Когда я всё забуду

      Каждый из этих людей, имён которых Питер не знает, и лиц которых он не видел, посчитали своим долгом навестить его.       Говорили с ним о всякой бессмыслице, а ему только и хотелось, чтобы все они замолкли.       Похоже, те люди наивно полагали, что он спит или в отключке. И кто только придумал разговаривать со спящими или того хуже — коматозными? Кто придумал вести этот своеобразный монолог, исполненный жалости и чужого страдания? Все они эгоисты, решившие потешить собственное самолюбие и немного уважить совесть. Особенно тот, что приплёл к своей тираде выдержки из собственной биографии. Да плевать сейчас Питеру на то, как долго ты лежал во льдах. Хотя определенный эффект дежавю его речь вызвала. Такое чувство, будто эту историю он слышал множество, множество раз. И оттого становится ещё хуже.       Впрочем, ласковый женский голос говорил, пожалуй, довольно приятно. Его бы он стал слушать часами. Жаль, что она сказала всего пару слов. Жаль, что у Питера не оказалось сил просить о продолжении.       Питер слишком устал. Оставьте уже его в блаженной тишине. Как же он жаждет её. Безмолвной, умиротворённой, бесконечной.       Питер лежит недвижимым грузом на кровати маленькой спаленки мастерской и слышит, как медленно втекает по трубке в его организм странная капельница Брюса. Даже введённая модифицированная им сыворотка не даёт столько, сколько нужно. Нет сил ни открывать глаза, ни шевелиться, ни разговаривать. Только думать. О разном. О значительном и бессмысленном. О вечном и мимолётном. И о Тони. Единственном, кто ещё жив в его изувеченной памяти.       Тони. Тони. Тони. Питер хочет в один бодрый прыжок подняться с кровати, подбежать к нему и прокричать, глядя в глаза: «Тони, я не умру!». Но, как бы ни было сильно желание, возможности, чёрт побери, ограничены. И это, наверное, злило бы, если бы у Питера ещё были силы злиться. Вокруг торжествует темнота опущенных век, и лишь редкие вспышки света пробиваются на мгновение, а затем вновь поглощаются темнотой. Он совсем теряет счёт времени в этой кромешной тьме. Питер слышит, как за окном вновь шумит дождь. Ему думается, что сентябрь в этом году на удивление паршив.       — Эй, Пит, — бархатисто зовёт Тони, плавно отворяя дверь. Питер явно слышит, как ударяется ложка о керамический бортик тарелки. — Я тут… Принёс, в общем. Здесь куриный бульон, ты… будешь?       Питер не в состоянии ответить. Но даже если бы мог, всё равно отказался бы. Он лишь в отвращении морщится, с титаническим усилием разлепляя веки. Получается плохо, он не видит и половины.       — Ты должен, малыш, — не отступает Старк, присаживаясь на край кровати и оставляя поднос на прикроватной тумбе. Он смахивает с его лба налипшие пряди, ласково обведя лицо рукой. Питер с надрывным сипом вздыхает, и Тони стискивает зубы от этого звука. — Давай.       Старк подтягивает безвольное тело, под болезненное подвывание укладывая спиной на изголовье. Голова обессиленно заваливается набок, и Тони поддерживает её ладонью. Питер кривится от собственной беспомощности, сейчас Старк начнёт кормить его с ложечки. Как же унизительно, чёрт. Пит из последних сил сжимает губы, когда ложка, полная ароматного бульона, останавливается у его рта.       — Питер. Пожалуйста, — с отчаянной мольбой просит Тони, и Пит, сведя брови жалостливым треугольником, с шумным выдохом решается. Он открывает, как может, широко глаза и видит перед собой невыносимо измученное лицо. Ни тени улыбки, ни привычной беспечности. Только разбитый взгляд и напряжённо сжатые челюсти. Пит моргает бесконечно медленно, заторможенно и размыкает, наконец, губы.       Тони не упускает шанса закинуть в него ложку бульона. И, кажется, вовремя, потому что Питер тут же закрывает рот и проглатывает с таким трудом, словно его заставляют съесть по меньшей мере горсть битого стекла.        — Поспишь ещё?       Питер хочет ответить, что он уже давно не спит, но чтобы произнести хоть слово, ему нужно быть как минимум не при смерти. Он бы даже мог истерически посмеяться с собственной глупой шутки, если бы не слабость. В конце концов, он лишь прикрывает глаза, соглашаясь. Тони с тяжёлым сердцем целует его в лоб, аккуратно подхватывает на руки, укладывая голову обратно на подушку, и опасливо отступает к выходу, на мгновение замерев в проходе.        — Отдыхай. Я… ещё приду, Пит.       Тони уже кладёт ладонь на дверную ручку, как вдруг воздух разрезает слабый-слабый, едва слышимый шёпот:       — Прости меня, — произносит, не открывая глаз.       Старк в оцепенении глядит на него, обернувшись, и не может унять дрожь в руках, отчего ложка начинает биться о керамический борт. Несколько раз сглатывает, силясь проглотить мерзкое нечто, вставшее посреди горла, и облизывает сухие губы.       Что это значит? Зачем он просит прощения? Неужели, он чувствует, что скоро..?        — За что, Питер? — боясь услышать ответ, спрашивает Тони.        Питер молчит, и Старку ничего не остаётся, кроме как, ловко оказавшись у кровати и оставив дурацкий бульон остывать на тумбе, склониться над его лицом.       Потратив почти все свои силы, но приоткрыв глаза, Пит ухмыляется:       — Не ты ли грозился кусаться?        Донельзя взвинченный Тони с дикими, полными ужаса глазами вдруг выдыхает нервный смешок.        Переборов приступ микро-истерики, он вдруг говорит вкрадчиво, чмокнув в нос:       — Попытка засчитана. Я обещаю сделать это позже.       Питер выдавливает что-то между разочарованным стоном и усталым вздохом, а затем подставляется под ладонь, нежно оглаживающую его щёку.        — Люблю тебя, малыш.       На ответную ласку у Пита сил уже не хватает, но Тони и так всё знает. Ему не нужно слышать признания, ему достаточно и того, что он чувствует биение его сердца.       Тони напоследок смахивает пряди с его лба, поправляет сползшее одеяло и, не сдержавшись, осторожно прикусывает мочку его уха. Пит шумно вбирает в лёгкие побольше воздуха, на что Старк с тихой грустью улыбается. Затем слышится глухой щелчок, и в комнате воцаряется тишина. Теперь она совсем не нравится Питеру.       — Сколько у нас, Брюс? — надрывно шепчет Старк, нависнув над сидящим в кресле Беннером и нетерпеливо покусывая губы, когда добирается до гостиной, оставив едва тронутую тарелку супа на обеденном столе в кухне.         — Пока стоит капельница и действует сыворотка, — скупо отвечает Брюс, стыдливо отводя глаза. Ему больше нечего сказать.        Инъекции перестали быть выходом, тело не выдерживает и десяти минут после ввода сыворотки. Сложно назвать допингом то, без чего организму отныне больше не выжить.       Старк с выдохом роняет голову, сильнее вжимая пальцы в обивку подлокотников.        — Он не ест. И, похоже, не спит. Не знаю, как по мне, так он просто лежит, и я… — в растерянности замолкает Тони, падая на соседнее кресло. — Господи, Брюс, я скоро свихнусь. Я не могу потерять его. Не могу… — Он зарывается лицом в ладони и бормочет, как в лихорадке, пока тяжёлая ладонь не опускается ему на плечо и не сдавливает вполне ощутимо.        — Не потеряешь, — успокаивает Беннер. На мужчину это оказывает мало какой эффект, но его ладони всё-таки отлипают от лица. — Зато боль ушла.       — Надолго ли? — безнадёжно хмыкает Старк и бредёт к бару, откуда выуживает бутылочку двенадцатилетнего Макаллана. Брюс провожает каждое действие Тони взволнованным взглядом, но не спешит вмешиваться. Старку это нужно. Тот как раз уже щедро наполняет гранёный рокс крепким скотчем.        Алкоголь заполняет стакан лишь на две трети, Беннер немного расслабляется: Старк еще не достаточно сошёл с ума, чтобы наливать до краёв. Но это количество всё ещё намного превышает отметку двух пальцев, которые Тони позволяет себе обычно.       — Хочу разобрать деструктор, — начинает вдруг он, когда Брюс решает, что уже не дождётся от него ничего состоятельного.       — Хочешь отработать версию Питера?       — Да, Пятница проверила, я проверил, Дубина тоже кивнул, всё безопасно. Что мы теряем? — отвечает Тони, и в последней его фразе столько обречённости без единого отголоска надежды, что Беннер невольно стискивает зубы.       — Тогда тебе пора.       Брюс многозначительно кивает, и Тони замирает всем телом, совсем немного не донеся рокс до губ, а затем задумчиво глядит куда-то мимо Беннера. Через пару мгновений, что-то решив, Тони кидает на него беглый осмысленный взгляд, в котором Брюс узнаёт недотлевшие искры решимости, и, дёрнув уголком губ в подобии улыбки, выскакивает прочь, так и оставив стакан с виски нетронутым.

