Touches

***

      Всему свойственно заканчиваться, подходить к своему логическому завершению. Так в очередной раз время нахождения в больнице для Чонсона заканчивается и он может покинуть эти серые стены, пропитанные сыростью и запахом лекарств, вернуться домой к любимым родителям, забыть на ближайший год об обследовании и лечении. Хисын сделал это чуть раньше, выписавшись после Чонвона. Он также заглянул проведать Чонсона с Джеюном. Желать им выздоровления он не стал, потому что понимает слишком многое в состоянии обоих парней. Старший лишь пожелал сил и не терять веру, столь необходимую в этой жизни.       В общем состоянии Чонсона есть заметный прогресс, и врач весьма похвально на это реагирует, но сильных надежд Чонсону не вселяет. Однако психологию врачей Чонсон выучил на ура. Если они не вселяют сильных надежд, общаются спокойно — это не всегда плохо. В обратном случае, когда они стараются показать, что жизнь прекрасна и замечательна, уже проглядывается что-то сомнительное. Разве здоровому человеку, который проживет еще не один десяток лет, стоит об этом говорить?

«Это не лечится, но жить можно. Поэтому, парень, будь добр, проживи хорошую жизнь несмотря на это», — звучит это все легко и навязчиво как в рекламах, сменяющих друг друга на цифровых экранах телевизоров. Но звучит это настолько абсурдно со стороны врача, будто можно так просто взять и выбросить факт своей болезни, из-за которой ты вынужден принимать лекарства, ради поддержания своего оптимального состояния. Было намного проще, если вместо ободряющих слов Чонсону б заявили, что лекарства ему больше не нужны и он может избавиться от всех этих горьких и приевшихся таблеток, из-за размера и количества которых у парня нередко болит горло.

      Чонсон выглядит как потерянный ребенок, как только оказывается в кабинете после разговора с врачом о завершении своего лечения. Уже завтра за ним приедет его семья, он покинет это место и потеряет физическую связь с Джеюном. Они смогут только переписываться и видеться через видеозвонки, пока не появится чуть больше времени, чтобы встретиться и погулять где-то. Это делает больно Чонсону, слишком привыкшему за все время к тому, что Джеюн рядом, что он может коснуться его, услышать его голос вживую, посмотреть на него не через экранчик телефона.       Юноша шумно вздыхает и плетется по длинному коридору, скорее тащит себя к лестнице, чтобы спуститься ниже и пойти по такому же длинному и серому коридору в сторону своей палаты. Может все-таки они с Джеюном ненадолго разлучаются? Нет, Чонсон точно хочет увидеть парня снова не в стенах этой дурацкой больницы, а на улице, не в больничной пижаме, а какой-нибудь другой одежде.       Дорога до палаты не занимает много времени, потому что Чонсон опять ушел в свои мысли с головой. Лишь голос Джеюна заставил его вынырнуть из них и обратить внимание на парня, который стоял около окна, наблюдая за солнечной погодой.       — Как прошел разговор? Есть положительные сдвиги? — Джеюн обернулся к Чонсону, одаривая его легкой улыбкой, заставляя задумчивое лицо старшего смягчиться.       — Неплохо, но мой курс лечения подошел к концу, — занимает местечко у окна рядом с Джеюном, смотря на его лицо, прежде чем вместе сместить взгляды на улицу, где во дворе была небольшая суета. Джеюн вздыхает, но кивает понимающе. Они не первый раз расстаются, вроде он привык к этому, но сейчас, когда между ними такая связь — очень тяжело принять всё просто.       — Мой тоже, — невесело дополняет Джеюн. Ему грустно по двум причинам: первая — он возвращается домой, где ему придется тесно контактировать с отцом, решившим почему-то измениться, а вторая — он временно не сможет увидеть Чонсона вживую. И вторая причина заставляет его грустить сильнее, нежели первая. Отца стерпеть он может, а вот не увидеть Чонсона вживую несколько, а то и больше дней — не может.       Между парнями повисает тишина, давящая на обоих сразу. Да с такой силой, что оба еще больше уходят в себя и поток своих мыслей, теряясь в пространстве. Чонсон вспоминает слова своего отца, сказанные им однажды, когда младшего Пака отправили на самый первый в жизни долгий курс лечения, являющийся для него огромным стрессом на те времена:

«Если не можешь изменить ситуацию — измени свой подход к ней», — и ведь в этих словах есть глубокий смысл, толика правды. Отец Чонсона всегда умел подобрать правильные слова, этот его талант впечатлял, ведь на месте своего отца, оказавшись в такой ситуации, Чонсон вряд ли бы сказал именно так. От незнания, как помочь, как успокоить, особенно того, кто сильно младше тебя, он точно не сказал ничего лучшего, кроме: «Нужно смириться». Его же прямолинейность и неумение смягчать острые углы — его проклятие.

