Touches

      Замок двери щелкает, наконец-то позволяя Чонсону окончательно убедиться, что он находится совершенно один в маленьком помещении и никто не посмеет вторгнуться в его личное пространство, покушаясь разрушить безопасный барьер. Всего пробирает до дрожи, будто от самого настоящего декабрьского мороза, а в голове творится полная неразбериха из мыслей и, всплывающих яркими вспышками, картинок перед глазами, раздражающих еще сильнее. Сердце юноши, стучащее в бешеном ритме, грозится пробить грудную клетку своими сильными ударами по ребрам, которые слышны даже в чонсоновых ушах.

«Успокойся, черт возьми!» — пытается перебить громкий голос подсознания. Трясущимися ладонями зарываясь в собственные светлые патлы, пальцы путаются и сжимают покрепче их. Совсем неприятно тянут, заставляя испытать ощутимый дискомфорт у корней, будто вызвав у себя физическую боль у него получится перекрыть душевную. Чонсон абсолютно не контролирует себя сейчас, его тело просто существует, и он сам не знает чего еще стоит от себя ожидать.

      От злобы на самого себя и свою чертову слабость, ограничивающую его во многом, делающую жизнь совершенно непохожей на жизни остальных людей — хочется разнести эту маленькую кафельную каморку с душем и туалетом. Снести с полок абсолютно все средства личной гигиены, многие другие вещи, которые присуще хранить в ванной. А в конце приступа ярости побить кафель кулаками, пока на костяшках кистей не слезет кожа и на белоснежной поверхности кафеля не останутся красно-рыжие разводы. Будто это всё хоть как-то может помочь успокоиться и решить проблему. И это ведь совершенно ему не поможет, проверено горьким опытом.

«Меня касался Джеюн, не они, а Джеюн», — Чонсон до сих пор не мог смириться с тем, что только что произошло. Все чувства, что он испытал и испытывает сейчас, до безумия странные, непонятные самому парню. Чужие прикосновения вроде вызывают не самые приятные воспоминания и ассоциации, а вроде они чувствуются такими приятными и желанными. Кожа на руках у Джеюна мягкая, даже можно сказать бархатная, совершенно не вызывающая дискомфорта.

      Что делать Джеюну определенно не следовало в этой ситуации, так это попытаться удержать Чонсона около себя и не дать ему уйти самовольно. Это вызвало большой триггер в голове старшего, заставляя его почувствовать себя вновь маленьким и беспомощным мальчиком, которого насильно сдерживают врачи, не позволяя сопротивляться своим действиям, причиняя неимоверную боль, ведь совершенно не соизмеряют свою силу и не понимают, насколько сильно их деяния причиняют маленькому, ослабшему телу дискомфорт. Он больше всего ненавидит переживать это чувство вновь, ненавидит чувствовать себя слабым.

«Я не тот слабый и беззащитный ребенок, я не буду молча терпеть, глотая соленые слезы. Я могу за себя постоять и не позволю обращаться со мной как им пожелается».

