Тайны в мелочах

— Вас нужно к конкурентам засылать, для промышленного шпионажа, — резюмировал доктор Гольцер и размашистым движением запихнул часть его наработок в запароленный раздел, — ваше бы рвение да в нужное русло. — Работаю, как могу, — сухо ответил Хильден, а про себя добавил еще несколько непечатных слов. — Вы могли бы делать это с меньшей театральностью. И немного задуматься о последствиях. Ох, сколь многое Хильден мог сказать в ответ! Ему пришлось прикусить щеку, чтобы не поинтересоваться, думал ли о последствиях этот гад, когда допустил распространение болезни. А теперь еще смеет отчитывать его, как последнего лаборанта. Да, стоило признать, что несколько дней он не столько занимался непосредственными задачами, сколько влезал в исследования руководителя. Но остановиться было невозможно — тема была завораживающей и инновационной. Этот тип действительно сделал нечто такое, за что не стыдно получить общемировую славу. Часть данных Хильден получил по запросу, часть — открыл сам благодаря опытному образцу, но в итоге смог сложить общую картину… и восхититься. Основные мощности института доктора Гольцера последнее время были сосредоточены на тщательном исследовании процессов биологической смерти и последующего разложения тела. Тема, конечно, не новая, но не слишком популярная ввиду своей бесперспективности. Какая разница, что и в какой очередности гниет и распадается? Как оказалось, большая, если этот распад может стать основой для совершенно другой формы жизни. Luminiflorus Vitae, тот самый гибрид, состоял из животных клеток, но при этом обладал хлоропластами, словно растение. Это был абсолютно штучный конструкт, продукт блестящей работы биотехнологов. Именно его ДНК внедрили в многострадальную двадцатую хромосому, попутно выпустив на свободу болезнь 32. Но дальше к распространению болезни гибрид, поэтично поименованный «Цветком Жизни», не имел совершенно никакого отношения… что не помешало Хильдену скрупулезно отследить всю цепочку — от биологической смерти организма до полноценного прорастания. Чисто из врожденной педантичности и на всякий случай. Разложение начиналось с кислородного голодания клеток, из-за чего синтез белков немедленно шел на спад, а затем и вовсе прекращался, клетки начинали разрушаться — это была общеизвестная информация. Но в какой-то крошечной части генов активность внезапно усиливалась до невиданных при жизни показателей. Об этом он тоже что-то слышал краем уха, но никогда не задумывался, как это можно использовать. А доктор Гольцер вот задумался. Именно в такие, «просыпающиеся» после смерти гены, он и внедрил ДНК своего гибрида, дабы тот активировался после распада других клеток и использовал их, как строительный материал для своего собственного роста. Это даже паразитизмом нельзя было назвать, ведь конструкт зарождался только после полной биологической смерти и частичного разложения. Да, он питался разлагающимся телом, пока не превращался в единое растительное образование и не адаптировался к самостоятельному существованию и питанию солнечным светом, но никакого физического вреда живым, даже потенциально, принести не мог. В итоге получался не нуждающийся в посадке и уходе, съедобный, крайне устойчивый к внешним условиям гибрид, Из очевидных минусов — передавался он лишь наследственным путем. Конечно, существовало много вопросов о моральной стороне таких исследований и манипуляций с ДНК, но было достаточно одного взгляда на доктора Гольцера, чтобы слово «мораль» стыдливо съежилось и отошло на задний план. Чем больше Хильден узнавал о чужих исследованиях, тем досаднее ему становилось от полного непонимания, что делать с собственной задачей. Ему действительно предоставили отличное место для работы и троих лаборантов в придачу, но дела это особо не меняло. Пожалуй, даже наоборот — находиться рядом с ними было достаточно некомфортно. Наверное, стоило как-нибудь наладить