Тайны в мелочах

Впервые они встретились в рекреационном отсеке. Тот предназначался для отдыха персонала базы и был ей под стать — с десяток чахлых деревьев в кадках, скрытые простейшими визиями грязно-зеленые стены, раздражающе фальшивый щебет птиц, призванный скрыть шум фильтров, которые с трудом справлялись с местным воздухом. Единственный плюс — благодатные +25 °C. После раскаленной сковородки снаружи здесь было даже немного прохладно, и это с лихвой компенсировало убогость обстановки. «Что же, привыкай, это надолго...» — мысленно поздравил себя с новым назначением Ремингтон Линнекер и плюхнулся в продавленное кресло. Чтобы понять, что попал он по полной программе, хватило первых нескольких секунд, когда небольшой пассажирский самолет приземлился на аэродроме Бербера и Ремингтон успешно покинул его недра, пошатнувшись от ударившего в грудь вала горячего сухого воздуха. Солнце жгло неимоверно и прибивало к месту, раскаленный бетон, казалось, вот-вот расплавит подошвы тяжелых армейских ботинок и примется поджаривать пятки, как и полагается в аду. Аэропорт выглядел захиревшим и несчастным, солнечные панели уныло поблескивали сквозь осевший на них песок, устаревшие кондиционеры натужно гудели так, что было слышно снаружи. Все здесь выглядело, будто он вернулся в прошлое лет на пятьдесят, если не больше. Словно подтверждая его мысли, из-за бетонного куба аэропорта неспешно вырулил автомобиль, потасканный и запыленный, разящий резким запахом бензина. Двигатель внутреннего сгорания, ну кто бы мог подумать. Едва удержавшись, чтобы не прикрыть лицо рукой от обуревавшего «восторга», Ремингтон закинул на плечо тяжелый рюкзак и зашагал к встречающим. Впрочем, свое мнение об аэропорте, как и обо всем городке, новоприбывший сменил довольно быстро, часа за три: оказалось, что столь низко оцененная им местность была еще ничего. Все это время он трясся на заднем сиденье раритетной машины, подпрыгивающей на ухабах и надсадно ревущей двигателем. Бензином в салоне разило так же сильно, как и резким одеколоном, которым щедро облил себя водитель. Если шофер так пытался замаскировать запах пота и немытого тела, то попытка была неудачной. Ремингтон отстраненно подумал, что просчитался с фильтрами: взял просто увлажняющие, а надо было с регуляцией запахов. Водитель ему попался словоохотливый, бойко тараторящий на местном диалекте и ломанном английском, временами поворачиваясь вполоборота к заднему сиденью. Вперед он при этом особо не смотрел, и оставалось лишь надеяться, что машина не влетит в какую-нибудь яму, прервав тем самым и без того не слишком удачное назначение. Автономная исследовательская база оказалась крохотной и жалкой — несколько темных куполов, огороженных примитивной колючкой. Возле нее громоздились контейнеры, судя по всему, оставленные снаружи для экономии и без того небольшого пространства, и высились довольно кособокие строения, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся гаражами, скрывавшими такую же древнюю технику, как и автохлам, привезший его сюда. И вот, спустя час, оставив вещи в выделенной ему комнатушке и умывшись под слабой струйкой теплой воды, Ремингтон ждал встречи с человеком, для работы с которым его и уперли в эти трущобы. Хильден Кройф, омега, возраст тридцать четыре года, коэффициент интеллекта около ста пятидесяти, детей нет, не замечен, не привлекался. Ученая степень в сфере биотехнологий и генной инженерии, блестящие перспективы на будущее. Ремингтон честно попытался просмотреть данные его докторской работы, но сломался на десятой странице, принципиально отказавшись прибегать к помощи виртуального ассистента. Захламлять мозги лишней информацией в его профессиональные обязанности не входило. Личная встреча лишь подтвердила то, что было и так понятно по фото в досье — омега был выбраковкой. В цивилизованном обществе от таких избавлялись еще на этапе редактирования зародышевых линий. Пускать на самотек зачатие и развитие плода было немодным уже лет как сто, с тех пор как наука достигла достаточного для модификации генома уровня. Бракованные детишки — прерогатива нищих резерваций. Дикие гены, наследственные болезни и уродства, родившиеся