Перелетные птицы

Он шел по нашему офису, сметая все на своем пути. Высокий, сильный, мужественный. Наших девчонок как ветром сдуло, едва он появился. Попрятались по углам и только шептались, к кому пришел этот тип, раздувая ноздри, будто разъяренный бык перед тореадором. — Где Джан Дивит? — прохрипел он, проходя мимо моего рабочего места. Мой страх куда-то испарился, и я выскочила ему навстречу, останавливая его. — А ты кто такой вообще? — Отойди, — сквозь зубы процедил он. — Уши прочисти, я вопрос задала! — не знает, с кем связался, я после СИЗО и депортации уже вообще ничего не боюсь. — Отойди, сказал! — рявкнул он. — А то что? Ударишь беззащитную девушку? Мы стояли друг напротив друга, и наши глаза метали молнии. Но, к моему удивлению, молодой человек быстро успокоился. Глубоко вздохнув несколько раз, он сказал: — Меня зовут Миран Асланбей. Я к Джану Дивиту насчет вашей кампании. — Ах, Миран Асланбей, значит! — воскликнула я, повторяя имя бывшего Рейян. Оказалось, желание вцепиться ему в горло никуда не исчезло. — Значит, это ты превратил жизнь Рейян в пиздец и вынудил ее бежать из родного города! Ты же, блядь, не знаешь, каково это — лишиться всего, что у тебя было! Ты же, блядь, думал только о себе! О своей ёбаной мести! И где ты был, ублюдок, когда она тут кровью пол заливала? Мне сорвало крышу, и я начала ввинчивать в турецкую речь русский мат. Но было все равно. Это самое малое, что заслуживал Асланбей. Как бы я на него ни злилась, кидаться с кулаками на здоровенного мужика — откровенно говоря, так себе идея. — Стой, что? — остановил меня он. — Что слышал! Мы тяжело дышали после перепалки, но по-прежнему не сводили глаз друг с друга. Так прошло несколько минут. Наконец Миран заговорил снова: — Так где Джан Дивит? Я могу его видеть? — Не можешь. Нет его, уехал по делам, — уже спокойнее сказала я. — Хорошо… А Рейян… Ты ее знала, да? Я осмотрелась. Коллеги, видя, что Миран успокаивается, потихоньку выползали из укрытий и садились за рабочие места. Вот блин, хоть бы один поддержал меня! А то я все сама да сама. Ладно, мне ли привыкать… — Знала. И знаю. Мы с ней дружим. Но говорить с тобой о ней я не намерена. — Послушай, пожалуйста, — он понизил голос почти до шепота. — Я очень виноват перед ней, я знаю. Да и ты, судя по всему, тоже. Но сейчас все изменилось. Пожалуйста, позволь мне все рассказать. Я взглянула в его глаза и увидела там уже не ярость, а боль и печаль. Может, и правда дать ему высказаться? Понимаю, это неразумно. А с другой стороны, лучше выслушать обоих и составить мнение. Конечно, нет гарантии, что он мне не соврет. Дима вот врал и не краснел… Но при нашем последнем разговоре в его лице не было ни капли сожаления и раскаяния — наоборот, у меня появилось чувство, что он рад такому исходу событий. Еще бы, он выполнил свое задание, доказал преданность секте… Я снова посмотрела на Мирана. Нет, он совсем другой. — Хорошо, пойдем в кафе. — Ты серьезно собралась идти куда-то с этим зверем? — дернула меня за руку Гюлиз. — Успокойся, он ничего мне не сделает, — я внимательно посмотрела на девушку. Гюлиз отошла к своему месту. Я схватила свою толстовку на молнии и направилась за Мираном. В кафе за чашкой чая Асланбей совсем успокоился и наконец поведал мне всю историю своей