Камимоза

      Прошло несколько недель, почти два месяца, – со звонками по вечерам, крышесносной перепиской в мессенджере и свиданиями по выходным, жаркими поцелуями и объятиями в тёмных подъездах, у входа в метро, на шумных улицах, когда никто их не замечает, – когда они решают, что уже пора, хотя и волнуются при мысли об этом, как школьники. – Тебе что, так не терпится поскорее стать женщиной? – смущённо посмеивается Андрей, поглаживая Камилу по спине. Он остался у неё с ночёвкой: родителей нет, квартира пуста, постель разобрана, – а они лежат в ней рядышком, как малыши, в пижамках, по очереди тискают Камилину собачку, смотрят какую-то фигню на ноутбуке и только целуются, целуются, – долго, нет, бесконечно долго и томительно приятно. Расстёгивают пижамы, покрывают мелкими поцелуями тела друг друга, сжимают в объятьях, гладят – и этого достаточно для полноты счастья. Андрею ничего не нужно, кроме этого полувзрослого лёгкого петтинга, он и так полон любовью по самые уши. А ещё он наслаждается её невинностью, её наивностью и ребячливостью. Для него она пахнет не лаком для волос и дорогими женскими духами, а земляничным мылом и конфетами. У неё чудесная, нежная девичья улыбка и – наконец-то опять! – ясные радостные детские глазёнки. Это настолько радует, что вообще не хочется ничего менять, трогать, ломать. Он готов сколько угодно оставаться для неё тем самым ухажёром из старших классов, с которым только целуются и ходят, держась за ручку. Ничего, не всё сразу, пускай подрастает.       Камила же не хочет ждать, она смотрит на него большими и блестящими влюбленными глазами, и в этих глазах отражается он, он и только он. Оххх, как же это всё… неправильно, наверное, не должен человек настолько погружаться в другого человека. Но она так изменилась за это время, похорошела, она цветёт, распускается, как бутон, вся светится каким-то неземным счастьем. Насколько это разнится с тем, что было всего два месяца назад, с этим загнанным зверёнышем со взглядом исподлобья и с глазами взрослой женщины, которая повидала много горя и прошла через невероятные унижения.       Когда весь твой мир летит в тартарары, должно оставаться что-то незыблемое, что-то неизменное. Если этим «чем-то» стал Андрей, точнее, его образ, её влюблённость в него, то пусть так и будет, он не возражает. – Просто мы, ну… всё ещё как друзья. – А твои друзья тоже делают с тобой такое? – Андрей привлекает её к себе и глубоко целует, по-французски, с языком, настолько умело, насколько может. Надо же дать ей почувствовать разницу между друзьями и влюблёнными. Камила сладко выдыхает, когда он наконец отрывается от её губ. – Ты такой красивый, – шепчет она, – такой нереальный. Я очень хочу быть с тобой, как женщина с мужчиной… понимаешь, да? Чтобы всё по-настоящему, чтобы дойти до конца, чтобы поверить, что мы теперь и вправду пара.