в глуши пустынь и там же умершие. Зачем такая дикость понадобилась вполне обеспеченному семейству Кройф, сказать было трудно. Более того, им наверняка пришлось приложить немало влияния и выбросить на ветер приличную сумму денег, чтобы дефектному ребенку нашлось место в обществе. Первое, что бросалось в глаза — Хильден был альбиносом. Белая кожа, снежно-белые волосы, заплетенные в сложную косу, бесцветные ресницы. В чертах лица проскальзывало что-то неуловимо неправильное — узкие, словно у азио, но при этом широко посаженные светло-светло серые глаза, широкий нос, ярко выраженные скулы, узкий подбородок, из-за которого тонкогубый рот казался карикатурно большим. На щеках выделялся яркий и довольно топорный узор — вживленные крохотные поглотители, аккумулирующие солнечный свет. Судя по всему, подгонять себя под стандарты общества омега отказывался принципиально, хотя пара-тройка косметических операций решила бы некоторые проблемы. Ну или хороший макияж. В нынешнем же виде смотреть на него было странно — одновременно неприятно и притягательно. Как на любое уродство, впрочем. — Ну надо же. У меня на родине считается, что рыжие приносят удачу, — сказал Хильден и улыбнулся. Вокруг узких глаз проступили усталые морщинки. — А удача нужна нам, как никогда, так что добро пожаловать. — Рад знакомству, — Ремингтон протянул руку для рукопожатия, краем сознания отметив, как странно и неправдоподобно ярко смотрится его загорелая, в мелкую веснушку ладонь рядом с иссине-белыми пальцами. — Надеюсь, мы сработаемся. Хильден обожал свою работу и ненавидел одновременно. Он терпеть не мог большие лаборатории, где приходилось иметь дело с десятками коллег. Обычно как минимум половина из них оценивала омегу в первую очередь как забавного мутанта, и лишь потом — как неглупого человека. Это было утомительно и оскорбительно — постоянно доказывать что-то, когда тебя уже мысленно препарировали, разобрали на составляющие и сделали выводы. И, что самое забавное, винить их в этом было глупо — просто профессиональная деформация сферы, которую Хильден сам же и выбрал. Но вот саму работу он любил. Генная инженерия до сих пор оставалась бурно развивающейся наукой, несмотря на многие десятилетия прошедшие с тех пор, как человечество впервые узнало о строении собственного ДНК. Множество секретов и открытий ждало в будущем, и часть из них доктор Хильден Кройф был твердо намерен положить в основу собственного успеха. Феноменального, не меньше. Вот только в обычных лабораториях подобный успех раздавали нечасто. Поэтому его экспедиция на экстремально жаркий сомалийский полуостров, в экстремально опасную резервацию, для исследования неизвестной и опасной болезни (не исключено, что экстремально опасной), была вполне логически обоснованной. И это было взвешенное и хладнокровное решение, а не «сумасбродство чистой воды», как решили родители. Правда, пока что успехом особо не пахло. Пахло бедностью, стерильностью фильтрованного воздуха и полным непониманием происходящего. Глобальное потепление шагало по планете семимильными шагами, и чем беднее был регион, тем больнее оно наступало на пальцы местному населению. Средняя температура в Африке достигла тридцати градусов по Цельсию и неумолимо росла с каждым годом, превращая континент в большую, пышущую жаром пустыню. Хильден знал о происходивших там бедствиях смутно и отстраненно, из школьной программы, да скудных новостей. О недостатке питьевой воды, крахе сельского хозяйства, гражданских войнах, миллионах погибших от голода и звериных междоусобных стычек... О чем он знал хорошо (как и любой другой современный человек, подключенный к сети), так это о знаковом решении Генерального парламента правления создать специальные территории для соц меньшинств. Случилось это задолго до рождения омеги, и сейчас Хильден мог наблюдать последствия во всей красе. Никто больше не говорил о «специальных территориях», понятие сократилось до правдивого и короткого «резервация». На опустошенном, бесплодном и безжизненном континенте были построены простейшие очаги жизнеобеспечения — лагеря с регенераторами воды и синтезаторами пищи. Воды было мало, а синтезированная еда представляла собой