***

      Спать хочется.       — Питер, ну как так можно?! Я ведь волнуюсь, даже не заглянул! — причитает Мэй сразу отовсюду, возводимая Пятницей в абсолют.       Тони откидывается в кресле, стараясь хоть немного вслушиваться в звенящий тон Мэй, потому что всё его внимание сосредоточено на бодром и беззаботном голосе, которого, казалось, он не слышал целую вечность. Сам Старк молчит и только думает. О разном. О значительном и бессмысленном. О вечном и мимолётном. И о Питере.       — Мэй, перестань, — отвечает ИскИн голосом Питера. Тони, конечно, доверяет своему творению, но всё равно должен быть на подхвате, если Пятница ляпнет что-нибудь в не совсем соответствующем духе. — Всего неделя. Я приеду к тебе сразу, как только Тони тут всё… ну, сделает, короче. Это же огромный опыт! Ну сама посуди, это ведь Ваканда! Самое передовое королевство! Что парадоксально, кстати. Здесь же… Здесь ведь… — Начинает задыхаться от восторга голос Питера, да так правдоподобно, что полудрёмный Тони на секунду теряется. Когда это Пятница успела так хорошо выучить его Питера?..       В мастерской холодно. Непривычно холодно. Кажется, будто осенний циклон бушует не только снаружи, но и внутри. Вот только понять бы ещё: внутри мастерской или внутри него самого? Пусть сейчас он бледен, и пальцы у него ледяные, Питер тёплый. Даже горячий. Хочется к нему. Его приятно обнимать, прижавшись со спины и чувствуя, как он мелко дрожит от каждого обжигающего выдоха Тони, щекочущего шею. До звёзд перед глазами приятно ощущать его губы на своих губах, его ласковые, но уверенные пальцы на затылке, перебирающие торчащие жёсткие волосы. Невероятно слушать его рассказы, даже самые бессмысленные и глупые. Так, как это делает Питер, говорить не может никто. В его голосе столько жизни, столько души. В нём столько Питера…       — Ну, не знаю, Питер! Мог бы и предупредить заранее, а не постфактум, — обиженно фыркает Мэй.       НеПитер отвечает что-то, и теперь это кажется Старку таким неестественным. Таким искусственным, но, похоже, Мэй не замечает, а Тони… Тони мерзко становится от этой фальши. Дешёвый фальсификат, который даже рядом стоять не может с оригиналом. Потому что подлинный Питер он… Он другой. В его голосе целый спектр эмоций, непременно отражающийся на его лице. Будь то удивление, злость или восторг. Питер не просто говорит, он живёт. Он не просто голос, не просто образ, он человек. Он самый дорогой человек. Дороже любого. Потому что он его. Потому что это его Питер.        И как бы Тони сейчас хотелось его послушать… Пусть говорит, что угодно. Лишь бы мог.       Мэй несколько раз недовольно буркает, а затем смиряется. Тони слышит в обрывке её фразы снисходительный оттенок, который вроде как и позволяет без зазрений совести проститься и сбросить звонок, а вроде и предполагает под собой некие последствия. Тони вроде как слишком устал для этого. Вот Питер очнётся, пускай сам со своей тёткой и разбирается. Старк сбрасывает. Не до Мэй сейчас совершенно. Пусть довольствуется тем, что воображаемые Питер и Тони умотали в воображаемую командировку. С него хватит на сегодня.       Глаза совсем слипаются. Так и тянет веки друг к другу, вот-вот и Тони уснёт за столом, краем осоловелого взгляда ухватывая выверенные движения манипулятора, колдующего над деструктором. У самого руки уже не держат, так почему бы не довериться надёжному помощнику? Почти двое суток без сна, а человек, который сделал бы ему нормальный кофе, а не тот, что подносит Дубина, едва дышит.       