отношения, немного выйти из образа высокомерного засранца, завязать приятельские связи… но не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось в этом исследовательском центре, разве что рассориться со всеми вдрызг и гордо уйти в закат, чего он точно себе позволить не мог. Поэтому каждое утро собирался, тщательно застегиваясь на все пуговицы, и шел работать. Хильден всегда был достаточно педантичным человеком, а теперь и вовсе превратился в дотошную ищейку. Кажется, еще немного, и его начнут бояться так же, как главу института. (Или ему хотелось так думать, да). Наверное, единственным положительным моментом во всей этой кутерьме было отсутствие мигреней. Скорее всего, причиной был все тот же злополучный Герхард Гольцер. В его присутствии у Хильдена учащалось сердцебиение и потели ладони, ему одновременно хотелось оказаться как можно дальше от этого человека и сделать что-то такое, чтобы его заметили. Приходилось тщательно себя контролировать, чтобы не начать запинаться и нервно барабанить пальцами по столу — он видел, как ведут себя «коллеги», провались они на самое дно, и зрелище это было отвратительным. Не хватало еще превратиться в такого же мямлящего идиота. Но это странное беспокойство и опасливое уважение быстро перерастали в раздражение и злость. И Хильден начинал дерзить, с трудом удерживаясь от откровенного хамства. Нет, он прекрасно понимал, что временами переходит грань и сам нарывается на неприятности, но остановиться не мог при всем желании. Просто позор какой-то — он всегда держал себя в строго ограниченных рамках, избегая опрометчивых решений и необдуманных поступков. Да, порой невыносимые головные боли затмевали разум и он совершал глупости, но сейчас-то чего?! Пока что его спасало исключительно то, что Герхард Гольцер был тем еще безэмоциональным истуканом и пропускал мимо ушей все, что не касалось непосредственно работы. Судя по всему, его эти нелепые попытки задеть скорее развлекали, чем действительно беспокоили… И это злило Хильдена еще сильнее. Он чувствовал себя ходячей бомбой, ярость накапливалась и концентрировалась в нем, как энергия в импульсоре, и кто бы знал, как далеко та самая критическая точка, после которой происходит разрушительный взрыв. Он плохо спал — мерзкие и жуткие сны о резервации снились все чаще и происходящее в них извращалось все сильнее. Вот и сегодня — стоило лишь вынырнуть из сети и расслабиться, как вокруг зазмеились лианы, противные и липкие, похожие на тонких белесых червей. Они шевелились, сплетались клубками, копошились с мерзким хлюпаньем… Хильден не боялся червей. Не боялся змей. Это были глупые пережитки прошлого, ни один адекватный человек, а тем более ученый, не опустится до таких глупостей. Но сон — совершенно другое дело. Во сне его почти подбрасывало от одной лишь мысли, что эта гадость к нему прикоснется. Но этого не произошло — вокруг клубка извивающейся плоти принялись сгущаться тени, превращающиеся в человеческие фигуры. Спустя миг эти черные силуэты набросились на гладкие извивающиеся побеги, хватали их, впивались ногтями и зубами в мясистые стебли, и из-под гладкой белой кожи выступали алые капли крови. Какой-то частью мозга он осознавал, что это сон, но мутные, отрывочные видения затягивали сознание, не позволяя проснуться. Растительные побеги и человеческие фигуры как-то невообразимо слились в одно целое, уже было абсолютно невозможно понять, кто кого поглощает и переваривает, потеки крови превратились в ручейки, стекающие на раскаленный песок, жадные оскаленные рты без разбору впивались, куда доставали, отрывали куски растительной и человеческой плоти и глотали, не жуя, в безумном и неукротимом голоде… Его спас будильник. Хильден вскинулся на постели, бестолково и испуганно, все еще пытаясь отстраниться от мерзкого, противоестественного зрелища. Огляделся вокруг, но комната, конечно же, была пустой, успокаивающе подмигивали