      — Джеюн, — зовет негромко Чонсон, желая прервать эту гребанную тишину и поговорить с парнем. — Мне тоже не хочется расставаться с тобой, даже если на время.       — К сожалению, нужно, — почти смирившись, выдавливает из себя Джеюн, в который раз закрывая все эмоции в себе. — Я… я не знаю, как буду следующее время без тебя рядом, мне немного страшно, что наша разлука сильно может повлиять на нас.       У Чонсона в груди тепло разливается, стоит ему услышать, как особенно выделяет Джеюн последние слова, связанные с ними. Ему действительно приятно осознавать, что для Джеюна их союз так же важен и ценен.       Ладонь Чонсона ложится на плечо Джеюна, и в следующий миг младший оказывается утянут в полуобъятия, прижимаясь плечом к груди Чонсона, чувствуя сквозь тонкую футболку тепло чужого тела. Он все еще немного не привык, что старший, оказывается, умеет так, вернее, может быть инициатором чего-то подобного. Свой взгляд он устремляет в чужие темные омуты, а пухлые губы сами по себе расплываются в нежной улыбке. Джеюн сдерживается от возможности окончательно растрогаться, ведь совершенно не хочет испортить их последний день тупыми слезами.       — Я тоже переживаю, но мы не в каменном веке живем. Понимаю, цифровое общение не заменит нам живого, но нам предстоит довольствоваться этим, — Чонсон старается смягчать свой реализм, впервые ищет плюсы в ситуации, что совсем не присуще ему. Джеюн оказал на него сильное влияние, это заметно невооруженным взглядом.       Джеюн видит это, и ему правда приятно, что не только он теперь старается быть оптимистом в их дуэте. Младший даже вспоминает, каким Чонсон был ранее и как своими острыми углами жестокой реалии в первую очередь разрушал себя самого изнутри, а не Джеюна. Он действительно рад, что в старшем происходят изменения в лучшую сторону, с ним даже общаться стало проще. Но Джеюн точно знает и хорошо помнит, как влюбился в еще угрюмого недотрогу, когда-то обозвавшим его в грубой форме «наивным человеком». Осадок после того разговора почти исчез, потому что он видит происходящие изменения в Чонсоне и его искренние попытки стать лучше.       — Хм, ты прав. Все-таки у нас есть телефоны и возможность общаться через них, — соглашается Джеюн, заметив свое прилично долгое молчание после сказанных слов Чонсона. — Но я буду ждать живой встречи и, желательно, не в больнице. Очень надеюсь, что не угожу в нее снова в ближайшее время, — младший невесело усмехается на последних словах, пока Чонсон поджимает нижнюю губу, уводя взгляд в сторону. Он искренне переживает за состояние Джеюна, потому что старшему повезло отделаться меньшим в плане проблем со здоровьем. Но поток переживаний прерывается в ту же минуту, когда на щеку ложится чужая, чуть теплая ладонь. Чонсон смотрит в голубые глаза Джеюна, напоминающие ему море, в которое хочется окунуться сразу с головой, ради ощущения легкости и блаженства.       — Не делай такое лицо, будто я сказал, что умираю, — прыскает смехом Джеюн, после губами осторожно клюет острую щеку Чонсона, замечая, как шея и кончики ушей того краснеют. Хах, а Чонсон милый, когда смущается из-за подобных вещей. Он все еще очень чувствительный и Джеюн старается быть осторожным. Для него разрешение Чонсона касаться его — означает огромное доверие, которое очень ценится им.       — Я не делаю такое лицо, перестань так говорить, — фыркает Чонсон, заставляя Джеюна улыбнуться сильнее. Лицо старшего немного смягчается, а сам он вздыхает, прижимая Джеюна к себе ближе, будто младший куда-то сейчас уйдет от него, если они будут недостаточно близко. С момента их признания прошло прилично времени, но оборванный поцелуй так и не состоялся. Их первый поцелуй вышел ужасным по вине Чонсона, но ему бы еще раз хотелось почувствовать губы младшего на своих, их мягкость, вкус.       Возможно, в парнях сейчас слишком сильно разыгрываются их же гормоны, раз в головах часто появляются мысли, связанные друг с другом. Джеюну это даже очень нравится, ведь он знаком с чувством влюбленности, относится к нему намного проще, нежели Чонсон, который даже толком целоваться не умеет, но очень хочет. Особенно с Джеюном.       — Джеюн, — вновь зовет Чонсон, щеку прикусывая изнутри, ведь стоило ему подать голос, как былая уверенность в нем рассыпалась в прах, особенно когда Джеюн тут же отозвался, большим пальцем поглаживая его щеку.       — А мы… — Чонсон сглатывает вязкую слюну, чувствуя, как сердце усиливает свой ритм, с силой ударяясь о бедные ребра, уже изрядно уставшие от таких выходок главного мотора, поддерживающего существование организма. — Можем поцеловаться?       Джеюн брови вскидывает на услышанное, а его лицо становится удивленным. Они правда не поднимали подобную тему с момента их признания друг другу в чувствах. Даже как-то неловко становится, но желание начинает сильно играть теперь и у Джеюна. Он робко кивает, не находя смысла отвечать типичное: «да» или «конечно». В силу подскочившей неловкости, его голос обязательно дрогнет, испортив такой момент.       Чонсон вдыхает, прежде чем осторожно потянуться к лицу младшего, но целует не первым, потому что Джеюн поддается вперед и касается первым тонких, немного сухих губ Чонсона. Он знал, что старший замешкается перед таким моментом, поэтому решил совсем немного ускорить этот процесс.       Младший немного меняет позу, обнимая Чонсона за его тонкую талию и прижимается ближе к чужому телу. Он действует так, будто у него есть в этом опыт, но все его действия скорее интуитивные, высмотренные в многих фильмах, которые ему доводилось видеть. Но сейчас Джеюн ощущает себя как герой из той странной книги, которую ему давал Сону. Оказывается, автор сия произведения не наврал, что целоваться — приятно, особенно с человеком, которого любишь.       Парни не переступают через дозволенную, адекватную грань, не желая смущать друг друга еще больше. Их поцелуй продлился недолго и выглядел весьма невинно, если не учитывать тот факт, что Джеюн почувствовал, как его губы немного сминали чужие. Они отстранились от лиц друг друга, по-прежнему находясь в объятиях. У обоих кожа покрылась алыми пятнами, а сердца бешено стучали.       — Ты неплохо целуешься как для того, кто не умеет, — подмечает Джеюн, вгоняя Чонсона в еще большую неловкость.       — Ты тоже, — не хочет оставаться в проигрыше Чонсон, слегка улыбнувшись уголком губ, уделив все свое внимание сияющим глазам напротив. — Мне определенно будет не хватать такой возможности. Поцеловать тебя.       К такой близости Чонсон относится еще более чувствительно. Его тело реагирует на это немного иначе, в силу долгого отсутствия физического контакта с кем-то. Но он не может сказать, что испытывает дискомфорт или что-то негативное. Возможно дело в Джеюне, раз с ним Чонсон будто зажил заново.       — У нас еще будет возможность обняться и поцеловаться, мы же не навсегда расстаемся, — ободряет старшего Джеюн, губами касаясь места, где появилась маленькая ямочка. Джеюн любит эту особенность Чонсона. Эта его маленькая ямочка, каждый раз цепляющая внимание юноши, стоит Чонсону улыбнуться.

