Тайны в мелочах

Поселение было практически незаметным издалека — построенные из дешевых сортов пластика и всяческого мусора хибары зарывались в землю, словно пытаясь спрятаться от злого, сжигающего любую жизнь солнца. Ветер наметал на них песок, окончательно скрывая среди белых барханов. Время уже клонилось к вечеру — тащиться сюда среди белого дня в кошмарные плюс пятьдесят рискнул бы лишь идиот — но было все равно невыносимо жарко. Рэм повел плечами, чувствуя, как по спине скатываются капли пота, и покосился на попутчиков. Водитель был уже знакомый, только в этот раз не зубоскалил почем зря, вел себя тихо, нервно барабаня темными пальцами по потертому рулю то и дело косился в сторону непосредственного начальника. Хильден выглядел невозмутимым, вживленные в кожу поглотители сияли вовсю, аккумулируя солнечный свет и генерируя защитное поле от ультрафиолета. И заодно приковывали взгляд, отвлекая от лица владельца и его выражения. Полезная вещица, хоть и дорогая. Выглядит тоже своеобразно — не каждый рискнет. Разве что тот, кому в плане внешности и терять-то нечего, — хмыкнул про себя Рэм, спокойно и обстоятельно проверил кобуру, накинул на голову капюшон и скомандовал: — Выходим. Снаружи они не встретили ни одного человека, что было неудивительно в таких условиях. Жизнь здесь просыпалась к ночи, да и то скорее лениво копошилась, чем бурлила. Рэм безошибочно нашел полог, скрывающий вход в полуподземную часть поселения, откинул его, вызвав небольшой водопад песка, и нырнул в темноту. Осмотрелся, одновременно придерживая полог для шагнувшего следом омеги, и поморщился. Прохладнее здесь было не намного, а вот воздух был спертым, наполненным разнообразными запахами, в большей части знакомыми и неприятными — вонь застарелой мочи и пота, немытого человеческого тела, смешанные с чем-то резким и химическим. Рэм в очередной раз пожалел о своей оплошности с фильтрами и с удовлетворением услышал, как закашлялся сзади спутник. То-то же, запах жизни во всей красе. — Идем? — спросил альфа вслух, когда глаза привыкли к освещению. По-настоящему темно здесь не было — вручную созданное накрытие зияло многочисленными прорехами и дырами между разномастными кусками пластика, пропускающими целые столбы света, делая при этом все видимое пространство карикатурно-контрастным, поделенным на ярко освещенные участки и глубокую тень. За ними наблюдали — взгляды и тихое бормотание улавливались от самого порога, но навстречу выходить не спешили. — Идем, — со вздохом согласился омега и добавил себе под нос: — Как они здесь живут вообще… — Дело привычки, — равнодушно ответил Рэм, огибая очередную кучу неведомого хлама и протискиваясь боком в узкий коридор. Он особо не выбирал дорогу и не торопился — знал, что их рано или поздно перехватят. Никому не нравится, когда чужаки лезут туда, куда не положено. С другой стороны, останься они у порога — могли торчать там час, а то и несколько, переминаясь с ноги на ногу и глупо ожидая внимания. Безопасник не прогадал — практически сразу откуда-то сбоку вынырнула худая угловатая фигура, закрывшаяся руками от направленного в лицо фонаря. — Гость хотеть чего? — сипло и коряво поинтересовался выглядящий изможденным афро, одетый лишь в кусок ткани, намотанный на бедра. Свет четко очертил его выпирающие ребра и грубые бугристые шрамы на плечах — следы сильных солнечных ожогов. — Веди к вождю, разговор есть, — ответил Рэм на одном из местных диалектов, четко и внятно выговаривая слова. Короткий разговорный словарь он скачал вчера, готовясь к поездке, и теперь тот был развернут в локальном хранилище, не требуя подключения к сети. Застыв на несколько секунд, туземец все же кивнул и махнул рукой, приглашая за собой. — Я сказал ему… — Я понял, — перебил его Хильден. — Поймал местную сеть, включил переводчик. Хмыкнув, Рэм обновил подключения и тоже поймал сеть, едва-едва тлеющую, первого