Легенда о красной нити судьбы

Его оболочку можно было охарактеризовать одним словом: осколки. Сотни, тысячи мельчайших осколков, словно когда-то цельное и прекрасное стекло разлетелось вдребезги от одного сильного удара. Каждый из этих осколков что-то значил для него: любовь, доверие, вера... Всё то, что когда-то составляло его внутренний мир. Любовь, что когда-то грела, теперь ощущалась лишь болью от несбывшихся надежд. Доверие и вера, которая была его опорой, сыпалась песком, исчезая сквозь пальцы. И, стоя посреди всего этого, он понимал, что чем больше пытался собрать эти осколки, тем сильнее режет себя об острые края. Возможно, всё могло сложиться иначе, будь он чуть более рационален. Если бы вместо того, чтобы действовать под влиянием эмоций, он хотя бы на миг остановился и подумал, взвесил свои слова и поступки. Но увы, горячая голова, обжигаемая вспышками гнева, обиды и страха, слишком часто руководила им, не давая шанса на разумные решения. Порой ему казалось, что вернуться назад и что-то исправить – это лишь вопрос времени. Но реальность холодно напоминала: нельзя переписать то, что уже произошло. Можно только пытаться жить дальше, справляться с последствиями. И всё же… мысль о том, как всё могло быть, если бы он действовал иначе, раз за разом всплывало в его голове. В нём не осталось ничего. Лишь пустота, раздирающая изнутри, и острые осколки разбитого сердца, которые причиняли боль каждым движением. Его чувства, наполненные надеждой, любовью и отчаянием, не смогли достичь своей цели. Они разбились, как хрупкое стекло, об стену равнодушия. Ему ничего не хотелось делать: ни есть, ни пить, ни общаться с кем-либо. Он лежал на кровати, уставившись в потолок, пытаясь найти там ответы, которые никак не приходили. Мысли хаотично метались, как пыль в солнечном луче, но ничего не складывалось в целостную картину. Только болезненные обрывки. Когда стало совсем невыносимо, когда эта бездна внутри начала поглощать остатки его разума, он, дрожащими руками, потянулся за пультом. Решение было почти механическим: включить любой фильм, любое изображение, которое поможет ему хотя бы на мгновение уйти от этой реальности. Пусть экран заполняет комнату чужими жизнями, чтобы хоть ненадолго заглушить его собственные страдания. Вечер тянулся мучительно долго. Такемичи снова и снова смотрел в телефон, проверяя сообщения, будто ожидание могло само по себе заставить экран засветиться заветным уведомлением. Но ничего. Ни звонка, даже простой формальной смски. Майки молчал, как будто и не было между ними ничего. Наконец, в порыве раздражения он схватил телефон, стиснув его в руках так, что пальцы побелели, и с яростью нажал на кнопку выключения. — Не нужна мне его забота! — почти выкрикнул он в пустоту комнаты, но его голос дрогнул, выдав всё то, что он пытался подавить. Телефон отключился, погаснув вместе с последней надеждой. Мичи бросил его на другой край дивана. Но даже тишина не принесла облегчения — только ещё больше усилила гул мыслей, которые он пытался заглушить. Он никогда не чувствовал себя так мерзко. Словно внутри него скопилась липкая, мерзкая грязь, которая давила изнутри, заполняя каждую его клеточку. Она нарастала, вытесняя остатки спокойствия и притворной уверенности. Оно требовало выхода наружу, но как? Кричать, плакать, разбивать всё вокруг? Ему хотелось смыть с себя эту грязь, как в прямом, так и в переносном смысле. Дойти до ванной, включить воду и стоять под ледяным душем. Но даже на это у него не было сил. Оставалось только лежать и ждать, когда всё это само пройдёт, если вообще пройдёт. Прошла неделя в состоянии апатии. День сменял ночь, но для омеги всё выглядело одинаково: удушающая квартира и глухая тишина. Он едва поднимался с кровати, заказывая еду на дом через ноутбук или просто питался случайно найденными остатками еды, лишь чтобы не упасть от истощения. Каждый день походил на предыдущий — настоящий день сурка, бесконечный и удушающий. Когда он лежал на кровати, уставившись в потолок, его мысли возвращались к Майки. Он