Тайны в мелочах

Наверное, в нем что-то изменилось. Хильден еще помнил, насколько жутко и противно ему было при первом визите сюда — вонь, мусор, дикие взгляды исподтишка, захламленные узкие норы, бесконечная грязь и разруха. Безнадежность. На первый взгляд, сейчас все было ровно тем же — липкие и засаленные тряпки, пыль в дрожащем от жары воздухе и прячущиеся в тени люди. Но вот прежней жалости и странной, нелогичной вины, больше не было. Он отстранился, остыл и успокоился. Заразился от непосредственного начальника цинизмом и хладнокровием, ага. Жилье вождя обзавелось новыми кричаще-яркими плакатами, и сам пожилой альфа на их фоне казался усохшей и обветрившейся мумией. Смешной пережиток каменного века, подобострастно кивающий и горбящий плечи. Прячущий взгляд. Глаза у него были хитрые и умные, и ни капли демонстрируемого раболепства в них не было. Он осторожно посматривал то на Хильдена, то на четверых рослых сопровождающих, оглядывающих небольшую открытую площадку с профессиональным интересом. Прошлый раз Хильден так увлекся сочувствием к бедным обездоленным людям, что ничего не замечал, хоть и гордился всегда собственной проницательностью. И да, привет шокером от Рэмингтона знатно эту гордость укоротил, но там он мог оправдаться тем, что безопасник — мастер своего дела, втираться в доверие — его непосредственная обязанность. Чем оправдать свою промашку здесь, он не знал. Вождь врал. Пел знакомую уже песню про то, что больные есть, а вот тел умерших нет. Отданы солнцу, исчезли, растворились, нет их. Хильден слушал, спокойно кивал и расслаблено рассматривал старика. Он никуда не спешил, даже наоборот — потянуть время было бы полезным. Дед, видимо, почувствовал нечто такое, потому что заметно занервничал и уточнил, не хочет ли дорогой гость опять взглянуть на трясущихся бедолаг. Некоторые из тех, кого он уже осматривал, все еще живы. — А давайте мы лучше взглянем на ваш сад, — вкрадчиво предложил Хильден и улыбнулся. Сам чувствовал, насколько холодной и неприятной получилась эта самая улыбка. Вождь посерел. Вскинулся, расправляя плечи, поднял взгляд. Вокруг зашуршали и зашептались, охрана сдвинулась плотнее. Неприятие и опаска угрожающе сгустились в воздухе, но идти на поводу у страха было бы глупо. — Я знаю, чем вы их кормите. И либо мы сейчас идем туда, я все осматриваю и беру пробы, либо завтра здесь будет полно солдат Союза. Они камня на камне не оставят. Вы меня хорошо понимаете? — Последнюю фразу он произнес на английском, устав ломать язык местным диалектом. — Хорошо, — неожиданно буркнул вождь в ответ. Вот же сукин сын. Хорошо, черт подери, отлично просто! Хильден глубоко вздохнул, успокаиваясь. Да над ним банально издевались, заставляя мучиться с переводчиком и подгружать словари. В нужную сторону они двинулись едва ли не со скрипом, провожатые тащились так неохотно, будто в конце их ждала смертная казнь. Luminiflorus Vitae чувствовал себя прекрасно — разлапистые листья, полные сока, густо усыпали толстые канаты лиан, зеленый цвет казался неестественно ярким, вызывающим, словно это был очередной рисунок на плакате, стащенном со свалки, а не реальное растение. Доктор Гольцер мог гордиться своим детищем. Хильден дошел до края рукотворного котлована, из которого росло все это богатство, и невольно замер. Он смотрел на пышущий здоровьем растительный конструкт, и тот казался ему жутко неправильным, сюрреалистическим, как мираж в пустыне. Запах тоже был странный — вроде бы приятный, с легкой освежающей кислинкой, но сквозь него пробивалось что-то сладковатое, тяжелое. Толкаться здесь было бессмысленно, и он решительным движением отвел ближайшую лиану в сторону, открывая обзор. Против ожиданий, на ощупь та казалась самой обычной — не пульсировала, как в его