уровня, не более. Кажется, ее настройкой не занимались давным-давно, и может, не стоило Парламент в этом винить — судя по нагрузке, в данный момент во всей резервации ею пользовалось крошечное количество людей. Скорее всего, двое — они сами. Даже если учесть, что у новых поколений нет вживленных модулей, можно же по старинке — через внешние устройства. Допотопные визоры и коммы тут точно были, но использовали их чаще в ритуальных целях, чем в практических. Они протиснулись через несколько узких вонючих коридоров, то и дело цепляясь ногами за мусор на полу и оскальзываясь на чем-то, о происхождении чего думать не хотелось, и вывалились, наконец, на пространство посвободнее — что-то вроде крохотной площадки, более чистой, чем трущобы позади. Вождь уже ждал их — сидел перед завешенным входом в очередную темную нору, сооруженную из ярких и довольно новых листов. При приближении в них легко опознавались рекламные баннеры, прошлогодние скорее всего, а потому выброшенные и прихотью судьбы попавшие в руки рыскающих по пустыне туземцев. «Значит, где-то в пустыне появилась новая нелегальная свалка», — решил Рэм. Контрабандный вывоз мусора давно был бизнесом, и бизнесом очень денежным. Переработка стоила дорого, утилизация еще дороже, а излишнее накопление на частных свалках облагалась дикими штрафами, поэтому многие были готовы платить в обход законов, чтобы отходы тихо и мирно окончили свое существование там, где их не обнаружит бдительное око закона. Раскаленная и безлюдная пустыня подходила идеально. Пока Рэм осматривался, к вождю подошел вынырнувший из-за его спины Хильден, ничтоже сумняшеся присел рядом и принялся негромко, но довольно бойко о чем-то расспрашивать. Подумав, Рэм не стал вмешиваться, остался на ногах и чуть в стороне, чтобы контролировать местность. Конечно, причинять гостям вред было опасно для самих туземцев — несмотря на все слова о толерантности и помощи местному населению, пропади здесь двое граждан Объединенного союза, Парламент и Совет безопасности перевернут вверх дном и разберут по кускам всю резервацию. Но это если рассуждать логически. Рэм же предпочитал считать всех окружавших идиотами, способными на любую опасную ерунду, пока оные не докажут обратного. С вождем Хильден говорил долго — английский тот знал плохо, а выговаривать вслед за переводчиком незнакомые звуки и слова чужого языка омеге было сложно и утомительно. Пожилой мужчина степенно кивал, то и дело цеплялся взглядом за светящийся узор на лице собеседника, делал какой-то знак рукой и быстро отводил темные, окруженные глубокими морщинами глаза, но затем невольно смотрел вновь. Очевидно, что и без поглотителей внешность ученого казалась старику удивительной. Вождь охотно говорил о болезни, описывал симптомы и сокрушенно качал головой, на пальцах считая, сколько уже умерло. Но на удивление ловко увиливал от осторожных вопросов о том, что стало с телами погибших. Хильден не знал, как воспримут местные его желание осквернить тело и поковыряться в мозгах для взятия пробы, а потому к теме подходил аккуратно. В итоге, когда разговор пошел по кругу в третий раз, его терпение лопнуло, и омега прямо поинтересовался, можно ли осмотреть больных и недавно умерших. На больных вождь согласился легко, а вот про тела заверил, что все они отданы солнцу и священному огню, и увидеть их никак невозможно. Даже за плату. С острой досадой, Хильден начал понимать, почему ему доставили столь мизерное количество образцов для исследования. Никто не собирал больных вместе, не изолировал в отдельное помещение, а потому им пришлось опять нырять в узкие коридоры, но на этот раз в сопровождении самого вождя, который на удивление бодро перебирал худыми ногами, обутыми в кислотно-зеленые шлепанцы. Одет он тоже был представительно (по местным меркам, конечно же) — в длинную футболку с цветочным принтом и шорты. Насколько Хильден