Тони принципиально ни кружки не выпьет, приготовленной чужими руками. Лапы Дубины руками назвать трудно, да и на кофе его бурда смахивает лишь цветом и то отчасти. Кофе, в понимании Старка, лишь тот, который готовит Питер. Чужое всё не то. Всё не так. Лучше уж воды выпить, чем давиться чьими-то творениями. А у Питера… Ароматный, пряный, обжигающий и бодрящий. Как и сам он. Наверное, если бы можно было описывать людей напитками, Тони бы, не раздумывая, заявил, что Питер — кофе. Немного сливок, капелька сахара, приятная горчинка, жар, оставленный на языке, и всё тот же дурманящий запах, заполняющий собой всё пространство и вызывающий дрожь по телу. Тони надеется, что хоть методику приготовления Пит не забыл. Потому что сам Старк, сколько бы ни спрашивал и ни пытался повторить, никогда не получает того же, что выходит из-под умелых рук Питера. Впрочем, Старк всё же надеется, что совсем скоро он выпьет свой кофе до дна, так ни разу и не прикоснувшись к кружке. Вот очнётся, и ни капли от него не останется.       А пока лежит на кровати скромной спальни мастерской и больше походит на молоко. Такой же бледный и холодный. Если бы только Старк отказал ему тогда, настоял бы как следует, — он уверен, в конце концов Питер бы послушал, — возможно, ситуация не превратилась бы в патовую. Если план Питера не сработает, если всё окажется напрасно…        Подлые навязчивые мысли уже так основательно поселились в сознании Старка, что он даже не в силах сказать, как давно они соседствуют с остатками здравомыслия.        Тони переводит покрасневшие глаза в сторону комнаты, прожигает бессмысленным и пустым взглядом теперь непрерывно открытую дверь, которую он оставил распахнутой скорее даже не из практических соображений, а для успокоения собственной тревоги, засевшей глубоко под рёбрами, пробравшейся в самые недра клеток. Пятница всё равно сообщит ему, если в состоянии Питера наметятся изменения.       Двое суток. К чёрту. Тони медлит, собираясь с силами — чтобы поднять ленивое тело, их потребуется немало, — прикрывает веки и делает глубокий вдох. В конце концов, неуклюже поднимается со своего скрипучего стула, покачиваясь, и бредёт к спальне. Если он намерен заснуть, то уж точно не станет пускать слюни на жесткой поверхности рабочего стола. Да и Питер… Так спокойнее.       Старк на мгновение задерживается в дверях спальни, с расстояния нескольких шагов оглядывая бессознательного Питера. Хотя, может, он только притворяется. Уже и не разобрать. Тони идёт не спеша и по мере приближения всё больше убеждается — всё-таки спит. Нависнув над его потерявшим краски лицом, пристально всматриваясь в каждый дюйм, Тони оставляет долгий поцелуй на холодном лбу и аккуратно ютится рядом. Не в обнимку, не вплотную, как обычно льнул к нему сам Питер. Чуть поодаль, лежит, устроившись на спине и сковав пальцы в замок на груди. Пялится бессмысленно в потолок, а затем на капельницу, трубочки которой тянутся к Питеру. Замирает взглядом на отражении бледного солнца в беннеровой сыворотке, и отмечает, что в спальне неестественно светло. Вроде и дождь, и хмурость. А до Питера всё равно, хоть и редкие, но лучи добираются. Вот его острый профиль, окаймленный тусклым ореолом, вот каштановые кудри, ставшие на туманном свету серыми. Тони бесшумно усмехается собственному наблюдению и хочет поцеловать Питера в щёку или в висок, как делает каждый раз, как залюбуется, но отчего-то не решается. Отворачивается, возвращая взгляд к потолку и прислушиваясь к тишине безмолвной спальни. Из главной комнаты жужжит механизмами манипулятор. Усыпляюще так, тихонько совсем. Жужжит всё тише и тише, и тише…        Неизвестно, сколько времени проходит перед тем, как Тони вновь открывает веки. На вопрос «который час?» Пятница не отзывается, но мужчину это не беспокоит. За окном по-прежнему серо и промозгло, а та тёмная туча так и висит над городом, никуда не спеша.       