***

      Андрей старательно удерживает в груди невольный тоскливый вздох (не поймёт ещё, решит, что достала) и начинает вдумчиво и подробно объяснять, почему не стоит торопиться, стараясь не обидеть, но донести свою мысль и убедить. Во-первых, ей рано. Ей всего семнадцать, ну хорошо, вот-вот будет восемнадцать. Андрей по своему опыту знает, что в этом возрасте ещё не время начинать половую жизнь, даже чисто физически. Потом, она же девушка, ей тем более лучше бы подождать с этим, а то начнут говорить про неё нехорошее (какая к чёрту разница, интересуется Камила, когда он доходит до этого пункта, кто и что будет говорить, если она его любит и это их с ним личное дело). Во-вторых, он твёрдо усвоил урок, что никого нельзя привязать к себе сексом, но Камила пока ещё не понимает этого, у неё опыта такого нет. Она думает, что если они сойдутся, то он уже точно будет принадлежать ей и никуда не денется, никто не соблазнит и уведёт. Но ведь это же совсем не обязательно, он и сам не уведётся без всего вот этого! Камила, догадавшись, что Андрей угадал её затаённые мысли, сердится и, кажется, всерьёз, надувается, потом меняет тактику и начинает ластиться, выпрашивать желаемое ласками и поцелуями, горячо спорит, приводит свои полудетские доводы: – Правда, не думай, что я такая уж развратная, что у меня там чешется. Просто мы столько лет дружили и… я всё ещё не могу поверить, что всё поменялось, что мы теперь встречаемся как парень и девушка. Мне хочется понять, что ты весь мой, что мы можем это делать, что мы настоящая пара, понимаешь? До этого всё как-то как будто не совсем взаправду. Всё кажется, что полезу к тебе целоваться, а ты меня отстранишь и скажешь, что мне на самом деле это не нужно.       Она искренне расстраивается, морщит лоб, между бровей у неё залегает взрослая скорбная складка, похожая на глубокую трещину – и у Андрея начинает ныть сердце, он уступает и сдаётся. В конце концов, не стоит это её слёз, зачем изводить девочку ещё и из-за этого. Он даёт обещание, они договариваются стать настоящей парой, достичь той самой заветной точки полного единения – и это будет подарком ей на совершеннолетие. Рассудительный Андрей понимает, что Камилу сейчас надо раскачивать, бомбить её позитивными эмоциями, лишь бы не скатилась в депрессию, и ради этого готов пойти на всё, даже жёстко форсировать события. Да, они промчались от «мы просто приятели» через промежуточную станцию «лучшие друзья, но подумываем и о большем» до остановки «раздевайся скорей и прыгаем в постель» неприлично быстро, но Андрей учитывает все обстоятельства и ничему не удивляется.       Он снимает номер в гостинице, всё как у взрослых. При регистрации им приходится показать паспорта («Нас же запалят!» – «Да не кипишуй ты, многие так делают, не мы первые, не мы последние»). Обстановка не вызывает у них романтических чувств или ощущения новизны впечатлений: на соревнованиях им постоянно приходилось жить в гостиницах. Для полного совпадения не хватает только брошенных у порога тяжелых чемоданчиков с инвентарем и громких голосов тренеров, выкликающих подопечных, за дверью. Андрей даже на всякий случай украдкой выглядывает в коридор – не появится ли там высокая фигура Кирилла Анатольевича, идущего поруководить процессом, как при постановке программ, там, руку выше, ногу ниже, член поглубже, свят-свят-свят, это ж импотенция на долгие годы. Хуже только увидеть приближающийся стройный силуэт Этери Георгиевны: та просто кастрирует без лишних слов прямо на месте, чтобы не покушался на девичью честь.       Есть в этом гостиничном номере и что-то непривычное – большая двуспальная кровать с золотистым покрывалом как центр местной Вселенной. В отелях, где они жили раньше, одинокого усталого спортсмена ждала односпальная кровать. Упасть и заснуть. А это номер для них двоих, для новой пары. С большой кроватью, чтобы заниматься любовью и спать, обнимаясь.       Они не знают, с чего начать, и всё решается как-то сумбурно по ходу дела. Не задёргивают шторы – кто их тут увидит, на четырнадцатом-то этаже? – и полная луна так и смотрит в окно, как бы наблюдая за происходящим бесстыдством. Свет выключить – и то забывают, всё происходит при включенном свете (но это им даже нравится). Сначала Андрей идёт в душ и возвращается почти голый, в гостиничном полотенце на бёдрах, с пламенеющими от волнения ушами и красными пятнами на щеках. Горячо и очень долго целует Камилу. Помогает ей раздеться, при этом они нервно посмеиваются и отпускают разные шуточки, чтобы победить проклятое волнение и взаимный стыд. Голенькая Камила тихонечко и очень скромно укладывается на кровать лицом к стене, практически забивается в угол. Андрей, на всякий случай встав к ней спиной, тихонечко разматывает полотенце, бросает его на кресло и, прикусывая нижнюю губу, шуршит оберткой, разворачивая презерватив, открывает тюбик со смазкой. Берёт всё это с собой в постель, бросает где-то рядом с собой и мягко, но настойчиво убеждает Камилу повернуться к нему, прижимаясь к ней всем телом, легко целуя то в шею, то в щёчку, то в плечико.       Она смущённо хихикает и подчиняется, поворачивается к нему, доверяясь. Андрей молча ей любуется, проводит большим пальцем левой руки от подбородка вниз, по нежной ложбинке между высоких грудей. Он в шутку называет себя эстетом, но в этой шутке, как и в любой другой, большая доля правды. Он с детства любит всё красивое: красивые движения, жесты, сочетания звуков, сочетания цветов. Эти рассыпавшиеся по подушке тёмные волосы, тёмные глаза с восточным разрезом, светлая кожа – и всё на фоне золотистого покрывала… Насколько же это прекрасно. И вся красота – для него. Ему хочется, чтобы этот день она вспоминала с удовольствием, поэтому он не прислушивается к своему телу, усилием воли гасит собственное желание, хочет быть мягким и нежным. Он знает, что у неё раньше никого не было, она почти прямо ему на это намекнула. Быть у девушки первым – большая ответственность, ей неловко, страшновато и временами очень больно, нужно всё сделать, чтобы она всё-таки дошла до оргазма, чтобы не вызвать страх и отвращение. Так, во всяком случае, говорят. У самого у него такого опыта нет. Первая его девушка обладала опытом, а он как раз был в положении Камилы – его всему предстояло научить. А теперь вот тоже нужно учиться, как быть с невинной девушкой.       Отогнав мысли о бывшей, чтоб ей сейчас икнулось, Андрей дразнит Камилу языком - сначала французским поцелуем, потом залезает языком в ухо. Камила хихикает, он тоже прыскает, убирая язык. Хорошо, милая, опускаемся ниже, как в порнотетрисе, погнали! Её нежная ручка проводит по спине, дразня его длинными ноготками, он в это время целует её в шею, борясь с искушением оставить большой красивый засос или даже несколько. От вида и запаха её крупной груди с большими полукруглыми сосками он просто дуреет и готов войти вот прямо сейчас, на всю глубину, но жалеет девственницу. Он только зацеловывает грудь так, что соски опухают, как и девичьи губки, темнеют и твердеют. – Девочка моя, девочка моя, – глупо шепчет он и почти всхлипывает, – до чего же ты прекрасна.       Его проворные руки с длинными пальцами ловко раздвигают ей ноги и складывают так, что колени оказываются прижаты к животу, как на тренировке. Камила подчиняется безропотно и складывается, как кукла на шарнирах, по его желанию. Он целует её, целует, целует, бормочет шепотом что-то нежное и глупое, что приходит на ум в данный момент, и одна его рука трогает нежную грудь, а вторая осторожно проверяет нижний этаж. Его разрывает изнутри уже от самого понимания, что она разрешает ему трогать себя везде, и даже хочет, чтобы он потрогал там, и трогал долго, чтобы всё там исследовал. Андрей нащупывает клитор, как бы невзначай сильно нажимает на него и скользит ниже, отыскивая то самое отверстие. Осторожно вводит два пальца, неглубоко, и чувствует заветную преграду, отчего уши пламенеют, а сердце почти выпрыгивает через горло. Камила вздрагивает. – Что ты, малыш? – Андрей облизывает свои пересохшие губы, прикусывает язык и сглатывает слюну. – Больно? - Руки, - также переводя дыхание, шепотом отвечает она. – У тебя охрененно красивые руки. – И что? – он снова влажно чмокает её в нижнюю губу. – Твоя красивая рука сейчас во мне. Как подумаю, просто в космос улетаю! Андрей хрипло хихикает, звонко чмокает её в нос и тянется за тюбиком со смазкой. Обильно смазывает пальцы и снова осторожно вводит во влагалище, теперь стараясь войти поглубже, но не причинить боли.       