концентрат в брикетах и на вкус напоминала нечто, уже съеденное и переваренное кем-то другим. В эти лагеря набивались беженцы, согнанные с родных территорий голодом, засухой и войной. Непередаваемая смесь разных племен и народов, невообразимая теснота и бедность. Впрочем, ничто из этого не мешало поселенцам рожать детей, не имеющих никакого социального статуса вовсе, а значит — не существующих. А затем вступило в силу нечто, позже названное «парадоксом Лофера». Люди, имеющие минимум для выживания, но не имеющие ни малейших перспектив, ни единой возможности выбраться за пределы бесплодной пустыни, с каждым годом все меньше интересовались развитием цивилизации, пока прогресс общества не остановился вовсе. А затем пошел вспять. Население резерваций медленно, но верно регрессировало, скатываясь до состояния традиционных племен. Сначала там действовали школы и даже было кое-какое подключение к сети, буквально на первый уровень погружения, но было. Сейчас же Хильден очень удивился бы, если среди сотни жителей нашелся один, умеющий читать. Или имеющий желание научиться. Именно в такой резервации, расположенной на сомалийском полуострове, и появилась новая болезнь. Конечно, люди там умирали от разных причин и раньше. Неконтролируемые наследственные болезни, бактериальные инфекции, бушующие из-за резистентности к антибиотикам, многочисленные новые штаммы давно известных и побежденных цивилизацией недугов. Проблема была не в смерти «несуществующих» людей, а в том, что подобные симптомы были чем-то неизученным. Возможно, опасным. Вспышка была крохотной по меркам перенаселенных резерваций — пару тысяч человек со странными симптомами, пару сотен погибших. Поверхностные исследования показали, что подавляющее большинство зараженных являются родственниками и что ранее уже фиксировались похожие одиночные случаи, поэтому высока вероятность просто очередной наследственной болезни, не стоящей внимания цивилизованного мира. Для подтверждения этой теории на место и была отправлена команда во главе с генным инженером и снабженная автономной исследовательской лабораторией. Хильден был омегой умным, а потому даже не надеялся, что ему действительно доверят полноценный контроль и управление лабораторией. Формально он сейчас подчинялся Генеральному парламенту — основному управленческому органу объединенных стран, однако было «но». Если говорить просто, то власть в целом делилась на троих — пресловутый Парламент, состоящий из трех десятков влиятельных и известных личностей, Планетарный совет безопасности, являющийся военизированной структурой и контролирующий армию, и Директорат, включающий в себя самые крупные межконтинентальные корпорации. По задумке все они должны были дружно вести человечество к светлому будущему. На деле же получалось как обычно. Парламент и Совет безопасности уже которое десятилетие яростно и грязно боролись за власть, не гнушаясь никаких методов. Пожалуй, даже появись сейчас угроза всей планете, они до последнего пытались бы уничтожить соперника, невзирая на последствия. Благо ни агрессивных инопланетян, ни восстания машин люди пока не видели, а потому подобное соперничество сходило им с рук. Но в каждом, даже самом ничтожном деле, которое привлекло внимание Генерального парламента, тут же появлялись молчаливые представители Совета безопасности, тщательно заботящиеся о том, чтобы ничто важное не проскользнуло мимо них. И сунуть нос в исследования в резервациях, которые подчинялись напрямую Парламенту, безопасники были обязаны. Почему-то Хильден, сам того не осознавая, представлял безопасников так, как их обычно показывают в визиях — рослые суровые альфы с квадратным подбородком и мужественной щетиной. Ремингтон Линекер оказался сухим и поджарым альфой среднего роста с приятным и открытым лицом, усыпанным веснушками. И с ярко-рыжей шевелюрой. Впечатление он производил самое положительное, улыбался доброжелательно, и улыбка эта не меркла, когда взгляд безопасника останавливался на лице Хильдена. И руку он пожал спокойно и крепко. Профессионал, однако. — Если честно, я плохо представляю, чем вы собираетесь тут заниматься, — признался омега. — Мне предоставить документацию