Он встаёт, потягиваясь, с кровати и чувствует себя удивительно бодрым. Никаких тебе ни посторонних шумов в свинцовой голове, ни ноющей спины после сна в неудобной позе, ни того чувства вселенской усталости, которое, кажется, поселилось в нём уже так давно, что мозг дешифрует прилив сил как нечто инородное.        Тони решительно движется к своему столу и не пытается искать подвох, потому что, как бы там ни было, он снова готов работать. Сейчас, только разберётся с неизвестного происхождения шебуршанием, раздающимся из дальнего , скупо освещенного угла мастерской.        Тони делает несколько осторожных шагов в направлении источника подозрительного шума и замирает, так и не занеся ногу для последнего шага.        — Роуди? — недоумённо спрашивает он, с недоверием поглядывая на друга, безумно копающегося в, кажется, мириадах листов документации, раскиданных по столу.       — Не то, не то, не то… — лишь бормочет Джеймс себе под нос.       — Роуди, — снова зовёт его Тони и делает, наконец, последний шаг. — Что ты здесь делаешь?       В ответ только шуршание бумаги и всё тот же монотонный бубнёж.        — Что ты ищешь? — не сдаётся Тони и кладёт свою ладонь ему на плечо, надеясь, что хоть так сможет привлечь к себе внимание друга.       — Куда ты дел его? — внезапно обращается к нему Роуди, глядя непривычно враждебно, и рука Тони отдёргивается так стремительно, словно тело Джеймса превратилось в раскалённый металл.       Тони медлит, пребывая в совершенной растерянности, и лишь моргает глупо. Глаза Джеймса будто и не его вовсе. Взгляд Джеймса был другим, а эти, словно чужеродный предмет на его лице, глаза… пустые и безжизненные. В них нет ни родного тепла, ни намёка на душу. Ничего.  Под его натиском становится невыносимо холодно и отчего-то одиноко.        Тони вглядывается в чужое, потерявшее знакомые черты лицо с заострившимися углами челюсти и глубокими резкими тенями, и ничего не понимает. Освещение здесь становится всё тусклее и тусклее, но Роуди не перестаёт отбрасывать зловещую тень, совершенно не похожую на его силуэт. Грубое, жуткое, огромное нечто стоит позади него, сливаясь со стеной.       — Роуди, что… — прорезается слабый голос Старка.       — Куда ты дел свидетельство? — всё тем же ровным, звучащим будто ото всюду голосом произносит Джеймс. — Куда ты спрятал его, Тони?       Тони совершенно не узнаёт своего друга. Может, он и не знал его никогда? Теперь ему начинает казаться, что это и не он вовсе.        — Что?.. Роуди, я… — в прострации качает головой Старк, начиная потихоньку сходить с ума от неизвестности и чувства недосказанности, которому Роуди никак не даёт рассеяться.       — Где свидетельство о смерти? — прерывает его Джеймс, шагнув ближе и потянув за собой свою жуткую тень.        Только сейчас Тони, холодея, замечает, что чёрное нечто двигается совсем иначе, чем Роуди, будто само по себе.        — Джеймс, я-я совсем тебя не понимаю. Чьей смерти? — хрипит Старк и впервые за несколько лет называет Роудса по имени.       — Мы не можем организовать похороны.       — Чьи похороны, Господи, о чём ты говоришь?..       — Его похороны, — цедит он стальным тоном и глядит сквозь Старка.       