успел заметить, большинство местных щеголяли в одних набедренных повязках или полосах ткани, накинутых на плечи. Проблема была не в том, что сюда не доставляли одежду. Проблему составляла синтетика, из которой эту одежду шили в Союзе. И которая категорически плохо подходила под местный климат. Осознав, что туземцы предпочитают ходить голышом, но не влезать в полиэстер, Парламент расщедрился на очередной благотворительный транш, за счет которого были закуплены ткани подороже. Тоже синтетика, но качества на порядок выше — искусственный шелк и вискоза. Это Хильден узнал из пояснительной справки, которая совершенно неожиданно выпрыгнула из полудохлой сети, и, конечно же, была написана куда более красочными и восхваляющими Парламент словами. Он хмыкнул, мысленно отправляя непрошенные пояснения туда, откуда они вылезли, и задумчиво опустил взгляд. Да уж, его собственные широкие штаны-хакама и рубашка на запах, пошитые из чистого льна, и в Союзе стоили весьма приличных денег, а здесь и вовсе казались невиданной роскошью. И даже в них омега уже покрылся липким и противным потом с головы до ног, куда уж там полиэстеру. Первым больным оказалась девочка лет десяти. Хильден ожидал чего-то подобного, он видел статистику: основная масса больных — женщины и дети, но все равно надеялся этого избежать. Нет, он не был чрезмерно чувствительным и не собирался падать в обморок от вида больного ребенка или от дерьма под ногами, как бы на это ни надеялся сопровождающий его тенью Ремингтон, но приятного все равно было мало. Девочка вышла наружу сама. С трудом переставляя ноги и хватаясь трясущимися пальцами за стены родной норы, и тут же бессильно осела у порога. Ее била дрожь — так сильно, что ходили ходуном худые голые плечи, а голова колыхалась туда-сюда, как маятник, слишком тяжелый для тонкой шеи. Вождь спокойно и привычно похлопал ее по макушке, на что девочка улыбнулась, впрочем, не отрывая зачарованных глаз от Хильдена. Испуг в этом взгляде мешался с чисто детским любопытством, но уже через минуту все это перекрыла усталость, глаза осоловели и медленно закрылись. Дрожь при этом не стихла, и, казалось, ее трясет от холода, что было абсолютно невозможно в этом пекле. Подумав, Хильден сунул руку в карман, достал оттуда конфету в яркой шуршащей обертке и присел. Заслышав незнакомый шорох, девочка снова открыла глаза, уставилась на протянутую руку с конфетой. — Знаешь, что это? — спросил омега. — Са-а-ахар, — неразборчиво выговорила девочка. Из-за непрерывно дергающейся головы казалось, что она согласно кивает. — Да-а-ай. — Оближи вот это, тогда дам, — он протянул стерильный тампон, извлеченный из бокса для забора образцов. Больная несколько секунд сосредотачивала взгляд, затем неуверенно подняла руку, но та дергалась слишком сильно, чтобы схватить мелкий предмет. Хильден аккуратно протянул ладонь и осторожно вытер тампоном слюну, стекающую из уголка ее рта. Спрятал взятый образец в контейнер и уронил конфету девочке на колени. — Спасибо, ты очень помогла, — сказал как можно мягче и отвернулся. Следовало идти дальше. Сделать он все равно не мог ничего — болезнь была неизлечимой. Совсем. Одна из причин, по которой ее сочли генетически обусловленной. Они увидели не столь многих — меньше десятка, но время растянулось, как резиновое: каждая минута в этой вонючей, безнадежной, безразличной ко всему норе казалась часом. И чем больше Хильден дышал этим воздухом, тем тверже становился ком где-то в груди, над диафрагмой. Смесь тревоги, отвращения, безнадежной жалости и ужаса, какого-то странного, не накрывающего с головой, а словно стоящего отдельно от сознания. Женщина — полуседая старуха с ощеренными в улыбке редкими зубами, с головой, мотающейся так, что казалось еще немного и оторвется вовсе, со скрюченными пальцами и стучащими по полу грязными пятками. Подросток — исхудавший до состояния скелета, смотрящий