и план исследования? Провести экскурсию? — Можете просто расслабиться, — Ремингтон плюхнулся обратно в кресло, — не стоит воспринимать формальность, как детективное расследование. Я здесь просто для галочки. Ну, до тех пор, пока вы не надумаете вывезти какую-нибудь заразу из резервации и запустить в систему водоснабжения. Хотя… Можете попытаться, тогда я заработаю на вас медаль и буду искренне благодарен, — альфа прищурил хитро поблескивающие ореховые глаза. — Вот как только мне удастся выделить возбудитель болезни, так сразу и брошусь вывозить, — серьезно пообещал Хильден и неспешно опустился в соседнее кресло. — Пока, увы, дела так себе, — он снова задумался об образцах, над которыми бился уже неделю, и действительно расслабился. Судя по всему, наводить армейские порядки и заставлять ходить по струнке безопасник не собирался. Вот и славно. У ученого было около десятка свежих образцов и еще примерно столько же размороженных. Преимущественно частицы мозга умерших от болезни. И ни в одном (ни в одном, черт подери!) он так ничего и не обнаружил. Что из этого следовало? Либо возбудитель слишком нестабилен и разрушается до того, как образцы попадут на стол, либо цент ему цена, как ученому. Либо третий, почти невероятный вариант — что это действительно нечто абсолютно новое, кардинально отличающееся от всего, что знало человечество. Ага, конечно, и именно Хильден разгадает эту загадку. Заманчивая, но абсолютно глупая и наивная мысль. Единственное, в чем исследователь был уверен — это не наследственная болезнь. Да, большинство больных находились в близком или дальнем родстве, но это говорило лишь о дикости царивших здесь нравов и о кровосмесительных связях. Все эти опустившиеся люди, жившие тесными общинами, давно не обращали внимания, как и от кого рождались дети, а потому поголовно приходились друг другу родственниками. Не его профиль. На этом уже можно было сворачиваться и ехать домой, но это было бы просто крахом всех его планов. Он столько сил приложил для того, чтобы попасть в эту экспедицию (и прекрасно осознавал, что сработала не столько его настойчивость, сколько нежелание более именитых коллег ввязываться в авантюру), что просто не мог отступить так просто. Поморщившись, Хильден потер висок, чувствуя ранние признаки приближавшейся мигрени, и откинулся в кресле. То послушно прогнулось, подстраиваясь под новое положение тела, и отвердело, давая опору занывшему от долгого сидения позвоночнику. Закрыл глаза, но под веками тут же замельтешили цветные круги. Это было плохо и абсолютно не вовремя. Медицина, достигшая невероятных высот, практически оживляющая людей, не могла справиться с банальной головной болью. Парадокс, как он есть. Хильден еще раз с отвращением окинул взглядом рабочий стол и стеллаж с образцами и искусственными средами (на которых неведомый возбудитель так и не прижился, несмотря на все старания) и тяжело поднялся на ноги. Уже глубокий вечер, все лаборанты давно покинули рабочие места и рассосались по небольшой территории базы. Или, что реальнее, вернулись в крохотные личные комнатушки и погрузились в вирт. Техническое обеспечение базы было так себе, но для банальных игрушек или визий полного погружения его хватало с головой. Словно подтверждая его мысли, недолгий путь к так называемой столовой прошел без единой встречи: полутемные (экономия ресурсов в ночное время) коридоры были пусты и безмолвны, лишь шум фильтров мягко давил на перепонки. В сумерках зарождающаяся головная боль настороженно притихла, поэтому включать полное освещение омега не стал, все так же, в полумраке, добрался до синтезатора и заказал ужин. Аппарат мелодично пиликнул и через минуту выдал порцию белков, жиров и углеводов в форме вкусно пахнущей, исходящей паром лапши. С бульоном, овощами и зеленью, все как полагается. Синтезатор у них был не люксовый, конечно, средний сегмент, но этого вполне хватало для имитации вкуса. Для таких как он, простых обитателей, конечно, хватало. Люди повыше статусом часто модифицировали рецепторы, вкусовые в том числе, и для них, различающих на порядок больше оттенков и полутонов, и аппаратура нужна была классом повыше. Впрочем, если у тебя есть