Touches

      Чонсон просыпается от крепкого сна в домашней постели, но переворачивается на бок, не спеша вставать. Организм после больницы настолько привык просыпаться в восемь, что даже никаких будильников не требуется. Который день он просыпается сам, но все равно лежит какое-то время еще в кровати. Мать дозволяет это, ведь соскучилась по сыну и хочет, чтобы он чувствовал себя уютно в своем же доме, где нет больничных правил и расписания.       Глаза открывать не хочется по простой причине — он просто не увидит Джеюна рядом; как тот сопит на своей кровати, немного хмуря брови из-за играющих лучей утреннего солнца на своем лице.

Просыпаться без него совсем не хочется. Это даже глупо отрицать.

      Глаза все-таки приходится открыть, и он сразу видит свой рабочий стол, бардак на нем и ноутбук, крышку которого, судя по всему, ночью опустила мама, когда заходила проведать сына и его сон. Плотные шторы, спасающие от яркого солнца, тоже были закрыты, создавая в комнате тусклую и унылую атмосферу.       Прошло больше месяца, как они попрощались друг с другом. Время тянется невыносимо долго, а пары часов переписки в соцсетях критически мало, по сравнению с тем, как они проводили время в клинике. Мама, кажется, была права, когда говорила, что живое общение ничто не заменит.       Джеюна, к счастью, выписали из больницы тоже, но у них так и не заходила речь о возможности встретиться. Чонсон ее не начинает, потому что думает как это сделать грамотно, а Джеюн переживает, что сильно торопит события и что у Чонсона дома дел своих хватает, кроме того как еще куда-то выбираться вместе с ним.       Рука сама по себе тянется к телефону и юноша выдыхает, когда не видит на экране заставки абсолютно ничего, кроме фотографии Джеюна, которая была поставлена не так давно, чтобы меньше скучать. Увы, выходит наоборот.       Глаза закрываются обратно, а желание не вставать с кровати, лежа в объятиях меланхолии и лени, только усиливается. Лишь вибрация телефона заставляет Чонсона вздрогнуть и открыть глаза снова, в надежде увидеть заветное уведомление от Джеюна, но видит контакт своего кузена.

«Ну что? Как прошел разговор с родителями?»

      Вчитываясь в текст сообщения, Чонсон вздыхает. Он же еще вчера собирался поговорить с родителями после ужина о самой волнующей его теме. Все-таки, если он планирует развивать отношения с Джеюном дальше, то и родители должны быть в курсе всего, по крайней мере чтобы перестали питать надежды на то, что их сын найдет себе красавицу-жену.       Ну, красавец-муж тоже ведь неплохо? Хочется верить, что и родители с этим согласятся.       «Привет, еще нет. Вчера совсем из головы вылетело, отец так увлеченно рассказывал о своем новом проекте на работе. Мне было как-то неловко перебивать его хороший настрой своими внезапными новостями…»

«Ладно, ну хоть сегодня поговори. Чем больше отсрочиваешь, тем тяжелее начать, думаю, ты понимаешь».

      Слова Сонхуна, вроде, звучали поучительно, но Чонсона это все уже раздражало. Будто он своим родителям так просто признался, что ему нравятся парни, и вообще он уже встречается с одним. Парень не стал ничего отвечать, оставив это сообщение прочитанным. Приличия ради поставил реакцию «палец вверх» на нем, чтобы не выглядело как игнор.       В дверь раздался стук, из-за которого Чонсон полностью оставил свой телефон в покое и принял удобную для себя позу.       — Войди, мам, — говорит юноша, разглядывая потолок, пока дверная ручка дергается, а дверь открывается с тихим скрипом.       — Сон-а, доброе утро, я думала ты еще спишь, но все равно решила проверить как ты, — она замирает в дверном проеме, наблюдая за своим ребенком, уныло валяющимся на кровати. Состояние собственного сына ее напрягало, хоть она и понимала, что Чонсон просто перестраивается после больничного режима на домашний. Но уже месяц прошел, а ничего не изменилось, кажется, стало только хуже.       — Как себя чувствуешь, сынок? — подходит наконец ближе, присаживаясь на край кровати, подушечками пальцев касаясь лба сына, на всякий случай проверяя температуру. Первые дни, даже когда Чонсон сам ее впервые за долгое время обнял, она побаивалась всячески коснуться сына из-за выработавшейся привычки.       — Нормально, — Чонсон поворачивает голову в бок, убирая ладонь матери со своей головы и немного тянется, чувствуя приятное напряжение в расслабленных после сна мышцах.       — Выглядишь вяленько, не выспался? — интересуется женщина, слегка склонив голову в бок и улыбнувшись.       — Я кажется наоборот — пересыпаю, — зевает Чонсон и усмехается, растирая глаза.       — Ну не ври, вчера я слышала, что ты еще ночью ходил по комнате туда-сюда, — хихикает, пока Чонсон непроизвольно дуется, вспоминая из-за чего именно он наворачивал по комнате круги как идиот. Точно, очередное неожиданно-милое сообщение Джеюна. И почему у него такая реакция на подобное?       — Ну немного не спалось вчера, — бухтит он, присаживаясь наконец на кровать, смотря на свою мать, видя ее добрую улыбку и сияющие глаза, полные любви и тепла, которыми она заражает своего сына.       Чонсон точно не скажет, что под «не спалось» подразумевается то, что он делился с Джеюном тем, как прошел его поход с отцом на игру по бейсболу, прилагая к этому не только запечатленные моменты игры, но и кадры со своей мордашкой. Чонсону пришлось полюбить делать селфи, когда они с Джеюном перестали находиться в шаговой доступности друг от друга.       — Сон-а, мы с отцом должны будем уехать на несколько дней. По рабочим вопросам, — у Чонсона резко в голове щелкает, что сегодня, последний шанс все объяснить родителям и рассказать им самый важный факт о себе. Сердце начинает стучать быстрее, а по коже пробегают мурашки. Появившаяся тревожность приводит Чонсона в тонус, как и всегда.       — Сынок? — замечая изменения в сыне, переживает женщина, осторожно касаясь плеча.       — Нет-нет, — Чонсон качает отрицательно головой, а после выдыхает. — Я просто хотел поговорить с вами о кое-чем, — точно не скажет, что уже месяц как решается на такой нелегкий разговор, только потому что боится реакции и осуждения в свой адрес от понимающих и любящих родителей, которые всю жизнь делают все для него.       — Ох, я вижу это что-то важное для тебя, Сон-а, — она понимающе улыбается и поглаживает плечо сына, смотря на его лицо, замечая по-прежнему присутствующие нотки напряжения. — Мы с отцом тебя послушаем, обязательно. Хочешь поговорить вечером?       — Да, после ужина, — кивает несколько раз головой, не сводя своих глаз с матери. Возможно он в последний раз видит этот добрый взгляд и утешающую улыбку.       — Без проблем, сынок, — кивает она. — Мы с отцом тебя обязательно послушаем. Сейчас завтракать пойдешь? Я просто уже закончила делать твои любимые тосты, если поторопишься, успеешь попробовать их пока не остыли и сыр не затвердел вновь.       Чонсон слишком долго мечтал об этих тостах, еще с момента, когда лежал в больнице. Даже мама не сразу их приготовила, когда он вернулся домой. А все потому что желудок, привыкший к больничной, пресной еде отреагировал весьма неприятно на резкую смену рациона.       — Конечно пойду, мам, — губы трогает улыбка. Мама касается губами лба, оставляя после своих мягких губ теплое ощущение на коже. Она наконец покидает комнату, принимая решение подождать свое чадо на кухне. А Чонсон вставать с кровати по-прежнему не спешит, но с ног одеяло скидывает, рассматривая свои стопы. На коже виднеются бледные пятна, которые в детстве сильно смущали Чонсона, вплоть до того, что он не желал ходить с родителями на пляж и в бассейн.       Изначально детский разум, конечно, не понимал, откуда это вообще взялось и почему. Лишь родители смогли успокоить испугавшегося ребенка, который напугал их не меньше своей реакцией. Эти пятна — такая же особенность, как и родимое пятно на шее, напоминающее по форме сердечко, просто другого цвета. Принять такую особенность заняло приличное количество времени, хоть эти пятна не были броскими, только если кожа Чонсона немного загорала из-за летнего солнца.