в стену открытыми и реагирующими на свет, но невидящими глазами. Казался бы и вовсе мертвым, если бы не все та же неконтролируемая дрожь. Молодая женщина, все еще пытающаяся что-то делать непослушными трясущимися руками. И другие… Последним стал старик, в нору которого пришлось заходить самим — выбраться он не мог, да уже и не хотел. Хильден думал, что привык к местным запахам, но стоящая внутри тесной и жаркой каморки вонь была неописуемой и невыносимой. Приходилось дышать очень медленно и плавно, чтобы разросшийся до состояния булыжника ком в груди не рванул наружу. К этому… лежащему на полу не хотелось приближаться, но ученый себя пересилил. Тело старика не тряслось даже — едва заметно подрагивало. Видимо, не хватало сил иссушенным, облепившим кости мышцам. Руки и ноги, худые до невозможности, покрывали язвы, местами сливавшиеся в огромные открытые раны. Хильдену показалось, что в одной из них, в самой кровавой середине, едва взявшейся тонкой коркой, что-то шевельнулось. Он резко отвел взгляд, стараясь успокоить внезапно застучавшее сердце, и тут старик издал звук. Засипел, с трудом втягивая воздух, медленно выдохнул и… улыбнулся. Вернее, оскалился в неприятной, безумной улыбке, а затем и вовсе засмеялся, хрипло, каркающее, запрокидывая голову и сотрясаясь всем телом. Он хохотал мучительно, страшно, и это было больше похоже на вой смертельно раненого животного, чем на человеческий смех. Это было чересчур. Всему есть предел, и, кажется, только что Хильден узнал свой. Он хотел решительно развернуться и в два шага покинуть гнусное место, но неожиданно застыл, прикипев взглядом к телу безумного старика. Казалось, стоит лишь на миг отвести взгляд, и из того с чавканьем выберется что-то ужасное, прямо из кровавых изъязвленных ран, что-то живое, только и ждущее своего часа… Отступить не глядя ученый тоже не мог — не нашел бы дороги среди мусора и тряпок. И Ремингтон, словно знал, остался снаружи. Заглянул внутрь, осветив каморку лучом фонаря, огляделся, прикрыл лицо воротником, и заявил, что подождет снаружи. Хильден почувствовал, как его собственные зубы начинают стучать, а пальцы подрагивать. Он уже был готов бежать прочь с позорным визгом, снося на своем пути тонкие пластиковые стены и тряпки, но тут старик затих. Обмяк. И перестал дышать. Черт подери, Хильден никогда и никому не признался бы, но он впервые обрадовался чьей-то смерти. Еще с пару минут он стоял на месте, как статуя, чувствуя, как все внутри смерзлось в глыбу льда, всматривался и вслушивался, боясь снова услышать внезапный хохот, больше похожий на плач, увидеть, как с телом происходит что-то… неестественное. Но старик лежал смирно, внезапно крошечный и жалкий, и совершенно точно мертвый. Хильден длинно и облегченно выдохнул, вытер рукавом пот, заливающий глаза, и, уже успокаиваясь, шагнул к выходу. И остановился. Оглянулся. Засомневался, переступая с ноги на ногу, задышал чаще, как перед прыжком с высоты, уже не ощущая тяжелой, липнущей вони, и сделал шаг обратно к трупу. Наклонился, бросил тревожный взгляд в сторону двери, занавешенной тряпкой, затем достал из кармана контейнер для забора мозгового вещества и одноразовые перчатки. Да, это было глупо, он все равно уже несколько раз обрабатывал руки дезинфицирующим раствором и пройдет полный цикл очистки при возвращении на базу, но притронуться к старику голыми руками он просто не мог. Не мог, и все тут, это было выше его сил. Брезгливо придержав отяжелевшую после смерти голову двумя пальцами, он прижал контейнер к глазнице умершего, под углом, так, чтобы выстрелившая игла пробила тонкую кость и добралась до мозга. Раздался тихий щелчок, прозрачный контейнер наполнился неприятным содержимым, герметичная крышка закрылась. Все. Наружу он скорее вывалился, чем вышел, тело было усталым и неповоротливым, как будто его обрядили в тяжелый скафандр. — Все, домой, — выдохнул