Ему не нравится запах смазки, он предпочёл бы запах её тела, и пусть бы сливался с его запахом. Но без смазки Камиле будет очень больно.       Он откидывается назад, почти садится, чувствуя, как затекла поясница, и трогает, по-хозяйски трогает её руками там, внизу, пальцами одной руки входя в узенькое влагалище, а пальцем другой стимулируя клитор – забавную кнопочку, такую же милую, как она вся. Камила постанывает, прелестно открывая ротик. Глазки затуманились, кажется, уже поплыла. Не бойся, малышка, я не лишу тебя девственности своей красивой рукой, не оставлю без главного подарка. И ты меня тоже не оставишь, иначе я сейчас извергнусь лавой, как вулкан.       Перед глазами плывет красноватый туман, и член стоит уже вовсю, как налитой – нужно освободить правую руку и заняться им. Андрей сослепу кое-как находит презерватив, с трудом надевает, внимательно, впрочем, следя, чтобы не сполз и не порвался. Не хватало нам ещё незапланированной беременности. Наносит смазку, при этом немного стимулирует себя рукой, но это лишнее, и так уже торчит как кол. На неё, обнаженную, прекрасную, у него встал сразу и мощно, как у четырнадцатилетнего. Хорошо всё-таки, что у него не большой, ну такой, средний, как у всех. Был бы большой, ей бы было неприятно и больно, так уж там у неё всё узенько – даже двум пальцам очень тесно. Наверняка её пальчики никогда туда не залазили из озорства и любопытства, не проверяли, что там и как, не вызывали приятное возбуждение, она не вводила во влагалище эротические игрушки, чтобы получить удовольствие от растяжения стеночек. Абсолютная невинность, девочка, почти ребёнок в свои восемнадцать.       Продолжая трогать клитор, добиваясь, чтобы она возбудилась и потекла, Андрей снова наклоняется над Камилой, ловит её неровное дыхание, затуманенный взгляд и осторожно целует нижнюю губу, увлажняя её. В правой руке у него зажат собственный член, головку которого он не без трепета подводит к её промежности. Сперва нужно дать ей привыкнуть к моей прорезиненной сосиске хотя бы немного. Сначала легонько провести головкой сверху вниз, потом подвести ко входу во влагалище, чуть-чуть поиграть с её нежной узенькой дырочкой в «зайду-не зайду». Камила хихикает, потом немного вздрагивает – ага, испугалась! Андрей шепчет что-то нежное и успокоительное на ушко, целует в шею, а сам направляет головку во влагалище, но пока очень неглубоко, осторожно, нежно, просто чтобы она почувствовала, как это всегда происходит. Судя по ритмично вздрагивающим бёдрам, чувствует, понимает и хочет его. Что же я делаю, что же я делаю. Она ведь совсем, совсем ещё ребёнок. Может, надо было подождать хоть пару месяцев, поберечь её, подготовить… – Андрюша, – зачарованно шепчет она, как в забытьи, – ты ведь уже прямо весь внутри меня, да, – и блаженно улыбается. И почему-то от этой простой, совершенно детской словесной ласки его выносит больше, чем от осознания того, что Камила разрешила ему всё, что он трогает её везде, где желает, что он уже почти вошёл в неё, и она вот-вот отдаст ему честно хранимую невинность.       Не Андрюха, Эндрю, Дюша, Дрюня, Андрейка, Андреймихалыч – так его зовут приятели, и так она звала его, когда они были друзьями. Андрюша. Её Андрюша, единственный, неповторимый, любимый, самый близкий – теперь уже в самом прямом и естественном смысле этого слова.       Ей не нужно, чтобы её берегли. Ей нужен он, прямо сейчас и целиком, в полное её распоряжение.       Он и хочет зареветь от дикого эмоционального перенапряжения, и боится опозориться, как школьник, преждевременно кончить от напряжения сексуального, от которого болит и ноет уже всё ниже пупка, деревенеют бёдра и холодеют ноги.       Это ей должно было снести башню от желания! Не мне, не мне, не мне! Хоть один из нас должен понимать, что мы творим!       Пусть его и выворачивает от нетерпения, он сдерживает себя, несколько раз вводит совсем неглубоко и выводит, показывает ей, как нужно двигаться. И только когда Андрею кажется, что она уже готова его принять полностью, что она раскрылась, увлажнилась и очень хочет его, он осторожно, но резко и решительно, со сладким всхлипом входит в неё почти на всю глубину, стараясь убрать ту тонкую упругую перегородку, которая отделяет этаж «Камила – ещё девочка» от «Камила – уже женщина». Помогает ей поднять уровень, апнуть левел. Он чувствует громадное облегчение оттого, что преграда поддаётся быстро, если не с первой фрикции, так со второй. Камила громко вскрикивает от боли, её пальчики впиваются в его спину так сильно, так, что наверняка останутся следы ногтей, но плевать, это только заводит сильнее. Больно тебе, моя маленькая, ну пожалуйста, потерпи, я сделаю так, что тебе прямо сейчас будет очень хорошо, и ты всё забудешь. Она прижимается к Андрею, он сжимает её в объятьях до хруста костей, почти хватает в охапку – и они слаженно двигаются в древнем парном танце, который умеет исполнять любое половозрелое живое существо. – Андрюша, – шепчет она, и у него мурашки пробегают по коже, – я тебя так хорошо чувствую, ты прямо во мне, это же что-то нереальное… «Ааааа, Андрюша, как же сладко… Как, как ты вообще появилась в моей жизни, почему выбрала меня? За что мне такой подарок?» Она интуитивно понимает, как двигаться, подчиняется заданному ритму, зеркалит его движения, раскрывается навстречу ему, как цветок, жадно его принимает. «ААААААА девочка моя как же классно девочка девочка девочка не останавливайся мы должны дойти до конца». Камила всхлипывает. – Больно? – он замедляется, почти останавливается и внимательно следит за ней. – Нет. – шепчет она очень сладко. – Уже нет. Хорошоооо… И он, ободрённый, спешит распробовать её, как только что надкушенное нежное пирожное, насладиться ей как женщиной эмоционально и физически, насколько хватит сил, получить свой главный подарок (уже третий, первым было её доверчивое «Андрюша», вторым – безумно приятное, запоминающееся на всю жизнь ощущение рвущейся под напором его головки тонкой девственной плевы внутри неё). Он инстинктивно наращивает темп, так что девушка под ним только и успевает попискивать и стонать. В голове уже сплошной красный туман, в котором вот-вот сверкнёт яркая молния и подарит ощущение электрического разряда в центр удовольствия; взъерошенные волосы прилипли к потному лбу, глаза почти не открываются. И это всё она, такая невинная, такая возбуждающая. Он так распалил себя, что, кажется, даже через резинку чувствует её – такую узкую, нежную, горячую и влажную внутри. Это первое ощущение от её тела надолго сохранится где-то в глубинах подсознания и часто будет вспоминаться бессонными ночами – не изгоняемое ничем, никакими отвлекающими действиями, никакой самодисциплиной, доводящее до слёз, до полного изнеможения, приносящее и невозможную тоску, и странное томительное чувство, похожее на счастье. «Девочка, если бы ты только знала, как я тебя хочу. Девочка моя, если бы ты только знала, КАК я тебя люблю!!! Ты – моё настоящее олимпийское золото». Кажется, он не сказал ничего вслух, а если и сказал, то и ладно, пусть она знает. Он гордится тем, что она выбрала его. Любимая моя девочка, лучшая.             Андрей умудряется всё-таки продержаться до её звонкого вскрика и только после этого отпускает себя на волю – и его буквально разрывает изнутри. Его тело бьётся в сильной судороге, такой, что даже пальцы на ногах скручивает, а горло не может сдержать громкого крика, а затем и сдавленного хриплого стона. В последний момент успевает вытащить – хоть и в резинке, а всё равно, нельзя кончать в неё. Чувствует, как всё, что стремилось попасть в неё и оплодотворить, медленно стекает в презерватив, и обессилено отпускает её, падает рядом, откидываясь на спину. Ого, как это вышло… прям чересчур, громко, грубо, даже самому страшно. Все-таки почти два года без секса для парня в его годы – это слишком много, даже если весь тестостерон спускается на тренировках. Флягу ему сегодня снесло напрочь, а ещё собирался быть сдержанным и нежным.       Да как можно сдерживаться в постели с такой девчонкой! Невинная, нежная и при этом созревшая, манкая – как тут не съедешь с катушек! Не испугалась она? Вроде нет, улыбается так нежно, похоже, кайфует. Девочка моя, заинька.

