Сломанный, но не сломленный

Руки Акутагавы никак не могли покинуть голову Ацуши. Вернее, Накаджима просто не мог понять. Бледные, изящные, худые, разве такие руки могут принадлежать убийце, грозному мафиози?.. Разве они созданы для пистолета, оружия, боя? Гораздо лаконичнее они смотрятся с пером, кистью… Это удивительно, но это правда. Человек с такими руками по своей воле никогда разрушать не будет, он создан для чего-то большего, для того, чтобы творить, создавать новое. И ведь Рюноскэ это умеет, тигр точно знает. Брюнет способен с помощью слов затронуть душу человека, заставить его задуматься и, возможно, даже измениться. Сюжеты Акутагавы порой очень темны, но что еще ожидать от человека, который сам прошел через все это? В коротких рассказах настолько точно изображено одиночество, что Ацуши еще больше хочет помочь Рюноскэ, стать ему другом. Ведь описать это так, как описывает он, может лишь человек с талантом, что прошел через это. Дилемма, падение, лишь для того, чтобы выжить, все ради этого, лишь бы жить. Лишь бы дышать, хотя каждый вдох обжигает легкие, лишь бы сердце билось, хотя с каждым его ударом становится все больнее, все хуже. Кажется, что лишь потому Акутагава еще жив, кажется, что эта воля — последняя нить, что удерживает брюнета от падения в ад, от смерти, от абсолютного одиночества. Ацуши до сих пор может вспомнить некоторые строчки:

По мере того как она вырывала один волос за другим, страх в сердце слуги понемногу проходил. И в то же время в нём понемногу поднималась сильнейшая ненависть к старухе. Нет, сказать «к старухе» было бы, пожалуй, не совсем правильно. Скорее, в нём с каждой минутой усиливалось отвращение ко всякому злу вообще. Если бы в это время кто-нибудь ещё раз предложил ему вопрос, о котором он думал внизу на ступенях ворот, — умереть голодной смертью или сделаться вором, — он, вероятно, без всякого колебания выбрал бы голодную смерть. Ненависть к злу разгорелась в нём так же сильно, как воткнутая в пол сосновая лучина.

После прочтения Накаджима понял Рюноскэ намного лучше. Понял, что быть мафиози он не хотел, что тот ненавидел себя из-за этой службы. Ацуши понял, что Акутагава ненавидит зло также, как и он сам. Понял, что брюнет не выбирал рода деятельности. Понял, что это было единственным исходом, при котором Рюноскэ жил. Но не понял главного, истинной причины этого поступка. Все это было лишь ради того, чтобы Гин смогла выбраться из трущоб, лишь ради нее. Акутагава-старший никогда бы ее не бросил, он бы предпочел смерть этому. Если бы не было младшей сестры, парень бы погиб еще там, где его смерти и не заметили бы. Рюноскэ внимательно смотрел на Ацуши. Акутагава не потерял чувствительность вовсе. Он ощущал и птицу, и теплую руку тигра, пусть виду и не подавал. Не хотел показаться слабым, буквально прося врага отогнать от него ворона. Огромные черные глаза внимательно смотрели на Накаджиму. Признается ли в том, что трогал брюнета?.. Навряд-ли. Но Акутагаву интересовало не столько признание, сколько назначение этих действий. Зачем Ацуши было трогать его?.. — Ты чего так дергаешься, а? — грубо, но тем не менее, любопытно спрашивает Рюноскэ. Он знал, что лжец из Накаджимы ужасный. —Н…Ничего! — Оборотень выдал себя с потрохами. Почему ему настолько не повезло с умением скрывать что-либо, почему он до сих пор не научился врать? — Тебе уже говорили, что лжешь ты ужасно? — Выгибает почти несуществующую бровь Акутагава, глядя на тигра, что совсем повесил голову и выглядел сейчас, как нашкодивший котенок. — Говорили… — Тихонько вздыхает Ацуши. Очередная привычка с приюта: если сделал что-то не так, веди себя максимально тихо и прилежно, отвечай на все вопросы честно, не глядя на собеседника. — Ну вот, так и есть. Зачем ты мою руку трогал? — Она так лежала… мне показалось, что тебе грустно… — на миг Накаджима задумался и поднял на него взгляд. — Ты… Почувствовал мое прикосновение? Акутагава уже знал, что говорить о чувствительности, как минимум, ради своей безопасности, не стоит. — Нет. Увидел, как ты свою руку отдернул