светящиеся цифры на стене — полшестого утра, едва слышно шумела вентиляция. Он длинно выдохнул, зачесал назад спутанные и влажные от пота волосы. Простыня противно липла к коже, сердце колотилось как бешенное, а сгенерированные подсознанием картинки все еще стояли перед глазами. Б-р-р, мерзость какая. Плюхнулся обратно на подушку, поерзал, пытаясь устроиться удобнее, не мигая уставился в потолок. Мозг постепенно очухался от паники и рациональные мысли вышли на передний план. Что-то в этом было… В дико голодных черных фигурах, пожирающих все без разбора, хватающих крепкими зубами руки и ноги других черных фигур. Нет, ну не могут же люди в их время практиковать каннибализм? Да еще и так массово, умудряясь скрываться от бдительного ока Парламента? Или могут? Чушь, понятное дело, но это многое бы объяснило… Но у них же есть еда, черт подери! Это не жизненная необходимость. Мысли не давали Хильдену покоя целый день. Он был задумчив и, пожалуй, даже рассеян. Лаборанты здесь были куда опытнее тех, прошлых, но все равно умудрялись не видеть очевидных вещей. Нет, они выполняли поставленные задачи, но делали это так невыносимо медленно и такими окружными путями, что обычно у него почти начинал дергаться глаз от одного лишь взгляда на это позорище. Но не сегодня. Плюнув на конспирацию и на все ранее продуманные планы, Хильден не скрываясь нырнул в сеть на все доступные слои, параллельно нагрузив виртуального ассистента и собрав частично выполненные лаборантами задачи. Это были мелкие, никак не связанные с основным делом исследования. Он получил целую кучу таких, но выполнять все сразу не спешил, выдавая результаты постепенно и выигрывая себе время на решение главной проблемы. Но теперь, похоже, это уже не имело значения. Он скрупулезно и последовательно фиксировал полученные расчеты. Выполнено. Выполнено. Выполнено. Отправлено. Весь объем работы, запланированной на ближайшую неделю, улетел на подтверждение к непосредственному руководителю, и он, наконец, смог сосредоточиться на главном: стоило выяснить, хотя бы в теории, каковы шансы заразиться болезнью 32 при употреблении в пищу частей тела больного. И да, это было самая мерзко звучащая задача за всю его карьеру. Он мялся перед дверью больше минуты, прокручивая в голове аргументы и оглядываясь, дабы никто не стал случайным свидетелем его малодушия. Затем нервное возбуждение, скручивающее кишки в узел, начало перерастать в злость и решимость. Он наконец постучал и, не давая себе времени на испуг, ткнул в датчик, дверь плавно отъехала в сторону. Герхард Гольцер приподнял брови в удивлении, но лицо осталось все таким же вежливо-равнодушным, как и всегда. Сейчас было время обеда и ломиться к нему без предварительной записи было невежливо, но этой самой записи можно было ждать не один день ввиду вечной занятости руководителя, а потому Хильден решил идти напролом. А потому, не теряя времени, заявил прямо с порога: — Добрый день. Мне нужно ваше разрешение на поездку в резервацию. Чуть помедлив, альфа кивнул ему на кресло для посетителей, затем потер переносицу и поинтересовался: — Боюсь даже спрашивать, что вам там понадобилось. Мне казалось, вас обеспечили нужными образцами в полной мере. — Никакие лабораторные наблюдения не дадут полной картины. Мне нужно увидеть происходящее там своими глазами, — Хильден осторожно опустился в кресло и уставился куда-то за плечо непосредственного начальника. Вот так просто взять и посмотреть тому в глаза он не мог. И рассказать о своих подозрениях тоже — это звучало бы, как глупые домыслы впечатлительного омежки, а не как выводы опытного исследователя. Слишком мало данных. Герхард чуть приподнял уголки губ в вежливой улыбке и сказал вроде бы абсолютно ровно, но все равно с отчетливо слышимой иронией: — Хотите поменять амплуа? Признаюсь, я удивлен. Вы не производите впечатление человека, готового променять лабораторию на