Легенда о красной нити судьбы

Это был жуткий сон. Майки стоял перед зеркалом в оцепенении, смотря на своё отражение. В его взгляде смешались непонимание и тревога. Он осторожно протянул руку, не отводя глаз от своего отражения, прикасаясь к холодному стеклу. Медленно провел пальцами, чувствуя, как его кожа покрывается мурашками от прохлады. Он не знал, что думать, когда видел на своем лице не свой изможденный вид, а чей-то другой, незнакомый... в нём таилось что-то более жуткое и темное. В этот момент из тёмной глубины зеркала вырвалось нечто похожее на тень. Чёрная, вязкая субстанция, начала обвивать его руку, продвигаясь всё выше и выше, затягивая его в свой холодный, липкий плен. Отражение, казалось, ожило, усмехаясь и затмевая его собственное лицо. Он попытался вырвать руку, но тень крепко держала его на месте, не давая и возможности освободиться. Материя полностью окутала его тело, сжимая в ледяных, липких объятиях. Тело горело, а ощущение беспомощности и страха пронизывало до костей. Нечто давило на его грудь, сковывало дыхание, и в этот миг резкая, пронзительная боль пронеслась через голову, ослепляя его. Сано зажмурился, чувствуя, как мир вокруг становится всё более размытым, но боль только усиливалась, дробя его сознание на осколки. Ему казалось, что чёрная субстанция поглощает не только его тело, но и саму его сущность, оставляя лишь чувство полного отчаяния. Альфа упал на колени, судорожно хватаясь за голову, будто пытаясь удержать всё это внутри, не давая вырваться наружу. Он зажмурил глаза, но это не спасло — перед его внутренним взором вспыхивали тёмные образы. Все его страхи и самые тёмные мысли ожили и теперь нависли над ним, пытаясь захватить разум, вытеснить здравый смысл окончательно. Манджиро вздрогнул, стоило услышать до боли знакомый голос. Перед ним стоял Такемичи, но совершенно другим, чем он привык его видеть: в чужих глазах он увидел ничего кроме презрения, а губы растянулись в ядовитой ухмылке. В его взгляде не было ни тепла, ни нежности — только холодный, язвительный блеск. — О нет. Я прервал тебя? — с сарказмом произнёс Ханагаки, явно наслаждаясь его страданиями. Гонщик судорожно пытался осознать происходящее. Всё вокруг казалось нереальным, но стоявший перед ним образ был слишком ярок, слишком настоящим. Почему, именно сейчас, когда он из последних сил старался удержаться на грани, появился он — с этим равнодушным презрением? — Ч-что… Как?.. Почему именно сейчас? — его голос звучал так, будто все чувства и эмоции ушли из него, оставив только пустоту и безразличие. Только глаза выдавали, боль и непонимание мелькнули в глазах альфы, он не мог поверить, что это действительно тот, кого он так отчаянно хотел оберегать и защищать. — Почему… когда я не могу держать контроль… именно ты появился передо мной? — прохрипел Майки. Тревога и отчаяние медленно поглощали его, лишая последних сил. Почему именно эта версия Такемичи появилась перед ним в этот переломный момент, когда он так нуждался в его поддержке и помощи? Но что-то в этом образе настораживало, заставляя сердце Манджиро стучать тревожно и гулко. Взгляд - острый и холодный, совершенно несвойственным ему, в глазах плескалось презрение и насмешка. Взгляд, которого он никогда не видел у Такемичи. Этот голос, эти манеры — всё было пропитано злобой и насмешкой, чуждой его возлюбленному. Тот подошёл к нему. — Сейчас перед собой ты видишь человека, которым дорожишь больше всего. Он и станет твоими путами, которые ты не сможешь перерезать, — слова звучали слишком холодно, проникая глубоко внутрь, раня сильнее душу альфы. — Или же сможешь, Манджиро? — Нет, нет, я не могу подвергнуть Такемучи опасности, — обречённо ответил Сано. Омега ухмылялся, насмешливо прищурившись, будто Майки только что сказал что-то крайне забавное. — Как думаешь, сколько ещё продержишься с черным импульсом? — продолжал образ, склонив голову и внимательно глядя на него, словно изучая реакцию. — Сколько сможешь сдерживать его, покуда не уничтожишь все, что окружает тебя. Слова Такемичи обрушились как холодный дождь, проникая в его сознание, отзываясь эхом и наполняя его страхом. Голос звучал ровно и насмешливо, но в нём таилась странная жестокость, от которой альфе стало не по себе.