      Просидев так некоторое время, занимаясь самоуспокоением, Чонсон наконец смог начать нормально дышать и собрать оставшиеся в теле силы, чтобы подняться с прохладного пола, на котором сидел. Касаясь горячими ладонями кафеля, он чувствовал этот контраст температур, вызывающий легкие мурашки по коже. Юноша подошел к раковине, открывая кран и упираясь ладонями в неё, все еще чувствуя себя отвратно, теперь уже физически. Подняв взгляд выше, он встречается со своим отражением, тут же ловя сильное отвращение от самого себя. Насколько он сейчас жалко выглядит? Заперся в ванной, как трусливая девчонка, хотя просто хотел побороть свой недуг, разрушить крепкий, защитный барьер. Причем он начал всё сам, сам схватил Джеюна за руку, сам его напугал, сам убежал первым, сдавшись слишком рано. Идиот, жалкий идиот.       Ладони под горячую воду подставляет, морщится, но терпит, пока кожа заметно краснеет и покалывает из-за температуры воды. Чонсон умывается, пытаясь придать себе уверенности, смыть следы слабости и нервного срыва со своего лица. Он не хочет представать перед Джеюном в таком виде, нервировать его еще больше и заставлять чувствовать себя виноватым. Чонсон не хочет в очередной раз быть хоть как-то причастным к обмороку Джеюна, ему хватило того раза, той ссоры и её последствий. Младший тут точно не виноват, он желал как лучше, но не у всех нас что-то получается в этой жизни так, как этого желаем мы.       Оглядев себя еще раз в зеркале, Чонсон свел брови к переносице, этим самым пытаясь собраться с мыслями. Перекрывает кран с водой и вытирает ладони с лицом о свое личное полотенце, висящее рядом с джеюновым, на уголке которого был вышит бело-золотистый пес. Насколько Сон помнит, это полотенце привезла Джеюну его мать, ведь те, что выдает больница неимоверно жесткие и пропахшие таблеточным, больничным запахом. Поправив футболку, парень сделал вдох и выдох, прежде чем схватиться за ручку и потянуть ее вниз, этим самым открывая дверь выходя в палату, прохладный воздух которой ощутимо чувствуется на лице и руках.       Взгляд цепляется за Джеюна, который непривычно для себя притих, этим своим поведением стараясь не сделать ситуацию еще хуже. Хотя куда еще хуже? Чонсон прекрасно понимает, что здесь всё зависит по большей степени от него самого, он должен сам начать разговор, как бы ему не нравилось не брать инициативу на себя. Здесь прочитался он, а значит отвечать за всё тоже ему.       — Прости, — совсем тихо и неуверенно подает свой голос Чонсон, этим самым привлекая внимание Джеюна, который тут же поджал нижнюю губу. Взгляд младшего, устремленный в стену, был наполнен чувством вины и сожаления, будто он совершил самое ужасное и мерзкое преступление. Если совсем не знать о том, что случилось, можно так и подумать.       — Нет-нет, это мне не стоило переходить грани дозволенного, — джеюнов взгляд по-прежнему устремлен куда-то в стену, на что Чонсон просто выдыхает.       — Все в порядке, ты не хотел мне причинять боль, ну, по крайней мере, я так думаю, — усевшись на своей кровати говорит Чонсон, поправляя волосы около лица, которые были немного влажными после умывания. Он старается выглядеть серьезно, как и подобает ему, но что-то идет не так, раз Чонсон бегает глазами по палате и нервно гнет свои и без того гибкие пальцы.       — Я правда не хотел. В порыве эмоций я забылся обо всем, извини, ты просто так резко схватил меня за руку, что я совершенно потерял понимание происходящего, хах, — Джеюн пальцами разглаживает наклейку, приклеенную когда-то давно на панели с кнопкой вызова медсестры среди розеток. Ему хотелось хоть как-то скрасить скучную, белую и пластиковую поверхность, и наклейка с редким покемоном из набора карточек удачно вписалась.       — Я идиот, Юн, — выдыхает Чонсон, зарыв ладонь в свои волосы, слегка их сжимая у корней. Джеюн лишь закатывает глаза и продолжает пальцем водить по наклейке, то и дело отлепляя ее край и обратно клея. В общем, делает все, лишь бы не сохранять зрительный контакт, вызывающий только большую неловкость.       — Будешь заниматься самоунижением? Не проще принять произошедшее и смириться что все вышло именно так, а никак иначе? — Джеюн прекращает свои действия, наконец-то решив избавить чонсонов и собственный слух от этого бесячего звука. — Все нормально Сон-а, ты пытался побороть свой страх, а это уже большой прогресс, может быть ты этого не понимаешь, но я это вижу и понимаю.       Оба парня смолкают, в палате вновь повисает неприятная, давящая сильным давлением на голову тишина, которая совсем не радует, а скорее еще больше омрачает ситуацию и возвращает унявшуюся тревожность обратно. К счастью, ей приходит конец, ведь Джеюн, ворочаясь в желании принять более удобную позу, заставляет свою кровать характерно проскрипеть. Чонсон на это обращает внимание, вернее, его взгляд цепляется за лицо младшего. То выглядело серьезным, но не сильно напряженным. Густые брови парня слегка сведены к переносице, а пара темных омутов, в которых Чонсон не первый раз утопал, устремлена в потолок.

«С такой внешностью не стыдно показаться на обложке журнала какого-то бренда», — задумывается Чонсон, но стоит в голове всплыть всяким образам, как он тут же себя осекает, неохотно уводя взгляд в сторону. О чем он только думает?