работу «в поле». Хильден почувствовал, как лицо наливается краской, ответил он достаточно раздраженно: — Я очень не люблю, когда обо мне составляют мнение на основе нескольких встреч и неполного досье. Ваши люди, собирающие материалы, упускают слишком многое, значит, я займусь этим сам. — Факты. Мне нужны факты, а не расплывчатые оправдания. Пока что у меня складывается впечатление, что вам просто хочется уйти из-под моего контроля, доктор Кройф. — Наконец-то безразличная вежливая маска на его лице сменилась отчетливым раздражением. Хильден стиснул зубы и выдохнул, стараясь унять всколыхнувшуюся злость. — Ваши впечатления — исключительно ваше дело, — он наконец прямо взглянул в холодные рыбьи глаза, — я не собираюсь делиться сырыми предположениями… Можете приставить ко мне своих людей, если так уверены, что я намерен сбежать от вас в пустыню. — Разумеется приставлю, — Герхард недоуменно пожал плечами, — это даже не обсуждается. Но я все еще не уверен, стоит ли утверждать эту авантюру. — Боже, да это просто рядовая поездка в резервацию! В прошлый раз мы и вдвоем прекрасно справились, так что не надо сгущать краски. — Какой «прошлый раз»? — Доктор Гольдер подался вперед, отчего Хильдена невольно вжало в спинку кресла. Опять. Да что ж такое! Но теперь альфа выглядел действительно злым, и от этого хотелось бежать и прятаться. Но он не мог себе этого позволить. Поэтому наоборот, пересиливая себя, тоже сдвинулся навстречу, поставив локти на стол. Ему хотелось заорать «Я тебя не боюсь!» прямо в это ничем не примечательное лицо с подавляющими волю глазами. Но вместо этого он как можно спокойнее пояснил: — Тогда мне тоже показалось, что личный визит принесет пользу. Я не ошибся. А что, Рэмингтон вам не докладывал? Вы уверены, что он работает именно на вас? — Не стоит меня провоцировать, доктор Кройф, это не пойдет на пользу никому, — на гладко выбритом лице заиграли желваки. — Тогда прекратите обращаться со мной, как с глупым провинившимся школьником! Мы взрослые люди. В конце концов, если я захочу от вас уйти — я уйду! — Хильден не сдержался. Он вскочил на ноги, чувствуя, что действительно готов бросить все, плюнуть и хлопнуть дверью. Мир не заканчивался этой лабораторией и этим исследованием. Не здесь, так где-нибудь еще. Он был готов работать, сколько потребуется, но не выдерживал морального и психологического давления. Здесь все было против него. — Сядьте. Живо! — Герхард впервые на его памяти сорвался на крик. Хильден плюхнулся обратно в кресло, чувствуя одновременно опустошение, стыд и облегчение. — Вы ведете себя как мальчишка, — альфа отодвинулся, сел в кресле ровно, словно давая ему пространство. Он неожиданно успокоился. — Со мной непросто работать, это общеизвестный факт. Но вы, знаете, тоже не подарок. Вам никогда не говорили, что просить о чем-то в таком тоне весьма опрометчиво? — Я прошу лишь об одном — не мешайте мне. Я закончу работу с непосредственной задачей и уеду отсюда. Чем дальше — тем лучше. — Хильден ответил сухо и безэмоционально. Пора было заканчивать весь этот цирк. — Да на здоровье, — Герхард хмыкнул и махнул рукой. — Вы же сами полезли туда, куда вас просили не лезть. А теперь сами обижаетесь. Кто вы после этого, если не рисковый мальчишка? — Ну, если сравнивать с вами, то наверняка. Сколько вам лет, Герхард? Эту цифру почему-то стыдливо умалчивают все информационные порталы, — после эмоционального накала привычное уже опасение и напряжение в присутствии этого человека отступили куда-то на задний план. Хильден едва ли не впервые смотрел на него прямо и спокойно. — Сто двенадцать, — неожиданно легко признался тот и даже улыбнулся. Улыбка выглядела странной, почти искусственной, но, кажется, была искренней, — значит, вы искали недостаточно усердно, если не наткнулись на эту цифру. — Ваши наработки интересовали меня гораздо больше, чем вы сами, уж простите, — сварливо заметил Хильден