Тайны в мелочах

Разговор не задался. Потом, уже после того как звонок завершился и виртуальная проекция погасла, Хильден рвал и метал, задавал с десяток важных вопросов, саркастически интересовался, с каких пор у него появился куратор, имеющий право диктовать условия. Но все это было потом, наедине с собой. Почему? Да потому что во время беседы омега сидел как провинившийся школьник перед учителем, отводя взгляд и невольно опуская голову. Доктор Гольцер подавлял. Он не спрашивал и не просил, о нет. Он сообщал о своем решении и делал это так, что спорить было решительно невозможно. — Вы не будете углубляться в эту тему, и мы разойдемся мирно, коллега. Я могу гарантировать, что это не то, что вы ищете. — Но исследования показали… — Хильден сам слышал, как неуверенно звучит его голос и от этого одновременно злился и терялся еще больше. — Простое совпадение. Вы ведь понимаете, что мне было бы проще отменить вашу экспедицию, собрать все материалы и сжечь к чертовой матери. Но вместо этого я трачу свое время на разговоры. Уважаю вашу въедливость и дотошность, вы закопались достаточно глубоко. Поэтому вот вам мой подарок: закройте этот раздел исследований, сотрите информацию и забудьте. И я не буду вас трогать. Альфа смотрел прямо и уверенно, глаза его были пустыми и безмятежными, как у рыбы, а во всей позе чувствовалась уверенность человека, обладающего властью. Он действительно мог одним щелчком пальцев сбросить Хильдена до самого подножья карьерной лестницы, невзирая на все то, чего омега успел добиться. И доктор требовал оставить в покое многострадальную двадцатую хромосому со сбоящим геном, ставшим причиной всех бед. У Хильдена не было ни единого шанса проигнорировать этот звонок, и они оба это знали. Вероятно, именно поэтому доктор Гольцер решил напоследок чуть подсластить горькую пилюлю и небрежно заметил: — Если все-таки разберетесь с этим делом к нашему общему удовлетворению, я позабочусь о вашем переводе в мой отдел. Достойный потенциал нужно развивать, — и отключился, не прощаясь. Хильден откинулся на стуле, запрокинул голову, уставившись на приглушенный свет ламп. Он был в полном раздрае. Его только что натыкали носом, как котенка, напрудившего лужу в неположенном месте. Это было унизительно, обидно и… страшно. Поэтому он бесился, но то и дело ловил себя на мысли, что где-то глубже, под наплывом эмоций, уже прикидывает, как бы убрать из общедоступных исследований запретный ген. Но как, черт подери, и почему?! Как этот динозавр узнал о его отчете и почему так категорично против того, чтобы кто-то совал свой любопытный нос в это дело? Первый и самый очевидный вывод — доктор Гольцер причастен к появлению болезни, к той первой мутации, что позволила мирно спящей беде вырваться на волю. Но тогда появляется другой вопрос: почему он вообще позволил посторонним влезть в исследования? Не сходится. Вариант не столь очевидный, но уже более правдоподобный: этот самовлюбленный гад действительно мутил что-то не слишком законное с геном PRPN, но знать не знал ни о какой болезни 32 и даже если и причастен к ее появлению, то лишь косвенно. И переживает сейчас не о ней, опять же, а о том, что один упрямый дурак полезет еще глубже и откопает в генах что-то засунутое туда искусственно. Или удаленное, это уже особой разницы не имело. Герхард Гольцер вместе со всем своим институтом за спиной проводил некие манипуляции с геномом бедных дикарей. Абсолютно негуманно, противозаконно и низко, как на подопытных мышах. Ладно, примем это как рабочую теорию и идем дальше. Как он так быстро среагировал? Отследил отчет? Перехватил переговоры Рэмингтона с начальством? Подсунул своего человека в лабораторию? Это стоило выяснить, если Хильден и