***

      Вечер парней проходит за сборами, ведь уже утром им предстоит расстаться и уехать каждый по своим домам. Палата заметно опустела: на тумбочках не было ничего кроме таблетниц и стаканов с водой; белый шкаф, ранее хранящий в себе одежду — пустовал, как и вешалки, висящие на перекладине. Было какое-то унылое ощущение, нежели радостное. Но разговор и состоявшийся поцелуй немного смягчали состояние обоих парней.       Джеюн складывает последнюю вещицу в сумку и застегивает молнию на ней, подставляя сумку к прикроватной тумбочке. Юноша вздыхает и усаживается устало на кровати, вытягивая ноги, немного болтая ими, разглядывая свои кипельно-белые носки, швы которых идеально ровно находились на пальцах и не причиняли дискомфорта перфекционизму Джеюна.       Чонсон тоже заканчивает и укладывает на тумбочку плеер с наушниками, готовясь к уже предстоящей бессонной ночи. Он явно откажется вновь пить снотворное на ночь, которое любезно принесет медсестра.       — Переживаешь? — спрашивает Джеюн, сидящий на своей кровати. Он оставшееся время после своих сборов наблюдал за Чонсоном, видя, как он аккуратно складывает свои вещи и укладывает их очень компактно. Такому умению позавидовать можно.       — Самую малость, — признается Чонсон, наконец закончив со всем и сев на своей кровати. Он оглядывает палату еще раз и хмыкает — она выглядит опустевшей, а завтра будет совсем пустой, стоит ему и Джеюну покинуть ее.       Комплект одежды на завтра уже подготовлен, остается дождаться медсестру, принять злополучные лекарства и лечь спать. Как раз в этот момент в палату открывается дверь и заходит молоденькая девушка, вместо сварливой женщины, к которой так уже привыкли парни.       — Вы уже завтра выписываетесь? Ох, как пролетело время, — девушка отдает парням лекарства, а после достает из кармана своего белого халата два батончика, которые сегодня были в столовой. — Не зря приберегла. Это вам в честь окончания лечения, небольшой презент.       Такой добрый жест удивил Чонсона и Джеюна. Эта девушка заходила к ним относительно редко, но каждый раз с ней было приятно болтать и относилась она к ним очень хорошо. Она была неким лучиком света среди остального рабочего персонала. Видимо, эта медсестра раньше работала в детском отделении или же просто еще не до конца просырела, как остальные в стенах этого заведения.       — Большое спасибо, — вежливо благодарит Джеюн, укладывая сладость в шуршащей обертке на прикроватную тумбочку, возле таблеток и стакана с водой.       Чонсон благодарит кивком, а медсестра решает не задерживаться долго и не мешать парням отдыхать. Она лишь просит:       — Пожалуйста, не забудьте про лекарства, это очень важно, — голос звучит заботливо, но она скорее просит это сделать, чтобы не получить от старшей медсестры выговор за то, что пациенты не приняли лекарства.       Дверь палаты вновь закрывается, оставляя парней наедине друг с другом. Оба принимают лекарства, но Чонсон вновь замечает как Джеюн хитро утилизирует некоторые таблетки. Он изгибает бровь.       — Зачем?       — Я выпил только те, что действительно полезны и нужны мне. Остальные лишь для того, чтобы я поскорее вырубился и напускал слюней на подушку, — отвечает Джеюн, ставя пустой стакан на прикроватную тумбочку и выдыхая. — Да и ты тоже не пьешь именно эти таблетки, — пухлые губы расплываются в хитренькой улыбочке.       — Хочу подольше побыть с тобой, — выпаливает Чонсон, а Джеюн замирает от услышанного. Его сердце пропускает удар, пока Чонсон мысленно ударяет себя за свои же слова. Что с ним творит эта влюбленность и разбушевавшиеся гормоны? Он сейчас явно как дурачок выглядит.       — Я тоже, — чуть тише отвечает Джеюн, прикусывая нижнюю губу и опуская взгляд в пол. — Хён, можно… я полежу сегодня с тобой? Мы можем послушать музыку или поболтать, — предлагает Джеюн, не желая упускать возможности.       