семьи. Не составило труда сделать вывод: Миран, не знавший родителей и безоговорочно веривший бабушке, стал жертвой манипуляций старухи с психологической травмой. Она просто хотела отомстить своим врагам. Прежде чем допускать такую к внуку, ее следовало бы пролечить в психбольнице. Но я же понимаю, там, в маленьком городке на юго-востоке Турции, прав тот, у кого денег больше. Впрочем, Мирана это все равно не оправдывало. — То есть, ты даже не попытался разобраться, правду ли говорит бабушка? Тебе даже не пришло в голову, что она может сводить счеты? — усмехнулась я. — Не все же такие умные, как ты, — огрызнулся Миран. — Ладно, извини, я понимаю, что я урод и мерзавец. — Это еще самые мягкие слова. Я знаю и погрубее, но на турецкий они не переводятся. — Ты обещала рассказать, что случилось с Рейян. — Я так думаю, на фоне стресса из-за всего этого, из-за переезда в Стамбул ее костный мозг перестал вырабатывать кровяные тельца. И у нее развилась острая апластическая анемия. Теперь она в больнице, ей практически постоянно докапывают компоненты крови. — А лечение? — побледнел Миран. — Рейян нужна пересадка костного мозга. Именно с идеи поддержать ее, кстати, и началась наша кампания. Я уговорила Рейян стать лицом кампании, а Джан ее фотографировал. Вот и все. Миран на секунду задумался. — Я готов сдать свой костный мозг, — внезапно сказал он. — Если это поможет Рейян… — Эм… Ты можешь поговорить с ее врачом, Фарах Лекесиз ее зовут. Она подскажет, как это сделать. Но тут такое дело… Подходящий костный мозг от чужого человека, не родственника, очень сложно найти. — Я все равно попробую! Вдруг случится чудо? А если нет… Если нет, я заставлю всех родственников Рейян сдать костный мозг! Его лицо снова стало суровым, но я уже не боялась — понимала, что за этой маской прячется ранимый маленький мальчик. И успокоится он, только если Рейян будет рядом с ним, живая, невредимая, веселая и здоровая. Но здесь уже все зависит от моей подруги. Он поднялся, бросил на стол деньги и сказал: — В какой Рейян больнице? Я хочу увидеть ее. — Тебя не пустят, — решительно сказала я. — На днях ей начали иммуносупрессивную терапию, клетки ее иммунитета постепенно гибнут, чтобы потом организм не отторг костный мозг. Она очень уязвима, и из-за ослабленного иммунитета даже нас к ней пускают только в защитном халате, маске и перчатках. И то, потому что Фарах ханым лично разрешила, видя, что наши с Санем визиты поднимают Рейян настроение. — Меня пустят, — стоял на своем Миран. — Попробуй прорвись через Фарах ханым. Если тронешь ее хоть пальцем, Тахир Лекесиз раздавит тебя, как таракана. Мои слова подействовали на Мирана, и он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Затем сказал: — Хорошо. Но я все равно хочу поговорить с ее врачом. — Ладно, что я могу сделать, — вздохнула я, допивая чай. — Поеду с тобой. А то еще натворишь там дел… — Ты меня не боишься? — удивился Миран. — Просто я когда влетел, все попрятались, а ты — нет… Я хихикнула: — Если тебе интересно, я пережила три задержания, тюрьму, суд, бежала из своей страны через забор на границе, сломала ногу, на новом месте мне отказали в беженстве, причем, как оказалось, стараниями моего парня, и в конце депортировали. Ты серьезно думаешь, что я тебя испугаюсь?