вправду не собирался удалить все данные и забыть. А он не собирался. Нет, Хильден не был борцом за справедливость, не был альтруистом, и, соответственно, не был идиотом: он не собирался идти против человека, превосходящего его на порядок. В плане влияния и власти, конечно же. Но и просто бросить и забыть тоже не мог. Стоило лишь вспомнить это насмешливое и ленивое «коллега», как зубы и кулаки стискивались сами собой. Омега должен разобраться в происходящем, даже если не сможет рассказать об этом ни единому разумному существу. Просто ради удовлетворения чувства собственного достоинства, изрядно потрепанного недолгим, но крайне унизительным разговором. Хильден бесился. Нервничал, психовал, кипел как чайник, изо всех сил упихивая это все вглубь собственной головы, стараясь внешне оставаться невозмутимым. Получалось… да ни черта не получалось! Он проводил взглядом мелькнувший халат лаборанта и поморщился от звука громко хлопнувшей двери. Неучи разбежались, стоило указать на дверь. Профессионалы, мать их. Коллеги. Несколько секунд ученый усиленно дышал, с трудом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы и выдыхая через нос. Затем бесцельно мечущийся по лаборатории взгляд снова наткнулся на штатив с испорченными образцами. Ярость вспыхнула с новой силой, и Хильден схватил штатив, стиснув пластик так, что стало почти больно, а затем с силой швырнул в стену. Закрытые пробирки с глухим стуком посыпались на пол, но ни одна не разбилась, и это почему-то разозлило еще больше. Омега вскочил, в два шага обогнул стол и принялся ожесточенно топтать их ногами, размазывая по белому полу мерзкие бурые потеки. После денатурации белка эта жижа не представляла никакой, даже условной опасности, поэтому исследователь с мстительным удовольствием раздавил в пластиковую крошку весь штатив, испачкав каплями слизи обувь и низ халата. Затем остановился, тяжело дыша, прислонился горячим лбом к прохладной двери, несколько раз постучал глупой головой о пластик. Внутри все так же бурлила нездоровая энергия, заставляющая его метаться из угла в угол и наводить страх на подчиненных. И это не шло на пользу — лаборанты тоже начинали метаться и делать глупейшие ошибки. Рыба гниет с головы, да уж. Хватит на сегодня. Хильден еще раз осмотрел лабораторию, почти с отвращением, как будто кто-то держал его здесь силой, и вышел прочь, оставляя за собой грязные следы. Рэму пришлось стучать несколько минут, прежде чем омега соизволил ему открыть. Взъерошенный и раздраженный, тот встал в дверях, уперев руки в бока и игнорируя не слишком плотно запахнутый халат. Поинтересовался: — Чего тебе? — Вообще-то, хотел вытащить тебя на ужин, — Ремингтон выглядел абсолютно спокойно, и, пожалуй, даже лениво. Улыбнулся, напрочь игнорируя скверное настроение собеседника. — Сыт по горло, спасибо, — Хильден зло дернул плечом, отчего халат разошелся еще сильнее, затем пересилил себя и добавил: — Нет у меня настроения. Хорошего тебе вечера. — И попытался захлопнуть дверь. Рэм подставил тяжелый военный ботинок, не давая так легко прервать разговор, и уже гораздо жестче произнес: — Ты лажаешь. — Чего? — Омега моргнул, переводя взгляд с ботинка на ставшее не таким уж миролюбивым лицо безопасника. — Ла-жа-ешь, — раздельно повторил тот. — Ошибаешься, дергаешься, мечешься, как нарк без дозы, на лаборантов срываешься. Мне так и орать тут на весь коридор? Они неплохо поладили за прошедшие недели, и это, в принципе, было неудивительно — пространство базы было небольшим, и все его жители то и дело попадались друг другу на глаза. Основная проблема состояла в том, что все эти люди находились в прямом подчинении Хильдена. И омега осознавал, что какими бы хорошими ни были отношения в