Майки закрыл глаза, сжав кулаки, внутренний хаос набирал силу, а ощущение липкого ужаса вновь подступило к горлу. Альфа выпрямился, сжав кулаки так, что костяшки побелели. Ему стало противно от того, что это искажённое воплощение его самых сокровенных страхов приняло образ человека, которого он любил. Вспышка ярости пробила сквозь вязкую темноту, поднимаясь изнутри, как огонь, готовый поглотить всё на своём пути. — ЗАТКНИСЬ! — рявкнул он. Едва он произнёс эти слова, иллюзорный Такемичи застыл на месте, его ухмылка исчезла, и взгляд потемнел. Охваченный злостью и страхом, рванулся вперёд, повалив иллюзорного Такемичи на пол. Его пальцы сомкнулись на горле призрачного образа, сдавливая его с такой силой, что вены на руках вздулись. Взгляд альфы был яростным, полных эмоций, которым он не давал выхода слишком долго. — Ах, так ты и правда пытаешься меня убить? Но сможешь ли, Майки-кун? — хрипел Ханагаки, но его гаденькая улыбка не спадала. Майки замер, его пальцы сами собой разжались. Он слышал насмешливый голос, чувствуя, как собственные страхи и сомнения вновь цепко обвивают его разум. — Как и ожидалось, у тебя ничего не получится. Ведь твоё слабое место... — образ наклонился ближе, почти шепча. — Это я. Эти слова отозвались в нём вспышкой нестерпимой боли. Он попытался сделать вдох, но вдруг почувствовал сковавшую его грудь боль. Затем, зажмурился и — внезапно открыл глаза, резко вдыхая. Тусклый свет его комнаты медленно возвращал его в реальность. Всё вокруг было тихо, но внутри всё ещё звенели отголоски кошмара. Он почувствовал теплую руку, обхватившую его ладонь и не мог понять — реальность это или продолжение мучительного сна было таким приятным и успокаивающим. Омега сидел рядом, его лицо было едва освещено лунным светом, что проникало через окно. — Я не позволял тебе касаться меня! — прошипел он с такой ненавистью в голосе, что омегу буквально пронзила эта резкость. Глаза потемнели, а лицо исказилось гневом. Снова этот образ начнет что-то говорить? Такемичи отдёрнул руку, отступая назад, а затем повернулся и быстро вышел из комнаты. Майки нахмурился, пытаясь понять, что только что произошло. «Образ» почему-то убежал от него. Он не успел увидеть выражение его лица, но почувствовал какую-то странную пустоту. В груди поселилось тревожное ощущение, которое не отпускало, мешая ему отделить реальность от кошмара. Ему стало крайне стыдно, что он произнес такую фразу, даже если это и был сон. Альфа присел на кровать, обхватив голову руками, попытавшись разобраться в своих мыслях, но они были слишком спутаны. Этот страх, смешанный с сожалением, казался слишком реальным, чтобы списать всё на сон. В нём что-то надломилось: он уже не знал, что из увиденного в ночных кошмарах было правдой, а что — плодом его измученного сознания. Это от таблеток такие приходы? Мысли рвались в разные стороны, оставляя после себя вязкий хаос. В голове смешались образы: тот язвительный, надменный Такемичи, который издевался над ним, пока он сжимал его горло, и другой — мягкий, заботливый, тот, что нежно держал его за руку совсем недавно. Его руки начали трястись. Как он мог во сне напасть на него и начать душить? Это не просто сон — это были осколки его тёмных импульсов, пробивающихся на поверхность. Болезнь подступала всё ближе, и с каждой минутой он ощущал, как контроль над собственными действиями слабеет. Он прекрасно осознавал, что его собственное «Я» постепенно разрушается. С трудом сдерживая себя, Манджиро приходил к выводу, что нужно держаться подальше от Такемичи. Не только для его собственной безопасности, но и ради омеги, который не заслуживал такой участи. Так и прошла ночь для Сано Манджиро, в тревожных мыслях и паническом желании оградить омегу от своей тьмы. В голове клубился хаос, а лишь ближе к утру он смог снова погрузиться в беспокойный сон. Утром, встав с кровати, альфа медленно провёл ладонью по своему лбу, пытаясь хоть немного унять головную боль. Он всё ещё помнил тот ночной кошмар. Это ведь был просто сон, верно? Тревожная мысль не отпускала его: а что, если на шее омеги действительно остались следы от его рук? От тревожных мыслей по спине пробегали мурашки. Он направился в ванную, надеясь, что холодная вода поможет ему прийти в себя. Альфа включил