Сломанный, но не сломленный

— Нормальный, говоришь? — Щурится Ацуши, глядя на худой голый торс Акутагавы: блондин переодевал его в спальную одежду. — Кожа да кости. Кушать больше надо! — Погладил Накаджима его ребра, которые торчали и выпирали, обтягиваясь кожей. Рюноскэ на это лишь прикрыл глаза, чтобы хотя бы не видеть этого всего. — Твоего мнения никто не спрашивал, тигр. — Ну… Извини… Просто правда, на тебя смотришь, аж есть хочется… — Ты меня сожрать хочешь?.. — Нет-нет-нет! — Ацуши замотал руками и головой. — И в мыслях не было! Акутагава открыл глаза, глядя на него. — Ты закончил? — С… сейчас… — Накаджима вдел худые бледные руки в рубашку и стал ее застёгивать. Двухцветные глаза не могли не смотреть на худое тело Рюноскэ. Слишком оно красиво, пусть и тоще выглядело. Бледная кожа, кое-где с шрамами от его когтей, более свежими — от падения. Но они даже придавали какой-то загадочности… — Ты куда там пялишься?! — Н.никуда! — Ацуши быстро застегнул все, немного смутившись. Акутагава только раздражённо выдохнул. — Давай уже спать, а? — Хорошо… — Блондин поднимает его на руки, чтобы переложить на кровать и немного вздыхает. — Ты лёгкий такой… И ещё… Ты не против, если мы на одной кровати поспим?.. Акутагава невольно опешил. Ацуши бережно держал его голову, чтобы та не отогнулась назад, чтобы Рюноскэ было комфортно. — Ладно… Все равно у меня выбора нет. — Пренебрежительно фыркает мафиози…уже бывший мафиози. Накаджима сглатывает. Как бы он ни пытался сделать приятно, помочь своему бывшему врагу, Акутагава не менялся… Все такой же хмурый, недовольный и злющий, хотя теперь он максимум покусать может, да и то, если будет касаться его губами. С одной стороны, Ацуши теперь может его не бояться, но с другой… С другой стороны, он не может не замечать то, как темноволосому больно признавать то, что в одиночку он теперь не справится даже с простейшими вещами, вроде чистки зубов или переодевания, что теперь он беспомощнее ребенка… Жалеть его страшно, но тигр жалеет. У Рюноскэ тоже было тяжёлое детство, о нем никто и никогда не заботился, так может, именно Накаджима сможет дать ему это? Дать ему ту заботу, которой его обделили?.. Но если Акутагава будет отпираться, то ничего не выйдет. Ацуши кладет его на кровать, поправляя подушку Рюноскэ, чтобы тому было максимально удобно и комфортно. Его в мафии не жалели, так пусть пожалеют хотя бы тут. Накаджима ложится рядом и укрывает их обоих, предварительно убеждаясь, что темноволосому удобно. — Спать, или может, поговорим?.. — Ацуши вспоминал приют. Они часто перед сном обсуждали всякую ерунду, просто чтобы отдохнуть от этого дня и услышать хоть что-то теплое в свой адрес. — О чем я могу с тобой говорить? — Акутагава искренне недоумевает. Все всегда держались от него стороной, лишний раз не говорили и старались все делать так, чтобы взаимодействовать с ним меньше всего. — Да о чем угодно… Что ты любишь, что ты не любишь… Мне все же за тобой ухаживать теперь, — улыбнулся Ацуши, приобнимая его за грудную клетку и прижимая к себе. Но он быстро постыдился своего порыва нежности и уложил уже абсолютно понявшего, судя по его выражению лица, мир, Акутагаву на место. — Ну… Ничего я не люблю… И не не люблю тоже… — Тихо произносит он. Действия Ацуши его сбили с толку. Сильно сбили с толку. — А та тетрадка? Ты ведь пишешь классно, разве тебе не нравится? — Мне не нравится то, что у меня выходит. — А почерк твой? Он же такой… — Каллиграфический? Раньше ей очень увлекался. Привычка писать не абы как осталась. — Ого… Но почему тебе рассказы не нравятся?.. — Можно было написать намного лучше. — Так написал бы… — Такой человек, как я, на такое не способен. — А кто тебе это сказал?.. Ты их напечатать пробовал?.. — Нет. Я сам к этому пришел, а позориться не хочу, мне и этого хватило. — Под словом «этого» Рюноскэ подразумевает ситуацию с падением и параличом, ведь для него это великий позор. Если об этом узнал Ацуши, то узнал и Дазай-сан. Он же учителю в глаза смотреть не сможет… Да и раньше не мог, но сейчас это ещё позорнее. — Это не позор, Акутагава… Это правда очень крутые рассказы, ты не понимаешь? Мы обязаны побробовать их