коллективе, нарушать субординацию не стоило. Выпить чаю в компании — пожалуйста; устраивать вместе с ними загул и вечеринку на выходных — нет, спасибо, не стоит. Панибратство в работе недопустимо, особенно в небольшом изолированном коллективе. Формально, Рэмингтон тоже на время совместной работы поступал под его управление, но даже самый наивный и глупый лаборант понимал, что это чушь. Дипломатическая ерунда, дабы продемонстрировать, что Совет безопасности не пытается диктовать свои правила Парламенту. Поэтому с ним можно было не устраивать этих игр в командование и быть проще. Тем более что альфа был общительным и бойким, с хорошим чувством юмора и профессиональным умением слушать. Конечно, Хильден не обольщался и в лучшие друзья навеки безопасника не записывал, да и в принципе таковых не имел, если честно. Но приятелями они однозначно стали. С редкими намеками на неформальное продолжение знакомства — альфа то и дело съезжал в легкий флирт, а омега не лишал себя удовольствия ответить. Но отчитывать и подсказывать, как следует работать, тот раньше не пытался. Хильден секунду помедлил, затем со вздохом отступил, пропуская позднего гостя внутрь, потер висок. Поинтересовался тихо: — Так заметно? Рэм окинул взглядом небольшую комнатку, почти пустую и стерильно чистую. Задержал взгляд на столе, где стояла распотрошенная аптечка, затем повернулся к омеге и ответил честно: — Пока не слишком. Но лучше бы тебе взять себя в руки в ближайшее время. Ты не склонен к нервным срывам. Что происходит? Хильден добрел до стула, тяжело шаркая ногами, рухнул на него и обмяк. Проворчал неразборчиво, следя за альфой из-под полуприкрытых век: — Иди ты нафиг, вместе со своим досье и теми, кто его писал. Много вы знаете. Устал я… — затем заметил, куда смотрит собеседник, и запахнул халат потуже. Безопасник лишь хмыкнул, обошел комнату по кругу, остановился рядом, нависая и загораживая мягкий белый свет, льющийся с потолка. — Ну, как-то раньше ты же справлялся? Медицинские препараты. Медитации там, физические нагрузки. Секс, — с каждым последующим словом альфа придвигался все ближе, затем легонько потянул за ворот халата, отчего тот разошелся до самого пояса. Омега чуть склонил голову набок, с легким любопытством наблюдая за происходящим. Даже повел плечами, помогая ткани упасть. Отследил внимательный взгляд, ожегший его грудь и живот, скользнувший ниже. Сказал, низко и хрипло: — Какие интересные рекомендации. Последние две — это разве не одно и то же? — а затем цепко перехватил тянущуюся к его бедру руку, сел ровно и уже обычным своим голосом поинтересовался: — И что ты хотел увидеть? — Что-то вроде этого, — Рэм легко вывернул ладонь из хватки и отследил пальцем тонкий шрам, почти незаметный на молочно-белой коже. Если присмотреться, то таких шрамов было много — короткие и ровные, они начинались под ключицами, выстраиваясь на груди рядами. — Ты их линейкой, что ли, вымерял? — Глазомер хороший, — Хильден отстранился от чужой руки, набросил халат обратно на плечи, перевязал покрепче и лишь затем буднично сказал: — Это ошибки юности. Я давным-давно таким не занимаюсь. Сэлфхарм — путь для слабаков. Тем более, что это не помогает, — хмыкнул он в конце. — А чего следы не свел? — Рэм еще раз взглянул на стол. — Потому что иногда нужны физические подтверждения собственной глупости. Чтобы не забыться. И не смотри так на аптечку, я всего лишь поранился, — омега поправил полы халата, затем поднял правую ногу, уложил стопу на левое колено подошвой кверху и недовольно зашипел — одноразовый пластырь пропитался кровью. — Где ты умудрился? — искренне изумился безопасник. — Да так, рабочие моменты, — Хильден сморщил нос и аккуратно содрал пластырь, потянулся к