Эти пятна выглядят как пена на волнах, они такие необычные», — звучит теплым и приятным голосом Джеюна в чонсоновоной голове. Его реакция на эти пятна была весьма забавной. Чему тут вообще восхищаться? Пятна как пятна. Так он и ответил, но мнение Джеюна от этого не изменилось. И даже хорошо, что так.

      Вновь приходится поймать себя на мысли, как банально тяжко без присутствия Джеюна рядом. Подумать только: парень, живущий большую часть жизни с гаптофобией скучает по присутствию и прикосновениям человека. Такое вообще возможно?       Усмехаясь со своих же противоречий, Чонсон наконец-то покидает теплую кровать, оставляя после себя сбитую простынь и скомканное одеяло, мысленно обещая себе после завтрака заправить кровать и убраться в комнате. Кажется, сегодня он будет делать все и сразу, лишь бы отвлечься от повышенной тревожности из-за предстоящего разговора с родителями. По-другому снижать ее уровень Чонсон банально не умеет.

***

Джеюн еще с детства знал, что все семейные завтраки, где за столом сидит еще и отец — полный отстой. Только сейчас все еще в разы хуже, потому что старший Шим наконец начал замечать своего младшего сына.

             Ковыряя свой завтрак вилкой, Джеюн совсем теряет свой аппетит, особенно когда отцу приспичивает открыть свой рот и начать говорить. За время, которое Джеюн находился в больнице, старший брат успел съехать жить отдельно, этим подарив огромную возможность отцу обратить наконец внимание на Джеюна.

«Его внимание совсем не нужно сейчас», — раздраженно звучит в голове, стоит только старшему Шиму хоть как-то начать контактировать с ним.

      И здесь совсем не работает принцип: «Лучше поздно, чем никогда». Если связь потеряна изначально, ее уж никак не вернуть и тем более не восстановить, к тому же Джеюн слишком хорошо запомнил, что его рождение не принесло никакой радости. Отец это принял как должное, а после и вовсе обвинил во всех грехах свою супругу за то, что она родила больного ребенка, и это — только ее вина.       Конечно, озвучивать отцу о том, что все «добро» наследуется детьми именно от отцов Джеюн не собирается, потому что мистер Шим слишком уверен, что именно женщины причина всех бед в этом мире.       Этот человек еще дочь хотел? Джеюну определенно повезло родиться не девочкой, потому что иначе у него точно не было бы нормальной жизни в этом доме и этой семье. Как только матери удается терпеть этого эгоиста?       — Какие у тебя планы, как закончишь учиться? Не всю жизнь же будешь сидеть дома? — спрашивает мужчина как бы невзначай, играя роль заботливого отца, которому никогда не было плевать на второго ребенка, растущего в тени младшего.       — Пока не думал, у меня еще есть время, чтобы все решить, — ответить Джеюну все же приходится, даже если он этого совсем не желает. Завтракать не хочется совсем, из-за чего бедная яичница, уже похожая на какое-то месиво, продолжает страдать от протыкания вилкой.       — Надо думать, Джеюн, потому что ты очень пригодишься своему брату. Вам вместе управлять моим бизнесом и жить благодаря ему, — мужчина отпивает кофе из своей кружки, пока Джеюн замирает, поднимая глаза на отца. Это спокойное выражение лица ужасно раздражает после только что брошенных слов.       — Ого, ты уже все решил за меня? Зачем тогда спрашиваешь о планах на жизнь? — Джеюн медленно закипает, сжимая нагретый прибор в руке сильнее.       — Чтобы узнать, что тебе придется отложить на потом, потому что бизнесу нужно все твое внимание и интеллект, — дополняет мистер Шим, смотря на сына. — А ты чем-то недоволен?       — Зачем мне часть твоего бизнеса, если я в этой теме совсем не разбираюсь? Мой брат и то что-то понимает, — хмыкнул Джеюн, не желая мириться с таким «даром» от отца.       — У тебя есть возможность. Когда перестанешь ерундой заниматься, сразу время на изучение появиться. Тем более ты молодой, и память у тебя отличная. Бизнес будет тебя кормить, пока ты им будешь заниматься.       — Ага, ясно, — беспристрастно выдает Джеюн, опуская взгляд обратно, в свою тарелку. В ней было безобразное месиво, которое даже на вкус пробовать не хочется. Но на него смотреть хотя бы не так противно, как на лицо отца.       — Джеюн-а, давай что-то другое приготовлю? — заботливо предлагает мать, но Джеюн и губ разомнуть не успевает, как отец отвечает:       — Он просто расковырял свою яичницу. Пусть ест, он не маленький, чтобы с ним так сюсюкаться, — мужчина косится на супругу, пока Джеюн качает отрицательно головой.       — Отец прав, не напрягайся, мам, — говорит он и отказывается от предложения матери, этим своим действием заставляя ее тяжело вздохнуть. Мадам Шим отчетливо видела эти взгляды полные грозных искр в адреса друг друга. Отношения между младшим Шимом и старшим Шимом с каждым годом ухудшались все сильнее и сильнее.       —За ним его жена будущая ухаживать будет, а тебе лучше быть повнимательнее к своему супругу. Кстати об этом… Джеюн.        Парню вновь приходится глаза свои поднять на отца, потому что не хочется дожидаться фразы: «Смотри на меня, когда я с тобой говорю», иначе он не просто будет смотреть на отца, а пилить его своим недовольным взглядом.       — Да?       — Ты же понимаешь, что получишь допуск к нашему семейному делу, только когда приведешь в дом невесту и сделаешь ей предложение? — отец выжидающе смотрит, пока Джеюн криво улыбается или из-за возникшей боли в грудной клетке, или из-за внутреннего отвращения. Почему он выбрал именно утро? Чтобы сразу испортить настроение на весь день и ходить довольным?       — Понимаю, но я не собираюсь приводить в дом невесту и, тем более, жениться, — держится стойко, даже голос не дрогнул.       — С чего бы это вдруг? Твой брат тоже говорил, что жениться не хочет, а в итоге? Встретил прекрасную девушку и женился на ней. И у тебя так будет.       — Не будет, — Джеюн напрягает плечи и готовится к тому, что отец сейчас вспылит, как и делает это обычно, когда что-то идет не по его плану.       — Можешь сколько угодно противиться этому, но у тебя будет жена и дети. Если не в ближайшее время, то потом обязательно, — на удивление, отец совсем не кричит, но в его тоне голоса читаются нотки раздражения, вызванные поведением Джеюна.       — Нет. Я не собираюсь жениться и тем более становиться отцом в будущем. Мое здоровье оставляет желать лучшего, я не хочу, чтобы мои дети унаследовали это и страдали тем же, что и я. Хочу завершить этот порочный круг болезней на себе.