кран и подставил руки под струи воды, позволяя ей стекать по его рукам и лбу, чувствуя, как холод обжигает его кожу. Он опустил лицо в ладони, задерживая дыхание, и прислушивался к звуку льющейся воды, которая на короткий миг заглушала тревожные воспоминания. Пока Майки приводил себя в порядок, на кухне появился Такемичи. Он выглядел уставшим и измотанным: под глазами залегли тени, а губы от переживаний были искусаны в кровь. Он не знал, что себе приготовить. От всего тошнило, но нужно было через силу поесть. Ханагаки сел за стол, открыл свой телефон и решил заказать еду. Обычно они вдвоем что-то заказывали, но этот раз стал исключением. У Такемичи были карманные расходы, которые ему давал Майки, он их старался не тратить, кроме той безумной покупки сорочки. Он выбрал легкий завтрак: рис, мисо-суп и омурайсу. В подарок прилагались два тайяки с красной бобовой пастой. — Как иронично, он же их так любит, — нажал на кнопку «заказать», отложил телефон и стал дожидаться доставки. Уже через полчаса еда была на столе. Когда доставщик ушёл, Такемичи медленно разложил упаковки с едой на столе. Он старался сосредоточиться на каждом движении, будто бы простые действия могли оградить его от боли, которая впилась в сердце, от мыслей, от которых хотелось спрятаться. Мисо-суп, рис, омурайсу — всё это выглядело на удивление аппетитно, но сейчас, в одиночестве, даже его любимые блюда казались безвкусными. Он пытался сосредоточиться на еде: с неохотой отщипывал немного риса, пробовал кусочки омурайсу, но с каждым куском становилось всё сложнее проглотить еду, будто комок тоски, сидевший у него в горле, разрастался с каждым проглоченной едой. Он положил палочки, опершись локтями на стол, и устало провёл рукой по лицу, пытаясь отогнать мысли, что снова и снова возвращались, как незваные гости. Его взгляд упал на тайяки. Рыбки, аккуратно завернутые, лежали на краю стола, словно ждали, когда кто-то снова возьмет их с той самой детской радостью, как Майки-кун. Но в этот момент ни одно воспоминание не могло пробудить аппетит. Такемичи отвёл взгляд — оставив тайяки нетронутыми. Майки вышел из ванной уже одетый: в небрежно застёгнутой серой рубашке и черные джинсы, чуть более свободные, чем носил обычно, а влажные пряди волос, ещё не высохшие после душа, спадали на лоб, придавая ему легкую растрепанность. Альфа остановился на пороге кухни и замер, увидев омегу. Такемичи сидел, ссутулившись над столом, с опущенными плечами, а взгляд его был устремлён на половину съеденную еду. Его лицо выглядело слишком уставшим. — Доброе утро, ты уже заказал для меня омурайсу и тайяки? — произнёс гонщик, стараясь сохранить ровный тон и не поднимать взгляда на омегу, как будто тот был всего лишь фоном в комнате. Такемичи, сидя напротив, заметил, как Манжиро держится холодно, даже избегая встречаться глазами. Наблюдая, как Майки принялся есть заказанную им еду, он подавил тяжелый вздох. — Жаль, флажка нет, — пробормотал он, стараясь казаться веселым, хотя что-то в его интонациях выдавало натянутость. Омега оставался молчаливым, его взгляд был отстраненным. Он понимал, что для того это своего рода способ уйти от серьезного разговора, но не мог побороть легкого раздражения и усталости. Спустя несколько минут молчания Майки, не поднимая глаз от еды, пробормотал: — Такемучи, у тебя настроение плохое? Тот всё это время сидел, бездумно глядя в чашку с остывшим мисо-супом. Его голос прозвучал неожиданно тихо, почти шепотом: — Я не выспался, — наконец, пробормотал он, едва слышно, и в его голосе отразилась глубокая, почти подавленная грусть. Его слова повисли в воздухе, и за ними вновь повисла тишина. Сано, не заметив беспокойства в его голосе или, может, сделав вид, что не замечает, продолжил, стараясь казаться беззаботным: — Вот как, не стоило смотреть фильмы допоздна, — сказал он, берясь за тайяки и съедая его с видимым аппетитом. Омега не ответил ему на этот небольшой выговор. — Такемучи, мне нужно с тобой серьезно поговорить кое о чем, — старался придать голосу спокойствие. Такемичи затаил дыхание, не в силах скрыть тревоги, охватившей его с новой силой. Его сердце стало стучать быстрее, и он, не зная, что ожидать, слегка напрягся, опустив взгляд в пол.Неужели он хочет…

Его бросить?

