Тяжела жизнь заражённого

      После нашего бегства из ущелья мы вернулись в точку сбора, где должны были встретиться все три группы после выполнения задания. Мы, разумеется, вернулись раньше времени, так как не могли продолжать свою миссию. Рекс отдал чёткий приказ возвращаться назад если произойдёт что-то опасное. Произошло. Мы потеряли командира нашей группы.       Ещё и два бойца получили переломы. У одного рука в области локтя, а у другого пара рёбер. Видимо, он также как и я получил в грудь удар жвалами, но мне повезло больше.       Также был серьёзно ранен совсем молодой паренёк из нашей группы. Во время боя он сумел сам забраться в броневик, а уже когда мы уезжали из ущелья прочь, пожаловался на головокружение и слабость. Когда его одежда на боку насквозь пропиталась кровью мы поняли, что дело плохо. В итоге парень скончался по дороге сюда... Мы накрыли его тело балахоном и положили немного в стороне, чтобы лишний раз не видеть этого зрелища.       Наш отряд расположился у россыпи скал, под тенью одной из которых мы и засели, дабы нас нельзя было увидеть издалека и с воздуха. Да и от солнца заодно спрятались.       Пока ребята расселись на песке и отдыхали, я на пару с Машей стоял в дозоре и наблюдал за местностью. Вскоре должен прибыть Рекс, чтобы лично проверить наше состояние. Во время разговора через радиостанцию, что встроена в машину, его голос казался взволнованным, когда мы ему сообщили о происшествии.       — Жаль, что мы тело командира не смогли забрать, — пробормотал я, смотря в бинокль. Маша в ответ ничего не сказала, а лишь грустно смотрела по сторонам.       — Как твой ушиб? — вдруг с беспокойством спросила она.       — Уже почти не болит, ещё немного, и окончательно заживёт.       На самом деле болело ощутимо. При ходьбе мне хотелось скрутиться калачиком, просто лежать и не двигаться, а само место удара покрылось здоровым синяком. Однако я не из тех, кто любит прибедняться и говорить как ему плохо. Лучше промолчу и подожду, пока всё не пройдёт. Нельзя никому показывать, что ты в данный момент слаб.       Таким меня сделал отец, который всегда учил своё чадо быть сильным не только физически, но и морально. Кажется, именно эти нравоучения помогли мне выжить в месте, которое Урсус создал специально для заражённых.

Пять лет назад.

Один из концентрационных лагерей в Северной тундре

      — Шевелитесь, отродья, если не хотите остаться со сломанными коленями! — кричал один из наших надзирателей.       После раннего подъёма нас сразу отправляли работать с утра до вечера. Я уже привык к такому распорядку дня, и мой молодой организм мог кое-как переносить такие тяготы. Но что касалось стариков...       — Тебе что, жить надоело? — Надзиратель увидел, как совсем старенький мужичок упал на четвереньки, не в силах встать. У него уже давно начались проблемы с ногами из-за обморожения, ведь тёплую одежду нам если и давали, то всю ободранную и почти не пригодную к использованию.       — П-пожалуйста, дайте отдохнуть...       — Что-что-что, — надзиратель приставил руку к своему уху, издеваясь и делая вид что его не слышит, — я тебя не понимаю, о чём ты там просишь?       — Отдохнуть... Пожалу...       Старик получил удар ногой в живот, из-за чего упал на бок и схватился за повреждённый участок тела. Пока его били, наша группа строем продолжала идти вперёд к месту сбора. Мы за столько лет привыкли что каждый день кого-то избивают, пытают и убивают.       Нас под присмотром охраны вывели из небольшого городка где мы жили, а вернее, выживали, и отправили на склад получать инструменты. Хотя не знаю, можно ли это назвать складом. Просто покосившийся сарай, в котором в кучу были свалены лопаты, кирки и так далее.       