Садет по имени Счастье

Глава XV

Дорогой дневник

(Садет)

      Ладно, дорогой дневник, давай по порядку. Мы по уши в дерьме, вот что я хочу сказать.       Но нет, условились ведь по порядку, поэтому... Что ж, первым делом о нашем внезапном отъезде был извещён Дэнни. Он задохнулся от возмущения: «Монтана, да? А ты понимаешь, что это значит? Что схлопнулись наши с тобой рассветные желания, чёрта с два мы теперь поборемся за первый луч. Люди там живут на час позже. Надеюсь, за это ты засунешь хорошую горстку снега в штаны своему боссу.» Позже, правда, остыл, добавив: «Эй... Я вообще-то рад за тебя. Вот тебе и зимняя сказка наяву, получается. Только не дай говнюкам испоганить твой личный сопливый рождественский фильм, лады?» Впрочем, ещё до перелёта что-то подсказывало мне, что там, на чужом месте, вряд ли представится много возможностей и личного времени, чтобы бродить в беспечности, представляя себя героем рождественской кинокартины. Так и случилось, но виной тому не только хлопоты переезда и устройство быта в новом доме. Обо всём, чёрт меня побери, по порядку.       Следующей в очереди стала Изуми, тоже нимало удивившаяся такой новости, ведь знает, насколько инертный образ жизни ведёт мистер Джексон, и привыкла, что может увидеть меня в любой из свободных вечеров, которые мы превращаем в очередной девичник. А теперь над всем привычным навис дамоклов меч, оставляющий только гадать, когда восстановится прежний ход жизни и восстановится ли вообще, ведь босс и словом не обмолвился о возвращении в Вегас. Сгрузив пару больших упаковок корма для воспитанников Изуми, я обняла и расцеловала всех, включая красавца Дэвида, Счастливчика Кёко и, конечно, его благодетельницу, и с тоской на душе покинула здание с большой белой вывеской «Мистер Кёко» без малейшего понятия, когда ступлю на ставший родным порог в следующий раз.       Местечко в окрестностях Биг-Скай, к счастью, нашлось довольно быстро и достаточно безболезненно, если не считать суммы, уплаченной за аренду по праву элитного жилья в окружении природы, да к тому же в преддверии рождественских дней. Но меня это не должно было волновать, правда? Чужие деньги — чужие правила, вот только эти самые деньги находятся в ведении Раймоны, имеющей счёт, которым она распоряжается от лица босса. Посему, что бы ни говорил мистер Джексон, велевший держать своего менеджера в незнании как можно дольше, мне пришлось выложить ей всё как есть, а иначе финансировать поездку было бы просто нечем. Неужто он думал, что деньги для таких случаев просто лежат себе, никем нетронутые?       — Каникулы, да? — задумчиво отозвалась Бейн, сняв трубку мгновенно. Видимо, ожидала для себя хороших новостей. — Лучше бы тебе переубедить его покидать Вегас. Если это путешествие случится, с деньгами у него будет ещё туже, можешь так и передать, раз уж он не хочет говорить со мной. По всем нам это ударит. По вам, ребята, в первую очередь, ты же знаешь. Помнишь, о чём мы говорили?       — Я всё понимаю, Раймона. Но разве возможно переубедить его? Да и кто я такая, чтобы запрещать отцу радовать своих детей? Если и попытаюсь, он просто велит мне меньше говорить и заняться своим делом.       — Ты до странности наивна, Садет, — в голосе её впервые за время наших взаимодействий проступило что-то едкое, враждебное. Похоже, упёртая самобытность мистера Джексона способна вывести из себя даже того, кто стоит на его подспорье и дорожит благом, что достаёт при помощи человека, удерживающего эту конструкцию. — Он должен начать работать, чтобы иметь возможность устраивать такие поездки, а ты должна этому поспособствовать.       Однако, выплюнув свои претензии, Раймона быстро пришла в себя, перепрыгнув на тактику попроще:       — Подумать только, в какое положение он всех нас поставил! Особенно вас — тех, кто ближе всего к нему. Зная, в чём нуждаются его люди, что у них есть семьи и дети... — вздохнула она. — Я бы уже уволилась.       А что нам оставалось делать, кроме как ублаготворить потребности босса? Если мистер Джексон чего-то желает (а он часто становится жертвой своих навязчивых желаний), — это значит отставить сопротивление. Оно бесполезно. Если ему чего-то хочется, то хочется незамедлительно и без лишних разговоров.       Уже вскоре от Раймоны поступили средства для запланированной поездки, что расстроило меня и обрадовало одновременно: радовался внутренний ребёнок, мечтающий посмотреть на занесённые снегом леса в компании нуждающихся в отдыхе Джексонов, а огорчилась взрослая, обозлённая на дезорганизованную систему Садет, посчитав, что не было бы лучше рождественского подарка, чем бескомпромиссный отказ Бейн финансировать очередную прихоть босса. В таком случае мне бы пришлось доложить ему о неурядице, а он очень ревностно относится к своим требованиям и превращается в настоящую пантеру, если что-то идёт не так. Но Раймона, хоть и клацнула зубами от расстройства своих ближайших намерений, всё же не собирается так рисковать собой. Ведь лучше отомстить нам подспудно.       Позже, договорившись о полуночном шоппинге, мы отправились в FAO Schwarz. Что сказать, это место — просто мечта любого ребёнка, взрослого, и в особенности того взрослого, который быстро расстался со своим детством. Всякий раз, когда оказываюсь там, мне не оторвать глаз от сверкающих гирляндами витрин с огромными бантами, от выполненной из игрушек арки, от высоких потолков, украшенных блестящим орнаментом и искусственным снегом. Куда ни глянь — всюду переливаются огоньки, отражаются в пузатых снежных шарах и резных фигурках оленей. Полки и стеллажи ломятся, заваленные безразмерными плюшевыми зверьками, куклами, кукольными домиками, конструкторами, интерактивными роботами и чёрт знает чем ещё. Это громадное пианино — символ магазина, эта ёлка в самом центре — здесь, будь ты молодым, старым, и какой пост бы ни занимал, а всё равно превращаешься в дитя, завороженно бродящее по лабиринтам дворца Санта-Клауса. Правда, только до того момента, пока кто-нибудь или что-нибудь не напомнит тебе о не менее увлекательной реальности.       Вот мы и вышагивали по периметру, вдаваясь то в одно, то в другое — в реальность и сказочное забытьё. Мистеру Джексону в этом плане, кажется, везло больше. Он был бодр и доволен, чувствовал себя, как кот на молочной ферме, пока прохаживался от одного стенда к другому под старый добрый мотив «It's the Most Wonderful Time of the Year» в исполнении Энди Уильямса. За ним по пятам следовал разодетый, как эльф, консультант-помощник-нашего-Санты с громадной тележкой, в которую мистер Джексон скидывал почти всё, что попадалось на полках.       Только и было слышно восторженное:       — О, мне нужно это! И это. И это, пожалуйста, тоже на кассу. Чудесный гном, правда, ребята?       — Замечательный, сэр, — поддакивали мы с Биллом из последних сил, потому как находились на ногах по меньшей мере часов семнадцать, и улыбались в ответ боссу, похожие, скорее, на Гринча, нежели на помощника-нашего-Санты.       В последние ночи спится действительно дерьмово, а уж если взять в расчёт кошмары, в которых мне является моё бытие в отчем доме... Наверное, мешки у меня под глазами скоро можно будет тоже набить рождественскими подарками. В общем, устали мы немало, и когда босса привлекла какая-то очередная заполненная игрушками корзина, где он рылся минут десять, моя безвольная голова привалилась к плечу Большого Билла, а он, в свою очередь, прислонился к одной из немногих свободных стен.       — Ох, Билл, шикарный парфюм, — похвалила я тогда, с удовольствием втягивая тонкий, как шёлковый платок, аромат. Раньше он пользовался другим, тоже хорошим, но новый звучит просто замечательно.       — Правда? — он выдавил для меня вымученную, но тёплую улыбку. — Спасибо. Это подарок сестры.       — Вкус у неё что надо.       Мистер Джексон, прижимавший к груди охапку плюшевого зверья, словно почувствовал, что мы прохлаждаемся, сверкнул исполненным неудовольствия взглядом, а потом бросил мне мягкого красного дракона и велел держать, покуда консультант не прикатит новую свободную тележку. Потом ещё зайчонка и тряпичную куклу. До чего странный он всё-таки тип.       Наша ночная прогулка продолжилась, только теперь я старалась следовать за боссом ещё преданнее эльфа-консультанта, чтобы, чего доброго, не попасть под горячую руку. И только тогда он успокоился, вернулся в прежнюю беспечную весёлость Кевина Маккалистера в «Сундуке игрушек Дункана», чему нельзя было не позавидовать. Я, может, тоже хочу побыть Кевином, но не в Лос-Анджелесе, не в Монтане, а прямо под ёлкой в Рокфеллер-центре в Нью-Йорке. Вот бы мы поехали туда под Рождество! Но ничего не поделаешь, есть у нашего мистера Джексона зловредная манера ставить всех в стойку смирно. Редко, да так метко, что порой хочется скулить.       Потом он, не отрываясь от разглядывания товара, вдруг спросил Билла:       — А ты разве не хочешь взять что-нибудь для дочери? Здесь всё так прекрасно! Мне нравится их ассортимент в этом году.       Я затаилась, опасаясь, что Витфилд вот-вот взорвётся, по горло сытый цирком, в котором мы работаем. Хотя Билл человек очень сдержанный и крепкий, у всего и всех есть точка кипения, без исключений. Билл был в очках, но я буквально кожей почувствовала его тяжёлый ответный взгляд, который мог бы сказать куда больше любых слов, если бы только мистер Джексон обратил на него полное внимание вместо того, чтобы продолжать опустошать стеллажи.       — Нет, сэр, — отозвался он несколько вяло текущих секунд спустя. — Я закупаюсь в другом магазине.       Иного отклика боссу и не требовалось. Краткие и лёгкие ответы, не несущие за собой нюансов — вот что ему нравится и полностью устраивает. Зато не устраивает Джавона, который, не сдержавшись и не желая терять отличного повода высказаться, тут же процедил сквозь нервную улыбку:       — К тому же, нам ещё не заплатили.       — М-м, — вот и всё, что услышал Джав. Мистер Джексон потянулся к заинтересовавшей его вещице на верхней полке, достал, бросил в корзину и спокойно двинулся дальше.       Парни же, чуть не пуская из ушей пар, сбавили шаг и остались позади.       — Как он вообще может такое спрашивать! — покачал головой Билл, поправляя гарнитуру.       — Лично я уже готов ему наподдать.       — А я очень ясно это вижу перед глазами. Вообрази газетные заголовки на следующий день, а?       — Может, мне подтолкнуть его к тому, чтобы он сделал подарок твоей дочери? Для него это ничего, понимаешь? Он даже не почувствует!       — Остынь, Джав. Мы всё-таки на работе, — осадил его старший и званием, и возрастом напарник, неизменно вызывающий к себе уважение, которого слушаются и даже побаиваются.       На кассе счастливые менеджер и консультант озвучили нам сумму в пятнадцать тысяч, и босс со знанием дела вынул из кармана новёхонькую кредитку, но как только та прошла по картридеру, операция встала.       Билл, сразу смекнув, в чём тут дело, шепнул боссу:       — Вы её авторизовали, сэр?       — Что сделал? — удивился мистер Джексон.       — Авторизация, сэр, — вмешалась я. — Без регистрации карты не работают. Вам нужно было позвонить в банк или попросить меня этим заняться.       — Я не знал, ребята, — вот так просто, но до чего мило заявил он и всех нас в очередной раз обезоружил. Чёрт, он не просто не умеет авторизовывать кредитки, он даже не знает, что это вообще нужно делать.       Такое случается не редко. Ему, порой беспомощному перед современной техникой и простыми бытовыми нуждами, стремишься помочь и направить. А уж когда всё получается, благодарность его такая искренняя, такая лучистая, что ты уже готова на любую дурость ради него. Он порой путается в кнопках на микроволновке, застревает в лифте, блокирует свой айфон каким-то непостижимым образом, что потом приходится долго ломать голову. Но каждый раз, когда проблемы решаются, он радуется, как ребенок, и бесконечно извиняется. Вот такой человек Майкл Джексон. И как жаль, что ныне всё реже можно застать подобные моменты, ведь то лишь одна из граней его характера, другая — предпочитает зарыться глубоко в себе и ничего не замечать.       — Садет, скажи им, что мы позже заплатим, — тихо попросил он меня.       Я уставилась на него снизу вверх так, будто он шарахнул меня по голове одной из тяжеленных фигурок, которые собирался купить. Фигуркой гнома, к примеру. Почему бы и нет, чего нам терять? Атмосферу дополнял издевательски-превесёлый мотив «A Holly Jolly Christmas», заставляя нас чувствовать себя полными идиотами.       — Но так нельзя, сэр. Это невозможно.       — Я ведь постоянный покупатель. Скажи им, скажи! — требовал он, склонившись ко мне, чтобы нас больше никто не слышал.       Вздохнув, я как могла увереннее спросила у менеджера, возможна ли подобная услуга, и теперь уже он посмотрел на меня так, будто я шарахнула его по голове фигуркой гнома. Разумеется, никто не собирался делать нам такие одолжения.       Опережая новые выпады босса, Билл сообщил, вынимая из кармана телефон:       — Я позвоню Лондаллу. Может он попробует что-нибудь сделать. А вы подождите меня здесь.       В очередной раз заимствуя самую частую из фраз мистера Джексона, скажу: храни тебя Бог, Лондалл Мак Миллан! Не так давно став нашему боссу адвокатом и деловым советником он, наверное, вряд ли предвидел, что будет вынужден, разбуженный в два часа ночи, мчаться тому на выручку с раскрытым кошельком, и это не единственный такой случай. Тем не менее в магазине приняли кредитку Лондалла, произвели оплату, игрушки обернули подарочной бумагой и разложили по нарядным коробкам, и мы отправились на выход.       И вот как раз на выходе дневная усталость куда-то отступила — её потеснила совесть и всплывшие перед мысленным взором дочурка Билла и маленький сынок Джавона. Пока все отправились грузить в машину целую гору рождественского добра, я вернулась в магазин и купила несколько симпатичных игрушек. А затем, когда наша смена наконец подошла к концу, вручила парням подарки, но с опасением, что это может задеть их отцовскую гордость. К счастью, моё скромное подношение приняли с радостью и большой признательностью.       А через пару дней, набравшись сил и терпения, Большой Билл, Джав и я принялись за вещи мистера Джексона, которые он в преддверии поездок всегда сгребает в одну кучу и оставляет там, чтобы кто-нибудь всё запаковал. Со дня его страшного приступа мне ни разу не доводилось бывать в его спальных местах, да и в целом босс редко впускает в святая святых даже собственных детей, а горничных и того реже. Исходя из последнего, совсем неудивительно, насколько была захламлена бедная спальня: у стен выстроились в ряд манекены в собранном или разобранном виде, каждую горизонтальную поверхность заняли рисунки, множество книг, рукописных заметок — раскиданных или собранных скрепкой, море детских игрушек, статуэток, коробочек и штакулок с неизвестным содержимым, сладости, одежда, косметика, парфюмерия, и что самое странное — повсюду бутылочки с соусом табаско. Они в шкафах, в гардеробе, в ящиках, на столах, под кроватью, разве что на потолке их не было. Ох, мистер Джексон... большой ребенок. Даже берлога Тристиана, померкнув в тени этого хаоса, показалась мне вполне приличной. А ещё жуткий запах медикаментов, словно не жилое помещение то вовсе, а больничная палата.       