      — Просто в следующий раз.. — Джеюн выдерживает паузу, смотря по-прежнему в потолок, будто увидит в нем что-то новое, но на самом деле он просто думает, пытаясь сформулировать мысль так, чтобы Чонсон его понял правильно, — если захочешь вновь взять меня за руку или коснуться — бери перчатки, так будет комфортнее в первую очередь для тебя. Насколько помню, в перчатках ты даже не желал отпускать мои руки, — младший пожимает плечами, крутя в руках снятый с запястья браслет. В голове вспышкой всплывает это приятное воспоминание, где он и Чонсон сидят на кровати, держась за руки, этот восхищенный взгляд Сона, его крепкая хватка, которая не ощущалась сильно дискомфортно, как в этот раз.

«И тут он печется о моем комфорте, забивая на свой. Черт», — фыркает Чонсон, чувствуя как лицо печет, к счастью, оно остается такого же цвета, минуя возможность покраснеть. Старший соглашается, все же находя что-то резонное в словах Джеюна. Есть у младшего такая способность — говорить настолько хорошо, причем таким тоном, что даже самый настоящий идиот решит задуматься.

      — Хорошо, еще раз извини, — наконец отвечает Чонсон.       — Ты меня тоже, я много себе позволил, немного растерявшись, — краем глаза Чонсон замечает, как джеюновы веки опускаются, а уголки пухлых губ слегка поднимаются.       — Все в порядке, Джеюн, все в порядке, — отвечает Чонсон, наконец-то решая улечься на своей кровати, чувствуя в теле слабость после пережитого стресса. Располагается поудобнее на кровати, поправляя подушку под головой, пока светлые патлы разбрасываются веером по ней. В комнате вновь все стихает, но эта тишина не ощущается так тяжело и плохо. Наоборот, она вселяет какое-то спокойствие, которое приятно расслабляет, тяжелит веки, покорно закрывающиеся, заставляя обоих парней погрузиться в легкую дрему. Находиться в ней хорошо, ведь в этом мирке вес собственного тела почти не ощущается, складывается ощущение, что ты паришь свободно, здесь хватает сил на все и даже большее, нет усталости и проблем со здоровьем. В общем — идеальный мир, где жизнь ощущается совершенно иначе, не так, как в суровых реалиях, из которых бегут сюда.