***

Февраль 2024 года — Милана, пришел ответ на нашу апелляцию, — голос Виктории дрожал. — Вы не волнуйтесь, это еще ничего не значит, нам предстоит суд, который назначен на начало марта. — Что там? — мое сердце оборвалось, а перед глазами потемнело. Пришлось даже схватиться за какую-то полку на складе магазина, иначе я бы рисковала упасть на цементный пол. — Вы не переживайте. Но нам нужно поговорить и обдумать линию защиты в суде. — Хорошо. Я сейчас же приеду. Говорите адрес. Я сразу же подошла к старшей по смене и сказала, что мне очень нужно уехать по миграционным делам. Она, конечно, отпустила, даже не ворчала. Впрочем, а что она скажет? Тут очередь из работников не стоит. Виктория уже ждала меня в кабинете в офисе благотворительной организации. Строго говоря, это не был кабинет — просто тихий закуток в огромном помещении. Но тем не менее, мы смогли поговорить. Я села на диван, сняла куртку — то ли от теплой погоды, то ли от волнения мне было жарко — и приготовилась слушать. — Согласно данным, предоставленным Департаментом миграции, они сочли невозможным предоставление убежища по следующим причинам, — начала Виктория. — Во-первых, вы недостаточно поддерживаете официальную беларускую оппозицию в Литве. Это не проявляется ни в вашем блоге, ни в каких интервью и прочем. — Что? — я едва не расхохоталась. — Они серьезно так написали? — Да, вот, смотрите. На литовском я, конечно, практически ничего не понимала, но слово «оппозиция» на всех языках мира звучит примерно одинаково. Поэтому сомневаться в словах адвоката не пришлось. Департамент миграции в своем обосновании написал именно это. — Тут написано, что в вашем блоге на почти одиннадцать тысяч подписчиков за последний год не было ни слова о проектах беларуской оппозиции. А раз вы их не поддерживаете, вполне возможно, что вы скрытый агент беларуских властей, заброшенный в страну с вражескими целями. — Что? Какая ерунда, Боже. — Департамент написал, что «вызывает подозрение легкость, с которой Милане Горской удалось сбежать из исправительного учреждения открытого типа. Возможно, ей помогали сотрудники или администрация учреждения, что также наводит на мысль о ее связи с властями Беларуси». — Что? — ахнула я. — Да я… Знаете, как тщательно мы все планировали? Дима из своего места пребывания позвонил мне, сказал, что у них сбежал один парень. Притворился больным, а в больнице просто ушел, там никто особо не смотрит. Он сказал, что хочет сделать так же, спросил, в деле ли я. Я и решилась, порезала себе руку деталью — вот шрам, видите? И в больнице правда никто не смотрел. Меня отвели в туалет, а оттуда я сбежала через окно. Зайцем на электричках доехала до приграничного городка, все тряслась, чтобы контролеры не словили, один раз из поезда прямо на ходу пришлось прыгать, вся спина в синяках была. Дима уже ждал там. Он нашел людей, которые показывают дорогу до места, где можно перейти границу. Правда, все пошло не по плану… Мы несколько дней сидели в заброшенном доме, ждали… Я заболела еще. А потом кто-то вызвал силовиков, и пришлось бежать, пока они прочесывали дома. Мы бежали по лесу, заблудились, перелезли через забор в итоге, я ногу сломала… Виктория внимательно слушала и записывала мой рассказ, а затем спросила: — А есть ли у вас доказательства? — Да какие? Нет, конечно! — Вот это и смутило Департамент миграции. Кроме этого, — Виктория сделала паузу, — они звонили беларуским организациям и беженцам. Оказалось, вы не участвуете в мероприятиях диаспоры, вас не знают. Это тоже большой минус. Получается, вы как бы уехали — и прекратили борьбу. К таким беженцам сразу меньше доверия — непонятно, они уехали, потому что на родине что-то неладное или потому что момент был удобный. Ну, и еще один момент — по мнению Департамента миграции, вас слишком поздно пришли задерживать, только в 2022 году, когда протесты давно сошли на нет. — Но ведь репрессии продолжаются и теперь! — Это да, но тут написано: «Большинство активных людей покинули Беларусь в 2020–2021 годах. Те, кто приехал позже, или сидели в тюрьме, или же являются агентами режима». — Но я же сидела! — Кстати, к вашему сроку тоже претензии. Всего четыре года исправительного учреждения открытого типа — это не так уж и много для человека с уголовной статьей, — сказала Виктория, листая апелляцию. — Это здесь так написано, я ничего не придумала. И наконец… Милана, какие отношения у вас с вашим парнем Дмитрием? — Эм… А что? — Вы не ссорились, не ругались? — Нет, у нас все отлично. Он меня очень поддерживает сейчас. — Но в апелляции Департамент миграции склоняется к его словам, и я бы о поддержке как раз не говорила. Оказывается, по свидетельству Дмитрия, вы не раз критиковали оппозицию и высказывали намерение вернуться в Беларусь. Более того, он сказал, что вам неплохо жилось при режиме: вы окончили университет, тогда как его, например, отчислили за активную гражданскую позицию, вас взяли на работу… Пусть и в магазин, но взяли! Она говорила, но я ее не слушала. Значит, самый главный предатель — это мой молодой человек? Тот, кто утешал меня, говорил, что Департамент миграции ошибся, и уверял, что я получу статус беженца? Именно он наговорил им про меня разной ерунды и из-за него меня могут депортировать и посадить в тюрьму? — Нет… Нет, этого не может быть! Что я теперь буду делать?