аптечке, но тут же с досадой вспомнил, что уже копался в ней, но ничего не нашел. Попросил: — Подай пластырь. Выдвижной ящик справа от тебя. — Сейча-а-ас, — Рэм протянул это столь удивленно, что Хильден оторвал взгляд от глупого и постыдного ранения осколком разбитой пробирки, и посмотрел на него. Тут же вспомнил, что сам вчера наводил порядок и пересортировал содержимое шкафа и тумбочек. Затем сообразил, что именно должно находиться именно в этом, и, кашлянув, поправился: — Соседний ящик. Безопасник, неприлично долго пялившийся на содержимое, наконец, отвел взгляд. Несколько следующих минут они молчали, один задумчиво, второй смущенно. Рэм прервал затянувшуюся паузу и мягко посоветовал: — Приходи в себя. Прекращай дурить, это никому не идет на пользу. Если что, я готов помочь. — С физическими нагрузками? — хмыкнул Хильден невесело. — С ними — хоть сейчас, — Рэм улыбнулся искренне и чуть задиристо, затем направился было к двери, но у самого порога все-таки притормозил и поинтересовался: — Так с игрушками, это был намек, или?.. — Спокойной ночи, — перебил его Хильден, все-таки покраснев. А затем проворчал, уже вслед закрывающейся двери: — Подумаешь. Я взрослый омега, могу хоть целую коллекцию из хуев собрать. Затем вздохнул, взъерошил волосы двумя руками и перебрался на кровать. Безопасник был прав — он лажал. Пора было брать себя в руки, вспомнить, что он ученый, привыкший детально и последовательно просеивать информацию, докапываться до истины, подтверждая и опровергая гипотезы. А не бесцельно суетящийся неуч, хватающийся за все сразу и в итоге не получающий ничего. Стоило начать все с начала, на время забыть о подавляющем высшую нервную деятельность докторе Гольцере и заняться своими непосредственными обязанностями. Решив это, Хильден даже почувствовал некое облегчение. Вытянулся на кровати, закрыл глаза и с легким удивлением понял, что все еще думает о внимательном взгляде безопасника, скользящем по его телу. Это было… пожалуй, даже горячо. Может, не стоило обрывать разговор так резко? Не столь уж часто омеге предлагали секс без обязательств, чтобы отказываться, не подумав. Следующий день был никаким. Хильден мрачно курсировал из одной лаборатории в другую, то и дело прихрамывая. Идти в медблок он не хотел принципиально, решив, что раз уж устраиваешь детские истерики с топтанием ногами — терпи последствия, а обычный одноразовый пластырь хоть и обладал антибактериальным и заживляющим действием, против достаточно глубокой раны был бессилен. Лаборанты посматривали странно и наверняка обсуждали за спиной, как без этого. Омега одним махом остановил всю текущую работу, потребовал отчеты по процессам, половину отменил, на корню загубив несколько экспериментов, вторую откатил в самое начало, усомнившись в тщательности исследований. Да, они потеряют время, но больше он себе позорных метаний, полных непонимания и глупого азарта, не позволит. В итоге эта рутина утомила сильнее, чем серьезная работа, но не принесла ни результатов, что было ожидаемо, ни морального удовлетворения. Придерживаясь собственноручно введенного режима, Хильден ушел из лаборатории вовремя. Бесцельно послонялся по комнате, поймал себя на том, что взгляд то и дело цепляется за злополучный ящик с недетским содержимым. Хмыкнув, открыл его, лениво поворошил предметы, вспомнил, с каким интересом Рэм изучал эти вещицы и как смотрел на него самого, представил, что было бы, не откажись омега от продолжения. Затем, все так же задумчиво разделся и ушел в душ, а вернувшись, лишь посмотрел на кровать и отвернулся. Накинул на плечи халат, и, чувствуя, как по загривку бегут нервные мурашки, твердой походкой направился к двери. Если тебе предлагают выпустить