***

      Как бы не было печально, но их драгоценный отдых, к сожалению, длится не так долго, как этого хотелось бы. Его рушит приход медсестры, которая принесла ночную порцию лекарств, как и должна. И когда парни успели проспать несколько часов? Солнца за окном уже не было, но небо оставалось по-прежнему светлым, постепенно сменяясь на темные краски. Летом всегда темнело позже, от чего день казался невероятно длинным.       — У вас вся ночь впереди, чтобы поспать, не стройте из себя жалких котят, которым не дают отдохнуть. Вы то и делаете, что целый день пролеживаете пролежни, — голос сварливой женщины реально отбивает все желание отдыхать, заставляя глаза парней окончательно открыться, чтобы вновь посмотреть на привычное и недовольное лицо женщины, у которой, кажется, не было чувства сострадания никогда.       Чонсон щурится из-за яркого света, исходящего от ламп на потолке. Вечером обход по палатам поручали всегда одной противной медсестре, которую терпеть не могли почти все. Она пререкалась даже со стариками, а подростков ненавидела по-особенному, будто они виноваты в том, что она работает в этой больнице уже больше двадцати лет, так и не добившись ничего в жизни, кроме должности главной медсестры.       — Вы еще умудрились и окно испортить. Я не понимаю, вы что дети малые, чтобы заниматься таким? — негодовала женщина, разглядывая творение парней, казалось, она была в шаге от того, чтобы подойти к окну и содрать с него все до последней бумажечки, выкинув это в мусорное ведро. Черт, Чонсон и Джеюн совсем забыли занавесить окно, хотя эта женщина точно придралась бы уже к зашторенному окну и поспешила исправить ситуацию, говоря что-то про детей подземелья с читаемым осуждением в голосе. Все равно бы увидела и высказала свое никому не нужное мнение. — Два вандала. Не удивлюсь, если это предложил сделать Чонсон, а Джеюн по доброте своей душевной послушался, — к Паку у нее была особая неприязнь, но Чонсона это далеко не волновало.       — Надеюсь вы уберете этот ужас, и так чтобы на окне не осталось ни одного развода. Поняли меня? — на ее слова последовали согласные кивки, только для того, чтобы она наконец отцепилась от темы, связанной с окном, и в целом наконец-то замолчала, перестав мучить уши парней своим сварливым голосом, который они, кажется, запомнят на всю свою жизнь.       — И вам добрый вечер, миссис Чхве, — говорит сонно Джеюн, усаживаясь на своей кровати, ногами пытаясь нащупать тапочки, но по итогу ставит ноги в кипельно-белых носках на холодный пол. Немного ежится, чувствуя мурашки на коже, но протягивает руку, пальцами подхватывая свою таблетницу с железного подноса. Снова успокоительное перед сном и прочие, блеклые по цвету, кругловатой формы таблетки. Все они горькие и неприятно встревают в горле, оставаясь фантомным ощущением, даже когда полностью их запиваешь. После принятия таблеток Джеюн еще минут тридцать точно пытается прокашляться, чтобы избавиться от столь неприятного ощущения.       Женщина тут же отходит от Джеюна, этим своим доверительным действием позволяя ему совершить обманный маневр, который он проворачивает лишь второй раз по счету. Благодаря доверию к своей персоне ему удается не проходить проверку: выпил ли он все таблетки или нет.       Чонсон забирает свою таблетницу и усмехается с пристального взгляда женщины. Он раскладывает нужные таблетки на своей ладони и совершенно не спеша, растягивая момент выпивает некоторые. Таблетку снотворного откладывает, решая выпить в последнюю очередь.       — Я слежу за тобой, Чонсон, учти. Ты должен выпить все. В обратном случае, я готова просидеть здесь целые сутки, чтобы добиться своего. Мне некуда торопиться, — улыбка её выглядит максимально отталкивающе, а взгляд наполнен неприязнью.       — Не переживайте, смотрите внимательно, я выпиваю все, — чонсоновы пальцы подхватывают последнюю таблетку, он кладет себе ее в рот, после закрывает его, языком помогая спрятать таблетку, которая от контакта со слюной неприятно кислит во рту, но юноша не морщится, не выдает себя этим. Стакан воды он игнорирует, лишь показательно сглатывает. — Даже на сухую умею, — усмехается Сон, после демонстрируя медсестре свой рот, в котором и намека на таблетку не было. Слава богу этой женщине хватило ума не лезть пальцами в противных перчатках ему в рот, чтобы найти спрятанное. Чонсон такого точно не пережил бы. Она лишь скептически цокнула и забрала пустую таблетницу у Чонсона, видимо ей было досадно, что она осталась без представления и возможности поиздеваться над младшим.       — Довольно, — ответила она, после посмотрела на Джеюна, сидящего по-прежнему на своей кровати в режиме сонной мухи. Получив в свою сторону внимание, он выпрямился в спине и поднял ладонь с пластиковой вещицей вверх, слегка крутя ей, демонстрируя ее пустоту и факт того, что все лекарства он принял.       — Вот, бери пример с Джеюна, он никогда не пререкается, в отличие от тебя, и ведет себя послушно, — женщина забрала таблетницу и у младшего, прежде чем наконец-то покинуть палату парней, не забыв обоим напомнить о своем мнении по поводу испорченного окна, и что у обоих будут проблемы, если они не решат убрать это.       Дверь закрылась, наконец-то оставляя парней вновь наедине. Чонсон посмотрел в ту же минуту на Джеюна, который полез в ящик тумбочки, копошась в нем. Сам Сон избавляется от таблетки, кривя губы от противного привкуса, заполнившего весь рот, от чего даже язык неприятно печет. Нужно поскорее прополоскать рот, иначе его запросто стошнит.       — Ты не выпил таблетки, Джеюн, вернее снотворное и успокоительное, — старший был достаточно внимателен, чтобы не заметить этих странных действий парня и косых взглядов в сторону медсестры, пока она была так занята проверкой Чонсона.       — Ты тоже, — пожал плечами Джеюн, после улыбнулся уголками губ, абсолютно спокойно задвигая ящик тумбочки и усаживаясь на своей кровати поудобнее.       — Только вот, тебе необходимо принимать эти таблетки на ночь, — хмыкает недовольно Чонсон, ведь ему не совсем нравится, что Джеюн начал пренебрегать приемом лекарств, беря пример явно с него. — Если ты думаешь, что я начну пить все таблетки, лишь бы ты так не делал, то это очень глупо и наивно, — парень поднимается с кровати и идет в ванную.       — Не-а, не из-за этого, — Джеюн достает свой телефон вместе с наушниками, ставит подушку, чтобы было удобнее сидеть на кровати и не опираться спиной на холодную стену. — Я хочу послушать пару лекций, на которые никак не находил время, — пожимает плечами парень.       Чонсон останавливается на полпути, схватившись ладонью за ручку двери. Немного не такого ответа он ожидал от младшего, это было видно по его выражению лица и взгляду, устремленного на Джеюна, который надел свои объемные наушники, подключив их к телефону, перевернутому в его руках в горизонтальное положение. Что-то внутри Чонсона перевернулось и, кажется, треснуло, но он не понимал из-за чего он чувствует подобное, впервые он так реагирует и ощущает себя странно. Но почему? Что с ним происходит?       Сведя брови к переносице, он бросил короткое: «Понятно», прежде чем скрыться за дверью ванной комнаты, где следующие минут пять чистил зубы и полоскал рот, пытаясь избавиться от горечи во рту, пока Джеюн был увлечен прослушиванием лекции, в целом ночью его мозг лучше запоминал информацию и он чувствовал себя более продуктивным, нежели днем. Он не заметил реакции Чонсона и то, как он вышел из ванной, полностью посвящая себя и свое внимание учебе.