кошмарах, не обрастала человеческой кожей и не пыталась обвить его и утащить в глубину. Хильден приподнялся на цыпочки, заглянул вниз, в переплетение корней и гибких побегов. Стоило лишь наклониться ближе, как неприятный запах разложения стал сильнее. Первое темное пятно он заметил не так уж далеко — буквально в нескольких метрах. Это был неопрятный тряпичный сверток, на поверхности которого едва заметно покачивались от легкого сквозняка несколько тончайших белесых ростков. Подумав, он на пробу оперся ногой на ближайший корень — тот немного поддался под весом, но против ожиданий, не сломался. Ну и отлично. Подумаешь, несколько шагов. Ничего страшного в этом нет. Что-то коснулось его плеча, и Хильден вздрогнул, резко обернулся. — Не стоит лезть туда без страховки, — предупредил охранник. — Не знаю, что здесь происходит, но точно не хочу, чтобы вы свалились вниз. — Мне нужно осмотреть вон то тело, — он кивнул на намеченную цель, — а страховки у нас нет. — Так давайте мы вытащим его сюда, — альфа пожал плечами. Руки он так и не убрал, видимо, беспокоясь, чтобы подопечный не прыгнул вниз, сломя голову. — Ну ладно, — растерянно сказал Хильден. Ему такой простой выход почему-то даже не пришел в голову. Тьфу, адреналинщик доморощенный. Головой следовало бы думать, а не ломиться вперед. И так не слишком хорошее настроение испортилось еще сильнее. Охранники справились вдвоем — пока один придерживал лианы, второй в два шага добрался до цели и, сорвав лист побольше, аккуратно прихватил им край тряпки, чтобы не касаться ее голыми руками. Потащил. Против ожиданий, та трещала, но не разваливалась. Спустя полминуты гнилостно воняющий сверток оказался у ног Хильдена. Один охранник вернулся к коллегам, так и стоящими за их спинами в мини-оцеплении, второй остался рядом. При ближайшем рассмотрении куль оказался грубо сшитым мешком, надежно удерживающим страшное содержимое. Но запах и влагу он сдержать не мог — на полу остался четкий след грязи и слизи там, где протащили мешок. — Надо его вскрыть, — не слишком уверенно сказал Хильден. Ему адски не хотелось этого делать, было очевидно, что тело пролежало здесь не один день, но особого выбора не было — еще несколько замеченных им захоронений выглядели такими же несвежими. Охранник покосился на него с явным сомнением, но затем извлек откуда-то из незаметного кармана небольшой нож, наклонился и легко вспорол ткань. Облако густого, удушающего запаха расползлось мгновенно. Сладковатая гнилость, приторная и тошнотворная, казалось, мгновенно осела на коже липкой пленкой, забилась в рот и нос, отдавая на языке мерзким привкусом. Хильден закашлялся, невольно отступил на шаг, прикрыл нижнюю половину лица ладонью. Его замутило так резко, что стоило неимоверных усилий удержать завтрак внутри. От чудовищной вони на глазах выступили слезы. Он несколько секунд колебался между долгом и желанием сбежать подальше, но жажда узнать правду все же победила. Охранник побледнел и явно старался не дышать вообще, но остался на месте, более того, не дожидаясь приказа осторожно откинул ткань лезвием ножа. Хорошо же их Герхард муштрует. Это уже сложно было назвать телом — сплошное месиво, буро-черное, с торчащими желтыми костями и пронзающими все бледными волосками растительных побегов. Несколько из них, проросших сквозь откинутую ткань, вырвались с корнем, забирая с собой кусочки перегнившей плоти. У Хильдена внезапно закружилась голова. Он сделал несколько торопливых шагов в сторону, отвернулся, усиленно задышал, стараясь избавиться от дурноты. Не хватало еще грохнуться здесь в обморок. И то, что над ним будут смеяться и шушукаться все — от охраны до чертовых аборигенов, это еще полбеды. Главное, что после такого Герхард точно не выпустит его за порог