После этих слов Джеюн начинает мысленный отсчет:

Три, два, один…

      Отцовский кулак ударяет по столу, этим заставляя посуду забренчать, а не ожидавшую данного исхода событий мадам Шим испуганно дернуться. Джеюн лишь непроизвольно моргнул, вновь вонзая зубчики вилки в еду. Даже если бы отец перевернул стол из-за своих проблем с агрессией, Джеюна это вряд ли сильно волновало. Ему было бы больше жаль маму, которой придется все это убирать и выслушивать гневные причитания по типу: «Все плохие — я хороший», принадлежащие отцу.

«Бух!»

      — Шим Джеюн, ты как себя вообще ведешь? — прозвучало строгим тоном отца, только вот Джеюн не боится его. Давно перестал.       — Ты что творишь? — возмущается мадам Шим, не собирающая даже успокаивать своего супруга. — Зачем нервы ребенку взвинчиваешь? Хочешь чтобы он опять в больницу попал?       Джеюн выдыхает и отодвигает от себя тарелку, чувствуя, что не может больше находиться за одним столом с семьей. Плохой идеей было спускаться из своей комнаты раньше девяти часов.       — Спасибо за завтрак, — юноша встает со своего места, слегка кивнув головой.       — Ты куда? А ну сядь обратно, — приказным тоном звучит от отца, но Джеюн хорошо это игнорирует, стремительно покидая кухню.       Мадам Шим хочет встать из-за стола, но за ее руку хватается крепкая ладонь супруга, неприятно сжимая. Одним резким движением он заставляет ее сесть обратно.       — Сиди. У него юношеский максимализм и наглость играет, раз он себя так ведет, — хмыкает мужчина, на что мадам Шим хмурит тонкие брови.       — Тебе откуда знать что у него? Ты хоть раз пытался быть с ним дружелюбным и искренним? Узнать, что нравится нашему сыну, чем он любит заниматься? Ты думал, он тебе будет благодарен за возможность управлять семейным делом, которое ему никогда не было интересным? Ты ничего не знаешь о Джеюне и это твое упущение, так что сиди молча.       Она вырывает свою руку из цепкой хватки и начинает убираться на кухне, полностью игнорируя присутствие мужа. К Джеюну подходить она не торопиться, желая дать сыну время остыть после такого завтрака. Злиться здесь даже бесполезно, хоть и до ломоты в теле обидно за своего ребенка.       Джеюн оказывается в своей комнате, прикрывая за собой дверь. Замок негромко щелкает, а сам Джеюн прикладывается спиной к деревянной поверхности, закидывая голову назад и ударяясь затылком слегка.

«В больнице было лучше», — все же признает это, пока что в серо-белых стенах, пропахших антисептиком и лекарствами из раздражающих факторов были только: обязанность посещать процедуры и общаться с медперсоналом. Но и приятное там было, в виде возможности побыть в тишине, после утренних процедур и, самое главное — побыть рядом с Чонсоном.

      Джеюн хочет просто куда-то деться из этого дома, стать снова невидимым для своего отца, как это было раньше. Времена, когда его нарочно игнорировали, начинают казаться какой-то сказкой, по сравнению с тем, что происходит сейчас.       Парень горько усмехается от одного осознания, что именно происходит еще с момента, когда отец впервые приехал навестить его в больнице. Только после ухода старшего брата во взрослую и самостоятельную жизнь отец вспомнил о младшем сыне, которого тоже как бы надо воспитывать и ставить на ноги. Правда поздно он это вспомнил, конечно.       Виски неприятно сдавливает, из-за чего Джеюн спешит принять положение лежа. Ему не хотелось бы свалиться в обморок после такого семейного завтрака. И почему отец не на своей любимой работе? Неужели настолько сильно захотел поиграть роль заботливого и любящего папаши, что не пошел в офис?       Укладываясь на живот, поворачивает голову в бок и шумно выдыхает, опуская веки. В комнате вроде тихо, а вроде приглушенно слышно как на кухне, на первом этаже дома, работает вода и гремит посуда. Голосов Джеюн не слышит, оставаясь безумно благодарным своим родителям, которые не продолжили ссору, как это бывало обычно.       Очень хочется, чтобы один очень важный человек оказался сейчас рядом, но увы, он в другой части города и увидеться с ним получится точно не сегодня, и не завтра и, даже, не послезавтра. Джеюн ужасно скучает, от своего бессилия и угнетенного состояния шумно вздыхает, оставаясь так и лежать пластом на кровати.

«Сейчас бы его рядом, и мне было бы легче», — тихо шепчет Джеюн, спустя какое-то время, которое провалялся на кровати, пытаясь разобраться с разболевшейся головой.