Мы с этим, конечно, справились, упаковали и погрузили его багаж, не требующий отдельной перевозки, багаж его детей, усадили в арендованный автобус класса люкс их самих, стилистку, учительницу, собаку Принса и кота Пэрис, и отправились в, так сказать, классическое путешествие по юго-западу США. Неоновые вывески быстро сменились пустынными пейзажами Мохаве, что заняли значительную часть пути по I-15: бескрайние суровые красоты с редкими кустарниками и горными хребтами вдали; городок Примм, затем Бейкер, проезжая который, дети без устали болтали о Долине смерти, потом о городе-призраке и некогда развернувшейся золотой лихорадке; мистер Джексон поведал троице о железнодорожном музее в Барстоу, пообещав визит на будущее. Хвала Иегове, как выразился босс, всё прошло как по маслу, и вскоре хребет Сан-Габриэль открыл нам вид на мегаполис.       В Лос-Анджелесе мистер Джексон, вверяя детей моим заботам, что называется, пустился в отрыв, навещая одного за другим крупных представителей шоу-индустрии в их дни рождения, празднования каких-то коммерческих побед и просто полные лоска вечера бахвальства, которые ещё недавно на дух не выносил. Да и теперь выглядело это до смешного неестественно и натянуто, хотя бы потому, что ни один из этих людей не является ему настоящим другом, не звонит, чтобы справиться о его здоровье или здоровье детей, не посещает дома Джексонов с простыми визитами без вспышек фотоаппаратов и камер. Тем не менее ради нескольких визитов босс запланировал остановку в Лос-Анджелесе, хотя мы могли бы вылететь в Монтану напрямую. Возможно, я ошибаюсь и, уподобившись его отношению ко мне, начала придираться и вредничать, а эти визиты на самом деле сулят что-то полезное, и мистер Джексон сделал это ради разрешения своих проблем. Но даже если так, причины для, мягко выражаясь, недовольства у меня явно имелись.       Во-первых, все эти пламенные встречи с «друзьями» с предварительным закупом подарков, внеплановой арендой автомобилей и внезапными «Садет, ты должна достать мне этот костюм к вечеру!» — стоят немалых денег, не говоря об усилиях. А кладезем банкнот в оном путешествии для нас является не что иное как корпоративная карточка с установленным Раймоной лимитом, ведь «Все деньги вложены в проекты, Садет. Я и так едва справилась, чтобы осуществить эту поездку!». И количество цифр на балансе карты стремительно сокращалось, пока мистер Джексон делал дорогостоящие покупки в антикварных магазинах (что утяжеляло наш багаж настолько, что некоторые вещи пришлось снова отправить отдельной службой), покупал целую уйму рождественских безделушек, замеченных за витриной магазинов, проезжая мимо которых, мы все надеялись, что босс не заметит симпатичное семейство вырезанных из дерева эльфов. Но он замечал и желал немедленно это получить.       А пока босс веселился, выпячивая казовый энтузиазм, словно вдруг начавший молодиться мужчина, мечтающий угнаться за ушедшей юностью и соответствовать миру настоящего, или возвращаясь недурно пьяным со званных вечеров, запирался от всех в своём президентском люксе, нам было не до шуток. Нам, проживающим, разумеется, в номерах ближайшего расположения к апартаментам босса, приходилось краснеть от злости и стыда: в свете множества непредвиденных трат наш корпоративный лимит исчерпал себя в два счёта, и уже через несколько дней возможность продлить проживание в The Beverly Hills Hotel иссякла. Такого не должно было случиться, потому как изначально остановка в Лос-Анджелесе планировалась короче, однако босс заявил об отсрочке отъезда в самый последний момент — как раз перед тем, как нас должны были попросить покинуть номера.       И это случилось. Пока я, вся в нервной дрожи, множила напрасные попытки дозвониться Раймоне, мы четверо — Билл, учительница мисс Эйлин, стилистка Карен Фэй и я — болтались в вестибюле точно сиротки, так как к тому моменту ввиду неуплаты двери номеров были автоматически заблокированы, захлопнув за собой и все наши вещи. Бейн упорно не поднимала трубку, но когда всё-таки сделала это, безоговорочно отрезала: «Я предупреждала, что так и будет, и призывала к разумному подходу к тратам. Вы должны были всё контролировать, чтобы не попадать в такие ситуации!» Но после длительных уговоров, едва не переходивших в отчаянную мольбу, Раймона пообещала «что-нибудь придумать», и до этого «что-нибудь» нам полагалось смиренно ждать. К худу или к радости мистер Джексон с детьми в те растянувшиеся в часы минуты находились на встрече с Кэтрин Джексон, с ними отправился и Джавон. Какого чёрта боссу было не загостевать у горячо любимой матери вместо отеля — мне знать не положено. В глубине души, под всей этой обидой и раздражением, я, конечно, знала, почему. Но уставшие и злые люди редко прислушиваются в тому, что находится где-то там в глубине души.       Время шло, а никаких новостей от Раймоны не последовало, как и ответа на наши новые звонки. Билл в это время пытался дозвониться до босса, но и тот не снимал трубку. Достучаться до него через Джавона тоже не представлялось возможным, ведь когда мистер Джексон видится с кем-то из близких, не отвечает ни на телефон, ни на стук в дверь.       В итоге решение пришло общими усилиями — нашими собственными, как всегда. Билл сгрёб последнее, что у него было, а всю остальную сумму я вложила из собственного кармана — сбережений, копившихся с моей самой первой работы, полученной после освобождения от мужа. Восстановив доступ к пяти нашим номерам — всего на сутки вперёд — суммой около двадцати шести тысяч долларов, мы не оставили для себя практически ничего. Что будет, если в дальнейшем подобное повторится снова, думать уже просто не представлялось возможным. Хотелось вернуться к себе и постараться расслабиться, но и этого не выходило в жужжании злобного роя мыслей в голове, пытавшейся расчистить скопившийся внутри хлам, пока череп просто не разлетелся. Итак, корпоративная карточка бесполезна, большая часть кредиток тоже заблокированы благодаря всё тем же спонтанным закупам мистера Джексона чуть ли не в каждом сверкающем магазине, на который он летит, как сорока. Наличные тоже остались последние, и их уж точно не хватит на оплату ещё одного дня в отеле. А если босс всё-таки решит остаться с ночевой у матери, а о нас просто забудет на какое-то время, как делал уже не раз? Ему ничего не стоит пропасть на несколько дней или неделю даже в собственной комнате. Ему нет никакого дела до формальностей типа оплаты тех или иных услуг, он привык, что вокруг него всё улажено загодя — улажено людьми, которые получают за это жалование, ведь так было всю его жизнь. Сознание моё разделилось на два враждующих фронта, где один винил мистера Джексона в его несерьёзности и даже халатности, а другой твердил, что предмет нашей любви ни в чём не виновен, и это мне должно быть стыдно за свои раздумья. И мне было стыдно. Было дурно и страшно перед жизненной неопределенностью, восставшей из мёртвых с тех времён, когда я осталась совсем одна у ног этого мира, не зная, куда идти.       Джавон привёз мистера Джексона и детей в отель вечером того же дня. Странно, но босс оказался не в духе, со сведёнными, напряжёнными плечами, а глаза, наполовину прикрытые веками, затаили страх и печаль. С порога он сделал мне замечание, почему это я не успела загрузить присланные на электронную почту песни, над которыми они работали ещё в Вегасе, на его плеер. Интересно, когда он вообще собирался их слушать, раз весь день провёл в компании матери и детей? Разумеется, мы все тоже не сияли радостью, поэтому никто не стал сообщать ему о случившихся катаклизмах, чтобы не сталкивать два тяжёлых настроения. Есть слова попроще: снова мы все под него прогнулись.       