и привычно потер висок, хотя чувствовал лишь усталость и замешательство, головной боли не было и в помине. Герхард помолчал, рассеяно изучая вирт-панель перед собой, затем со вздохом сказал: — Ладно, допустим, я одобрю вашу авантюру. Но, — он посмотрел в глаза омеге, строго и требовательно, — я жду от вас отчетов. Честных и подробных. И никаких тайн и сюрпризов, доктор Кройф. — Хорошо, я вас понял, — Хильден согласился легко. Если он прав, то скрывать ничего и не понадобится. И уже у самой двери, ткнув в сенсорный датчик, он все же обернулся и неловко добавил: — Спасибо. — И вышел быстрее, чем ему успели ответить. И уже у себя, несколько часов спустя, рассматривая визию с одобренным планом командировки, озадачено и смущенно чесал макушку и морщил нос. Наверное, ему было даже немного стыдно. Пришел с требованиями, закатил почти настоящий скандал, а ему, вместо того, чтобы выставить вон, даже ответили согласием. От удивления, наверное. Нечасто доктору Гольцеру устраивают такой цирк. Ему в сопровождение выделили четырех молчаливых альф в форме охранников и с военными парализаторами на поясе. Такими штуками и убить можно, если выставить мощность побольше. Это не на гражданская игрушка, которой Рэмингтон приложил его самого. Кстати, о нем — Хильден уже начал нервничать, когда рыжая макушка таки замаячила невдалеке. На безопасника у него были отдельные планы, а потому омега улыбнулся с искренней радостью, когда тот плюхнулся рядом в машину. — Привет. Я уж думал, ты в опале и теперь сидишь на коротком поводке, — поприветствовал он старого знакомого. — Иди к черту, — не менее жизнерадостно ответил Рэмингтон и завертел головой, рассматривая сопровождение. — Что, сильно от Герхарда досталось? Он был не слишком рад, когда узнал, что ты фильтруешь информацию. — А-а-а, так это после тебя он такой взъерошенный? Чем-то интересным занимались? — Альфа, наконец, угнездился поудобнее, и после паузы добавил: — он для тебя слишком стар. Хильден ухмыльнулся и промолчал. Переводит тему, зараза, значит, действительно отхватил нагоняй. Удовлетворенно щурясь на яркое солнце за окном, он еще раз прокрутил в голове план визита к местным, а затем поманил Рэмингтона пальцем: — Иди сюда, что-то интересное расскажу. Тот заинтриговано приподнял брови и послушно наклонился. Хильден зашептал ему в самое ухо, стреляя глазами в сторону внешне равнодушных охранников. …ожидаемо, приставленные доктором Гольцером люди оказались против его затеи. — У нас есть приказ на ваше сопровождение, — сухо и равнодушно говорил один из них, видимо, глава отряда. Представиться никто из них не потрудился. — А у меня есть разрешение действовать на свое усмотрение, если того потребуют обстоятельства, — главное было говорить уверенно. — Я же не требую у вас оставить меня здесь и уехать. — Разделяться не рационально… — Не рационально стоять здесь и спорить, — оборвал его Хильден, — смею надеяться, вы как-нибудь обойдетесь вчетвером. Можете потом пожаловаться на меня доктору Гольцеру. Идем, — Он первым шагнул к полутемной норе входа в поселение, но его тут же обогнали двое охранников, нырнув в вонючий узкий проем. Рэмингтон шел замыкающим, и, как только они оказались внутри, быстро огляделся и, не мешкая, юркнул куда-то в незаметный боковой ход. Глава сопровождения лишь тихо буркнул что-то себе под нос, но поднимать шум все же не стал. Хильден мысленно пожелал безопаснику удачи. Уговорить его на ма-а-аленькую тихую разведку оказалось неожиданно легко. Настолько легко, что невольно закрадывалось подозрение — ископаемое ста двенадцати лет отроду заранее предусмотрело его возможные выбрыки и дало соответственные разрешения. Это одновременно радовало и огорчало. Радовало, потому что подобное попустительство однозначно указывало на то, что он ценный сотрудник, которому разрешены определенные вольности. Но и огорчало — неужели его поведение так легко просчитать?