***

      Сону сидел в холе, дожидаясь Хисына и Чонвона, которые ушли в столовую, чтобы выпросить парочку сладких, злаковых батончиков, вряд ли им повезет, но удачу попытать стоило. Парень, скинув с ног тапочки, сидел на кожаном диванчике, являясь единственным цветным пятнышком в сером холе. Как не удивительно, в его руках была книжка, которую Сону заинтересованно читал, прикусывая нижнюю губу, улыбаясь одними глазами. Он не ощущал своего одиночества и долгого отсутствия друзей, будучи полностью посвященным чтению.       — Это же ты дал Джеюну ту книгу? — неожиданно прозвучавший голос заставляет Сону вскрикнуть и захлопнуть книгу, даже не запомнив на какой странице он остановился. Юноша взгляд переводит на источник звука, замечая Чонсона. Как давно он находится здесь? И как так тихо оказался тут?       — Чонсон, это ты, божечки, — Сону вздыхает, приложив ладонь к груди. Он смотрит на книжку в руках, мысленно расстраиваясь, что придется заново искать страницу и вспоминать на каком именно моменте в тексте он остановился.       — Извини, думал ты меня заметил, — жмет плечами Чонсон, упирая локти в свои колени, руки сплетая в замке. Взгляд свой не сводит с парнишки, который одним своим видом напоминал яркое солнышко. Такой же теплый и светлый.       — Все в порядке, но в следующий раз предупреждай что идешь, — Сону вздыхает, пока на его устах красуется легкая улыбка. — Да, я вроде давал Джеюну одну книгу, она ему даже понравилась.       — И про что она была? — поинтересовался Чонсон, ведь из его головы никак не выходит та ситуация с перчатками. Джеюн взял ее из книги, а книга принадлежит Сону.       — Ой, а Джеюн тебе не рассказывал? — Сону хлопает пушистыми ресницами, ведь думал, что Джеюн точно говорит всё своему близкому другу. Мысленно, Сону даже казалось, что между этими двумя есть что-то большее чем дружба, но это уже его мысли.       — Нет, я не спрашивал у него, да и он ничего не говорил, — Чонсон смотрит на свои ладони, поглаживая подушечками пальцев костяшки на кисти второй руки. В голову врезается вновь вчерашний момент, на скуле фантомно ощущается тепло, напоминающее, что этого места касалась джеюнова рука. Так осторожно и трепетно. Он немного мотнул головой, пытаясь избавиться от таких воспоминаний, которые приятно щекочут что-то в груди, посылая по коже мурашки, заставляя сердце биться быстрее. О нет, это не похоже на синдром панической атаки, но Чонсону сейчас очень хотелось испытывать именно ее, а не то, о чем он догадывается. Ладонь сама тянется к мочке уха, начиная её легко теребить, пока взгляд старшего уже устремлен в пол. Он нервничает и это слишком заметно. Но от чего?       — Ой, ну хочешь я дам почитать тебе, — предлагает Сону, поправляя свою светлую челку, пока Чонсон отмахивается, отрицательно качая головой.       — Не фанат чтения, извини, — говорит старший, на что Сону лишь вздыхает, но понимающе относится. Не все люди, к сожалению, любят читать книги, и это вполне нормально. Все мы разные.       — Просто, о чем эта книга?       — М?       — Кхм, — Чонсон сжимает пальцами мочку собственного уха, чувствуя себя неловко, пока Сону склоняет голову в бок, заинтересованно смотря на профиль старшего, — это роман или?.. — вспомнив наконец парочку жанров, Чонсон задал более конкретный вопрос.       — Ой, это очень похоже на роман, да, с примесью фэнтези и криминала, — Сону весь светится начинает. Кажется это его любимая книжка и в целом, любимая история. — Я могу тебе кратенько пересказать, все равно ребят жду, да и ты вроде свободен?