Хильден, снова вытер лицо рукавом, не обращая никакого внимания на безопасника, рассматривающего компаньона с исследовательским интересом. Вождь кивнул, явно обрадованный тем, что незваные гости уходят, и заковылял прочь. Проверить затихшего старика он даже не подумал. А затем, несколько коридоров спустя, и вовсе окликнул из очередной глухой норы какого-то юркого подростка и велел отвести их к выходу, а сам, махнув на прощание рукой, ушел по своим делам. Кажется, он решил, что полученные мелкие подарки отработал полностью. Мальчишка, альфа лет пятнадцати, явно не обрадовался поручению — то и дело оглядывался, пронзая гостей настороженным взглядом, шагал быстро, почти срываясь на бег. Двигались они не тем маршрутом, которым попали сюда, да и неудивительно — пришлось изрядно попетлять, чтобы осмотреть каждого из больных. Сейчас же, скорее всего, их вели самым коротким путем, торопясь избавиться. Хильден двигался почти на автомате, шаркая ногами, устало щуря глаза и спрятав ладони в карманы — пальцы все еще подрагивали. Он сам себе казался размякшим куском глины, оплывшим и потерявшим форму. «Соберись, ничтожество!» — скомандовал он себе мысленно, поймав очередной внимательный взгляд Ремингтона. Тот явно был доволен, хоть и хорошо это скрывал. Радуется, небось, говнюк, что протащил впечатлительного омежку по дерьму, и того проняло. «Не дождешься, сволочь... » — Хильден усилием воли выпрямил спину и постарался не отставать. Скорее всего, он сам пропустил бы мелькнувшее в стороне яркое пятно, принял бы его за очередной мусорный баннер, но безопасник внимательности не утратил, цепко оглядывая каждый подозрительный уголок. И тут — он мгновенно засек странность, и отстал от проводника, заглянув за угол. И присвистнул удивленно. Хильдену понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он один, как дурак, топчется на месте — мальчишка рванул следом за исчезнувшим за поворотом альфой, позабыв обо всем. И неудивительно — стоило сделать несколько шагов следом, и Хильден тоже изумленно открыл рот, позабыв о приличиях. Это был сад. Нет, оазис! Широкие, разлапистые листья, мясистые, полные сока, намертво приковывали взгляд. Он несколько раз моргнул, прежде чем осознал увиденное: массивные, с запястье толщиной лианы вились, сплетались друг с другом, взбирались по неровным стенам. Наружу, сквозь дырявый потолок, они не выбирались — кто-то заботливо убирал гибкие плети, не позволяя увидеть чужим глазам. Присмотревшись к самой гуще листьев, Хильден понял, что пол здесь гораздо ниже, чем он думал, а растения выбираются из своеобразного котлована, полностью скрытого густой зеленью. Проводник ругался с Ремингтоном, махал руками и сердито указывал на выход. За спиной возникло еще несколько людей, и безопасник, подняв руки в мирном жесте, принялся извиняться, виновато улыбаясь. Кобура, висящая на поясе, при этом волшебным образом оказалась открытой. И, наверняка, вещица, которая скрывается внутри, уже снята с предохранителя — решил омега и отступил в коридор. И маленький листик, салатовый и полупрозрачный, он сорвал чисто машинально, спрятав сначала в ладонь, а затем и вовсе сунув в рукав. Резервацию они все же покинули мирно, хоть и провожали их неприязненными, а то и откровенно злыми взглядами, а к выходу вел полноценный конвой, окруживший со всех сторон и не дающий толком осмотреться. Лишь оказавшись в машине, Хильден позволил себе расслабиться. Обмяк, откинув голову назад, закрыл глаза. Дышал он по-прежнему с усилием — чертов комок и не думал пропадать, стискивая грудь. Перенервничал, ничего, пройдет. — Все в порядке? — поинтересовался безопасник, окидывая его сочувствующим взглядом. — За-ме-ча-тель-но, — по слогам, сквозь зубы выдавил Хильден и отвернулся, наблюдая сквозь полуприкрытые веки за царившими снаружи густыми сумерками. Он был намерен дойти до личной комнаты и уже там позорно