деньги на модификации, то скорее всего, найдутся и на личного повара, а системы гибче и восприимчивее человека, которому ты платишь, до сих пор не придумали. Ученый едва устроился за столиком и успел воткнуть палочки в лапшу, как дверь почти бесшумно отъехала в сторону, пропуская еще одного позднего гостя. Освещение тот также проигнорировал, но даже в полутьме рыжая шевелюра была достаточно заметна. «Какое совпадение», — иронично подумал Хильден и приветственно кивнул безопаснику. — Тоже не спится? — Ремингтон без тени смущения устроился напротив, выставив перед собой чашку синтезированного кофе. Пах кофе весьма посредственно, что не помешало альфе отхлебнуть глоток с искренним удовольствием. — Покой нам только снится, — Хильден пожал плечами и вернулся к лапше. Изображать радость и желание поболтать он не собирался, настроение не то. Да и не нуждался этот человек в его показной доброжелательности. — Наслышан-наслышан, — безопасник покивал понимающе, — ваши сотрудники поговаривают о том, что исследования скоро свернут. — Я, будучи лаборантом, тоже строил разные теории. И только добившись чего-то большего, понял, почему никто не принимал их всерьез. — Хильден даже бровью не повел. — Говорят, что болячка, ради которой мы все здесь собрались, инфекционная, и что для ее изучения нужны профессионалы совсем другой категории. — Ну надо же, возбудитель мы до сих пор не выделили, а некоторые уже успели ее классифицировать и сделать выводы, — Хильден саркастически усмехнулся и отложил палочки на стол. — Эти люди лекарства там, часом, не раздают? Раз уж у меня в подчинении такие умы. — Я не спорю, просто рассказываю, что слышал, — Ремингтон откинулся на спинку стула и примиряющее улыбнулся. — И, честно говоря, был бы рад услышать версию профессионала. Хильден окинул его взглядом — нарочито открытая поза, дружелюбное улыбчивое лицо, располагающее к откровениям. Ладно, возможно, Совет безопасности знал толк в отборе сотрудников. Подобное «дружеское» участие явно работало лучше угроз и страха. Он обхватил ладонями все еще теплую пластиковую чашу, в несколько глотков допил остро-пряный бульон, а затем, почти неожиданно для самого себя, прямо поинтересовался: — Вас этому обучают? — Чему? — немного озадаченно поинтересовался Ремингтон, на миг задержавшись взглядом на том, как собеседник облизывает губы. — Ну, всем этим штучкам на доверие, — Хильден скопировал расслабленную позу безопасника и смущенно-бесхитростное выражение лица. — У вас хорошо получается, — похвалил тот, ни капли не растерявшись. Затем задумчиво побарабанил пальцами по пластиковой столешнице и добавил: — обучают, конечно. Но природная предрасположенность тоже играет роль. Хильден удовлетворенно хмыкнул и тут же сменил позу — подобрался, выпрямил спину, выражение лица сменил на сосредоточенно-нейтральное. Так было гораздо привычнее. Будь он совсем дурачком — решил бы, что сейчас переиграл безопасника, расслабился бы и на фоне этого мог сболтнуть чего лишнего. Но, может, его мозгов и не хватало для разгадки этой чертовой болезни, для подобных социальных игр их было вполне достаточно. Поэтому, помолчав несколько мгновений, он тихо и вкрадчиво сказал: — Мы оба знаем, что вам здесь не нравится. — Хотите сказать, вы в восторге? — чуть насмешливо хмыкнул Ремингтон. Позу и выражение лица он так и не сменил. То ли еще надеялся на подсознательное влияние, то ли ему действительно было так комфортно. — Это первая подконтрольная мне экспедиция. Конечно, я в восторге. И собираюсь сидеть здесь до упора, пока не добьюсь результатов, либо пока Парламент не выдернет за шкирку. И даже если это случится — буду цепляться зубами и орать. Безопасник тихо засмеялся и покачал головой, а затем констатировал: — Да, мне до вашего рвения далеко. Я, в общем-то, был бы не против убраться из этой чертовой пустыни хоть сейчас. Но вы ведь не доставите мне такого удовольствия? — Простите. Вы, конечно, привлекательны, но не настолько, — Хильден улыбнулся как можно мягче и дружелюбнее. Ремингтон отзеркалил его улыбку, но колкость явно услышал и понял. И принял к сведению. Он сам назвал Хильдена профессионалом, но сделал это слишком очевидно и топорно, не