***

      Дыхание постепенно восстанавливается, как и пульс. Вот он, плюс профессиональных занятий спортом. Кстати, надо получше развивать дыхалку и выносливость, как раз для таких случаев. В следующий раз, когда она к этому привыкнет, попробуем продержаться дольше и сделать несколько заходов. Я теперь распробовал и слишком сильно хочу её, одного раза всегда будет мало. И сегодня не отстал бы, если бы она не была только что порванной целкой, которую нужно поберечь.       Камила кладет руку ему на грудь, туда, где отчаянно стучит сердце. Он поворачивает голову и задумчиво смотрит на неё. Раньше он думал сказать в этот момент что-нибудь смешное, вроде «Вот это и есть секс, Камила, скажи ведь, ничего интересного», но сейчас ему не хочется острить, он полон любви и нежности и потому просто и заботливо спрашивает: – Хорошо тебе? – Очень, – также просто и искреннее отвечает она, – ты же со мной, – думая о том, какой же он нереально красивый, даже такой: красный, потный, с густыми прядями волос, прилипшими ко лбу. Его некрасивость – тоже прекрасна. Широко раскрытые серые глаза сияют как никогда раньше. Где ещё можно увидеть такой яркий и насыщенный свинцово-серый цвет? Наверное, только на грозовом осеннем небе, когда ливень идёт уже давно и почти заканчивается, небо выглядит промытым дождем и чистым, и даже свинцовая хмарь освещена отблесками солнца и отсветом радуги.       Она заботливо проводит рукой по его лбу, убирая капельки пота и сдвигая намокшие волоски.             Андрей в ответ гладит её по плечу, целует в губы быстрым влажным поцелуем и с трудом сползает с постели, чтобы на подгибающихся ногах тащиться в душ. Однако перед этим подсовывает Камиле подушку под бёдра и просит полежать так до его прихода, чтобы остановить кровотечение внутри. Чмокает её в нос и накрывает покрывалом по подбородок.       Странно, что я так хлопочу, как будто она ранена или больна. Это же естественное дело, все девушки через это проходят. Чего ж я так беспокоюсь…       В ванной Андрей первым делом сдёргивает с себя презерватив, с легким содроганием замечая на нём следы её крови, и смывает в унитаз, предварительно проверив на отсутствие разрывов. Кажется, мысль «Камила не должна от меня забеременеть» становится очередным его пунктиком и поводом загоняться. Надо бы проработать эту тему.       Накрывает его в душевой кабинке, когда он меланхолично наносит на одноразовую мочалку гель для душа. Я переспал с Камилой? С той самой Камилой, о которой говорит чуть ли не весь мир, с девушкой-с-обложки, звездой рекламных роликов и всяческих рейтингов (да, Андрей собирал все упоминания о Камиле, статьи, фото, видео, какие только мог найти, это было его guilty pleasure). С юной стервочкой Камилой, с избалованной девочкой Камилой из высшего общества? Андрей озадаченно застывает с мочалкой в руке, не замечая, как сверху под напором летят капли воды и падают прямо в широко раскрытые глаза и приоткрытый рот. Да кто я такой вообще, чтобы…       «А существует ли она, та Камила?» – задается вопросом Андрей мгновение спустя, невозмутимо намыливая мочалкой широкую спину.       Потому что ту Камилу он не видел ни разу. Он знает другую Камилу – маленькую хохотушку, которую осторожно обнимал за плечико, фотографируясь вместе с ней на юниорском гала-концерте; его олимпийскую подружку, растерянную и заплаканную девчонку с кубиками Лего в руках; ожесточенную и отчаявшуюся девушку в тёмной раздевалке, плачущую у него на плече; прекрасную юную женщину с влюблёнными глазами, которая сейчас лежит там, за дверью, и её красивая нагота прикрыта только лёгким покрывалом…       Может, никакой другой Камилы и не существует? Вот же она, настоящая.       При мысли о ней неожиданное тепло разливается внизу живота, и Андрей со стыдом замечает, что член снова поднимается. Ну что ты будешь делать, вроде и часа не прошло! Нет, даже не думай соваться к ней ещё раз, разбирайся с этим сам. Он настраивает напор воды посильнее, сжимает губы, стараясь не издавать никаких звуков, как будто за дверью стоит мама, и решает вопрос по-подростковому, пока проснувшийся дракон не успокаивается и не опускает голову. Его снова накрывает волна расслабления, даже стены душевой кабинки как будто начинают немного плыть. Смотрит на свои ладони, усмирившие дракона.       Ей нравятся мои руки? Вот пусть немного привыкнет, и я покажу ей, что они на самом деле могут сделать с её телом. А если чего-то ещё не умеют, то быстро научатся. Как же хочется трогать её, трогать везде, особенно тааам… Собираясь выходить из ванной и растирая мокрую голову полотенцем, Андрей вдруг отчётливо понимает, что он – один из небольшого круга людей, которые знают настоящую Камилу. И единственный из них, кто может входить не только в голову, но и в тело.       От этого почему-то не становится радостно, наоборот, он запоминает эту мысль, делает еще одну важную зарубку для себя.