«Роман? Джеюну не нравятся романы и фэнтези, но он прочитал эту книгу и взял из нее одну идею, которая хорошо была им применена. Черт», — голову заполоняли разные мысли, но голос Сону их хорошо перебивал.

      — Сюжет мне неинтересен, но спасибо за предложение, — Чонсон вежливо улыбается, а Сону немного недопонимает происходящее, но лишних вопросов решает не задавать. Это впервые, когда Чонсон заговорил с ним, ведь все прошлые встречи он всегда молчал и держался от всех подальше, либо совсем близко к Джеюну. Сону нравилось, как эти двое смотрятся вместе, его фантазия разыгрывалась, пугая его своими возможностями. Вдруг Чонсон и Джеюн все же не просто друзья? Как главные герои в книге, которую Сону одалживал Юну. Щеки парня розовеют от собственных мыслей, а сам он отводит взгляд в сторону, тихо усмехнувшись.       — Ну хорошо, тогда не буду тебя грузить, — Сону смолкает, задумываясь: почему же Чонсон вообще поинтересовался у него на эту тему, но не успел парень все же задать вопрос, как Чонсона и след простыл. Похлопав глазами, Сону огляделся по сторонам, нигде не замечая силуэт в больничной пижаме блеклого цвета. Казалось в прошлые встречи она была чуть ярче, видимо все потому что ее часто стирают и цвет просто вымывается из-за усиленной стирки. Внимание парня привлекают идущие Хисын и Чонвон, которые весело что-то обсуждали, держа в руках яркие упаковки со злаковыми батончиками.       — У вас все же получилось, — Сону одевает тапочки и поднимается с насиженного местечка, прихватив с собой книжку, пока Чонвон с гордым видом кивает.       — Да, и не парочку, а шесть штук! — заявляет он, протягивая Сону два батончика, улыбаясь ярко в своей манере. Старший умиленно улыбается этому жесту и с благодарностью принимает из чонвоновой руки угощение.       — Ребят, подождете меня тут? Мне нужно взять телефон из своей палаты, отец обещал позвонить, — Хисын видит два понимающих кивка и благодарит, удаляясь в сторону своей палаты, пока Сону смотрит на Чонвона и осторожно спрашивает:       — Чонвон-а, а ты не задумывался никогда на счет взаимоотношений хёнов из другого отделения? — Сону кладет один из батончиков в карман хлопковых штанов, зажимает книжку под подмышкой, занимая свои тонкие пальцы открытием упаковки оставшегося в руках батончика. Ему просто хотелось поскорее вкусить это угощение, так как на завтраке одного точно не хватило. Почему их вообще выдают по одному? Издевательство какое-то.       — М? — Чонвон вскидывает брови, наблюдая за старшим. Он тянется рукой к его светлой челке и поправляет осторожно, этим вызывая у Сону смущенную улыбку. — Не особо, а что?       — Тебе не казалось, что они.. — Сону смолкает, жуя кусочек батончика, обдумывая свой вопрос, — ну, не просто друзья?       — Конечно, они же близкие друзья, — смеется Чонвон, этим заставляя Сону почувствовать себя крайне неловко, ведь младший совсем не понимает к чему он клонит. Хотя, на месте Чонвона, он бы тоже не понял и свел всё в какую-то шутку.       — Ну, больше чем близкие друзья? — этот вопрос заставляет Чонвона измениться в лице, а его задорный смех тут же пропадает. Он вмиг оказывается серьезным, задумываясь над словами старшего.       — Они же парни, — наконец понимает он, на что Сону жмет плечами, отводя взгляд в сторону.       — Такое бывает даже между парнями, хех, странно, но этому есть место быть. Я видел сегодня Чонсон хёна, мы даже немного поболтали, — этими словами он еще больше удивляет Чонвона. Как это, видел Чонсона? Так еще и поговорил с ним? Звучит как сказка.       — И что ты хочешь этим сказать? — осторожно спросил Чонвон, а Сону хмыкнул, кусая батончик вновь, задумываясь, продолжать эту тему вообще или не стоит?       — Он мне показался весьма странным и…       — Ребят, ну что? Пойдем дальше? — послышался голос Хисына, а Сону так и недоговорил о своих мыслях, решив промолчать и сменить тему разговора. При Хисыне он точно не хочет обсуждать что-то такое, ведь совершенно неизвестно, что подумает и скажет старший на это все, хотя, хуже всего будет если он многозначительно посмотрит и просто промолчит. Возможно они поговорят с Чонвоном еще, позже, а может быть это знак, что Сону следует держать свои мысли при себе. Не все следует озвучивать, даже тем кому мы очень сильно доверяем.