исследовательского центра. Окинет своим фирменным издевательским взглядом, прикрытым иронией, и скажет что-то вроде: «А я ведь предупреждал, что ваше место — в лаборатории». От последней мысли как-то сразу полегчало. Аж холодок по спине побежал, бр-р-р. — Доктор Кройф, а у него в черепе дыра, — несколько глухо подал голос охранник, прикрывающий лицо рукавом, но, тем не менее, изучавший содержимое мешка без суеверного ужаса. Хильден зажмурился, давая себе секунду передышки, но затем встряхнулся, зло прищурился, вдохнул поглубже и вернулся обратно к тому, что не так давно было человеком. Действительно, черепная коробка оказалась вскрыта. Охранник, орудуя все тем же ножом, подтолкнул почти лишенную мягких тканей голову так, чтобы та повернулась зияющим проломом к нему, внимательно осмотрел, затем поднял на Хильдена спокойные карие глаза и констатировал: — А мозгов-то у него и нет. — Замечательно, — с абсолютно неподходящим к ситуации удовлетворением произнес Хильден. — Прикройте его, ради бога, с него достаточно. Да и с нас, пожалуй, тоже. Он повернулся, нашел взглядом мнущегося неподалеку вождя и заявил: — А вот теперь мы с вами поговорим. Очень серьезно. Вождь отпирался недолго. Кажется то, что все их секреты вытащили наружу, его сломило. Он брел рядом, бубнил и доказывал, что это традиции и никакого вреда от них нет никому. Да, они едят плоть усопших, но те лишь порадовались бы такой чести. Их сила продолжит жить дальше, разделенная на множество кусочков, будет усиливать общину. А то, что осталось, станет основой для чудесного божественного дара, что зародится внутри и прорастет. (На этом месте Хильден мысленно хмыкнув, представив выражение лица Герхарда, которого только что возвысили до божественного ранга) Благоухающие заросли они оставили позади, находиться там, кажется, не хотелось никому. Вернулись к яркой и красочной норе вождя. Хильден скользнул взглядом по плакатам, на миг невольно задержал внимание на изображении девушки в провокативном мини. Динамическая метка, спрятанная на пестром рисунке, тут же сконектилась с ним с помощью полудохлой местной сети и попыталась впарить каталог продукции. Он раздраженно отмахнулся от навязчивой рекламы и снова взглянул на местного правителя. Что-то все равно было не так. — У-у-у, чую, скучно тебе не было. Запашок, однако, — Ремингтон просто выскользнул откуда-то из тени и остановился рядом, словно никуда и не уходил. Он демонстративно отклонился назад и помахал ладонью перед лицом. — У тебя фильтры в носу, — буркнул Хильден почти завистливо. Сам он фильтрами намеренно пренебрег — если уж ты собираешься найти что-то тщательно скрываемое, то решающей может стать любая мелочь, не стоит отсекать один из органов чувств в угоду собственному комфорту. Ну, к тому же он не рассчитывал, что придется осматривать почти разложившиеся трупы, да. — Как успехи? — Четверых с трясучкой видел, но поговорить смог только с двумя, остальные — мелкие совсем. Их свидетельства не примут. Но одна из женщин подтвердила, что участвовала в ритуале прощания с усопшим. Но уточнять, было ли вкусно, не захотела, — безопасник хмыкнул, — знатно они здесь все оскотинились. — Хорошо, — несколько отстраненно сказал Хильден. Картинка в его голове складывалась со щелчками, как детский сенсорный пазл. — Значит, у нас достаточно доказательств, чтобы, наконец, закончить это чертово расследование. Его взгляд опять упал на тощую фигуру вождя в дурацких цветочных шортах. И крутившаяся в голове мысль встала на свое место. — А почему вы не почитали память умерших? — поинтересовался он у старика. — Жизненная сила и все в этом духе. Почему не ели мясо? Вождь был стар. Он обладал немалой властью и, насколько мог судить Хильден, занимал свою должность давно. А какой правитель