К большому облегчению мистер Джексон сразу повелел готовиться к отбытию, и полная невозмутимости Раймона, воспользовавшись связями в авиакомпании, устроила перенос даты билетов на ближайшее время. Что ж, спасибо хоть за это. Так что вскоре мы отправились в семичасовой полёт из Калифорнии в Монтану, включая пересадку в аэропорту Денвера, имея при себе сущие гроши и радуясь, что оплатили предстоящую дорогу заранее. Нельзя было не отметить явного неудовольствия мистера Джексона, привыкшего рассекать с места на место донельзя забитым частным самолётом, а теперь вынужденного лететь бизнес-классом обычного рейса. Но обстоятельства меняются, босс, и не нужно пожирать меня волчьим взглядом, будто я своими руками раскидала по ветру всё ваше богатство с крыши Сирс-Тауэр, хохоча, как Джокер. Иногда мне кажется, будто с начала наших разногласий он различил во мне первопричину всех происходящих невзгод от мала до велика, будь то громко хлопнувшая задняя дверь дома или условия очередной сделки, в которые он не может вникнуть.       А вот и белый исполин, дамы и господа! Биг-Скай собственной персоной. Нечего и говорить, место изумительное. Выбранный нами дом — представленный в камне и дереве, этакая современная горная хижина — расположен на большом земельном участке, поросшем густым хвойным лесом с вековыми елями и укутанными снегом соснами. Вдали от основных дорог и городских шумов, он спрятан в горном массиве, где защитой служат не только возведённый забор и многочисленные камеры видеонаблюдения, но и сами деревья — самый настоящий естественный барьер от лишних глаз и умов. И добраться до нас нынче возможно только частной дорогой, что петляет среди деревьев. Мне подумалось, что если вдруг налетит метель, единственный путь к нам заметёт так что мало не покажется, учитывая нравы здешней природы, но все пути здесь регулярно расчищаются, дорожное покрытие подогревается. Вокруг вдоволь места для нашей резвой тройки и совершенно не нужно ехать в город, чтобы насладиться зимними забавами вроде катания на лыжах или санках, как и хотел мистер Джексон. Я, чёрт возьми, отлично постаралась с поиском этого места и, хоть и не должна, но душой ждала его похвалы, блестящих, словно у ребёнка, глаз, но получила лишь прозрачное: «Ну разве здесь не замечательно?»       В доме два этажа. На верхнем несколько спален и кинотеатр, есть библиотека, кабинет, который вряд ли нам понадобится. Внизу высокий холл, гостиная, большая, облицованная тёмным орехом кухня с базальтовым островком и медными светильниками над ним, и столовая вместимостью как минимум на десять человек с тем же панорамным видом на посеребренные снегом горы и лесную чащу, что открывается из окон спален и гостиной.       Босс живо облюбовал гостиную — просторную и светлую, всю обшитую деревом, не считая ниши, акцентных панелей и большого камина из дикого гранита. Ещё в Вегасе, разглядывая снимки на сайте, мне ярко виделось, с каким удовольствием дети устроятся у огня на меховом коврике с книжками в руках. Конечно, неподалёку представился и их папочка: закинув ногу на ногу, он восседает в глубоком кресле. Может, тоже погружён в чтение, может, надел наушники, кивая в такт тем самым не доведённым до конца песням, над которыми недавно работал. А может, вышел во двор или даже за ворота, искренне наслаждаясь лесной тишью и ни с чем не сравнимым уединением, в котором его точно никто не потревожит. Ну, вряд ли потревожит.       Было бы славно, соответствуй здешним красотам наше здоровье и настроение, но и тут мы попадаем впросак. Ни мятный чай, ни втирания масел в кожу висков, ни окуривание семенами руты, ни капли валерьянки, ни дыхание «по квадрату», увы, уже не выручают как раньше. Теперь мне непонятно, чему я так радовалась, когда босс объявил о намерении убраться из Вегаса. Тогда я мало подумала о себе, как обычно. В частности, о своём ненавистном шраме, который то и дело даёт о себе знать. Не отстают и ночные кошмары, появившиеся ещё в Вегасе, в чём я виню всё сгущающуюся над нами нездоровую атмосферу, личные переживания и настигший наши финансовые ресурсы крах.       Расположившись в маленьких коттеджах на территории особняка — один для Билла с Джавоном, другой для меня одной, так как Карен предпочла остановиться у друзей, а мисс Эйлин было решено разместить в одной из спален дома до того момента, пока не начнутся официальные рождественские каникулы, на время которых у неё имеются свои планы, — у нас с парнями началась по-своему новая жизнь. Весьма скромное её ответвление, если быть точнее. Минул день выплат, но ни один из нас троих не получил и цента. Что ж, Раймона слов на ветер не бросает, и я заранее знала, на что шла, когда затеяла пляски на рогах у Дьявола. Только всё равно обидно и горько от несправедливости, всё равно новый день не приносит положительных изменений, и, хоть и оказались в славном местечке, о котором некоторые могут только мечтать, не можем отдать ему должное.       Питаемся мы теперь скудно — тем, на что хватает последней налички: самым дешёвым фастфудом, что сумели отыскать в ближайших маркетах, заварной лапшой, сендвичами, макаронами и консервированными супами; продолжаем чистить одежду и машину вручную, избегая появления дополнительных трат, которые нам никто не оплатит, как это было раньше; Билл и Джавон ничего не отсылают домой и чуть ли не бьются головами о стенку, когда снова и снова вынуждены придумывать легенды и отговорки для вопрошающих родных.       В общем, не очень весело. Да ещё этот бес Тристиан терроризирует телефон, смену номера которого я пока не могу себе позволить. Звонки поступают и днём, и ночью, а за ними полные непонимани, сообщения, — куда это я вдруг подевалась, где спряталась от него? Не позавидуешь ребятам, оставшимся на охране дома в Вегасе. Триш, должно быть, уже отымел им все мозги, традиционно являясь с музыкой, цветами и требованиями.       Но Моралес — не такая уж большая проблема, когда ты работаешь на Майкла Джексона, на хвосте Рождество без гроша в кармане, а на твои вопросы о жаловании руководство отвечает, что все средства в обороте, невозможно ничего сделать, кроме как ждать. Или заставить босса подписать некоторые бумажки. Ну, это так, к примеру. А что босс? Босс ничего. Босс, если ему в очередной раз требуется что-нибудь купить, оставляет конверт с деньгами у двери, а когда получает свой заказ, требует сдачу до последнего пенни. Нет, он отнюдь не скареден, но в самом деле имеет весьма странные отношения с собственными финансами, в чём наглядно убедились наши собственные кошельки.       Его спонтанные идиотские покупки никуда не делись вопреки обретённому уединению. Всё просто идёт по накатанной, окажись мы все хоть в Тайге. Вряд ли он вообще вспоминает о том, что защищающие его жизнь парни не получают зарплату уже не первый месяц, а если вспоминает, то не совсем понимает, что для рабочего человека это целая катастрофа. Мистер Джексон, как бы странно это ни было признавать, действительно человек, который так и не вырос и почти всю свою жизнь провёл в большом достатке. Он думает, что средства ко всему, что он хочет, будут всегда, и жизнь до сих пор не продемонстрировала ему обратное, как бы ни изощрялась. Он не будет паниковать и думать в верном направлении, пока на руках у него имеется наличка, а это с удовольствием предоставят двурушники из управления, чтобы удерживать его в бизнесе. В бизнесе, стоящем на его молчаливом попустительстве.       В нас, конечно, теплилась надежда, что, приехав в Биг-Скай, скачки настроения мистера Джексона прекратятся, оно стабилизируется, и тогда можно будет снова завести разговор об оплате труда. Увы, час от часу он становится всё более мятым, не отдохнувшим, часто безмолвствует, глубокомысленный вид таит в себе невыразимое отчаяние. Конечно, ради детей губы его иной раз расцветают в улыбке, он играет с ними в снежки из последних сил, а потом с одышкой прислоняется к стволу дерева.       