Чонсона, конечно, это все вгоняет в неловкость, но он кивает головой, сначала молчит, лишь потом дополняет:       — Да, я не против. Давай полежим вместе, кхм, — голос предательски вздрогнул, из-за чего юноша кашлянул в кулак. Джеюн на это лишь тихо усмехнулся, поднимаясь с кровати. Попутно он выключил верхний свет, но остановился у самой кровати Чонсона, который включил небольшую лампу над ней. Старший залез на свою кровать, взяв наушники с плеером и поджал нижнюю губу.       — Ложись к стенке, пожалуйста, — просит Чонсон, похлопав ладонью по свободному местечку на кровати. — Я боюсь, что ты можешь упасть посреди ночи.       Такой жест заботы умиляет, заставляя Джеюна мысленно пищать, но он сохраняет свое спокойствие, тихо угукает и залезает на чужую кровать, укладываясь поближе к стенке, оставляя место Чонсону. Юноша наблюдает, как Чонсон укладывается рядом и распутывает наушники своими гибкими и ловкими пальцами. Он забирает один из наушников, вкладывая себе в ухо, пока Чонсон делает то же самое, немного ерзает, принимая удобное положение. Они лежат оба на боку, лицом друг к другу, смущенные до жути, не знающие даже с чего начать. Но заигравшая мелодия в наушниках разбавляет ситуацию, позволяя парням просто наслаждаться этим моментом. Чонсон включил вновь что-то из песен своих любимых исполнителей, прикрывая глаза.       — Эта песня у меня ассоциируется с тобой, — негромко говорит старший, где-то под конец песни, когда Джеюн вдоволь оценил ритм мелодии, перевод лирики, спетой в песне. Ранее Джеюн никогда не получал подобных комплиментов. С ним не ассоциировали ничего и никого. Слышать такое непривычно, но приятно.       — Оу, я правда имею такой большой смысл в твоей жизни? — осторожно спрашивает Джеюн, касаясь щеки Чонсона, пока тот открывает глаза. Тут без ответа ясно — все слова Чонсона искренняя правда, и Джеюна подбрасывает от этого осознания, а по телу пробегают приятные мурашки. Он глупо улыбается, поглаживая подушечками пальцев теплую кожу щеки. Жаль, у него пока нет точного представления, с какой из своих любимых песен у него ассоциируется Чонсон. Он не думал над этим, но теперь у него будет достаточно времени.       — Включи ее еще разок, пожалуйста, она мне очень понравилась, — мягко просит младший, закрывая глаза, ладони своей не убирая с чужой щеки, пока Чонсон послушно щелкает кнопку на своем плеере, позволяя себе и Джеюну еще разок послушать приятную мелодию, резко обретшую больший смысл для обоих.       Они лежат молча какое-то время, за это время уже успело проиграть несколько других мелодий, некоторые из которых Чонсон так же ассоциирует с Джеюном, но не так сильно, как с той, которую они прослушали три раза точно. Старший, чувствуя как начинает дремать, медленно поднимает свои веки, смотря на расслабленное личико Джеюна перед собой. Ладонь юноши сама по себе тянется к чужой щеке. Подушечки пальцев касаются кожи не сразу, изначально рука вздрагивает, будто Сон коснулся горячей поверхности, ошпарившись, но все-таки его ладонь наконец укладывается на бархатную и теплую кожу. Испытываемые ощущения до жути приятны, а сам Чонсон начинает тупо улыбаться. Он до сих пор не верит, что может коснуться того, кого любит без ярого дискомфорта и кучи неприятных картин перед глазами.       — Я люблю тебя, — шепчет тихо Чонсон, но ответа не следует. Он прислушивается и слышит тихое сопение. Джеюн спит, он явно очень устал за сегодняшний день, из-за чего и уснул гораздо быстрее Чонсона. Это даже хорошо, потому что Чонсону было бы неловко услышать что-то в ответ на свое скромное признание. Он тихо усмехается и останавливает проигрывание музыки в плеере, осторожно убирает наушники и укладывает это все на тумбочке. Сейчас это точно не пригодится.       Укладываясь поближе, Чонсон выключает свет лампы и осторожно сгребает в свои объятия Джеюна, чувствуя, как чужое сонное тело льнет к нему ближе. Все это сейчас до жути приятно. А ведь когда-то Чонсон даже не задумывался о том, что сможет так — вновь касаться кого-то, и тем более обнимать.       Острым носом зарывается в темные патлы и вдыхает аромат шампуня, смешавшийся с запахом кожи Джеюна, его родным ароматом, по которому Чонсон явно будет скучать. С огромной силой.