Тони оборачивается за его взглядом и видит, как приоткрывается, скрипя, дверь спальни, в которой спит Питер. Почему она была закрыта. Он ведь точно по своему новому обыкновению оставил её распахнутой. Тони с немым отчаянием кидает взгляд на Джеймса и тяжело сглатывает. Руки начинают подрагивать. Роуди притязательно кивает, подталкивая Старка сделать несколько осторожных шагов вперёд. Тони останавливается и с ужасом замечает заправленную постель пустой спальни. Так чисто. И так… одиноко.        Стоит ему ступить внутрь, как комнату заливает невыносимо яркий свет, заставляющий зажмуриться, а в ушах начинает оглушающе звенеть.       Тони открывает глаза только тогда, когда мерзкий писк меняется на переливчатое журчание. Такая умиротворённая тишина вокруг. Старк слышит, как ветер колышет макушки деревьев, сотрясая листву, как течёт река совсем рядом. Он оглядывается и видит окруживших его безликих людей в строгих чёрных костюмах. И все они недвижно смотрят на реку. Тони видит ленты, видит цветы. И ничего не понимает.       — Нашёл, — зловещим эхом звучит голос Роуди, появившегося перед его лицом. Джеймс щёлкает пальцами одной руки, в другой держа документ, и все незнакомцы вдруг исчезают. Звон щелчка ещё долго гуляет по сознанию, пока Тони не вздрагивает. Это похороны. Это похороны Питера.       — Тони! Тони, проснись!  — надсадный полутон Беннера, словно приглушённый толщей воды, постепенно достаётся со дна и начинает доходить до разума. — Тони!       — Брюс! — судорожно хватается за его плечи Старк, сминая под пальцами рукава белого халата. Возможно, он слишком сильно впивается, поэтому Брюс морщится. Беннер многозначительно прикрывает глаза, призывая успокоится, но Тони тут же, опомнившись, резко оборачивается, а затем, кажется, выпускает с шумным выдохом все накопленные в нём силы. Чёрт. Это был сон.       — Тони, ты в порядке?       Тони молча пожимает плечами, продолжая вглядываться в родное лицо, словно убеждая неверующий мозг, что вот. Вот он. Он здесь. Он жив. Никаких похорон. Смерть подождёт.       — Тони. Что с тобой? — начинает беспокоиться Брюс, потому что Старк перестаёт двигаться.       — Ничего. Всё… Хорошо. Всё хорошо, — выдыхает он и, коротко поглядев на Брюса, растирает лицо руками.        — Пятница не могла до тебя докричаться, боялась разбудить Питера, — предвосхищает все вопросы Беннер и обводит усеянную мигающими голограммами комнату, которые Пятница начала создавать уже от безысходности. — Позвала меня.       — А, — коротко отвечает Тони, взмахивает рукой, испаряя раздражающе пестрящие экраны, и нехотя поднимается на ноги, направляясь к выходу. Сил нет совершенно. Вот тебе и поспал. Чёрт-те что.        Брюс следует за ним, стараясь обходить так никем и не убранные последствия срыва Тони и пару раз чуть не навернувшись на особенно маленьких круглых шариках.       — Ну и бардак у тебя здесь.       — Случается, — хмыкает Старк, на что Беннер устало выдыхает, качая головой.       Тони останавливается у своего скрипучего кресла и кидает взгляд покрасневших глаз на левый край стола. Туда, где, разобранный на половину, разложен на столе деструктор, а над ним устало свешивает свои клешни манипулятор.        — Готово, значит?       Брюс утвердительно кивает огибает стол, остановившись рядом с деструктором, и, словно завороженный, всматривается в самую примечательную его часть. Кристалл. Брюс тянется осторожно к нему пальцами, а потом вдруг в сомнении опускает.        Тони насмешливо хмыкает:       — Не дрейфь. Он без ГМО.        Беннер даже не обращает внимания.        — Ты готов? — спрашивает он, не отводя взгляда от кристалла.       — Как никогда, — произносит Тони и впервые за долгое время чувствует, что действительно честен. С самим собой. Он готов, что бы ни ждало его впереди.        — Тогда начнём.