хотел видеть его здесь, рядом, чтобы тот обнял его так крепко, как раньше, и сказал, что всё будет хорошо. Но тут же в голове всплывала обида: «почему я должен быть тем, кто постоянно тянется, прощает и понимает? Почему он не мог остаться и просто поговорить со мной?» Эта мысль накрывала его с головой. Грудь сдавливало, и дышать становилось трудно: «А если я не нужен? Если он больше не видит во мне своего омегу? Может, я недостаточно хорош?» Омега чувствовал, как эти мысли бьют по его самооценке, разъедая её изнутри. Каждый раз он пытался успокоить себя, но стоило закрыть глаза, и перед ним вставала картина: Майки с кем-то другим, кто, возможно, гораздо сильнее, красивее, лучше него. Это пробивало его до глубины души. Но потом в этой боли появлялась новая эмоция — злость. Он резко садился на кровати, сжимая кулаки:«Если он мог так поступить, значит, ему всё равно на меня! И зачем тогда я здесь мучаюсь?» И всё же, как только ярость утихала, снова наступала пустота. Такемичи закрывал лицо руками, чувствуя себя сломанным. Он не мог найти в себе ни сил, ни желания двигаться дальше. Только одно оставалось неизменным: несмотря на всю эту боль и сомнения, он продолжал желать, чтобы Майки был рядом. Но в одно из утр, когда он наконец решил добраться в очередной раз до кухни, произошло нечто, что вывело его из привычного состояния. Он поднялся с кровати, его тело было непривычно тяжёлым. Сделав шаг, он почувствовал острую боль, начавшуюся где-то в пояснице и тут же распространившуюся по всему телу. Особенно жгло низ живота. Сущность омеги, словно сорвавшись с поводка. Жар внутри рос, расползаясь по телу волнами, а сердце билось так, готовившееся было вырваться из груди. — Кха… — он лишь успел выдохнуть, прежде чем ноги окончательно подкосились. Опираясь на холодную стену, он начал медленно скользить вниз, пока не оказался на полу. Голова закружилась, всё вокруг начало плыть. Изображение квартиры расплывалось, превращаясь в неясные картинки. Низ живота пульсировал, будто заполняясь раскалённым свинцом, а тело сковывала слабость. Мир постепенно стал меркнуть. В последнюю секунду перед тем, как всё погрузилось в темноту, омега ощутил странное тепло, будто кто-то невидимый прикоснулся к его плечу. И вот, темнота. Но она была не пугающей, а удивительно знакомой. Это был сон. Сон о прошлом. На собрании у храма Мусаши шум и суета, участники группировки разошлись по территории, оживлённо обсуждая планы и новости. Возле ступенек, ведущих к храму, расположилась верхушка «Свастонов». Сано Манджиро сидел на одной из нижних ступеней, лениво облокотившись на колено, перекидываясь парой слов с Доракеном. Рядом, чуть поодаль, стояли остальные лидеры, обсуждая что-то серьёзное. Такемичи, только что прибывший, заметил Манджиро. Он нерешительно направился к нему, намереваясь сказать что-то важное. Однако стоило ему приблизиться, как Майки, будто по привычке, без задней мысли схватил его за руку и утянул на колени. Все вокруг замерли. Доракен замолчал на полуслове, изумлённо глядя на сцену. Остальные, включая глав верхушки, переглянулись, кто-то издал приглушённое «Чего?!» Омега, осознав, что только что произошло, вспыхнул. — Ма-Майки! — прошипел он, пытаясь вырваться из захвата. — Ты чего творишь?! Но Сано, всё ещё не осознавая, что вызвал такой переполох, только крепче обнял его, лениво уткнувшись носом в плечо. — Привычка, — пробормотал он, невинно оглядываясь. — Простите. Такемичи в этот момент буквально дымился от стыда. — Ну ты и придурок, спалил! — с тихой яростью прошептал он, закрывая лицо руками. Майки вдруг рассмеялся — искренне, слишком заразительно. «Как же я люблю эту улыбку…» — мелькнула мысль, оставляя в груди тёплый след, который он запомнит на долгие годы и никогда не забудет. Такемичи очнулся, чувствуя, как ледяной пол холодом проникает в каждую клетку его тела. Он с трудом разлепил веки, но взгляд оставался мутным, и перед глазами всё плыло. Каждый вдох отдавался болью в груди, а тело будто перестало ему подчиняться. Он попытался подняться, но