Я начал скользить взглядом по лицам людей в поисках одного идиота, за которым мне надо присматривать. Он только недавно попал в этот лагерь и ничего не знал о местном укладе жизни, где, как, когда и что надо делать, а что не надо.       Наконец увидев хорошо знакомое лицо, я схватил его за руку и выдернул из толпы, отвесив слабенький, скорее шутливый подзатыльник.       — Я же говорил тебе держаться рядом, чтобы мне потом не пришлось тебя искать.       — Прости-прости, больше не повторится, — улыбался фелин, неловко почёсывая затылок. В этом лагере улыбку днём с огнём не сыщешь, а этот чудик лыбу давит по причине или без.       Тяжело вздохнув, я проговорил:       — Томас, я дал себе обещание, что буду за тобой присматривать ни смотря не на что, и если с тобой что-нибудь случится, то как я потом спать буду?       Так как мы с ним раньше жили в одной урсуской деревне, то наши семьи хорошо общались. Я знал его родителей и сестру, но лично с ним практически не пересекался. Когда патруль солдат Урсуса внезапно зашёл в нашу деревню для поиска какой-то там группы заражённых, они провели у местных жителей обследование дабы выяснить, болеет ли тут кто-нибудь орипатией. Это была катастрофа для моей семьи.       Дело в том, что мои родители по политическим причинам были вынуждены покинуть Сиракузы. Им надо было спрятаться как можно дальше от цивилизации, и на тот момент казалось, что Северная тундра Урсуса станет хорошим вариантом. Там практически не бывает случайных людей, да и сам народец достаточно приветлив.       Родители взяли меня и моего старшего брата, после чего отправились в путь, во время которого мы попали под Катастрофу. Повезло, что не в самый эпицентр, иначе бы мы не выжили, однако всё же заразились. Отныне нам приходилось скрывать в урсуской деревне факт наличия у нас орипатии.       И вот, после проверки жителей оказалось, что не только наша семья, но и ещё пара человек оказались заражены. В итоге нас посадили в грузовик и увезли в один из лагерей, на шахты. Тут мы работали в поте лица вне зависимости от расы, пола или возраста. Надзиратели каждому находили применение.       За несколько лет изнурительных работ многое произошло. Когда пошёл слух, что примерно через год шахту закроют, а всех нас убьют за ненадобностью, многие решили устроить побег. Среди зачинщиков были мои родители, которых вместе с другими организаторами прилюдно казнили чтобы все видели, что бывает с беглецами.       А через полгода я лишился и брата, когда мы пытались своровать для нас немного еды, так как кормили тут заключённых самыми настоящими помоями, лишь бы с голоду не сдохли. Когда нас обоих могли поймать, брат вышел из нашего укрытия и побежал, уводя от меня охранников. Таким образом мне удалось скрыться, а он взял всю вину на себя, и его также, как и родителей, жестоко казнили. На моих глазах... Я остался один.       Во время моего заключения к нам каждый месяц привозили по два-три человека, дабы заменять тех, кто был убит охранниками или умер по другим причинам. В такой партии месяц назад сюда внезапно привезли и Томаса.       Он рассказал, что когда бродил по заснеженному лесу в поисках всяких вкусностей, как делали практически все жители деревни, то порезал ногу об острый камень. Как оказалось, это был не обычный камень, а самый настоящий кристалл ориджиниума, торчащий из земли. Для его родителей и сестры это был самый настоящий шок и горе. Отец Томаса конечно же пытался как-то договориться с солдатами, дабы не трогали сына, но его просто побили и забрали заражённого.       