Immortalitas

Тучи траурным платком стягиваются в небе, заключая в свои сплетения призрачные солнечные лучи. Одна из них, самая большая, еле ползет, волоча свое пузо, будто касаясь им почти до земли, черная, стонущая в своем желании разродиться дождем. Длинная изумрудная трава склоняется под порывами ветра, переливаясь как серебро, или бликует точно, как седые волосы. Ветер перед штормом всегда особенный, настолько сильный, что приносит с собой частички песчаного бриза, проникает под куртку, под кожу, под душу, не нарочно принося с собой непрошенные воспоминания и оседая солью в незаживших ранах. Уилл вдыхает его полной грудью и ежится от осточертевшего запаха йода. Это могли бы быть приятные отголоски морских водорослей и моллюсков, ароматно раскрывавшихся на коже и дарующих ощущение умиротворения, но в его вселенной это въевшийся тошнотворный запах крови и приступы удушающих спазмов. Романтика как она есть. Мужчина смотрит под ноги, с высоты видно, как волны тщетно и безрассудно набрасываются на скалы и тут же разбиваются. При движении правой ноги краешек утеса осыпается, несколько небольших камней соскальзывают вниз, летят довольно долго, уже достаточно, чтобы пульс участился. Слишком свежа память, когда он был точно такой волной, в своем отчаянном стремлении досолить океан своей кровью. В ушах все еще стоит хруст, когда он прорезал собой ледяной потолок водяной глади, он несет память о тут же прошивающей все тело вспышке боли, а потом о великом счастье познать то самое ничего. Ни света, ни своего тела, ни облаков. Абсолютно ни одной мешающей мысли, только темное, пустое, блаженное… Послышался гром. Разбитая чашка в очередной раз собирается в уродливое и неровное нечто, лишь издалека напоминающее дорогой фарфор. Уилл поднял глаза, которые слегка наполнились влагой к небу. Маленькая капля упала на висок и очертила красивое лицо. Несмотря на то, что он сейчас стоит на земле, внутри он все еще тонет и тонет, и тонет... По ту сторону скал ожидалось забвение, но он все еще здесь, с острым ощущением, будто бы весь багаж пережитых эмоций, к сведению не только своих, в этот момент вытесняет кости, буквально складывает пополам и скручивает в жгут. Настолько сильными и разрушительными кажутся эти переживания. Он чувствует, как отравлен ими, при всем желании он не может отстегнуть всех их как какой-то балласт, заглушить эту проклятую голову! Он помнит, как был разорван изнутри одним выбором. Как в океане было пусто и легко. Уилл ностальгирует о чем-то, растворившись в звучании бушующих волн, а потом ловит последнюю мысль, что от себя убежать оказалось невозможным. А может это все оно и есть, его забвение? Непрошенное воспоминание из далекого детства бесцеремонно вторгается в мысли. Отец вдруг решил напиться до беспамятства, не хотел, правда, при ребенке, и смекалки хватило только на то, чтобы отвести мальчика на церковную службу, чтобы там благополучно его забыть. Первое знакомство с богом не встретило в маленьком сердце восторг, тогда это было так неуместно, слишком шумно, слишком людно, и все сопровождалось покалывающим ощущением на коже от прилипшего и блуждающего взгляда одного из служителей католической церкви. Хор пел о том, что всех настигнет кара божья за нечестивые помыслы, хор пел о том, что нет наказания хуже, чем вечно прибывать на земле. Какая горькая ирония, столько раз вглядываться в смерть, нагло заигрывать с ней, все это время ошибочно полагая, что она ответит взаимностью. К нему вернулись мигрени. Неужели, так будет вечно? Уилл снова смотрит вниз, в пенящуюся пасть бешенной стихии, она завораживает, когда должна бы напугать, но что может напугать того, от кого отвернулась сама Морта? Мужчина чувствует, как внутри расширяется грудная клетка, ему словно становится тесно в своем теле, он расправляет руки, лавирует в порывах ветра, балансируя на краю пропасти, в шаге от намерения попытать удачу. - Уилл Уилл возможно и ответил бы, не будь он так далеко внутри, все еще борясь с желанием в очередной раз испытать свою бессмертность и всевышнее милосердие. Бог прощает его, как может только он, даруя за все грехи самое тяжкое наказание – вечную компанию в собственном лице. Глаза слегка затуманены, рот приоткрыт, Грэм то ли зомби, то ли пленник этого мира, жалкая неприкаянная душа, а внизу острые скалы, приглашающие налететь на них и завершить всю боль, которой слишком много для него одного. Заманчивое предложение снова попытаться обойти проклятие. Мужчина поддается вперед и тут же ощущает, как его берут за шиворот, наступают несколько секунд свободного падения и все завершается болезненной встречей копчика с землей. Уилл стонет и старается сфокусировать взгляд на фигуре, нависающей над ним. Он приветствует свое вечное сопровождение в этом аду усталым вздохом. - Что ты делаешь, Ганнибал - Какое совпадение, у меня к тебе аналогичный вопрос Хоть интонация мужчины была безэмоциональной, Грэм ощутил нарастающую злость и сразу понял, что она принадлежит Ганнибалу. Уилл еще не разгадал, какая роль отведена доктору в его чистилище, ужесточить его участь, или наконец избавить от нее, а может его тоже прощает бог? Анализируя все пройденное, все обоюдные дары в виде травм друг от друга, было сложно выбрать одну сторону в этих спутанных судьбоносных нитях. Этому демону удалось доказать, что они всегда были двумя сторонами в сути одного существа. Может Ганнибал и есть его забвение? Чтобы это ни было, Уилл не был готов сейчас развивать эту тему и отвел взгляд, демонстрируя нежелание делиться этим водоворотом мыслей. В моменте он ощутил, что лежит в мокрой и холодной жиже, а сам промок насквозь, он вернул внимание собеседнику и увидел очевидное, Ганнибал был сам по нитку в воде. - Ты промок – констатировал Грэм «Забвение» слегка наклонило голову вбок, некоторое время колюче вглядываясь в растерянность оленьих глаз. Эти секунды Ганнибал тратил на взвешенное решение. Первым порывом было не поддаваться на этот жалобный и невинный вид, ему хотелось ударить, хотелось наказывать за то, что мужчина, лежащий сейчас перед ним на земле , едва не отнял у него самое дорогое. Но от мужчины несло кислым запахом болезни, чем-то напоминающей энцефалит. Тоже мозг. Его жажда причинить боль обусловлена лишь бессилием и злостью, в первую очередь, на самого себя, за, хоть и оправданную, но медлительность в процессе лечения. Вместо побоев, Ганнибал убрал мокрые кудри со лба мужчины, который, к великому его сожалению, вновь обрел статус пациента, притянул дрожащее тело к себе и обнял. Все это время Уилл настороженно пытался прочитать в глазах напротив хоть что-нибудь, но у него не получалось пробить выстроенный Ганнибалом невербальный форт, поэтому он напряженно ждал, игнорируя продрогшее от дождя тело и стучащие зубы. Когда он почувствовал чужое тепло, то облегченно вздохнул и обнял Ганнибала в ответ. Ему было хорошо в его объятиях, он это узнал еще во время падения с обрыва, в них не страшно умирать, в них не страшно провести вечность. Так какую роль занимает Ганнибал в его наказании?

***