констатируя факт, а желая польстить. Получилось даже немного некрасиво, и тот ответил соразмерно — отметил не его профессиональные качества, а внешность, да и ту оценил не слишком высоко, одновременно продемонстрировав, что попытка легкого флирта со стороны безопасника замечена, но не воспринята. Два-один в пользу омеги. — Но мы могли бы быть полезны друг другу, — продолжил Хильден все тем же вкрадчивым и доверительным тоном. Вряд ли действительно ожидал, что это подействует, скорее мягко поддразнивал. — Слушаю вас самым внимательным образом, — Ремингтон сначала выпрямился, а затем подался вперед, сокращая расстояние между ними. — Думаю, спрашивать, есть ли у вас оружие будет глупо? Однако. Ремингтон удивленно приподнял брови и промолчал. Подобные вопросы явно мало вязались с научной деятельностью собеседника. — Ну, я так и думал. Тогда, если предположить, что вы абсолютно случайно захватили с собой что-то мощнее парализатора, у меня для вас совершенно особое предложение. Хильден замолчал, словно распаляя интерес или поощряя задать вопрос, но альфа был достаточно опытен и неглуп (другие с его родом занятий и не справятся), а потому через полминуты молчания задумчиво поинтересовался: — Зачем вам покидать территорию базы? — Чтобы наведаться в резервацию, осмотреться и самостоятельно взять образцы. — Омега тоже подался вперед, сверкая глазами. — Та-а-ак, — Ремингтон прищурился, затем покачал головой, — кажется, вы плохо представляете себе, что там происходит. Это абсолютно глупая, рисковая и бесполезная затея. — Бесполезная затея — это по десятому кругу рассматривать те жалкие крохи, что мне доставляют. Я хочу видеть, как все происходит в действительности. И я не лезу туда один, а уговариваю человека, у которого есть оружие, но который решительно отказывается мне помогать. Почему? — Хильден воинственно выпрямился, буравя альфу взглядом из-под сердито нахмуренных светлых бровей. Ремингтон был оперативником. Он бывал в разных местах и видел многое, а потому прекрасно представлял, что их ждет в общинах одичавших беженцев. И тащить туда решительного, но абсолютно не видевшего подобной действительности ученого было… Нет, не то чтобы прям сильно опасно. У него действительно было припрятано кое-что из оружия и против туземцев этого хватило бы за глаза. Но это было грязно, брезгливо до блевоты, слишком шокирующе для всяких… кабинетных исследователей. Покатав в голове последнюю мысль, Ремингтон засомневался. В принципе, ему же будет на руку, если этот выскочка после увиденного будет бежать дальше, чем видит, забыв о чертовой болячке и убравшись с континента. — Ладно, — сказал он, все еще не приняв решения, — я обдумаю ваше предложение, но… — честно говоря, эта пауза даже не была намеком, он действительно взвешивал все «за» и «против», но приободрившийся омега воспринял все по-своему. — А я обдумаю, как вас отблагодарить за сотрудничество, — Хильден улыбнулся и поднялся на ноги, — спокойной ночи, не буду вам мешать, — и решительным шагом покинул помещение. Ремингтон, оставшись в одиночестве, задумчиво покачался на стуле. Хмыкнул, сообразив, что так и не узнал ничего нового о ходе исследований, но успел почти пообещать вылазку к туземцам. Стоило держать ухо востро: поднадзорный в этот раз попался любопытный. Альфа допил остывший кофе, неспешно завершая текущие процессы на втором уровне сети, где все это время просчитывалось поведение оппонента, слова и реакции расшифровывались, затем добавлялись в архив к профилю личности. Профиль обновился, выдав новые занимательные результаты — господин Хильден Кройф выказывал огромную предрасположенность к адреналиновой наркомании, коей глушил мигрени неопределенного происхождения. Психосоматические, скорее всего: к этому склонялся автор досье, которое Ремингтону выдали перед командировкой, а теперь и сам безопасник. Лечить естественным адреналином боль, которую сам же подсознательно у себя и вызываешь… Было в этом что-то извращенно притягательное. Возможно, это именно тот крючок, на который следовало цеплять несговорчивого омегу, если план с запугиванием в резервации провалится. В любом случае, сидеть в этой дыре месяцами Рэм не собирался.