С тех пор я присматриваю за этим парнем и учу его жизни в лагере. Я провёл тут уже три года, и много чего знаю. Также знаю и то, что примерно через два месяца нас всех убьют... Да, это неминуемо. Руды в шахте для добычи практически не осталось, а это значило, что её закроют. В глазах надзирателей мы все уже были пока что ходячими трупами, и они чаще обычного позволяли себе нам вредить. Я уже смирился со скорой кончиной, как и многие заключённые. Но до тех пор буду продолжать присматривать за Томасом.       Кстати, помогаю я ему не только потому, что он мой односельчанин. Скорее я делаю это из чувства долга. Они в деревне были единственными кто знал о том, что я, мой брат и родители болеют орипатией. Таким образом я хочу от всего сердца отблагодарить их за доброту, ведь если бы другие люди об этом узнали, то могли запросто сдать нас властям. Все боятся заражённых.       — Ладно, малой, хватай лопату, и пошли, — сказал я Томасу и начал шуршать в куче инструментов, пытаясь найти более-менее хорошую кирку.       — Малой? — усмехнулся фелин. — Ты старше меня всего на три недели.       — Да, но неделю назад мне исполнилось восемнадцать, а значит я, как совершеннолетний, взрослый мужчина, ещё две недели могу называть тебя малым. О, вот эта будет в самый раз.       Я наконец-то нашёл отличную кирку с прочным древком, и теперь можно не бояться, что она сломается во время работы. А тут за этим строго смотрят. И плевать, что половина инструментов тут сгнившая, кривая хрень, которой почти невозможно что-либо делать. Но надзирателям всё равно, им просто нужен был ещё один повод чтобы поиздеваться над заражённым.       — Тогда ты будешь для меня старым.       Когда Томас выбрал себе последнюю нормальную лопату, к нему подошёл какой-то мужик и спросил:       — Простите, а не хотите поменяться?       От его слишком добродушной, но явно фальшивой улыбки мне сразу стало не по себе, и я обратил внимание на лопату, что он держал в руке. Черенок потресканный, а тулейка могла обломиться от любого давления. Ясно, этот гад хочет чтобы Томас вместо него получил по шапке от охраны. А зная моего подопечного, он может без задней мысли согласиться. Ага, щас!       — Слышь, мужик, — я подошёл к нему, грубо взял за плечо и повернул к себе, — шёл бы ты отсюда, а не пытался моему другу втюхать эту рухлядь.       Обычно такая перепалка могла запросто закончиться дракой на потеху охране, но маленький, щуплый мужичок окинув меня взглядом и поняв, что я ему не по зубам, решил удалиться. Вот же повезло, хоть особой мускулатурой и не отличаюсь, но зато компенсирую это ростом. Некоторые люди реально боятся тех, кто больше их.       Вообще, если так подумать, мы с Томасом похожи. Мы оба достаточно высокие, но при этом худого телосложения. Только у него характер более мягкий и доверчивый, а поэтому за ним нужен присмотр. Особенно в таком ужасном месте.       — Да ладно, ладно, я вообще ничего плохого не хотел делать, зачем так горячиться... — пролепетал мужчина и поспешил удалиться.       — Жёстко ты с ним, — проговорил Томас, смотря ему вслед.       — С такими только так и надо. А тебе повторяю ещё раз: тут все пекутся за свою жизнь и будут делать всё, чтобы им досталось как можно меньше вреда. Поэтому будь осторожен с каждым кого видишь.       — Даже с тобой? — улыбнулся фелин.       — Так, всё, бери лопату в зубы и погнали... Да это крылатое выражение, прекрати!       Получив инструмент, нас всех повели к шахтам, что находятся неподалёку. Впереди был очередной день, после которого мы поздно вечером обессиленно рухнем на свои криво сделанные койки.