***

      Когда он, хлюпая одноразовыми тапками, вываливается из ванной в гостиничном халате, держа в руках всю свою одежду, по телу пробегают мурашки, и не только потому, что сквозняк холодит кожу на ногах и мокрую голову. Ему до сих пор немного стыдно перед ней.       Камила уже погасила основной свет и включила ночник возле кровати. Она смотрит настенный телевизор, который что-то бубнит, и уплетает чипсы из пакетика. Аккуратист Андрей терпеть не может, когда кто-то ест в постели и оставляет крошки, но она делает это так мило, что даже не возникает желания рассердиться.       Увидев его, она смеется и бросает пакетик с чипсами на тумбочку, протягивает к нему руки, так, что тонкая простыня почти падает с округлой груди. В этом жесте есть что-то новое, томное, женское, что-то из супружеской жизни. Так жёны, наверное, встречают любимых мужей. Он бросает свою одежду в кресло так резко, что пряжка ремня на джинсах звякает, а телефон в кармане худи издаёт глухой звук упавшего кирпича, и с места запрыгивает на кровать, как запрыгивает на груду матов на тренировках. Тонкие ручки крепко обхватывают его шею, на её губах – крошки чипсов с острым привкусом, и это невероятно мило и сексуально. – Я уж думала, ты там утонул, – смеётся она. Он смеётся и трётся об её нос своим холодным носом, пятернёй зачёсывает назад мокрые волосы, чтобы не падали на лицо и не мешали целоваться. – Наконец-то душ свободен, – хихикает Камила и пытается выскользнуть из постели, прикрывшись той же самой тонкой простыней, но Андрей успевает увидеть её бочок, кусочек груди и круглую попку, и в нём что-то переворачивается. – Постой, – он тоже вскакивает, держит её за руки, мягко заставляет скинуть простыню. Теперь она стоит перед ним обнаженная, нежная и тёплая, доверчивая и прекрасная, стесняется, но смотрит ему в лицо с безусловным доверием. Он же просто любуется и не может сдержать слёз восхищения. Они молча переживают нечто странное, какую-то абсолютную наполненность друг другом, ощущение единого целого, солидарности двух непохожих частей. Что нет больше «ты» и «я», а есть новое обобщенное «мы». Каминдрей или Андремила, как там в таких случаях пишут. И это есть логическое завершение того, что между ними случилось, их абсолютного сближения.             Потом долго и упоённо целуются, не закрывая глаз, настолько долго и упоённо, что теперь у него во рту пахнет усилителями вкуса и паприкой, а у неё – свежестью мятной зубной пасты.       Потом она, неотрывно глядя на него блестящими глазами, подбирает простыню и всё-таки убегает в душ, а он хлопается на кровать и бьёт кулаком подушку, тихонько поскуливая от приступа невероятной нежности и при этом необъяснимой тоски.                   Кажется, за шумом воды она ничего не услышала.       То, что они сделали, называют грехом – но какой же может быть в этом грех, если он так сильно её любит? Он же хочет заботиться о своей девочке, бережёт её, как никого и никогда не берёг. Он готов всю жизнь её опекать, взять ответственность за всё, за каждую улыбку, за каждую слезинку, за любой её косяк, за любой неосторожный поступок или слово. Их сближение – это не просто «нельзя, но если очень хочется, то можно» двух великовозрастных инфантилов, не баловство, не игра гормонов, не каприз. Это предназначенность, предопределённость, железная неизбежность. Им друг от друга не убежать, и от этого становится и радостно, и страшно.