***

Фарах удивилась, когда Джемре сообщила ей о том, что в кабинете ее дожидается посетитель, желающий поговорить о Рейян Шадоглу. Все это время Рейян была интересна только своим коллегам — и всех их персонал уже знал. — Он представился Мираном Асланбеем, — сказала Джемре. Фарах вспомнила, что в бреду Рейян звала именно Мирана. Может быть, это и был он? Она вздохнула. — Спасибо, Джемре. Я разберусь. Гость нетерпеливо постукивал пальцами по столу. Фарах поправила халат. — Здравствуйте, меня зовут Фарах Лекесиз. — Миран Асланбей, — представился он, приподнявшись. Фарах прошла на свое место. — Хотите чай или кофе? — Нет, спасибо. Давайте сразу перейдем к делу. В его взгляде было что-то пугающее, но Фарах уже знала, что такие люди оказываются на поверку совсем другими. Пример тому — ее муж Тахир. Когда она впервые оказалась на уборке его заведения, ей было сложно представить, что этот жестокий человек станет для нее самым любимым, нежным и ласковым мужем, самым лучшим, терпеливым и понимающим отцом для Керимшаха. Именно поэтому Фарах ни капли не испугалась. — Как я понимаю, вы насчет Рейян Шадоглу. Можно узнать, кем вы ей приходитесь? — Я ее муж. — Вот как? Но по сведениям, которые нам предоставила пациентка, она не замужем. — Это долго объяснять. Фарах откинулась на спинку кресла: — А вы куда-то торопитесь? Под ее взглядом Миран понял, что ему никуда не деться. Фарах видела, что ему сложно рассказывать о произошедшем. Но это было сделано больше для него — она ведь и так знала, что случилось. Она видела, что Миран страдает — кажется, едва ли не сильнее Рейян. И по его глазам прочитала безоговорочную любовь. Даже винить его почему-то не хотелось. Похоже, он и так все осознал и уже достаточно намучился. Он каялся перед ней, как грешник перед Богом, и в его глазах стояли слезы. — Она такая чистая, невинная… Она не заслуживала такого… Она мой ангел. Если ее не будет — то и меня тоже не будет, — говорил он. — Я бы все отдал за то, чтобы увидеть ее и лично с ней поговорить. Но почему, почему жизнь так несправедлива? Почему эта болезнь уничтожает ее, а не меня? Разве не я заслужил это больше всего? — он поднял глаза на Фарах. Но она не ответила — а что тут скажешь? В кабинете воцарилась тишина. — Вы же пустите меня к Рейян? — с надеждой в глазах и голосе спросил Миран. Фарах потерла пальцами виски. — Видите ли, какая ситуация. Положение Рейян сейчас очень сложное. Ее привезли в очень плохом состоянии, нам пришлось переливать ей компоненты крови. Затем у нее случилась инфекция, и она попала в реанимацию. Только недавно Рейян почувствовала себя хорошо, и мы смогли начать иммуносупрессивную терапию. Знаете, что это значит? — Знаю, — закивал Миран. — Мне Милана сказала. — Да, я разрешила навещать Рейян только ей и ее коллеге Санем. Потому что рядом с ними Рейян чувствует себя лучше, и это важно для ее выздоровления. А вы… Я боюсь, после вашего визита ей может стать хуже. — Но почему? Я уверен, она до сих пор любит меня! Да, она злится, она очень обижена, но в ее сердце живет любовь! Вы не видели, с какой любовью она смотрела на меня тогда! — Что было тогда — не имеет значения, — Фарах была решительна. — Сейчас Рейян категорически нельзя испытывать стресс. Если вы хотите ей помочь — лучше просто не мешайте. — А… Я могу сдать костный мозг для нее? Я здоров, ничем не болел, может, только простудой в детстве. — Это без проблем. Я все организую и позвоню вам.