***

      Через два месяца слухи стали уже нифига не слухами, а жестокой правдой. Шахту закрывают, а завтра нас будут казнить. А пока заперли в хлеву, где мы и жили. Целая куча народа в одном помещении, грязные, вонючие, и поэтому тут постоянно стоял ужасный запах. Да, нас раз в неделю выводили помыться, хотя мытьём это вряд ли назовёшь. Просто толпой выставляли на улицу и говорили: "Вот снег лежит, вперёд и с песней, ха-ха-ха!".       Из-за холодного снега можно запросто заболеть, а если учесть, что на наши болезни охрана никакого внимания не обращала, то бедолаге приходилось медленно и мучительно умирать. Это чудо, что тут до сих пор не начал развиваться какой-нибудь заразный вирус, который распространился бы на весь лагерь. Орипатия не в счёт, тут ей и так болел каждый заключённый.       Когда информация о закрытии шахты стала общедоступной, у нас начался траур. Сейчас в хлеву тут и там были слышны всхлипы и плач. Разумеется, от детей мы решили пытаться держать это в секрете, поэтому плакали взрослые, а детишки смотрели на них и недоумевали, что происходит.       Но были и такие, кто смирился со своей судьбой. Среди них был и я. Мне нечего терять, все мои близкие умерли, я остался один в этом мире. Уже нет тех, кого я любил.       Размышляя обо всём этом, сидя на койке и смотря в пол, меня тронули за плечо.       — Эй, Вольф, что с тобой? — спросил Томас, расположившись на соседней кровати.       Я перевёл на него уставший взгляд. Лицо фелина продолжало источать хоть и не такую жизнерадостную как прежде, но всё же улыбку. В который раз у меня пробежала в голове мысль, а не псих ли он.       — Размышляю о всяком, — задумчиво ответил я.       — Переживаешь за завтрашний день?       — А кто ж не переживает? Все переживают.       Я окинул взглядом хлев. Страшно было смотреть на огромное количество опечаленных лиц. Сколько же в них горя и страха...       — Томас, — обратился я к фелину.       — Ась?       — Хороший ты парень, и друг из тебя отличный. Хоть и наивный, но дух у тебя что надо.       И это чистая правда. Даже в такой безвыходной, отчаянной ситуации он сохранял улыбку и не поддавался грусти и тоске. Да, он сожалеет о том, что больше не увидит своих родных. Но, как сказал Томас, главное что они живы, а остальное для него не важно. Я не могу его не уважать за такую силу духа.       — С чего это ты вдруг? — удивился фелин, неловко улыбаясь.       — Да так, просто подумал, что должен это сказать. — Я лёг на койку и закрыл глаза. Уже поздний вечер, так что можно и поспать. Завтра умру отдохнувшим.       — Ну ладно тогда, спасибо за добрые слова, ты тоже крутой чувак, — поблагодарил Томас и решил больше меня не тревожить.

***

      Сердце бьётся как сумасшедшее. Сколько бы ты себя не готовил к смерти, умирать всё равно чертовски страшно.       Нас чуть ли не за шкирку вывели из хлева и вместе с другими заключёнными потащили в центр лагеря, где мы обычно собирались по утрам на перекличку. Я заметил, что тут сейчас была не только охрана самого лагеря, но и солдаты регулярной армии Урсуса. Их чёрные шинели и шапки ушанки ни с чем не спутаешь. Видимо, надзиратели решили не рисковать и позвали на казнь армию, чтобы если мы вдруг решим взбунтоваться от страха смерти, то солдаты быстро с нами расправятся.       Солдаты сразу окружили нас и образовали два кольца. Ближе к нам расположились бойцы с оружием ближнего боя, а дальше — с арбалетами. Стоя в перепуганной толпе, я сумел разглядеть среди строй солдат о чём-то болтающего офицера урсуской армии с комендантом, который управлял этим лагерем.       Рыжебородый, крупного телосложения урсус, на правом глазу которого красовалась чёрная повязка, был настоящим воплощением страха и отчаяния для заключённых. Его жестокость не знала границ, а оставшийся глаз смотрел на заражённых с таким отвращением и презрением, что у любого начинала стынуть кровь в жилах. Стоило ему взглянуть как на заключённого, так и на своего подчинённого, каждый оцепенеет от страха и не сможет даже пошевелиться.       