      — Его? — слышится тихий голос, принадлежащий матери Джеюна. Он совсем не заметил, что она вошла в его комнату.       Джеюна охватывает испуг, заставляя его резко почувствовать холод в, казалось бы, теплой комнате, покрывая кожу миллионами мурашек. Юноша резко поднял голову, приподнимаясь на локтях, наконец-то замечая свою мать, которая вздохнула и подошла ближе, присев на край кровати.       — Прости, что я без разрешения рушу твое личное пространство, Юн-а, но я переживала, что тебе плохо, — ей доводилось не раз видеть обмороки сына и его разбитое состояние. Не переживать за свое чадо она не может по простой причине, потому что ее сын немного не такой, как все. Хоть он до ужаса самостоятелен и не зависит ни от кого, кроме финансового плана, для нее он — по-прежнему ее маленький сынок, с которым нужно быть осторожным, любить и заботиться.       — Все нормально, голова уже почти не болит, — тихо отвечает Джеюн, в надежде, что мама не вернется к своему прошлому вопросу, который ставит юношу в неловкое положение. Она ведь не знает… Совсем ничего не знает.       Мадам Шим только кивает на слова сына, смотря на него своими голубыми, словно океан, глазами. Только даже с таким холодным цветом ее взгляд не ощущался холодным и бесчувственным. Теплая ладонь касается угольной пряди у лица младшего, заправляя мягко за ушко.       — Ты давно не стригся, но тебе идет такая длина, — пухлые губы трогает легкая улыбка, а в глазах появляется блеск, который Джеюн отчетливо замечает. Он отводит свой взгляд в сторону, разглядывая полосчатый узор на одеяле, который начинает рябить, и все полоски сливаются во что-то общее, заставляя в итоге поморщиться.       — Мне нравится, как отросли мои волосы, но отец явно напомнит мне, что я мужик, и носить такие патлы — не по-мужски.       — Не слушай его, я не против таких причесок у парней, только укладывать надо, чтобы все выглядело аккуратно, — она проводит по волосам сына, замечая их сухость. У Джеюна после больниц всегда так, и дело даже не в том, какая вода там в душе, сколько в препаратах, которые он вынужден принимать.       Джеюн слабо улыбается, а после выдыхает. Присутствие мамы в собственной комнате никак не напрягает. Главное, чтобы она не задала еще какие-то вопросы из-за того, что ей удалось совершенно случайно услышать.       — Юн-а, — зовет ласково, все еще гладя по голове своего ребенка, искренне веря, что это поможет снять головную боль из-за взвинченных нерв горе-отцом утром.       Джеюн угукает, этим действием спеша уведомить, что он весь во внимании и мать может продолжить говорить.       — А если не секрет, ты очень скучаешь по Чонсону, да? — спрашивает негромко женщина.       Джеюн смотрит по-прежнему в сторону, чувствуя, как сердце начинает биться чаще, а пульс звучит в самых ушах. Юноша выдыхает, стараясь хоть немного успокоиться.       — Да, я скучаю по… — хочется сказать больше, но приходится прикусить кончик языка, подумать, прежде чем отвечать дальше. От его слов может зависеть почти все сейчас, — Чонсону, да.       — Вы очень близки, я заметила, — продолжила мадам Шим, вместо того, чтобы понятливо кивнуть и сказать что-то ободрительное. Почему она продолжает говорить на эту тему и заставлять Джеюна еще больше переживать и думать над тем, что же ответить.       — Да, есть такое, — кивает Джеюн, смотря куда угодно, но только не на свою маму, внимательно слушавшую своего ребенка.       — Просто близкие друзья, — нагло врет, так еще и интонацией своей неуверенной раскрывает все карты.       — Джеюн, ты можешь сказать мне правду, я вижу, что ты что-то недоговариваешь. Я переживаю, что что-то случилось, сынок, — материнское сердце, к сожалению Джеюна, никак не обмануть.       В голове встает вопрос: «Что же делать?». Вроде бы Джеюн понимает всю важность каминг-аута, ведь скрывать что-то подобное не получится долго. Но с другой стороны он ужасно переживает за реакцию мамы и ее отношение после того, как она узнает, что ее младший ребенок не совсем традиционной ориентации.       — Ну, — парень мнется, так и не приняв решения, что ему делать и как поступить. Ладонь непроизвольно сжимает ткань пододеяльника, Джеюн закусывает нижнюю губу. Поднять взгляд и глянуть в глаза матери — храбрости совсем не хватает.

«Почему признаться в нетрадиционной ориентации настолько тяжело, будто я убил человека, а не влюбился в парня?» — возмущается в мыслях Джеюн, желающий нырнуть под одеяло, как в детстве, когда был маленьким мальчиком. Тогда правда казалось, что спрятаться от всех проблем в этом мире можно под одеялом, которое защитит.