пар, расслабиться и получить удовольствие — хватай возможность. Особенно, если предлагает интересный и вполне себе привлекательный альфа. Мяться под чужой дверью как школьник было глупо, к тому же ученого могли увидеть, а уж давать повод для новых сплетен точно не хотелось. Хильден позволил себе ровно два торопливых вдоха-выдоха, а затем решительно постучал. В крайнем случае, он придумает умную тему для разговора, если что-то пойдет не так. — О, какие у меня гости, — Рэм не выглядел удивленным. Альфа смотрел со спокойным интересом и с самой каплей ехидства, затаившейся в глубине глаз. Рыжие волосы были небрежно растрепаны, а воротник форменной рубашки расстегнут. Он улыбнулся и сделал шаг назад, приглашая войти. Комната была стандартной, точной копией той, в которой жил сам Хильден, а вот бардак был непривычный и почти возмутительный. Безопасник оценил выражение его лица и развел руками: — Ну извини, не готовился к визиту, — хозяина комнаты, судя по всему, хаос на столе, разбросанные на кресле и кровати вещи абсолютно не смущали. На несколько секунд повисла пауза, показавшаяся омеге крайне неловкой, и он уже почти начал придумывать официальную причину, по которой сюда явился, когда Рэм все так же буднично поинтересовался: — Поить тебя кофе, или пропустим этот этап? Хильден облизнул губы, но решил не юлить и не играть в недотрогу, а потому ответил честно: — Спасибо, я не за кофе пришел. Хочу тебя, — и сделал шаг навстречу. — Люблю, когда люди знают, что хотят, — удовлетворенно хмыкнул Рэм, завораживающе и внимательно посмотрел в глаза омеги, а затем притянул к себе и поцеловал. Сначала это было немного странно, даже неловко, затем Хильден увлекся, закрыл глаза, чувствуя, как становится жарко от настойчивых умелых губ и рук, гладящих спину. Рэм целовался уверенно, но мягко, давая возможность отступить. Ему хотелось отвечать. Несколько минут они увлеченно изучали друг друга, сначала немного скованно, едва касаясь губами губ, затем чувственнее и глубже. Внезапно альфа отстранился, напоследок легко прикусив за нижнюю губу, осторожно погладил мозолистыми пальцами по щеке, отследил линии вживленного под кожу узора, затем подался ближе, щекотно и влажно повторил тот же путь языком. Поделился с подкупающей искренностью: — Надо же, совсем не ощущаются. Давно хотел потрогать. И тут тоже хотел, — в голосе Рэма появилась хрипотца, рука беззастенчиво скользнула под халат, сжала бедро. Хильден невольно переступил с ноги на ногу, сам не до конца осознавая, пытается ли он отстраниться от горячей руки, бесцеремонно перебравшейся на внутреннюю сторону бедра и двинувшейся выше, или податься навстречу. Омега прерывисто вздохнул, когда пальцы легко сжали полувставший член, и скользнули ниже, к промежности, оглаживая горячую от прилившей крови кожу, еще не проникая внутрь, но поддразнивая и явственно намекая на то, что будет дальше. Сжав в кулаке несколько прядей рыжих взлохмаченных волос, Хильден потянул, заставив наклониться, и выдохнул в чужие улыбающиеся губы: — В постель. Сейчас же. — Так точно, — Рэм освободил руку, напоследок чувствительно ущипнув за бедро, ловко вывернулся из захвата пальцев, сцапал гостя за пояс халата и повлек за собой. На край кровати безопасник плюхнулся не глядя, занятый расстегиванием пуговиц на форменной рубашке. Хильден оценил ноги, обтянутые плотной тканью, плоский живот, россыпь вездесущих веснушек и, не давая себе времени задуматься, толкнул замешкавшегося партнера в грудь, заставляя откинуться назад, а когда тот легко подчинился, оседлал крепкие бедра. Халат при этом разошелся окончательно, и омега повел плечами, избавляясь от мешающей тряпки. Рэм тут же основательно облапил его за голые ноги, затем за бока, потянул