Поправив своё чёрное как смоль пальто, комендант криво улыбнулся, что больше походило на звериный оскал, и вместе с офицером прошёл через строй солдат, встав в нескольких метрах от толпы заражённых. Урсуский командир явно не горел желанием подходить к нам так близко, но грубая рука коменданта, что лежала на его спине, не давала попятиться назад.       — Не стоит их боятся, ваше благородие, — всё ещё жутко улыбаясь, проговорил урсус, — вы-то должны знать, что так просто от них не заразиться.       — Я-то знаю, комендант, но мне всё равно категорически не хотелось бы к ним подходить, — поправляя воротник своей шинели, сообщил пузатый офицер с пышными усами, а после спросил: — Когда начнём казнь? Мне бы хотелось поскорее убраться из этого места.       — Не надо так спешить, ваше благородие, неужели вы не хотите лицезреть страх этих отродий? Посмотрите на них, — комендант провёл рукой по горизонтали, указывая на толпу, — ну разве это не прекрасно?       — Простите, но я предпочитаю быстро сделать свою работу, и вернуться в тёплый кабинет.       — Какая жалость, — наигранно грустно произнёс урсус, — может быть, вашим бравым воинам было бы в радость насладиться чужим страхом подольше.       Когда комендант посмотрел в сторону одного из солдат, тот невольно поёжился как от холода.       — Давайте уже начнём, комендант, — пытался придать своему голосу строгость офицер, но получился неуверенный писк.       — Конечно-конечно, ваше благородие, сейчас схожу за камерой дабы запечатлеть этот прекрасный момент, и мы начнём, — театрально поклонившись, комендант ушёл в дальнюю часть лагеря, где находились каморки для охраны и его личный кабинет.       — Поехавший, — пробормотал офицер и воспользовавшись моментом быстрым шагом удрал за строй солдат, напоследок смерив нас брезгливым взглядом.       — Вот суки, — тихо прорычал я. Они нас вообще ни во что не ставят. В голове не укладывается, как можно быть такими мразями.       В ответ на мои слова Томас лишь вздохнул, грустно копаясь носком изрядно потрёпанного ботинка в снегу.       Солдаты, что стояли вокруг, смотрели на нас то с презрением, то с безразличием. Вряд-ли они видят в нас, в куче заражённых, кого-то такого, кому можно было бы сочувствовать. Стоит им дать команду, и солдаты без промедления нас перебьют, даже не сомневаясь в правильности такого решения.       Люди из толпы, зная что с минуты на минуту их не станет, плакали и молили о пощаде, но солдаты и их офицер были непоколебимы. Однако кое-что вдруг заставило их повернуть голову в сторону ворот, что вели в центр лагеря. За ними что-то происходило. Были слышны крики и тихие взрывы.       В рации офицера начал звучать испуганный до чёртиков голос:       — На нас напали! Повторяю, на нас напали! Они идут со всех сторон! Мы не сможем их сдержа-аргх!       Сигнал оборвался после крика того, кто говорил на той стороне. Важное лицо офицера сменилось на испуг, а солдаты в недоумении уставились на него, ожидая приказа. Тем временем звуки боя были слышны всё ближе и ближе к закрытым воротам.       — З-занять оборону, — чуть заикался офицер, явно не привыкший к сражениям, — плюньте на заражённых и проверьте что там происходит.       Следуя команде, солдаты сняли оцепление и вместе с местной охраной последовали к воротам, за которыми они и исчезли. Офицер соизволил остаться тут вместе с двумя подчинёнными. Жалкий трус.       Прошло пять минут. Было слышно, что сражение шло совсем уж близко. Из-за ворот звучали команды, скрежет металла и слабые взрывы. Вышка, что возвышалась над забором на той стороне, с треском начала падать. Урсуские армейцы, также как и мы, начали заметно нервничать. Что там, блин, происходит? С кем идёт бой?       Ещё через несколько минут почти всё стихло. Вдруг в чуть приоткрытые ворота хромая зашёл один из солдат. Он медленно ковылял в сторону офицера, но не дошёл и упал лицом в снег. Из его спины торчало два арбалетных болта.       По ту сторону послышались тяжёлые шаги, и через мгновение в ворота ударили с такой силой, что они слетели с петель. В образовавшийся широкий проход вошёл огромных размеров рогатый воин. Красные глаза в его шлеме сверкнули, пробежавшись взглядом по нам, и остановились на офицере.       — Н-н-неужели это... Это!.. — Он не на шутку перепугался и сейчас держался за сердце, чуть не падая от инфаркта. — В-в атаку! Атакуйте!       