улыбнулась ему самой прекрасной улыбкой, которую можно было увидеть только в лучшем сне. После этого, Пи сама двинулась к Слаггеру, и они стали одним целым. Когда Эр открыл глаза, он был уже один, а руки вновь освободились. Но в теле горела такая сила, которую он не испытывал уже давно. В глазах стало мутнеть, мир стал дрожать в разы сильнее, мужчина увидел ослепительный свет и громко завопил, освободив последнюю боль из своих легких.

***

       Вероника дрожала над Слаггером, не зная, что делать дальше. Что, если он не проснется? Что, если все эти импульсивные поступки были совершены зря? В тени женщины блеснула пара пустых глаз. — И все-таки ты решилась на этот поступок, Вероника Маув. Или, мне называть теперь тебя Мисс Ред? Хаха. Вечно ты любишь добавлять всему большего смысла, — из теней вылезла Джулия, хрустя шеей. Все повернулись к ней. — Гмх. Приказываю тебе быстро избавиться от тел. Я знаю, что ты это можешь, — прошипела сквозь зубы Вероника. — ...Не видишь что ли, что сейчас не до смеха? У мертвецов отвратительное чувство юмора. — Ну, ну. Нет смысла занудничать. Отойди от койки. Я, так уж и быть, помогу тебе. Но это только ради общего блага и состояния искренней любви.        Гольфер помог Веронике придвинуться к телам родителей. Они их осмотрели в последний раз: богатая одежда украшена пятнами подстывшей крови. Королева демонов присела к ним и потрогала их тела. Точно мертвы. Несколько демонов оторвались от волос и залезли внутрь тел. — Они встанут, пойдут и совершат "самоубийство". Не благодари.        Наконец, Адор пришла в себя после всего, что только что засвидетельствовала. — И что эт получается...Ты наша союзница? — Нет. Ни за что не сближусь с такой мерзкой падалью, как ты, — ответила холодно Вероника, смотря на пьяницу с презрением и вцепляясь в своего брата сильнее после очередного хруста в ногах. — ...Но теперь и на моих руках есть чья-то кровь.        Старалась в тот момент она отбросить в сторону все сомнения и принять то, что это было предрешено самой судьбой. Что рано или поздно именно ей пришлось бы умертвить своих обидчиков. Вероника положила свой подбородок на плечо Гольфера и закрыла глаза. В ее сердце осталась только одна тревога. За того, кто и побудил ее на такие мысли.        Кардиомонитор запищал. Вероника случайно поранила братца до крови, но тот и не заметил вовсе этого, ведь был вовсю поглощен внезапным яростным шумом, наполнившим палату. Адор привстала, а Джулия продолжила смотреть со своего места, будто ожидала это исхода.        Сначала волны показывали смерть. Потом резко снова забилось сердце. Очень слабо. Очень тихо. Но с каждым стуком оно становилось все быстрее, сравнимо с человеком, пробегающим марафон. И в один момент монитор выдал ошибку. Громкий, неестественный для этого прибора писк оглушил всех. Мужская рука с заметной точностью высвободилась из одеяла и вцепилась всей силой в капельницу, да так, что немного погнула ее. Затем, он начал подниматься. И пока тяжелое тело пыталось поднять себя, один единственный глаз, видный из-за странного освещения, горел таким сильным пламенем, которое ни один пожарный не смог бы потушить. Вены набухли в разы сильнее, даже на голове, кожа приняла более здоровый вид, а от медленных, но уж очень агрессивных движений мужчина скинул с себя все электроды, из-за чего кардиомонитор снова показал смерть. Вероника направила на него пистолет, но Генри тут же закрыл его дуло своей рукой, не позволяя ей выстрелить.        Войдя в положение полуприсеста, Слаггер наконец вдохнул в себя осознанный воздух и осмотрелся по сторонам. Палата. Белые стены. Плитка в крови. Его друзья. Мертвые люди, которых он презирал всей душой. И он сам. Окропленный подсохшей кровью. Его руки немного дрожали, прежде чем он наконец смог отпустить капельницу, протереть глаза и сказать свои первые слова: — ЧТО ЗА ЧЕРТОВЩИНА ТУТ ПРОИСХОДИТ?!

***

       Прошло несколько часов. Слаггеру объяснили всю ситуацию, что конкретно произошло, и почему никто не пришел на звуки кардиомонитора. Неужели все врачи так ждали его смерти? Но Эр мгновенно избавлялся от этой мысли. Осмотрев его еще раз, медсестры ахали, а хирурги даже не знали, как это объяснить: он был совершенно здоров! А от обоих Маувов и след простыл, да и крови что-то нигде не видно...        Мужчину сразу же отправили на выписку. Когда из робы больного человека он переоделся в свою обычную одежду, Слаггер в первую очередь вышел к своим гостям, чтобы сказать хоть что-то им. Его крайне сильно поразил план Вероники и ее сила воли. Генри тоже не подводил: может, до него наконец дошло, что родная сестра никогда не желала ему зла? Но вот, посмотрев на Адор, перед его глазами проплыли сцены суда и ужасных воспоминаний, поэтому вместо всякого доброго слова он лишь с сильным осуждением посмотрел на нее, собрал свои вещи и покинул палату, так не проронив ни фразы в ее сторону. — Мистер Эфрон, сюда подъезжает автобус с Вашей командой. Вы в силах принять их? — спросил один из врачей, когда Слаггер находился уже у выхода. Он остановился, задумался, после чего кивнул. — Разумеется, я могу. Я жду их с нетерпением, — Эр улыбнулся самой широкой улыбкой, которой только мог. Он чувствовал себя необычайно великолепно.        Но когда автобус подъехал и стал припарковываться, в нем затаился очень странный страх: увидеть Питчер вживую. Он был таким дураком в собственной голове! Да и то, что он умолчал о Демонической Лихорадке и делал вид, будто все хорошо! Выздоровевший подозревал, что сейчас ему зададут трепку и готовился к самым наихудшим исходам. Как только транспорт припарковался, он неторопливо двинулся к дверям, чтобы увидеть именно ее.        Первыми вышли Мистер Волнат и некоторые бейсболисты. Увидев, что Слаггер цел и здоров, каждый плакал, обнимал его, целовал в щеки, не стесняясь мнения общества. Такой искренней радости за своего игрока Эр от Волната не видел никогда. В эти моменты он почувствовал себя особенным, невероятно важным...Подсознательно захотел поделиться своими чувствами с Рыдающим Серебром, но понимал, что уже перерос это.        И вот...Вышла она. В его шлеме. С огромным помятым кубком в руках. Все остальные бейсболисты затихли и отошли, смотря издалека. Питчер и Слаггер встали друг напротив друга и некоторое время просто молча поддерживали зрительный контакт. В глазах Питчер Слаггер разглядел невероятную усталость, немного осуждения, но сильнейшую радость, в то время как Питчер увидела в глазах Слаггера самую пылкую любовь и сожалению. И только она открыла рот, чтобы хоть что-то сказать, как тут же Эр упал на колени и обнял ее со всей силы, прижавшись лицом ей в грудь (Питчер пришлось убрать кубок в сторону). — Питчер..., — кажется, он всхлипывал. До этого он бы побоялся показать свою слабость перед сокомандниками, но сейчас его душа желала лишь приобрести покой у его дорогой. Он опустил голову до живота, поняв, как странно выглядело это изначально. — ...Прости меня, пожалуйста. Я был идиотом. — Слаггер! — она положила свои теплые руки ему на лысую голову, стала медленно гладить и утешать, как мать своего ребенка. — Конечно же я прощаю тебя. ... — ...Ведь ты мое Розовое Золото.