рухнуть без сил, но не дотянул. База была исследовательской, специально оборудованной для контакта с угрозами разного типа, а потому существовала переходная камера с системами очистки. В обычных случаях, при поездке в город, например, она не использовалась, но сейчас Хильден намеренно активировал программу, и закрыл глаза, чувствуя, как по коже проходит горячий воздух. Дышать смесью газов строго не рекомендовалось, и он считал про себя, пока мысленно не дошел до тридцати, а шум включившейся вентиляции не стих. А затем открыл глаза и сделал первый по-настоящему глубокий вдох. В безопасности. Царила глубокая ночь, поэтому в коридоре не было никого кроме него самого и злополучного рыжего, покинувшего переходную камеру следом. Водитель укатил в город, не пожелав ночевать под куполом, персонал отправился спать. И вот тогда его накрыло. Внезапно горло стиснуло, поселившийся в груди камень сжался вокруг желудка и ринулся вверх. Из глаз брызнули невольные слезы, и Хильден едва успел рассмотреть дверь в ближайший отсек — слава богу, общий, куда и кинулся, зажимая рот ладонью. До санузла он добрался почти инстинктивно, рухнул на колени, мгновенно ослабев, и, наконец, расслабил судорожно стиснутое горло. Рвало его долго и мучительно, выворачивало до звона в ушах и рези в желудке. — Эй, давай-ка, не падай. Неслабо тебя полощет, — голос безопасника звучал на удивление спокойно. Он перехватил омегу под грудь, осторожно убрал от лица растрепавшиеся волосы. «Боже, какой позор... » — как-то вяло и отстраненно подумал Хильден, тяжело и загнанно дыша. Его покачивало от слабости, и если бы не поддержка — уже свалился бы на пол. — Еще? — деловито уточнили из-за спины. — Н-не, — хрипло каркнул Хильден и медленно качнул головой. Попытался разогнуться, но через несколько секунд его снова скрутило резким позывом, и он закашлялся, снова качнулся вперед. Желудок давно был пуст, во рту горчило от желчи. Чужая рука, обнимающая поперек груди, исчезла, безопасник отошел, но почти сразу вернулся, помог разогнуться и сунул под нос чашку с водой. — Рот прополощи и пей. Полегчает. Хильден послушался, неловко сплюнул воду, смывшую едкую горечь, затем глотнул. Прислушался к себе, но последствий не было, наоборот, горло перестало жечь и стало чуточку легче. Он глотнул еще, затем отставил чашку, огляделся, постепенно приходя в себя. — Держи, — Ремингтон протянул ему одноразовое полотенце, и омега поспешил скрыть в нем лицо, медленно, но уверенно наливающееся краской. Позорище. В слезах, соплях и блевоте. То еще зрелище со стороны. -- Попустило? — М-г-м, — неразборчиво буркнул ученый себе под нос, обстоятельно вытер салфеткой лицо, затем ладони. А потом решительно ухватился за протянутую руку и поднялся на ноги. Судя по лицу безопасника, если тот злорадствовал или насмехался, то где-то глубоко-глубоко в душе. Впрочем, тревожиться и сочувствовать он тоже не спешил — вел себя так, будто подобное в порядке вещей. — Прошу прошения, — все же сказал Хильден, наконец чувствуя себя в полном порядке. Надо только как следует вымыться и сменить одежду. И выспаться. — Ерунда, — Ремингтон вполне искренне улыбнулся. — Видел я реакции и похуже. От местного колорита выворачивает даже самых стойких. — Но не вас, — утвердительно заявил Хильден, охлопал себя по карманам и с облегчением убедился, что с пробами все в порядке. — Когда-то выворачивало. Потом видел разное, куда там местным с их болячками,— альфа равнодушно пожал плечами, и стало ясно, что расспрашивать не стоит. — Помочь дойти до комнаты? — Я. Сам. — четко сказал Хильден, потому что это было ну слишком уже. Слишком для его и так изрядно потрепанной гордости. — Спасибо. — Ну, тогда спокойной ночи. Надеюсь, это было не зря. — А уж как я надеюсь... — буркнул омега вслед захлопнувшейся двери, затем смыл натворенное им же безобразие и по стариковски шаркая ногами, побрел к себе.