Майки продолжал говорить, глядя в сторону, будто это облегчало ему задачу: — У меня тут… работа наметилась, — проговорил он ровно. — Я не смогу дома бывать часто, даже ночевать не получится. Ханагаки опустил глаза, пытаясь проглотить внезапную горечь, заполнившую его грудь. Пальцы непроизвольно сжались в кулак. Все последние события, между ними, странные вспышки холодности и недосказанности — причиняли боль. — У тебя же только командировка кончилась, как так? — Работа она такая, всегда зовет, — сказал он тихо, стараясь звучать непринуждённо. — Ты… — остановился, едва заметно кивнул, уступая, и отвернулся. В груди разрасталось холодное чувство безнадёжности, а в горле застрял ком, и он едва не выпалил свои мысли: Ты собираешься оставить меня одного? Когда я боюсь даже выйти из этой квартиры? Но слова так и не прозвучали. Они застряли, оставляя вместо себя лишь печальное выражение лица. Он не мог произнести эти слова вслух. Если Майки действительно нужно на работу, он не имеет права просить его остаться. Но от этого понимания легче не становилось. Внутри разверзлась пустота — едкая, холодная, заполняющая его изнутри. Почему он один должен со всем этим справляться? — думал Мичи, сжимая пальцы до побелевших костяшек. Боль и одиночество накатывали волнами, напоминая, как хрупки стали их отношения. С каждым днём ему казалось, что Манджиро уходит всё дальше, упорно избегал встречаться с ним взглядом, не обращая внимания на его присутствие. Это было странно и горько, потому что раньше альфа всегда смотрел на него пристально, с таким вниманием, с такой нежностью. Но сейчас его взгляд направлен в никуда — отстраненный.И не найдя в себе сил оставаться, он встал. С болью, которую даже не пытался скрыть, медленно пошел в свою комнату. Майки не ожидал такую реакцию. Он думал, что омега поддержит его. А тут – безразличие? — Такемучи, подожди, — схватил за руку альфа. — Правда, всё в порядке? — прозвучал вопрос, казавшийся растерянным. Ханагаки повернулся к нему и с натянутой улыбкой произнес, стараясь изобразить обычную беззаботность: — Угу, все нормально. Я пойду? Наконец-то встречаясь взглядами. Майки отпустил его руку и тот ушел. Альфа, оставшись один, посмотрел на свою опустевшую ладонь, осознавая, как его собственные слова и действия могли ранить Такемичи больше, чем он хотел признать. Неужели я допустил ошибку? — пронеслось в голове с тревожной ясностью. Бездушная улыбка, нет, скорей уставшая и полная разочарования. Синяк на его щеке всё ещё отчётливо напоминал о том, что он с ним сделал… Так Майки с этими мыслями просидел на кухне. После он пошел собираться, ему повезло, что чемодан, с которым он уезжал, был не распакован, поэтому все основные вещи уже были уложены. Такемичи лежал на краю кровати, свернувшись в клубок, будто бы это могло защитить его от нахлынувшей боли. Комната казалась слишком тесной, а тишина — удушающей. Беспорядочные обрывки воспоминаний, боли и обиды не давали покоя, накатывая волнами, от которых он едва сдерживал слёзы. Он тянулся за поддержкой, надеялся на тепло своей пары, но каждый их разговор разбивался об холодную стену. Первое порывистое желание — пойти к Майки и спросить в лицо, что между ними происходит, — моментально сменилось неуверенностью. Он ведь всё это время жил за счёт альфы, Манджиро обеспечивал их обоих, и что он мог требовать? Имел ли он право жаловаться? Неуверенность росла, превращаясь в тревожное осознание. — А если я больше его не интересую... как омега? Но на протяжении всей командировки они постоянно были на связи. Между ними стена появилась, только после того