***

      За прошедшую неделю Джеюн и Чонсон держались достаточно отстраненно друг от друга, каждый из них был занят своим делом, а разговаривали они только при необходимости. Никаких длинных диалогов, никаких совместных занятий или типа того, даже музыку они слушали каждый в своих наушниках, хотя насчет Джеюна сложно сказать, в его наушниках часто проигрывался звук видео, которые он смотрел на досуге. Чувствовалось какое-то странное чувство, давящее где-то в грудной клетке, совершенно не дающее покоя.       Спокойный видок Джеюна, его легкая отстраненность напрягала Чонсона, да с такой силой, что все его мысли были только об этом. Его ужасно злило то, что он испытывает, что печется на пустом месте и банально ничего не понимает. Неужели Джеюн так отстранился после событий на прошлой недели? Чонсон слишком привык к инициативности Джеюна, его предложениям чем-то заняться вместе, его умению завести диалог, который начнется с чего-то простого, но после перейдет в глубокие размышления, что затянутся на час точно. Привык настолько, что только сейчас понимает и, кажется, действительно осознает, что ему без этого тяжело. Часть подсознания Чонсона отчаянно борется с этим фактом, отказываясь принимать очевидное, ведь Чонсону точно не нужны все эти разговоры, глупые совместные занятия и прочее, что только связанно с Джеюном.       Но другая часть подсознания была более спокойной, осторожно внедряющей принятие этого факта, что он действительно нуждается во внимании младшего, и в этом нет ничего плохого или запретного. Правда, стоило только Чонсону поддаться этому, как все начиналось заново. Порочный круг, в котором можно просто сойти с ума. Он не знал, что происходит в голове Джеюна, и был более уверен, что тому абсолютно все равно на происходящее, возможно он даже не замечает всего.       Взгляд старшего цепляется за младшего на этом моменте своих мыслей, вновь разглядывает его умиротворенное лицо: задумчивый взгляд, устремленный на что-то за окном. Джеюн сидел на подоконнике, греясь на летнем солнце, насколько помнит Сон, Джеюн всегда любил солнце и желал оказаться к нему поближе, насколько это позволяли сделать больничные стены.       — А помнишь как мы первый раз оказались соседями по палате? — голос Джеюна звучит спокойно, но заставляет Чонсона отвлечься от своих мыслей.

«Да ладно, он не утратил возможности говорить?» — мысленно хмыкает Чонсон, но поднимается с насиженного местечка, путаясь немного в одеяле. Поправляя хлопковые штаны, он подходит ближе к подоконнику, залезая на него тоже, оказываясь рядом с Джеюном. Свои действия он оправдывает тем, что между ними завязался разговор, и именно по этой причине он хочет оказаться ближе к нему, вовсе не из-за собственного и очень странного желания.

      — Такое забудешь, — наконец-то отвечает Чонсон, прыснув смехом. Они были совсем несмышлеными детьми, оказавшимися вдали от своих родителей, в присутствии которых больше все нуждались, но к сожалению им было уже больше семи лет, чтобы предусматривать госпитализацию вместе с кем-то из родителей. — Ты был весьма доставучим, — вспоминает старший, помня, что в первое время Джеюн напоминал понурого щенка, нуждающегося хоть в каком-то внимании и отвлечении от грустной обстановки вокруг.       — А ты не очень общительным, — пухлые губы трогает легкая улыбка, а в голову врезаются воспоминания с тех времен. Маленькому Джеюну было даже очень неловко оказаться соседом по палате с тем мальчиком, которому случайно сделал больно, просто изъявив желание взять за руку и предложить поиграть. Он совсем не понимал, что таким действием можно сделать больно, но благодаря заботливому объяснению матери Юн немного понял реакцию Чонсона, а шутка любимой бабушки: «Мальчик-недотрога», забавила его, полностью отвлекая от переживаний. — Хотя ты и сейчас такой, что уж таить, — Джеюн прыскает смехом, стоит Чонсону закатить глаза.       — Ты по-прежнему заноза в заднице, — усмехается старший, наблюдая за мгновенной реакцией младшего на свои же слова, довольствуясь ей. Чонсон смотрит на лицо Джеюна, совсем не слушая о чем он говорит, наблюдает как шевелятся чужие пухлые губы, как при улыбке обнажаются белоснежные ряды зубов, а в голубых, таких манящих его глазах, что-то блестит. Чонсон ближе пододвигается, оставляя мизерное расстояние, пользуясь тем, что Джеюн слишком увлечен своей речью и проснувшейся ностальгией по старым временам. Совсем не понимает смысла того, что сейчас творит, зачем опять находится так близко.