      — Мы с Чонсоном не совсем друзья, — эти слова становятся точкой невозврата. Если он на половине своей речи решит, что все-таки не готов, ему будет никак не оправдаться, а мама осторожно дожмет его до самой правды.       — Ох, что случилось? Вы поругались? — женщина замирает, внимательно смотря на сына, видя, как он старательно избегает зрительного контакта, а после и вовсе усаживается на кровати, зачесывая темную челку назад и выдыхая тяжело, сложно после невыносимо тяжелого дня.       — Нет, ничего плохого не случилось и мы не поругались, нет, — пальцы гнет, смотря на свои ладони, чувствуя, как от кожи исходит жар, а внутри все неприятно сжимается из-за сильного переживания. Хорошо хоть он не заикается, а в его горле не встает поперек ком, из-за которого даже разговаривать обычно не получается.       — Тогда что такое, сынок? — она, кажется, слишком хорошо догадывается, но вместо того, чтобы озвучить свои мысли, желает услышать их же, только голосом собственного сына. Только тогда ее догадки полностью подтвердятся.       — Мы, — ком в горле все же появляется, а пальцы болезненно ноют, когда Джеюн загибает их с большей силой. Мадам Шим вздыхает, прежде чем руки Джеюна ложится ее бархатная ладонь матери, заставляющая перестать заниматься мазохизмом.       — Не делай так. Болеть будут.       — Прости.       — Дело в том, что мы не просто дружим, а знаешь… — голова вмиг пустеет, слова никак не подбираются и не вяжутся в одно целое. Джеюн понимает, что проще всего было сказать в лоб: «Мама, я гей». Но он уже начал этот нелегкий путь, ловя себя на мысли, что в которых раз завидует прямолинейным людям, которые не стараются преподнести информацию аккуратно, путаясь в собственных словах и переживаниях, а просто выливают на людей ее.       — Мы любим друг друга, не как друзья, — признается все-таки юноша и замирает, опуская голову и горбя спину. Глаза прячутся за темной челкой, а сам Джеюн выглядит еще более напряженным в такой позе.       Повисшее молчание лишь усугубляет ситуацию и заставляет чувствовать еще больший дискомфорт. Сердце неумолимо бьется в груди, больно ударяясь о ребра, пока нижняя пухлая губа в очередной раз подвергается терзанию зубов. Паника растет с каждой секундой все больше, и Джеюн уже сам не знает, чего больше боится: осуждения или молчаливого ухода матери из комнаты. В обоих случаях — это очень плохо.       Все резко стихает, когда на спину ложится ладонь матери, обжигая своим теплом даже через ткань хлопковой футболки. Она легонько гладит в успокаивающей манере, но сама мадам Шим молчит. Джеюн лишь косит взгляд в её сторону, слегка повернув голову в бок: замечает её задумчивое выражение лица, в котором не было ни агрессии, ни печали данному заявлению. Даже не понятно, что она сейчас чувствует по этому поводу, потому что даже слова не проронила.       — В этом нет ничего зазорного, Джеюн-а, — наконец-то отвечает мадам Шим, ладони со спины сына не убирая. Можно заметить, как уголки ее пухлых губ дрогнули в слабой улыбке, стоило ей сказать свою первую фразу после недолгого молчания, которое для Джеюна казалось вечным и адовым.       — В плане? Тебе не стыдно за меня? Не противно? — спрашивает младший, немного оживляясь. В голове, после паники, наконец появляется куча вопросов, которые хочется задать маме, узнать ее мнение, мысли.       — Не противно, ни в коем случае, Джеюн-а, — головой отрицательно качает, немного даже хмурится под конец. — Мне не может быть противно или стыдно из-за моего ребенка. Только плохой родитель такое чувствует, — ответила она.       — То есть… — Джеюн немного мнется, избегая зрительного контакта любой ценой, — ты не против того, что я встречаюсь с Чонсоном?       — Это твой выбор, сынок. И Чонсон делает тебя счастливым, как погляжу, — улыбка становится чуть ярче, а сама женщина вспоминает момент с ниткой, когда она приезжала проведать сына в больницу. Буква «Ч» выпала не просто так, значит все было уже давно предначертано судьбой.       Конечно забавно, что взрослая женщина верит в приметы и всякие выдуманные поговорки, но в ее жизни они часто сбываются, подкрепляя ее веру во все это. Она верит в то, что наша судьба расписана наперед и человек принимает выборы такие, какие прописаны в его судьбе. Нет другого варианта развития событий, как бы люди не любили их озвучивать при каком-то своем неверном выборе.       Уши Джеюна краснеют, а сам он мычит что-то в знак согласия, этим вызывая у матери смех. Он совсем беззлобный, скорее теплый и привычно мягкий. Это приятно ласкает тревожущуюся душу, но не сильно придает уверенности Джеюну, чтобы спокойно заглянуть в глаза матери своими.       — Я не против Чонсона, если ты действительно его любишь и он тебя не обижает. Правда, тяжело вам наверное будет из-за его гаптофобии, — она задумывается вновь, вспоминая особенность друга парня, своего сына.       — В последнее время он начал позволять себя трогать, — рассказывает Джеюн, замечая, как мама слегка улыбается в умиленной форме. Ей действительно приятно слышать про такое?       — Правда? Тогда это замечательно, Джеюн-а, в отношениях редко бывает легко, особенно когда твой партнер — недотрога, но Чонсон большой молодец, раз смог побороть эту фобию.       — Не до конца, но я очень им горжусь, — тихо признается Джеюн, вновь опуская взгляд, смущаясь, что говорит с мамой о Чонсоне, теперь не как о своем близком друге. Он хорошо ощущает эту разницу и осознает лучше нынешний статус своих отношений с ним.       — Знаешь, я не могла подумать, что мой младший сын влюбиться в своего лучшего друга, — называть сына «геем» она не хочет, лишь потому что ей не нравится это слово и его звучание. Оно не подходит для этого разговора и данной ситуации. — Но догадки у меня все-таки имелись, родной.       — М? — Джеюн вскидывает брови, вновь посмотрев на лицо матери. — Что еще за догадки, мам?       Неужели он вел себя слишком очевидно, даже если не рассказывал матери почти ничего такого о Чонсоне и, вроде как, не подавал никаких знаков, которые могли бы намекнуть на его ориентацию?       — Вы с ним очень близки почти с самого начала вашего общения, как бы это странно не звучало, учитывая особенность Чонсона, — она хихикает беззлобно, смотря на свое смущенное и одновременно удивленное чадо.

      «Но он хороший! Просто боится, когда его трогают… Но я извинился! Честно-честно!» — ей вспоминается лепет маленького сына, который крепко схватился за пальцы ее руки своей маленькой ладошкой и болтал о своем новом друге. Она скучает по тем временам, когда Джеюн был крохотным мальчиком, помещающимся в ее объятиях. Ее сын так вырос.

      — Мне очень важно, чтобы мой младший сын был счастлив. За твоего старшего брата я мало переживаю, потому что он уже нашел свое счастье и строит свою жизнь, женился на хорошей девушке. Мне спокойно на душе, что и у моего младшего сына появился человек, который может сделать его счастливым, и мне все равно, что это парень, — по окончанию своих слов, женщина оставляет поцелуй на щеке сына, улыбаясь ему.       — Спасибо, мам, — Джеюн слегка улыбается, чувствуя мурашки по коже. — Ты правда принимаешь мой выбор? А что отец…       — Отцу пока не стоит говорить, хорошо? Главное, что я знаю твой небольшой секрет и принимаю тебя. Твой отец не отреагирует так хорошо как я, а зная его он еще начнет тебя «лечить», сам понимаешь как.       Джеюн кивает, ведь на самом деле даже не собирался никак сообщать отцу о таком, пока находится с ним в одном доме и под одной крышей. Ему просто дышать нормально не дадут, если вдруг станет известно, что он любит парня.       — Тоже верно, — соглашается юноша, поправляя прядь волос у лица.       — Понимаю, он ведет себя как кретин и эгоист, пытается вывести тебя своим поведением, полностью игнорируя твои проблемы и обесценивая хобби с увлечениями. Но потерпи немного, хорошо? — ладонь мадам Шим смещается на голову Джеюна и ласково гладит.       — Я постараюсь, мам, мне на самом деле очень трудно с ним общаться и не грубить, — тяжело вздыхает младший, разглядывая свои ладони и костлявые пальцы, розоватую кожу на выделяющихся костяшках.       — Я прекрасно тебя понимаю, сынок, и не ругаю, — мадам Шим обнимает своего ребенка за плечо, немного утягивая его поближе к себе. — Спасибо, что поделился со мной таким. Таким трудно делиться, я прекрасно понимаю.       — Спасибо, что не осудила, мам… — Джеюн поджимает нижнюю губу, чувствуя себя вроде спокойно, а вроде по-прежнему напряженно. Ему потребуется какое-то время, чтобы осознать, что мама его правда приняла без осуждений. — Такое трудно принять вообще. Все-таки я обязан был жениться на хорошей девушке, желательно, чтобы ее родня была связана с бизнесом.       — Ты никому ничего не обязан, Шим Джеюн, — звучит немного строго, пока женщина хмурит тонкие брови. — Твоя жизнь — это твоя жизнь, ты в полном праве делать выбор самостоятельно и строить свою жизнь так, как хочешь, — губами касается макушки сына и выдыхает.       — Хорошо, мам. Спасибо еще раз, за все.