***

      Андрей тупо и лениво щёлкает пультом телевизора, пытаясь чем-то заполнить пустоту в голове, и жадно пьёт воду из бутылки, когда Камила возвращается из ванной. Присмиревшая, в белом гостиничном халате, который ей очень идёт, без макияжа и с двумя тёмными косичками вместо растрепавшихся красивых локонов. Девочка девочкой, хоть уже и женщина.       Ложится рядом и ластится к нему, как котёнок. – Никакого праздника? – вспоминает он старый мем и неловко улыбается. – В смысле? – Просто ведь от этого ждёшь чего-то особенного, готовишься, как к соревнованию, где обязательно станешь первым, уже мысленно видишь пьедестал, медаль на шее и новый титул, слышишь фанфары… а потом оказывается, что прокат не особо удался, программу собрать не получилось и вообще всё это довольно буднично и очень физиологично. Что бы там не говорили и как бы всё это не рекламировали, романтики в этом деле маловато.                   И он на самом деле так и думает. Андрей вообще никогда не врёт, может умолчать, недоговорить, но не соврать. Ему жаль, что всё вышло так… не празднично. Лепестки роз и красивая музыка – это до невозможности банально и пошло, но даже пошлость лучше, чем такая обыденность. Ему правда хотелось, чтобы у неё был праздник, запоминающийся на всю жизнь волшебный момент. Хотелось показать, что для него это важно, что она важна. А получилось так, как получилось: просто поковырялся внутри неё, немножко перемазал кровью, причинил боль и всё, поздравляю, ты не девочка теперь. Тупо перепихнулись и всё, что ли? Почему-то такая будничность разочаровывает. – Ты – мой праздник, - заявляет Камила безапелляционным тоном и, обхватив его руку выше локтя, крепко прижимает её к себе, - наконец-то ты полностью мой. Думала, ещё три года будешь меня френдзонить. Так что у меня – праздник. Можем даже торт заказать по этому случаю. – Представляю себе украшения на этом торте! – хохочет Андрей. У него сразу расцветают розы в душе и на щеках. Ей неважно, как, в каком антураже, важно, что с ним. Что ж, теперь ему тоже кажется, что в будничности и естественности происходящего тоже есть своё очарование. Он нежно улыбается, проводит костяшками пальцев руки ей по щеке и осторожно спрашивает с нотками затаенной вины в голосе: – Очень больно было? На самом деле он завуалированно пытается получить обратную связь, понять, понравилось ли, было ли ей с ним хорошо. Андрей перфекционист, всегда стремится, чтобы всё было исполнено на высшем уровне. А в этот раз, по его мнению, на высшем уровне не получилось. И что самое обидное, уже ничего не изменишь. – Да нет, – она прижимает к себе его руку и трётся об неё нежным личиком, – немножко в самом конце, но до этого и потом так классно было, что я почти и не заметила. Это же был ты, я была с тобой, – кладёт голову ему на плечо.       Ох, девочка моя, какая же ты милая и наивная, раз тебе всё нравится, потому что… потому что я.       Ей не нужна романтика, как в любовных романах, не нужен прекрасный принц, оставивший за дверью белого коня и прыгнувший к ней в постель. Ей нужен он, вот такой, неромантичный, обычный, какой есть. Что-то же она в нём нашла. Как же это нереально и в то же время охеренно. – Я впервые почувствовала тебя прямо в себе, у меня от этого крышу снесло. – Камила наивно делится интимными ощущениями, крепко обнимая его за шею. – Вот потому это и называют – половая близость. Ближе уже просто некуда. – То есть это всегда так бывает? Каждый раз такие ощущения? – любопытствует девушка. – На самом деле, всегда чувствуешь по-разному, зависит от настроения, от ощущений, от позы, от того, с кем ты… Эй, – спохватывается Андрей и смотрит на неё сурово, хотя уголки губ предательски дрожат, приподнимаясь, растягивая губы в усмешку, – ты же не собираешься пробовать с другими парнями и сравнивать? Предупреждаю, я очень ревнивый, за такое могу и голову оторвать. – А ты нас, значит, сравнивал? – Ну ты-то у меня, так уж получилась, не первая… – А какая? – Сотая! Всё-то тебе знать надо! – Ну скажиии… – Угомонись уже, а! Вторая. Как её звали – не скажу, не спрашивай. – А можно ещё один вопрос, ну, нескромный, об этом… – она проводит по его руке вниз до локтя пальчиком, и от этого прикосновения мурашки бегут по коже, – только ты обидишься, наверное... – Не обижусь, – настораживается он. – Ты всё у меня можешь спросить. Об этом обязательно нужно разговаривать. – Просто, ну… – невольный смешок, - ты всегда так громко кричишь? Андрей вспыхивает, сглатывает внезапно скопившуюся во рту слюну и чувствует себя совсем потерянным. Как будто это ему восемнадцать и это его впервые выебали, и он как-то растерялся от этого всего и пытается сориентироваться в обстановке. – Нет, ну по-всякому случается… – и тут же покаянно уточняет: – Напугал тебя, да? – Да нет. Просто в фильмах чем громче мужчина с женщиной кричат во время секса, тем больше удовольствия получают… Это ведь правда так? Или нет? Тебе очень хорошо было? В фильмах! До чего же она милая и наивная! И как вообще ко мне в руки попало это чудо с бантиком? Чем я это заслужил? Прижать, прижать к себе как можно крепче и не отпускать, пока не отняли! Он боялся, что после этого между ними всё не будет больше так светло и мило, как раньше. Но, кажется, зря боялся – отношения стали ещё ближе, теплее, свободнее, что ли. Андрей наклоняется и шепчет ей прямо в ушко: – Мне с тобой очень, очень, очень хорошо. Я и не думал, что с кем-нибудь будет так классно. Но если тебе страшно, когда я кричу, то я буду потише. Мне всё равно будет так здорово, что словами не описать. Кричать приятно, но это не обязательно, просто так легче выразить эмоции. – Нет, ты кричи, не сдерживай себя, просто это так странно было… я сначала удивилась, никогда не думала, что ты умеешь так кричать. А потом поняла, что тебе просто очень хорошо. И мне тоже с тобой было так здорово и совсем-совсем не больно.