Видимо, те два солдата, что остались с офицером, были самыми отмороженными из его подчинения, и поэтому немного погодя и подумав, с криком всё же понеслись в сторону огромного воина. Но силы явно не равны, это и придурку понятно.       Как и ожидалось, он легко расправился с неприятелями, одного сразу насадив на копьё, а другого стукнув щитом, да так, что солдат отлетел прямо к ногам офицера. Взмахнув копьём и скинув с него тело, он медленно зашагал в сторону урсуского командира. Тот начал в страхе пятиться, но споткнулся и упал на задницу. Когда воин был достаточно близко, то опустил свою здоровую ногу на голову офицера, в момент раскрошив ему череп.       Я только сейчас обратил внимание, что за огромным щитоносцем шла совсем молодая девушка в белых одеждах. Судя по такого же цвета ушам, она каутус.       — Кажется, я пропустил что-то интересное, — вдруг прозвучал голос коменданта, который вернулся и стоял неподалёку с камерой. — Господа, смею обратить ваше внимание на то, что вы проникли на государственную охраняемую территорию, более того, напали на солдат Империи.       На его лице до сих пор красовалась широкая улыбка. Комендант убрал фотоаппарат в карман своего пальто, сложил руки у груди и спокойно проговорил:       — Хоть мне и не победить, я всё равно обязан попросить вас сложить оружие и сдаться. Иначе вы будете преследоваться по закону.       Щитоносец глянул на стоящую неподалёку от него девушку, и та одобрительно кивнула. Она вышла вперёд и встала в десяти метрах от коменданта. Все поёжились от внезапно накатившего холода. Каутус вытянула руку вперёд, и все отчётливо видели, как потоки ледяного воздуха обдали коменданта. Он начал замерзать буквально на глазах, покрываясь инеем и бледнея.       — Вот значит как. Неужели вы те самые, кто нападает на наши лагеря и... крадёт наших... заражённых отродий... — дрожащим от лютого мороза голосом говорил комендант, прежде чем не замёрз окончательно, превратившись в сосульку в той позе, в которой и стоял. С той же жуткой улыбкой на лице.       Надзиратели, охрана и солдаты убиты, казнь прервана, и это не может не радовать. Но теперь встаёт другой вопрос: кто эти воины, что их убили? Зачем они сюда пришли?       В проходе, где раньше были ворота, виднелись ещё бойцы неизвестной группировки, добивающие раненых врагов и выносящие припасы со складов. Среди них выделялась женщина, из белых волос которой торчали два тёмных рога, присущих драко, и пройдя мимо воина со щитом и девушки-каутуса, остановилась в паре метров от нас.       — Мы пришли чтобы спасти вас, друзья, — мягко улыбнулась она. На душе будто потеплело.       Кажется, сегодня мы останемся в живых. Сегодня мы вступаем в новую стадию нашей жизни...

Наше время

      Мда, те события хочется вспоминать одновременно и с горечью, что мы вообще жили в таких условиях, но и с радостью, так как мы попали в группу к нашим собратьям по несчастью.       Многие из нас в тот день решили присоединиться к Талуле и её группе, а те, у кого где-то там, далеко, были родные и близкие, отправились к ним. Как-то раз, кочуя по Северной тундре, мы проходили в нескольких километрах от деревни, где когда-то жили я и Томас, мы решили проверить её на наличие родителей и сестры фелина. Однако там их не было уже как пару месяцев. Как сказали соседи, его семья горевала и возненавидела Урсус так сильно, что решила убраться отсюда как можно дальше. К сожалению, никто в деревне не знал, куда именно.       Поэтому Томас остался в Воссоединении вместе со мной, с тем, кто был ему по-своему дорог. Со временем мы сдружились ещё больше и обзавелись кучей хороших знакомых и друзей среди членов нашей организации. Классные, хорошие люди. Мы стали словно семьёй, во всём друг другу помогающие и любящие. В Северной тундре только так и можно выжить, другого не дано.       Я, вспоминая те времена, продолжал смотреть в бинокль, ожидая Рекса. Из-за горизонта наконец показалось несколько машин, которые неслись в нашу сторону, поднимая кучу пыли. Вот и он.       Командир чуть ли не на ходу вышел из машины и обеспокоенно начал суетиться туда-сюда, выясняя обстановку и состояние раненых. Он очень за нас переживал, несмотря на свой не самый мягкий характер.