***

      Время тянется очень долго в ожидании, когда родители соберутся на кухне. Отец вернулся чуть позже обычного, потому что заезжал в магазин, хотя мать могла попросить сходить за продуктами Чонсона. Он убил бы время гораздо быстрее, если б шатался по магазину между стеллажей с огромным списком продуктов от матери, нежели томился дома в своей комнате, в компании с тревожностью, вцепившейся когтями крепко-накрепко в Чонсона.       Юноша сидит за своим столом, листая в ноуте ленту новостей, читая какие-то новостные посты, чисто ради того, чтобы отвлечься от собственного переживания. Юноша немного хмурит брови, проходясь глазами по мелкому, аккуратному шрифту на экране ноута, пока в один момент не долистывает до фотографии.       Его выражение лица меняется, когда он видит на фото два знакомых лица: Чонвона и Сону. Они выглядели на совместном селфи счастливыми, и видимо гуляли где-то в парке. В один момент чувство зависти начало сжирать Чонсона, болезненно кусаясь где-то в самой груди. Ему хочется, очень хочется увидеться с Джеюном. Возможно стоит сегодня с ним поговорить об этом? Только если разговор с родителями не кончится чем-то плохим.

Ему хочется, правда хочется увидеться с Джеюном и провести с ним время вместе. Расстояние правда слишком сильно влияет в отношениях. Даже если оно маленькое.