слабость была настолько сильной, что единственное, на что он оказался способен, — это медленно и неуклюже начать ползти. Пол был холодным, невыносимо холодным, а лёгкая одежда никак не защищала от пронизывающего озноба. «Что со мной?» — мысль мелькнула где-то на грани сознания, но более всего его тревожило не это. Внутри, как колокол, билось одно слово — «приступ». Ханагаки замер, обессиленно прислонившись к стене, его руки дрожали, пальцы никак не могли найти опору. Он знал, что это был приступ болезни, которая уже давно давала о себе знать. Только раньше её проявления казались более предсказуемыми. «Перед течкой… всегда было понятно, когда ждать...» — он попытался вдохнуть глубже, но в горле запершило, а в животе болезненно скрутило. Теперь же это было совсем иначе. Словно болезнь нашла новый способ разрушить его изнутри, издеваясь над его телом и разумом. Омега тихо застонал, прижимаясь к стене. Слабость и боль стали его единственными спутниками в этот момент. Холодный пот стекал по вискам, дыхание становилось рваным, но мысли вертелись лишь вокруг одного:«Что делать? К кому обратиться? Смогу ли я дотянуть, если это снова повторится?» Он прикрыл глаза, пытаясь справиться с паникой. Ноги совершенно не слушались, но найдя в себе силы кое-как дошел до ванны. В отражении зеркала он увидел своё бледное лицо и потухший взгляд. Шагнув к шкафчику, он открыл дверцу, пальцы еле слушались, но, наконец, нашарили блистер с подавителями. Его ладонь слегка дрожала, когда он вытащил пластинку с таблетками. — Доктор говорил одну, ну максимум две, если совсем плохо... — пробормотал он, но голос его звучал хрипло, таким чужим. Однако вместо того, чтобы остановиться, он нервно усмехнулся. Звуки смеха звучали так неестественно, почти болезненно. — А может, это не сработает? Или, наоборот, всё закончится… — пробормотал он, высыпая на ладонь сразу 5–7 таблеток. Его смех стал громче, переходя в истерику. Глядя на таблетки, он покачал головой, пытаясь понять, что делать дальше. — Что я делаю, чёрт возьми? Что с тобой не так, Ханагаки? — прошептал он, стиснув зубы. Он прижал руку с таблетками к груди, ощущая, как сердце колотится словно безумное. «Вдруг станет легче… хотя бы ненадолго?» — мелькнула мысль. Такемичи замер, когда воспоминание внезапно накрыло его, словно поток холодной воды. Его взгляд застыл на таблетках в руке, но сознание перенесло его в тот момент, когда Майки сказал: — Когда хочешь принять таблетку, то всегда думай о том, что я бы не хотел бы этого. Если будет эмоционально сложно, то обязательно позвони мне. — Я люблю тебя и не разлюблю несмотря ни на что Эти слова отдавались эхом в голове Ханагаки. Воспоминание исчезло, вернув его в колючую реальность. Он крепче сжал блистер, и внезапно на губах появился нервный смешок. — Хороша забота. «Я люблю тебя», говорил он, а теперь где? Любовь, которую я заслуживал, должна была спасать, а не оставлять одного. Ещё недавно он чувствовал, что может доверить этому человеку весь мир, но теперь всё, что осталось, – это сомнения. Каждый раз, когда Майки выбирал молчание вместо действий, каждое пренебрежение в его сторону били по его вере. Таблетки всё ещё были в его руке, которые в тот же миг попадают горстью в рот. Он поднял голову и встретился взглядом с зеркалом напротив. Там он увидел самого себя — истощённого, опустошённого, почти неузнаваемого. Его глаза, когда-то такие яркие и полные жизни, теперь были мертвыми и пустыми, как у сломанной куклы. «А что, если ему всё равно? А если я просто его ошибка?» Эти мысли заставляли голову гудеть. «Может, я действительно недостаточно хорош» — К чёрту твою любовь, Майки, — прошептал он, голос прозвучал хрипло, почти беззвучно. Собственное отражение не вызвало ничего — ни жалости, ни гнева, ни даже презрения. Просто бесконечная пустота, прогрызшая дыру в его душе. Будь он мудрее, он бы никогда не позволил себе утонуть в этом всепоглощающем чувстве. Не позволил бы чужой улыбке, теплу рук и ласковым словам стать центром его хрупкого мира. Если бы он был