Когда же дети на занятиях или спят, он берёт меня с собой в короткие вылазки, которые, несмотря на «нас никто не должен видеть, поэтому за покупками будешь ездить ты», всё же случаются, и только по его инициативе. В такие моменты улыбки от него не дождаться, — сплошь неспокойное поведение и негодования по бесчисленным поводам. Словом, босс капризничает, точно пропустивший послеобеденный сон двухлетка. На прогулках шагает с нажимом, его длинные ноги отмеряют шаги, какие мне не под силу, и я всё время вынуждена его догонять. Вообще-то это забавная карикатура наших взаимоотношений: он куда-то идёт, а я просто плетусь сзади, и говорить мне положено только по делу. А что мне сказать, когда я порой глаз не смею поднять после всего, что уже и так наговорила? Хотя стоило бы, — так утверждает не так давно родившаяся часть меня. Она — способная на решительность, крепкая духом, но в то же время до изнеможения издёрганная чередой протянувшихся с конца ноября событий — обрастает иглами и всё растёт и растёт внутри меня, причиняет боль. Она хочет высказаться сама и утверждает, что мистеру Джексону тоже есть, что мне сказать, как бы ни силился он это подавить.       Я ненавижу наши взаимоотношения и проклятые разноречивые чувства, но как же мучительно ожидание мига, когда телефон просигнализирует о входящижем вызове или когда дверь моей новой обители толкнут с наружней стороны. Трепещущее воображение само собой рисует яркие картинки, в каком образе предстанет босс на сей раз: он обойдётся своими волосами или снова спрячет их под парик? Выйдет в маске и тёмных очках или лицо будет свободно? Побреется сегодня или оставит лёгкую щетину, что совсем его не дурнит? Наденет что-нибудь облегающее или потеряется в бесформенных балахонах?       И вместе с тем, как ни сходи с ума по его красоте, разрешая себе ненадолго провалиться в грёзы наяву, реальность строго повторяла своё: мистер Джексон нездоров. И проблема не во впалых щеках, блёкнущей коже, худобе и синих нервных пальцах — это лишь отголоски, физические и видимые последствия заключённой в голове первопричины. Отголоски страшного лихолетья, многолетних издевательств и стонов изнасилованной оклеветанной души — вот на чём ныне зиждется его состояние, в котором он затихает, уходит куда-то, куда больше никому нет доступа. В этом выцветшем лице я день за днём мечтаю найти подсказку, как ему помочь, но оно остаётся совершенно бесстрастным, надмирным и недосягаемым. Даже здесь, в этом чудесном месте он может подолгу сидеть на скамье, уронив на грудь голову, в полном оцепенении или глубоком раздумье. На улице стоит жгучий мороз, к которому мы ещё даже не успели привыкнуть, а мистер Джексон всё сидит и сидит там в своём капюшоне, и только дети способны вывести его из умоисстпления, пожирающего его с каждым днём всё больше. А порой это не удаётся и детям. Все перенесенные им обиды и унижения гнездятся отнюдь не на задворках сознания, а выходили далеко за их пределы, хоть сам он так вряд ли считает. Последствия губительных событий его жизни вылились в бездонную и затаенную скорбь, которой он не даёт выхода, считая, что сможет справиться сам.       Так и протекают дни, не беря в счёт тех моментов, когда дети спят или проводят время со мной, и когда ему, очевидно снова потерявшему сон, надоедают живописные пейзажи, босс спускается в просторный подвал — в специально оборудованную для него студию, чтобы обратиться к музыке, или набрасывается со всей яростью на раскладной танцпол, что доставили из Вегаса вместе с остальным особо крупным багажом ещё до нашего прибытия.       А вот у детей свой взгляд на то, как следует потратить отведённое на зимние каникулы время, и они уж точно не собираются расходовать его на быстро насчкучившие им стены дома и то, чем их развлекает отец. Поэтому на третий или четвертый день пребывания в Монтане мы с Джавоном повели троицу на каток, оставив мистера Джексона под защитой Билла. Несколько часов к ряду, почти не прерываясь на отдых, наша малышня обкатывала лёд под открытым бескрайним небом, в честь которого и именовали это сказочно красивое место. Это в самом центре городка, где каждый домик и лавка готовы к празднику, каждый столбик и балка увешаны гирляндами и венками. От нарядных ёлок, чуть схваченных инеем, и тех, что обрамили городок со всех сторон пушистым лесом, холодный ветерок несёт ароматы хвои. Он приносит и нотки имбирного печенья из пекарен, и ванильного хлеба, апельсина и мускатного ореха. Это странно. Да, это странно, но мне хочется сказать, что пахло там... надеждой? Уютом, ожиданиями каждого, кто суетится и приходит по улочкам. Тепло, исходящее от сотен мерцающих огоньков, словно пропитывает воздух невидимой дымкой. Здесь весь город дышит ожиданием праздника, он вправду чего-то выжидает, затаившись. Он знает, что впереди нас — всех нас — ждёт нечто... даже не знаю. Право, не понимаю головой, что это за чувство. Только предчувствую, что и над нашим домом пролетит эта дымка, что-то случится. Ну и будь что будет, верно?       Разгорячённые весельем Пэрис (она же, согласно кодовому имени, что выбрал мистер Джексон, — Ошкош), Бланкет (он, согласно тому же, — Коко) и масса других детей измучили беднягу аниматора в костюме Санты, организовавшего игры на льду. Он буквально бежал от них, заваливших его вопросами и собственными впечатлениями. Маленькие Джексоны устали от Вегаса, босс был прав. Устали от изоляции, а потому вправе оторваться теперь по полной. Принс же, хохоча над попытками «Санты» скрыться от толпы детишек, катался неподалёку, с явным наслаждением подпевая рождественским гимнам — местное музыкальное сопровождение. Все три мордашки поминутно расплывались в улыбках. Они вроде как сдружились с детьми весьма навязчивой и опекающей мамашки, что не хотела отстать от своих чад хоть на минуту. Зовут её Дейзи, о чём не знает здесь только глухой. Так вот, Дейзи, остро нуждающаяся во внимании, липла к каждому родителю, заваливая бестактными вопросами и пустой болтовнёй. Особенно, если в качестве жертвы ей попадалась молоденькая, располагающая малым опытом в родительском промысле мамочка, потому что такого человека можно осыпать непрошенными советами бесконечно. Такими же она донимала Бланкета, ещё не вполне уверенно стоящего на льду, в отличие от своих брата с сестрой, которые всячески ему помогали, — в том числе, и отбивали младшего от безотвязной особы. Однако какой-то серьёзной угрозы для детей я от неё не почувствовала. Зато почувствовала, что рано или поздно она доберётся и до меня. Но наши Джексоны довольны, а значит, довольны и мы. Нынче под гнётом новой реальности эта троица — единственные, кто ничего против тебя не замышляет и не укрывает — и отрада, и спасение.       — Садет, мы тебя научим! — кричали они мне, не желающей отлипать от бортика в обогреваемой зоне. — Ну, не бойся! Отделаешься парой синяков.       — Ну уж нет, бесята! Я едва вспомнила, что такое снег и как по нему ходить, а вы требуете встать на коньки,— отвечала я, и была с ними абсолютно честна. Затем перевела взгляд на Джавона, на удивление изящно для своих габаритов державшегося на льду в качестве компаньона для детей, и прибавила: — Довольно с вас и Джавона. Сегодня он ваша нянька. Дайте Садет отдохнуть и пообниматься с кофе и булочками.       — Ох, ну и трусиха же ты, Садет. — К бортику вплотную подъехал Бланкет. Его огромные чёрные глаза сверкали мне так же, как сверкают глаза его отца, когда я не могу что-то для него достать или выполнить. — Нужно быть посмелее. Что будешь делать, если встретишься с гризли, например? Их тут полно. Знаешь, они настолько сильные, что способны поднять предмет весом в половину массы их тела. Это как если бы ты подняла машину. А ещё гризли могут учуять кого-то с расстояния в тридцать километров.       — Папочка так чует крылышки KFC, — подметила Пэрис, причалив к ограде рядом с братом и взяв у меня из рук булочку, чтобы подкрепиться.       Мы все прыснули со смеху. Отрицай или нет, а краткая разлука с папой и его всепоглощающей апатией, перемежающейся с тревогой и раздражительностью, пошла детям на пользу. И нам с Джавоном. Наконец нам никто ничего не запрещал, не читал лекций о морали и ответственности, не поминал Бога, не командовал. И это было чудесно. Мы надеялись только, что и мистер Джексон сумеет от всех нас отдохнуть.       Джавон с Принсом, о чём-то переговариваясь, тоже присоединились к нам. Бланкет, маленький фанат гризли, всё не унимался:       — А ты боишься гризли, Джавон?       — Наш Джавон сам как гризли. И уж точно никого не боится, правда?       — А как насчёт землетрясений? — теперь в игру включился Принс, попивая воду из бутылки. Щёки его, покусанные морозом в -10°, разрумянились, а взгляд блестел. Это другое дело, совсем не те сонные глаза, какими смотрели на мир засидевшиеся дома Джексоны. Физические активности и правда лечат. — В тысяча девятьсот пятьдесят девятом тут произошло одно из крупнейших в истории региона.       — Ну что ж, надеюсь, что в наше присутствие тут обойдётся без буйства стихий, — пожав плечом, снова ответила я. Разве что буйный океан, который, так уж получилось, является вашим отцом, выдаст нам очередное приключение.       Пэрис тоже не желала отставать в этой гонке с демонстрацией познаний:       — А ещё здесь отсутствует световое загрязнение. Понимаете, что это значит? Мы можем увидеть Млечный Путь как на ладони! А если повезёт — и северное сияние! Чистые и настоящие звёзды, не то что ночник-прожектор. Нам нужно раздобыть телескоп.Ты же поможешь, Садет?       — Разумеется. И, надо сказать, я поражаюсь вашей памяти и знаниям, ребята, — сдалась я, подняв руки. Порой, подавая им информацию, предназначенную для их возраста или младше, я забываю, что стараниями своего отца и мисс Эйлин развитием Джексоны пошли далеко вперёд. И каким бы никудышным бизнесменом он ни был, отец из него бесподобный. Можно спросить их о чём угодно, будь то факты из истории, географии, биологии — они всегда найдут что ответить. Поэтому маленькой и глупой себя чувствуешь уже ты сама. — Ну, а ты, Джав, что мне расскажешь? Похоже, чайник в этих местах только я.       — А я помню пару легенд о громовых птицах.       — Громовых птицах? — хищно улыбнулись охотливые до нового и захватывающего дети. На миг даже забыли о сладостях, которые жевали, облокотившись о бортик.       — Существа, живущие очень высоко в горах. Удары их крыльев, по преданию, создают гром, и всё такое. Ну, это миф, конечно.       — А ты что-нибудь знаешь о местности, Садет?       — Я знаю, что здесь очень холодно, и что скоро кое-кто отморозит себе нос. Кто-нибудь не наелся? Может, зайдём в кафе погреться? Какао? Молочный коктейль? Сегодня папочка нам разрешил объедаться вредностями. И это очень радует. Правда, Джав? — Мы с Джавом подмигнули друг другу. Находясь дома, мистер Джексон никак не проконтролирует траты денег, которыми нас снабдил для развлечений, да и чеки здесь выдают не в каждом магазине. Значит, сегодня сэкономим хотя бы на еде, ещё и для Билла что-нибудь прихватим.       И тут Дейзи всё-таки нас настигла. Безмятежность как ветром сдуло. Кутаясь в мех да бесконечно поправляя пышную светлую шевелюру, она заулыбалась нам так усердно, что на переносице пролегла морщинка, а зубы оскалились, как у лисицы.       — Какие славные детки! Так поладили с моими. А вы их няня? — уставилась она на меня.       И если меня её напор ввёл на секунду в растерянность, то наш Бланкет за словом в карман не лезет:       — Это наша мама, — отрезал он, вперившись в неё взглядом. Поначалу я озадачилась, даже немного испугалась. Но затем пришло понимание, что на самом деле так постороннего внимания будет меньше: если назваться няней, однозначно будут вопросы о том, где родители детей и кто они, ведь подобное не знающая покоя Дейзи спрашивала у всех, к кому приставала. Так что я смирилась. И, чёрт возьми, не могу не признать, что от слов Бланкета во мне что-то шевельнулось.       — Так это всё ваши дети... Такая молодая, а уже имеете троих!       Я молча улыбнулась Дейзи, надеясь, что та потеряет к нам интерес. Но женщина только пристальнее вглядывалась в моё лицо, ища то ли изъян, то ли подтверждение, то ли опровержение мыслям, пробегавшим у неё в голове.       Обнявшая свою мать девочка, составившая компанию нашей троице вместе с братом, кивнула Бланкету:       — Вы не очень на неё похожи.       — Тебе-то откуда знать? — Коко скривил рот. Ему далеко не всегда удаётся обуздать свои эмоции, какими бы они ни были. Глаза потемнели, подбородок он вздёрнул.       Принс призвал брата к манерам:       — Не груби. Всё в порядке.       — Я никогда не делаю этого без необходимости, — деловито заявил Бланкет, ревностно сжав мне руку.       — Хорошо, что тебя папочка не слышит, — обронила Пэрис, возясь со шнуровкой на коньке.       — Всё нормально, детка, — ответила я, игнорируя присутствие жадно наблюдавшей Дейзи. — Он просто защищает свои границы, и это здорово, что он это умеет. Наш Коко крепкий орешек, хоть и шальной зачастую, а?       — Поэтому он чаще всех стоит в углу.       Брови-ниточки Дейзи картинно взлетели вверх:       — В углу? А ваш папочка строгих нравов, да? Мы с моим Генри придерживаемся мнения, что запретами и наказаниями от детей хорошего не добиться. Только хуже сделаешь. Так что никаких углов, — с гордостью заявила она, будто кто-то запрашивал у неё эту презентацию.       — Это заметно, — фыркнул Бланкет, всю свою невозмутимость вложив во взгляд, направленный на детишек нашей новой знакомой, которые, стоило им вновь отъехать от бортика, принялись ссориться. Через несколько секунд брат швырнул в младшую сестричку пустым стаканчиком из-под какао. — Очень заметно.       Дейзи было притихла, но потом, восстановившись в приторной обходительности, видимо, решила, что это проблема её детей, и наказывать за неё не стоит. Это ведь к хорошему не приводит.       — А где тот самый папочка? Ваши малыши постоянно о нём говорят. — Она снова обратилась к нам со своей улыбкой-оскалом, глаза пробежались по Джавону, присевшему подтянуть шнурки Пэрис. Кое-кто явно прикидывала, подходит ли тот на роль мужа и отца. Судя по всему, не подходит.       — Мой муж дома, — исчерпывая свой лимит вежливости, отозвалась я. — Он много работает.       — В самом деле занятой человек. Тратить время на работу в таком чудесном месте!       Наверное, лицо у меня было уж больно несчастное — сама была не прочь постоять в углу, только бы отстала наша общительная Дейзи, — потому что Принс, состроив гримасу, пришёл нам всем на помощь:       — Мамочка, у меня живот разболелся. В машине, кажется, остались таблетки?       — Конечно, милый. Пойдём, найдём что-нибудь для тебя. А я ведь просила не переусердствовать со сладостями!       — Погодите! А где вы остановились? Мы могли бы снова сводить деток на...       Поток льющегося изо рта Дейзи щебетания прервал истошный визг: на сей раз её сынок откровенно лупцевал сестру, и мамаша, к счастью, кинулась на выручку, причитая на ходу. Мистер Джексон бы сказал, что злорадствовать грешно, но убирались мы вон с катка явно не без блаженного удовольствия наконец избавиться от общества той, которую хотелось сунуть в сугроб.       — Спасибо, Боже, — вздохнул Бланкет, неуклюже пробираясь к выходу. — Кажется, тут есть существа похуже гризли.                     