      Он все еще сомневается, что родители радостно воспримут такие новости о своем единственном ребенке, для которого всю жизнь делают все возможное. Может они молчат, но точно имеют какие-то скрытые надежды на Чонсона. Незнание, что у родителей в голове, только сильнее добивает Чонсона и отговаривает сознаваться в том, что ему нравится его друг как парень. Даже не просто нравится, а скорее любит своего друга как парня.       Лайк на фотографию друга все-таки ставит, а после выдыхает, продолжая листать ленту с каменным выражением лица, погружаясь вновь в свои мысли, проваливаясь незаметно в само подсознание. Время проходит незаметно, он даже не замечает окружающих его факторов, просто пялясь в экран ноутбука, периодически читая что-то. Из своего мирка его заставляет вынырнуть лишь скрип двери и свое имя, прозвучавшее чужим голосом. Чонсон вздрагивает и резко оборачивается, замечая в дверном проеме своего отца.       — А я уже думал ты опять в наушниках сидишь, — хрипло смеется мужчина, замечая, что в ушах ребенка нет наушников. Они вместе с плеером лежат на тумбочке, стоящей около заправленной кровати. — Пойдем на кухню, ужин уже готов. Мама сказала, ты хочешь поговорить с нами.       — Да, иду-иду, — Чонсон закрывает крышку ноутбука, отправляя его в спящий режим, пока сам поднимается с кресла и идет на выход из комнаты, уходя вместе с отцом на кухню, где уже ждала мама и накрытый стол. Запах, заполонивший всю кухню, очень приятный, из-за него слюни наворачиваются, только вот у Чонсона, скорее, тревожный ком в горле встревает, потому что после ужина его ждет неизбежный и непростой разговор с родителями. Он каждый раз себе напоминает об этом, боясь в очередной раз забыть или струсить.       Ужин проходит вполне себе нормально, родители заводят какой-то диалог, рассказывая как прошел день, попутно вспоминают какие-то моменты из прошлого, которые особенно связаны с Чонсоном. Младший представитель семейства Пак, не мог оставаться отстраненным, поэтому ему приходилось поддерживать беседу, вытягивать свой тон так, чтобы не выдать тревожное состояние.       Поесть вышло достаточно трудно, потому что весь голод из-за тревожного состояния отсутствовал, а ком в горле не давал нормально глотать. Чонсон съел чуть больше половины своей порции, этим знатно напрягая родителей.       — Хэй, тебе надо хорошо питаться, — говорит отец, после чего отпивает из своей кружки чай, ведь закончил есть раньше всех. Он провожает взглядом сына с его на половину полной тарелкой и выдыхает.       — Не особо хочу есть, но было очень вкусно, спасибо большое, — старается оправдаться Чонсон, прежде чем вернуться за стол и сделать пару глотков чая, чтобы прочистить горло, но увы, даже горячий напиток с трудом глотается, создавая болезненное ощущение в горле. Чонсон морщится немного и выдыхает. Что ж, раз родители уже поели и он тоже, с горем пополам, значит можно начинать?       — Ты хотел поговорить, сынок, после ужина, да? — решает напомнить мать, из-за чего Чонсон вновь теряет концентрацию и, кажется, вот-вот станет похожим на потерянного ребенка.       — Да, мам, пару минут. Я настроюсь, хорошо? — немного ерзает на стуле, в попытке принять удобную позу, но тревожное состояние не дает прочувствовать хоть малейший комфорт. Даже стул кажется жестче обычного.       Сильное переживание перерастает в панику, что Чонсону совершенно не нравится. Из последних сил у него получается взять себя в руки, чтобы наконец-то начать говорить, а не молча пялиться в стол, потому что поднять взгляд выше банально не может. Там две пары глаз родителей, которые, кажется, тоже начинают переживать из-за поведения своего ребенка и этого «разговора».       — Я не знаю, как вы отреагируете на подобное заявление от меня, с большей вероятностью негативно, но я не берусь утверждать это сейчас. Хочу просто поговорить с вами до того, как вы уедете, иначе я не решусь никогда на этот разговор, и правда вскроется не самым приятным образом. В общем… — делает небольшую паузу, складывая руки в замок, сжимая своим ладони крепко.       — Мне нравится один парень, вернее, мне нравится мой близкий друг, Джеюн. Не как друг, а именно как парень, я чувствую влечение к нему и сильные чувства уже не первый месяц. Я не могу от вас скрывать этот факт больше, потому что я правда его люблю и хочу в будущем жить с ним вместе, — Чонсон смотрит на свой замок из рук, как побелели костяшки от напряжения.       Кухня погружается в тишину, потому что Чонсон замолкает, не зная, что можно еще сказать в такой ситуации после резкого каминг-аута перед своими родителями, а старшие Паки видимо переваривают полученную информацию и пытаются подобрать слова, чтобы выразить свое мнение, показать реакцию на подобное. Не каждый день твой ребенок совершает каминг-аут, от этого и сложно подобрать слова, которые не обидят и не заставят думать о плохом ребенка, которому и без того тяжело и тревожно.       Отец ставит кружку с чаем на стол, из-за чего раздается характерный звук. Мужчина молчит как и его супруга, лишь взглядами обмениваются, убеждаясь, всё ли они правильно услышали сейчас.       — Получается, тебе нравится твой друг? Тот самый из больницы который? — уточняет мужчина, немного прочистив горло. Тон его голоса не звучит строго, скорее неловко.       — Да, — кивает головой Чонсон, осторожно поднимая взгляд, смотря на родителей. Они не выглядели злобно или огорченно. На их лицах читалось удивление и неловкость. Мама забавно подперла щеку рукой, вскинув тонкие брови, а у отца сползли на переносице очки-силуэты. Эта картина совсем не похожа на ту, что Чонсон видел в момент, когда накручивал себя весь день.       — Немного необычное заявление, Сон-а, — неловко усмехается старший Пак, ладонью растирая тыльную сторону шеи. Он старается подобрать какие-то подходящие слова, чтобы поддержать своего ребенка, но получается плохо. Мадам Пак по-прежнему молчит, смотря на своего сына, переваривая полученную информацию.       — Я вас огорчил? — Чонсону сейчас проще всего услышать чертову правду, потому реакция родителей немного двоякая.       — Нет-нет! Что ты? Чонсон-а, не говори пожалуйста таких ужасных вещей, — мадам Пак резко оживилась после полученного вопроса и замахала одной рукой, жестом пытаясь донести, что ее сын сейчас не прав.       — Просто мы немного удивлены, пойми нас тоже. Мы не злимся и не расстраиваемся из-за твоего выбора, потому что сердцу не прикажешь, — старается успокоить, пока мистер Пак в поддержку жены кивает головой, поправляя очки.       — Не каждый день узнаешь, что твой ребенок любит парня, — добавляет мужчина и выдыхает, чувствуя как гудит уставшая за день голова. Эти новости огорошили его, но он не испытывает злости или огорчения, возможно из-за своего мягкого отношения к единственному сыну. Мистер Пак не отрицает, что с детства желал своему сыну лишь хорошего в этой жизни, в том числе и красавицу-жену, которая могла бы о нем заботиться, ведь родители не вечны. Но видимо о Чонсоне будет заботиться красавец-муж. Забавненько получается.       — Ты остаешься нашим любимым сыном, даже если любишь Джеюна, — дополняет миссис Пак, слегка улыбнувшись. — Но нам с отцом потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть. Понимаешь? Мы не можем оказать прямо сейчас поддержку, которая тебе необходима…       — Прости нас за это, — вздыхает мужчина, но здесь уже Чонсон отрицательно качает головой, ведь его родителям не за что извиняться.       — Нет, не извиняйтесь. Ваша реакция лучше, чем я мог себе предположить. Вы может быть не выражаете сейчас огромной поддержки, но вы не накинулись на меня с осуждениями и угрозами перевоспитать, это уже хорошо. Я ценю то, что вы принимаете меня, — Чонсон смотрит на родителей и слегка улыбается, хотя его всего трясет и есть ощущение, что он вот-вот свалится с этого чертового стула, а сердце куда-то убежит, пробив грудную клетку.       — Как мы можем тебя осуждать и угрожать перевоспитанием? — качает головой миссис Пак и вздыхает тяжело. Ее мальчик весь день ходил сам не свой, ужасно переживая за ее реакцию с мужем. — Это не в нашем вкусе.       — Самое главное, что ты чувствуешь, что это твой человек, а пол, внешность, уже не так играют роль, — наконец-то выносит что-то путное мистер Пак, немного отойдя от шока. — Мы с мамой желаем тебе только счастья, знаешь же.       Чонсон криво улыбается, желая поблагодарить родителей, но выдыхает, когда чувствует теплое ощущение в носу и металлический привкус на губах. Опустив голову ниже, наконец замечает, как на белую поверхность стола падают капли крови, превращающиеся в неаккуратные кляксы. Черт, он серьезно перенервничал.       Мадам Пак двигает салфетницу ближе к сыну, пока Чонсон берет несколько штук сразу и прикрывает свой нос, чувствуя себя полнейшим дураком. Заткнув ноздрю салфетками, берет еще пару штук, вытирая со стола собственную кровь, но делает хуже, размазывая ее по деревянной поверхности. Тут уже помогает мать, которая убирает рыжие разводы смоченной тряпкой, которой обычно протирает все поверхности на кухне, когда убирается.       — Как же ты извел себя своими переживаниями, — вздыхает она, положив ладонь на волосы сына, слегка вороша их. — Хотя, я бы тоже на твоем месте переживала.       — Я боялся огорчить вас, а не получить выговор или что-то типа того, — Чонсон уводит взгляд в сторону, поправляя салфетки в носу, которые начинают окрашиваться в красный цвет. Как же он ненавидит эти особенности своего организма. Кровь из носа, пожалуй, самое унизительное, чем мог закончиться этот разговор.       — Ты нас никогда не разочаруешь, — отвечает мистер Пак, после слабо улыбается и наконец допивает свой остывший чай. — У нас с мамой есть неделя, чтобы привыкнуть к этому, так что…       — Только не общайтесь со мной как-то иначе из-за того, что я люблю парня, хорошо? — единственное, что просит Чонсон, на что родители по-доброму прыскают смехом, переглянувшись.       — Даже в голове не держали такой идеи… — мужчина улыбается сыну. Подростки такие забавные, однако, тревожатся по любой причине и вечно за что-то переживают. Хотя, он и сам был таким по молодости.       — Мы на этом не будем акцентировать внимания, не думай даже, — хихикает мадам Пак, после целует своего сына в макушку и выдыхает. — Эх, тревожник ты мой маленький. И в кого ты такой…       Это вызывает смех у всех, кто сейчас сидит за столом. Даже Чонсон немного смеется вместе с родителями, а его, походу, наконец отпускает это тревожное и отвратительное состояние, преследующее его весь день. Как хорошо, что все хорошо кончается, даже лучше, чем мог предположить Чонсон. Остается поделиться такими новостями с Джеюном и Сонхуном, которым он пообещал, что поговорит с родителями обязательно.