«Тебе не хватило прошлого раза?» — звучит где-то отголосками в сознании, но Чонсона это никак не останавливает.

      — Хён? — спрашивает Джеюн, заметив наконец, что Чонсон оказался совсем рядом. Грудь резко сжимается, от чего дышать становится тяжелее, а сердце учащает свое биение от накаляющейся обстановки между ними. Младший в силах отпрянуть, избежать очередной неловкой ситуации, но не делает этого почему-то.       — Прости, я совсем тебя не слушал, — Чонсон разглядывает лицо младшего, немного отстранившись, поправляет свои волосы и натягивает рукава больничной рубашки по самые кисти рук, в желании спрятать. — Извини, я творю какую-то херню.       — Что-то не так? — решает все же уточнить Джеюн, на что Чонсон прыскает смехом, заглядывая в голубые глаза похожие на океан, в котором можно утонуть. Хотя, Сон делает это уже который раз, а от осознания этого факта на душе что-то скребет.       — Я не знаю? — звучит весьма неуверенно, что заставляет Джеюна изогнуть бровь, наблюдая за Чонсоном, который своим таким состоянием тревожит его. — Меня посещают странные мысли и мне вообще ни хера не клево от них. Я все еще вспоминаю тот момент и…       — Чонсон, — вздыхает Джеюн, ведь совсем не желает вспоминать ту ситуацию, этим еще больше усугубляя состояние друг друга, ведь сам только перестал обо всем этом думать.       — И вроде бы мне даже понравилось ощущать твое тепло, твои руки, то как ты коснулся моего лица, это не было противно или как-то отталкивающе, я, — Чонсон по-прежнему смотрел в чужие глаза, в которых читалось искреннее удивление, но в них и намека не было на отвращение, которого так боялся старший.       — Я правда в этот момент не чувствовал себя так ужасно, я просто испугался своих действий, глупо сбежал из-за проснувшихся триггеров в голове, — Чонсон замер, когда его щеки почти невесомо коснулись теплые подушечки пальцев чужой руки. Мурашки побежали по коже в ту же минуту, когда Джеюн почти что уложил свою ладонь. Сердце забилось с бешеной силой, а тело будто парализовало, оставив без возможности двинуться.       — Дискомфортно? — спрашивает Джеюн, проводя подушечками пальцев по мягкой коже, большим пальцем поглаживая местечко под глазом, касаясь темного синяка из-за недосыпа старшего, которому причина — сбитый к чертям режим.       — Н-нет, — старается звучать уверенно Чонсон, унимая дрожь в своем теле. Сейчас он не испытывает явного отвращения к ощущаемому прикосновению Джеюна. Живя в своем защитном барьере он успел сильно отвыкнуть от физического контакта и позабыть насколько невесомые, трепетные прикосновения могут быть приятными и нежными. Чонсон чужой руке поддается, этим заставляя Джеюна слабо улыбнуться.       — Ты милый, хён, — шепчет младший, смотря в карие глаза напротив. Он видит чужое напряжение, но не видит протест своим действиям, из-за чего руки своей не убирает, оставляя её так, просто наслаждаясь этим чувством близости, которое вызывает легкий трепет на душе.       — Помолчи, — фыркает Чонсон, ведь подобные комментарии младшего смущают и совсем выбивают из колеи. — Что мы вообще сейчас делаем? — резко задает вопрос он, а Джеюн пожимает плечами, сам не понимая сути происходящего.       — Не знаю, но мне очень нравится, — говорит он это со всей искренностью, чувствуя как горит кожа на щеке Чонсона. Продолжает легко гладить гладкую кожу, но не делает чего-то большего, боясь испортить момент.       — И мне, — почти не слышно признается Чонсон, но Джеюн все равно слышит это тихое признание, сдерживая тихий смешок.