откажется от привилегий? От ярких тряпок и плакатов он не отказывался, а от редкой деликатесной еды — поди ж ты. Был еще шанс, что существует какой-то иммунитет, что-то, что он сам не нашел, когда пытался противодействовать болезни в лабораторных условиях, но… — Я почитаю честь умерших. Но традиции говорят — сначала накормить голодных. Мы так и делаем, — дед говорил даже с некоторым возмущением, но Ремингтон хищно прищурился и уверенно констатировал: — Врет. Хильден и сам понимал, что старик юлит. — Вы знали, что каннибализм приводит к заражению? — спросил он, не зная, какого ответа боится больше. — Ка-ни… что? — искренне не понял вождь. — Поедание. Покойников. Тех, кто скончался от болезни, — Хильден рубил слова четко и необратимо, с каждым последующим делая шаг вперед. Он навис над тщедушным старым альфой, почти припер того к гладкой плакатной стенке. — Болезнь — проклятие богов, — неожиданно громко и уверенно заявил тот, — они даровали спасение и погибель. Не нам решать, кого заберут боги. — Ага, не вам, — сухо кивнул Хильден и отступил. Всколыхнувшаяся внутри буря гнева осела, оставляя после себя колкость в горле и звенящую четкость мыслей в голове. — Только вы сами почему-то живы и здоровы. — Решать богам, — словно мантру повторил вождь, и по всей его позе, по выражению лица, было ясно — ничего свыше этого он не скажет. Но больше и не надо было — перед внутренним взглядом омеги пробегали строчки данных. Основные жертвы — женщины и дети, свыше тысячи погибших уже сейчас. Какой-то процент больных, конечно, приходился и на взрослых здоровых альф и омег, но вторых рождалось традиционно мало среди африканских народов, а потому статистику было посчитать сложно, а среди первых… Единицы зараженных. Ремингтон в своей короткой вылазке видел четверых больных. Двое слишком мелкие для свидетельств, еще двое — женщины. Вспомнилась та девочка, которой он когда-то подарил конфету, ее огромные глаза и тонкая шея, стекающая изо рта слюна. Скорее всего, она либо уже мертва и стала пищей для проклятого растительного гибрида, либо находится в терминальной стадии. В первую вылазку сюда Хильден собирался спасать бедных обездоленных людей от постигшего их несчастья. Глуповатых, неприспособленных, слабых. Он стал бы для них надеждой, и потом его долго вспоминали бы с благодарностью… Ладно, может, смутная картинка, спрятанная в глубине сознания, была не настолько идеалистической, но реальность прихлопнула все его чаяния грязью и гнилью. И лицами умирающих детей. — Вы знали?! — последний раз отчаянно спросил он, но вождь молчал. Хильден прикрыл лицо ладонью, сухие глаза мучительно жгло, а тяжелый ком из горла опустился куда-то в грудную клетку, мешая сердцу биться. Он скривился и, все так же не убирая руки, кивнул главе охраны, маячившему рядом: — Прострели ему ногу. Это было сказано так буднично и равнодушно, что вождь понял не сразу, лишь через несколько секунд протестующее вскрикнул, но этот вскрик тут же перешел в вопль боли — охранник так долго раздумывать не стал. — Эй! — Ремингтон дернулся, но тоже опоздал, он стоял слишком далеко и явно не ожидал подобного. — Спасибо, — Хильден внимательно вгляделся в лицо главы охраны. Полезный человек, надо будет запомнить. Хотя, зачем?.. Старик выл и зажимал руками простреленную голень, сквозь его дрожащие пальцы сочилась кровь. Толпа местных волновалась где-то сзади, но боевое оружие в руках охраны знатно гасило их пыл, а потому все возмущение выражалось лишь ропотом вполголоса. Хильден склонился к растерявшему весь пафос и уверенность раненому и внятно, абсолютно спокойно пояснил: — Либо сейчас я узнаю все, либо вы отправитесь на прокорм своему божьему дару. Живьем. И никто, уж можете мне поверить, не придет вам на помощь. — Он, сам того