Он ведь выполнил его и наконец обрел покой для своей души, истерзанной переживаниями и сомнениями, стоит ли вообще говорить с родителями о таком. В который раз, он убеждается в том, что своим родителям может доверить все, вплоть до собственной ориентации.

***

      «Так все и прошло. Конечно потом кровь хлынула из носа, но я сейчас в порядке, а родители собирают вещи».

«Ну вот, а ты драму разыгрывал какую-то, будто твои родители способны из-за твоей ориентации выставить тебя с вещами за дверь».

      Чонсон усмехается, вчитываясь в текст сообщения Сонхуна. Сейчас ему спокойно, он даже настроен, чтобы посмеяться с чего-то, поэтому сообщения кузена читает спокойно, не видя в них намека на что-то.       «Ага, я счастлив, что все закончилось нормально. Отец и мама даже не против, если я захочу пригласить Джеюна к себе домой, пока их не будет».

«Серьезно? Так это отличный момент, чтобы написать Джеюну с таким предложением. Вы всего-то живете в разных городах. Он к тебе даже с ночевкой приехать может!»

      «Хм, я попробую ему предложить, но что если вдруг ему не очень нравятся ночевки? Типа…»

«Бро, вы буквально были в одной больнице и ночевали в одной палате. Ты уверен, что он откажется моментально, если ты предложишь ему приехать к тебе с ночевкой, м?»

      «Тоже верно, прости, я из-за пережитого стресса сильно туплю. Мне нужно написать Джеюну, а то я ему так и не ответил, а он написал, когда я уходил ужинать».

«Давай-давай, исправляйся там».

      Чонсон наконец закрывает чат с кузеном и переходит в чат с Джеюном, в котором была парочка сообщений, в том числе одна фотография, где младший сфотографировался с Лейлой и подписал: «Скучаю по тебе, хён».       В груди появляется теплое чувство, а сам Чонсон быстро ставит реакцию «сердечко» на фотографию Джеюна, сохраняя ее к себе на телефон, ведь обязательно перед сном еще разок полюбуется, чтобы спалось точно спокойно. Он отвечает на сообщения Джеюна, которые почти сразу читаются, потому что младший сидит онлайн. Чонсон охотно делится с парнем, как прошел его разговор с родителями, как они отреагировали и чем вообще все закончилось.

«О боже, хён, ты так сильно переживал. Я прекрасно понимаю тебя, но кровь из носа — это уже серьезно. Ты как? Все хорошо?»

      Чонсон чувствует это переживание младшего, вложенное в выстроившиеся в ряд буквы, которые образовали слова, собравшиеся в одном сообщении. Тонкие губы трогает умиленная улыбка, пока пальцы быстро бегают по сенсорному экрану.       «Все хорошо, Джеюн-а. Я в полном порядке. Рад, что и ты поговорил со своей мамой и она не стала на тебя ругаться».

«Мне неловко с ней разговаривать, она улыбается мне… Я понимаю, это все непроизвольно и без насмешки, но мне очень неловко Т—Т»

      «Хах, понимаю… но мои слишком заняты собиранием вещей. Они уезжают на неделю, поэтому дом полностью в моем распоряжении. Пользуясь этим случаем, я бы хотел пригласить тебя к себе на денек с ночевкой».       Печатать это сообщение было нелегко, как только палец ткнул: «Отправить», телефон оказался на краю кровати, уложенный экраном вниз. Чонсон обращает взгляд в потолок, сложив руки на груди, чувствуя как заколотилось сердце. И почему он так переживает в момент такого просто предложения? Будто они с Джеюном никогда не ночевали вместе. Или ночевать вместе у кого-то дома это немного другое?       Кажется проходит целая вечность, прежде чем телефон Чонсона снова вибрирует и в туже секунду оказывается в руках у парня. Он открывает чат с Джеюном снова, читая его ответ, прикусив губу:

«Оу, это суперская идея! Мы… как раз сможем увидеться и побыть вместе… Я бы очень хотел, но для начала уточню у матери, отпустит ли она меня к моему парню на ночевку ха-ха. Лишь бы она не подумала что-то не то…»

      Чонсон тихо усмехается, кусая нижнюю губу, чувствуя, как сердце бьется быстрее. Он даже с кровати подрывается и начинает наворачивать круги. Ловя себя на этом действии, он останавливается и резко усаживается обратно на кровать, мысленно называя себя идиотом из-за таких хаотичных действий, которое его тело охотно исполняет.       «Скажи мне, как станет что-то известно».       Вежливо отвечает он, хотя его, конечно же, распирает от нетерпения услышать заветное согласие на свое предложение. Юноша сидит какое-то время на кровати, разглядывая плакаты на стене, думая, что половину нужно заменить и повесить их немного левее, этим он и решает заняться, пока ждет ответа, потому что сидеть сложа руки не может. Нужно себя чем-то занять, чтобы время прошло быстрее, а волнение не сожрало изнутри.

«Хорошие новости, Чонсон-а. Мама не против, чтобы я съездил к тебе, хоть и прочитала мне нотации, чтобы я при плохом самочувствии сразу звонил ей. Прости, что так долго заставил ждать, просто с отцом пришлось еще разговаривать. Он был против этой затеи, потому что я должен делами видите ли заниматься, а не по гостям слоняться, хах. Но благодаря маме я все-таки могу к тебе приехать».

      Чонсон как поправляет последний плакат, отходя немного от стены, проверяя как все висит. Будучи полностью довольным результатом, руки тянутся к телефону, на экране блокировки которого, высвечивается уведомление. Чонсон оседает на кровати вновь и читает сообщение Джеюна, улыбаясь как дурачок. Он сразу прописывает себе алгоритм действий, которые должен сделать, чтобы Джеюну было комфортно у себя в гостях. Начнет он, конечно же с уборки, хотя в его комнате и без того, достаточно чисто.       «Отлично! Боже, мне даже немного неловко, мы… будем ночевать у меня дома. Но я очень рад этому, Джеюн-а».

«Я рад, что наконец-то увижу тебя. А то мы пообещали друг другу увидеться вне стен больнички и уже месяц с лишним никак не исполним обещанное! Некрасиво, Пак Чонсон».

      Чонсон уже представляет, как дует свои пухлые губы Джеюн и умиленно улыбается, плавясь внутри себя, словно сыр. Уже завтра он сможет вновь увидеть и даже коснуться своего парня, по которому сильно соскучился за прошедшее время, проведенное дома. Ему правда не хватало Джеюна рядом все это время.

Остается лишь сообщить Джеюну адрес, выбрать время их долгожданной и очень желанной встречи. И самое тяжелое: дожить до завтрашнего дня. Но с этим ребята точно справятся.