***

      Не то чтобы присутствие Брюса было критически необходимым. Просто он остался, а Тони не нашёл причин его выгнать. В его обществе тишина не так гнетёт.       — Тони, только взгляни… — вдохновенно произносит Беннер, умудрившийся отсканировать (Тони как-то упустил этот момент) и воспроизвести модель кристалла и теперь рассматривающий её с тем жгучим интересом, присущим любому учёному, обнаружившему доселе неведомую диковинку. — Это же какая-то… Я даже не знаю, что это. Кристаллизованная антиматерия? Фьюри не уточнял, откуда он достал эту штуку?       — Не уточнял, — сухо отзывается Старк, увлечённый вставлением объекта новообретенной страсти Брюса в деструктор. — Ну давай, давай… — Бормочет себе под нос, потому что кристалл никак не хочет влезать полностью. То один край вылезет, то другой.       — Это нечто иномирское. Может, даже не из нашей вселенной. Похоже, он поглощает гамма-лучи.        — Опа, — победно произносит Тони, когда камень, наконец, с приятным щелчком встаёт на место. — Тебя поэтому так от него вставляет? Тогда сядь подальше, вдруг засосёт. Не хочу вытаскивать тебя из камня. Чай, не Экскалибур.       Беннер лишь закатывает глаза, пропуская его шпильки мимо ушей, и продолжает горящими глазами самозабвенно пялиться на сгенерированный Пятницей макет.        — Тащи мышей, — командует Старк и Брюс, встрепенувшись, возвращается в реальность. К тому, для чего всё это вообще делается.       Беннер аккуратно вытаскивает из клетки беленькую мышку. Тони, немного помешкав и прошелестев нечто вроде «без обид», выпускает в беднягу залп. Небольшая вспышка света на мгновение ослепляет, а затем Тони с недоумением рассматривает результат.       — Не так и плохо, — резюмирует Брюс, обойдя стол вокруг.        — Нам эта хрень не подходит, — решительно мотает головой Старк, придирчиво оглядывая пятилапую мышь. — Питер, пускай, и Человек-паук, но восемь рук ему ни к чему.        — Попробуй мордочку, завиток, волны квадрат и луну.       — Это они и были, — выдыхает Тони. — Мы же и в тот раз с них начинали.        — И вообще с них всё началось… — неуверенно добавляет Брюс, и Тони коротко кивает. — Ну… Тогда противоположную.        — Уже, — соглашается Старк и принимается настраивать пушку.       Спустя несколько попыток, в клетке Беннера образуется настоящий цирк здоровых уродов. Тони вяло раскручивается в кресле, сплавив Брюсу деструктор и задумчиво глядя в потолок.        — Завтрак в номер! — объявляет неожиданно вошедшая Наташа. В её руках поднос с аккуратно разложенными приборами, двумя тарелками в центре и кружками по краям.        — Брюс, я не ослышался? С каких пор шпионки подрабатывают официантками? — от удивления выпрямляется в кресле Тони, повернувшись к Брюсу. Беннер, похоже, тоже прежде ничего подобного в своей жизни не видел, поэтому лишь растерянно пожимает плечами и врезается тупым взглядом в подступающую Наташу.       — Нат, ты… сама? — недоверчиво спрашивает Беннер, кивнув на поднос в её руках. Романофф лишь оскорблённо вздёргивает подбородок.       Она замирает на полпути, когда ловит на себе взгляд Тони:       — О, Боже, Тони… Выглядишь паршиво.       — Прямолинейна, — хмыкает он, и Нат пожимает плечами, скрытыми тканью знакомой домашней толстовки. На ногах те же леггинсы, что и в прошлый раз. Рыжая копна слегка растрёпана, но вид у неё по-прежнему непревзойдённый. Тони малодушно отмечает: выспавшийся.       — Ну и бардак у тебя здесь, — укоризненно буркает она, с присущей грацией пробираясь к столам.       — Семейка, — заключает Старк, возведя глаза к потолку. — Обслуживание номеров в твой пакет услуг не входит?       Поднос мягко опускается на ближайший пустующий стол.        — Только если это подразумевает под собой зачистку помещения, — ровным тоном сообщает она, и Тони не знает теперь, шутки у неё такие, или восприняла вопрос серьезно.       — Не входит, — расшифровывает Беннер и вновь отвлекается на деструктор.       — Я не мастер, но, кажется, это съедобно, — подойдя ближе, Наташа указывает пальцем себе за спину.       — Это тебя в ЩИТе научили? — добредя до подноса и с подозрением оглядев содержимое тарелок, осторожно спрашивает Тони.       — Не хочешь, не ешь, — фыркает Наташа, и Старк пожимает плечами. Есть хочется. И очень.       Оставив Тони разбираться с завтраком, отказавшийся от подобного опыта Беннер, оказывается незаметно отведён Наташей в сторону. Брюс немного настораживается, не зная, чего ожидать, но склоняется к варианту с нагоняем по поводу отказа от завтрака.        Старк, кажется, слишком поглощён Наташиной стряпнёй, чтобы заметить их, загадочно перешёптывающихся в углу мастерской. Брюсу даже становится немного боязно за него, впрочем, Наташе своих опасений по этому поводу он не высказывает.        Зато начинает Нат:       — Какой-то он весёлый.       — В его состоянии — не мудрено, — успокаивает Брюс и украдкой поглядывает на уписывающего за обе щеки Тони. Не без облегчения выдыхает — никакой выволочки. — Защитная реакция.       — Не знаю, Брюс… — качает головой Нат. — Думаю, до нервного срыва рукой подать. То он психует, то скучает, то вот… Шутки свои отпускает. Ты только глянь, он умял и твою порцию. — Кивает в сторону Старка Наташа и задумчиво прикусывает нижнюю губу. — Сколько раз в день он ест?       — Не уверен, что ест. Так… И что ты предлагаешь? — спрашивает Беннер, выжидающе сощурив глаза. — Вырубить его?       — Почему нет? Я уверена, в его голове полно мыслей. И они его мучают.       — А кого бы не мучали? — выдыхает Беннер устало. — Ему просто нужен сон, но он ведь не успокоится, пока не спасёт его. Времени слишком мало, чтобы тратить его напрасно.       — Спать — значит тратить время напрасно? — скептически выгибает бровь Нат, а затем сочувственно глядит на Тони, покончившего с едой и взявшего в руки деструктор. Глаза невольно бегут в сторону спальни.       — В его случае — да, — заключает Брюс и таким же печальным взглядом обводит осунувшееся лицо Старка.       Мыши, почуяв от надвигающегося Тони странного рода угрозу, вдруг отчаянно пищат, а затем замолкают, когда одну из них Старк усаживает на стол.       — Может, прекратите шептаться обо мне в моей мастерской? — не глядя кидает Тони и целится в глупую мышь, проговаривая знакомое «без обид».        И процеживает уже им в лицо, предостерегающе сузив глаза:       — Вырубать меня довольно опрометчиво.       Наташа и Брюс нервно переглядываются, застигнутые врасплох. Боюс устало вздыхает, делает шаг и дёргает головой, зовя Нат за собой. Оккупировав стол Старка, зло поводящего плечами и до белеющих костяшек сжимающего пальцы на пушке, Беннер, словно сторонний наблюдатель, мнётся сбоку, сунув ладони в карманы неизменного халата, а Наташа, вдруг приобретя равнодушное выражение, складывает руки на груди.       — Проведаю Питера, — сообщает она и филигранно покидает эпицентр негативных волн, идущих от Тони.       — Верно, — соглашается Беннер и семенит за ней.       В конце-концов, Старк через плотно стиснутые зубы выжимает понятливое «Угу» им вслед.       Непонятно, что именно такого эти двое прочитали во взгляде Старка, отчего решили смотаться от него подальше, но… Тони снова слишком тихо. И он тоже хочет быть с Питером. Несправедливо. Мысленно окрестив их гадами, наконец, небрежно жмёт на диковинный курок.        Яркая вспышка заставляет повернуть голову чуть вбок и зажмуриться.        Наташа права. С недавних пор у Тони в голове столько мыслей: вычисления, доведенные до автоматизма, рассуждения и отработка всевозможных сценариев будущего. В ней просто не хватает места для одной единственной, но такой нужной: уже достигнуто так много. Они уже проделали невероятную работу. Но Старк не в том положении, чтобы довольствоваться малым. Либо всё, либо ничего. Такая концепция.       И когда он возвращает взгляд на мышь, беззаботно умывающую мордочку, не чувствует ничего, кроме немого неверия. Во рту сразу сохнет, а губы расплываются в идиотской улыбке. У Питера всё-таки будет две руки. Мышь в полном порядке.