издать… — Кому? Кому мы обязаны? — Твоему таланту. — Таланту? Бред. Ты также можешь. — Неправда! Я даже вполовину также не смогу, мне ведь фантазии не хватит… Акутагава на это только что-то невнятно бормочет и прикрывает глаза. — Спи уже, тигр. — Спокойной ночи, Акутагава… Они оба вскоре уснули, устав от столь эмоционально наполненного и истощающего дня. Липкий сон втянул в себя сначала Рюноскэ, а затем и Ацуши. Акутагава проснулся от того, что ему подозрительно тепло. Нет того тянущего холода, который пронизывает все его тело снаружи и изнутри. Холода, что зависит не от погоды и температуры, который есть всегда. Словно что-то согнало его, словно что-то согрело. И этим чем-то оказывается никто иной, как тигр, который ночью бесцеремонно обнял его. И не приобнял, не просто коснулся, а вполне себе обнял, прижимая к себе. Голова Акутагавы прижималась к плечу Ацуши. На голос Рюноскэ Накаджима не откликался, поэтому темноволосый…укусил того за плечо. Довольно сильно укусил, ведь белые аккуратненькие зубки Акутагавы были острые. Тигр вскрикнул и оторвал от своего плеча Рюноскэ. — Ты чего?! — Ты меня вообще сжал, тигр! — Тебе больно?.. Извини… — Нет, но разрешения тебе на это никто не давал. Ацуши только вздохнул и потёр укушенное плечо. — Ты вообще-то больно кусаешься… — Ты намного больнее. Я рукой после этого месяц двигать нормально не мог. — Слушай, я же не виноват, что меня к тебе перенаправили!.. — Так пасть бы закрыл, идиот. Накаджима вздыхает и еле слышно всхлипывает. — Ещё расплачься тут, тигр. — Я не плачу! Но вообще-то обидно было… Я тебя кусать не хотел, а ты специально. — Ты меня сжал. — Обнял, а не сжал… — Какая разница? Радуйся, что сжал не настолько сильно, чтобы я тебя обкашлял. Блондин со вздохом садится, продолжая тереть плечо. — Ладно… Все равно уже пора вставать… Он поднялся и потянулся. Рюноскэ лишь прикусил губу. Думал ли он, что будет завидовать и зависеть от Ацуши? Конечно, нет! Но сейчас это было ничто иное, как зависть в чистейшем ее проявлении. У тигра была регенерация, и если бы упал он, ему нужно было бы денек полежать и все, готов, выздоровел. А Акутагава может загнуться просто от того, что дышит воздухом не той влажности. У всех бывают слабые места, и у Рюноскэ этим местом было именно здоровье. Сильная способность, но без нее он никто. Ацуши берет его на руки, бережно поддерживая тёмную голову. Накаджима усаживает парня в кресло, осторожно фиксируя Акутагаву, чтобы тот не упал. Завершает тигр это поглаживанием по темным волосам, от чего Рюноскэ морщится. — Что такое? — Ничего. Просто мне неприятно. — Почему? Я ведь просто глажу… — Не важно. Ацуши вздыхает от такой нелюдимости и мрачности Акутагавы. С таким настроем он даже руки не восстановит! Да, на их восстановление были шансы, в отличии от ног, но Накаджима намеревался полностью излечить его. Рюноскэ же не верил. Он не сможет восстановиться. Без способности он слаб, без нее он ничего не добьется. Почему же без нее? Чтобы призвать способность, нужна одежда. И тут нужно не осознание того, что она на нем. Нужно ее чувствовать, а чувствительность у тела Акутагавы нулевая. Он просто не чувствует ничего ниже шеи. И это пугает. Пугает то, что свою единственную сильную сторону он потерял. Расёмон не был его частью, это отдельное существо, пусть и эмоции у них одни на двоих. Они чувствуют одно и то же, являются единым целым, пусть и разными сущностями. Чтобы подчинить способность своей воле, были необходимы истязающие тренировки, которые в конец подорвали его здоровье. Но для мафии это нормально: жертвовать чем-то ради чего-то другого, более необходимого и важного. Ведь это и есть смысл жизни — жертвовать чем-то ради чего-то. Но чем способен пожертвовать Акутагава сейчас?.. Ацуши подносит к чужим губам кусочек свежей, теплой яичницы. — Ну как? Акутагава прожевывает завтрак, проглатывая. — На вкус лучше твоего плеча. — Сухо произносит Рюноскэ. — Я старался, — мило, притерно улыбается Ацуши. — Сделай лицо попроще, смотреть противно. Накаджима немного грустнеет, отводя взгляд на тарелку. Он наколол на вилку мясо и поднес к Акутагаве. — Давай, открывай ротик. — Однажды я тебя прикончу.