умнее, он бы сбежал. Задолго до этого. Но он не сбежал. Внутри него боролись два желания. Одно — исчезнуть, стереть все воспоминания, которые раз за разом разрывали его изнутри. А другое... другое было намного сильнее. Оно жаждало любви и внимания. Той теплоты, которую дарил только его альфа. Каждый раз, когда он думал о Манджиро, ему хотелось одновременно кричать и молчать. Вспоминать и забыть. Привязанность тянула его назад, цепляясь за остатки чувств, которые он больше не мог удержать. Его глупое сердце, как зеркало, отражало тот образ, которым он дорожил. Образ, который больше не был реальностью. И всё же, даже осознавая всё, он хотел... Хотел, чтобы его Майки-кун вернулся. Снова увидеть этот нежный взгляд, тот, который всегда успокаивал. Услышать его тёплый голос, что каждый раз заполнял пустоту, таившуюся на душе. Он закрыл глаза, пытаясь представить, как это было бы. Вот Майки стоит перед ним — в своём простом, таком родном облике. Его лицо озаряет слабая улыбка, а глаза смотрят с привычной заботой. — Ты так важен для меня, Такемучи, — звучит в голове голос, тихий и уверенный. Эти слова согрели его на краткий миг. Но это тепло исчезло, стоило ему открыл глаза. Омега развернулся и, опираясь на стену, медленно побрел к кровати. Тело едва слушалось, каждое движение давалось с трудом, а низ живота всё ещё тянул болезненный жар. Ему казалось, что комната вокруг сужается, стены давят, но он упорно шел вперёд, пока не плюхнулся на кровать, обессиленно раскинув руки. — Придется снова пить подавители, — проговорил он себе под нос, устало закрывая глаза. Мысли в голове были хаотичными, но одна, самая мучительная, крутилась, словно заезженная пластинка: «И что мне делать?» Долгожданная любовь, о которой он мечтал, на которую возлагал столько надежд, оказалась обманчивой. Вместо счастья она принесла лишь разочарование и боль. — Теперь я теряю сознание, когда меня накрывает болезнь, — он тихо рассмеялся, но этот смех звучал горько, будто издевка над самим собой. Он провёл рукой по лицу, ощущая, как ноет голова. Его снова трясло. Сколько времени прошло? День? Два…? — Я снова ухожу в себя, сколько вообще дней прошло?! — хрипота выдавала владельца, который долго не разговаривал вслух. Телефон нашелся там же, где и оставили: на диване. — Блять, я его выключил, — бросил с тихой досадой, сжав телефон в руке. Зарядив телефон, омега наконец-то смог включить злосчастную технику. Когда экран наконец включился, цифры даты холодно высветились перед глазами. Прошла неделя. — Неделя... — повторил он глухо. Он пролистал уведомления. Несколько пропущенных звонков от Майки. Следующим, что он заметил, был звонок от Чифую. — Чифую... — сказал он тихо, его взгляд задержался на имени друга. Такемичи посмотрел на экран телефона, где высветились сообщения от партнёра. Прочитав их по очереди, он почувствовал, как тепло разливается по груди. Даже в такие моменты Чифую умел подбодрить, пусть и невольно. Чифую: Привет, не хочешь сегодня встретиться? Чифую: Занят? Не буду отвлекать Чифую: Почему уже несколько дней не отвечаешь? Чифую: Все в порядке? Чифую: Что этот мудак сделал? На фразе «мудак» Такемичи улыбнулся. — Мудак... — тихо повторил он, качая головой. Его взгляд стал чуть мягче, хотя тяжесть в груди всё ещё оставалась. Омега решает написать в ответ. Такемичи: Привет, да был занят немного. Ничего серьезного. Неожиданная трель телефона резко нарушила тишину комнаты, заставив чуть ли не подпрыгнуть. Неприятная мелодия, как показалась ему слишком раздражительной, она была слишком громкой, слишком настойчивой… — Немного это целую неделю? Я переживал за тебя! — раздался взволнованный голос Мацуно, когда Ханагаки взял трубку. — Я просто… — он попытался подобрать слова, но в горле встал ком. — Ты где сейчас? — Чифую сразу понял по голосу, что дело плохо. — Дома. — Сейчас приеду, откроешь? Такемичи вздрогнул. — З-зачем?! — ему никого не хотелось видеть. — Такемучи, тебе же сейчас плохо, не так ведь? — попадает в самую точку друг. Омега промолчал. — Он дома? — Нет… — Отлично, сейчас