***

– А тебе было больно? – неожданно спрашивает Камила какое-то время спустя. – Да мне-то с чего? – Не сейчас, а в тот раз… когда не случилось пьедестала и фанфар. Андрей удивляется, что ей это интересно. – Было, конечно. Мальчикам тоже в этот момент бывает больно. У нас своя физиология, тоже кое-что происходит, когда мы, ну, в первый раз с девушкой. – А сколько тебе было? Андрей озадачен ещё сильнее, но послушно отвечает: – Примерно как тебе сейчас. Семнадцать с половиной. Камила хмурит бровки, вспоминая Андрея в этом возрасте. Оказывается, у этого смешного ушастого мальчика уже были половые приключения. – И что дальше? – Дальше было очень весело. Попёрли гормоны, набрал вес, нарастил мышцу. Разбомбило моментально, так всегда бывает, гормональная встряска. Стал тяжелее, еле прыгал и все костюмы стали тесны. Короче, собрал все бонусы, прилагающиеся к началу половой жизни. – Нет, а с девушкой-то что? – допытывается Камила. – Встречались... какое-то время. Потом расстались, сейчас вообще почти не видимся. Не подходили мы друг другу. – Чем? – Камила снова хмурит бровки, её чуткие ушки ясно расслышали слово «почти». Андрей пожимает плечами. Почему-то этот допрос его не раздражает. – Мы были очень разные – рассудительно объясняет он. – Я ей не мог дать того, что ей было от меня нужно. Ей нужны тусовки, вечеринки, движуха – а я торчу на льду или вкалываю в спортзале. Вот и не сложилось. Этого следовало ожидать. Андрей упорно не называет свою бывшую по имени, а Камила хочет знать, правильно ли она поняла, о ком речь, но не решается спросить. Вдруг он обидится. – У нас так никогда не будет, - заявляет она и трётся носом об его щеку, заодно оставляя на ней лёгкий поцелуй. Андрей поворачивает голову, привлекает Камилу к себе и целует по-настоящему, глубоко проникая в её ротик языком. Под его пальцами её спина слегка подрагивает от восторга, а он сильно жалеет, что не может содрать с неё этот толстый махровый халат и впиться поцелуем в круглое плечико. Как было бы здорово сейчас прижать её к себе голенькой, почувствовать каждое рёбрышко, ощутить упругую мягкость груди, услышать биение сердца. Но Андрей понимает, что если разденет её, коснётся руками или губами её горячего тела, то обязательно возбудится. Даже мысль об этом здорово заводит. А её нельзя трогать сейчас. Всё, забыли, проехали. Пусть отдыхает. – Конечно, – немного хрипло отвечает он, с сожалением оторвавшись от её мягких губ. – У нас всё будет так, как мы захотим.

***

– Мама хоть знает, где ты? – осторожно спрашивает Андрей, когда они вдоволь наболтались о разных пустяках и Камила совершенно не ожидает подвоха. – Сказала, что пошла к друзьям с ночёвкой. Я уже взрослая, сама могу за себя отвечать. – Не к друзьям, а к другу. К парню, заниматься любовью. Камила, ей надо рассказать. Твоя мама должна быть в курсе, с кем проводит время её ребёнок. – Я уже не ребёнок! – Тебе только восемнадцать, и она очень переживает. Ей нужно сказать правду. – Да я знаю, но… – Боишься? Мы же не делаем ничего плохого, нам нечего стыдиться. – Если она будет против, если запретит с тобой встречаться, я убегу из дома. – Ну что ты такое говоришь! Достаточно просто всё объяснить. Мама хочет тебе добра, она всё поймёт. Хочешь, вместе скажем? Заодно и познакомлюсь с твоей мамой… в новом качестве. – Сам-то не боишься? – Побаиваюсь, конечно. Мне-то от неё может и сковородкой прилететь. Но мы же пара, и я за тебя отвечаю, что ж прятаться-то.   – Не надо сковородок… Лучше я сама всё объясню. – Вот и молодец, - крепко целует в висок. - Ты у меня умница, я всегда это знал.