на себя. Хильден почти лег сверху, опираясь на локти и колени, моментально стало жарко от ощущения горячей кожи и чужого сердцебиения. Он уткнулся лицом куда-то под гладко выбритый подбородок безопасника, жадно вдохнул запах, влажно и щекотно выдохнул, ощущая губами, как вздрагивает от тихого смешка горло. — Боишься щекотки? — спросил почему-то шепотом. — Ужасно, — признался альфа и хищно обхватил одной рукой за плечи, а второй с нажимом провел по ребрам омеги. — Не-а, не получится, — единственной реакцией стал насмешливо сморщенный нос Хильдена, — Со мной это не сработает. — А что сработает? — Рэм легко двинул тазом, давая ощутить всю твердость своих намерений. Хильден поерзал, раздвинул колени шире, так, чтобы налитой член скользнул к промежности, выгнулся сильнее, чувствуя, как крупная головка упирается прямо так, как нужно. От этого что-то предвкушающе сжималось внутри, а по спине бежали мурашки. На ягодицы легли крепкие ладони, альфа нетерпеливо потянул его на себя, но член соскользнул, пришлось помогать рукой, направляя и насаживаясь сверху. Это было сладко — медленное и плавное, но глубокое скольжение, распирающее, горячее… Хильден застонал, замер на миг, опустившись полностью, затем напряг мышцы, чуть приподнялся и насадился снова, повторил еще раз, резче, восхитительнее, подчиняясь сильным рукам и движению чужих бедер. Он был мокрый, смазка размазывалась по промежности, делая скольжение исключительно приятным, собственный член ныл от возбуждения и требовал внимания. Омега впился пальцами в постель, не давая себе сорваться — иначе все закончится слишком быстро, а он только вошел во вкус. Рэм был жилистым и сильным, легко выдерживал заданный темп, крепко прихватывая любовника за пояс, подталкивая и не давая сбиться с ритма. Было жарко. Хильден облизывал пересохшие губы, хватал воздух ртом, хрипло постанывая и почти взвизгивая на особо приятных толчках. Живот окаменел, внутри сладко ныло и пульсировало, в паху все отяжелело, сделалось неимоверно чувствительным, и он замедлился, принялся покачиваться и ерзать, практически не приподнимаясь и не слезая с пениса. Рэм недовольно заворчал, его руки на боках сжались почти до боли. Хильден наклонился вперед, отчего чувство наполненности стало совсем уж невыносимым, и втянул альфу в горячий неспешный поцелуй, не прекращая медленных, почти ленивых движений бедрами. Затем переключился на линию челюсти, изучил изгиб ушной раковины, мстительно прикусив, когда Рэм снова попытался взвинтить темп. — Что ты извиваешься, как змейка? В кайф тебе? — глаза безопасника смотрели жадно, зрачки были расширены, как у наркомана, волосы потемнели от пота и прилипли ко лбу. — А-а-а-х-х-а, — Хильден бессвязно простонал что-то и снова уронил голову, вжавшись лицом ему в шею. Связно думать и говорить было невозможно. Только чувствовать, как подкатывает и назревает знакомое напряжение, и не было в мире ничего более важного, чем ритмичные быстрые толчки, подводящие к краю, где он застыл на бесконечно приятный миг, затем не выдержал и сжал ладонью собственный член, сорвавшись в оргазм. Рэм под ним застонал, прижал к себе и несколько раз сильно, но судорожно дернул бедрами, явно тоже добравшись до пика. Это было так хорошо, что почти больно. Еще несколько минут омега пытался отдышаться, бедра то и дело вздрагивали — мышцы не привыкли к подобной нагрузке, мокрую от пота спину приятно остужал поток прохладного воздуха из вентиляции. А затем, совершенно незаметно, подкралась сонливость. Хильден заворочался, силой выдирая себя из послеоргазменной неги, перевернулся с живота на бок, но тут сверху опустилась рука, прижимая его к постели, и Рэм тихо, но безапелляционно заявил: — Спи. Утром уйдешь.