приеду. Такемичи убрал телефон от уха, вглядываясь в тёмный экран, будто ожидая, что звонок вдруг продолжится. Он потёр переносицу дрожащей рукой и огляделся по комнате, чувствуя, как нарастает паника. Он поднялся с кровати, хотя ноги едва слушались. Прошёл к окну и на мгновение остановился, вглядываясь в серое небо за стеклом. Ему хотелось спрятаться, закрыться от всего, но мысль о том, что его друг сейчас может появиться на пороге, цепляла его за остатки здравого смысла… Такемичи молча смотрел, не замечая моросящего дождя, который стекал тонкими струйками по стеклу: «Почему сейчас? Почему он решил приехать? Что я ему скажу? Смогу ли я вообще говорить?» — вопросы рождались в голове и растворялись, оставляя за собой только гулкую пустоту. Но долго раздумывать не пришлось. Глухой стук в дверь разорвал его затянувшуюся борьбу. Ханагаки застыл на миг, глядя на входную дверь, словно она была входом в другую реальность. Наконец, собрав всю волю в кулак, он медленно подошёл и открыл её. Мацуно ворвался внутрь быстрее любого урагана. — Твою мать, он тебя решил голодом морить?! — он замечает следы засосов на руках и шее и по всему телу, хотя они уже стали проходить, но на бледном теле они все же были видно. — Это же… Такемичи резко дёрнул руку, пряча руку от пристального взгляда друга за свою спину, и отступил на пару шагов. — Чего так удивляешься, это был секс, — быстро ответил Мичи. Чифую фыркнул, в его глазах зажегся гнев. Он махнул рукой в сторону фингала. — А глаз у тебя немного опухший тоже от секса? — тыча пальцем на его левый глаз. — Где эта скотина? — На работе, его уже неделю нет здесь, — без эмоционально ответил омега. Но Мацуно не отступал. Он скрестил руки на груди, немного наклонив голову в бок. — Неделю?! Ты же мне говорил, что он должен из командировки приехать!! — повысил голос, его эмоции переливались через край. «Гость» повесил свою куртку на плечики, а ботинки аккуратно снял и поставил на обувницу, чтобы не запачкать пол. — Ну вот так, — так же бесцветно отвечал собеседник. — Что случилось? Почему у тебя такой вид? — не унимался Чиф, подходя ближе. — Все в порядке, просто я себе немного накрутил. — Накрутил чего?! Такемичи не смог не ответить, лишь смотрел с безразличием в пол. Чифую наклонился, чтобы заглянуть в глаза, но тот даже не шелохнулся. Это равнодушие и отсутствие реакции только усилили тревогу. Он осторожно протянул руку, слегка дотронувшись до запястья друга, осторожно повёл его в глубь комнаты. Доведя его до кровати, омега аккуратно посадил его, слегка надавив на плечи. Он опустился на колени перед другом, чтобы оказаться с ним на одном уровне, и внимательно оглядел его с головы до ног. Кожа его друга была бледной, почти прозрачной, губы сухими, а под глазами залегли глубокие тени. Слабые следы засосов и синяков всё ещё виднелись на шее и руках, хотя они начали бледнеть. Чифую заметил, что пальцы Мичи слегка подрагивали. Мацуно глубоко вздохнул, стараясь не поддаться эмоциям. Он осторожно положил ладонь на лоб Такемичи, проверяя, нет ли у него температуры, и встревоженно взглянул в его глаза, которые по-прежнему отказывались встречаться с его. Мужчина привстал на одно колено, снова вглядываясь в своего друга с теплотой и беспокойством. Его собственное сердце разрывалось от вида партнёра в таком состоянии. Не раздумывая больше ни секунды потянул к себе и заключил в крепкие объятия. Его руки мягко обхватили плечи друга, прижимая к своей груди. Осторожно провёл ладонью по его спине, стараясь не надавливать, но дать почувствовать свою поддержку. — Ты же плакса, когда тебе больно, то плачь. Не нужно сдерживать чувства и эмоции, — тихо сказал он. Эти слова, словно ключ, открыли запертые ворота эмоций. Такемичи вдруг начал дрожать, а потом резко разрыдался. Чифую больше не проронил ни слова, только крепче обнял его, позволив слезам омеги впитаться в свою кофту. Он понимал, что сейчас любое утешение — это просто быть рядом, дать возможность выплеснуть всё. Его рука продолжала медленно гладить спину друга.