***

      Утро слишком быстро наступает, парней пробуждает ото сна назойливая трель будильника и обоим, неохотно, но приходится отпустить друг друга. Оба немного смущены от осознания, что проспали всю ночь в объятиях друг друга, но стараются этого не показывать. Слишком хорошо и спокойно, чтобы всё переворачивать с ног на голову этой дурацкой неловкостью.       Чонсон не помнит, когда последний раз так хорошо спал без таблеток и прочего. Тепло Джеюна хорошо его убаюкало, обеспечило спокойный и крепкий сон до самого утра. Он, кажется, впервые выспался и совсем не тревожился ночью. Хотя был более чем уверен, что полночи проведет в раздумьях и размышлениях. Все-таки ему предстоит провести сложный разговор с родителями, поделиться своим секретом. Но в первую очередь он их хочет порадовать тем, что его фобия потихоньку прорабатывается. Мама точно будет в восторге, что наконец может обнять своего любимого и единственного сына, являющимся смыслом ее жизни.       — Спасибо, что согласился на такое странное предложение, — благодарит Джеюн, сидя около Чонсона на его постели, укладывая голову на плечо. — Благодаря тебе я спал спокойно, — шепчет он, чувствуя как его ладонь в свою берет Чонсон.       — Тебе спасибо, что предложил, мне это было необходимо, — шепчет так же он. Возможно, это все выглядит очень слащаво сейчас, но Чонсону все равно на это. У них остаются считанные часы, прежде чем разъехаться и увидеться вновь совсем не скоро.       Утренний прием лекарств, контрольный поход к врачу — все это занимает немного времени и проходит как в тумане. Обычно парни всегда радовались своему возвращению домой, но почему-то сейчас сидят поникшие. И их грусть только усиливается с приближением неизбежного, кажется все разговоры, совместный сон и физический контакт ничуть не облегчают ситуацию.

«Измени свои отношение к ситуации, если не можешь никак на нее повлиять. От унылых мыслей и разбитого состояния не будет толка. Да, тяжело, но а кому сейчас легко вообще?»

      Джеюн, переодетый уже в свои удобные джинсы, растянутую футболку и кофту на молнии, пялится в экран телефона, где мама с радостными смайликами уже строчит во всю сообщения о том, что они почти приехали и скоро заберут своего мальчика домой. Вроде Джеюну должно быть приятно, но почему-то не сильно.        Чонсон аналогично смотрит в экранчик своего телефона, но в отличие от Джеюна что-то печатает, явно отвечая на сообщения матери. В какой-то момент он тяжело вздыхает и поднимается с кровати, подходя к младшему и слегка ему улыбаясь. Джеюн поднимается со своей кровати тут же, чтобы сравнять рост с Чонсоном, но он все равно чуть ниже своего любимого хёна.       — Мне пора, — тихо говорит Чонсон, прежде чем обнять Джеюна, причем настолько крепко, что у младшего воздух спирает в легких. Он укладывает ладони на чужие лопатки, поглаживая их слегка, прежде чем постараться так же сильно обнять в ответ.       — Я буду скучать, — тихо шепчет Джеюн, подбородок укладывая на чужое плечо, чувствуя, как чужие объятия немного слабеют, позволяя ему дышать нормально, — очень сильно.       — Я тоже, — он тоже шепчет, будто их кто-то собирается подслушивать. Подростковая любовь нечто необычное, запоминается, как правило, на всю жизнь. Уже будучи взрослым и зрелым, таких чувств не испытаешь, потому что здесь происходит все в первый раз.       — Будь на связи, угу? — единственное, что просит Джеюн, ведь в данный момент, это будет единственный способ общения.       — Я всегда буду на ней, хорошо? Мы обязательно еще раз увидимся, Джеюн-а, просто сейчас нужно будет потерпеть какое-то время, — Чонсон немного отстраняется, прежде чем коснуться губами губ Джеюна. В этот раз он целует первым и чувствует взаимную реакцию на свое действие.        Такая инициатива младшего трогает. Ему сложно удержать в себе все свои чувства и эмоции, но он удачно справляется. Уголки губ предательски дрожат, когда он улыбается отстранившемуся Чонсону.       — Люблю тебя, — шепчет тихо, потому что в полную силу сказать не может. В горле встает предательский ком, и если Джеюн попробует напрячься, весь его стойкий образ тут же рассыплется.       — И я, и я тебя люблю, — отвечает Чонсон, который так же сдерживается от возможности допустить свою сентиментальность в таком моменте. — Все будет хорошо, Джеюн-а. У нас всё будет.       Обещает Чонсон, прежде чем оказывается вынужденным покинуть палату, оставляя в ней Джеюна одного дожидаться, когда и за ним приедут его родители. Именно в этот момент младший позволяет себе дать слабину эмоциям, ведь его никто не увидит, а опухшие после слез глаза всегда можно замаскировать и придумать отмазку. Это он хорошо умеет.

Остается верить, что все правда будет хорошо.