не осознавая, копировал Герхарда Гольцера, его отстраненность и холодное равнодушие, и, кажется, на аборигена это действовало не хуже боли в ноге. Правда оказалась неприглядной. Она всегда оказывается таковой, особенно если ты — наивный идеалист где-то глубоко в душе. Хильден решил поставленную перед ним задачу, но вот стало ли ему от этого легче? Да вот черта с два. Болезнетворный агент передавался путем штучно контролируемого каннибализма. Наделенные властью старейшины, возглавляемые многоуважаемым вождем, были прекрасно осведомлены как о болезни, так и о способах заражения. В ходе мистических ритуалов они намеренно подкармливали мозгом и мясом больных тех, кто мешал общине. Многочисленных ненужных детей, лишних женщин, немощных стариков. Осознанная внутренняя регуляция популяции, прикрытая мистикой и религией. Наткнись он на описание этого случая где-то в научном журнале — может, даже восхитился бы изворотливостью и предприимчивостью запертого в резервации населения. Но побывав в этом изнутри, чувствовал лишь опустошение и горечь. Весь его интеллект, образование и опыт, все эти недели кропотливого труда, переживания, ссоры, нервное напряжение, все это меркло перед одним выстрелом в ногу, мгновенно приведшему к разгадке. Жесткое и действенное решение сложной научной проблемы, ага. Это было разочарование. Они возвращались обратно в исследовательский центр в полном молчании. Ремингтон попытался было что-то сказать, но посмотрел на его лицо и решил не усугублять. Хильден закрыл глаза и застыл в полной неподвижности, лишь вздрагивая, когда слишком глубокие ухабы на дороге заставляли машину качаться. Ему было… никак. Муторное, серое ничто — ни злости, ни радости, ни удовлетворения. Он задокументирует произошедшее, добавит свидетельства и улики, результаты лабораторных опытов и… И уедет. Как и обещал сгоряча доктору Гольцеру. И пусть тот находит свободные окошки в своем вечно переполненном графике и разбирается с проблемой, которую сам же и создал. При мысли о руководителе внутри шевельнулось что-то, похожее на раздражение, то так слабо, что он тут же об этом забыл, снова ныряя в меланхолию. Доклад получился — на загляденье. Если отбросить личное отношение, то работа была проделана немалая, и даже наметилась новая перспективная ветка исследования — запуганный вождь, после того, как его утащили внутрь норы для личного разговора, пел, как птичка. Он был уверен, что Цветок Жизни гораздо лучше растет на телах бедолаг, погибших от «проклятия», чем на обычных, не удостоившихся божественного внимания. Хильден так и не понял, верит ли сам дед в свои религиозные бредни о богах, или до последнего играет в дурачка, да и не особо стремился выяснять, если честно. Ему страшно хотелось оказаться как можно дальше от этого мерзко воняющего дела, и чем скорее, тем лучше. Все, хватит с него. Отчет он отправил, хотел вместе с ним отправить и уведомление о собственном увольнении, но, подумав, не стал. Это выглядело бы слишком демонстративно, доктор Гольцер снова начал бы пенять за мальчишество и театральность. А потому пришедшее через пару часов сообщение удивительным не было — его вызывали на личную встречу для уточнения деталей. Хильден не слишком хотел кого-то видеть — он едва успел привести себя в порядок (если не внутренне, то хотя бы внешне), и планировал провести вечер в постели, бесцельно пялясь в комм и ни о чем не думая. Увы. Вместо этого пришлось соскребать себя с кровати, искать в шкафу самую плотную и закрытую рубашку вместе с самими строгими брюками — в присутствии непосредственного начальника ему всегда хотелось прикрыться, застегнуться на все возможные пуговицы и для верности еще и отойти на пару шагов — и тащиться навстречу ледяному пронзающему взгляду и подавляющей ауре.