злосчастного бдсм-секса. И этой ночью он намеренно его оттолкнул… Майки к этому моменту уже собрался. — Такемучи? — позвал громко альфа возлюбленного. Омега вздохнул, стараясь придать себе уверенности, и открыл дверь, чтобы выйти в коридор. На пороге стоял Майки, его чемодан уже был у двери. Сердце болезненно сжалось, и он почувствовал, как тяжесть боли почти перехватывает дыхание. Не знал, как реагировать: эта сдержанность альфы создавала стену между ними. Его руки невольно сжались в кулаки, и он попытался найти в себе силы заговорить, сказать хоть что-то, но слова так и не приходили в голову. Альфа с трудом сдерживал себя, чтобы не повернуться к нему и не взглянуть в голубые глаза — и всё, что он так тщательно подавлял, вывались наружу, разрушив возведённые стены. Показать то, что рвалось наружу. Но он не смог себе позволить. Не мог заставить себя поднять глаза и встретиться с той светлой, чистой, безмолвной болью, что отражалась в глазах возлюбленного. Трус. — Ну, я пошёл, — коротко произнёс он, делая шаг к выходу. — Ты же… будешь меня навещать, правда? — пытаясь скрыть горечь в голосе, но его слова прозвучали так тихо и неуверенно, что в этом не было сомнений. Сано замер, но на секунду всего, и в следующий момент уже приподнял чемодан, чтобы уйти. Омега всё ещё верил, что это была ошибка. Что равнодушие Майки — не настоящее, что он просто не может выразить свои чувства, как всегда, было в прошлом. С этим странным чувством в груди он шагнул вперёд, приблизился к нему слишком близко, тихо позвал его: — Манджиро… Прежде чем он осознал это, его руки осторожно обняли альфу, прижимаясь к его спине, ощущая всю эту знакомую, родную теплоту. Такемичи отчаянно ждал, что тот обнимет его в ответ или хотя бы повернётся к нему. Прошло несколько долгих секунд, но альфа оставался неподвижен… Сано что-то подсказывало: нужно лишь позволить себе сдаться, ответить на прикосновение, но что-то не давало ему поддаться этому импульсу. Необъяснимая тревога, которая шептала, что эта близость опасна, что он не заслуживает её. В тот момент что-то в его внутреннем «я» пронзительно взвыло, и этот зверь поднял голову, выпустил когти. Он прекрасно ощущал, как пробуждается его сущность — дикая, ужасная… Он резко развернулся и, прежде чем успел осознать, что делает, оттолкнул Такемичи. — Мне надо идти, — оправдывается альфа. Внутри что-то обрывается. Слова, резанувшие по сердцу, холодным лезвием, показались окончательным отказом. Он лишь мог смотреть, как Манджиро берёт чемодан и направляется к двери, не дав ему даже шанса. — Ты на меня все продолжаешь обижаться?! Как глупо, только в той ситуации – я пострадавший, а не ты! — слова сами собой сорвались с губ, его голос дрожал от сдерживаемой обиды и ярости. Омега быстро развернулся и ушёл в комнату, не дожидаясь ответа. Майки развернулся, приподнял руку, чтобы вернуть Такемичи, попытаться сказать хоть что-то, но слова застряли в горле. Секунды тянулись, и, стиснув зубы, он шагнул за порог, глухо закрывая за собой дверь. Когда за Майки захлопнулась дверь, дом охватило глухое, почти осязаемое безмолвие. Такемичи все ещё прислушивался, надеясь, что вот сейчас послышатся шаги, и Майки снова войдёт, молча заключит его в свои объятия, растопит этот лёд между ними. Но ничего не произошло. Омега нервно провел пальцами по холодной поверхности чокера, ощутив, как жесткий материал будто бы сдавливал его горло сильнее, чем раньше. — А я ведь говорил ему, не дарить мне это, — пробормотал он с усмешкой. — Зачем я повелся… Снимая пальцы с чокера, он едва справился с подступившим чувством стыда и боли.