***

      Несмотря на тёплые моменты, подобные тем, что случались рядом с детьми и в прочие редкие безмятежные минуты, наш микроклимат менялся от уныния до пылающего негодования всё по тем же причинам. Жалование, конечно, так и не поступает ни в каком из возможных вариантов. Это, конечно, неудивительно и ожидаемо, однако премерзко скребёт изнутри. Пирамида из переживаемых нами гадостей всё растёт и растёт, и навершия, каким бы оно ни оказалось, совсем не видать. Дошло до того, что наше неразлучное трио — парни и я — стали меньше говорить, шутить друг с другом, и всё больше пребывать в мрачном молчании, словно зеркальное отражение повторяя за боссом.       Через нас продолжают проходить тонны бумаг для сделок, факсы, письма — всё те же множества нулей на листах. Возможно, даже больше, чем ранее, словно Раймона делает это намеренно. Демонстрирует, что для всех и всего, кроме нас, деньги есть, зная, что мы с этим фактом ничего сделать не сможем. Возмутительно, что в сравнении с тем, какие выплаты за свои услуги получают многочисленные адвокаты мистера Джексона, менеджеры, ассистенты разных направленностей, наши с парнями зарплаты — ничто. Всё это глупо, абсурдно и просто не укладывается в голове! Платят Грейс, платят учительнице, стилистке, охране в Неверленде, охране в доме в Вегасе, так что никаких сомнений в том, что нам не платят намеренно, нет. Это уже давно стало для Раймоны личным делом по сведению счётов.       Забурившись в свой «офис» в отведённом мне маленьком, но тёплом и уютном домике, мне было никак не сосредоточиться на работе. То и дело наседают размышления о том, как долго всё это вообще может продолжаться, пока не придут кардинальные изменения. А они придут, в этом нельзя сомневаться. Жизнь даёт своим детям многочисленные шансы что-то для себя исправить, и если не дожидается движений, то, точно властная мать, сама берётся за дело, и исход тут уже зависит только от её желаний. Вот если и мы с парнями ничего не сделаем, то будем справлять самое настоящее голодное рождество. Без компании родных, без подарков, а на столе — бургеры с газировкой, если ещё повезёт.       Смеркалось. Только вздумалось мне выкурить пару сигарет, и я уже стала собираться к выходу, как вдруг глухие звуки чего-то яростного спора, грозных вскриков и пугающего мужского басса возникли в вечерней тишине, где шумели только сосны с елями, покачиваясь на ветру. Стоило высунуться наружу, как выявилось, что ругань доносится из домика по соседству — жилища охраны и по совместительству пункта наблюдения. Небрежно набросив на себя куртку и оглянувшись, нет ли свидетелей, я бросилась к «соседям» по скрипучему снегу. Вбежав в домик и как можно плотнее закрыв за собой дверь, я уставилась на две громадные фигуры парней, в лице каждого полыхал гнев.       — Ребята, что у вас...       — Звони ему, — перебил меня Джавон, обращаясь к Биллу. А точнее он, кажется, и вовсе ничего не услышал. — Звони боссу. Или барабань в его дверь, мне всё равно.       Витфилд смерил его взглядом взбешённого быка, словно готовый в любое мгновение сорваться с места и снести с ног. От повисшей мёртвым грузом атмосферы в коттедже стянуло кожу на затылке, мышцы разом напряглись от беспокойства. Что если они вправду начнут драку? Что мне, блохе меж двумя слонами, с этим делать? Это и есть навершие пирамиды? Вот так всё закончится, — нас выгонят за потасовку на рабочем месте?       Джавон машет руками, сверкает пылающим от злобы и разочарования взглядом, приблизившись к Биллу опасно близко — на такое расстояние, которое обычно означает «Сделаешь лишнее движение — прольётся кровь». Уж мне-то это хорошо знакомо, эти самые моменты, когда агрессивно настроенный человек стоит от тебя в нескольких дюймах и только того и ждёт, когда ты оступиться, ляпнешь лишнего или сделаешь опрометчивый жест.       — Мне, чёрт побери, нужны деньги. Моя семья не получает от меня ни цента, а всё из-за этих... этих... Мне не нужно всё, что они задолжали. Мне нужно хоть что-то, чтобы сделать подарки родным! Мать твою, сделай что-нибудь, Билл! Моя жена уверена в том, что я ей изменяю, а всё жалование трачу на «свою потаскуху». Ещё немного — и она просто уйдёт от меня, запретит мне видеться с малышом, для которого вынуждена сама искать бабки к пропитанию!       — Какого хрена, Джав?! — Билл всё-таки оттолкнул напарника, когда тот уже буквально навис над ним, хотя рост обоих под два метра. — Я тоже воспитываю дочку один, и ты это прекрасно знаешь! Ты всё знаешь, но прёшь на меня так, будто только тебе здесь не платят! Я переживаю то же, что и ты!       — Я говорю это всё тебе потому что ты общаешься с нашим гребучим начальством! Мой рот постоянно на замке, я в эти дела не лез, но хватит! Это уже слишком! Выбей у них денег хотя бы на что-то, невозможно всё время сушить рубашки сраным феном и давиться крекерами!       Беспомощность перед происходящим оттеснила меня к стене, из способностей оставив только растерянные гляделки. Если бездумно полезу в эту заварушку, меня могут просто не заметить и хорошенько огреть, а этого мне не хочется. Но если конфликт совсем уж выйдет из берегов, возгласы — кто знает? — может услышать мистер Джексон, и тогда... А что тогда? Хватит ли ему смелости здесь появиться? Не приведи та божественная сила, в которую верит босс, чтобы мне в итоге пришлось заслонять его от праведного гнева его же служащих. Вспыльчивость, конечно, пресуща характеру Джавона, они с Биллом и раньше бранились, но чтобы так... Они ведь полыхают по самые уши, ничего, кроме друг друга не замечая. Так как же с ними поступить?       — Джавон, Билл, пожалуйста!.. Вас же могут услышать, — снова попыталась я, но ответили мне лишь кратким тяжёлым взглядом из серии «Деточка, ты вошла не в ту дверь».       — Джавон, приди в себя! — рявкнул Билл. — Я пытаюсь, постоянно пытаюсь сделать так, чтобы нам заплатили, но получаю одни и те же слова!       Бирд его не слышит, не даёт даже закончить, и продолжает выплёскивать то, что давно терзает беднягу изнутри. В какой-то момент мне даже показалось, что он всё это устроил не для того, чтобы отыскать решение для общей напасти, а просто выговориться, излить злость хоть каким-то способом, ведь других вариантов мы лишены. Лишены средств, отрезаны от нормального мира неустроенностью рабочего быта, в дали от близких и друзей. Даже самый обычный бар, где можно было бы пропустить пару кружек пива, ребятам недоступен: когда одному выпадает редкий выходной — занят второй, когда второй свободен — первый обременён своими прямыми обязанностями.       — У меня больше ничего нет! — орёт Джавон.       — У меня тоже, идиот! Я опустошил все свои карточки, нет ни кредиток, ни наличных!       — Не ты один! — Бирд хлопнул себя по карманам, да так, будто пыль из ковра выбивает.       — Так иди и успокойся! Мы не можем просто взять и пойти требовать у босса денег. Почему мне нужно объяснять очевидные вещи? Тебя предупреждали о специфике работы на знаменитость!       — Отлично! — всплеснул руками Джавон и, ткнув пальцем в грудь напарника, уже было собрался броситься к двери. — Если ты не в состоянии донести до него наше дерьмовое положение, то это сделаю я.       Тот ухватил его за плечо и рванул обратно. Я вздрогнула, лихорадочно раздумывая над тем, к кому обращаться, когда с минуты на минуту начнётся кровопролитие.       — Ты никуда, мать твою, не пойдёшь. Пока мы рядом, рано или поздно получим своё, но останемся ни с чем, если свалим отсюда!       — Ни с чем? — Джавон отдёрнул руку. — А что, сейчас у нас что-то есть? Это предел, Билл! Хватит! Сколько мы уже без зарплаты? Ни одна здоровая организация не позволила бы себе такого. Ох, знал бы я наперёд, в какое дерьмо вляпаюсь, ни за что бы не уволился со старого места ради всего этого.       Последовало минутное молчание. Один слишком много сказал другому, едва ли успев обдумать. А самое главное, что всё это было сказано не раз, и тем не менее, обстоятельства не сдвигаются ни на дюйм. Ну, разве что в худшую сторону. Раймона давно (с тех пор как поняла, что Билл с Джавоном не спешат плясать под её дудку) мечтает вытурить из своего царства лишних — тех, кто не подчиняется, да ещё и зачастую выставляет её дурой, пользуясь непосредственной приближённостью к боссу. В противном случае согласившиеся остаться плавать в заваренной каше обречены безропотно проглатывать недовольство. Надо же, это и для меня подходит, — я тоже безропотно глотаю то, что мне не нравится, несмотря на попытки что-то изменить. А всё потому, что мистер Джексон не идёт на контакт. Всё это его безрассудная слепота, невозможность замечать то, что творится в мире внешнем, не в его сказочном мире, нежелание вспомнить, что он достаточно самодовлеющий, чтобы справляться без помощи Раймоны, её креатур и прочих прихлебателей. Только он этого не понимает или не хочет понимать. Его внутренний разлад заставил его поверить в обратное. И это ужасно. Вообразите, если бы главврач каждую минуту каждого чертова дня не поднимался из-за своего рабочего стола, в то время как больница разваливается на части, ведь он не хочет наблюдать неполадки. Пациенты мрут от ненадлежащего лечения, препараты кончаются, персонал творит что хочет. Вот это и происходит с MJ Company.       — Просто уймись, — уже спокойнее повторил Билл, тяжело опустившись на стул возле мониторов. — Я позвоню Раймоне. Попытаюсь дозвониться.       — Не Раймоне, звони боссу! — вновь потребовал Джавон.       — Ты понимаешь, что...       — Что? Что его это не касается? Что это не его вина? Не касается, как же! А это будет его касаться, если ты или я пошлём работу на него к Дьяволу и свалим? И не говори мне, что сам об этом не задумываешься.       — Парни, — снова подала я голос, надеясь ввернуть свою лепту, но Билл обрубил так и не сформировавшееся предложение, несмотря на то, что теперь ситуация касается не только их, но и меня саму.       — Нет, Садет, тебе тоже не стоит пытаться решить проблему через босса напрямую, — твёрдо сказал он и так пронзительно всмотрелся мне в глаза, будто является прямым и единственным свидетелем моих мыслей и переживаний, а затем добавил: — И ты сама знаешь, почему.       Знаю. Разумеется, знаю. Потому что и без того обеими ногами встала на тонкий трос, что удерживает — без особого энтузиазма — мистер Джексон. Простыми словами, я уже у него в печёнках, и, как выразился Дэнни, если снова что-нибудь выкину, вполне вероятно, что босс меня придушит. Но что хуже: быть задушенной его руками или же стараниями Раймоны, которой я лично обещала «сделать всё, что в моих силах» для общего «блага»? Голову мою за прошедшее время, конечно же, посещали мысли о гипотетической возможности осуществления задуманного Раймоной, и, казалось бы, кредит и прочие предложенные ею аферы способны решить множество проблем, но только наших проблем. Мы могли бы получить свои зарплаты, похоронив под мимолётной радостью мистера Джексона, который вот-вот столкнётся с полным безденежьем лицом к лицу, а новые невыгодные сделки и кредитные займы приблизят эту неизбежность в один клик. Вернее, в одну бездумную подпись.       И всё же невыносимо видеть, во что превращается наша команда и в какое отчаяние впадают её члены. Невыносима безысходность и ощущение собственной незначительности, беспомощности перед системой, словно, паря где-то в открытом космосе, глядишь на родную планету, совсем крошечную в сравнении с простершейся в бесконечность галактикой, и понимаешь, как ничтожна твоя жизнь, суетные попытки что-то изменить. А когда плывёшь в той самой звёздной бесконечности, то не имеешь больше ни суеты, ни попыток. Ты не рухнешь вниз, тебя не сдует ветром, ни до кого не докричишься, а просто продолжишь парить в невесомости, покуда не останешься без кислорода.       — Просто давайте... Билл, Джавон, пожалуйста, нам нужно успокоиться. Хотя бы на сегодня. Давайте я сама дозвонюсь Раймоне.       Теперь меня осадил и Джавон:       — Как же меня тошнит от этого имени! Вы оба знаете, что Бейн здесь работает только на себя и плевать она хотела на какие-то там зарплаты какого-то там персонала, который можно легко заменить, если упрётся и не станет делать то, что ей от нас нужно! Только босс может здесь что-то изменить.       — Не может. Сейчас не может, — мрачно отозвался Билл, отвернувшись к окну, к набрякшему тяжёлыми тучами горизонту. Похоже, пойдёт снег, и участившиеся порывы ветра тому свидетели. Готова спорить, мне с моим шрамом скоро придётся несладко. И о чём я только думала? Нужно было отказаться от поездки. Из Вегаса, по крайней мере, было бы легче помочь парням финансово.       — Билл прав. Мистер Джексон дерьмово выглядит. И ведёт себя всё страннее и страннее. Как бы, парни, снова чего не случилось. Ну, вы понимаете, о чём речь, — подхватила я, потому что всей душой чувствую грядущее ненастье. Всё это действительно может обернуться трагедией.       Джавон, несмотря на сброшенные обороты, в споре остаётся непреклонен:       — Мы с тобой, Билл, даже говорили с тем приятелем босса, тем юристом. Питер Лопес, кажется. Разве не помнишь, что он сказал? Даже он считает, что о таком дерьме нужно беседовать только с мистером Джексоном. Втолкуйте себе, что если не задействовать босса, мы не получим ни-хре-на! Понимаете? Нихрена! Потому что вся эта корпорация даже внимания не обратит на тройку болванов, готовых, как дворняги, дожидаться куска с общего стола.       Мы с Биллом — из благоразумия или от усталости — умолкли, и Джавон, не получив подпитку своему негодованию, вскоре тоже притих, развалившись в не очень удобном кожаном кресле, которое больше подходит для офиса, нежели для жилого помещения. И у вспыльчивости есть плюс — созданный ею пожар быстро гаснет.       — Как же мне хочется кого-нибудь отметелить, — расходуя остатки злобного запала, произнёс он, потирая лицо ладонью. — Буквально молю о таком шансе. Так, чтобы мистер Джексон это, блин, заметил. Наш божий одуванчик.       Билл дополнил, давая напарнику понять, что все мы здесь в одной лодке и никуда друг от друга — пока — не денемся:       — И ещё выпить.       Судорожно выдохнув, я тоже присела на голый деревянный стул у двери, про себя рассыпаясь в благодарностях тому, что беда миновала. Ну, одна из бед.       — А вот с этим мы, думаю, что-нибудь придумаем. — Я улыбнулась, пытаясь поймать опустевший взгляд Джавона, найти в нём подтверждение тому, что буря действительно утихла, наступило перемирие. — Хотя бы на Рождество, а? Это мы сдюжим.       — Иди-ка передохни, Джав. Поспи, — тепло наконец, по-отечески предложил Витфилд. — Я подежурю.       Джавон не стал упираться и молча последовал совету старшего. Так мы с Биллом остались в удушающей тишине, нагромождённой почти осязаемыми мыслями об одном и том же, что следует по кругу вот уже несколько месяцев. Что же дальше? А будет ли дальше? Среди нас нет правых и неправых, просто чрезвычайно тяжело определить, какую сторону правота перевешивает и как, исходя из этого, действовать в общих интересах.       Я всё время стараюсь собраться с силами, вернуть себе прежнюю ясность, но, видно, доходишь до какого-то предела — и тебя уже на это не хватает. Устав жить в тени, мне так отчаянно хотелось перемен, что, дождавшись их, я обнаружила для себя только оцепенение в том месте, где раньше была решимость. Сейчас же мне просто хочется снова стать безликой. Хотя бы ненадолго, чтобы отгородиться от реальности, как это делает мистер Джексон, и провести одну ночь без тревог. Потому что я чертовски устала, мою нервную систему исколотили и истрепали. Это невыносимо, и кажется, больше я так не могу. Хотя о чём речь? Сотни раз одна половина меня твердила это другой, но стоит мистеру Джексону опять заливчато захихикать или улыбнуться, запутаться в чём-то элементарном и призвать меня на помощь, стоит треканью пианино или натужному пению забрести в окно, как Садет сама подносит боссу поводок и подставляет шею. Она согласна сидеть на привязи на трескучем морозе, лишь бы видеть приносящего миску со скупым обедом. В этом плане даже пёс Дэвид куда сильнее меня: избавившись от верёвки, с которой его бросили на обочине, он в конце концов перестал скулить и тосковать о прежних хозяевах, перестал гнаться за призраками и забыл о них ради новой жизни. А жизнь, убедившись, что Дэвид действительно готов, с охотой подарила ему это новое. Вот, в чём отличие, вот, в чём моя проблема: я не готова к переменам, пока в сердце зияет кошмарная червоточина.       Хочешь ты или нет, а жизнь циклична и очень любит пинать тебя по кругу, пока не усвоишь поданный ею материал. Это такое же дерьмо, как то, что некоторое время после разрыва с Камалем — и всё равно, в какой кошмар он превратил мою жизнь, — я тосковала. Не по нему, а по тем редким тёплым моментам, которые у нас были. И ещё дольше пыталась ответить себе на вопрос — почему? Почему подобные мне люди скучают по своим тиранам и в некоторых случаях даже продолжают их любить? Почему скучают по скудным моментам проявления доброты? Хотя, что для одного доброта и божье снисхождение, для другого — смешная обыденность, но важно не это. Важно то, что ответ нашёлся: потому что такие люди ничего лучше в своей жизни не ощущали. И у меня не было ни настоящих рассветов, ни закатов, а только пустые дни и ночи, пока в них не проступил лик — лик Майкла Джексона. Раньше, чтобы не задохнуться в прошлом, мне приходилось всячески изощряться умственно и телесно, то когда появился мистер Джексон, он ухватил мой внутренний мир, встряхнул и поставил вверх тормашками — так, как ему захотелось. До него моей панацеей являлся тяжёлый и усердный труд, который, впрочем, никуда не делся, когда я вступила в должность личного ассистента, но вместе с тем здесь, рядом с ним, спасает и случайное соприкосновение кожи с кожей, и неловкий смешок, и его забавное недовольное ворчание. В них я находила то, что напрочь глушило принесённую из прошлого боль, и так происходило до тех пор, пока Майкл Джексон не остался единственным мужчиной, имеющим право распоряжаться моим сердцем так, как ему вздумается. Таким образом я получила сразу две таблетки для избавления от душевных стенаний. Пусть со стороны может показаться, что босс заставляет меня трудиться сверх меры, оставляя на работе допоздна под завалами поручений, на деле же в большинстве случаев я своими руками устраиваю себе сверхурочный труд. Потому что слишком труслива, чтобы оставаться наедине с теми призраками, что живут в старых пыльных мыслях.       Что ж, пора нам всем отдохнуть. Вернусь я, пожалуй, в свой домик и запишу Саади, моего именитого тёзку, что весь день вертится в голове, как зацикленная песня:

...Я молю, господь, продли проклятье,

Навека любовью накажи,

Буду жить, иль буду умирать я, —

Будем вместе, — правду мне скажи?

Или нет, молчи, создатель сущий,

Пусть в бреду счастливейшем живу,

Пусть в бреду с любовью настоящей,

Всё мираж, как будто наяву.

Я несу в себе любви проклятье,

Знаю, что обман, любви мираж,

Это путь того, кто верит в счастье,

Если веришь, всё любви отдашь.