***

      Потом Андрей снова щёлкает пультом, переключая каналы, и негромко спрашивает, что бы она хотела посмотреть. В таком времяпровождении есть что-то супружеское, и они оба балдеют от этого.       Ничего интересного не показывают, и Андрей оставляет какой-то длинный и нудный фильм с кучей сюжетных линий и невнятным сюжетом, который можно смотреть, не вникая ни во что и не заморачиваясь. Камила лежит рядом, прижавшись щекой к его руке. Постепенно она задрёмывает. – Андрюш, можно, у нас с тобой всё всегда будет так? – спрашивает она в полусне. – Всегда будем смотреть тупое скучное кино? - Нет, я же не про то, - бормочет она. – Вот так, рядом, вместе, до самой старости, до смерти…       Андрей хочет осторожно отстранить от себя Камилу и уложить спать по-человечески, потому что его плечо уже затекло, но боится пошевелиться и испортить момент. Камила во сне закинула свою тёплую полусогнутую голую ножку на его обнажённое бедро, он ловит кайф от этого и лениво думает о том, что, возможно, чуть позже придётся снова сбегать в душ, а может, и не придётся, обойдётся.       И в то же время он не спокоен. Теперь наконец-то он может честно сказать себе, что не так с ним, с ней и со всем, что между ними происходит. Что его гложет.       Ей восемнадцать. Пускай эти скоты подорвали её веру в доброту людей и справедливость мира, но в любовь-то она верит, как дитя, и думает, что они всегда будут вместе. Ну если ничего трагического не случится. Пока она безумно влюблена, открывает для себя секс, переживает самые яркие эмоции и потому видит тебя через розовые очки. Так всегда бывает. Пройдёт немного времени – очки спадут, и она на всё будет смотреть немного иначе. Трезвее, объективнее. Тогда она многое обнаружит в тебе, чего не замечает сейчас. Все твои недостатки и слабости.       Тебе двадцать один, ты уже обжигался и боишься, что не задержишься в её жизни надолго, что найдётся другой парень, во всех отношениях лучше. Да что там, точно знаешь, что так и случится, и это будет справедливо, потому что Камила ведь такая классная девушка, умная, красивая, общительная, милая, популярная, да что там говорить, просто лучшая – она и парня достойна самого крутого. А ты, конечно, недотягиваешь. Не чемпион, не знаменитость, не тусовщик, ничего не понимаешь из тех историй, что она рассказывает. Скучный парень, живущий только фигурным катанием – но не будешь же говорить с Камилой об этом, для неё слишком больная тема. Что же дальше? Да и характер у тебя не сахарный. Ты нытик, нюня, упрямец и истеричка. Ну да, красивый, наверное, раз ей нравится твоя внешность, так красивых и смазливых парней много… Короче, не взлетит. Да, ты влез в её жизнь, когда она была разбита, уязвима и ей нужен был близкий человек, но скоро потеряешь её и в лучшем случае останешься в памяти только как первый сексуальный партнёр.       Андрею всё ещё неловко, что именно он был выбран на эту роль. Для него это всё очень серьёзно. Ему всё кажется, что он что-то украл у девочки, не пустил к ней кого-то, кто сделал бы её счастливее. Сорвал цветок, который не для него вырос. Но ведь Камила ясно дала понять, что ей важно, чтобы это был именно он, что она хотела близости с ним. Даже Андрей при всех своих загонах и стадах жирных тараканов в голове не может иначе трактовать её желания, выраженные настолько недвусмысленно и ясно. С ним – значит, с ним, ему невероятно повезло, и для неё он не худший вариант. Как послушаешь иной раз пьяную болтовню девчонок об их парнях, о бывших, с кем у них было, где, когда и как – волосы дыбом встают. Будь Андрей женщиной, он бы с такими мудаками и общаться бы не стал, не то, что вступать в настолько близкие отношения. Он же не скотина, не садист, не эгоист, не какой-нибудь инфантил, не бабник, считающий победы и не уважающий женщин. Андрей ценит свою девочку, уважает, любит и не причинит ей боли. Наоборот, постепенно научит её всему, что сам знает, поможет понимать своё тело и его сигналы, получать удовольствие во время интимных контактов – это же тоже очень важно в жизни.       Для неё всё будет к лучшему, и слава Богу. Вырастет из этих отношений, уйдёт к другому и возможно, будет вспоминать иногда без обиды, со светлой улыбкой. Тебе же будет больно, очень, очень больно, надо это понимать уже сейчас. Ты ведь и бывшую выскребал из своей души два с лишним года, а тут… Камила уже настолько запала тебе в душу, что становится страшно. Всё гораздо серьёзнее и будет становиться только серьёзнее с каждым днём, проведённым вместе.       Хана тебе, Андрей. Готовься пить антидепрессанты или просто пить. Может, всё вместе. Грустно, очень грустно.       И вдруг настроение Андрея резко меняется, его охватывает чувство настолько сильное и дикое, что он сам себя пугается: безграничная злобная радость, доходящая до исступленного торжества. Ему хочется вскочить, распахнуть дверь и закричать на весь мир, чтобы все знали, пригласить всех в их номер, в их постель: смотрите на неё, смотрите! Думали, оклеветали её, растоптали, уничтожили – и она валяется где-нибудь под забором, в слезах и соплях, жалкая, униженная? А у Камилы всё отлично! Она влюблена по уши, она занимается сексом с красивым мальчиком, который ей нравится, она на седьмом небе и счастлива! И она будет счастлива, я всё для этого сделаю! Андрей и сам не подозревал, что ненависть, живущая в его душе, настолько сильна, и это открытие его изумляет.       Впрочем, когда утром он разглядывает её милое личико в солнечных лучах, нет уже ни печали, ни тревоги, ни злобного торжества: он не вспоминает ни о чём из того, о чём думал вчера, и безгранично, безусловно, совсем по-детски счастлив. – Малыш, – шепчет Андрей хрипло, вкрадчиво и смущённо, – у тебя там не очень болит? Может, мы осторожненько… Я буду нежнее, чем вчера, правда. Я ведь очень тебя хочу. А ты как?

***

      Она лукаво смотрит на него – взъерошенного, очень светлого, утреннего, с сияющими серыми глазами. Андрей уже успел сбегать в ванную, принять душ и почистить зубы, но снова завалился в постель караулить, когда же она проснётся. Они ни разу не были в такой ситуации – но почему-то им обоим легко и спокойно, будто всё происходит так, как и должно.       Андрей стремится скорее раскрыться перед ней, победить стыд, откидывает простыню и показывается ей обнажённым, так, что она даже может видеть его возбужденный член. Ему немного стыдно, но для него это не пошлость, а полная откровенность. Пускай узнает меня и таким. Нам надо привыкнуть к тому, что теперь можно и так, появляться друг перед другом обнаженными и возбужденными и не стесняться этого.       И всё равно, когда она несмело и неумело гладит его там, ему всё ещё немного не по себе. Но он жизнь готов отдать за это неловкое и испуганное прикосновение тёплой ладошки. – Ох, какой же ты, Андрюшка… – Какой? – ну не может он без этой усмешки. – Прекрасный. Самый лучший. Мой. – искренне шепчет она. И он замирает от ожидания, от невероятного ощущения тёплой девичьей ручки, которая неумело надевает на него презерватив.       У нас ведь всё будет хорошо, правда, девочка? Где же твои губы, пожалуйста, приблизься, дай себя поцеловать… Как же тепло сейчас внутри, там, где сердце!