***

Рейян дочитывала очередную книгу, когда в палату забежала Милана: — Приве-ет! — по движению маски Рейян поняла, что подруга улыбается. Она приподнялась и отложила книгу. — Ну, как ты? — Хорошо. Вот, капаюсь, — Рейян кивнула на штатив, с которого свисала огромная бутыль. — Как самочувствие? — Да как оно может быть в больнице… Скучно. Как у вас дела? Как там кампания? — Ой, все чудесно! Сегодня выпустили видео с Фарах ханым, хочешь, посмотрим? Оно уже вирусится. Люди репостят. Даже какие-то турецкие актеры обратили внимание. А завтра по всему городу будут висеть билборды с твоей фотографией, представляешь? — Правда? Вот это да. Покажешь видео? Посмотрев ролик с Фарах ханым, в котором она объясняла, почему так важно быть донором костного мозга, Рейян вдруг загрустила. Совсем не верилось, что и ей предстоит пройти через эту процедуру. Милана, увидев ее настроение, выключила телефон и положила руки в перчатках на ее колени: — Ну, что такое? — Не знаю… Как-то просто настроение пропало, — она смахнула слезинку. — Рейян, дорогая, это нормально! Ты уже столько времени в больнице — конечно, это непросто. Наверняка хочется уже домой, в какую-то другую обстановку, наверняка тебя уже достали эти капельницы и лекарства, — Милана провела ладонью по ее волосам. — Но ты молодец, ты очень хорошо держишься. — Мне просто страшно… Как дальше все будет… Куда потом идти, когда все закончится… — Тоже мне проблема, Рейян! Есть Джан, есть Санем с Лейлой… На худой конец, мы с тобой вместе можем снять квартиру, и я буду за тобой ухаживать, пока ты не выздоровеешь. Не думай об этом сейчас. В конце концов, тебя не сегодня и не завтра выписывают. И даже не на следующей неделе. Так зачем заранее переживать? Рейян промолчала. — Хочешь, расскажу тебе один веселый случай из моего детства? — продолжила Милана. — Один раз мы с мамой шли по улице — мне лет пять было. И встретили темнокожего парня. А я никогда их не видела и очень удивилась, даже спросила у мамы, почему этот дядя черный. Мама начала что-то объяснять про расы, национальности — естественно, ребенку в пять лет это непонятно. В итоге я подумала, сделала какой-то свой вывод и сказала: «Ну ничего, помоется и станет белым». На лице Рейян появилась улыбка. История и правда была забавная. Она еще раз представила в голове эту картину, и улыбка переросла в смех, который заразил и Милану. — О, еще одну веселую историю вспомнила, — отсмеявшись, сказала девушка. — Когда мы учились в пятом классе, у нас отменили один урок, и образовалось свободное «окошко». Моя соседка по парте Лера говорит: «Пойдем ко мне домой». Она жила рядом со школой, школа буквально в ее дворе стояла. Мы пошли к ней. А у нее жил огромный красно-фиолетовый попугай. И какой-то он грустный был, как мне показалось… Я и говорю: «Давай ему зеркальце в клетку повесим, пусть чирикает с отражением». Повесили мы ему зеркальце, ушли на кухню пить чай, вдруг слышим — жуткие вопли из Лериной комнаты. Мы побежали туда, а этот попугай орет и долбится клювом в зеркальце. Потом разбегается на веточке и врезается в него, потом снова все повторяет. Как же мы хохотали! — Бедный попугай, — вытирая выступившие от смеха слезы, сказала Рейян. — Наверное, не понял, что происходит и откуда в клетке еще один сородич. Хотя я представляю, как все это выглядело. Наверняка очень смешно. — Не то слово! А потом он пошел есть свою еду и постоянно оглядывался на зеркальце, чтобы смотреть, где там «враг». Лера ему морковку дала, он сел на ветку напротив отражения и стал есть. И так сильно удивился, что у «сородича» тоже морковка, что бросил свою еду и пошел снова его лупить. — Ой, не могу, — захохотала Рейян. — Да, такого не придумаешь. Краем глаза девушка увидела, что мимо палаты прошла Фарах ханым и взглянула через окно на то, что происходит внутри. Видимо, это ее устроило — сложная пациентка улыбалась и хохотала, а что может быть лучше? Милана проследила за взглядом Рейян и, увидев врача, вдруг стала серьезной. — Рейян… Мне надо тебе кое-что сказать. Будет лучше, если ты узнаешь это от меня. — Что случилось? — у Рейян заколотилось сердце. — Твой бывший, Миран… Он здесь…